МакБейн Эд. Десять плюс один

   – Пятнадцать лет. Это большой срок!
   – Можете ли вы дать нам некоторые разъяснения?
   – Что вы хотите знать?
   – Как вы познакомились, чем занимается ваша компания, каковы были функции мистера Форреста.
   – Когда мы познакомились, он был представителем одной фирмы, а у меня уже было это дело. Форрест продавал упаковочные материалы одной фабрики в центре города; теперь она уже закрылась. Мы импортировали товары из Индии и рассылали их по всей стране, а значит, нуждались в упаковке. В те времена я почти все мои коробки покупал у Тони. Мы встречались, пожалуй, раза два в месяц.
   – Это было почти сразу после войны, не так ли?
   – Да.
   – Вы не знаете, мистер Форрест воевал?
   – Да, – сказал Эттерман. – Он служил в артиллерии. Был ранен в Италии, в одном из боев с немцами. – Эттерман замолчал, потом повернулся к Мейеру и сказал: – Видите ли, я – американский гражданин. Я приехал сюда в девятьсот двенадцатом году. Родители привезли меня еще ребенком. Почти вся моя семья покинула Германию. Некоторые уехали в Индию. Так вот и начался мой бизнес.
   – Каков был чин Форреста в армии?
   – Кажется, он был капитаном.
   – Спасибо. Продолжайте, прошу вас.
   – Честное слово, он мне сразу понравился. Что-то в нем было привлекательное. В конце концов, ведь все коробки одинаковы, какая разница, кто их делает. Я покупал у Тони, потому, что он был симпатичным парнем. – Эттерман предложил полицейским сигары и закурил сам. – Единственный мой грех, – сказал он. – Врач утверждает, что они меня убьют, а я ему отвечаю, что хотел бы умереть или в объятиях хорошенькой блондинки, или с сигарой в зубах. – Он захихикал. – Но в моем возрасте приходится довольствоваться сигарой.
   – Как мистер Форрест стал вашим сотрудником? – спросил, улыбаясь, Карелла.
   – Однажды я спросил, доволен ли он своей работой, а то я бы мог предложить ему кое-что. Мы довольно подробно все обсудили, и он перешел работать ко мне. Тоже в качестве представителя фирмы. Это было пятнадцать лет назад. А умер он вице-президентом.
   – Почему вы предложили ему занять эту должность, мистер Эттерман?
   – Я же вам сказал: он мне сразу понравился. А еще... – Эттерман покачал головой. – Нет, это неважно.
   – Что именно?
   – Понимаете... – Эттерман снова покачал головой. – Вы понимаете, я потерял сына. Он был убит на войне.
   – Сочувствую вам, – сказал Карелла.
   – О, это было уже давно, жизнь продолжается, не так ли? – Он грустно улыбнулся. – Он служил в эскадрилье бомбардировщиков, мой сын. Его самолет сбили над Швейнфуртом тринадцатого апреля сорок четвертого года. Там есть завод подшипников, в этом городе. – Он мотнул головой. – Иногда я спрашиваю себя... – Он замолчал.
   Карелла откашлялся.
   – Мистер Эттерман, что за человек был Энтони Форрест? Он ладил с сослуживцами? Он...
   – Я никогда не встречал человека лучше, – ответил Эттерман. – Все любили его. Я уверен, что только сумасшедший мог его убить.
   – Он всегда уходил со службы в одно и то же время?
   – Мы закрываемся в пять, – сказал Эттерман. – Обычно мы с Тони еще четверть часика болтали. Да, я думаю, что он всегда уходил между пятью пятнадцатью и половиной шестого.
   – У них с женой были хорошие отношения?
   – Клара и он были весьма дружной парой.
   – А дети? Его дочери должно быть около девятнадцати лет, не так ли?
   – Да, так.
   – Никаких неприятностей с этой стороны?
   – Что вы хотите сказать?
   – У детей никогда не было каких-нибудь неприятных историй?
   – Не понимаю, что вы имеете в виду.
   – С полицией, с другими ребятами, дурные знакомства и тому подобное.
   – Это отличные малыши, – сказал Эттерман. – Синтия – лучшая в своем классе в лицее. Она получила стипендию университета Рэмси. Мальчики тоже хорошо учатся. Один играет в бейсбол, второй – член клуба “Спорщики”. Нет, дети никогда не доставляли Тони никаких неприятностей.
   – Вы знаете что-нибудь о его службе в армии, мистер Эттерман? Тот, кто его убил, отличный стрелок, значит, он может быть бывшим военным. А так как мистер Форрест служил в армии...
   – Этого я не знаю, но уверен, что Тони был отличным офицером.
   – Он никогда не рассказывал о каких-нибудь ссорах со своими подчиненными, которые могли бы повлечь за собой...
   – Он был в армии во время войны. А война давно кончилась. Кто бы мог столько лет хранить злобу?
   – Никогда не знаешь, – сказал Карелла. – Мы отрабатываем любую возможность.
   – Это, должно быть, ненормальный, – сказал Эттерман. – Только ненормальный...
   – Надеюсь, что нет, – ответил Карелла.
   Детектива попрощались, поблагодарив Эттермана за то, что он согласился принять их.

* * *

   Мэй Норден была сорокатрехлетней, коротко стриженной шатенкой с круглым лицом и очень темными глазами. Они встретились с ней в зале похоронного бюро, где в обитом шелком гробу находилось тело Нордена. Бальзамировщик отлично загримировал лоб в том месте, где его пробила пуля. Нужно было очень пристально всматриваться, чтобы заметить рану. В зале толпились родственники и друзья, и среди них вдова Нордена и двое детей – Джоан и Майк. Майку было восемь лет, Джоан – пять. Оба сидели рядом с гробом на стульях с высокой спинкой, повзрослевшие, растерянные. Мэй Норден была в черном, по ее глазам, хотя и сухим, было видно, что она много плакала. Она вышла с детективами на улицу, и там, стоя на тротуаре, они курили и говорили о ее муже, лежащем на своем шелковом ложе в тихом зале.
   – Я не представляю себе, кто мог это сделать, – сказала Мэй. – Я знаю, женам свойственно считать, что всем вокруг нравится их муж, но я долго думала и так и не нашла никого, кто мог бы его ненавидеть. Это правда.
   – А его компаньоны, миссис Норден? Он ведь был адвокатом?
   – Да.
   – Возможно ли, что один из его клиентов...
   – Но ведь нужно быть не совсем нормальным, чтобы вот так просто кого-то убить, разве нет?
   – Необязательно, – сказал Мейер.
   – Даже так? – Она слегка улыбнулась. – Значит, совершенно нормальный человек забрался на крышу и убил моего мужа, когда тот выходил из дома? Так, что ли? Совершенно нормальный?
   – Миссис Норден, мы не психиатры. Мы говорим о нормальности с точки зрения закона. Убийца, возможно, и не является душевнобольным в том смысле, как это подразумевает закон.
   – Мне наплевать на закон, – резко возразила Мэй. – Тот, кто убивает другого человека, сумасшедший, и мне плевать, что там говорит закон.
   – Но ваш муж был адвокатом, не так ли?
   – Сегодня я не жена адвоката, а его сорокатрехлетняя вдова.
   – Миссис Норден, может быть, вы сможете сообщить некоторые сведения, которые помогли бы найти человека, убившего вашего мужа.
   – Какие именно?
   – Он каждое утро выходил из дома в одно и то же время?
   – Да. В рабочие дни. В субботу и воскресенье он любил поспать.
   – Значит, если бы кто-то решил проследить за его передвижениями, то увидел бы, что ваш муж каждое утро уходит на работу в одно и то же время?
   – Без сомнения.
   – Миссис Норден, ваш муж был ветераном?
   – Ветераном? Вы хотите спросить, воевал ли он?
   – Да.
   – Три года на флоте во время второй мировой войны, – сказала Мэй.
   – На флоте? А не в сухопутных войсках?
   – На флоте.
   – Он был младшим компаньоном в своей фирме?
   – Да.
   – Что он об этом думал?
   – А что он должен был думать? Он был очень доволен.
   – Сколько всего было компаньонов, миссис Норден?
   – Трое, включая моего мужа.
   – Ваш муж был единственным младшим компаньоном?
   – Да. Он был моложе остальных.
   – Он хорошо с ними ладил?
   – Очень хорошо. Он со всеми ладил. Я же вам сказала.
   – Значит, никаких недоразумений – ни с тем, ни с другим?
   – Никаких.
   – Какого рода делами они занимались?
   – Их контора бралась за любые дела.
   – И уголовные?
   – Иногда.
   – Вашему мужу случалось защищать преступников?
   – Да.
   – Сколько раз?
   – Три или четыре. Я сейчас не помню. Четыре, мне кажется, с тех пор как он поступил в эту контору.
   – Их оправдали или осудили?
   – Двоих его клиентов оправдали, а двоих осудили.
   – Где сейчас двое осужденных?
   – Конечно, в тюрьме.
   – Вы помните, как их звали?
   – Нет. Но Сэм, конечно, мог бы... Сэм Готлиб, один из компаньонов. Он должен это знать.
   – Ваш муж был родом из этого города?
   – Да. Он и учился здесь – в школе и на юридическом факультете.
   – Какого университета?
   – Рэмси.
   – Где вы познакомились?
   – Мы случайно встретились в зоопарке. Потом стали встречаться и поженились.
   – До или после войны?
   – Мы поженились в сорок девятом.
   – Вы уже были знакомы, когда он служил в армии?
   – Нет. Он пошел на флот, прервав учебу в университете. Сдал экзамены по праву уже после демобилизации и почти сразу начал работать. Когда я с ним познакомилась, у него уже была своя контора в Бестауне. У Готлиба и Грэхема он только три года.
   – А до этого у него была своя контора?
   – Нет. Он работал в нескольких.
   – Никаких неприятностей?
   – Никаких.
   – Там тоже были уголовные дела?
   – Да, но я не могу вспомнить...
   – Вы можете назвать эти конторы, миссис Норден?
   – Не думаете же вы в самом деле, что это один из его осужденных клиентов?
   – Мы не знаем, миссис Норден. Сейчас мы почти ничего не знаем. Мы ищем, и ищем очень упорно.
   – Я составлю вам список. Вы пойдете со мной? – Она остановилась на пороге похоронного бюро и сказала: – Извините меня. Я была не очень любезна. – Она помолчала и добавила: – Понимаете, я очень любила мужа.

Глава 5

   В понедельник тринадцатого апреля, через пять дней после первого убийства, Синтия Форрест явилась к Стиву Карелле. Она поднялась по широким низким ступеням комиссариата, прошла мимо зеленого шара с белыми цифрами “87” и вошла в вестибюль, где прочла надпись, предлагавшую изложить цель визита дежурному сержанту. Она объяснила сержанту Мерчисону, что хочет поговорить с детективом Стивеном Кареллой. Мерчисон спросил ее имя и велел подняться по лестнице. Она пошла в направлении, которое указывали стрелки с надписью “Дежурное помещение детективов”, поднялась по железной лестнице на третий этаж и очутилась в узком коридоре. Она пошла по этому коридору и наткнулась на мужчину в красной спортивной рубашке, прикованного наручниками к скамье, потом остановилась у деревянной перегородки и, встав на цыпочки, оглядела комнату. Заметив шедшего к ней Кареллу, Синтия не удержалась и помахала рукой.
   – Здравствуйте, мисс Форрест, – сказал Карелла, улыбаясь. – Заходите, заходите.
   Он открыл дверь и провел девушку в свой рабочий кабинет. На ней был белый джемпер и темно-серая юбка, длинные волосы цвета конопли были стянуты на затылке в конский хвост. Она положила книги и тетради на стол, села, закинув ногу на ногу, и натянула юбку на колени.
   – Хотите кофе? – спросил Карелла.
   – А можно?
   – Конечно. Мисколо! – крикнул он. – Принесешь два кофе?
   Из глубины секретарской с другого конца коридора до них донесся голос Мисколо:
   – Сейчас!
   Карелла улыбнулся девушке:
   – Чем могу служить, мисс Форрест?
   – Меня почти все зовут Синди, – ответила она.
   – Хорошо, пусть будет Синди. Итак, Синди?
   – Дело в том... Папу похоронили в субботу, вы знаете?
   – Да, я знаю.
   – Я прочитала в газетах, что еще одного человека убили. – Как вы думаете, это тот же самый?
   – Мы не знаем.
   – У вас еще нет никакой версии?
   – Мы ищем.
   – Я спросила моего преподавателя психологии. Видите ли, я посещаю педагогические курсы. Я у него спросила, что он думает об этих убийствах, – сказала Синди, на секунду замолчала, потом снова заговорила: – Это ведь убийца-снайпер, не так ли?
   – Может быть. Так что же вам сказал ваш преподаватель психологии?
   – Что он не так много знает о снайперах и даже не знает, изучали ли их вообще. Но у него есть несколько собственных соображений по этому поводу.
   – Да? И каких же?
   – Он считает, что снайперы очень похожи на любителей подглядывать.
   – Да что вы?
   – Да. Он сказал, что их динамические схемы почти идентичны.
   – Как это – “динамические схемы”?
   – Реакция на увиденный в детстве акт грехопадения.
   – Акт грехопадения?
   – Да.
   – А что это такое? – наивно спросил Карелла.
   Не моргнув глазом Синди ответила:
   – Сексуальные отношения между родителями.
   – А!
   – Мой преподаватель говорит, что подглядывают все дети, но стараются притвориться, что не смотрят. Снайпер – носитель видимого символа: обычно он пользуется оптическим прицелом, он смотрит, оставаясь невидимым, действует и не попадается.
   – Понятно, – произнес Карелла.
   – Мой преподаватель говорит, что такой человек действует в основном под сильным импульсом сексуальной агрессивности. Его поступок дает ему сексуальный стимул и даже сексуальное удовлетворение. – Синди посмотрела на Кареллу огромными голубыми глазами – детскими и наивными. – Что вы об этом думаете?
   – Я? Не знаю.
   – Разве у вас нет психологов? – спросила Синди.
   – Есть один.
   – Так почему вы не спросите у него, что он обо всем этом думает?
   – Все это хорошо для телевидения.
   – Значит, я ошибалась, думая, что современная полиция хочет докопаться до психологических мотивов, побуждающих преступников к действию. Мои соображения...
   – Бросьте, – сказал Карелла. – Вы слишком юны и милы, чтобы обижаться на старого дурня полицейского.
   – Я не юная и не милая, а вы не дурень, – возразила Синди.
   – Вам девятнадцать лет...
   – В июне будет двадцать.
   – И почему же вы не милая?
   – Потому что я слишком много видела и слышала.
   – Что, например?
   – Ничего, – сухо ответила она.
   – Но мне интересно, Синди.
   Синди собрала свои книги и прижала их к груди.
   – Мистер Карелла, не забывайте, что мы живем не во времена королевы Виктории.
   – Постараюсь. Но, может быть, вы все-таки объясните, что вы хотели всем этим сказать?
   – Я хотела сказать, что в наши дни большинство семнадцатилетних уже видели и слышали все, что можно видеть и слышать.
   – Ну и скучно же им, должно быть, – сказал Карелла. – А что вы делаете, когда вам исполняется восемнадцать или девятнадцать?
   – В девятнадцать, – ледяным тоном ответила Синди, – вы идете к полицейскому, который объявил вам о смерти вашего отца, в надежде рассказать ему кое о чем, чего он, может быть, не знает и что могло бы ему помочь. И вот тогда, как это всегда бывает с так называемыми взрослыми, вы осознаете, что вас даже не слушают. Это разочаровывает.
   – Сядьте, Синди. Что вы хотите мне рассказать о снайпере? Если, конечно, это был снайпер.
   – Тот, кто стреляет в людей с крыши, может быть только снайпером.
   – Необязательно.
   – Он убил уже двоих одним способом!
   – Если это он их убил...
   – В газетах пишут, что патроны были одинаковые.
   – Это может означать очень многое, а может и совершенно не иметь смысла.
   – Нет, серьезно, не будете же вы меня убеждать, что верите в простое совпадение?
   – Я лишь могу вам сказать, что мы рассматриваем все варианты. Сядьте, прошу вас, у меня от вас голова кружится.
   Синди резко села и снова бросила книги на стол. Хотя она и была девятнадцатилетней девушкой, которая все видела и слышала, в этот момент она выглядела просто девятнадцатилетней девушкой.
   – Хорошо, – сказала Синди. – Допустим, что моего отца и этого человека убил один и тот же тип; допустим, что это действительно снайпер. Тогда, мне кажется, вам следует рассмотреть, не действовал ли он по сексуальным причинам.
   – Мы не преминем это сделать.
   Синди вскочила и собрала свои книги.
   – Вы смеетесь надо мной, детектив Карелла, – гневно сказала она. – И это мне совсем не нравится!
   – Нет же, я вовсе не смеюсь над вами! Я все понял, что вы сказали. Неужели вы думаете, Синди, что мы никогда не имели дела с подобными типами?
   – Что?
   – Я вас спросил: неужели вы думаете, что полиция никогда не имела дела...
   – Ох!
   Синди снова села и положила книги на стол.
   – Мне и в голову не пришло. Простите меня.
   – Да ничего.
   – Нет, действительно, простите меня. Конечно. Вы конечно, должны видеть кучу всякого. Мне так стыдно.
   – Во всяком случае, Синди, я рад, что вы пришли поговорить со мной.
   – Правда? – быстро спросила она.
   – Нам не часто приходится видеть здесь симпатичных и умных ребят, а это оказывает хорошее влияние.
   – Хорошая девчонка с соседней улицы, да? – спросила Синди со странной улыбкой. Она встала, пожала Карелле руку, поблагодарила его и ушла.

* * *

   В женщине, которая брела по Калвер-авеню, не было ничего от хорошей девчонки с соседней улицы. Ей был сорок один год – выцветшие светлые волосы, слишком ярко накрашенные губы и щеки. На ней была черная юбка в обтяжку, которую она испачкала рисовой пудрой, когда красилась. Грудь ее, высоко задранную лифчиком, чрезмерно облегал довольно грязный белый пуловер. В руке у нее была черная кожаная сумочка. Она выглядела совсем как проститутка, и не без оснований...
   Денек выдался трудный. Она была проституткой и к тому же пьяницей. Она проснулась в шесть утра. Летучие мыши и крысы вытанцовывали сарабанду в ее грязной меблированной комнате с осыпающимся потолком, а увидев, что в бутылке, стоявшей рядом с кроватью, не осталось ни капли, она быстро оделась, тем более что под одеждой редко носила что-то кроме лифчика, и вышла на улицу. К полудню она набрала денег на бутылку дешевого виски; к часу дня бутылка была пуста. В четыре часа она проснулась, летучие мыши и крысы возобновили свой танец по комнате; бутылка у кровати была пуста. Она надела лифчик, пуловер, черную юбку и черные босоножки на высоком каблуке, напудрилась, ярко намазала губы и слишком ярко нарумянилась. Теперь она ходила взад и вперед по знакомому тротуару, на город мало-помалу спускались сумерки.
   У нее вошло в привычку ходить по этому тротуару каждый вечер, потому что на углу Калвер-авеню и Пятнадцатой Северной улицы был завод, рабочие которого кончали работу в половине шестого. Когда ей улыбалась удача, она подхватывала клиента, платившего ей четыре доллара за быстрое удовольствие, а при большой удаче парня удавалось заполучить на ночь, и он платил сумасшедшую цену – пятнадцать долларов в звонкой американской монете.
   В этот вечер она чувствовала себя в ударе. В этот вечер она смотрела на мужчин, группами выходивших из заводских ворот на углу улицы, и чувствовала, что скоро вытащит главный приз. Чуть-чуть удачи, и парню захочется немного выпить перед тем, как лечь в кровать. И кто знает, вдруг он безумно влюбится в нее. Какой-нибудь мастер или даже директор... с ума будет сходить по ее волосам, глазам и увезет ее с собой в огромный особняк в шикарном пригороде; у нее будет горничная, дворецкий, и любовью она будет заниматься только тогда, когда захочет... и... не смеши меня!
   Но все-таки... она чувствовала себя в ударе. Она все так же была уверена в удаче, когда пуля пробила ее верхнюю губу, разбила зуб, прорвала трахею и разворотила огромное выходное отверстие в затылке.
   Пуля расплющилась о кирпичную стену здания, возле которого она упала, убитая наповал.
   Пуля была от “Ремингтона-308”.

Глава 6

   Гарри Уолач жил или чаще всего бывал в одной компании с проституткой по имени Бланш Леттиджер, – той самой женщиной, которая была убита вечером тридцатого апреля. Полиции не составило труда найти его. Все знали дружка Бланш. Его забрали на следующее утро в бильярдной на Сорок первой Северной, привели в комиссариат, усадили и начали задавать вопросы. Он был высокого роста, хорошо одет, с седеющими висками и проницательными зелеными глазами. Он попросил у детективов разрешения закурить, зажег пятидесятицентовую сигару и, когда Карелла заговорил, преспокойно устроился поудобнее на стуле, снисходительно улыбаясь.
   – Чем ты зарабатываешь на жизнь, Уолач?
   – Биржа.
   – И во что помещаешь капитал? – спросил Мейер.
   – Акции, недвижимость... Все в таком духе.
   – Какая сегодня котировка у Эй-Ти-Ти? – спросил Карелла.
   – У меня нет этих акций.
   – А какие есть?
   – Так сразу и не вспомню.
   – А маклер у тебя есть?
   – Да.
   – Его имя?
   – Он сейчас в Майами, отдыхает.
   – Тебя не спрашивают, где он. Тебя спрашивают, как его зовут.
   – Дейв.
   – Дейв, а дальше?
   – Дейв Миллас.
   – Где он остановился в Майами?
   – Не имею ни малейшего представления.
   – Хорошо, Уолач, – сказал Мейер. – Что ты знаешь об этой женщине – Бланш Леттиджер?
   – Бланш... как?
   – Хочешь нас поводить за нос? А, Уолач? Так, что ли?
   – Нет, уверяю вас, это имя мне незнакомо.
   – Неужели! Бланш Леттиджер. Ты живешь вместе с ней на Калвер-авеню, в квартире шесть “б”, снятой на имя Фрэнка Уолача, и живешь ты там уже полтора года. Теперь это имя тебе что-нибудь говорит?
   – Не знаю, о чем это вы.
   – Стив, может, это он ее пришил?
   – Начинаю думать, что так.
   – О чем вы говорите? – спросил Уолач, которого все эти разговоры, по-видимому, оставляли равнодушным:
   – Зачем ты пытаешься нас провести, Уолач? Думаешь, мы интересуемся таким дешевым сутенером, как ты?
   – Не понимаю, о чем вы говорите, – с достоинством произнес Уолач.
   – Нет? А как ты сам называешь свое ремесло?
   – Не так, как вы.
   – Как это мило, – сказал Мейер, – он не хочет пачкать свой хорошенький ротик сердечком такими словами, как “поганый сутенер”. Послушай, Уолач, ты нам надоел. Если хочешь, чтобы мы тебе это дело навесили, не беспокойся – нет ничего легче. Подумай лучше о своем здоровье. Все, что нам от тебя нужно, – это сведения об этой бабе.
   – Какой?
   – Ах ты сволочь! Той, которую вчера убили. Да ты человек или нет, дерьмо поганое?!
   – Я не знаю никакой такой женщины, – упорно стоял на своем Уолач. – И убийство вы мне не навесите. Знаем мы вас! Ищете фраера, да я не из таких!
   – Мы не ищем фраера, – сказал Карелла, – но раз уж ты об этом заговорил, то в принципе это неплохая идея. Как ты думаешь, Мейер?
   – Почему бы и нет? – ответил Мейер. – Почему бы и не он? Мы тебе так навесим, что потащишь как миленький. Где ты был вчера вечером, Уолач?
   – Вчера вечером? В котором часу? – спросил Уолач, не теряя спокойствия и попыхивая сигарой.
   – Когда была убита эта женщина.
   – В котором часу и какая женщина?
   – Около половины шестого. Где ты был?
   – Я обедал.
   – Так поздно?
   – Я поздно обедаю.
   – Где?
   – У “Ремблера”.
   – Где это?
   – В городе.
   – Где в городе? Послушай, Уолач, если тебе хочется, чтобы мы с тобой по-другому поговорили, то так оно и будет.
   – Валяйте, доставайте дубинки, – сказал Уолач спокойно.
   – Мейер, – сказал Карелла, – достань дубинку.
   Мейер пересек комнату, открыл ящик стола, вытащил оттуда шестидесятисантиметровую дубинку и, постукивая ею по руке, вернулся к Уолачу, спокойно наблюдавшему за ним. Все сохраняли полную невозмутимость.
   – Ты этого хочешь, Уолач? – спросил Мейер.
   – Вы, может, думаете, что напугали меня? – спросил Уолач.
   – С кем ты обедал?
   – Один.
   – Дубинка не нужна, Мейер. Он сам себя загнал в ловушку.
   – Это только ты так думаешь, приятель. Хозяин узнает меня.
   – Может быть, удастся заставить его передумать? – заметил Карелла. – Не забывай, мы ищем фраера. Ты что же, думаешь, что какой-то трактирщик нам помешает?
   – Он подтвердит, что я там был, – сказал Уолач, но в его голосе уже не было прежней уверенности.
   – Честное слово, я на это надеюсь, – сказал Карелла. – А пока суд да дело, мы тебя задержим и предъявим обвинение в убийстве, Уолач. Мы не скажем сразу, что ты сутенер. Прибережем до суда. На присяжных это производит чертовски сильное впечатление.
   – Послушайте, – сказал Уолач.
   – Да?
   – Что вы от меня хотите? Я ее не убивал, и вы это знаете.
   – Тогда кто ее убил?
   – Какого черта! Откуда я знаю?
   – Ты ее знаешь?
   – Конечно, я ее знаю. Как же иначе?
   – А говорил, что нет.
   – Уж и пошутить нельзя! Я ведь не знал, что все так серьезно. К чему такой шум?
   – Как давно ты ее знаешь?
   – Около двух лет.
   – Она уже тогда была проституткой?
   – Вы все-таки хотите меня впутать? Откуда я знаю, чем она занималась? Я зарабатываю на жизнь, понемногу играя на бирже. Я жил с ней, вот и все. А чем уж она занималась, это ее дело.
   – Ты что, не знал, что она девка?
   – Нет.
   – Уолач, – сказал Карелла, – тебя возьмут под стражу и предъявят обвинение в убийстве, потому что ты врешь, и на это очень противно смотреть. Так что, за неимением лучшего, удовлетворимся тобой. Ты этого хочешь, Уолач? Или ты все выложишь начистоту, и в этом случае будем считать, что ты честный гражданин, а если и занимаешься сутенерством в свободное время, то это так, случайно. Что скажешь?
   Уолач долго молчал, потом произнес:
   – Она уже была проституткой, когда мы познакомились.
   – Два года назад?
   – Да, два.
   – Когда ты ее видел в последний раз?
   – Позавчера ночью я домой не возвращался. И вчера меня там не было. Днем я ее не видел.
   – В котором часу ты ушел из дома накануне?
   – Около восьми.
   – Куда ты пошел?
   – В город. На Риверхед.
   – Для чего?
   Уолач вздохнул:
   – Сыграли партию в картишки. Вас это устраивает?