— По первоначальному плану — должны на полуострове.
— Это было еще до Флоры.
— И мы так еще и не знаем о степени причиненного там ущерба.
— Но мы не хотим испытывать судьбу. Центр Флоры прошел через полуостров. Разумно предположить, по меньшей мере, что пострадали побережье и доки. Кроме того, — Эл-Фелиз пожал плечами, — им было уже сообщено, что прибытие намечено на севере. Нельзя же опять менять план.
— Почему Флора должна обязательно нагрянуть? — недовольно спросил Ангел и с досадой хлопнул кулаком о ладонь.
— Потому что нагрянет, — философски заметил Эл-Фелиз с улыбкой на лице. — Мой друг, ты обладаешь необходимой энергией, преданностью делу, решимостью истинного фанатика, но...
— Фанатика? — возмущенно переспросил Ангел.
— Да, фанатика, а ты как думал? Но у тебя и нетерпение и упорство фанатика. Еще кофе! — попросил Эл-Фелиз и опять протянул кружку. — Ты отказываешься верить, что Флора может заставить нас изменить свои планы. Отказываешься верить, что она все еще лютует вон там. — Он показал в направлении ожидаемого урагана пальцем. — И в то, что будет чрезвычайно опасно, если мы станем следовать за ним вплотную. Ты отказываешься признать тот факт, что случай, обстоятельства и непредвиденные инциденты вынуждают иногда человека изменить свои намерения, а иногда даже повлиять на ход истории... Грасиас! — поблагодарил Эл-Фелиз человека, наливавшего ему в кружку кофе. Он отпил глоток. — Наберись терпения, друг! Лодка будет нагружена к девяти часам. Нас не ждут раньше вторника, да и то после заката солнца.
— Нам следовало бы нагрузить ее на другом конце острова. Могли бы...
— Снова здорово! На другом конце острова есть Гуантанамо. И это непреложный факт! И Флора — факт! И Гуантанамо — факт! Прими все это как данность, — произнес он и допил одним большим глотком остаток кофе. — Мы оставим Ла-Фе вечером в девять. Нам надлежит проследовать к северной стороне острова и плыть вдоль линии побережья, держась от него на расстоянии тридцати или сорока миль, миновать Гавану и Матанзас и многие другие пункты, пока не проследуем мимо Баракуа. На предельной скорости нам понадобится два дня, чтобы достигнуть места назначения. Но зато будем оставаться позади Флоры и вдали от зорких глаз на Гаунтанамо. Вот тебе и еще факты, Ангел. Таков наш план!
На берегу ветер яростно набрасывался на брезентовые покрытия, стремясь сорвать их с ящиков. Ангел вскочил на ноги и бросился к брезенту, когда тот взмыл в воздух, подобно огромной летучей мыши. Он вцепился в его край руками и прижал вздувающийся пузырями брезент к песку, рассерженный, потащил его обратно к клади. Ветер, как по заказу, тут же подогнал дождевые струи к оголившимся стенкам ящиков из грубо обструганных досок, пока Ангел пытался снова и снова укрыть штабель брезентом. На стенках ящиков на испанском броскими черными буквами были нанесены с помощью трафарета два слова с грозным предостережением: ОПАСНО! ДИНАМИТ!
Роджер Каммингс был просто человеческим существом, личностью, подобной тем, которые во множестве прогуливаются по улицам Вашингтона и других городов мира. И, будучи мужчиной, не мог не заметить пару хорошеньких женских ножек, появляющихся подле магазина «Рисование и гравировка» во все дни недели, кроме суббот, воскресений и праздников. И опять же, будучи всего лишь человеком, не мог удержаться от соблазна завязать случайное знакомство. А кто бы на его месте поступил иначе? И нет ничего удивительного в том, что, подобно многим другим мужикам — все мы всего лишь человеки! — оказался способен бросить девушку одну посреди болота, кишащего москитами и крокодилами, а то и обнаженными индейцами Флориды с темноволосыми челками на голове.
А может быть, это не так?
Не все мужчины обманщики?
Может, Роджер Каммингс, как таковой, и способен бросить девушку в беде, а может, и нет? Может, Роджер Каммингс и сам — ведь он тоже человек — сейчас попал в беду: сбит грузовиком на шоссе, укушен змеей на болоте или же скальпирован одним из этих дикарей индейцев — кто может ответить на этот вопрос? Может, Роджер Каммингс как личность вовсе не жалкая крыса, возможно, он сейчас жадно глотает ртом воздух, окликая ее по имени, и тянет из воды руку, всю покрытую илом, как Стюарт Грэнджер, — кто скажет?
Но Сондра не могла позвонить в администрацию, чтобы сообщить им, что кран течет, ведь тогда придется признаться, что она была здесь с Роджером Каммингсом, который является сенатором Соединенных Штатов. И если обнаружится, что Роджер Каммингс попал в беду — не дай Бог! — то и ей не миновать неприятностей.
Нет уж, черт с ним, раз он такая большая шишка! Пусть выпутывается сам!
Если уж ему так приспичило — брести по болоту в этот городишко, где и на лошади не развернуться, чтобы поучаствовать в ежегодно устраиваемом здесь пожаре, — это его дело! Что до нее, то есть множество вещей, которыми она могла бы заняться в то время, что торчит здесь в Богом забытой дыре, на самом краю океана, да еще, возможно, плюс ко всему, сюда приближается и ураган. Не об этом ли ей говорили — будто бы сюда или же не сюда? Так как же насчет урагана, никак не вспомнишь — сюда он идет или совсем в другую сторону?
Взятый напрокат автомобиль, оставленный Рождером, стоял в гараже. И она покатила на нем в Ки-Уэст.
Табло «Не курить и пристегнуть ремни» засветилось позади кабины пилота. Сондра пристегнула ремень, а затем взглянула на трех остальных пассажиров в маленьком аэроплане, чтобы убедиться, выполнили ли и они предписание или же не обратили на табло ни малейшего внимания и она оказалась белой вороной. Нет, они пристегнулись, и Сондра с облегчением вздохнула, усевшись поудобнее. Из динамика донесся голос пилота. Он сообщил, на какой высоте будет происходить полет, какая температура в Майами и о том, что они прибудут на место через пятьдесят минут.
В восемь часов вышка в Ки-Уэст разрешила взлет, и самолет, набирая скорость, устремился по взлетной полосе.
Они слышали шум этого самолета в Охо-Пуэртос.
Моряки на складе, мужчины и женщины в домах на побережье и в задней комнате в управлении порта — все они слышали шум работающих моторов и вначале отнеслись к этому с недоверием. Гул винтов сначала доносился издалека и все нарастал, раздаваясь теперь все явственнее. По мере приближения самолета у них затеплилась робкая надежда. Они ждали спасения все это долгое время, с самого рассвета ждали кого-нибудь, кто их вызволит, наконец, и сейчас слушали гул приближающейся машины, молча надеясь, что он сядет здесь, в Охо-Пуэртос, и отчаянно желая, чтобы это оказался самолет-амфибия береговой охраны и чтобы он произвел посадку на воду и освободил бы их.
Самолет уже пролетал у них над головами.
Некоторые жители города осмелились поднять глаза к небу.
На краткий миг надежда уже приобрела было реальность. Гул самолета, казалось, свидетельствовал о том, что он готовится к посадке, однако уверенно утверждать, что это так, нельзя. Ровный шум винтов ни на миг не прерывался, самолет гудел высоко в небе.
Они вслушивались в эти спасительные звуки до тех пор, пока гул, постепенно стихая, совсем не исчез.
Оба умирали с голоду.
Их хозяйка не оставила им еды, и они крадучись отправились на берег, рыская в поисках добычи, как стервятники, принюхиваясь, готовые наброситься на все, хоть мало-мальски съедобное, будь то падаль или лужа крови, согласные на сей раз принять подачку от кого бы то ни было.
Для оставшихся кошек тоже не отняло много времени, чтобы обнаружить дыру в сетке двери. И минут через пять на берегу рыскало множество отчаянно мяукающих голодных животных.
Их глаза злобно светились в темноте.
Люк услышал внутри голоса.
С кольтом 45-го калибра в руке он стоял рядом с Кейтсом и доктором Бандером на главной палубе возле радиорубки и пытался как можно тише открыть дверь туда, но она оказалась на замке.
Справа, приблизительно в трех футах от того места, где они стояли перед дверью, находилась лестница, ведущая на мостик и к рулевой рубке. План, продуманный ими еще внизу, в каюте вахтенного офицера, был простым и лобовым, предполагая быстроту и тишину. Последнее было крайне необходимым условием, ибо мостик находился всего в трех футах справа, восемью футами выше и в шестнадцати футах впереди от их нынешнего местонахождения. Они не могли допустить ни выстрела, ни крика, с риском вызвать подмогу из рулевой рубки еще до того, как успеют радировать в Майами. Быстрота была весьма существенным фактором, так как Джейсон Тренч отправил одного их своих людей за Бандером более получаса назад и, возможно, начнет беспокоиться о посланном с минуты на минуту. Будучи встревоженным, он может позвонить в каюту капитана и не получить никакого ответа — человек Джейсона валялся там на койке, с кляпом во рту и связанный по рукам и ногам.
План заключался в следующем: отпереть дверь ключом, взятым ими в каюте вахтенного, наброситься на людей в радиорубке — отсюда, снаружи, судя по голосам, казалось, что там, внутри, их двое, но могло быть и трое, и даже четверо, — и затем заставить их молчать. Потом Кейтс должен был настроить передатчик, если аппаратура не будет готова к тому времени, и открытым текстом передать сообщение прямо на радио Майами в Перрине. Таков был план. Единственный риск состоял в том, чтобы успеть обрушиться на тех, кто внутри, до того, как они успеют позвать помощь или выстрелить.
— Ключ! — прошептал Люк.
Кейтс вручил ему ключ. Они мгновение смотрели друг на друга. Кейтс кивнул. Позади них Бандер потрогал саднящую губу. Люк медленно вставил ключ в замочную скважину — у него это получилось совершенно бесшумно. До них донесся смех. Он повернул ключ. Тумблеры слабо щелкнули, но эти звуки потонули в раскатах хохота находящихся внутри людей. Дверь была отперта, Люк крепко взялся за ручку.
— Готовы? — спросил он шепотом.
— Готов, — отозвался Кейтс.
— Готов, — кивнул Бандер и опять вытер больную губу.
Люк надавил на ручку, настежь распахнув дверь радиорубки. И в этот момент ожил судовой громкоговоритель. Бандер и Кейтс, минуя Костигэна, ринулись в помещение, но Люк застыл как вкопанный, ибо громкоговоритель окликнул его по имени. Динамик вопил скрипучим механическим голосом:
«Люк Костигэн, мы знаем, что ты на борту, — у нас на мостике твоя девушка. Мы убьем ее, если ты не сдашься!»
Тут громкоговоритель загромыхал, как глас свыше, повторив последнюю часть фразы:
«Мы убьем ее, если ты не сдашься!»
Люди в радиорубке мгновенно обернулись, как только ожил громкоговоритель. Их было трое, и двое из них оставили свои ружья в дальнем углу помещения. Третий сидел возле передатчика с ружьем на коленях и схватил его на изготовку в тот же момент, как только увидел Кейтса и Бандера, ринувшихся в дверь. Капитан корабля неукоснительно следовал плану, намеченному ими: он набросился на врагов и попытался вырубить их без единого выстрела. Бандер, не отстававший от капитана, предпринял жалкую попытку сделать то же самое. Громкоговоритель продолжал надрываться. Двое мужчин пытались добраться до своего оружия в углу. Тот, что сидел у передатчика, взвел курок и открыл огонь. Первый залп угодил Бандеру в грудь, и он, вскрикнув: «Нет!» — начал подаваться вперед. Второй прогремел из дальнего угла радиорубки, где двое других наконец завладели ружьями. Люк увидел, как Кейтс выронил свой кольт и попятился назад, наткнувшись на Бандера, у которого кровь хлестала из отверстия в груди. Оба рухнули на палубу, а Люк развернулся и бросился бежать к лестнице, ведущей на мостик.
Пока он в спешке поднимался по ступенькам, преодолевая их через одну, несмотря на больную ногу, до него дошло, наконец, что все те, кто был сейчас в радиорубке, находятся позади него с теми же ружьями, из которых они уже уложили Кейтса и Бандера, и что Джейсон Тренч поджидает его наверху, на мостике, — тоже не один. И все они хорошо вооружены. Ему также пришло на ум, что сегодня целый мир разделился на вооруженные группы, одни из которых позади него, другие — впереди, и единственное, что можно сделать, — это оставаться бесстрашным перед лицом всего происходящего, что бы там ни творилось, лелеять надежду, что человечество еще не окончательно утратило разум и непременно возвысит свой голос протеста, прежде чем все поголовно возьмутся за оружие.
Позади прогремел выстрел.
Люк уже был на мостике и что было сил бежал к рулевой рубке. Позади раздался еще один выстрел, и он подумал сначала, что в него попала пуля, но тут же понял, что поскользнулся на мокрой палубе мостика, и внезапно ощутил себя непобедимым. Ничто и никто сейчас не сможет повредить мне, думал он и был уверен в правоте своего дела, зная, что его бескорыстие, его собственная отчаянная и смелая попытка — остановить этих маньяков, прежде чем они погубят себя и весь мир, — обязательно должны сыграть свою роль, иначе просто и быть не может.
Он распахнул дверь рулевой рубки.
Джейсон все еще стоял у микрофона. Громкоговоритель по-прежнему выговаривал те же самые страшные слова, что заставили Люка несколько минут назад застыть у двери радиорубки:
«Девушка у нас, мы убьем ее, мы убьем ее...»
Затем поток слов внезапно прервался, когда Джейсон отвернулся от микрофона, и Люк с расстановкой проговорил как герой, каким себя и чувствовал, проговорил и как подобает говорить человеку, вознамерившемуся спасти мир:
— Вот и я, Тренч!
Джейсон выстрелил четыре раза подряд.
Каждая пуля попала Люку в разные части тела. Саманта, удерживаемая Родисом в рулевой рубке, вскрикнула, когда первая пуля угодила Люку в лицо, оторвав чуть ли не половину головы, и страшно закричала, когда второй пулей разнесло ему горло. Палец Люка в этот момент нажал на спусковой крючок его собственной пушки, более в силу рефлекторного спазма, нежели как результат осмысленного действия: все мысли и чувства были напрочь выбиты из его головы первым попаданием Джейсона. Палец Люка дернулся на «собачке», когда он падал на палубу, единственная пуля, вылетевшая из дула его кольта, угодила в металлическую палубу и начала рикошетить по всей рулевой рубке, со звоном отскакивая от переборки к переборке, как разъяренный шершень, пока не угодила в экран радара, разнеся его вдребезги. Люк был мертв еще до того, как упал на палубу, но Джейсон влепил ему в спину еще две пули.
Саманта вырвалась из рук Родиса и, крича, побежала туда, где Люк лежал в луже крови. Она стала поднимать его голову себе на колени, когда Аннабел выстрелила в нее из своего пистолета 22-го калибра, убив Саманту на месте чуть ли не мгновенно.
Мир погружался в анархию.
Глава 18
— Это было еще до Флоры.
— И мы так еще и не знаем о степени причиненного там ущерба.
— Но мы не хотим испытывать судьбу. Центр Флоры прошел через полуостров. Разумно предположить, по меньшей мере, что пострадали побережье и доки. Кроме того, — Эл-Фелиз пожал плечами, — им было уже сообщено, что прибытие намечено на севере. Нельзя же опять менять план.
— Почему Флора должна обязательно нагрянуть? — недовольно спросил Ангел и с досадой хлопнул кулаком о ладонь.
— Потому что нагрянет, — философски заметил Эл-Фелиз с улыбкой на лице. — Мой друг, ты обладаешь необходимой энергией, преданностью делу, решимостью истинного фанатика, но...
— Фанатика? — возмущенно переспросил Ангел.
— Да, фанатика, а ты как думал? Но у тебя и нетерпение и упорство фанатика. Еще кофе! — попросил Эл-Фелиз и опять протянул кружку. — Ты отказываешься верить, что Флора может заставить нас изменить свои планы. Отказываешься верить, что она все еще лютует вон там. — Он показал в направлении ожидаемого урагана пальцем. — И в то, что будет чрезвычайно опасно, если мы станем следовать за ним вплотную. Ты отказываешься признать тот факт, что случай, обстоятельства и непредвиденные инциденты вынуждают иногда человека изменить свои намерения, а иногда даже повлиять на ход истории... Грасиас! — поблагодарил Эл-Фелиз человека, наливавшего ему в кружку кофе. Он отпил глоток. — Наберись терпения, друг! Лодка будет нагружена к девяти часам. Нас не ждут раньше вторника, да и то после заката солнца.
— Нам следовало бы нагрузить ее на другом конце острова. Могли бы...
— Снова здорово! На другом конце острова есть Гуантанамо. И это непреложный факт! И Флора — факт! И Гуантанамо — факт! Прими все это как данность, — произнес он и допил одним большим глотком остаток кофе. — Мы оставим Ла-Фе вечером в девять. Нам надлежит проследовать к северной стороне острова и плыть вдоль линии побережья, держась от него на расстоянии тридцати или сорока миль, миновать Гавану и Матанзас и многие другие пункты, пока не проследуем мимо Баракуа. На предельной скорости нам понадобится два дня, чтобы достигнуть места назначения. Но зато будем оставаться позади Флоры и вдали от зорких глаз на Гаунтанамо. Вот тебе и еще факты, Ангел. Таков наш план!
На берегу ветер яростно набрасывался на брезентовые покрытия, стремясь сорвать их с ящиков. Ангел вскочил на ноги и бросился к брезенту, когда тот взмыл в воздух, подобно огромной летучей мыши. Он вцепился в его край руками и прижал вздувающийся пузырями брезент к песку, рассерженный, потащил его обратно к клади. Ветер, как по заказу, тут же подогнал дождевые струи к оголившимся стенкам ящиков из грубо обструганных досок, пока Ангел пытался снова и снова укрыть штабель брезентом. На стенках ящиков на испанском броскими черными буквами были нанесены с помощью трафарета два слова с грозным предостережением: ОПАСНО! ДИНАМИТ!
* * *
Беда с этим надувательством состоит в том, думала Сондра Лэски, что нельзя пожаловаться администрации гостиницы даже на протекающий кран.Роджер Каммингс был просто человеческим существом, личностью, подобной тем, которые во множестве прогуливаются по улицам Вашингтона и других городов мира. И, будучи мужчиной, не мог не заметить пару хорошеньких женских ножек, появляющихся подле магазина «Рисование и гравировка» во все дни недели, кроме суббот, воскресений и праздников. И опять же, будучи всего лишь человеком, не мог удержаться от соблазна завязать случайное знакомство. А кто бы на его месте поступил иначе? И нет ничего удивительного в том, что, подобно многим другим мужикам — все мы всего лишь человеки! — оказался способен бросить девушку одну посреди болота, кишащего москитами и крокодилами, а то и обнаженными индейцами Флориды с темноволосыми челками на голове.
А может быть, это не так?
Не все мужчины обманщики?
Может, Роджер Каммингс, как таковой, и способен бросить девушку в беде, а может, и нет? Может, Роджер Каммингс и сам — ведь он тоже человек — сейчас попал в беду: сбит грузовиком на шоссе, укушен змеей на болоте или же скальпирован одним из этих дикарей индейцев — кто может ответить на этот вопрос? Может, Роджер Каммингс как личность вовсе не жалкая крыса, возможно, он сейчас жадно глотает ртом воздух, окликая ее по имени, и тянет из воды руку, всю покрытую илом, как Стюарт Грэнджер, — кто скажет?
Но Сондра не могла позвонить в администрацию, чтобы сообщить им, что кран течет, ведь тогда придется признаться, что она была здесь с Роджером Каммингсом, который является сенатором Соединенных Штатов. И если обнаружится, что Роджер Каммингс попал в беду — не дай Бог! — то и ей не миновать неприятностей.
Нет уж, черт с ним, раз он такая большая шишка! Пусть выпутывается сам!
Если уж ему так приспичило — брести по болоту в этот городишко, где и на лошади не развернуться, чтобы поучаствовать в ежегодно устраиваемом здесь пожаре, — это его дело! Что до нее, то есть множество вещей, которыми она могла бы заняться в то время, что торчит здесь в Богом забытой дыре, на самом краю океана, да еще, возможно, плюс ко всему, сюда приближается и ураган. Не об этом ли ей говорили — будто бы сюда или же не сюда? Так как же насчет урагана, никак не вспомнишь — сюда он идет или совсем в другую сторону?
Взятый напрокат автомобиль, оставленный Рождером, стоял в гараже. И она покатила на нем в Ки-Уэст.
Табло «Не курить и пристегнуть ремни» засветилось позади кабины пилота. Сондра пристегнула ремень, а затем взглянула на трех остальных пассажиров в маленьком аэроплане, чтобы убедиться, выполнили ли и они предписание или же не обратили на табло ни малейшего внимания и она оказалась белой вороной. Нет, они пристегнулись, и Сондра с облегчением вздохнула, усевшись поудобнее. Из динамика донесся голос пилота. Он сообщил, на какой высоте будет происходить полет, какая температура в Майами и о том, что они прибудут на место через пятьдесят минут.
В восемь часов вышка в Ки-Уэст разрешила взлет, и самолет, набирая скорость, устремился по взлетной полосе.
Они слышали шум этого самолета в Охо-Пуэртос.
Моряки на складе, мужчины и женщины в домах на побережье и в задней комнате в управлении порта — все они слышали шум работающих моторов и вначале отнеслись к этому с недоверием. Гул винтов сначала доносился издалека и все нарастал, раздаваясь теперь все явственнее. По мере приближения самолета у них затеплилась робкая надежда. Они ждали спасения все это долгое время, с самого рассвета ждали кого-нибудь, кто их вызволит, наконец, и сейчас слушали гул приближающейся машины, молча надеясь, что он сядет здесь, в Охо-Пуэртос, и отчаянно желая, чтобы это оказался самолет-амфибия береговой охраны и чтобы он произвел посадку на воду и освободил бы их.
Самолет уже пролетал у них над головами.
Некоторые жители города осмелились поднять глаза к небу.
На краткий миг надежда уже приобрела было реальность. Гул самолета, казалось, свидетельствовал о том, что он готовится к посадке, однако уверенно утверждать, что это так, нельзя. Ровный шум винтов ни на миг не прерывался, самолет гудел высоко в небе.
Они вслушивались в эти спасительные звуки до тех пор, пока гул, постепенно стихая, совсем не исчез.
* * *
Фанг первым процарапал наконец дыру в сетке двери. Он начал с маленькой щели и грыз ее и драл когтями большую часть времени из тех трех часов, что пребывал взаперти, и сейчас сделал дыру достаточно большой, чтобы протиснуть через нее сначала голову, а затем и туловище. Странное кошачье чувство, сродни триумфу, дрожью прошло вдоль всей спины кота до самого кончика хвоста, когда он протиснулся в это отверстие и выбрался на вымощенное плитами патио. Фонг тут же выбрался следом за ним.Оба умирали с голоду.
Их хозяйка не оставила им еды, и они крадучись отправились на берег, рыская в поисках добычи, как стервятники, принюхиваясь, готовые наброситься на все, хоть мало-мальски съедобное, будь то падаль или лужа крови, согласные на сей раз принять подачку от кого бы то ни было.
Для оставшихся кошек тоже не отняло много времени, чтобы обнаружить дыру в сетке двери. И минут через пять на берегу рыскало множество отчаянно мяукающих голодных животных.
Их глаза злобно светились в темноте.
Люк услышал внутри голоса.
С кольтом 45-го калибра в руке он стоял рядом с Кейтсом и доктором Бандером на главной палубе возле радиорубки и пытался как можно тише открыть дверь туда, но она оказалась на замке.
Справа, приблизительно в трех футах от того места, где они стояли перед дверью, находилась лестница, ведущая на мостик и к рулевой рубке. План, продуманный ими еще внизу, в каюте вахтенного офицера, был простым и лобовым, предполагая быстроту и тишину. Последнее было крайне необходимым условием, ибо мостик находился всего в трех футах справа, восемью футами выше и в шестнадцати футах впереди от их нынешнего местонахождения. Они не могли допустить ни выстрела, ни крика, с риском вызвать подмогу из рулевой рубки еще до того, как успеют радировать в Майами. Быстрота была весьма существенным фактором, так как Джейсон Тренч отправил одного их своих людей за Бандером более получаса назад и, возможно, начнет беспокоиться о посланном с минуты на минуту. Будучи встревоженным, он может позвонить в каюту капитана и не получить никакого ответа — человек Джейсона валялся там на койке, с кляпом во рту и связанный по рукам и ногам.
План заключался в следующем: отпереть дверь ключом, взятым ими в каюте вахтенного, наброситься на людей в радиорубке — отсюда, снаружи, судя по голосам, казалось, что там, внутри, их двое, но могло быть и трое, и даже четверо, — и затем заставить их молчать. Потом Кейтс должен был настроить передатчик, если аппаратура не будет готова к тому времени, и открытым текстом передать сообщение прямо на радио Майами в Перрине. Таков был план. Единственный риск состоял в том, чтобы успеть обрушиться на тех, кто внутри, до того, как они успеют позвать помощь или выстрелить.
— Ключ! — прошептал Люк.
Кейтс вручил ему ключ. Они мгновение смотрели друг на друга. Кейтс кивнул. Позади них Бандер потрогал саднящую губу. Люк медленно вставил ключ в замочную скважину — у него это получилось совершенно бесшумно. До них донесся смех. Он повернул ключ. Тумблеры слабо щелкнули, но эти звуки потонули в раскатах хохота находящихся внутри людей. Дверь была отперта, Люк крепко взялся за ручку.
— Готовы? — спросил он шепотом.
— Готов, — отозвался Кейтс.
— Готов, — кивнул Бандер и опять вытер больную губу.
Люк надавил на ручку, настежь распахнув дверь радиорубки. И в этот момент ожил судовой громкоговоритель. Бандер и Кейтс, минуя Костигэна, ринулись в помещение, но Люк застыл как вкопанный, ибо громкоговоритель окликнул его по имени. Динамик вопил скрипучим механическим голосом:
«Люк Костигэн, мы знаем, что ты на борту, — у нас на мостике твоя девушка. Мы убьем ее, если ты не сдашься!»
Тут громкоговоритель загромыхал, как глас свыше, повторив последнюю часть фразы:
«Мы убьем ее, если ты не сдашься!»
Люди в радиорубке мгновенно обернулись, как только ожил громкоговоритель. Их было трое, и двое из них оставили свои ружья в дальнем углу помещения. Третий сидел возле передатчика с ружьем на коленях и схватил его на изготовку в тот же момент, как только увидел Кейтса и Бандера, ринувшихся в дверь. Капитан корабля неукоснительно следовал плану, намеченному ими: он набросился на врагов и попытался вырубить их без единого выстрела. Бандер, не отстававший от капитана, предпринял жалкую попытку сделать то же самое. Громкоговоритель продолжал надрываться. Двое мужчин пытались добраться до своего оружия в углу. Тот, что сидел у передатчика, взвел курок и открыл огонь. Первый залп угодил Бандеру в грудь, и он, вскрикнув: «Нет!» — начал подаваться вперед. Второй прогремел из дальнего угла радиорубки, где двое других наконец завладели ружьями. Люк увидел, как Кейтс выронил свой кольт и попятился назад, наткнувшись на Бандера, у которого кровь хлестала из отверстия в груди. Оба рухнули на палубу, а Люк развернулся и бросился бежать к лестнице, ведущей на мостик.
Пока он в спешке поднимался по ступенькам, преодолевая их через одну, несмотря на больную ногу, до него дошло, наконец, что все те, кто был сейчас в радиорубке, находятся позади него с теми же ружьями, из которых они уже уложили Кейтса и Бандера, и что Джейсон Тренч поджидает его наверху, на мостике, — тоже не один. И все они хорошо вооружены. Ему также пришло на ум, что сегодня целый мир разделился на вооруженные группы, одни из которых позади него, другие — впереди, и единственное, что можно сделать, — это оставаться бесстрашным перед лицом всего происходящего, что бы там ни творилось, лелеять надежду, что человечество еще не окончательно утратило разум и непременно возвысит свой голос протеста, прежде чем все поголовно возьмутся за оружие.
Позади прогремел выстрел.
Люк уже был на мостике и что было сил бежал к рулевой рубке. Позади раздался еще один выстрел, и он подумал сначала, что в него попала пуля, но тут же понял, что поскользнулся на мокрой палубе мостика, и внезапно ощутил себя непобедимым. Ничто и никто сейчас не сможет повредить мне, думал он и был уверен в правоте своего дела, зная, что его бескорыстие, его собственная отчаянная и смелая попытка — остановить этих маньяков, прежде чем они погубят себя и весь мир, — обязательно должны сыграть свою роль, иначе просто и быть не может.
Он распахнул дверь рулевой рубки.
Джейсон все еще стоял у микрофона. Громкоговоритель по-прежнему выговаривал те же самые страшные слова, что заставили Люка несколько минут назад застыть у двери радиорубки:
«Девушка у нас, мы убьем ее, мы убьем ее...»
Затем поток слов внезапно прервался, когда Джейсон отвернулся от микрофона, и Люк с расстановкой проговорил как герой, каким себя и чувствовал, проговорил и как подобает говорить человеку, вознамерившемуся спасти мир:
— Вот и я, Тренч!
Джейсон выстрелил четыре раза подряд.
Каждая пуля попала Люку в разные части тела. Саманта, удерживаемая Родисом в рулевой рубке, вскрикнула, когда первая пуля угодила Люку в лицо, оторвав чуть ли не половину головы, и страшно закричала, когда второй пулей разнесло ему горло. Палец Люка в этот момент нажал на спусковой крючок его собственной пушки, более в силу рефлекторного спазма, нежели как результат осмысленного действия: все мысли и чувства были напрочь выбиты из его головы первым попаданием Джейсона. Палец Люка дернулся на «собачке», когда он падал на палубу, единственная пуля, вылетевшая из дула его кольта, угодила в металлическую палубу и начала рикошетить по всей рулевой рубке, со звоном отскакивая от переборки к переборке, как разъяренный шершень, пока не угодила в экран радара, разнеся его вдребезги. Люк был мертв еще до того, как упал на палубу, но Джейсон влепил ему в спину еще две пули.
Саманта вырвалась из рук Родиса и, крича, побежала туда, где Люк лежал в луже крови. Она стала поднимать его голову себе на колени, когда Аннабел выстрелила в нее из своего пистолета 22-го калибра, убив Саманту на месте чуть ли не мгновенно.
Мир погружался в анархию.
Глава 18
Один из мужчин в бункере был капралом кубинской армии, другой — русским штатским, который прожил на Кубе уже восемь месяцев, и ему очень хотелось отправиться домой. Он как раз писал письмо своей жене, когда капрал позвал его из другого помещения. Он неохотно положил планшет с вставленным в него листом писчей бумаги, встал и направился туда, где в полумраке сидел капрал перед радаром российского производства.
Капрал не знал ни слова по-русски, а русский плохо знал испанский, поэтому им трудно было общаться между собой, даже если бы они любили друг друга, а они, напротив, не любили. К тому же было уже половина третьего ночи, и оба они устали, злились на радар, всю ночь забивавший экран электронным эхом от огромных океанских волн, приобретавших из-за урагана самые немыслимые очертания. Ничем не выдавая себя, кубинский капрал подозревал, что эти русские, пусть даже они оказались в состоянии забрасывать людей в космос, толком не знают, как делать радары. Гражданский же русский, втайне от всех, испытывал чувство неприязни к этим ленивым испанцам за неспособность справиться с чем-либо чуть посложнее опасной бритвы. Поэтому атмосфера, царящая в бункере, отнюдь не способствовала дружескому взаимопониманию задолго до того, как кубинец засек что-то похожее на цель в сорока пяти милях к северо-западу от Гаваны.
Капрал показал на яркую точку света, вспыхнувшую на экране, как только его обогнула линия очистки. Русский кивнул, наблюдая, как она тускнеет. Электронная линия очистки экрана сделала разворот на 360 градусов, и оранжевая точка появилась вновь. Люди молча продолжали наблюдать за экраном. Цель появлялась всякий раз после того, как ее пересекала линия очистки экрана: яркое, четкое эхо, по-видимому, указывало, что в территориальных водах находится судно, упорно и неуклонно приближающееся к побережью Кубы.
Капрал не знал, какова его роль в отношении к этим русским, которые инструктируют их, покупают у них сигары и спят с их женщинами. Его работа заключалась в том, чтобы следить за радаром, — и это все. Он не хотел принимать никаких решений насчет этой цели, находящейся сейчас в сорока двух милях от берега (если только можно верить русскому радару!), и если это не просто другое эхо от волны, хотя ни одно такое эхо не перемещалось с таким постоянством в сторону Гаваны. Русский же, с другой стороны, был всего лишь гражданским советником, который находился сейчас здесь в самый разгар этой дурацкой ночи только затем, чтобы убедиться, что кубинец правильно обращается с устройством, — по его глубокому убеждению, дожидаться такого умения от кубинцев все равно что ждать от козла молока. Он даже был не вполне уверен, кому следует доложить об этой цели, если это действительно цель.
Молча они продолжали следить за экраном, каждый втайне ненавидя другого и втайне надеясь, что это все-таки эхо от волны и ничего более серьезного собой не представляет.
Внезапно на экране появилась вторая цель.
Если до этого момента в помещении ощущался недостаток понимания, то теперь воцарилось непонимание полное. Прежде был недостаток симпатии друг к другу — теперь же возникло чувство близкое к истерии — и оно их, как ни странно, сблизило. Капрал и штатский уставились на экран и обратили лица друг к другу. Впервые за нынешнюю ночь они готовы были признать, что где-то там, на воде, а если быть более точным — в сорока одной миле от берега — находилось не только одно судно, направляющееся на Гавану, но, возможно, два. И в самом деле, несомненно, два, потому что вторая цель сейчас отражала на экран эхо столь же четкое и яркое, как и первая.
Они наблюдали за экраном, объятые страхом, ожидая увидеть, как появится еще одна электронная точка, затем еще и еще, пока его не заполнит огромная армада вторжения на остров. Оба наблюдателя в оцепенении взирали, как две точки приближались друг к другу, следили и ждали затаив дыхание, гадая, каков может быть их следующий маневр, и размышляя над тем, что им-то делать: врубить сирену тревоги, оповестить команду патрульного корабля или поднять по тревоге военный аэродром.
Вдруг через короткое время возникла третья точка — огромный электронный всплеск, напугавший обоих и закрывший собой две прежние точки на экране. Им тут же стало ясно, что гигантский корабль присоединился к прежним двум — линкор либо авианосец, — скрыв за собой остальные. Линия очистки экрана вновь пошла по кругу — яркая тонкая оранжевая черта подходила все ближе и ближе к тому месту на экране, где формировалась армада вторжения. Они молча, со все возрастающим страхом наблюдали, ожидая подтверждения того, чему были свидетелями несколько секунд назад. Линия очистки вот-вот должна была коснуться той самой точки-пятна на экране. Прошла — и...
На экране ничего не появилось.
Русский и кубинец повернулись, чтобы ошалело посмотреть друг на друга, захлопали глазами и затем вновь обратились к радару. Линия очистки еще раз стала приближаться к той же самой точке — в сорока милях к северо-западу от них, если судить по масштабной сетке, прошла это место — и снова ничего не появилось на экране. Там, где случился электронный всплеск в виде большого пятна не более минуты назад, несомненно отмечая появление огромного корабля, сейчас не было ровным счетом ничего. Третье судно, если такое существовало, казалось, сгинуло без следа, равно как и два других. Сбитые с толку, они продолжали глазеть на пустой экран. Но ни одна из целей больше так и не появлялась.
«Вы нуждаетесь в аварийном оборудовании?» — запросили с эсминца.
«Уже нет, — ответил „Меркурий“. — Мы только что определили место повреждения».
«Добро! — оповестил эсминец. — Мы будем рядом, пока не устраните неполадки».
«Меркурий», по-видимому, сумел устранить неисправность, потому что позже радио Майами прослушало разговор между эсминцем и одним из кораблей эскадры, откуда стало ясно, что «Меркурий» опять продолжил путь, с уже включенными бортовыми огнями, а эсминец возобновил патрулирование. Было вполне возможным, конечно, что позже вновь могли появиться какие-то неполадки в электрической цепи, которые вновь оставили бы катер без бортовых огней и переднего прожектора. Принимая во внимание штормовую обстановку у побережья Кубы, трудно было понять, почему на катере не воспользовались светом от аккумуляторов, раз уж отказали генераторы. Вначале никто даже и предположить не мог, что катер намеренно следует без огней. Поначалу все были слишком заняты тем, чтобы попытаться точно выяснить, что же все-таки произошло.
Сперва предполагалось, что причиной несчастья стало то самое судно, которое и послало сигнал SOS и к которому спешил на помощь «Меркурий». Затем возникли сомнения, ибо если это был корабль, терпящий бедствие, то на нем должны были ожидать появление «Меркурия», высматривая его во все глаза; а раз так, то непременно заметили бы катер, если даже он приближался без огней. Кроме того, если уж это судно выбралось из шторма именно там, где и предполагали на «Меркурии»: 23°37' северной широты и 81°54' западной долготы, то «Меркурий» должен был непрестанно выискивать его радаром. Предположение, что в результате второй неисправности электросети из строя вышел также и единственный экран радара на «Меркурии», не лезло ни в какие ворота, хотя и высказывалось. Выдвигались также догадки и о других возможных неисправностях радара: поврежденном кабеле, треснувшем экране, но все это не выдерживало никакой критики: как мог «Меркурий» в такую ночь рискнуть продолжать поиски без радара? Единственным логическим предположением оставалось то, что шторм вызвал столь высокие волны, что они препятствовали действию радара, закрывая от него все, что было впереди по курсу. Предполагалось, что второе судно как бы материализовалось из темноты, не обнаруженное радаром, даже если на борту «Меркурия» ни на минуту не отходили от экрана. Катер, следующий без огней, был просто-напросто неразличим в темноте. Столкновение стало неизбежным.
Об инциденте было сообщено на радио Майами вторым патрульным эсминцем. В Майами это сообщение получили в два часа тридцать восемь минут. Эсминец доложил о чудовищной силы взрыве к юго-западу от него и что он на полном ходу следует на место взрыва для выяснения его причины. В три часа шестнадцать минут «Бант» — так назывался эсминец — доложил, что находится на месте взрыва, и сообщил первый раз точные координаты. Из сообщения явствовало, что на месте взрыва не обнаружено никакого судна, но из обломков, плавающих на воде, можно сделать вывод о том, что имело место столкновение между кораблями или кораблем и лодкой, точнее трудно было сказать. В три часа двадцать четыре минуты «Бант» вновь вышел на связь и доложил, что обнаружены обломки с надписью «Меркурий».
В четыре тридцать утра радио Майами передало первый выпуск новостей. В нем сообщалось, что стопятидесятипятифутовый катер береговой охраны случайно столкнулся с тем, что, как предполагали, могло быть небольшой рыбачьей лодкой, и что оба судна — сообщалось далее — затонули в сорока милях к северо-западу от Гаваны. По словам диктора, никому спастись не удалось.
Следовательно, Гарри и все остальные в Охо-Пуэртос должны были узнать, что план Джейсона Тренча провалился.
Полиция прибыла за полчаса до рассвета.
Многие жители города вышли к дороге.
Все они были страшно возбуждены, говорили все разом, обращаясь к патрульным и друг к другу. Теперь, когда все осталось позади, они могли позволить себе толковать — каждый по-своему — случившееся с тем оживлением, которое наступает после пережитых приключений. С кошмаром было покончено, и те, кто остался жив, не без мрачного удовлетворения могли позволить себе разглагольствовать о происшедших страшных событиях. Эймос Картер повел полицейских к складу; один из патрульных выстрелом сбил замок с двери, и люди, находившиеся там, были освобождены. Один из освобожденных сообщил, что его зовут Майкл Пирс и что он старший офицер с катера береговой охраны «Меркурий». После этого он поведал о том, что произошло минувшей ночью на борту катера. Копы, еще не слышавшие новости о крушении вблизи берегов Кубы, слушали очень спокойно. Правда, один выглядел слегка смущенным. Пирс извинился и сказал, что хотел бы позвонить в береговую охрану в Майами. Патрульный согласился. Эймос Картер тем временем уже посвящал полицию в планы вовлечения в войну Соединенных Штатов. Женщина по имени Рэчел Танненбаум просила вызвать «скорую помощь» для мужа, у которого случился сердечный приступ. Мужчина, лежащий на одеяле в задней комнате управления порта, не переставал твердить, пока вызывали «скорую», что его сын Марвин был героем.
— Мой сын был героем, — повторял он. — Мой сын был героем...
Высокий, приятного вида джентльмен с седеющими волосами заявил, что оказался вовлеченным в эту историю чисто случайно, и поинтересовался, понадобится ли он полиции в дальнейшем.
Свидетели подтвердили правдивость его истории, и полицейские ответили, что джентльмен может удалиться, как они полагают. Один из них спросил у него имя и адрес. Тот сообщил свое имя — Роджер Каммингс, его адрес: Скрэнтон, штат Пенсильвания.
Спустя пятнадцать минут после прибытия патрульные нашли в задней комнате лавчонки с рыболовными принадлежностями пьяных мужчину и женщину.
— Меня зовут Уилли, — сообщил мужчина, — а это моя подружка Джинни.
— Я никогда не видела его прежде... никогда в жизни! — заявила женщина.
— У нас есть к вам несколько вопросов, Уилли, — обратился к мужчине один из патрульных.
— Да-а? И какие же?
— Например, куда и к кому сбежали все ваши дружки?
— Я не должен вам ничего говорить, — объявил Уилли.
Патрульный улыбнулся.
— Да, конечно! — согласился он. — Это вы так считаете. Но вам придется.
«Единственное, что мы можем утверждать, — сообщили с эсминца, — эта лодка направлялась на Гаити».
«Какая лодка?»
"Та самая, в которую врезался «Меркурий».
«О, в самом деле? Как же вы догадались?»
«Ну, упаковка, которую мы выудили из воды, была битком набита брошюрами».
«Какого содержания?»
«Коммунистического».
«Что вы имеете в виду?»
«Коммунистическую пропаганду на французском — на этом языке, как вы знаете, говорят на Гаити, — но один из наших сумел перевести ее для нас. Там все о Дювалье, тамошнем диктаторе, и о том, как люди должны восстать против него, так же, как кубинцы восстали против Батисты, и о том, как им будут помогать оружием, взрывчаткой, продовольствием и всем прочим, в чем они будут нуждаться. Вам бы следовало почитать эти брошюрки. Поверьте мне, это такая дикость!»
«Повезло же „Меркурию“... нарочно не придумаешь...»
«Вы о чем?»
«Наткнуться посреди океана на горстку фанатиков-коммунистов», — ответили на радио Майами.
Капрал не знал ни слова по-русски, а русский плохо знал испанский, поэтому им трудно было общаться между собой, даже если бы они любили друг друга, а они, напротив, не любили. К тому же было уже половина третьего ночи, и оба они устали, злились на радар, всю ночь забивавший экран электронным эхом от огромных океанских волн, приобретавших из-за урагана самые немыслимые очертания. Ничем не выдавая себя, кубинский капрал подозревал, что эти русские, пусть даже они оказались в состоянии забрасывать людей в космос, толком не знают, как делать радары. Гражданский же русский, втайне от всех, испытывал чувство неприязни к этим ленивым испанцам за неспособность справиться с чем-либо чуть посложнее опасной бритвы. Поэтому атмосфера, царящая в бункере, отнюдь не способствовала дружескому взаимопониманию задолго до того, как кубинец засек что-то похожее на цель в сорока пяти милях к северо-западу от Гаваны.
Капрал показал на яркую точку света, вспыхнувшую на экране, как только его обогнула линия очистки. Русский кивнул, наблюдая, как она тускнеет. Электронная линия очистки экрана сделала разворот на 360 градусов, и оранжевая точка появилась вновь. Люди молча продолжали наблюдать за экраном. Цель появлялась всякий раз после того, как ее пересекала линия очистки экрана: яркое, четкое эхо, по-видимому, указывало, что в территориальных водах находится судно, упорно и неуклонно приближающееся к побережью Кубы.
Капрал не знал, какова его роль в отношении к этим русским, которые инструктируют их, покупают у них сигары и спят с их женщинами. Его работа заключалась в том, чтобы следить за радаром, — и это все. Он не хотел принимать никаких решений насчет этой цели, находящейся сейчас в сорока двух милях от берега (если только можно верить русскому радару!), и если это не просто другое эхо от волны, хотя ни одно такое эхо не перемещалось с таким постоянством в сторону Гаваны. Русский же, с другой стороны, был всего лишь гражданским советником, который находился сейчас здесь в самый разгар этой дурацкой ночи только затем, чтобы убедиться, что кубинец правильно обращается с устройством, — по его глубокому убеждению, дожидаться такого умения от кубинцев все равно что ждать от козла молока. Он даже был не вполне уверен, кому следует доложить об этой цели, если это действительно цель.
Молча они продолжали следить за экраном, каждый втайне ненавидя другого и втайне надеясь, что это все-таки эхо от волны и ничего более серьезного собой не представляет.
Внезапно на экране появилась вторая цель.
Если до этого момента в помещении ощущался недостаток понимания, то теперь воцарилось непонимание полное. Прежде был недостаток симпатии друг к другу — теперь же возникло чувство близкое к истерии — и оно их, как ни странно, сблизило. Капрал и штатский уставились на экран и обратили лица друг к другу. Впервые за нынешнюю ночь они готовы были признать, что где-то там, на воде, а если быть более точным — в сорока одной миле от берега — находилось не только одно судно, направляющееся на Гавану, но, возможно, два. И в самом деле, несомненно, два, потому что вторая цель сейчас отражала на экран эхо столь же четкое и яркое, как и первая.
Они наблюдали за экраном, объятые страхом, ожидая увидеть, как появится еще одна электронная точка, затем еще и еще, пока его не заполнит огромная армада вторжения на остров. Оба наблюдателя в оцепенении взирали, как две точки приближались друг к другу, следили и ждали затаив дыхание, гадая, каков может быть их следующий маневр, и размышляя над тем, что им-то делать: врубить сирену тревоги, оповестить команду патрульного корабля или поднять по тревоге военный аэродром.
Вдруг через короткое время возникла третья точка — огромный электронный всплеск, напугавший обоих и закрывший собой две прежние точки на экране. Им тут же стало ясно, что гигантский корабль присоединился к прежним двум — линкор либо авианосец, — скрыв за собой остальные. Линия очистки экрана вновь пошла по кругу — яркая тонкая оранжевая черта подходила все ближе и ближе к тому месту на экране, где формировалась армада вторжения. Они молча, со все возрастающим страхом наблюдали, ожидая подтверждения того, чему были свидетелями несколько секунд назад. Линия очистки вот-вот должна была коснуться той самой точки-пятна на экране. Прошла — и...
На экране ничего не появилось.
Русский и кубинец повернулись, чтобы ошалело посмотреть друг на друга, захлопали глазами и затем вновь обратились к радару. Линия очистки еще раз стала приближаться к той же самой точке — в сорока милях к северо-западу от них, если судить по масштабной сетке, прошла это место — и снова ничего не появилось на экране. Там, где случился электронный всплеск в виде большого пятна не более минуты назад, несомненно отмечая появление огромного корабля, сейчас не было ровным счетом ничего. Третье судно, если такое существовало, казалось, сгинуло без следа, равно как и два других. Сбитые с толку, они продолжали глазеть на пустой экран. Но ни одна из целей больше так и не появлялась.
* * *
Радио Майами было осведомлено, что «Меркурий» отвечает на сигнал бедствия где-то в пятидесяти милях от побережья Кубы, потому что в полночь корабль сообщил о своих координатах и маршруте следования. Через полчаса они прослушали разговор между «Меркурием» и патрульным эсминцем военно-морских сил США. Эсминец вызвал «Меркурий», чтобы выяснить, что случилось с его бортовыми огнями. С «Меркурия» ответили, что имело место короткое замыкание.«Вы нуждаетесь в аварийном оборудовании?» — запросили с эсминца.
«Уже нет, — ответил „Меркурий“. — Мы только что определили место повреждения».
«Добро! — оповестил эсминец. — Мы будем рядом, пока не устраните неполадки».
«Меркурий», по-видимому, сумел устранить неисправность, потому что позже радио Майами прослушало разговор между эсминцем и одним из кораблей эскадры, откуда стало ясно, что «Меркурий» опять продолжил путь, с уже включенными бортовыми огнями, а эсминец возобновил патрулирование. Было вполне возможным, конечно, что позже вновь могли появиться какие-то неполадки в электрической цепи, которые вновь оставили бы катер без бортовых огней и переднего прожектора. Принимая во внимание штормовую обстановку у побережья Кубы, трудно было понять, почему на катере не воспользовались светом от аккумуляторов, раз уж отказали генераторы. Вначале никто даже и предположить не мог, что катер намеренно следует без огней. Поначалу все были слишком заняты тем, чтобы попытаться точно выяснить, что же все-таки произошло.
Сперва предполагалось, что причиной несчастья стало то самое судно, которое и послало сигнал SOS и к которому спешил на помощь «Меркурий». Затем возникли сомнения, ибо если это был корабль, терпящий бедствие, то на нем должны были ожидать появление «Меркурия», высматривая его во все глаза; а раз так, то непременно заметили бы катер, если даже он приближался без огней. Кроме того, если уж это судно выбралось из шторма именно там, где и предполагали на «Меркурии»: 23°37' северной широты и 81°54' западной долготы, то «Меркурий» должен был непрестанно выискивать его радаром. Предположение, что в результате второй неисправности электросети из строя вышел также и единственный экран радара на «Меркурии», не лезло ни в какие ворота, хотя и высказывалось. Выдвигались также догадки и о других возможных неисправностях радара: поврежденном кабеле, треснувшем экране, но все это не выдерживало никакой критики: как мог «Меркурий» в такую ночь рискнуть продолжать поиски без радара? Единственным логическим предположением оставалось то, что шторм вызвал столь высокие волны, что они препятствовали действию радара, закрывая от него все, что было впереди по курсу. Предполагалось, что второе судно как бы материализовалось из темноты, не обнаруженное радаром, даже если на борту «Меркурия» ни на минуту не отходили от экрана. Катер, следующий без огней, был просто-напросто неразличим в темноте. Столкновение стало неизбежным.
Об инциденте было сообщено на радио Майами вторым патрульным эсминцем. В Майами это сообщение получили в два часа тридцать восемь минут. Эсминец доложил о чудовищной силы взрыве к юго-западу от него и что он на полном ходу следует на место взрыва для выяснения его причины. В три часа шестнадцать минут «Бант» — так назывался эсминец — доложил, что находится на месте взрыва, и сообщил первый раз точные координаты. Из сообщения явствовало, что на месте взрыва не обнаружено никакого судна, но из обломков, плавающих на воде, можно сделать вывод о том, что имело место столкновение между кораблями или кораблем и лодкой, точнее трудно было сказать. В три часа двадцать четыре минуты «Бант» вновь вышел на связь и доложил, что обнаружены обломки с надписью «Меркурий».
В четыре тридцать утра радио Майами передало первый выпуск новостей. В нем сообщалось, что стопятидесятипятифутовый катер береговой охраны случайно столкнулся с тем, что, как предполагали, могло быть небольшой рыбачьей лодкой, и что оба судна — сообщалось далее — затонули в сорока милях к северо-западу от Гаваны. По словам диктора, никому спастись не удалось.
Следовательно, Гарри и все остальные в Охо-Пуэртос должны были узнать, что план Джейсона Тренча провалился.
* * *
В десять минут шестого — за час с небольшим до рассвета — в дорожную полицию штата Флориды поступил звонок от человека, назвавшего себя Эймосом Картером. Он сообщил, что жители города Охо-Пуэртос удерживались как пленники со вчерашнего утра и были освобождены лишь несколько минут назад и что человек по имени Марвин Танненбаум был застрелен. В течение следующих десяти минут в полицию поступили телефонные звонки от четверых жителей города, все четверо подтвердили, что действительно были захвачены в плен. Одна из звонивших оказалась женщиной, ее звали Люси Нелсон, и она сообщила, что такой-то (имени не удалось разобрать из-за ее рыданий в трубку) был убит еще вчера рано утром и лежит на крыльце, покрытый одеялом.Полиция прибыла за полчаса до рассвета.
Многие жители города вышли к дороге.
Все они были страшно возбуждены, говорили все разом, обращаясь к патрульным и друг к другу. Теперь, когда все осталось позади, они могли позволить себе толковать — каждый по-своему — случившееся с тем оживлением, которое наступает после пережитых приключений. С кошмаром было покончено, и те, кто остался жив, не без мрачного удовлетворения могли позволить себе разглагольствовать о происшедших страшных событиях. Эймос Картер повел полицейских к складу; один из патрульных выстрелом сбил замок с двери, и люди, находившиеся там, были освобождены. Один из освобожденных сообщил, что его зовут Майкл Пирс и что он старший офицер с катера береговой охраны «Меркурий». После этого он поведал о том, что произошло минувшей ночью на борту катера. Копы, еще не слышавшие новости о крушении вблизи берегов Кубы, слушали очень спокойно. Правда, один выглядел слегка смущенным. Пирс извинился и сказал, что хотел бы позвонить в береговую охрану в Майами. Патрульный согласился. Эймос Картер тем временем уже посвящал полицию в планы вовлечения в войну Соединенных Штатов. Женщина по имени Рэчел Танненбаум просила вызвать «скорую помощь» для мужа, у которого случился сердечный приступ. Мужчина, лежащий на одеяле в задней комнате управления порта, не переставал твердить, пока вызывали «скорую», что его сын Марвин был героем.
— Мой сын был героем, — повторял он. — Мой сын был героем...
Высокий, приятного вида джентльмен с седеющими волосами заявил, что оказался вовлеченным в эту историю чисто случайно, и поинтересовался, понадобится ли он полиции в дальнейшем.
Свидетели подтвердили правдивость его истории, и полицейские ответили, что джентльмен может удалиться, как они полагают. Один из них спросил у него имя и адрес. Тот сообщил свое имя — Роджер Каммингс, его адрес: Скрэнтон, штат Пенсильвания.
Спустя пятнадцать минут после прибытия патрульные нашли в задней комнате лавчонки с рыболовными принадлежностями пьяных мужчину и женщину.
— Меня зовут Уилли, — сообщил мужчина, — а это моя подружка Джинни.
— Я никогда не видела его прежде... никогда в жизни! — заявила женщина.
— У нас есть к вам несколько вопросов, Уилли, — обратился к мужчине один из патрульных.
— Да-а? И какие же?
— Например, куда и к кому сбежали все ваши дружки?
— Я не должен вам ничего говорить, — объявил Уилли.
Патрульный улыбнулся.
— Да, конечно! — согласился он. — Это вы так считаете. Но вам придется.
* * *
Через десять минут после восхода солнца, в понедельник шестого октября с эсминца «Бант» радировали в Майами, чтобы сообщить о новых находках, которые были подняты с поверхности воды.«Единственное, что мы можем утверждать, — сообщили с эсминца, — эта лодка направлялась на Гаити».
«Какая лодка?»
"Та самая, в которую врезался «Меркурий».
«О, в самом деле? Как же вы догадались?»
«Ну, упаковка, которую мы выудили из воды, была битком набита брошюрами».
«Какого содержания?»
«Коммунистического».
«Что вы имеете в виду?»
«Коммунистическую пропаганду на французском — на этом языке, как вы знаете, говорят на Гаити, — но один из наших сумел перевести ее для нас. Там все о Дювалье, тамошнем диктаторе, и о том, как люди должны восстать против него, так же, как кубинцы восстали против Батисты, и о том, как им будут помогать оружием, взрывчаткой, продовольствием и всем прочим, в чем они будут нуждаться. Вам бы следовало почитать эти брошюрки. Поверьте мне, это такая дикость!»
«Повезло же „Меркурию“... нарочно не придумаешь...»
«Вы о чем?»
«Наткнуться посреди океана на горстку фанатиков-коммунистов», — ответили на радио Майами.