Страница:
И, наконец, скрытники — монахи и монахини, давшие обет поститься и молиться до смерти. Собственно говоря, они уже считались умершими «для мира», и, по рассказам здешних стариков, единоверцы (единосогласники — на языке старообрядчества) для отвода глаз даже «хоронили их, при всём честном народе степенно и горестно пронося на деревенские кладбища пустые гробы с заколоченными крышками. Таким же образом хоронили умерших на самом деле: на общее и посему „поганое“ кладбище — пустой гроб, а усопших единосогласников — в тайные ямы возле скитов.
В середине 20-х годов в лесах к северу от деревни Дани-ловки Мурашинского р-на, неподалёку от истока реки Великой, там, где теперь проходит граница Кировской области и Республики Коми, христофоровцы построили главную свою обитель — починок Град (починком в этих краях издавна называли выселки, начало, почин новой деревни). Рядом с просторным, двухэтажным домом легального христофоровца-благодетеля сооружены были две тщательно укрытые землянки, оборудованные русскими печами, нарами, колодцами и даже тёплыми нужниками. Тропинок не было, странники пробирались к землянкам по специально поваленным деревьям.
Надо сказать, что бегуны (странники) в то время представляли собой разветвлённое подполье, руководимое из единого центра. Во главе этого центра стоял так называемый «преимущий старейший» (по всей вероятности, страннический центр скрывался где-то на территории нынешней Ивановской области, в районе Вычуги и Кинешмы). Всё подполье разделено было на обширные области или стороны — ярославскую, казанскую, тагильскую, каргопольскую — во главе с областными старцами. И, наконец, каждая сторона-область объединяла три-четыре предела во главе со старейшим преимущим предела (или предельным старейшим).
Христофор Зырянов в течение 12 лет был старейшим вятского предела, который тянулся по обе стороны железной дороги от станции Опарино через Вятку-Киров до станции Верещагине в Пермской области. На всём протяжении (более полутысячи километров) к 1929 году было, по словам Христофора, около 150 странников и около 300 последователей и благодетелей. Старцы располагали штатом помощников. Например, при старейшем преимущем предела было два помощника, духовник и несколько разъездных проповедников, связных и вербовщиков.
Починок Град стоял на высоком холме. У южного подножья его, в лощине, плотно заросшей кустарником, течёт речушка Каменка. Восточный склон отлого уходит в сумрак огромного оврага, словно залитого до краёв непролазным хвойным лесом. В лесу скрывались скитские землянки. Возле землянок находился лог, каждую весну заполняемый талой водой. В нём весной и летом 1932 года были утоплены десять скрытниц (речь идёт только о тех, чью гибель удалось установить; вполне возможно, что жертв было больше).
«Принятие самоумерщвления» проходило в определённом ритуальном порядке. Облачённых в длинные холщовые рубахи женщин на смерть выводили из землянок по три — по четыре. Лица их, такие безжизненно-серые, как и холст смертных рубах: «совершению подвига», «принятию венца мученического» предшествовала десятидневная голодовка. Скрытницы еле держались на ногах, их заботливо поддерживали под руки помощницы Христофора, который степенно шествовал во главе процессии. Вслед за обречёнными шли обитатели скита и благодетель — хозяин починка, в его обязанность входило рыть могилы.
У края ямы скрытниц обвязывали полотенцами (чтобы потом выволочь на берег) и сталкивали в грязную, гнилую жижу. Если они не тонули сразу, то одна из скрытниц, старуха Филиппея Плехова, погружала головы в воду.
«Как правило, завязывали полотенцами и вниз лицом опускали в воду, потом сверху прижимали руками, чтобы они не всплывали, — сообщила впоследствии одна из скитниц, Галина Земцова. — Смерть носила мученический, изуверский характер. Например, когда утеплялась Елена Лузянина, то очень сильно билась ногами…»
Елене было всего 25 лет.
Тела «принявших венец» зашивали в рогожи и закапывали в наспех вырытых ямах, не ставя крестов.
Но однажды ритуал-был сломан: жизнелюбие одной из скрытниц, Таисии Крюковой, в последнюю минуту взяло верх над фанатичной старообрядческой религиозностью. Девушка сама бросилась в яму, но, начав захлёбываться, вдруг уцепилась за осклизлый берег и стала судорожно выкарабкиваться. Филиппея Плехова ногами отталкивала девушку, потом схватила её за волосы и погрузила в воду с головой. Таисия вырвалась и всё-таки вылезла из ямы. С плачем умоляла она Христофора сохранить ей жизнь. Христофор, едва скрывая озлобление, проговорил тихо, смиренно:
— Пойди отдохни, потом совершишь подвиг.
Трёх скрытниц в тот день утопили, а Таисия ночью сбежала.
Зимой эти ямы, болота, речки замерзали, и христофоровцам приходилось искать другие пути в Царствие Небесное. Одним из них была угарная баня возле избы Александры Шишкиной в деревне Шишкари. Девушки, обречённые на смерть, сами накололи и принесли дрова, сами натопили баню. Потом Христофор отвёл их туда и запер дверь. Но и тут случилась осечка: из бани послышались крики, стоны, мольбы выпустить. Опасаясь огласки, Христофор приказал перенести полуживых девушек в избу. Пришлось добивать их ядом.
На одной из полян был сложен костёр. На нём; после 10-дневного поста, сгорела заживо 20-летняя скрытница Олимпиада Крюкова. «Она стояла на костре, сложа руки на груди, — вспоминала позднее Зоя Чазова — странница, исполнявшая обязанности курьера (она видела самосожжение, спрятавшись в кустах), — и когда пламя вспыхнуло, Олимпиада закричала: „Господи, помилуй! Для Тебя, Господи!..“»
О чём же говорил Христофор этим несчастным, уединившись с ними в землянке-келье? Какие книги им читал? Какими словами, какими рассуждениями подталкивал скитниц к лютой смерти?
Те, кто слушали его, унесли эти слова с собой в могилу. Существуют лишь отрывочные рассказы свидетелей, оставшихся в живых; несколько рукописных сочинений, которые имели хождение в скрытническом мире, да рассуждения самого Христофора, который после поимки пытался оправдать себя.
Начинал Христофор обычно разговорами о «последних временах», о дне конца мира, которым может оказаться каждый завтрашний день. Готовым к «суду Божьему» нужно быть буквально каждую минуту, отрешиться от всех мирских дел и целиком посвятить себя посту и молитве. «Подумай только, — внушал он, — что случится, если Второе Пришествие застанет тебя погрязшей во грехе?! Уж лучше самой принять смерть, но только не рисковать вечным блаженством в царствии Небесном! Ждать конца света совсем немного осталось. Стоит ли жалеть, что не дожил несколько лет или даже дней? Лучше умереть, чем жить в пороке вместе с безбожниками. Кто не надеется устоять, пусть умертвит себя — и. будет спасён. А если любишь детей своих — так убей их поскорее, дабы не вышли из них поклонники антихриста!»
Летом 1932 года гнездо христофоровцев в Градовских лесах было обнаружено. Христофор Зырянов предстал перед судом. Умерщвления христофоровцы сумели как-то утаить, и их наставник отделался ссылкой. Однако ему удалось вскоре убежать и основать новый скит на речке Лузе, километрах в 20-ти от посёлка. В непролазном буреломе скрытники построили два барака — мужской и женский, оборудовав их столь же основательно, как и градовские землянки.
Благодетель Иван Ситников привёл в скит родного внука Ваню — 8-летнего слепого мальчика. Он повёз внука в больницу, чтобы показать врачам, но в больничном коридоре встретился с кем-то из христофоровцев, и его уговорили обратиться к другому «врачевателю». Посулив мальчику «райские яблоки» на том свете, Христофор отвёл его к реке, обвязал полотенцем и погрузил в прорубь с головой.
— Смотрите, — обратился он к обитателям скита, — мальчик совершил подвиг, чтобы получить венцы небесные, а вы, взрослые, не решаетесь!
В обоих христофоровских скитах погибло не менее 60 человек; имена 47 были установлены следствием. Около половины умерщвлённых — моложе 30 лет, из них 14 — молодёжь от 15 до 23 лет, трое детей… Христофоровское подполье истребляло людей, которым бы жить да жить.
Когда вести об умерщвлении скрытниц в вятском пределе дошли до страннического центра, старцы встревожились. Паства их, распылённая на огромной территории от Верхней Волги до Урала, была и так чрезвычайно редка, чтобы можно было одобрять её истребление. Но главное — старцы страшились последствий этих преступлений. Объятые страхом, они собрали тайный собор и попытались отмежеваться, откреститься от Христофора. Его объявили еретиком, а его смертоносную проповедь — не имеющей ничего общего с древнеправославной верой.
Но так ли это? Если обратиться к истории старообрядчества, то мы увидим, что Христофор выступил продолжателем наиболее характерных (и наиболее страшных) его «исторических традиций» — самоистребления.
2. Духовные христиане
Христововерие (хлысты)
В середине 20-х годов в лесах к северу от деревни Дани-ловки Мурашинского р-на, неподалёку от истока реки Великой, там, где теперь проходит граница Кировской области и Республики Коми, христофоровцы построили главную свою обитель — починок Град (починком в этих краях издавна называли выселки, начало, почин новой деревни). Рядом с просторным, двухэтажным домом легального христофоровца-благодетеля сооружены были две тщательно укрытые землянки, оборудованные русскими печами, нарами, колодцами и даже тёплыми нужниками. Тропинок не было, странники пробирались к землянкам по специально поваленным деревьям.
Надо сказать, что бегуны (странники) в то время представляли собой разветвлённое подполье, руководимое из единого центра. Во главе этого центра стоял так называемый «преимущий старейший» (по всей вероятности, страннический центр скрывался где-то на территории нынешней Ивановской области, в районе Вычуги и Кинешмы). Всё подполье разделено было на обширные области или стороны — ярославскую, казанскую, тагильскую, каргопольскую — во главе с областными старцами. И, наконец, каждая сторона-область объединяла три-четыре предела во главе со старейшим преимущим предела (или предельным старейшим).
Христофор Зырянов в течение 12 лет был старейшим вятского предела, который тянулся по обе стороны железной дороги от станции Опарино через Вятку-Киров до станции Верещагине в Пермской области. На всём протяжении (более полутысячи километров) к 1929 году было, по словам Христофора, около 150 странников и около 300 последователей и благодетелей. Старцы располагали штатом помощников. Например, при старейшем преимущем предела было два помощника, духовник и несколько разъездных проповедников, связных и вербовщиков.
Починок Град стоял на высоком холме. У южного подножья его, в лощине, плотно заросшей кустарником, течёт речушка Каменка. Восточный склон отлого уходит в сумрак огромного оврага, словно залитого до краёв непролазным хвойным лесом. В лесу скрывались скитские землянки. Возле землянок находился лог, каждую весну заполняемый талой водой. В нём весной и летом 1932 года были утоплены десять скрытниц (речь идёт только о тех, чью гибель удалось установить; вполне возможно, что жертв было больше).
«Принятие самоумерщвления» проходило в определённом ритуальном порядке. Облачённых в длинные холщовые рубахи женщин на смерть выводили из землянок по три — по четыре. Лица их, такие безжизненно-серые, как и холст смертных рубах: «совершению подвига», «принятию венца мученического» предшествовала десятидневная голодовка. Скрытницы еле держались на ногах, их заботливо поддерживали под руки помощницы Христофора, который степенно шествовал во главе процессии. Вслед за обречёнными шли обитатели скита и благодетель — хозяин починка, в его обязанность входило рыть могилы.
У края ямы скрытниц обвязывали полотенцами (чтобы потом выволочь на берег) и сталкивали в грязную, гнилую жижу. Если они не тонули сразу, то одна из скрытниц, старуха Филиппея Плехова, погружала головы в воду.
«Как правило, завязывали полотенцами и вниз лицом опускали в воду, потом сверху прижимали руками, чтобы они не всплывали, — сообщила впоследствии одна из скитниц, Галина Земцова. — Смерть носила мученический, изуверский характер. Например, когда утеплялась Елена Лузянина, то очень сильно билась ногами…»
Елене было всего 25 лет.
Тела «принявших венец» зашивали в рогожи и закапывали в наспех вырытых ямах, не ставя крестов.
Но однажды ритуал-был сломан: жизнелюбие одной из скрытниц, Таисии Крюковой, в последнюю минуту взяло верх над фанатичной старообрядческой религиозностью. Девушка сама бросилась в яму, но, начав захлёбываться, вдруг уцепилась за осклизлый берег и стала судорожно выкарабкиваться. Филиппея Плехова ногами отталкивала девушку, потом схватила её за волосы и погрузила в воду с головой. Таисия вырвалась и всё-таки вылезла из ямы. С плачем умоляла она Христофора сохранить ей жизнь. Христофор, едва скрывая озлобление, проговорил тихо, смиренно:
— Пойди отдохни, потом совершишь подвиг.
Трёх скрытниц в тот день утопили, а Таисия ночью сбежала.
Зимой эти ямы, болота, речки замерзали, и христофоровцам приходилось искать другие пути в Царствие Небесное. Одним из них была угарная баня возле избы Александры Шишкиной в деревне Шишкари. Девушки, обречённые на смерть, сами накололи и принесли дрова, сами натопили баню. Потом Христофор отвёл их туда и запер дверь. Но и тут случилась осечка: из бани послышались крики, стоны, мольбы выпустить. Опасаясь огласки, Христофор приказал перенести полуживых девушек в избу. Пришлось добивать их ядом.
На одной из полян был сложен костёр. На нём; после 10-дневного поста, сгорела заживо 20-летняя скрытница Олимпиада Крюкова. «Она стояла на костре, сложа руки на груди, — вспоминала позднее Зоя Чазова — странница, исполнявшая обязанности курьера (она видела самосожжение, спрятавшись в кустах), — и когда пламя вспыхнуло, Олимпиада закричала: „Господи, помилуй! Для Тебя, Господи!..“»
О чём же говорил Христофор этим несчастным, уединившись с ними в землянке-келье? Какие книги им читал? Какими словами, какими рассуждениями подталкивал скитниц к лютой смерти?
Те, кто слушали его, унесли эти слова с собой в могилу. Существуют лишь отрывочные рассказы свидетелей, оставшихся в живых; несколько рукописных сочинений, которые имели хождение в скрытническом мире, да рассуждения самого Христофора, который после поимки пытался оправдать себя.
Начинал Христофор обычно разговорами о «последних временах», о дне конца мира, которым может оказаться каждый завтрашний день. Готовым к «суду Божьему» нужно быть буквально каждую минуту, отрешиться от всех мирских дел и целиком посвятить себя посту и молитве. «Подумай только, — внушал он, — что случится, если Второе Пришествие застанет тебя погрязшей во грехе?! Уж лучше самой принять смерть, но только не рисковать вечным блаженством в царствии Небесном! Ждать конца света совсем немного осталось. Стоит ли жалеть, что не дожил несколько лет или даже дней? Лучше умереть, чем жить в пороке вместе с безбожниками. Кто не надеется устоять, пусть умертвит себя — и. будет спасён. А если любишь детей своих — так убей их поскорее, дабы не вышли из них поклонники антихриста!»
Летом 1932 года гнездо христофоровцев в Градовских лесах было обнаружено. Христофор Зырянов предстал перед судом. Умерщвления христофоровцы сумели как-то утаить, и их наставник отделался ссылкой. Однако ему удалось вскоре убежать и основать новый скит на речке Лузе, километрах в 20-ти от посёлка. В непролазном буреломе скрытники построили два барака — мужской и женский, оборудовав их столь же основательно, как и градовские землянки.
Благодетель Иван Ситников привёл в скит родного внука Ваню — 8-летнего слепого мальчика. Он повёз внука в больницу, чтобы показать врачам, но в больничном коридоре встретился с кем-то из христофоровцев, и его уговорили обратиться к другому «врачевателю». Посулив мальчику «райские яблоки» на том свете, Христофор отвёл его к реке, обвязал полотенцем и погрузил в прорубь с головой.
— Смотрите, — обратился он к обитателям скита, — мальчик совершил подвиг, чтобы получить венцы небесные, а вы, взрослые, не решаетесь!
В обоих христофоровских скитах погибло не менее 60 человек; имена 47 были установлены следствием. Около половины умерщвлённых — моложе 30 лет, из них 14 — молодёжь от 15 до 23 лет, трое детей… Христофоровское подполье истребляло людей, которым бы жить да жить.
Когда вести об умерщвлении скрытниц в вятском пределе дошли до страннического центра, старцы встревожились. Паства их, распылённая на огромной территории от Верхней Волги до Урала, была и так чрезвычайно редка, чтобы можно было одобрять её истребление. Но главное — старцы страшились последствий этих преступлений. Объятые страхом, они собрали тайный собор и попытались отмежеваться, откреститься от Христофора. Его объявили еретиком, а его смертоносную проповедь — не имеющей ничего общего с древнеправославной верой.
Но так ли это? Если обратиться к истории старообрядчества, то мы увидим, что Христофор выступил продолжателем наиболее характерных (и наиболее страшных) его «исторических традиций» — самоистребления.
2. Духовные христиане
Секты «духовного христианства» возникли во второй половине XVIII в. — первой половине XIX в. В отличие от старообрядчества, в мировоззрении которого преобладал мотив идеализации патриархальной старины, духовные христиане выдвинули идеи, присущие реформационным движениям: отрицание церкви и всего института духовной иерархии, основных христианско-православных догматов, проповедовавшихся православной церковью.
Начали духовные христиане с уничтожения икон, видя в них дело рук человеческих, потом перестали посещать церкви. Они отказывались от причастия, так как не верили, что при евхаристии хлеб превращается в тело, а вино — в кровь. «Богу нужно поклоняться не внешним обрядом, а духом», — заявляли они. Их идеалом был человек-труженик, не обязанный никому служить, независимый, не подчиняющийся закону, руководствующийся лишь велением разума. В идиллических чертах рисовалось им будущее общество свободных крестьян.
Религиозное учение духовных христиан объявляло греховным весь окружающий мир, призывало осудить роскошь правящего сословия, проповедовало суровый аскетизм. В нём отчаявшиеся крепостные люди пытались утвердить свой разрыв с миром помещиков, чьей собственностью не хотели быть. Они пускались в бега или тайно вступали в секты «духовного христианства», хотя это сулило им жестокое преследование и ссылку.
К группе духовных христиан относятся христововеры, скопцы, духоборы и молокане.
Начали духовные христиане с уничтожения икон, видя в них дело рук человеческих, потом перестали посещать церкви. Они отказывались от причастия, так как не верили, что при евхаристии хлеб превращается в тело, а вино — в кровь. «Богу нужно поклоняться не внешним обрядом, а духом», — заявляли они. Их идеалом был человек-труженик, не обязанный никому служить, независимый, не подчиняющийся закону, руководствующийся лишь велением разума. В идиллических чертах рисовалось им будущее общество свободных крестьян.
Религиозное учение духовных христиан объявляло греховным весь окружающий мир, призывало осудить роскошь правящего сословия, проповедовало суровый аскетизм. В нём отчаявшиеся крепостные люди пытались утвердить свой разрыв с миром помещиков, чьей собственностью не хотели быть. Они пускались в бега или тайно вступали в секты «духовного христианства», хотя это сулило им жестокое преследование и ссылку.
К группе духовных христиан относятся христововеры, скопцы, духоборы и молокане.
Христововерие (хлысты)
Одним из самых активных направлений «духовного христианства» было христововерие.
Христововерие, хлысты, Божьи люди — название одной и той же секты. Один из обрядов секты заключался в том, что во время радения сектанты хлестали себя хлыстами, прутьями — отсюда одно из названий.
В основе вероучения секты лежат мистические представления о возможности вселения «святого духа» в избранных людей, которые почитаются как «христы». Исходя из этого, секту назвали «христововерием». Сами последователи секты считали себя «божьими людьми». Христововерие никогда не было единым течением. Оно дробилось на различные толки: постники, «Старый Израиль», «Новый Израиль», малеванцы.
Толк постничества получил название за ту большую роль, которая отводилась постам. Запрещалось есть мясо, рыбу, картофель, лук и чеснок, пить вино и курить табак Наградой за соблюдение поста была «духовная радость», которую верующие получали на радении.
В конце 30-х годов XIX в. в постничестве произошёл раскол. Для отличия от вновь возникающих в это время хлыстовских групп старые христововерческие организации, сохраняющие традиции XVII в., получили название «Старый Израиль». В дальнейшем течение распалось, и на его развалинах был образован «Новый Израиль». Руководство секты отменило все аскетические запреты, практику радений, почитание икон, «говорение на иноязыках» и т. д. Богослужение свелось к пению псалмов и проповеди. Тем самым «Новый Израиль» превратился в своеобразную протестантскую церковь.
Толк малеванщина появился в 1889 г. Согласно учению малеванцев, глава этого толка есть «царь над царями, Бог, во плоти пришедший», чтобы дать уверовавшим в него «безмятежную, довольную во всём жизнь»; каждый же «малеванный», будучи «святым» и потому свободным от «закона», представляет собой «живое писание» — воплощение «Писания». В 1895 г. основатель этого толка Кондрат Малеванный был помещён в Казанскую психиатрическую лечебницу, а «малеванщина» перекинулась в Сибирь, дойдя даже до Иркутской губернии.
Христововеры выделились из православной среды и заметно изменили вероучение и культ. Они хотя и признают Библию Божественным откровением, но толкуют её аллегорически. В основе вероучения лежит вера в возможность прямого общения со «Святым Духом» и воплощения его в наиболее праведных людях, которые становятся таким образом «христами», «богородицами» и «пророками».
В отличие от сторонников православной церкви, христововеры считают, что Иисус Христос не родился естественным образом, а был духовным сыном девы Марии. Были у них и свои двенадцать заповедей, которые дал им «живой бог» — Данила Филлипович, непреклонное соблюдение которых, вкупе с многодневными постами, пением «духовных» стихов, были необходимыми условиями для обретения «дара пророчества».
Христововерами были восприняты известные всем языческим народам оргии общения с божеством — так называемые «радения», идентичные пляскам дервишей. Изверившиеся в благочестии на земле, они стали утверждать, что надо вызвать Господа Бога и попросить его указать путь к спасению.
«Духовная радость» — особое состояние, в которое приводили себя верующие, — переживалась и дорожилась ими как наивысшая степень блаженства, как пламенное прикосновение запредельного мира. Это состояние достигалось с помощью системы психо-физических приёмов, в которой большую роль отводили «томлению плоти» длительным, продолжавшимся иногда несколько дней пощением. Изнурённый постом и сосредоточенной бессловесной молитвой человек приходил на проводившееся в обстановке глубокой тайны собрание. Как бы готовясь к священной жертве, он облачался в белое одеяние. Наступала разрядка. Под ритмичное пение сидящих на лавках сектантов, сопровождаемое отхлопыванием тактов по колену, то один, то другой верующий выходил на «радетельный круг» и пускался в пляс. В результате радений участники их, обессиленные и обеспамятовшие, валились замертво на пол, а приходя спустя некоторое время в себя, Верили, что спустились с «седьмого Неба».
Хлысты объединялись в общины — «корабли».
В XIX в. многих последователей христововерия выслали в пределы Закавказья.
Существует версия, согласно которой Григорий Распутин был хлыстом. Вопрос о его принадлежности к хлыстовской секте сильно занимал, в частности, С. П. Белецкого (директора департамента полиции). Вот что он сообщает по этому поводу в своих, безусловно «проливающих свет» на хлыстовскую тайну Распутина, записках: «Из имеющихся в делах канцелярии обер-прокурора святейшего синода сведений, переданных секретно мне директором канцелярии г. Яцкевичем, несомненным являлся тот вывод, что Распутин был сектант, причём из наблюдения причта села Покровского, родины Распутина, явствовало, что он тяготел к хлыстовщине… Из донесений агента… для меня было очевидным уклонение Распутина от исповедания православия и несомненное тяготение его к хлыстовщине, но в несколько своеобразной форме понимания им основ этого учения, применительно к своим порочным наклонностям… Распутин не признавал над своею душою власти той церкви, к которой он себя сопричислял; вопросами обновления православной церковной жизни не интересовался, а любил вдаваться в дебри церковной схоластической казуистики; православное духовенство не только не уважал, а позволял себе его третировать, никаких духовных авторитетов не ценил даже в среде высшей церковной иерархии, отмежевав себе функции обер-прокурорского надзора, и чувствовал в себе молитвенный экстаз лишь в момент наивысшего удовлетворения своих болезненно-порочных наклонностей. Мне лично пришлось, бывая на воскресных завтраках-чаях Распутина в ограниченном кругу избранных, слышать своеобразное объяснение им своим неофиткам проявления греховности. Распутин считал, что человек, впитывая в себя грязь и порок, этим путём внедрял в свою телесную оболочку те грехи, с которыми он боролся, и тем самым совершал „преображение“ своей души, омытой своими грехами» (Op. cit., стр. 25…26).
Существует достаточно данных из «жития» о. Григория для того, чтобы путём сопоставления их с хлыстовскими традициями увидеть в религиозной личности Распутина хлыста — и притом хлыста, фанатично преданного вероучению этой секты.
Остановимся на нескольких предательских для Распутина чертах:
1) Хлысты, как известно, никогда не называют себя «хлыстами», считая это прозвище обидным. Сами себя хлысты называют «людьми Божьими», в которых за их богоугодную жизнь обитает Бог.
«Божьим человеком» называет Распутина, наравне с «Другом», императрица Александра Фёдоровна в своей интимной переписке с Николаем II.
Название «Божьего человека» так укрепилось за Распутиным, что стало достоянием всех «салонов», не исключая посольских.
2) Допустимость для облечённого высокой миссией «Божьего человека» неистовой, залихватской пляски — явления «суетного» и «светского» в глазах ортодоксальных христиан — была возведена у хлыстов на степень заслуги подвижничества, причём пляска практиковалась у них не только как соборное «радение, но и в „одиночку“ или „в схватку“ (мужчина с женщиной).
Кто не слыхал в эпоху «распутиновщины» об экстазных развесёлых плясках знаменитого «старца»? При этом важно отметить, что Распутин плясал в кругу своих поклонниц обыкновенно вслед за духовной беседой или духовной песней.
Вот что мы читаем в главе «Московские хлысты» книги Ф. В. Ливанова «Раскольники и острожники» (т. II, стр. 119…121): «В 1812 г. был в этой секте мещанин Евграфов. Этот Евграфов впоследствии попался в руки правительства и сообщил на формальных допросах о секте „московской хлыстовщины“ весьма любопытные подробности. По его словам… по окончании пения хлыстовских песен… пророчествующий становился среди молений без штанов и начинал радеть, т. е.: кружиться… приседал, сильно ударяя в пол ногами и т. п.» По сообщению начальника московской охранки Мартынова, Распутин, находясь в московском ресторане «Яр», вслед за экстатической пляской «начал откровенничать с певичками… обнажил свои половые органы и в таком виде продолжал вести с ними беседу».
Таким образом, характер плясок Распутина, связанных, с одной стороны, с «духовными песнями», а с другой — с экстатическим «заголением», не оставляет сомнения в их хлыстовском происхождении.
3) По учению хлыстов, тому, в ком живёт «Дух Божий», как праведнику, закон не лежит; он может «творить чудеса и предсказывать будущее» (Энц. Сл. Брокг. и Ефр., «Хлысты», 406).
Как известно, «чудесами» изобиловало всё «житие» Распутина. Но можно ли считать его отношение к творившимся им «чудесам» чисто хлыстовским? По-видимому, да; в особенности если иметь в виду всё то, что говорилось Распутиным о главном его «чуде» — «изгнании блудного беса». Власть изгонять бесов, по его словам, была дана ему самим Господом Богом за усиленные подвиги поста и молитвы. Причём «блудный бес» изгонялся Распутиным преимущественно из женщин.
Подобно учёным отцам Западной церкви, знавшим, что «прелесть (добродетель) дьявола скрывается в ляшках», о. Григорий, несмотря на свою неискушённость в науке, хорошо был осведомлён, где именно прячется в женщинах мучающий их блудный бес. Отсюда именно и изгонял он властно лукавого, Не заботясь о суетном чувстве приличия у спасаемой им, подобно тому, как не заботится о том и мудрый гинеколог, врачующий пациентку от тайного недуга.
Знал «мудрый» старец не только, где скрывается блудный бес у женщин, но и чем именно можно изгнать его из места его пребывания.
В этом отношении трогательные воспоминания сохранил нам о «святом» иеромонах Илиодор, некогда горячо в него веровавший.
Была в Царицыне, — рассказывает он, — Еленушка, жена извозчика, молоденькая полненькая и очень симпатичная бесноватая. Зашли однажды к ней в дом Илиодор и святой старец. Илиодор начал служить молебен, а Еленушка упала на землю и стала биться, пока не впала в обморочное состояние. Перенесли её на постель.
— А ты знаешь, где у неё бес? — спросил отец Григорий Илиодора.
— Да где? Как и у других: вот здесь под ложечкой…
— Нет! У неё — блудный бес. Слушай-ка, дружок, ты езжай домой, а я беса… того, выгоню.
— Как выгонишь?
— А ты как бы его изгонял?
— Да как? Известно: молитвой, крестом и водой.
— Нет, так этого беса не выгонишь. Его нужно, проклятого, вот чем.
Отец Григорий, надо отдать ему должное, трудился в этом направлении буквально сил не жалея.
Что касается дара «пророчества», то, по словам Ф. В. Ливанова, «для приобретения дара пророчества и учительства, у них (хлыстов) не требуется никаких особенных способностей и сведений, почему в это звание поступают весьма часто мужики совершенно безграмотные». О безграмотности «пророка» Распутина говорят достаточно красноречиво оставшиеся после его смерти многочисленные записки, где беспомощные каракули еле-еле выражают синтаксически сумбурную речь.
Можно отметить, что в пророческом даре отец Григорий получал вдохновение главным образом среди женского общества. Это обстоятельство может послужить нам лишней уликой в хлыстовстве Распутина, если только мы обратимся к статье бывшего хлыста Преображенцева («Исповедь обратившегося раскольника»), где говорится, что «религиозная восторженность», особенно благоприятная для проявления «пророческого» дара, у хлыстов обусловливается совместным участием в радении мужчин и женщин. Свою мысль он иллюстрирует таким рассказом; «Один правитель корабля в секте людей Божьих отделил духовных сестёр от братьев», во избежание «соблазна плоти». Но «святая беседа» одних братьев «не имела той полноты благодати, которую они получали от Св. Духа прежде, когда они беседовали вместе с сёстрами: не чувствовали того восторга и не имели сердечной теплоты, которая прежде согревала их сердца; „они радели пристально… по лицу их пот катился градом, рубахи их были мокры, хоть выжми; но сердце их было хладно и сухо, духовной радости они не чувствовали; пророк пророчил вяло и нескладно. Так же точно было и с сёстрами, когда они беседовали одни без братьев… беседы их лишены были мнимо-благодатной теплоты и обычной восторженной радости. Это принудило наставника опять соединить братьев с сёстрами в одно общество. Когда это вновь соединённое общество совершало беседу, Дух Святой посетил их обильною благодатью: явились радостные восторги, оказалась и теплота сердечная, пророки пророчили в полной силе слова Божия, как бывало прежде. Дух Св. объявил через пророка начальнику того общества, что ему не угоден таковой раздел“.
4) В числе характерных черт хлыстовщины нельзя не обратить внимания на исключительно враждебное (хоть и внешне маскированное) отношение «Божьих людей» к православному духовенству. — «По мнению хлыстов… духовные лица — это чёрные враны, кровожадные звери, волки злые, безбожные иудеи, злые фарисеи и даже сопатые ослы» (Энц. Словарь Брок. и Ефр., «Хлысты», 405).
«Все вопросы, тесно связанные с церковной жизнью и назначениями, не только интересовали Распутина, — пишет С. П. Белецкий, — но близко его задевали, т. к. в этой области он считал себя не только компетентным, но и как бы непогрешимым», тем самым, заключим мы, расценивая оскорбительно-низко не только отдельных «пастырей», но и весь Синод вкупе! До какой степени «мальтретирования» нашего духовенства доходил Распутин в своей «непогрешимости», показывает хоть бы его жестокая расправа с прежними, обласканными его друзьями — епископами Феофаном, Гермогеном и иеромонахом Илиодором, изнасилование монахини Ксении и т. п. факты. По-видимому, Распутин находил сущее удовольствие в том, чтобы «пакостить», где только, можно представителям официальной церкви.
5) «Хлысты, как и скопцы, по наружности исполняют все обряды и постановления господствующей в государстве православной церкви, — констатирует Ф. В. Ливанов, — и в этом отношении даже нередко отличаются особенно хитро рассчитанным усердием… Всё это, однако, есть не более, как личина, носимая, по собственному выражению сектаторов, „страха ради иудейска“, т. е. во избежание преследования, определяемого существующими законами против них» (Op. cit., т. II, стр. 131).
В обряде принятия в секту хлыстов, называемом «приводом», поступающий клянётся хранить тайну хлыстовского учения, не объявляя её «ни отцу, ни матери, ни отцу духовному, ни другу мирскому»; хлыстовская присяга кончается словами: «…соблюдать тайну о том, что увидит и услышит в собраниях, не жалея себя, не страшась ни кнута, ни огня, ни меча, ни всякого насильства» (там же, стр. 85…86). С этой клятвой каждый хлыст как, бы надевает на себя сокровенную маску.
О том, что Распутин никогда, даже в пьяном виде, никому не сознавался в «хлыстовстве», об этой верности прославленного «старца» своей «сокровенной маске», хорошо известно. Но, кроме этой маски, хлыстам известна ещё и другая, — маска, составляющая сущность и соблазн всего хлыстовского учения, — «мифологическая маска Христа».
Христововерие, хлысты, Божьи люди — название одной и той же секты. Один из обрядов секты заключался в том, что во время радения сектанты хлестали себя хлыстами, прутьями — отсюда одно из названий.
В основе вероучения секты лежат мистические представления о возможности вселения «святого духа» в избранных людей, которые почитаются как «христы». Исходя из этого, секту назвали «христововерием». Сами последователи секты считали себя «божьими людьми». Христововерие никогда не было единым течением. Оно дробилось на различные толки: постники, «Старый Израиль», «Новый Израиль», малеванцы.
Толк постничества получил название за ту большую роль, которая отводилась постам. Запрещалось есть мясо, рыбу, картофель, лук и чеснок, пить вино и курить табак Наградой за соблюдение поста была «духовная радость», которую верующие получали на радении.
В конце 30-х годов XIX в. в постничестве произошёл раскол. Для отличия от вновь возникающих в это время хлыстовских групп старые христововерческие организации, сохраняющие традиции XVII в., получили название «Старый Израиль». В дальнейшем течение распалось, и на его развалинах был образован «Новый Израиль». Руководство секты отменило все аскетические запреты, практику радений, почитание икон, «говорение на иноязыках» и т. д. Богослужение свелось к пению псалмов и проповеди. Тем самым «Новый Израиль» превратился в своеобразную протестантскую церковь.
Толк малеванщина появился в 1889 г. Согласно учению малеванцев, глава этого толка есть «царь над царями, Бог, во плоти пришедший», чтобы дать уверовавшим в него «безмятежную, довольную во всём жизнь»; каждый же «малеванный», будучи «святым» и потому свободным от «закона», представляет собой «живое писание» — воплощение «Писания». В 1895 г. основатель этого толка Кондрат Малеванный был помещён в Казанскую психиатрическую лечебницу, а «малеванщина» перекинулась в Сибирь, дойдя даже до Иркутской губернии.
Христововеры выделились из православной среды и заметно изменили вероучение и культ. Они хотя и признают Библию Божественным откровением, но толкуют её аллегорически. В основе вероучения лежит вера в возможность прямого общения со «Святым Духом» и воплощения его в наиболее праведных людях, которые становятся таким образом «христами», «богородицами» и «пророками».
В отличие от сторонников православной церкви, христововеры считают, что Иисус Христос не родился естественным образом, а был духовным сыном девы Марии. Были у них и свои двенадцать заповедей, которые дал им «живой бог» — Данила Филлипович, непреклонное соблюдение которых, вкупе с многодневными постами, пением «духовных» стихов, были необходимыми условиями для обретения «дара пророчества».
Христововерами были восприняты известные всем языческим народам оргии общения с божеством — так называемые «радения», идентичные пляскам дервишей. Изверившиеся в благочестии на земле, они стали утверждать, что надо вызвать Господа Бога и попросить его указать путь к спасению.
«Духовная радость» — особое состояние, в которое приводили себя верующие, — переживалась и дорожилась ими как наивысшая степень блаженства, как пламенное прикосновение запредельного мира. Это состояние достигалось с помощью системы психо-физических приёмов, в которой большую роль отводили «томлению плоти» длительным, продолжавшимся иногда несколько дней пощением. Изнурённый постом и сосредоточенной бессловесной молитвой человек приходил на проводившееся в обстановке глубокой тайны собрание. Как бы готовясь к священной жертве, он облачался в белое одеяние. Наступала разрядка. Под ритмичное пение сидящих на лавках сектантов, сопровождаемое отхлопыванием тактов по колену, то один, то другой верующий выходил на «радетельный круг» и пускался в пляс. В результате радений участники их, обессиленные и обеспамятовшие, валились замертво на пол, а приходя спустя некоторое время в себя, Верили, что спустились с «седьмого Неба».
Хлысты объединялись в общины — «корабли».
В XIX в. многих последователей христововерия выслали в пределы Закавказья.
Существует версия, согласно которой Григорий Распутин был хлыстом. Вопрос о его принадлежности к хлыстовской секте сильно занимал, в частности, С. П. Белецкого (директора департамента полиции). Вот что он сообщает по этому поводу в своих, безусловно «проливающих свет» на хлыстовскую тайну Распутина, записках: «Из имеющихся в делах канцелярии обер-прокурора святейшего синода сведений, переданных секретно мне директором канцелярии г. Яцкевичем, несомненным являлся тот вывод, что Распутин был сектант, причём из наблюдения причта села Покровского, родины Распутина, явствовало, что он тяготел к хлыстовщине… Из донесений агента… для меня было очевидным уклонение Распутина от исповедания православия и несомненное тяготение его к хлыстовщине, но в несколько своеобразной форме понимания им основ этого учения, применительно к своим порочным наклонностям… Распутин не признавал над своею душою власти той церкви, к которой он себя сопричислял; вопросами обновления православной церковной жизни не интересовался, а любил вдаваться в дебри церковной схоластической казуистики; православное духовенство не только не уважал, а позволял себе его третировать, никаких духовных авторитетов не ценил даже в среде высшей церковной иерархии, отмежевав себе функции обер-прокурорского надзора, и чувствовал в себе молитвенный экстаз лишь в момент наивысшего удовлетворения своих болезненно-порочных наклонностей. Мне лично пришлось, бывая на воскресных завтраках-чаях Распутина в ограниченном кругу избранных, слышать своеобразное объяснение им своим неофиткам проявления греховности. Распутин считал, что человек, впитывая в себя грязь и порок, этим путём внедрял в свою телесную оболочку те грехи, с которыми он боролся, и тем самым совершал „преображение“ своей души, омытой своими грехами» (Op. cit., стр. 25…26).
Существует достаточно данных из «жития» о. Григория для того, чтобы путём сопоставления их с хлыстовскими традициями увидеть в религиозной личности Распутина хлыста — и притом хлыста, фанатично преданного вероучению этой секты.
Остановимся на нескольких предательских для Распутина чертах:
1) Хлысты, как известно, никогда не называют себя «хлыстами», считая это прозвище обидным. Сами себя хлысты называют «людьми Божьими», в которых за их богоугодную жизнь обитает Бог.
«Божьим человеком» называет Распутина, наравне с «Другом», императрица Александра Фёдоровна в своей интимной переписке с Николаем II.
Название «Божьего человека» так укрепилось за Распутиным, что стало достоянием всех «салонов», не исключая посольских.
2) Допустимость для облечённого высокой миссией «Божьего человека» неистовой, залихватской пляски — явления «суетного» и «светского» в глазах ортодоксальных христиан — была возведена у хлыстов на степень заслуги подвижничества, причём пляска практиковалась у них не только как соборное «радение, но и в „одиночку“ или „в схватку“ (мужчина с женщиной).
Кто не слыхал в эпоху «распутиновщины» об экстазных развесёлых плясках знаменитого «старца»? При этом важно отметить, что Распутин плясал в кругу своих поклонниц обыкновенно вслед за духовной беседой или духовной песней.
Вот что мы читаем в главе «Московские хлысты» книги Ф. В. Ливанова «Раскольники и острожники» (т. II, стр. 119…121): «В 1812 г. был в этой секте мещанин Евграфов. Этот Евграфов впоследствии попался в руки правительства и сообщил на формальных допросах о секте „московской хлыстовщины“ весьма любопытные подробности. По его словам… по окончании пения хлыстовских песен… пророчествующий становился среди молений без штанов и начинал радеть, т. е.: кружиться… приседал, сильно ударяя в пол ногами и т. п.» По сообщению начальника московской охранки Мартынова, Распутин, находясь в московском ресторане «Яр», вслед за экстатической пляской «начал откровенничать с певичками… обнажил свои половые органы и в таком виде продолжал вести с ними беседу».
Таким образом, характер плясок Распутина, связанных, с одной стороны, с «духовными песнями», а с другой — с экстатическим «заголением», не оставляет сомнения в их хлыстовском происхождении.
3) По учению хлыстов, тому, в ком живёт «Дух Божий», как праведнику, закон не лежит; он может «творить чудеса и предсказывать будущее» (Энц. Сл. Брокг. и Ефр., «Хлысты», 406).
Как известно, «чудесами» изобиловало всё «житие» Распутина. Но можно ли считать его отношение к творившимся им «чудесам» чисто хлыстовским? По-видимому, да; в особенности если иметь в виду всё то, что говорилось Распутиным о главном его «чуде» — «изгнании блудного беса». Власть изгонять бесов, по его словам, была дана ему самим Господом Богом за усиленные подвиги поста и молитвы. Причём «блудный бес» изгонялся Распутиным преимущественно из женщин.
Подобно учёным отцам Западной церкви, знавшим, что «прелесть (добродетель) дьявола скрывается в ляшках», о. Григорий, несмотря на свою неискушённость в науке, хорошо был осведомлён, где именно прячется в женщинах мучающий их блудный бес. Отсюда именно и изгонял он властно лукавого, Не заботясь о суетном чувстве приличия у спасаемой им, подобно тому, как не заботится о том и мудрый гинеколог, врачующий пациентку от тайного недуга.
Знал «мудрый» старец не только, где скрывается блудный бес у женщин, но и чем именно можно изгнать его из места его пребывания.
В этом отношении трогательные воспоминания сохранил нам о «святом» иеромонах Илиодор, некогда горячо в него веровавший.
Была в Царицыне, — рассказывает он, — Еленушка, жена извозчика, молоденькая полненькая и очень симпатичная бесноватая. Зашли однажды к ней в дом Илиодор и святой старец. Илиодор начал служить молебен, а Еленушка упала на землю и стала биться, пока не впала в обморочное состояние. Перенесли её на постель.
— А ты знаешь, где у неё бес? — спросил отец Григорий Илиодора.
— Да где? Как и у других: вот здесь под ложечкой…
— Нет! У неё — блудный бес. Слушай-ка, дружок, ты езжай домой, а я беса… того, выгоню.
— Как выгонишь?
— А ты как бы его изгонял?
— Да как? Известно: молитвой, крестом и водой.
— Нет, так этого беса не выгонишь. Его нужно, проклятого, вот чем.
Отец Григорий, надо отдать ему должное, трудился в этом направлении буквально сил не жалея.
Что касается дара «пророчества», то, по словам Ф. В. Ливанова, «для приобретения дара пророчества и учительства, у них (хлыстов) не требуется никаких особенных способностей и сведений, почему в это звание поступают весьма часто мужики совершенно безграмотные». О безграмотности «пророка» Распутина говорят достаточно красноречиво оставшиеся после его смерти многочисленные записки, где беспомощные каракули еле-еле выражают синтаксически сумбурную речь.
Можно отметить, что в пророческом даре отец Григорий получал вдохновение главным образом среди женского общества. Это обстоятельство может послужить нам лишней уликой в хлыстовстве Распутина, если только мы обратимся к статье бывшего хлыста Преображенцева («Исповедь обратившегося раскольника»), где говорится, что «религиозная восторженность», особенно благоприятная для проявления «пророческого» дара, у хлыстов обусловливается совместным участием в радении мужчин и женщин. Свою мысль он иллюстрирует таким рассказом; «Один правитель корабля в секте людей Божьих отделил духовных сестёр от братьев», во избежание «соблазна плоти». Но «святая беседа» одних братьев «не имела той полноты благодати, которую они получали от Св. Духа прежде, когда они беседовали вместе с сёстрами: не чувствовали того восторга и не имели сердечной теплоты, которая прежде согревала их сердца; „они радели пристально… по лицу их пот катился градом, рубахи их были мокры, хоть выжми; но сердце их было хладно и сухо, духовной радости они не чувствовали; пророк пророчил вяло и нескладно. Так же точно было и с сёстрами, когда они беседовали одни без братьев… беседы их лишены были мнимо-благодатной теплоты и обычной восторженной радости. Это принудило наставника опять соединить братьев с сёстрами в одно общество. Когда это вновь соединённое общество совершало беседу, Дух Святой посетил их обильною благодатью: явились радостные восторги, оказалась и теплота сердечная, пророки пророчили в полной силе слова Божия, как бывало прежде. Дух Св. объявил через пророка начальнику того общества, что ему не угоден таковой раздел“.
4) В числе характерных черт хлыстовщины нельзя не обратить внимания на исключительно враждебное (хоть и внешне маскированное) отношение «Божьих людей» к православному духовенству. — «По мнению хлыстов… духовные лица — это чёрные враны, кровожадные звери, волки злые, безбожные иудеи, злые фарисеи и даже сопатые ослы» (Энц. Словарь Брок. и Ефр., «Хлысты», 405).
«Все вопросы, тесно связанные с церковной жизнью и назначениями, не только интересовали Распутина, — пишет С. П. Белецкий, — но близко его задевали, т. к. в этой области он считал себя не только компетентным, но и как бы непогрешимым», тем самым, заключим мы, расценивая оскорбительно-низко не только отдельных «пастырей», но и весь Синод вкупе! До какой степени «мальтретирования» нашего духовенства доходил Распутин в своей «непогрешимости», показывает хоть бы его жестокая расправа с прежними, обласканными его друзьями — епископами Феофаном, Гермогеном и иеромонахом Илиодором, изнасилование монахини Ксении и т. п. факты. По-видимому, Распутин находил сущее удовольствие в том, чтобы «пакостить», где только, можно представителям официальной церкви.
5) «Хлысты, как и скопцы, по наружности исполняют все обряды и постановления господствующей в государстве православной церкви, — констатирует Ф. В. Ливанов, — и в этом отношении даже нередко отличаются особенно хитро рассчитанным усердием… Всё это, однако, есть не более, как личина, носимая, по собственному выражению сектаторов, „страха ради иудейска“, т. е. во избежание преследования, определяемого существующими законами против них» (Op. cit., т. II, стр. 131).
В обряде принятия в секту хлыстов, называемом «приводом», поступающий клянётся хранить тайну хлыстовского учения, не объявляя её «ни отцу, ни матери, ни отцу духовному, ни другу мирскому»; хлыстовская присяга кончается словами: «…соблюдать тайну о том, что увидит и услышит в собраниях, не жалея себя, не страшась ни кнута, ни огня, ни меча, ни всякого насильства» (там же, стр. 85…86). С этой клятвой каждый хлыст как, бы надевает на себя сокровенную маску.
О том, что Распутин никогда, даже в пьяном виде, никому не сознавался в «хлыстовстве», об этой верности прославленного «старца» своей «сокровенной маске», хорошо известно. Но, кроме этой маски, хлыстам известна ещё и другая, — маска, составляющая сущность и соблазн всего хлыстовского учения, — «мифологическая маска Христа».