Людмила МАКАРОВА
ДРУГОЕ УТРО
Глава 1
"Светке можно только позавидовать. Еще бы – притулилась себе у стены и спит как младенец да еще смешно похрапывает время от времени. Умудрилась уснуть при этом жутком ровном свете ниоткуда, проникающем во все, даже самые крохотные, уголки. Толька никогда бы не подумал, что девчонки тоже похрапывают. Хотя он много о чем никогда не думал, пока не попал сюда.
Например, о том, что вверху, там, где небо, может ничего не быть – ни облаков, ни солнца, ни какого-нибудь слабого цветного оттенка… Если бы еще программа была не совсем новая, если б он успел в нее поиграть, пройти хотя бы пару уровней. Если бы… Если бы да кабы, то б во рту росли грибы! Одна из любимых Светкиных поговорок. Она их кучу знает, одну ядовитей другой. Потому что сама рыжая. Хорошо хоть тут притихла, молчит да слушается.
Толька обходил стену, стараясь не делать лишних движений. Стена гладкая-гладкая – издали как кирпичная, а вблизи ни трещинки, ни щелочки. Как нарисованная. Хотя почему как? Толик уже успел понять – все это кто-то придумал; если программой предусмотрено, что человек бежит здесь, то стена может рухнуть запросто, от прикосновения, а если не предусмотрено – ничего не поделаешь, хоть из пушек стреляй. Человеку проще, он одномерный, бегает по стенам, а им со Светкой приходится искать слабые места и рушить стенки, иначе не пройти, и тогда это жуткое чудовище… Нет, об этом думать нельзя".
– Ир, это я. Возьми трубку. Есть срочный разговор!
Робких мелодичных звоночков своего новенького телефона Ира не слышала, слишком увлеклась попавшими в беду выдуманными ребятишками. Хотя сейчас они казались ей куда реальнее, чем снежный ветер за окном и лицо политического обозревателя в немом телевизоре. И когда она изживет эту несносную привычку всегда держать включенным телевизор, пусть даже без звука? Зато Ленкин голос из автоответчика достал бы ее не только из сказки про Тольку-снайпера, но и с того света.
– Ир, возьми трубку, в самом деле нужно срочно поговорить.
Просто удивительно, каким разным бывает Ленкин голос – то обворожительный и ласковый, точно укутывает тебя мягким пледом, то требовательный и невыносимо резкий, как сейчас, и не захочешь, а подойдешь к телефону.
– Привет. – Голос выдавал, что Ленка сгорала от любопытства. – Ты дома?
– Как слышишь.
– Как дела?
– Нормально. Ты меня разбудила.
– Хочешь сказать, что ты ни с того ни с сего взяла отпуск, никуда не поехала и целыми днями и ночами спишь?
– А почему, собственно, ты решила, что я еще и ночами сплю? – Ира подогревала подругу и невольно улыбнулась, представив, как та заерзала, перебирая всякую ерунду на столе.
Они знают друг друга всю жизнь. Вернее, с университета, но ведь до университета было детство, а не настоящая жизнь. Чего только не хлебнули вместе – романы, экзамены, свадьбы, разводы, нервные депрессии, и одно только подозрение, что Ира скрывает личную тайну, ввергало Ленку в состояние нестерпимого зуда.
Ира вспомнила девчоночью игру «в секреты». Всего-навсего берется несколько цветных стеклышек, составляется узорчик и закапывается в укромном уголке.
Просто, а сколько вокруг интриги! Маше откроешь, где припрятан «секретик», к вечеру с ней поссоришься и с Олей перепрятываешь. А Маша тем временем Олю переманивает другим «секретом» – в сто раз красивее и в тысячу раз загадочнее.
Так что Ленку понять можно. Ира бы тоже на ее месте сгорала от любопытства, разве что со скидкой на свою неистребимую лень. Но шестое чувство упрямо диктует: пока сказка не написана – никому. Да и глупо как-то. Что рассказывать? Не нужны, мол, мне круизы, не хочу в рестораны, хлебом не корми, дай детскую сказочку написать. И не объяснишь даже самой близкой подруге, с какой стати такое нашло. Тем более что и самой непонятно. Конечно, она всю жизнь пишет, на то и работает в журнале, но там совсем другое дело – рутина, текучка, все по верхам. А чтобы вот так запереться в четырех стенах и без устали описывать похождения девчонки и мальчишки, угодивших внутрь компьютерной игры, – такое с ней впервые.
– Не дури, опять небось страдаешь по своему ненаглядному, черт бы его побрал! Лучше бы поехала куда-нибудь. Он небось со своей старой каргой на острова закатился и в ус не дует.
Верный признак искренней женской дружбы – глубоко разделенная ненависть к неудавшемуся любовнику, имевшему неосторожность причинить любимой подруге боль. Ира Ленкину поддержку оценила. Она и сама закипала праведным гневом, когда подруга утопала в слезах по вине какого-нибудь ничтожества. Вернее, закипала бы, так как Ленка по вине ничтожеств в слезах не закипала. Потому и была Ленкой – красавицей, умницей, когда-то – отличницей и комсомольской активисткой и всегда – порядочной стервой в отношении сильного пола мира сего.
Ире всегда было искренне жаль жертв Ленкиной стервозности, она-то побывала по разные стороны баррикад, знает, с чем едят то, что называется неразделенной любовью.
Но в данном случае Ленка не права. Последний, полный книжных страстей роман «А я люблю женатого» на удивление легко и быстро забылся, сменившись наслаждением свободой. Вот уж воистину – с глаз долой, из сердца вон. Так что Ирины уверения прозвучали на том конце провода абсолютно правдиво:
– Ничего я не страдаю. Охота иногда поваляться просто так. Ты же знаешь, люблю я это дело, еще универ вечно пропускала.
– Да, лени тебе не занимать. Но, извините, вынуждена прервать ваше высочайшее уединение, по делу звоню. Собирайся-ка, дорогуша, в командировку. Аксеновские прессовики приглашение прислали. Загадочный Аксенов наконец-то решился продемонстрировать прессе свои владения.
– Чьи прессовики?
– Здрасьте, я ваша тетя! Ты что, совсем в зимнюю спячку впала? Про Аксенова не слышала?
– Конечно, не слышала, какое мне до него дело?
– Как какое? Это ж громадный металлургический комбинат, целый город и, что самое удивительное, – работает, зарплату и налоги умудряется платить. Согласись, что по нынешним временам это само по себе вызывает немалый интерес. Да еще там социалка какая-то умопомрачительная.
А уж о самом Аксенове я вообще молчу! Этакая шкатулочка с большим секретом. Никто не знает, как у него все это получается, от журналистов бегает как черт от ладана, забаррикадировался в своем городе. А тут – нате вам, прессуху затеял. Таких людей нельзя из виду упускать. Мало ли что…
– Что – мало ли что?
Ира уже не скрывала раздражения против подруги.
Ну позвонила не вовремя, ну отвлекла от ребятишек, ну пристает с какой-то непонятной командировкой, так хотя бы изъяснялась нормально, а то все с какими-то туманными намеками.
– А то, что от таких людей, как этот Аксенов, всякого можно ожидать. Возьмет и в президенты двинет на следующих выборах. Вот и будет тебе до него дело.
Ленка отличалась неестественным для филологини интересом к политике и экономике. Но это объяснимо, потому как в последние годы она крутилась среди таких людей, которых простые смертные видят исключительно по телевизору. Только при чем здесь Ира?
– Мне не будет, – заверила Ира. – К тому же до выборов еще времени вагон. Все сто раз переменится. И вообще, при чем тут мы? У нас не экономическое издание и не политическое. У нас журнал для домохозяек. Он мне что, посоветует, как детишек к горшку приучать, или рецептом фирменного пирога снабдит?
Ехать к черту на кулички, бросая на произвол судьбы своих «ребятишек», не хотелось даже ради того, чтобы поближе увидеть очередного кандидата в кандидаты в президенты. Мало ли их развелось на российских просторах, за всеми не уследишь.
– Откуда ты знаешь, может, и рецептом снабдит.
Это было бы здорово! Сама знаешь, личная жизнь хорошо читается, особенно если что-нибудь интересненькое и с фотографиями – жена, детишки, лучше крохи; если не дети, так хоть внуки.
– А еще лучше любовница и мексиканские страсти, – подхватила Ира. – Ты же знаешь, я этого не умею и не люблю.
– Ир, ну надо…
Ленка отлично знала не только чего не любит подруга, но и чем ее можно брать голыми руками. Слово «надо» действовало на Иру как магическое заклинание. В школе ее называли «совесть класса». Дежурство вне очереди или мероприятие какое-нибудь дурацкое вроде сбора макулатуры – это к Ире. Раз надо, значит, надо.
– Я бы сама поехала, но Эдику срочно понадобилось в Сочи. Это в декабре-то, представляешь, мокротень там сейчас какая? И обязательно со мной. У него там очень важная встреча. Ир, выручай, а?
– Господи, полная редакция народу, пошлите кого-нибудь еще! – предприняла слабую попытку сопротивления Ира.
– Бабуся хочет, чтобы обязательно ехала или я, или ты. Она уверена, что девчонки его спугнут. Он же не звезда эстрады, может не понять Наташкин припанкованный вид или Милкину зацикленность на сексе. Бабусю не переубедить, ты сама знаешь! А нам со всеми нужно Дружить. Тем более, видишь, они и сами просекли, что такие издания, как мы, могут побольше, чем эти политические междусобойчики.
Ленка лукавила. Бабуся – их главная редакторша, когда-то завсегдатай президиумов, олицетворявшая женский вопрос и женский процент своим раз и навсегда застывшим в лаке начесом, – в данном случае ничего не решала, а только слушалась Ленку, хотя Ленка в журнале давно не работала. Зато именно благодаря Ленке, вернее, ее любовнику, сожителю, бой-френду, или как там это можно назвать, их старичок «Семейный круг» не только выжил, но и оброс кучей приложений.
Ира же осталась в дышавшем на ладан журнале во времена бурного всплеска политических и деловых изданий только потому, что ей тогда с лихвой хватало личных проблем. Но потом об этом не жалела. Политика осталась политикам, дела – деловым людям, а семейное чтиво – семьям, коих неизмеримо больше. Журнал потихоньку оправился от потрясения – потери нескольких миллионов былых подписчиков, и вдруг обнаружилось, что оставшиеся крохи на порядок крупнее тиражей толстых нарядных нуворишей, заполонивших лотки.
– Перестань, – не приняла Ленкину уловку Ира. – Опять Эдик твой подкинул заказуху на размазывание соплей? Ты же знаешь, я не умею.
Ко всему, что исходило от Эдика, а исходило от него слишком многое, Ира относилась с недоверием.
Ира любила ясность, а Эдик был человек-загадка. По его словам, он занимался политическим пиаром, то бишь связями с общественностью, но кого и с какой именно общественностью он связывал, Ленка не говорила. Ира уверена на все сто, что и она по большому счету об этом понятия не имеет. По крайней мере на работу с девяти до шести Эдик точно не ходит, деньги и связи имеет о-го-го какие и жениться на Ленке, несмотря на свой девственно-чистый паспорт, не собирается. Хотя что для такого человека паспорт? У него и имя-то какое-то ненастоящее – Эдик. Но, справедливости ради, надо признать, что с ним Ленка чувствует себя как рыба в воде. И любезная готовность помочь всем без исключения родственникам, друзьям и близким Ленки так и светится на круглом, чуть припухлом лице Эдика.
Но… Ира Эдика упорно недолюбливала и избегала бесконечных светских раутов, на которых блистала неотразимая Ленка. И вовсе не из зависти. Боже упаси!
Ей и в голову не приходило завидовать Ленкиным успехам, ведь это все равно что завидовать чемпионке мира по фигурному катанию или нобелевскому лауреату по математике. Таланту завидовать бессмысленно, а Ира хорошо понимала, что Ленкино сногсшибательное обаяние – настоящий талант. Потому и была единственной подругой Лены Смирновой. Другие не выдерживали.
Нет, дело тут не в зависти. Недолюбливать Эдика у Иры были свои причины…
– Никакой тут заказухи нет. И не через Эдика это вовсе. – Ленка, как всегда, била точно в цель. – Просто дошло и до них наконец, что тираж у нас хороший и провинция еще по старинке читает. Вот и прислали приглашение по официальным каналам. Сейчас модно больших людей на личные темы раскручивать. А Аксенов в этом смысле – темная лошадка. Одни слухи.
– Лен, ты же знаешь, я этого не умею, – безнадежно затянула свое Ира.
– Все ты умеешь. Если захочешь, конечно. А надо захотеть. К нему возможен большой интерес, через два года парламентские, а через три президентские выборы.
Оглянуться не успеешь, а страда на носу. Надо заранее почву прощупывать. Ну, Ир, ну ради меня, а?
– Ладно, – вздохнула Ира. От Ленки все равно не отвертишься. – Только я не гарантирую, что привезу что-нибудь вкусненькое.
– Не привезешь так не привезешь. Не помрем, – сразу согласилась довольная победой Ленка, по старой привычке причисляя себя к журналу. – Мы можем вообще твой материал к Аксенову не привязывать. Нам и самим провинция сейчас нужна. Когда еще в такую даль выберешься? Вот и съезди за чужой счет. Спецрейсом.
Что привезешь, то и пойдет.
– Ты хоть объективку мне на него подготовила? А то я понятия не имею, что это за птица.
– А то! Аксенов Александр Николаевич, пятьдесят второго года рождения, образование техническое, не то МИФИ, не то МФТИ, не то МИСИ, тут плохо видно, но это не важно. Работал в каком-то мудреном НИИ в Москве, защитился, а в восемьдесят пятом сорвался на Урал, на этот самый завод. Отсюда и начинается вся история. На заводе провел такую приватизацию-реконструкцию, что весь город там на него молится – зарплата вовремя и все такое… Я его один раз случайно по телевизору видела. Ну и взгляд, Я тебе скажу! Мало не покажется!
– И это все? – резонно возмутилась Ира. – А жена? А дети? А хобби всякие, привычки, характер? Хоть бы за что-нибудь зацепиться. Хочешь вкусненького, а даешь одну преснятину. Ты бы еще гороскоп его зачитала, и то больше толку было бы.
– Прости, но так быстро ничего больше раздобыть не получилось. Я ж тебе говорю – темная лошадка, – честно призналась Ленка. – А насчет гороскопа – это идея, напечатали бы рядом с интервью. Интересно. Только для этого нужно точное время рождения знать. Ты там при случае спроси.
– Может, мне еще поинтересоваться, какую позу он предпочитает в постели? Как ты себе это представляешь?
Лен, он директор завода, а не тусовщик.
– А что тут такого? Директора заводов тоже мужики. А к мужику всегда можно подход найти.
– Не сомневаюсь, что ты бы нашла, – не удержалась Ира и была недалека от истины. – Ладно, я так все равно ничего не запомню. Куда-то, какой-то… Приеду завтра в редакцию, сама разберусь.
– В Домодедове нужно быть завтра в четыре, – констатировала Ленка и совсем уж виновато добавила:
– Вернее, сегодня ночью в четыре.
– Ну спасибо тебе! Хорошо, что не в двенадцать позвонила и я еще голову успею помыть.
Пока она переводила от возмущения дух, Ленка воспользовалась моментом и заботливо подсказала:
– Паспорт не забудь.
Все, это в последний раз, твердо решила Ира, положив трубку. Если она не научится говорить «нет», так и будет всю жизнь плыть по течению, а ее ребятишки не доживут до финала из-за глупых интервью с бесконечными кандидатами в спасители отечества.
Например, о том, что вверху, там, где небо, может ничего не быть – ни облаков, ни солнца, ни какого-нибудь слабого цветного оттенка… Если бы еще программа была не совсем новая, если б он успел в нее поиграть, пройти хотя бы пару уровней. Если бы… Если бы да кабы, то б во рту росли грибы! Одна из любимых Светкиных поговорок. Она их кучу знает, одну ядовитей другой. Потому что сама рыжая. Хорошо хоть тут притихла, молчит да слушается.
Толька обходил стену, стараясь не делать лишних движений. Стена гладкая-гладкая – издали как кирпичная, а вблизи ни трещинки, ни щелочки. Как нарисованная. Хотя почему как? Толик уже успел понять – все это кто-то придумал; если программой предусмотрено, что человек бежит здесь, то стена может рухнуть запросто, от прикосновения, а если не предусмотрено – ничего не поделаешь, хоть из пушек стреляй. Человеку проще, он одномерный, бегает по стенам, а им со Светкой приходится искать слабые места и рушить стенки, иначе не пройти, и тогда это жуткое чудовище… Нет, об этом думать нельзя".
– Ир, это я. Возьми трубку. Есть срочный разговор!
Робких мелодичных звоночков своего новенького телефона Ира не слышала, слишком увлеклась попавшими в беду выдуманными ребятишками. Хотя сейчас они казались ей куда реальнее, чем снежный ветер за окном и лицо политического обозревателя в немом телевизоре. И когда она изживет эту несносную привычку всегда держать включенным телевизор, пусть даже без звука? Зато Ленкин голос из автоответчика достал бы ее не только из сказки про Тольку-снайпера, но и с того света.
– Ир, возьми трубку, в самом деле нужно срочно поговорить.
Просто удивительно, каким разным бывает Ленкин голос – то обворожительный и ласковый, точно укутывает тебя мягким пледом, то требовательный и невыносимо резкий, как сейчас, и не захочешь, а подойдешь к телефону.
– Привет. – Голос выдавал, что Ленка сгорала от любопытства. – Ты дома?
– Как слышишь.
– Как дела?
– Нормально. Ты меня разбудила.
– Хочешь сказать, что ты ни с того ни с сего взяла отпуск, никуда не поехала и целыми днями и ночами спишь?
– А почему, собственно, ты решила, что я еще и ночами сплю? – Ира подогревала подругу и невольно улыбнулась, представив, как та заерзала, перебирая всякую ерунду на столе.
Они знают друг друга всю жизнь. Вернее, с университета, но ведь до университета было детство, а не настоящая жизнь. Чего только не хлебнули вместе – романы, экзамены, свадьбы, разводы, нервные депрессии, и одно только подозрение, что Ира скрывает личную тайну, ввергало Ленку в состояние нестерпимого зуда.
Ира вспомнила девчоночью игру «в секреты». Всего-навсего берется несколько цветных стеклышек, составляется узорчик и закапывается в укромном уголке.
Просто, а сколько вокруг интриги! Маше откроешь, где припрятан «секретик», к вечеру с ней поссоришься и с Олей перепрятываешь. А Маша тем временем Олю переманивает другим «секретом» – в сто раз красивее и в тысячу раз загадочнее.
Так что Ленку понять можно. Ира бы тоже на ее месте сгорала от любопытства, разве что со скидкой на свою неистребимую лень. Но шестое чувство упрямо диктует: пока сказка не написана – никому. Да и глупо как-то. Что рассказывать? Не нужны, мол, мне круизы, не хочу в рестораны, хлебом не корми, дай детскую сказочку написать. И не объяснишь даже самой близкой подруге, с какой стати такое нашло. Тем более что и самой непонятно. Конечно, она всю жизнь пишет, на то и работает в журнале, но там совсем другое дело – рутина, текучка, все по верхам. А чтобы вот так запереться в четырех стенах и без устали описывать похождения девчонки и мальчишки, угодивших внутрь компьютерной игры, – такое с ней впервые.
– Не дури, опять небось страдаешь по своему ненаглядному, черт бы его побрал! Лучше бы поехала куда-нибудь. Он небось со своей старой каргой на острова закатился и в ус не дует.
Верный признак искренней женской дружбы – глубоко разделенная ненависть к неудавшемуся любовнику, имевшему неосторожность причинить любимой подруге боль. Ира Ленкину поддержку оценила. Она и сама закипала праведным гневом, когда подруга утопала в слезах по вине какого-нибудь ничтожества. Вернее, закипала бы, так как Ленка по вине ничтожеств в слезах не закипала. Потому и была Ленкой – красавицей, умницей, когда-то – отличницей и комсомольской активисткой и всегда – порядочной стервой в отношении сильного пола мира сего.
Ире всегда было искренне жаль жертв Ленкиной стервозности, она-то побывала по разные стороны баррикад, знает, с чем едят то, что называется неразделенной любовью.
Но в данном случае Ленка не права. Последний, полный книжных страстей роман «А я люблю женатого» на удивление легко и быстро забылся, сменившись наслаждением свободой. Вот уж воистину – с глаз долой, из сердца вон. Так что Ирины уверения прозвучали на том конце провода абсолютно правдиво:
– Ничего я не страдаю. Охота иногда поваляться просто так. Ты же знаешь, люблю я это дело, еще универ вечно пропускала.
– Да, лени тебе не занимать. Но, извините, вынуждена прервать ваше высочайшее уединение, по делу звоню. Собирайся-ка, дорогуша, в командировку. Аксеновские прессовики приглашение прислали. Загадочный Аксенов наконец-то решился продемонстрировать прессе свои владения.
– Чьи прессовики?
– Здрасьте, я ваша тетя! Ты что, совсем в зимнюю спячку впала? Про Аксенова не слышала?
– Конечно, не слышала, какое мне до него дело?
– Как какое? Это ж громадный металлургический комбинат, целый город и, что самое удивительное, – работает, зарплату и налоги умудряется платить. Согласись, что по нынешним временам это само по себе вызывает немалый интерес. Да еще там социалка какая-то умопомрачительная.
А уж о самом Аксенове я вообще молчу! Этакая шкатулочка с большим секретом. Никто не знает, как у него все это получается, от журналистов бегает как черт от ладана, забаррикадировался в своем городе. А тут – нате вам, прессуху затеял. Таких людей нельзя из виду упускать. Мало ли что…
– Что – мало ли что?
Ира уже не скрывала раздражения против подруги.
Ну позвонила не вовремя, ну отвлекла от ребятишек, ну пристает с какой-то непонятной командировкой, так хотя бы изъяснялась нормально, а то все с какими-то туманными намеками.
– А то, что от таких людей, как этот Аксенов, всякого можно ожидать. Возьмет и в президенты двинет на следующих выборах. Вот и будет тебе до него дело.
Ленка отличалась неестественным для филологини интересом к политике и экономике. Но это объяснимо, потому как в последние годы она крутилась среди таких людей, которых простые смертные видят исключительно по телевизору. Только при чем здесь Ира?
– Мне не будет, – заверила Ира. – К тому же до выборов еще времени вагон. Все сто раз переменится. И вообще, при чем тут мы? У нас не экономическое издание и не политическое. У нас журнал для домохозяек. Он мне что, посоветует, как детишек к горшку приучать, или рецептом фирменного пирога снабдит?
Ехать к черту на кулички, бросая на произвол судьбы своих «ребятишек», не хотелось даже ради того, чтобы поближе увидеть очередного кандидата в кандидаты в президенты. Мало ли их развелось на российских просторах, за всеми не уследишь.
– Откуда ты знаешь, может, и рецептом снабдит.
Это было бы здорово! Сама знаешь, личная жизнь хорошо читается, особенно если что-нибудь интересненькое и с фотографиями – жена, детишки, лучше крохи; если не дети, так хоть внуки.
– А еще лучше любовница и мексиканские страсти, – подхватила Ира. – Ты же знаешь, я этого не умею и не люблю.
– Ир, ну надо…
Ленка отлично знала не только чего не любит подруга, но и чем ее можно брать голыми руками. Слово «надо» действовало на Иру как магическое заклинание. В школе ее называли «совесть класса». Дежурство вне очереди или мероприятие какое-нибудь дурацкое вроде сбора макулатуры – это к Ире. Раз надо, значит, надо.
– Я бы сама поехала, но Эдику срочно понадобилось в Сочи. Это в декабре-то, представляешь, мокротень там сейчас какая? И обязательно со мной. У него там очень важная встреча. Ир, выручай, а?
– Господи, полная редакция народу, пошлите кого-нибудь еще! – предприняла слабую попытку сопротивления Ира.
– Бабуся хочет, чтобы обязательно ехала или я, или ты. Она уверена, что девчонки его спугнут. Он же не звезда эстрады, может не понять Наташкин припанкованный вид или Милкину зацикленность на сексе. Бабусю не переубедить, ты сама знаешь! А нам со всеми нужно Дружить. Тем более, видишь, они и сами просекли, что такие издания, как мы, могут побольше, чем эти политические междусобойчики.
Ленка лукавила. Бабуся – их главная редакторша, когда-то завсегдатай президиумов, олицетворявшая женский вопрос и женский процент своим раз и навсегда застывшим в лаке начесом, – в данном случае ничего не решала, а только слушалась Ленку, хотя Ленка в журнале давно не работала. Зато именно благодаря Ленке, вернее, ее любовнику, сожителю, бой-френду, или как там это можно назвать, их старичок «Семейный круг» не только выжил, но и оброс кучей приложений.
Ира же осталась в дышавшем на ладан журнале во времена бурного всплеска политических и деловых изданий только потому, что ей тогда с лихвой хватало личных проблем. Но потом об этом не жалела. Политика осталась политикам, дела – деловым людям, а семейное чтиво – семьям, коих неизмеримо больше. Журнал потихоньку оправился от потрясения – потери нескольких миллионов былых подписчиков, и вдруг обнаружилось, что оставшиеся крохи на порядок крупнее тиражей толстых нарядных нуворишей, заполонивших лотки.
– Перестань, – не приняла Ленкину уловку Ира. – Опять Эдик твой подкинул заказуху на размазывание соплей? Ты же знаешь, я не умею.
Ко всему, что исходило от Эдика, а исходило от него слишком многое, Ира относилась с недоверием.
Ира любила ясность, а Эдик был человек-загадка. По его словам, он занимался политическим пиаром, то бишь связями с общественностью, но кого и с какой именно общественностью он связывал, Ленка не говорила. Ира уверена на все сто, что и она по большому счету об этом понятия не имеет. По крайней мере на работу с девяти до шести Эдик точно не ходит, деньги и связи имеет о-го-го какие и жениться на Ленке, несмотря на свой девственно-чистый паспорт, не собирается. Хотя что для такого человека паспорт? У него и имя-то какое-то ненастоящее – Эдик. Но, справедливости ради, надо признать, что с ним Ленка чувствует себя как рыба в воде. И любезная готовность помочь всем без исключения родственникам, друзьям и близким Ленки так и светится на круглом, чуть припухлом лице Эдика.
Но… Ира Эдика упорно недолюбливала и избегала бесконечных светских раутов, на которых блистала неотразимая Ленка. И вовсе не из зависти. Боже упаси!
Ей и в голову не приходило завидовать Ленкиным успехам, ведь это все равно что завидовать чемпионке мира по фигурному катанию или нобелевскому лауреату по математике. Таланту завидовать бессмысленно, а Ира хорошо понимала, что Ленкино сногсшибательное обаяние – настоящий талант. Потому и была единственной подругой Лены Смирновой. Другие не выдерживали.
Нет, дело тут не в зависти. Недолюбливать Эдика у Иры были свои причины…
– Никакой тут заказухи нет. И не через Эдика это вовсе. – Ленка, как всегда, била точно в цель. – Просто дошло и до них наконец, что тираж у нас хороший и провинция еще по старинке читает. Вот и прислали приглашение по официальным каналам. Сейчас модно больших людей на личные темы раскручивать. А Аксенов в этом смысле – темная лошадка. Одни слухи.
– Лен, ты же знаешь, я этого не умею, – безнадежно затянула свое Ира.
– Все ты умеешь. Если захочешь, конечно. А надо захотеть. К нему возможен большой интерес, через два года парламентские, а через три президентские выборы.
Оглянуться не успеешь, а страда на носу. Надо заранее почву прощупывать. Ну, Ир, ну ради меня, а?
– Ладно, – вздохнула Ира. От Ленки все равно не отвертишься. – Только я не гарантирую, что привезу что-нибудь вкусненькое.
– Не привезешь так не привезешь. Не помрем, – сразу согласилась довольная победой Ленка, по старой привычке причисляя себя к журналу. – Мы можем вообще твой материал к Аксенову не привязывать. Нам и самим провинция сейчас нужна. Когда еще в такую даль выберешься? Вот и съезди за чужой счет. Спецрейсом.
Что привезешь, то и пойдет.
– Ты хоть объективку мне на него подготовила? А то я понятия не имею, что это за птица.
– А то! Аксенов Александр Николаевич, пятьдесят второго года рождения, образование техническое, не то МИФИ, не то МФТИ, не то МИСИ, тут плохо видно, но это не важно. Работал в каком-то мудреном НИИ в Москве, защитился, а в восемьдесят пятом сорвался на Урал, на этот самый завод. Отсюда и начинается вся история. На заводе провел такую приватизацию-реконструкцию, что весь город там на него молится – зарплата вовремя и все такое… Я его один раз случайно по телевизору видела. Ну и взгляд, Я тебе скажу! Мало не покажется!
– И это все? – резонно возмутилась Ира. – А жена? А дети? А хобби всякие, привычки, характер? Хоть бы за что-нибудь зацепиться. Хочешь вкусненького, а даешь одну преснятину. Ты бы еще гороскоп его зачитала, и то больше толку было бы.
– Прости, но так быстро ничего больше раздобыть не получилось. Я ж тебе говорю – темная лошадка, – честно призналась Ленка. – А насчет гороскопа – это идея, напечатали бы рядом с интервью. Интересно. Только для этого нужно точное время рождения знать. Ты там при случае спроси.
– Может, мне еще поинтересоваться, какую позу он предпочитает в постели? Как ты себе это представляешь?
Лен, он директор завода, а не тусовщик.
– А что тут такого? Директора заводов тоже мужики. А к мужику всегда можно подход найти.
– Не сомневаюсь, что ты бы нашла, – не удержалась Ира и была недалека от истины. – Ладно, я так все равно ничего не запомню. Куда-то, какой-то… Приеду завтра в редакцию, сама разберусь.
– В Домодедове нужно быть завтра в четыре, – констатировала Ленка и совсем уж виновато добавила:
– Вернее, сегодня ночью в четыре.
– Ну спасибо тебе! Хорошо, что не в двенадцать позвонила и я еще голову успею помыть.
Пока она переводила от возмущения дух, Ленка воспользовалась моментом и заботливо подсказала:
– Паспорт не забудь.
Все, это в последний раз, твердо решила Ира, положив трубку. Если она не научится говорить «нет», так и будет всю жизнь плыть по течению, а ее ребятишки не доживут до финала из-за глупых интервью с бесконечными кандидатами в спасители отечества.
Глава 2
Ленка сказала не все. Она предусмотрительно умолчала, что, кроме города, где находился знаменитый металлургический комбинат, в программу входила поездка, вернее, полет в Западную Сибирь, на только что приобретенную комбинатовскую «дочку» – горно-обогатительный завод.
Понятно, Ленка специально скрыла, потому что иначе Ира ни за что бы не согласилась на командировку, она любит размеренность и четкий распорядок дня и терпеть не может «перекладных».
Но больше всего в подобного рода командировках Ирину раздражали не переезды-перелеты, не обильная выпивка от нечего делать, не снисходительный выход обитателей VIP-салона в народ, не мелочные журналистские сплетни, не идиотский снобизм чиновников-шестерок, а наивная вера людей, что приезд «большого человека» поправит их личные дела.
Вот и тут местное население, наслышанное о том, как работает аксеновский комбинат и как живет город, с самого рассвета толпилось на центральной площади, так что сверху она, наверное, была бы похожа на огромный склад шапок и платков.
Ира отлично представляла себе, как это бывает. Навидалась визитов столичных шишек в народ. Бойкие бабенки толкаются локтями в надежде разглядеть, какая она, эта самая шишка, взаправду, а не по телевизору, да и пожаловаться, кстати, что зарплату забыли когда видели, что обещанную сто лет назад квартиру другому дали, а в старом доме отопление на вечном ремонте, дети болеют, лекарства бесплатно не дают, а в аптеке цены такие, что смотреть страшно. И подзовет этот «большой человек» городское начальство, и погрозит им пальцем, и велит выписать ордер, отпустить бесплатные лекарства и определить ребенка в столичную клинику. Вот это будет шесть из сорока пяти. Вот тогда можно жить дальше. А так ведь – хоть вешайся. Вид теток в пальто пятнадцатилетней давности, с пожелтевшими песцовыми воротниками, расталкивающих друг дружку локтями в надежде пробиться поближе, был, конечно, не очень-то приятен. Но куда неприятнее было смотреть на преисполненных собственной значительности столичных чиновников, которые приезжают в такие вот городки отчаяния, чтобы купить себе строчку в рейтинге в обмен на надежду. Пустую надежду, после исчезновения которой у этих людей не останется ничего.
Но Аксенов, как ни странно, держался молодцом – ордера не раздавал, резолюции на рецепты не ставил, сладких слов не говорил. И вообще он был мало похож на тот розовый образ умного и энергичного парня, взявшего на себя нелегкий груз народных забот, который возник в Ирином воображении после Ленкиной путаной объективки. Он даже внешне был полной противоположностью блестящих функционеров «нового поколения», как на подбор круглолицых, румяных, в умилительных младенческих завитушечках. Насколько Ира, оттираемая более расторопными коллегами, смогла его рассмотреть, он выглядел несколько старше своих сорока пяти и странным образом сочетал худощавую легкокостную фигуру с основательной манерой держаться и говорить. Насчет его взгляда, который Ленка охарактеризовала как «мало не покажется», Ира никакого суждения вынести не смогла. Не встречала она его взгляда. Да не очень-то и нужно. Как и следовало ожидать, запрос об интервью на личные темы был вежливо отклонен, а остальное Иру не интересовало.
В программе дня первым и главным пунктом значился «мертвый завод», но Ирина туда не поехала, оторвалась от группы. Да и на пресс-конференцию ей незачем ходить – перспективы строительства аксеновской металлургической империи ее не интересуют, а о личной жизни он там говорить не будет. Ну и ладно. Аксенов совсем не похож на человека, из которого можно выудить что-нибудь вкусненькое о личной жизни. Сразу видно, что у него единственная жена с институтских времен, из тех, что числятся в НИИ, а на самом деле отлично солят огурцы и вяжут свитеры, и двое детей. Мальчик и девочка. В таких классических семьях почему-то всегда бывают мальчик и девочка с разницей года в три. Дети хорошо учатся и не доставляют хлопот. О чем тут писать? Фирменного семейного рецепта пирога он все равно не расскажет. С этим нужно к его жене. А что? Неплохая мысль. Надо подбросить его прессовикам, глядишь, когда-нибудь образуется.
На этом решении Ира успокоилась и решила посмотреть сибирский городок. В аксеновском благополучном городе у них была классическая экскурсия по пусканию пыли в глаза – до жути громадные цеха комбината, где Иру пугала одна мысль о невозможной температуре, при которой тут же, рядом, варится сталь; образцово-показательные новостройки в сосновом бору; Дворец спорта с пятидесятиметровым бассейном; культурный центр с зимним садом. Ничего особенного. Такого рода демонстраций она насмотрелась еще в советские времена, разве что качество отделки тогда подводило…
А вот сибирский городок ее поразил. Почти полностью одноэтажный, он оказался удивительно красив – из рассыпчатого искристого снега выглядывали целые улицы деревянной резьбы. Все резное – заборы, калитки, наличники, перила крылечек. Такого она еще никогда не видела. А на подоконниках цветы – ярко-красные, розовые, белые.
Пусть лучше будет материал об извечной, несмотря ни на что, тяге человека к прекрасному. Неоригинально, конечно, но куда реальнее, чем вся эта трескотня вокруг невероятных достижений в «социальной сфере» или, напротив, промышленных кладбищ, с легким сердцем решила она.
***
После пресс-конференции, которую Ира прогуляла без малейшего зазрения совести, и сытного ужина с пельменями да под водочку, на который она опоздала, журналистская братия заняла места в микроавтобусе, чтобы ехать в аэропорт. Мысленно Ира уже была дома, но случилось ЧП. Вокруг аксеновской машины образовался плотный кружок. Помощники засновали в гостиницу и обратно, в воздухе повисла физически ощутимая тревога, как это бывает, когда происходит что-либо неприятное, с последствиями, задевающими многих людей. Повинуясь инстинкту самосохранения, Ира замерла в кресле автобуса, заперла мысли на замок и стала ждать, пока все разрешится само собой. Разрешилось благодаря Ларисе Шульгиной – пишущей обо всем на свете корреспондентке когда-то молодежной, а теперь бульварной газеты.
– Ну дела! Аксенов-то! Прессовики обрабатывать теперь будут. Только все равно кто-нибудь сдаст. Меня главный убьет, если кто-нибудь опубликует, а я нет. А ты как думаешь – давать или не давать? – Лариска была воодушевлена, растрепана и нервно теребила замок кожаной куртки, не забывая поглядывать в окно.
Ира очнулась:
– Что давать? Объясни толком.
– Ну ты даешь, старуха! Все на свете проспишь.
Аксенов-то с сердечным приступом грохнулся. Еле откачали. Да уж, это ему совсем не в кассу. У нас теперь народ всяких там астматиков, диабетиков, сердечников не уважает. Надо же, в кои веки прессуху собрал и с приступом грохнулся. Смотри, смотри! – Тряхнув мальчишеской стрижкой, Лариса прилипла к окну автобуса. – Вон несут. Совсем рядом.
Ира успела разглядеть врачей, что-то поддерживающих на весу, по всей видимости, капельницу, уже примелькавшегося начальника службы безопасности – типичного отставника с вечными шутками да прибаутками – и Аксенова, лежащего на носилках. Отставник и Аксенов выглядели как больной и здоровый, только наоборот. Отставник двигался странно, как при мигании фотовспышки, стоял-стоял, а потом, в последний момент, хватался за край носилок и пробегал несколько шагов, и лицо у него было бледное и перекошенное болью, а Аксенов лежал себе спокойно и улыбался отставнику – без надрыва, искренне и легко.
Ирине стало неловко. В самом деле – человек болен, а они тут… Как дети, отважившиеся поглазеть, как во дворе выносят покойника и похваляющиеся друг перед другом:
«А я покойника видел. Во как близко!» Только детьми руководит здоровый интерес познания мира, а ими, прилипшими к окошку, скрытая зависть – вот, мол, хоть и большая шишка, а, как и мне, грешному, больно, когда болит. Под воздействием инъекции совести Ира послушно последовала за прессовиком обратно в гостиницу и даже подавила в себе раздражение от того, что пришлось задержаться – она терпеть не могла, когда нарушались планы.
Вернее, когда рушились мечты. В данном случае – о родной щербатой ванне, голубом махровом халате и большой кружке чаю.
С Аксеновым не случилось ничего серьезного – небольшой сердечный приступ. Может, конечно, врали, но обещали к утру поставить на ноги. Даже в больницу не повезли. Оставили в гостинице. Тут же разместили остальных. Помощники успокоились и расстарались на славу – через пару часов все были очень хорошие и разбрелись кто в баню, кто по номерам.
Ей досталось ночевать с Лариской, которая нещадно храпела. Полночи Ира отважно боролась. Вставала, расталкивала соседку и заставляла поворачиваться на другой бок. Хватало минут на пять. Хуже нет, когда хочешь спать, а не можешь. Настоящая пытка. Часа в четыре поместному, в самую зимнюю темь, Ирина сдалась и вышла на улицу.
Гостиница беспробудно спала. Ни шороха. Она пару раз обошла старое двухэтажное, основательной купеческой постройки здание и услышала музыку. Тихо, но отчетливо кто-то играл ноктюрн Шопена. В том, что это не запись, сомнений не было. Тот, кто играл, делал это только для себя, старательно взбирался по музыкальным ступенечкам, иногда спотыкался, но поправлялся и повторял все сначала. Вспоминал. Только не по нотам, а руками.
Ирина не разбиралась в музыке, но Шопена отличить могла. И больше всего ценила, если исполнитель играл так, будто не по ступенечкам взбирается, а по гладкой тропинке бежит вверх. Без одышки, легко. Но человек играл только для себя… Поэтому она смирилась со ступеньками и стала слушать. Пока совсем не замерзла. Все-таки большая несправедливость, что зима такая красивая, свежая, но такая холодающая.
Возвращаться к Ларискиному храпу не хотелось, и Ира невольно пошла на звуки, извлекаемые неумелым музыкантом. Как на дудочку-самогудочку. Пугаясь теней, осторожно плутала по тусклым, безглазым коридорам, пока в дальнем тупике не набрела на зал. За распахнутыми дверями, без света, спиной ко входу сидел за огромным концертным роялем Аксенов. Она неожиданно легко узнала его по характерному, напряженно-прямому силуэту на светлом от снежного неба фоне окна. Она просто стояла и смотрела, даже не думая заходить. Уже хотела повернуться и уйти, но в дверях вырос другой силуэт и с ехидцей спросил:
– Заблудились, дамочка?
Понятно, Ленка специально скрыла, потому что иначе Ира ни за что бы не согласилась на командировку, она любит размеренность и четкий распорядок дня и терпеть не может «перекладных».
Но больше всего в подобного рода командировках Ирину раздражали не переезды-перелеты, не обильная выпивка от нечего делать, не снисходительный выход обитателей VIP-салона в народ, не мелочные журналистские сплетни, не идиотский снобизм чиновников-шестерок, а наивная вера людей, что приезд «большого человека» поправит их личные дела.
Вот и тут местное население, наслышанное о том, как работает аксеновский комбинат и как живет город, с самого рассвета толпилось на центральной площади, так что сверху она, наверное, была бы похожа на огромный склад шапок и платков.
Ира отлично представляла себе, как это бывает. Навидалась визитов столичных шишек в народ. Бойкие бабенки толкаются локтями в надежде разглядеть, какая она, эта самая шишка, взаправду, а не по телевизору, да и пожаловаться, кстати, что зарплату забыли когда видели, что обещанную сто лет назад квартиру другому дали, а в старом доме отопление на вечном ремонте, дети болеют, лекарства бесплатно не дают, а в аптеке цены такие, что смотреть страшно. И подзовет этот «большой человек» городское начальство, и погрозит им пальцем, и велит выписать ордер, отпустить бесплатные лекарства и определить ребенка в столичную клинику. Вот это будет шесть из сорока пяти. Вот тогда можно жить дальше. А так ведь – хоть вешайся. Вид теток в пальто пятнадцатилетней давности, с пожелтевшими песцовыми воротниками, расталкивающих друг дружку локтями в надежде пробиться поближе, был, конечно, не очень-то приятен. Но куда неприятнее было смотреть на преисполненных собственной значительности столичных чиновников, которые приезжают в такие вот городки отчаяния, чтобы купить себе строчку в рейтинге в обмен на надежду. Пустую надежду, после исчезновения которой у этих людей не останется ничего.
Но Аксенов, как ни странно, держался молодцом – ордера не раздавал, резолюции на рецепты не ставил, сладких слов не говорил. И вообще он был мало похож на тот розовый образ умного и энергичного парня, взявшего на себя нелегкий груз народных забот, который возник в Ирином воображении после Ленкиной путаной объективки. Он даже внешне был полной противоположностью блестящих функционеров «нового поколения», как на подбор круглолицых, румяных, в умилительных младенческих завитушечках. Насколько Ира, оттираемая более расторопными коллегами, смогла его рассмотреть, он выглядел несколько старше своих сорока пяти и странным образом сочетал худощавую легкокостную фигуру с основательной манерой держаться и говорить. Насчет его взгляда, который Ленка охарактеризовала как «мало не покажется», Ира никакого суждения вынести не смогла. Не встречала она его взгляда. Да не очень-то и нужно. Как и следовало ожидать, запрос об интервью на личные темы был вежливо отклонен, а остальное Иру не интересовало.
В программе дня первым и главным пунктом значился «мертвый завод», но Ирина туда не поехала, оторвалась от группы. Да и на пресс-конференцию ей незачем ходить – перспективы строительства аксеновской металлургической империи ее не интересуют, а о личной жизни он там говорить не будет. Ну и ладно. Аксенов совсем не похож на человека, из которого можно выудить что-нибудь вкусненькое о личной жизни. Сразу видно, что у него единственная жена с институтских времен, из тех, что числятся в НИИ, а на самом деле отлично солят огурцы и вяжут свитеры, и двое детей. Мальчик и девочка. В таких классических семьях почему-то всегда бывают мальчик и девочка с разницей года в три. Дети хорошо учатся и не доставляют хлопот. О чем тут писать? Фирменного семейного рецепта пирога он все равно не расскажет. С этим нужно к его жене. А что? Неплохая мысль. Надо подбросить его прессовикам, глядишь, когда-нибудь образуется.
На этом решении Ира успокоилась и решила посмотреть сибирский городок. В аксеновском благополучном городе у них была классическая экскурсия по пусканию пыли в глаза – до жути громадные цеха комбината, где Иру пугала одна мысль о невозможной температуре, при которой тут же, рядом, варится сталь; образцово-показательные новостройки в сосновом бору; Дворец спорта с пятидесятиметровым бассейном; культурный центр с зимним садом. Ничего особенного. Такого рода демонстраций она насмотрелась еще в советские времена, разве что качество отделки тогда подводило…
А вот сибирский городок ее поразил. Почти полностью одноэтажный, он оказался удивительно красив – из рассыпчатого искристого снега выглядывали целые улицы деревянной резьбы. Все резное – заборы, калитки, наличники, перила крылечек. Такого она еще никогда не видела. А на подоконниках цветы – ярко-красные, розовые, белые.
Пусть лучше будет материал об извечной, несмотря ни на что, тяге человека к прекрасному. Неоригинально, конечно, но куда реальнее, чем вся эта трескотня вокруг невероятных достижений в «социальной сфере» или, напротив, промышленных кладбищ, с легким сердцем решила она.
***
После пресс-конференции, которую Ира прогуляла без малейшего зазрения совести, и сытного ужина с пельменями да под водочку, на который она опоздала, журналистская братия заняла места в микроавтобусе, чтобы ехать в аэропорт. Мысленно Ира уже была дома, но случилось ЧП. Вокруг аксеновской машины образовался плотный кружок. Помощники засновали в гостиницу и обратно, в воздухе повисла физически ощутимая тревога, как это бывает, когда происходит что-либо неприятное, с последствиями, задевающими многих людей. Повинуясь инстинкту самосохранения, Ира замерла в кресле автобуса, заперла мысли на замок и стала ждать, пока все разрешится само собой. Разрешилось благодаря Ларисе Шульгиной – пишущей обо всем на свете корреспондентке когда-то молодежной, а теперь бульварной газеты.
– Ну дела! Аксенов-то! Прессовики обрабатывать теперь будут. Только все равно кто-нибудь сдаст. Меня главный убьет, если кто-нибудь опубликует, а я нет. А ты как думаешь – давать или не давать? – Лариска была воодушевлена, растрепана и нервно теребила замок кожаной куртки, не забывая поглядывать в окно.
Ира очнулась:
– Что давать? Объясни толком.
– Ну ты даешь, старуха! Все на свете проспишь.
Аксенов-то с сердечным приступом грохнулся. Еле откачали. Да уж, это ему совсем не в кассу. У нас теперь народ всяких там астматиков, диабетиков, сердечников не уважает. Надо же, в кои веки прессуху собрал и с приступом грохнулся. Смотри, смотри! – Тряхнув мальчишеской стрижкой, Лариса прилипла к окну автобуса. – Вон несут. Совсем рядом.
Ира успела разглядеть врачей, что-то поддерживающих на весу, по всей видимости, капельницу, уже примелькавшегося начальника службы безопасности – типичного отставника с вечными шутками да прибаутками – и Аксенова, лежащего на носилках. Отставник и Аксенов выглядели как больной и здоровый, только наоборот. Отставник двигался странно, как при мигании фотовспышки, стоял-стоял, а потом, в последний момент, хватался за край носилок и пробегал несколько шагов, и лицо у него было бледное и перекошенное болью, а Аксенов лежал себе спокойно и улыбался отставнику – без надрыва, искренне и легко.
Ирине стало неловко. В самом деле – человек болен, а они тут… Как дети, отважившиеся поглазеть, как во дворе выносят покойника и похваляющиеся друг перед другом:
«А я покойника видел. Во как близко!» Только детьми руководит здоровый интерес познания мира, а ими, прилипшими к окошку, скрытая зависть – вот, мол, хоть и большая шишка, а, как и мне, грешному, больно, когда болит. Под воздействием инъекции совести Ира послушно последовала за прессовиком обратно в гостиницу и даже подавила в себе раздражение от того, что пришлось задержаться – она терпеть не могла, когда нарушались планы.
Вернее, когда рушились мечты. В данном случае – о родной щербатой ванне, голубом махровом халате и большой кружке чаю.
С Аксеновым не случилось ничего серьезного – небольшой сердечный приступ. Может, конечно, врали, но обещали к утру поставить на ноги. Даже в больницу не повезли. Оставили в гостинице. Тут же разместили остальных. Помощники успокоились и расстарались на славу – через пару часов все были очень хорошие и разбрелись кто в баню, кто по номерам.
Ей досталось ночевать с Лариской, которая нещадно храпела. Полночи Ира отважно боролась. Вставала, расталкивала соседку и заставляла поворачиваться на другой бок. Хватало минут на пять. Хуже нет, когда хочешь спать, а не можешь. Настоящая пытка. Часа в четыре поместному, в самую зимнюю темь, Ирина сдалась и вышла на улицу.
Гостиница беспробудно спала. Ни шороха. Она пару раз обошла старое двухэтажное, основательной купеческой постройки здание и услышала музыку. Тихо, но отчетливо кто-то играл ноктюрн Шопена. В том, что это не запись, сомнений не было. Тот, кто играл, делал это только для себя, старательно взбирался по музыкальным ступенечкам, иногда спотыкался, но поправлялся и повторял все сначала. Вспоминал. Только не по нотам, а руками.
Ирина не разбиралась в музыке, но Шопена отличить могла. И больше всего ценила, если исполнитель играл так, будто не по ступенечкам взбирается, а по гладкой тропинке бежит вверх. Без одышки, легко. Но человек играл только для себя… Поэтому она смирилась со ступеньками и стала слушать. Пока совсем не замерзла. Все-таки большая несправедливость, что зима такая красивая, свежая, но такая холодающая.
Возвращаться к Ларискиному храпу не хотелось, и Ира невольно пошла на звуки, извлекаемые неумелым музыкантом. Как на дудочку-самогудочку. Пугаясь теней, осторожно плутала по тусклым, безглазым коридорам, пока в дальнем тупике не набрела на зал. За распахнутыми дверями, без света, спиной ко входу сидел за огромным концертным роялем Аксенов. Она неожиданно легко узнала его по характерному, напряженно-прямому силуэту на светлом от снежного неба фоне окна. Она просто стояла и смотрела, даже не думая заходить. Уже хотела повернуться и уйти, но в дверях вырос другой силуэт и с ехидцей спросил:
– Заблудились, дамочка?