МакБейн Эд. Они должны умереть

   - Мирандо - это самая большая величина, которая когда-либо жила в этом районе. - Он повернулся к Зипу. - Ты только посмотри на это ничтожество. Он не знает Мирандо!
   Зип покачал головой. Он не отрывал взгляда от окон второго этажа, силясь разглядеть что-либо. Но ничего не было видно.
   - Когда он здесь жил, - продолжал Кух объяснять Папа, - все стояли на ушах. Вот как было.
   - Даже в том районе, где я жил раньше, все знали о нем, - произнес Зип, не отводя глаз от окон. - Он был однажды у нас и я его видел. Он ехал на большом желтом кадиллаке.
   - Без дураков? - спросил Кух.
   - Правда, я видел его собственными глазами. С ним была одна блондинка. Вы бы только видели ее. Она сидела с ним рядом, пьяная в стельку. Это было до того, как его дела пошатнулись. С тех пор он резко изменился.
   - На кадиллаке, говоришь? Эх, были бы у меня колеса, - мечтательно произнес Кух. - Зип, подари мне машину. Я найду ей применение.
   - Ты бы лучше видел, как он ходит, - продолжал Зип, сделав шаг в сторону и подражая Мирандо. - Это хладнокровная походка, как будто он властелин мира. Пепе ходит с высоко поднятой головой. Он не боится никого и ничего.
   - А эта последняя история, которая произошла с ним в Риверхеде? - начал Кух. - Целая дюжина полицейских не посмела тронуть его, когда он выходил из дома.
   - Его никто никогда не тронет, - сказал Зип.
   - Когда он здесь жил, ты еще не приехал сюда, Зип. Знаешь, он свой парень в доску. С первого взгляда можно подумать, что он большая шишка и что мы для него ничтожество. Но клянусь, он всегда хорошо относится к нам. Часто давал нам по пять центов. А истории? Боже, можно сойти с ума, какие он рассказывал нам истории. И все о том, что с ним происходило. Не тот вздор, какой рассказывают тебе.
   - Я понял, - произнес Зип. - Если этот старик еще раз начнет нести всякую чушь об этом острове, я за себя не ручаюсь. Кому нужны эти дурацкие обычаи на его острове? Кому нужно это гостеприимство, этот солнечный свет или этот труп, перед которым все закрывают двери? Только здесь человек может почувствовать себя человеком. Только здесь он может жить.
   - Бьюсь об заклад, Пепе знает, как жить.
   - Может быть, это так, а может и нет. Что он точно знает, так это то, как вам заговаривать зубы. Эй, посмотрите туда!
   - Куда? - спросил Кух.
   - Вон туда.
   Двое полицейских с оружием наготове осторожно вошли в дом.
   - Скоро начнется, - сказал Зип, стараясь разглядеть через головы людей все происходящее. - Кух, нам нужно на что-то забраться, иначе мы ничего не увидим.
   - А как насчет нашего основного дела? - спросил Кух.
   Обернувшись, Зип с любопытством посмотрел туда, где за стойкой сидел Джефф.
   - Моряк! Забудь это. Мы испугали его до смерти.
   - Я говорю про Альфи, - прошептал Кух.
   Казалось, на какое-то мгновение Зип забыл о том, что заставляло его не спать по ночам, что руководило им этим утром, когда, встав с кровати, он прокручивал в голове все детали. Казалось, произнесенное вслух имя "Альфи" ему ничего не говорит, и его лицо выразило удивление. Но затем, как бы прервав мысли о чем-то приятном, о чем-то таком, над чем не надо ломать голову, он спросил:
   - Что, Альфи?
   - Мы назначили время, ты разве забыл?
   - Разумеется, я помню, - сердито произнес Зип. - Но как, скажи на милость, мы проберемся к церкви? Квартал заблокирован. Кроме того, мальчишки с оружием - на другом конце улицы.
   - Может быть, сделаем так, - предложил Сиксто. - Мы...
   - Заткнись, Сиксто, - процедил Зип. - И откуда берутся такие простофили?
   Папа рассмеялся:
   - Сиксто - простофиля, - передразнил он.
   Задумчиво осмотревшись кругом, Кух произнес:
   - Зип, я могу пробраться к ребятам и принести оружие.
   Подобно магнату, не желающему отвлекаться по пустякам и вдаваться в ненужные подробности, Зип ответил:
   - Ну хорошо. Беги, добудь оружие и принеси его сюда.
   Он вновь остановился взглядом на окнах второго этажа.
   - Интересно, сколько оружия у Мирандо?
   - Говорят, что он забрал все револьверы у полицейских и...
   - О, было бы чудовищно, несправедливо вернуть им все это. Кух, вперед! А мы пойдем.
   - Куда? - спросил Сиксто.
   - Поищем то, на что можно встать. Здесь валяется миллион коробок.
   Вдруг в доме прогремели выстрелы. Короткие залпы прокатились эхом далекого грома. Толпа напряженно замерла. Над улицей нависло молчание, неожиданно прерванное пронзительным криком женщины. И вслед за этим воздух наполнился многоголосым хором. От входной двери здания шлейфом потянулся дым, на мгновение зависший в воздухе и заставивший толпу вновь погрузиться в молчание. Казалось, что люди, находящиеся здесь, присутствуют на торжестве по случаю провозглашения нового Папы Римского на площади Святого Петра возле Сикстинской капеллы, откуда вот-вот должен появиться дым, возвещающий об этом. И хотя сейчас все видели дым, никто не мог назвать имя нового Папы, поэтому все молчаливо ждали.
   Вдруг из дома раздался громкий возглас: "Лейтенант, лейтенант!"
   Глава 9
   Полицейские на крышах и на пожарных лестницах, полицейские, свисающие из открытых окон и примостившиеся за перилами, полицейские, похожие на стадо обезьян в гимнастическом зале, готовые выполнить любой акробатический номер. Сказать, что Пепе Мирандо был окружен, - значит ничего не сказать. Обращенные фасадом к "Ла Галлина", два здания были забиты полицейскими всех мастей, чинов и рангов. Эти стойкие защитники мира и правопорядка держали наготове заряженные револьверы. В их арсенале имелось и более грозное оружие, с которым можно было пойти на штурм Сталинграда: винтовки с оптическим прицелом, ручные гранаты, противогазы, слезоточивый газ и даже огнемет.
   Осада не была ограничена только этими двумя домами. Полиция также оцепила и соседний квартал, включая здания, окна которых выходили на противоположную сторону дома, где, как загнанный в ловушку зверь, притаился Мирандо. На ветру развевалось чистое белое белье. Полицейские в полной готовности внимательно всматривались вдаль, стараясь разглядеть что-либо сквозь развевающиеся трусы и бюстгальтеры. Полицейские - перед входом в здание, полицейские - с обратной стороны здания, полицейские - на крыше здания, готовые в любую минуту атаковать Мирандо сверху.
   Соседние крыши тоже не пустовали, они были заполнены любопытными. Как толпа зевак приходит в цирк поглазеть на безрассудного смельчака, отважившегося нырнуть в лужу с высоты восемьсот футов, так и им не терпелось узнать, может ли Мирандо нырнуть на асфальт и, если да, то что из этого выйдет. Для многих из них он был просто бунтовщик и неудачник. Сознательно или нет, но они одобряли его. Им хотелось, чтобы он одолел эту грозную армию людей в голубом, выбрался из этого проклятого дома, поприветствовал женщин, приподняв шляпу и послав им воздушный поцелуй, а затем умчался за линию горизонта. Наверное, все знали, каков будет конец; наверное, все понимали, что один-единственный человек, какой бы храбростью и ловкостью он ни обладал, не может противостоять этой силе, направленной против него. Но многие питали надежду, что однажды, всего лишь однажды, повстанец победит, революция свергнет отжившую династию, а анархист бросит бомбу и скроется.
   Между многими, стоявшими здесь, и скрывающимся человеком в здании, несомненно, имелась духовная связь. Связь была более чем странной, ведь все они знали, что Мирандо - преступник. По всей вероятности, никто бы из них никогда не пригласил его в свой дом. Это был опасный человек: вор и убийца. Но он был испанцем.
   И как раньше они гордились работами Пабло Пикассо, так сейчас в них проснулась странная гордость за Мирандо, который, наделав столько шума, был в центре внимания. Для них едва ли существовала грань между славой и бесчестием. Но что бы ни совершил Мирандо, он был знаменитостью, и это была такая знаменитость, которую все знали по имени. Одни пришли сюда только ради любопытства. Человек в ловушке. Другие хотели, чтобы он выбрался из этой ловушки. Это была игра в бейсбол. Здесь не было ни плохих, ни хороших игроков, лишь две команды, соревнующиеся между собой.
   В какой-то момент команда, болевшая за Мирандо, казалось, вышла вперед. После крика: "Лейтенант, лейтенант!", раздавшегося из вестибюля здания, появился человек, к которому относились эти слова. Это был сержант, который, тяжело ступая, волок полицейского, положив его руку себе на плечо. Полицейский был ранен. Кровь на его голубой рубашке хорошо была видна даже тем, кто стоял на краю крыши. Сержант выволок его на улицу и положил около машины. Сидевший в машине полицейский быстро вызвал по микрофону "Скорую помощь". На все происходящее толпа смотрела глазами пророка. Да, события развиваются интересно, но всем ясно, что этот незначительный инцидент никак не повлияет на финал истории. Мирандо ранил одного полицейского. Скучать не приходится. Но фейерверк еще впереди, и все терпеливо ожидали его. Редко, когда в году празднуются два Дня независимости.
   Стоя около раненого полицейского и ужасно потея, лейтенант Бернс спросил:
   - Сержант, куда его ранили?
   - В плечо, сэр, - ответил сержант. Он замолчал, переводя дыхание.
   Это был крепкий высокий человек с седеющими волосами. Форма была ему немного тесновата, но он не хотел покупать новую, потому что в следующем году собирался увольняться. Когда за рабочую одежду вы выкладываете из собственного кармана, то обязательно все тщательно взвесите. "Сэр, надо было слышать Мирандо, - задыхаясь, произнес он. - Наверняка все женщины убежали из дома. Матерился на испанском и стрелял в дверь. Он сделал шесть выстрелов. Двумя из них ранил Кассиди".
   Бернс еще раз взглянул на раненого.
   - Мы вызвали "Скорую помощь". Побудьте, сержант, с ним и проследите, чтобы ему не стало хуже.
   - Извините, - эти слова относились к высокому худощавому голубоглазому мужчине, стоявшему по ту сторону баррикады. На нем был светло-коричневый костюм и соломенная шляпа. - Как я понял, сержант сказал...
   - Кто вы такой? - сердито спросил Бернс.
   - Репортер. Работаю в городской вечерней газете. Я нечаянно услышал...
   - Мне знакомо ваше издание, - сухо ответил Бернс.
   - Как я понял, сержант сказал...
   - К сожалению, мистер, я занят, - ответил Бернс.
   Он обошел машину и взял микрофон.
   - Шустрый парень, этот твой земляк, - обратился Паркер к Эрнандесу. На два дюйма ниже - и Кассиди был бы мертв.
   - Стрелял не я, а Мирандо, - произнес Эрнандес.
   - А кто обвиняет тебя? В каждой нации есть свои уроды, не так ли?
   - Оставь, Паркер.
   - Никто и не судит о пуэрториканцах по такому подонку, как Мирандо. Но, ради бога, взгляни на себя. Кто ты есть? Детектив третьего класса. Надо иметь большую силу воли, если делать то, что делаешь ты. Подумай обо всех своих земляках, которых ты упрятал за решетку.
   - Это моя работа, Паркер.
   - Никто не спорит. Ты примерный полицейский, Эрнандес. Тебя, конечно, мало волнует, что в участке то и дело звучит испанская речь. - Он, довольный, захихикал. - Кто защитит нас, простых смертных, от твоих несправедливых нападок? Ты идешь прямо, не сворачивая с дороги, и однажды станешь верховным комиссаром. И тогда твой отец повесит другой портрет в своей кондитерской.
   - Почему ты всегда подкалываешь меня, Паркер?
   - Кто? Я?
   - Почему?
   - Я никого не подкалываю, - невинно ответил Паркер. - Просто у меня своя работа, как и у тебя.
   - Ив чем же она заключается?
   - Расчищать улицы. Я тот же дворник, но только с ружьем. Ведь в этом заключается работа полицейского, не так ли?
   - Не только в этом.
   - Вот как. Может быть, ты думаешь я должен здороваться за руку с каждым наркоманом? Когда-то примерно так и было. Когда-то я сочувствовал людям.
   - Охотно верю.
   - Если ты мне не веришь, спроси у старожилов в участке. Но я изменился с тех пор. Жизнь преподнесла свои уроки.
   - Какие?
   - Неважно, - произнес Паркер и отвернулся.
   Он отворачивался уже давно, а если быть точным - четырнадцать долгих лет. Он отворачивался от своего дома как полицейский и как человек, прощая себе все и ссылаясь на то, что когда-то он сочувствовал людям, но с тех пор усвоил урок. Но в логике его рассуждений была небольшая неточность. Дело в том, что Энди Паркер никогда в жизни не сочувствовал никому. Не в его натуре было проявлять симпатию к живому человеку. Вероятно, он просто имел в виду, что когда-то давно у него были более тесные отношения со своими коллегами по участку, чем сейчас.
   Надо отдать должное, однажды Паркеру почти удалось с совершенно иной точки зрения подойти к разрешению сложной задачи, связанной с законом и порядком. Будучи полицейским, он был довольно терпим и снисходителен к тем, кто совершал незначительное правонарушение, ограничивался ударом дубинки и предупреждением. Он пришел к выводу, что на этом участке совершаются слишком тяжкие преступления, чтобы наказывать приличных людей за мелкие нарушения. Он понял тогда, что закон можно толковать по-разному, прежде чем дело дойдет до суда. Ему стало понятно, что всю эту судебную машину замыкал судья без мантии - патрульный полицейский. Прокручивая в голове десятки вариантов, он все больше склонялся к мысли, что мелким правонарушителям нужно дать последний шанс. В то же время он чувствовал, что с закоренелыми ворами необходимо действовать твердо и бескомпромиссно. Он считал себя хорошим полицейским.
   Однажды один хороший полицейский, а это был Энди Паркер, патрулировал по городу, как вдруг его окликнул хозяин галантереи. Он тянул за руку молодого парня, который ухитрился стянуть рулон шелковой материи. Паркер допросил хозяина, допросил парня и, надев судейскую мантию, произнес: "Не будем заводить на молодого человека дело. Давайте постараемся забыть всю эту историю". Но владелец галантереи не был склонен все забыть и простить, так как парень уже сумел передать рулон своему сообщнику, который успел скрыться. Но Паркеру хотелось, чтобы все было по справедливости. В конце концов дело, казалось, удалось уладить, и обе стороны пришли к согласию.
   В тот же вечер Паркер скинул с себя мантию судьи и, облачившись в обычную одежду, решил зайти в соседний бар. Он выпил пива, затем кое-что покрепче и опять пива, и опять кое-что покрепче. К тому времени, как он собрался выходить из бара, ему хотелось обнять весь мир. Это было в последний раз в его жизни, когда он был готов осчастливить всех людей.
   По пути к подземному переходу на него напали трое, не дав ему возможности вынуть револьвер. Его избили до полусмерти. Он лежал на тротуаре в луже крови, а когда к нему вернулось сознание, начал размышлять, за что его избили и кто это мог сделать. Вывод напрашивался только один: его избили друзья владельца магазина за то, что он не стал возбуждать дело против парней, которые украли шелк.
   Он так и не узнал, кто же чуть не убил его в эту пустынную осеннюю ночь. Скорее всего это были друзья хозяина; а может быть, это сделал один из сотен людей, ненавидящий Паркера даже в дни его всеобъемлющей любви к людям. В конце концов совсем неважно, кто обошелся с ним так зверски.
   Для себя Энди Паркер сделал несколько выводов.
   Первое, что он понял, это то, что очень плохо, когда тебя бьют. Это только в кино драка сопровождается борьбой. Там тот, кого бьют, становится прямо-таки беспощадным дьяволом, которому удается прикончить дюжину противников перед тем, как его изрядно поколотят. Затем он поднимается, качает головой, вытирает с губ тонкую струйку крови, отряхивает одежду и делает такой прищур глаз, что зрители долго теряются в догадках. В реальной жизни, когда тебя бьют, редко приходится пускать в ход кулаки. Те, кто измывался над Паркером той осенней ночью, были такие же крепкие ребята, как и он сам. Вооруженные палками из ракитника, они едва не вытрясли из него душу. Его еще долго били после того, как он потерял сознание. Жизнь едва теплилась в нем, и он чуть не покинул эту бренную землю. Вообще-то в жизни ему никогда не нравились эксперименты, особенно когда подопытным был он сам. И поэтому первое, что он усвоил, было то, что больше никогда, никогда в жизни он не будет битым. Он заучил это так, как юноша заучивает катехизис: "Никто никогда в жизни меня больше не изобьет".
   А для того, чтобы быть уверенным, что тебя больше не изобьют, ты сначала должен ударить, и уж потом задавать вопросы. А перед невиновными можно после извиниться.
   Что касается своего отношения к работе полицейского, то Паркер, по его мнению, был слишком снисходительным и терпеливым. И это второе, что он хорошо усвоил. С того самого злополучного дня Паркер решил привлекать к ответственности и тех, кто имел неосторожность плюнуть на тротуар. Любопытно отметить, что, по сравнению со всеми остальными полицейскими, он доставлял в участок самое большое количество пьяных, бродяг и просто невиновных. В своих собственных глазах Паркер перестал быть мировым парнем. Это был упрямый и подлый сукин сын, и он об этом прекрасно знал. Ну, а если он вам чем-то не нравился, тем хуже для вас. Паркер хотел быть впереди, и он знал, как это делается.
   "Никто и никогда в жизни меня больше не изобьет, - твердит он себе. Никогда в жизни я больше не буду битым".
   * * *
   На углу кафе Джефф Талбот вытирал носовым платком кровь с лица, сочившуюся из раны. Кровь попала на воротник его матросской рубашки, и он уже собрался замыть его. Стоявший за стойкой Луис был более озабочен физическим состоянием моряка, чем происходящим на улице. С беспокойством, почти как отец, осматривал он моряка.
   - С тобой все в порядке? - спросил он.
   - Все нормально, - ответил Джефф. - Что нужно было этому парню?
   - Зипу?
   - Его так зовут? Да, ему.
   - Не знаю.
   - Чем я помешал ему? Я не влезал в его дела.
   - Его дела - вмешиваться в дела других. Он плохо кончит. Так же, как и Мирандо.
   - Не могу понять, зачем он ищет приключений на свою голову. Он слишком горяч.
   Луис пожал плечами:
   - Не более, чем остальные.
   - Говорят, испанцы очень горячие, не так ли?
   - Некоторые - да, некоторые - нет, - Луис опять пожал плечами.
   - У нас во Флетчере нет ни одного испанца, представляешь? - произнес Джефф с каким-то удивлением. - В жизни не видел ни одного испанца до сегодняшнего дня, как тебе это нравится?
   - А я не видел ни одного человека из Флетчера до сегодняшнего дня, ответил Луис.
   - Что я хочу понять... - Джефф замолчал, глядя на свой окровавленный платок. Взглянув на Луиса, произнес: - С тобой, кажется, все в порядке?
   - Все в порядке.
   - Я хотел сказать... ведь ты его не любишь. - Джефф опять сделал паузу. - Этот Мирандо тоже испанец?
   - Si.
   Ничего не сказав, Джефф кивнул головой и задумался.
   - Если ты будешь рассуждать таким образом, моряк, то сделаешь большую ошибку.
   - Каким образом?
   - Сам знаешь каким. Ты мыслишь очень примитивно.
   - Это мое личное дело, Луис. Я должен знать. Это не ради развлечения. Это важно для меня.
   - Почему это так важно?
   - Потому что... - взглянув на висевшие настенные часы, он подумал, захочет ли Чайна встретиться с ним и хочется ли ему снова увидеть ее. Затем, нахмурившись, произнес: - Просто для меня это важно, вот и все.
   Глава 10
   Кажется, все были готовы к тому, что их ожидало впереди. Была готова полиция. Она заполонила улицы, дворы и крыши домов. Были готовы зрители к предстоящему спектаклю. Зип и Сиксто добыли деревянный ящик и поставили его недалеко от заграждения; они были готовы тоже. И даже лейтенант Бернс, казалось, был сейчас готов. Ему, вероятно, было известно, что вверенные ему силы были расположены именно так, как этого хотел он. В руке лейтенант Бернс держал большой неуклюжий мегафон. Сделав несколько шагов вперед, он поднес этот громоздкий аппарат ко рту, дунул в него, чтобы проверить громкость, и затем произнес:
   - Мирандо? Пепе Мирандо? Ты слышишь меня?
   Его голос эхом отозвался на притихшей улице. Все с нетерпением ожидали, что же скажет Мирандо, но ответа не последовало.
   - Ты меня слышишь? - повторил Бернс громко. И опять тишина. Казалось, толпа замерла, затаив дыхание. - Я знаю, что ты слышишь меня, так послушай, что я тебе скажу. Мы заблокировали эту и соседнюю улицу. Наши люди повсюду в окнах, на крышах прилегающих домов. Ты окружен, Мирандо. Слышишь?
   Забравшись на деревянный помост, Зип и Сиксто старались ничего не оставить без внимания.
   - Это наш ящик, зарубите все себе на носу, - произнес Зип. - Он предназначен только для "Латинских кардиналов". И я не позволю никому вставать на него.
   - Ну так как, Мирандо? - продолжал Бернс. - Или ты выходишь, или мы сами войдем к тебе?
   - Почему он молчит? - сгорая от нетерпения, Зип посмотрел на окна второго этажа, поднес ко рту ладони, сложив их так, чтобы прозвучало громче, и крикнул: - Ответь им, Пепе!
   - Если начнется стрельба, - звучал голос Бернса в мегафоне, - можно ранить людей на улице. Так как, ты выходишь?
   И опять продолжительное молчание. Набравшись терпения, Бернс ждал.
   - Ну хорошо, - опять начал он. - Если ты... - Но тут из окна на втором этаже раздался голос. Звучал только один голос, его обладатель так и не появился. Казалось, голос возник из ниоткуда. Это был громкий крик, прервавший слова лейтенанта.
   - Кого я подстрелил?
   - Это Пепе, - обрадовано закричал Зип, и тут в толпе раздался такой крик, как будто с гор сошла лавина. - Это Пепе, Пепе, Пепе. Это Пепе, Пепе!
   - Ты попал в полицейского, - сказал Бернс.
   - Я убил его? - прокричал Мирандо, оставаясь все еще человеком-невидимкой.
   - Нет.
   - Это ложь. Я убил его.
   - Ты ранил его в плечо. Так ты выходишь?
   - Я убил его? Он мертв?
   - Пусть они попробуют схватить тебя, Пепе! - крикнул Зип.
   - Мирандо, хватит играть в прятки. Если ты сдаешься...
   В воздухе появился новый звук. Доносившиеся из мегафона слова прервал оглушительный вой сирены.
   - Что это? - закричал Мирандо.
   - "Скорая". Так каков будет твой ответ, Мирандо?
   - Он не имел никакого права даже пытаться убить меня. Он должен был умереть. Я должен был его застрелить.
   - Но ты не застрелил его. Так что ты скажешь? Да или нет? Ты сдаешься?
   - Нет! - вдруг злобно прокричал Мирандо. - Думаете, имеете дело с дешевым подонком? Я - Пепе Мирандо! Слышите? Если я вам нужен - входите и берите меня.
   - Молодец, Пепе! - завопил Зип, ткнув Сиксто в ребро. Вдруг вся улица взорвалась криками одобрения.
   - Да здравствует Пепе!
   - Браво, Пепе!
   - Покажи им, Пепе!
   - Тихо! - закричал Бернс. - Всем замолчать! - Полицейские быстро пробрались к толпе и на улице стало вдруг тихо. Но на крышах все еще раздавались возгласы одобрения и солидарности с загнанным в ловушку бандитом. Бернс терпеливо ждал, когда все успокоятся. Поднеся ко рту мегафон, он произнес:
   - Ну, хватит болтать, Мирандо. Мы начинаем.
   - Давно бы вам пора начать, трусливые псы, - крикнул Мирандо. Вдруг в одном из окон промелькнула тень, а за ней появился и сам ее обладатель убийца Пепе Мирандо. Это был низкорослый, крепкий человек в майке, с отросшей за три дня бородой, губы которого были искривлены в злой усмешке. В каждой руке у него было по пистолету. Он запрокинул голову, а затем быстрым резким движением наклонился вперед, сплюнув на улицу. И вдруг открыл сплошной, беспрерывный огонь, как бы стараясь доказать, что главнокомандующий здесь он - Пепе Мирандо.
   По приказу Бернса с крыш грянул оглушительный залп, и весь этот воскресный летний день рассыпался на мелкие кусочки, словно хрусталь. Сверху беспрерывно стреляли, и Бернс спрятался за колонной машин.
   В это время в толпе началась паника. Женщины оглушительно визжали, а мужчины, наклонив головы, старались укрыться за стоящими впереди. Бернс опять махнул рукой, и стрельба прекратилась. Мирандо в окне уже не было.
   Вокруг Бернса собрались Карелла, Паркер и Эрнандес.
   - О'кей. Будем брать, - произнес Бернс. - Сейчас на карту поставлено все. - Сделав паузу, он посмотрел на окруживших его мужчин: - Стив, капитан Фрик уже на месте?
   - Да, он был где-то здесь.
   - Найдите его. Я хочу, чтобы все было наверняка.
   * * *
   Фредерик Блок направлялся домой, когда вдруг очутился в самой середине уличной пробки. Он терпеть не мог уличные пробки, особенно в выходные дни. Съездив в свою контору, расположенную в южной части города, он забрал большую коробку иголок, которые нужно было срочно доставить на фабрику в Риверхеде. Доставкой занимался он сам, охотно повторяя своим клиентам: "Имейте дело с "Блок Индастрис" - и вас быстро и качественно обслужат". Сейчас он выбрал знакомый ему, самый короткий путь: от Риверхеда до Калм-Пойнт-бридж. Этот маршрут пролегал через центр Айсолы и 87-й полицейский участок. И вот сегодня, в воскресный день, вместо того, чтобы загорать на пляже, он сидит и потеет в машине, застряв в проклятой автомобильной пробке. Блок был жирным мужчиной, но не из тех, кто старается скрыть свои размеры, играя словами "тучный" или "полный". Он был просто ж-и-р-н-ы-й. А будучи жирным, Блок очень сильно потел. А так как он очень сильно потел (Блок прекрасно знал, что такие, как он, не покрываются испариной, а потеют), то мысль быть замурованным в самом центре Айсолы в такой день, как сегодня, не вдохновляла его.
   Он сколько мог с затаенной злобой терпел жару. Затем, выйдя из машины, попытался узнать причину задержки. Насколько он мог видеть, никакого происшествия, служившего причиной остановки, не было. Блок всегда выходил из терпения, когда на дороге что-то случалось. Во-первых, опытный водитель никогда не попадет в аварию. Во-вторых, если поврежденная машина не преграждает дорогу, все движение все равно замедляется до черепашьей скорости, так как каждый водитель считает своим долгом все внимательно рассмотреть, а также оценить степень ущерба.