Страница:
Селеста не приехала полюбоваться на его аттестат, и Кейтс так никогда и не смог похвастаться им перед ней, потому что, когда в следующий раз пришел к ней, ее квартирная хозяйка сказала ему, что Селеста переехала. Он бросился к ней в клуб и узнал, что она там больше не работает. Одна из девушек сказала ему, что Селеста уехала в Сан-Франциско с одним барабанщиком из джаз-банда Коттон-клуба, который заплатил хозяину ее долг. Кейтс только и спросил:
— С барабанщиком? Он что... цветной, да?
В июле 1938 года его уволили с учебного катера в звании старшины третьего класса и направили заведовать складом бакенов в Портсмуте, штат Вирджиния. Что волновало его все два года его службы там и продолжало тревожить после того, как его перевели на плавучую базу, занимавшуюся установкой бакенов, и где он стал старшиной второго класса; что постоянно его тревожило во время войны, когда он служил на морском авианосце, став боцманом в 1945 году и наконец женившись на девушке из Норфолка, штат Вирджиния, где он служил на метеокатере, что продолжало его беспокоить все эти годы, — так это точное понимание, что тогда, в 1938 году, он сделал что-то не так, но не мог понять, что именно.
Ведь Селеста сама сказала ему, что не хочет выходить замуж, сказала же!
Он предложил это ей, сказав, что женится, как только получит разрешение, но она заявила, что хочет оставаться танцовщицей. Он точно помнил ее слова, потому что тогда, как последний осел, поправил ее, сказав: «Ты хочешь сказать, девицей, танцующей для увеселения публики?», и она ответила: «Ну да, если хочешь, называй это так». Может, в этом и заключалась его ошибка? Он пытался достать денег, искренне пытался. Он послал телеграмму своим родным — хотя черта с два они что-нибудь достали бы у себя в Хэйсиде, штат Айова, — и, получив отказ, начал занимать деньги у своих друзей на корабле, и ему удалось наскрести сто тридцать два доллара, но тут Селеста позвонила ему и сказала, что все уже сделано.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он.
— Ребенка, ты же знаешь.
— А когда...
— Все закончилось на прошлой неделе.
— Что ж, это здорово, дорогая, — сказал он. — А я, представь, сдал экзамен на старшину. Приеду через недельку и покажу тебе аттестат.
Позже, в 1947 году, Натаниэль Кейтс поступил в школу лейтенантов, и через четыре месяца ему было присвоено звание младшего лейтенанта федеральной службы береговой охраны. Теперь, в свои сорок четыре года, он был капитаном третьего ранга; его каштановые волосы еще не тронула седина, фигура слегка раздалась по сравнению с тем, какой она была в 1938-м, слегка одутловатое лицо выдавало человека, пьющего джин с 1936-го, хотя тогда ему было всего семнадцать лет. Его жена Элен, сорока двух лет, стройная хрупкая блондинка с красивыми карими глазами (у Селесты при черных волосах были зеленые глаза, в ее манере вертеть задом чувствовалась ирландская живость и дерзость, она была единственной настоящей женщиной, которую он встречал в своей жизни). Его сыну исполнилось шестнадцать, и он мечтал поступить в академию федеральной службы береговой охраны в Нью-Лондоне, штат Коннектикут. Дочери шел четырнадцатый, она получила французскую медаль по окончании средней школы. («Расскажи мне про Тантамаунт, дорогой», — попросила как-то Селеста. Рассказывать было не о чем. Там были заправочная колонка, магазин и железная дорога, вот и все. О бедняжка, так ты приехал из такой глуши? Поцелуй меня, слышишь? Целуй меня, милый, я забираю тебя из этого ужасного захолустья! Целуй меня, милый, я уведу тебя туда, где ты никогда не был.) До июня 1949 года он служил на борту судна длиной в сто двадцать пять футов. Затем разразилась корейская война, и он обучал новобранцев в Грин-Коув-Спрингс, штат Флорида, переправляя их на базу береговой охраны в Мэриленде, недалеко от Балтимора, а затем через Тихий океан на Гавайские острова, где служил до 1953 года. («Когда я танцую, то чувствую, будто могу летать, понимаешь, Нат? Мне кажется, что я могу очень сильно оттолкнуться от земли, сильнее любого человека в мире, что я могу взлететь до потолка, до неба! Посмотри на меня, милый, я лечу!») В 1955-м Натаниэль Кейтс стал лейтенантом и был назначен строевым офицером на плавучую базу. Через три года его направили в Майами строевым офицером на базу в Мак-Артур Козвэй. Он получил нашивки лейтенанта только в апреле 1960 года, и вскоре после этого ему было доверено командование «Меркурием».
Но до сих пор он так и не знал, что же не так сказал он в 1938 году...
Кейтс обернулся. Какое-то мгновение он смотрел на стоящего перед ним человека и не узнавал его, и только потом сообразил, что это один из его техников по электрооборудованию. Он быстро проговорил:
— Да?
— Капитан, связь с берегом в отношении заполнения емкостей водой и исправности электричества закончена, вся связь на борту работает исправно, — доложил техник.
— Хорошо, — сказал Кейтс. Он повернулся к связисту, стоящему рядом в шлемофоне и задумчиво смотрящему на море: — Отдать третий и четвертый швартовы.
— На корме, это капитанский мостик, — сказал в микрофон связист. — Отдать третий и четвертый швартовы.
Кейтс ждал. Через секунду связист доложил:
— Третий отдан, сэр.
— Хорошо.
— Четвертый отдан, сэр.
— Отлично, отдать первый швартовый.
— На баке, говорит капитанский мостик, — сказал связист. — Отдать первый швартовый.
Кейтс взглянул на часы над переборкой. Они показывали 09.04.
— Первый швартовый на борту, сэр, — доложил связист.
— Хорошо, — ответил Кейтс. — Лево руля.
— Есть лево руля, — повторил связист.
— Правая машина — самый малый вперед.
— Правая машина — самый малый вперед, — передал связист по машинному телеграфу и через минуту добавил, обращаясь к капитану: — Машинное отделение докладывает: есть правая машина — самый малый вперед.
— Отлично, — сказал Кейтс.
Его катер длиной в сто шестьдесят футов великолепно слушался руля. Почти сразу же он уловил характерные звуки работающих машин, а затем ощутил знакомый толчок судна, когда оно дернулось, натянув последний канат, соединяющий его с пристанью.
— Левая машина — самый малый задний, — тут же скомандовал он.
— Левая машина — самый малый задний. Сэр, машинное отделение докладывает: есть левая машина — самый малый задний.
— Приготовьтесь отдать второй швартовый, — приказал Кейтс.
— Приготовьтесь отдать второй швартовый, — повторил связист в свой микрофон. — На баке докладывают: есть приготовиться к отдаче второго.
— Прямо руля. Правая машина — стоп. Принять второй. Поднять флаг.
За спиной Кейтса боцман свистнул в дудку, командуя поднятие флага на корме. Катер начал медленно отваливать от дока.
— Дать три коротких свистка, — приказал Кейтс.
Боцман трижды коротко свистнул.
— Все машины стоп.
— Все машины стоп. Машинное отделение докладывает: есть, стоп все машины.
— Право руля. Левая машина — самый малый вперед.
— Право руля, есть право руля, сэр.
Они выходили из дока, медленно миновали огни военно-морской базы; впереди замелькали бакены, отмечающие безопасный для кораблей проход в проливе Ки-Уэст.
— Прямо руля, — сказал Кейтс связисту. — Курс два-ноль-четыре. Все машины — самый малый вперед.
— Есть курс два-ноль-четыре, сэр. Есть все машины — самый малый вперед, сэр.
— Так держать.
— Вижу лодку по курсу три-пять-ноль, расстояние пять тысяч, — крикнул вниз впередсмотрящий.
— Ясно, — ответил Кейтс. — Держать вправо на два-ноль-девять.
— Есть право на два-ноль-девять, сэр.
Кейтс обернулся к своему строевому офицеру, лейтенанту Майклу Пирсу, который стоял слева от него и через лобовое стекло капитанского мостика устремил взгляд вперед.
— Когда-нибудь мы распорем одну из этих нахальных лодок пополам, — сказал он, затем бросил боцману через плечо: — Дайте ему свисток.
Раздался пронзительный предупредительный сигнал, резко прозвучавший в чистом воздухе Ки-Уэст, сообщающий моторке, что справа движется катер. Лодка прошла вдоль левого борта «Меркурия», и ее рулевой помахал в сторону капитанского мостика. Кейтс не ответил на приветствие.
— Лево руля на один-восемь-три, — сказал он.
— Есть лево руля на один-восемь-три, сэр.
Когда катер заскользил по воде, Кейтс сказал:
— Убрать людей с бака и перевести их на подветренный борт, — и затем добавил, обращаясь к Пирсу: — Нечего им там дрожать, Майк.
Катер медленно продвигался по фарватеру, меняя курс и скорость по мере продвижения вперед, рулевой посматривал на компас, Кейтс вглядывался вперед сквозь стекло рубки, Пирс молчаливо держался сбоку, и все они ожидали появления маяка.
Поравнявшись с ним, Кейтс сказал:
— Лево руля на курс ноль-восемь-пять.
— Есть лево руля на ноль-восемь-пять.
— Не упускайте ее из виду.
— Следуем курсом ноль-восемь-пять, сэр.
— Так держать.
— Есть так держать. Курс ноль-восемь-пять.
— Установить наблюдение за морем, — сказал Кейтс.
Связист передал его команду по переговорному устройству:
— Установить наблюдение за морем. — Он обернулся к Кейтсу. — На дежурство вышла наблюдательная секция номер три, сэр.
— Ясно. Все машины — средний вперед, — приказал Кейтс.
— Все машины — средний вперед. Машинное отделение докладывает: есть все машины — средний вперед.
— Хорошо. Майк, когда освободимся, давай спустимся в кают-компанию, выпьем по чашечке кофе.
— Не отказался бы, сэр, — сказал Пирс. — При такой погоде дрожь до самых костей пробирает.
— Старшина, спросите машинное отделение, когда они смогут развить полную скорость, — сказал Кейтс.
Сидя у левого борта на месте пилота в самолете «Груммэн-Альбатрос», Фрэнк Рандажио заглянул вправо, мимо второго пилота Мюррея Дайэла, и вниз, где были отчетливо видны Флоридские острова. Перед вылетом он справился с картой погоды и сводками метеобюро Майами, поэтому не был удивлен прекрасной видимостью. И все же ему всегда казалось некой таинственной и волшебной метаморфозой, когда на расстоянии в несколько миль разительно менялась погода. Пальцем левой руки он надавил кнопку связи на штурвальной колонке. На голове Фрэнка были укреплены наушники с микрофоном около рта. Сквозь статические шумы в наушниках он сказал:
— Наверное, нам лучше самим связаться с Блюроком, пока он нас не вызвал.
— Хорошо, — согласился Дайэл.
— Блюрок, вас вызывает самолет береговой охраны семь-два, семь-два, — произнес в микрофон Рандажио.
Последовала пауза, затем ответила станция радарной связи:
— Самолет береговой охраны семь-два, семь-два, это Блюрок. Следуйте своим курсом.
— Блюрок, это семь-два, — сказал Рандажио. — Лонг-Ки по курсу три-семь, расстояние тысяча футов. Следуем курсом два-два-шесть. Скорость один-пятьдесят. Наши координаты в пять ноль семь: север — двадцать-четыре-сорок-пять, запад — восемь-ноль-четыре-ноль. Конец связи.
— Это Блюрок. Семь-два, вас понял.
Рандажио отключил связь и сказал Дайэлу:
— На какое-то время они успокоятся.
— Перекачка горючего вот-вот закончится, Фрэнк, — доложил Дайэл. — Датчики показывают по семнадцать-пятьдесят в каждом.
— Понял, — ответил Рандажио и продолжал наблюдать за показаниями приборов, отражающими перекачку горючего из трехсотгаллоновой емкости в основные. Пеннер, один из двух бортовых механиков, появился в кабине с двумя картонными стаканчиками, наполненными дымящимся кофе, и предложил один Рандажио, а другой Дайэлу.
— Я всегда кладу три куска сахару, — сказал Дайэл, попробовав свой кофе, — а ты постоянно забываешь об этом.
— Потому что просто не могу понять, как можно пить такой сладкий кофе, сэр, — сказал Пеннер и, забрав у него стаканчик, ретировался.
Подобно всем членам экипажа, он был одет в рабочую форму, затем в летный костюм, а поверх него — в спасательный жилет. Летный костюм был оранжевым, а жилет — ярко-желтым, чтобы облегчать спасателям поиск команды на поверхности моря, случись ей выброситься во время аварии самолета. С целью обеспечить выживание людей во время их вынужденного плавания спасательные жилеты были оборудованы лампочкой, работающей от батарейки, которую можно было включить ночью; специальным устройством для отпугивания акул, острым ножом и сосудом с красящей жидкостью особого состава, которая пятном расплывалась по поверхности воды и также помогала летчикам-спасателям обнаружить потерпевших аварию, а еще сигнальные устройства отдельно для дневного и ночного времени. Мюррей Дайэл, который с трудом переносил жаркий тропический климат, носил неуставную голубую безрукавку из поплина поверх оранжевого летного костюма и под желтым спасательным жилетом, таким образом являясь самым ярко одетым на борту. Безрукавку украшали две нашивки. Одну он захватил с собой с базы во Флойд-Бэннет, где служил до перевода в Диннер-Ки. Нашивка «Бруклин-Эйр» представляла собой парящего на красно-бело-голубом фоне американского флага коричневого орла, держащего в когтистых лапах желтый спасательный плот. Нашивка «Майами-Эйр», которую Дайэл пришил к другой стороне безрукавки, изображала ломаную береговую линию Флориды на зеленом фоне, где красовалась желтая семерка со всевидящим оком, нарисованным почти на самом верху этой цифры, так как «Майами-Эйр» был седьмым районом береговой охраны, и служащие в нем называли себя «глаза седьмого».
— Ваш кофе, сэр, — напомнил Пеннер. — Три кусочка сахару, сэр. — Он не удержался от гримасы отвращения.
В наушниках Рандажио послышались позывные:
— Семь-два, семь-два, вас вызывает центр в Майами. Прием.
— Майами — центр, это семь-два, семь-два.
— Вы видите какие-нибудь признаки крейсера из Бимини?
— Пока нет, — ответил Рандажио.
— Это судно пятидесяти футов с двойным двигателем типа «кадиллак». Оно запаздывает на три дня.
— Возможно, он прошел здесь до того, как я поднялся, — сказал Рандажио.
— Думаю, вы должны были бы его заметить. Я вас не очень хорошо слышу. Может, проверим связь?
— Я готов, — подключился радист Ноулес. — Раз, два, три, четыре, пять...
— Все еще хрипит, — сказал оператор центра в Майами. — Попробуйте частоту восемь-девять.
— Перехожу на восемь-девять. Теперь хорошо?
— Нормально, — отозвался оператор.
К тому моменту, когда они определили нужную частоту, пришло время нового сеанса связи с Блюроком. Рандажио вызвал его, сообщив, что прекращает набирать высоту.
— Продолжайте, семь-два, — распорядился Блюрок.
— Направление курса два-три-три, — сообщил Рандажио. — Высота тысяча футов, скорость один-пятьдесят. Позывные три-ноль-шесть.
— Вас понял, отбой, — сказал Блюрок.
Утро обещало быть спокойным. Несмотря на ураганное предостережение, океан казался тихим и гладким, сверкал веселыми бликами под солнцем. На поверхности воды виднелось всего несколько лодок: видно, это проклятое бюро прогнозов всех до чертиков напугало. Далеко, на самом горизонте, Рандажио увидел какое-то судно, похожее на русский траулер, но нет, у этого были другие очертания. И все-таки оно показалось ему очень похожим на русское. Далеко впереди по курсу какой-то танкер медленно продвигается в сторону Ки-Уэст; его белоснежные мачты блестели в солнечных лучах. Слава Богу, это утро должно оказаться спокойным.
В девять тридцать Рандажио связался с центром радарной авиасвязи.
— Чекмейт, — сказал он, — вас вызывает береговая охрана семь-два, семь-два, уточняю координаты.
— Слушаю вас, семь-два, — ответил Чекмейт.
— Сэдлбанч на точке три ровно. Высота тысяча футов. Полагаем, Ки-Уэст на точке три-четыре. Передайте на Блюрок.
— Семь-два, это Чекмейт. Ваше положение понял.
В девять тридцать четыре Рандажио развернулся над Ки-Уэст и взял курс на Ки-четыре-альфа, курс, который уведет его за линию рифов далеко на юг, а потом — на северо-восток.
Утро обещало быть тихим и спокойным.
С того момента, как Алекс Уиттен явился на борт «Золотого руна» в половине шестого тем утром, он только и делал, что отпускал сальные шуточки. Он помахал Рэнди с пристани, поднялся на борт катера, прошел в рубку, где Аннабел во фланелевом халате готовила кофе на плите с двумя горелками, и тут же заявил:
— Я смотрю, вы оба только что из постели?! — усмехнулся Рэнди, сделав смысл своего замечания весьма недвусмысленным.
Рэнди предпочел не заметить намека. Аннабел же, казалось, даже не уловила намека Алекса. Она прибавила огня и сказала:
— Извините, мне надо переодеться, — и сошла вниз, плотно закрыв за собой дверь.
— У Джейсона все началось нормально? — спросил Алекс.
— Да.
— Что передают об урагане?
— Сегодня еще не передавали прогноза. Мы будем в пути задолго до очередного сообщения.
— Гм-м, — пробормотал Алекс, — ладно, — и пожал плечами.
Вскоре по трапу поднялась Аннабел, одетая в черный дождевик. Дождь значительно ослабел, но ветер был насыщен ледяным пронизывающим туманом. Свои длинные каштановые волосы Аннабел спрятала под поля желтой прорезиненной шляпы, на ее щеках серебрилась водяная пыль. Она была крупной женщиной, ростом пять футов девять дюймов, и носила свое дитя с монументальной грацией египетской пирамиды. В ее лице с высокими скулами и узким разрезом глаз, в складке крупного рта и массивном подбородке было что-то от горных крестьян Уэльса или Ирландии. Этот намек на крестьянское происхождение сказывался и в ее телосложении — она была ширококостной, с высокой полной грудью, широкими бедрами, — и усиливался ее беременностью. Глядя на нее, легко было представить, как она возделывает поле и убирает урожай, косит траву и доит корову, и даже колет дрова. Возможно, именно это впечатление примитивной деревенской женщины и провоцировало Алекса на непрерывные колкости.
Едва она появилась, он тут же съязвил:
— Ах, вот и она, наша очаровательная невеста! — и снова глянул на Рэнди.
— Я как раз собирался налить тебе кофе, — не заметил Рэнди его колкости. — Как ты любишь его пить, Аннабел?
В узких глазах на угловатом лице блеснул ум, способный смести любые намеки на примитивность и как бы зачеркивающий ложные представления, которые могли внушить ее лицо и фигура.
— Предпочитаю черный, — сказала она и, стеганув глазами Алекса, зловеще усмехнулась, добавив: — Черный, как мое сердце.
Она произнесла эти слова, понизив голос до шипящего шепота, который в сопровождении ее дьявольской улыбки пронесся через кокпит и вонзился в грудь Алекса. Он пропустил без внимания этот выпад и слишком развеселился, донимая Рэнди, не собираясь останавливаться: наплевать, что она жена Джейсона. Он заметил, что выражение ее глаз и тон секунду назад чем-то напоминали самого Джейсона Тренча, еще когда он был капитаном военной лодки 832, а Алекс ходил у него в помощниках. Даже тогда, хотя Джейсону было всего двадцать два года, в его голосе звучали ледяные нотки, когда он отдавал приказания, и Алекс только что уловил те же нотки в голосе Аннабел: «Как мое сердце!» Муж и жена — одна сатана, подумал он и опять съязвил:
— Похоже на коттедж для медового месяца, верно?
Он испытал истинное удовольствие при виде гримасы боли, перекосившей лицо Рэнди от его слов, и проницательного взгляда Аннабел и внезапно подумал, уж не были ли они и в самом деле любовниками.
Катер вышел в море на рассвете.
Даже проходя по фарватеру, защищенному от Гольфстрима Флоридскими островами, мимо которых он пробивал себе дорогу на юг, а затем на восток, Алекс Уиттен снова ощутил дрожь восторга от управления судном. Был серый, влажный рассвет, и он управлял катером, стоя в защищенной стеклами рубке; а ему хотелось, чтобы это был открытый мостик, где он мог ощущать на своем лице холод морских брызг и слышать запах кораллов и рыбы, запах затонувших сокровищ и всплывающих мертвых тел утопленников, запахи всей этой бьющей ключом тайной подводной жизни. Он вел скромную лодку длиной всего двадцать семь футов по защищенному фарватеру и ощущал ту же дрожь гордости, которую познал, еще будучи молоденьким лейтенантиком, когда Джейсон Тренч доверил ему штурвал в центре Тихого океана. Огромная разница была между этим катером для увеселительных прогулок и громадным военным торпедоносцем длиной восемьдесят футов. Разница не столько в управлении, сколько в сознании того, что две торпеды, по обеим бортам военного корабля, способны разнести в щепки любой объект, встретившийся на пути. Самое крупное военное судно, которое могло встретиться лодке 832, было японским миноносцем. Гуди Мор был канониром второго класса на борту. Он как раз нес вахту на носу корабля, когда далеко на горизонте заметил японский миноносец, и крикнул об этом Алексу, который стоял за рулем. Клэй Прентис, второй радист, поднялся на нос торпедоносца и взял у Гуди бинокль, чтобы удостовериться, что корабль был японским, а затем они спустились вниз разбудить Джейсона. 5
Обычно насчет атаки не возникало и вопроса. Их корабль нес четыре торпеды и был вооружен парой сдвоенных пулеметов 50-го калибра и двадцатимиллиметровой пушкой. Конечно, его самое действенное оружие была скорость и высокая маневренность, и при обычных обстоятельствах Джейсон обсудил бы план атаки с Алексом и Толстяком, который был старшим канониром. Затем они пустились бы преследовать противника и выпустили бы свои торпеды, которые разнесли бы к черту эту посудину, прежде чем япошки сообразили бы, что это такое в них врезалось. Так было всегда. Но сейчас корабль возвращался согласно полученному распоряжению в сухой док в Перле, а причина, из-за которой он направлялся в док, была поломка винта, что серьезно ограничивало скорость и маневренность корабля. Вопрос состоял в том, должны ли они продолжать идти своим курсом, который уводил их от японца, или им следовало изменить курс и атаковать неприятеля.
Джейсон принял решение рискнуть.
Они зашли в хвост миноносца со стороны наспех сооруженной надстройки, которая образовывала мертвое пространство, затем проскочили мимо корабля и, приготовившись к одной-единственной атаке, легли на траверз японца. Они выпустили одновременно с обоих бортов соединенные попарно торпеды и, очевидно, попали в склад мин противника где-то в трюме. Расколовшись надвое, японский корабль взлетел в воздух, какой-то миг возвышаясь над водой, как шпиль церкви, а затем развалился и с треском рухнул в океан, тогда как 832-я, торжествуя, помчалась прочь.
Они рискнули и победили.
Это было давным-давно, в 1942 году.
Почти двадцать лет спустя, в январе 1962 года, все они снова встретились в квартире на Второй авеню. На улицах Нью-Йорка лежал снег, и стекла окон были покрыты затейливой изморозью. Гуди Мур вошел в комнату, согревая дыханием свои громадные загорелые руки фермера и подшучивая насчет того, что такого мороза не бывало в Джорджии, даже когда под снегом погиб весь урожай. Он нисколько не изменился с тех пор, был таким же высоким и худым, с лучистыми серыми глазами, с такими же выцветшими от солнца волосами, как и во время их плавания по южным морям Тихого океана. Они пожали друг другу руки: Джейсон, Толстяк, Гуди, Клэй и Алекс. Затем Джейсон представил их Рэнди Гэмболу, с которым он работал в организации под названием «Америка» в Дистрессе; потом открыл бутылку виски. Они сидели и вспоминали старину, когда вместе плавали на 832-й, в то время как Аннабел ушла в спальню и смотрела там телевизор, чтобы не мешать им.
Джейсон приступил к рассказу о своем плане только около одиннадцати, и они спорили, обсуждая его, до самого рассвета, который занялся за морозными стеклами. Аннабел так и заснула в спальне с работающим телевизором, и Джейсон зашел туда выключить его, а потом направился в кухню приготовить кофе и вернулся к сидящим в гостиной мужчинам.
— Ну, что вы об этом думаете? — спросил он.
— Это должно произойти где-нибудь во Флориде, — предположил Клэй.
— Ну, ты же знаешь, что Артур предложил Острова, — сказал Джейсон.
— Они довольно пустынные, верно? — поинтересовался Гуди.
— Да, это как раз то, что нам нужно, — сказал Толстяк.
— Не думаю, чтобы это было трудно, — высказался Алекс. — Я имею в виду, занять городишко вроде деревни.
— Да, это будет несложно.
— А вот остальное кажется довольно рискованным.
— А по-моему, и остальное довольно просто, — сказал Рэнди.
— Ну, ты-то и Толстяк уже давно убеждены в этом, — возразил Алекс, — так что вам все кажется легким.
— Я считаю, что план имеет смысл, — сказал Рэнди, — если это тебя смущает...
— А я не сказал, что он не имеет смысла.
— Тогда что же тебя беспокоит, Алекс? — спросил Джейсон.
— Послушай, если ты хочешь, чтобы я безоговорочно соглашался со всем, что ты предлагаешь...
— Ты знаешь, что это не так. Поэтому ты здесь и находишься, ибо я считаю твое мнение важным.
— Тогда ладно. Я хочу сказать, что, на мой взгляд, у нас нет возможности выполнить вторую часть плана. Сколько бы людей мы ни взяли, пятьдесят или сотню. Думаю, это у нас не получится, вот и все.
— С барабанщиком? Он что... цветной, да?
В июле 1938 года его уволили с учебного катера в звании старшины третьего класса и направили заведовать складом бакенов в Портсмуте, штат Вирджиния. Что волновало его все два года его службы там и продолжало тревожить после того, как его перевели на плавучую базу, занимавшуюся установкой бакенов, и где он стал старшиной второго класса; что постоянно его тревожило во время войны, когда он служил на морском авианосце, став боцманом в 1945 году и наконец женившись на девушке из Норфолка, штат Вирджиния, где он служил на метеокатере, что продолжало его беспокоить все эти годы, — так это точное понимание, что тогда, в 1938 году, он сделал что-то не так, но не мог понять, что именно.
Ведь Селеста сама сказала ему, что не хочет выходить замуж, сказала же!
Он предложил это ей, сказав, что женится, как только получит разрешение, но она заявила, что хочет оставаться танцовщицей. Он точно помнил ее слова, потому что тогда, как последний осел, поправил ее, сказав: «Ты хочешь сказать, девицей, танцующей для увеселения публики?», и она ответила: «Ну да, если хочешь, называй это так». Может, в этом и заключалась его ошибка? Он пытался достать денег, искренне пытался. Он послал телеграмму своим родным — хотя черта с два они что-нибудь достали бы у себя в Хэйсиде, штат Айова, — и, получив отказ, начал занимать деньги у своих друзей на корабле, и ему удалось наскрести сто тридцать два доллара, но тут Селеста позвонила ему и сказала, что все уже сделано.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он.
— Ребенка, ты же знаешь.
— А когда...
— Все закончилось на прошлой неделе.
— Что ж, это здорово, дорогая, — сказал он. — А я, представь, сдал экзамен на старшину. Приеду через недельку и покажу тебе аттестат.
Позже, в 1947 году, Натаниэль Кейтс поступил в школу лейтенантов, и через четыре месяца ему было присвоено звание младшего лейтенанта федеральной службы береговой охраны. Теперь, в свои сорок четыре года, он был капитаном третьего ранга; его каштановые волосы еще не тронула седина, фигура слегка раздалась по сравнению с тем, какой она была в 1938-м, слегка одутловатое лицо выдавало человека, пьющего джин с 1936-го, хотя тогда ему было всего семнадцать лет. Его жена Элен, сорока двух лет, стройная хрупкая блондинка с красивыми карими глазами (у Селесты при черных волосах были зеленые глаза, в ее манере вертеть задом чувствовалась ирландская живость и дерзость, она была единственной настоящей женщиной, которую он встречал в своей жизни). Его сыну исполнилось шестнадцать, и он мечтал поступить в академию федеральной службы береговой охраны в Нью-Лондоне, штат Коннектикут. Дочери шел четырнадцатый, она получила французскую медаль по окончании средней школы. («Расскажи мне про Тантамаунт, дорогой», — попросила как-то Селеста. Рассказывать было не о чем. Там были заправочная колонка, магазин и железная дорога, вот и все. О бедняжка, так ты приехал из такой глуши? Поцелуй меня, слышишь? Целуй меня, милый, я забираю тебя из этого ужасного захолустья! Целуй меня, милый, я уведу тебя туда, где ты никогда не был.) До июня 1949 года он служил на борту судна длиной в сто двадцать пять футов. Затем разразилась корейская война, и он обучал новобранцев в Грин-Коув-Спрингс, штат Флорида, переправляя их на базу береговой охраны в Мэриленде, недалеко от Балтимора, а затем через Тихий океан на Гавайские острова, где служил до 1953 года. («Когда я танцую, то чувствую, будто могу летать, понимаешь, Нат? Мне кажется, что я могу очень сильно оттолкнуться от земли, сильнее любого человека в мире, что я могу взлететь до потолка, до неба! Посмотри на меня, милый, я лечу!») В 1955-м Натаниэль Кейтс стал лейтенантом и был назначен строевым офицером на плавучую базу. Через три года его направили в Майами строевым офицером на базу в Мак-Артур Козвэй. Он получил нашивки лейтенанта только в апреле 1960 года, и вскоре после этого ему было доверено командование «Меркурием».
Но до сих пор он так и не знал, что же не так сказал он в 1938 году...
* * *
— Извините, сэр.Кейтс обернулся. Какое-то мгновение он смотрел на стоящего перед ним человека и не узнавал его, и только потом сообразил, что это один из его техников по электрооборудованию. Он быстро проговорил:
— Да?
— Капитан, связь с берегом в отношении заполнения емкостей водой и исправности электричества закончена, вся связь на борту работает исправно, — доложил техник.
— Хорошо, — сказал Кейтс. Он повернулся к связисту, стоящему рядом в шлемофоне и задумчиво смотрящему на море: — Отдать третий и четвертый швартовы.
— На корме, это капитанский мостик, — сказал в микрофон связист. — Отдать третий и четвертый швартовы.
Кейтс ждал. Через секунду связист доложил:
— Третий отдан, сэр.
— Хорошо.
— Четвертый отдан, сэр.
— Отлично, отдать первый швартовый.
— На баке, говорит капитанский мостик, — сказал связист. — Отдать первый швартовый.
Кейтс взглянул на часы над переборкой. Они показывали 09.04.
— Первый швартовый на борту, сэр, — доложил связист.
— Хорошо, — ответил Кейтс. — Лево руля.
— Есть лево руля, — повторил связист.
— Правая машина — самый малый вперед.
— Правая машина — самый малый вперед, — передал связист по машинному телеграфу и через минуту добавил, обращаясь к капитану: — Машинное отделение докладывает: есть правая машина — самый малый вперед.
— Отлично, — сказал Кейтс.
Его катер длиной в сто шестьдесят футов великолепно слушался руля. Почти сразу же он уловил характерные звуки работающих машин, а затем ощутил знакомый толчок судна, когда оно дернулось, натянув последний канат, соединяющий его с пристанью.
— Левая машина — самый малый задний, — тут же скомандовал он.
— Левая машина — самый малый задний. Сэр, машинное отделение докладывает: есть левая машина — самый малый задний.
— Приготовьтесь отдать второй швартовый, — приказал Кейтс.
— Приготовьтесь отдать второй швартовый, — повторил связист в свой микрофон. — На баке докладывают: есть приготовиться к отдаче второго.
— Прямо руля. Правая машина — стоп. Принять второй. Поднять флаг.
За спиной Кейтса боцман свистнул в дудку, командуя поднятие флага на корме. Катер начал медленно отваливать от дока.
— Дать три коротких свистка, — приказал Кейтс.
Боцман трижды коротко свистнул.
— Все машины стоп.
— Все машины стоп. Машинное отделение докладывает: есть, стоп все машины.
— Право руля. Левая машина — самый малый вперед.
— Право руля, есть право руля, сэр.
Они выходили из дока, медленно миновали огни военно-морской базы; впереди замелькали бакены, отмечающие безопасный для кораблей проход в проливе Ки-Уэст.
— Прямо руля, — сказал Кейтс связисту. — Курс два-ноль-четыре. Все машины — самый малый вперед.
— Есть курс два-ноль-четыре, сэр. Есть все машины — самый малый вперед, сэр.
— Так держать.
— Вижу лодку по курсу три-пять-ноль, расстояние пять тысяч, — крикнул вниз впередсмотрящий.
— Ясно, — ответил Кейтс. — Держать вправо на два-ноль-девять.
— Есть право на два-ноль-девять, сэр.
Кейтс обернулся к своему строевому офицеру, лейтенанту Майклу Пирсу, который стоял слева от него и через лобовое стекло капитанского мостика устремил взгляд вперед.
— Когда-нибудь мы распорем одну из этих нахальных лодок пополам, — сказал он, затем бросил боцману через плечо: — Дайте ему свисток.
Раздался пронзительный предупредительный сигнал, резко прозвучавший в чистом воздухе Ки-Уэст, сообщающий моторке, что справа движется катер. Лодка прошла вдоль левого борта «Меркурия», и ее рулевой помахал в сторону капитанского мостика. Кейтс не ответил на приветствие.
— Лево руля на один-восемь-три, — сказал он.
— Есть лево руля на один-восемь-три, сэр.
Когда катер заскользил по воде, Кейтс сказал:
— Убрать людей с бака и перевести их на подветренный борт, — и затем добавил, обращаясь к Пирсу: — Нечего им там дрожать, Майк.
Катер медленно продвигался по фарватеру, меняя курс и скорость по мере продвижения вперед, рулевой посматривал на компас, Кейтс вглядывался вперед сквозь стекло рубки, Пирс молчаливо держался сбоку, и все они ожидали появления маяка.
Поравнявшись с ним, Кейтс сказал:
— Лево руля на курс ноль-восемь-пять.
— Есть лево руля на ноль-восемь-пять.
— Не упускайте ее из виду.
— Следуем курсом ноль-восемь-пять, сэр.
— Так держать.
— Есть так держать. Курс ноль-восемь-пять.
— Установить наблюдение за морем, — сказал Кейтс.
Связист передал его команду по переговорному устройству:
— Установить наблюдение за морем. — Он обернулся к Кейтсу. — На дежурство вышла наблюдательная секция номер три, сэр.
— Ясно. Все машины — средний вперед, — приказал Кейтс.
— Все машины — средний вперед. Машинное отделение докладывает: есть все машины — средний вперед.
— Хорошо. Майк, когда освободимся, давай спустимся в кают-компанию, выпьем по чашечке кофе.
— Не отказался бы, сэр, — сказал Пирс. — При такой погоде дрожь до самых костей пробирает.
— Старшина, спросите машинное отделение, когда они смогут развить полную скорость, — сказал Кейтс.
Сидя у левого борта на месте пилота в самолете «Груммэн-Альбатрос», Фрэнк Рандажио заглянул вправо, мимо второго пилота Мюррея Дайэла, и вниз, где были отчетливо видны Флоридские острова. Перед вылетом он справился с картой погоды и сводками метеобюро Майами, поэтому не был удивлен прекрасной видимостью. И все же ему всегда казалось некой таинственной и волшебной метаморфозой, когда на расстоянии в несколько миль разительно менялась погода. Пальцем левой руки он надавил кнопку связи на штурвальной колонке. На голове Фрэнка были укреплены наушники с микрофоном около рта. Сквозь статические шумы в наушниках он сказал:
— Наверное, нам лучше самим связаться с Блюроком, пока он нас не вызвал.
— Хорошо, — согласился Дайэл.
— Блюрок, вас вызывает самолет береговой охраны семь-два, семь-два, — произнес в микрофон Рандажио.
Последовала пауза, затем ответила станция радарной связи:
— Самолет береговой охраны семь-два, семь-два, это Блюрок. Следуйте своим курсом.
— Блюрок, это семь-два, — сказал Рандажио. — Лонг-Ки по курсу три-семь, расстояние тысяча футов. Следуем курсом два-два-шесть. Скорость один-пятьдесят. Наши координаты в пять ноль семь: север — двадцать-четыре-сорок-пять, запад — восемь-ноль-четыре-ноль. Конец связи.
— Это Блюрок. Семь-два, вас понял.
Рандажио отключил связь и сказал Дайэлу:
— На какое-то время они успокоятся.
— Перекачка горючего вот-вот закончится, Фрэнк, — доложил Дайэл. — Датчики показывают по семнадцать-пятьдесят в каждом.
— Понял, — ответил Рандажио и продолжал наблюдать за показаниями приборов, отражающими перекачку горючего из трехсотгаллоновой емкости в основные. Пеннер, один из двух бортовых механиков, появился в кабине с двумя картонными стаканчиками, наполненными дымящимся кофе, и предложил один Рандажио, а другой Дайэлу.
— Я всегда кладу три куска сахару, — сказал Дайэл, попробовав свой кофе, — а ты постоянно забываешь об этом.
— Потому что просто не могу понять, как можно пить такой сладкий кофе, сэр, — сказал Пеннер и, забрав у него стаканчик, ретировался.
Подобно всем членам экипажа, он был одет в рабочую форму, затем в летный костюм, а поверх него — в спасательный жилет. Летный костюм был оранжевым, а жилет — ярко-желтым, чтобы облегчать спасателям поиск команды на поверхности моря, случись ей выброситься во время аварии самолета. С целью обеспечить выживание людей во время их вынужденного плавания спасательные жилеты были оборудованы лампочкой, работающей от батарейки, которую можно было включить ночью; специальным устройством для отпугивания акул, острым ножом и сосудом с красящей жидкостью особого состава, которая пятном расплывалась по поверхности воды и также помогала летчикам-спасателям обнаружить потерпевших аварию, а еще сигнальные устройства отдельно для дневного и ночного времени. Мюррей Дайэл, который с трудом переносил жаркий тропический климат, носил неуставную голубую безрукавку из поплина поверх оранжевого летного костюма и под желтым спасательным жилетом, таким образом являясь самым ярко одетым на борту. Безрукавку украшали две нашивки. Одну он захватил с собой с базы во Флойд-Бэннет, где служил до перевода в Диннер-Ки. Нашивка «Бруклин-Эйр» представляла собой парящего на красно-бело-голубом фоне американского флага коричневого орла, держащего в когтистых лапах желтый спасательный плот. Нашивка «Майами-Эйр», которую Дайэл пришил к другой стороне безрукавки, изображала ломаную береговую линию Флориды на зеленом фоне, где красовалась желтая семерка со всевидящим оком, нарисованным почти на самом верху этой цифры, так как «Майами-Эйр» был седьмым районом береговой охраны, и служащие в нем называли себя «глаза седьмого».
— Ваш кофе, сэр, — напомнил Пеннер. — Три кусочка сахару, сэр. — Он не удержался от гримасы отвращения.
В наушниках Рандажио послышались позывные:
— Семь-два, семь-два, вас вызывает центр в Майами. Прием.
— Майами — центр, это семь-два, семь-два.
— Вы видите какие-нибудь признаки крейсера из Бимини?
— Пока нет, — ответил Рандажио.
— Это судно пятидесяти футов с двойным двигателем типа «кадиллак». Оно запаздывает на три дня.
— Возможно, он прошел здесь до того, как я поднялся, — сказал Рандажио.
— Думаю, вы должны были бы его заметить. Я вас не очень хорошо слышу. Может, проверим связь?
— Я готов, — подключился радист Ноулес. — Раз, два, три, четыре, пять...
— Все еще хрипит, — сказал оператор центра в Майами. — Попробуйте частоту восемь-девять.
— Перехожу на восемь-девять. Теперь хорошо?
— Нормально, — отозвался оператор.
К тому моменту, когда они определили нужную частоту, пришло время нового сеанса связи с Блюроком. Рандажио вызвал его, сообщив, что прекращает набирать высоту.
— Продолжайте, семь-два, — распорядился Блюрок.
— Направление курса два-три-три, — сообщил Рандажио. — Высота тысяча футов, скорость один-пятьдесят. Позывные три-ноль-шесть.
— Вас понял, отбой, — сказал Блюрок.
Утро обещало быть спокойным. Несмотря на ураганное предостережение, океан казался тихим и гладким, сверкал веселыми бликами под солнцем. На поверхности воды виднелось всего несколько лодок: видно, это проклятое бюро прогнозов всех до чертиков напугало. Далеко, на самом горизонте, Рандажио увидел какое-то судно, похожее на русский траулер, но нет, у этого были другие очертания. И все-таки оно показалось ему очень похожим на русское. Далеко впереди по курсу какой-то танкер медленно продвигается в сторону Ки-Уэст; его белоснежные мачты блестели в солнечных лучах. Слава Богу, это утро должно оказаться спокойным.
В девять тридцать Рандажио связался с центром радарной авиасвязи.
— Чекмейт, — сказал он, — вас вызывает береговая охрана семь-два, семь-два, уточняю координаты.
— Слушаю вас, семь-два, — ответил Чекмейт.
— Сэдлбанч на точке три ровно. Высота тысяча футов. Полагаем, Ки-Уэст на точке три-четыре. Передайте на Блюрок.
— Семь-два, это Чекмейт. Ваше положение понял.
В девять тридцать четыре Рандажио развернулся над Ки-Уэст и взял курс на Ки-четыре-альфа, курс, который уведет его за линию рифов далеко на юг, а потом — на северо-восток.
Утро обещало быть тихим и спокойным.
С того момента, как Алекс Уиттен явился на борт «Золотого руна» в половине шестого тем утром, он только и делал, что отпускал сальные шуточки. Он помахал Рэнди с пристани, поднялся на борт катера, прошел в рубку, где Аннабел во фланелевом халате готовила кофе на плите с двумя горелками, и тут же заявил:
— Я смотрю, вы оба только что из постели?! — усмехнулся Рэнди, сделав смысл своего замечания весьма недвусмысленным.
Рэнди предпочел не заметить намека. Аннабел же, казалось, даже не уловила намека Алекса. Она прибавила огня и сказала:
— Извините, мне надо переодеться, — и сошла вниз, плотно закрыв за собой дверь.
— У Джейсона все началось нормально? — спросил Алекс.
— Да.
— Что передают об урагане?
— Сегодня еще не передавали прогноза. Мы будем в пути задолго до очередного сообщения.
— Гм-м, — пробормотал Алекс, — ладно, — и пожал плечами.
Вскоре по трапу поднялась Аннабел, одетая в черный дождевик. Дождь значительно ослабел, но ветер был насыщен ледяным пронизывающим туманом. Свои длинные каштановые волосы Аннабел спрятала под поля желтой прорезиненной шляпы, на ее щеках серебрилась водяная пыль. Она была крупной женщиной, ростом пять футов девять дюймов, и носила свое дитя с монументальной грацией египетской пирамиды. В ее лице с высокими скулами и узким разрезом глаз, в складке крупного рта и массивном подбородке было что-то от горных крестьян Уэльса или Ирландии. Этот намек на крестьянское происхождение сказывался и в ее телосложении — она была ширококостной, с высокой полной грудью, широкими бедрами, — и усиливался ее беременностью. Глядя на нее, легко было представить, как она возделывает поле и убирает урожай, косит траву и доит корову, и даже колет дрова. Возможно, именно это впечатление примитивной деревенской женщины и провоцировало Алекса на непрерывные колкости.
Едва она появилась, он тут же съязвил:
— Ах, вот и она, наша очаровательная невеста! — и снова глянул на Рэнди.
— Я как раз собирался налить тебе кофе, — не заметил Рэнди его колкости. — Как ты любишь его пить, Аннабел?
В узких глазах на угловатом лице блеснул ум, способный смести любые намеки на примитивность и как бы зачеркивающий ложные представления, которые могли внушить ее лицо и фигура.
— Предпочитаю черный, — сказала она и, стеганув глазами Алекса, зловеще усмехнулась, добавив: — Черный, как мое сердце.
Она произнесла эти слова, понизив голос до шипящего шепота, который в сопровождении ее дьявольской улыбки пронесся через кокпит и вонзился в грудь Алекса. Он пропустил без внимания этот выпад и слишком развеселился, донимая Рэнди, не собираясь останавливаться: наплевать, что она жена Джейсона. Он заметил, что выражение ее глаз и тон секунду назад чем-то напоминали самого Джейсона Тренча, еще когда он был капитаном военной лодки 832, а Алекс ходил у него в помощниках. Даже тогда, хотя Джейсону было всего двадцать два года, в его голосе звучали ледяные нотки, когда он отдавал приказания, и Алекс только что уловил те же нотки в голосе Аннабел: «Как мое сердце!» Муж и жена — одна сатана, подумал он и опять съязвил:
— Похоже на коттедж для медового месяца, верно?
Он испытал истинное удовольствие при виде гримасы боли, перекосившей лицо Рэнди от его слов, и проницательного взгляда Аннабел и внезапно подумал, уж не были ли они и в самом деле любовниками.
Катер вышел в море на рассвете.
Даже проходя по фарватеру, защищенному от Гольфстрима Флоридскими островами, мимо которых он пробивал себе дорогу на юг, а затем на восток, Алекс Уиттен снова ощутил дрожь восторга от управления судном. Был серый, влажный рассвет, и он управлял катером, стоя в защищенной стеклами рубке; а ему хотелось, чтобы это был открытый мостик, где он мог ощущать на своем лице холод морских брызг и слышать запах кораллов и рыбы, запах затонувших сокровищ и всплывающих мертвых тел утопленников, запахи всей этой бьющей ключом тайной подводной жизни. Он вел скромную лодку длиной всего двадцать семь футов по защищенному фарватеру и ощущал ту же дрожь гордости, которую познал, еще будучи молоденьким лейтенантиком, когда Джейсон Тренч доверил ему штурвал в центре Тихого океана. Огромная разница была между этим катером для увеселительных прогулок и громадным военным торпедоносцем длиной восемьдесят футов. Разница не столько в управлении, сколько в сознании того, что две торпеды, по обеим бортам военного корабля, способны разнести в щепки любой объект, встретившийся на пути. Самое крупное военное судно, которое могло встретиться лодке 832, было японским миноносцем. Гуди Мор был канониром второго класса на борту. Он как раз нес вахту на носу корабля, когда далеко на горизонте заметил японский миноносец, и крикнул об этом Алексу, который стоял за рулем. Клэй Прентис, второй радист, поднялся на нос торпедоносца и взял у Гуди бинокль, чтобы удостовериться, что корабль был японским, а затем они спустились вниз разбудить Джейсона. 5
Обычно насчет атаки не возникало и вопроса. Их корабль нес четыре торпеды и был вооружен парой сдвоенных пулеметов 50-го калибра и двадцатимиллиметровой пушкой. Конечно, его самое действенное оружие была скорость и высокая маневренность, и при обычных обстоятельствах Джейсон обсудил бы план атаки с Алексом и Толстяком, который был старшим канониром. Затем они пустились бы преследовать противника и выпустили бы свои торпеды, которые разнесли бы к черту эту посудину, прежде чем япошки сообразили бы, что это такое в них врезалось. Так было всегда. Но сейчас корабль возвращался согласно полученному распоряжению в сухой док в Перле, а причина, из-за которой он направлялся в док, была поломка винта, что серьезно ограничивало скорость и маневренность корабля. Вопрос состоял в том, должны ли они продолжать идти своим курсом, который уводил их от японца, или им следовало изменить курс и атаковать неприятеля.
Джейсон принял решение рискнуть.
Они зашли в хвост миноносца со стороны наспех сооруженной надстройки, которая образовывала мертвое пространство, затем проскочили мимо корабля и, приготовившись к одной-единственной атаке, легли на траверз японца. Они выпустили одновременно с обоих бортов соединенные попарно торпеды и, очевидно, попали в склад мин противника где-то в трюме. Расколовшись надвое, японский корабль взлетел в воздух, какой-то миг возвышаясь над водой, как шпиль церкви, а затем развалился и с треском рухнул в океан, тогда как 832-я, торжествуя, помчалась прочь.
Они рискнули и победили.
Это было давным-давно, в 1942 году.
Почти двадцать лет спустя, в январе 1962 года, все они снова встретились в квартире на Второй авеню. На улицах Нью-Йорка лежал снег, и стекла окон были покрыты затейливой изморозью. Гуди Мур вошел в комнату, согревая дыханием свои громадные загорелые руки фермера и подшучивая насчет того, что такого мороза не бывало в Джорджии, даже когда под снегом погиб весь урожай. Он нисколько не изменился с тех пор, был таким же высоким и худым, с лучистыми серыми глазами, с такими же выцветшими от солнца волосами, как и во время их плавания по южным морям Тихого океана. Они пожали друг другу руки: Джейсон, Толстяк, Гуди, Клэй и Алекс. Затем Джейсон представил их Рэнди Гэмболу, с которым он работал в организации под названием «Америка» в Дистрессе; потом открыл бутылку виски. Они сидели и вспоминали старину, когда вместе плавали на 832-й, в то время как Аннабел ушла в спальню и смотрела там телевизор, чтобы не мешать им.
Джейсон приступил к рассказу о своем плане только около одиннадцати, и они спорили, обсуждая его, до самого рассвета, который занялся за морозными стеклами. Аннабел так и заснула в спальне с работающим телевизором, и Джейсон зашел туда выключить его, а потом направился в кухню приготовить кофе и вернулся к сидящим в гостиной мужчинам.
— Ну, что вы об этом думаете? — спросил он.
— Это должно произойти где-нибудь во Флориде, — предположил Клэй.
— Ну, ты же знаешь, что Артур предложил Острова, — сказал Джейсон.
— Они довольно пустынные, верно? — поинтересовался Гуди.
— Да, это как раз то, что нам нужно, — сказал Толстяк.
— Не думаю, чтобы это было трудно, — высказался Алекс. — Я имею в виду, занять городишко вроде деревни.
— Да, это будет несложно.
— А вот остальное кажется довольно рискованным.
— А по-моему, и остальное довольно просто, — сказал Рэнди.
— Ну, ты-то и Толстяк уже давно убеждены в этом, — возразил Алекс, — так что вам все кажется легким.
— Я считаю, что план имеет смысл, — сказал Рэнди, — если это тебя смущает...
— А я не сказал, что он не имеет смысла.
— Тогда что же тебя беспокоит, Алекс? — спросил Джейсон.
— Послушай, если ты хочешь, чтобы я безоговорочно соглашался со всем, что ты предлагаешь...
— Ты знаешь, что это не так. Поэтому ты здесь и находишься, ибо я считаю твое мнение важным.
— Тогда ладно. Я хочу сказать, что, на мой взгляд, у нас нет возможности выполнить вторую часть плана. Сколько бы людей мы ни взяли, пятьдесят или сотню. Думаю, это у нас не получится, вот и все.