– Вы знаете, что произошло в вашей квартире, пока вы отсутствовали? – поинтересовался Хейз.
– Знаю только, что произошел взрыв.
– А вы знаете, кто был у вас, когда это произошло?
– Парня знаю, а девчонку нет.
– Что за парень?
– Томми Барлоу.
– Это его полное имя? – Хейз переспросил и начал записывать.
– Да, Томас Барлоу.
– А его адрес?
– Он живет с братом. Где-то в Риверхеде. Я не знаю точно.
– А на какой улице?
– Не имею представления. Никогда у него не был.
– Откуда вы его знаете, мистер Хеслер?
– Мы вместе работаем.
– Где именно?
– В фотоателье «Одинокая звезда».
– Оно в этом городе?
– Да, это в Северной части, квартал четыреста семнадцать, дом четыреста семь, – Хеслер сделал паузу, затем продолжал. – Может быть, вас смущает название «Одинокая звезда»? Парень из Техаса открыл это предприятие.
– Понятно. И как давно вы там работаете, мистер Хеслер?
– Шесть лет.
– И все это время вы знали Томаса Барлоу?
– Нет, сэр. Томми работал здесь не больше двух лет.
– И вы были хорошими друзьями?
– Очень хорошими.
– Он женат?
– Нет же. Я вам уже говорил, что он живет с братом. Он у него калека. Я его как-то раз встретил. Ходит с палкой.
– Вы знаете его имя?
– Вроде бы, подождите минутку... Энди? Или нет... Минуточку! Анжело? Что-то в этом роде. Или... Амос! Да, Амос. Амос Барлоу! Точно.
– Ну хорошо, мистер Хеслер. Так что же, все-таки, Томми Барлоу делал в вашей квартире?
Хеслер двусмысленно усмехнулся.
– Ну а что он, по-вашему, мог там делать?
– Я хотел сказать...
– Его нашли с голой девицей. Что же он еще мог делать?
– Я хотел спросить, как он там оказался, мистер Хеслер?
– Ах, это. Он попросил у меня ключ. Он знал, что я уезжаю, и попросил разрешения воспользоваться квартирой. Ну я и дал ему ключ. А почему бы и нет? Что в этом плохого?
– Вы знали, что он встречается с замужней женщиной?
– Нет.
– А вы вообще-то знали, что он собирается встретиться там с женщиной?
– Догадывался.
– Он вам что-нибудь говорил?
– Нет. Но для чего же еще ему мог понадобиться ключ?
– И вы говорите, что были хорошими друзьями?
– Конечно. Вместе не раз в крикет играли. Он мне помогал с фильмами.
– С фильмами?
– Да, я помешан на кинофильмах. Видите ли, там, где я работаю, не проявляют кинопленки. Это делает «Кодак» и другие фирмы. А у нас проявляют и печатают только обыкновенные фотопленки: черно-белые и цветные, но не кинопленки. А у меня это хобби – снимать фильмы. Я всегда снимаю картины, печатаю, делаю монтаж. И Томми мне обычно помогал в этом. У меня японская камера...
– Чем он вам конкретно помогал? Снимать фильмы или обрабатывать пленку?
– Все. И к тому же играл в моих фильмах. У меня есть пленка, почти триста футов длиной, где снят Томми. Можете посмотреть кое-что из моих работ. У меня не так уж плохо получается. Вот почему все здесь так ошеломило меня. Какие краски? А вся атмосфера! Просто великолепно! Ве-ли-ко-леп-но! – Хеслер едва перевел дух и внезапно выпалил: – Я хотел спросить, нельзя ли мне как-нибудь прийти и поснимать здесь у вас?
– Очень сомневаюсь, – проронил Карелла.
– Ужасно жаль, – не унимался Хеслер, – только представьте себе кровоточащую руку этого парня в цвете. Бог ты мой!
– Не могли бы мы вновь на минутку вернуться к Томми, мистер Хеслер?
– О, конечно, несомненно. Послушайте, я очень извиняюсь, что отклонился от темы. Но я помешан на кино. У меня прямо-таки зуд какой-то, понимаете?
– Конечно, понимаем, – отозвался Хейз, – но скажите, вам не показалось, что Томми чем-то угнетен, или расстроен, или?..
– Томми? Кто? Томми? – Хеслер расхохотался. – Он же по природе своей был очень жизнерадостный человек: всегда улыбающийся и счастливый.
– Когда он попросил у вас ключ, он не показался вам грустным?
– Да нет же. Я уже сказал вам, он был, как всегда, веселый.
– Да, да. Но когда он попросил у вас ключ...
– Минутку. Он попросил у меня ключ, должно быть, дня три назад. Он знал, что мне нужно уехать из города. Дело в том, что у меня есть старая тетка в провинции, и я надеюсь, что когда-нибудь, когда умрет, она оставит мне свой дом. Она не очень-то хорошо себя чувствует последнее время. А у меня есть еще двоюродный брат, который тоже положил глаз на этот дом. Поэтому я и подумал, что мне стоит наведаться к тетке и придержать ее немного за руку, пока она не оставила все ему. Вот я вчера и поехал. Взял выходной. Сегодня ведь суббота. Верно?
– Верно.
– А вы, ребята, по субботам работаете?
– Пытаемся, мистер Хеслер, – Карелла вновь попросил: – Не могли бы мы на минутку вернуться к Томми?
– Ой, конечно, конечно. Простите, я опять ушел от темы разговора. Видите, тот дом для меня очень важен. Не то чтобы хочу старухе смерти или что-то подобное, но уж очень хочется прибрать к рукам ее дом. Это большой, старый дом, знаете ли, и вокруг сирень...
– Вернемся к Томми, – прервал его Карелла. – Как я понимаю, он был таким, как всегда, когда попросил ключ? Верно? Счастливый, смеющийся?..
– Верно.
– Когда вы видели его в последний раз?
– В четверг на работе.
– Он в пятницу тоже взял выходной?
– Вот этого я не знаю. А почему вы спрашиваете?
– Мы просто хотели бы знать, в каком часу он встретился с девушкой. Он вам ничего не говорил?
– Нет. Вы можете проверить у босса. Спросить, брал ли Томми выходной в пятницу. На вашем месте я бы так и сделал.
– Спасибо, – проронил Карелла.
– А она была замужем, я имею в виду девицу?
– Да.
– Это всегда все осложняет. У меня, знаете, правило, никогда не связываться с замужними женщинами. Я так полагаю, в городе полно одиноких девушек, которые готовы...
– Большое спасибо, мистер Хеслер. Где нам вас найти, если понадобится?
– В квартире, конечно, где же еще?
– И вы там собираетесь жить? – Хейз спросил, не веря своим ушам.
– Конечно. Спальня прекрасно сохранилась. Никогда и не подумаешь, что в ней что-то произошло. И в гостиной не так уж и плохо. Там я храню все свои фильмы. Бог мой, а если бы я держал их в кухне?..
– Ну что ж, еще раз спасибо, мистер Хеслер.
– Не стоит. К вашим услугам в любое время. – Он за руку попрощался с обоими полицейскими, махнул рукой Мейеру, который едва удостоил его кивком головы, и вышел из дежурной комнаты в коридор.
– А чем он, собственно, занимается? – спросил Мейер. – Важничает так, будто баллотируется в мэры.
– А что, мы могли бы пользоваться показаниями и мэра, если нужно, – прокомментировал Клинг.
– Ну и что ты обо всем этом думаешь? – поинтересовался Карелла.
– Только одно, – пояснил Хейз, – что, если Томми Барлоу планировал покончить жизнь самоубийством, с какой стати ему пользоваться квартирой друга? Люди обычно стараются не причинять беспокойство своим друзьям, особенно, если готовятся свести счеты с жизнью.
– Верно, – согласился Карелла. – И с каких это пор потенциальные самоубийцы ходят счастливые и радостно смеются? – Он отрицательно покачал головой. – Нет, совсем не похоже, что Томми замышлял свои похороны.
– Да, – подтвердил Хейз. – Похоже, он собирался на вечеринку.
Такое заключение напрашивалось само собой и дело конечно, нужно было квалифицировать как самоубийство.
И все-таки Карелла и Хейз, очень добросовестные и опытные полицейские, не испытывали удовлетворения. Они знали, что у каждого происшествия есть свой особый привкус, не поддающийся ни логике, ни рассуждению Они его чувствовали интуитивно: что-то вроде внутреннего видения, которое появляется, когда ты как бы влезаешь то в шкуру жертвы, то убийцы. Когда это чувство посещает тебя, ты прислушиваешься к нему. Ты можешь обнаружить и бутылки из-под виски на полу, и аккуратно сложенную одежду, и предсмертную записку, отпечатанную на машинке, и квартиру, наполненную газом, – все это свидетельствовало о явном самоубийстве, а твоя интуиция говорит тебе, что это не так. Ведь это так просто.
Также просто было и эксперту-токсикологу Главного полицейского управления прийти к своему заключению. Милт Андерсен, доктор фармакологии, никогда не был ленивым или недобросовестным работником. Надо отдать ему должное, это был человек отлично знающий свое дело на практике и в теории, так как более тридцати лет занимался практической токсикологией и был профессором судебной токсикологии в одном из лучших университетов города.
Он прекрасно знал свое дело и делал его точно, аккуратно и быстро. Детективы хотели получить ответы на три вопроса:
1) причина смерти;
2) напились они спиртного или нет, прежде чем отравиться;
3) действительно ли перед смертью имели место половые сношения.
Никто не просил его дать заключение о том, была ли смерть самоубийством, убийством или случайностью. Он сделал только то, о чем его просили. Он осмотрел погибших и дал заключение по трем требующимся вопросам. Но он знал обстоятельства смерти и, когда делал тесты, он помнил о них.
Андерсену было известно, что произошел взрыв газа и что краны газовой плиты в квартире Хеслера были открыты. Он разглядывал ярко-вишневого цвета пробы тел, крови и внутренностей и был готов тут же поставить диагноз: смерть от острого отравления окисью углерода, но ему платили за то, чтобы он добросовестно делал свое дело, и он знал, что самый точный и неоспоримый метод определения окиси углерода в крови был манометрический метод Ван Слайка. А поскольку в его лаборатории были аппараты Ван Слайка, он немедленно занялся исследованием крови обоих пострадавших. Он обнаружил, что в обоих случаях процентное содержание окиси углерода в крови составляло 60%. А он знал, что уже 31% может быть фатальным. И он пришел к абсолютно правильному выводу, что и Томми Барлоу, и Ирэн Тейер умерли от острого отравления окисью углерода.
Андерсен знал, что в спальне квартиры были найдены пустые бутылки из-под виски. Он, как и детективы, предположил то же самое, что они напились, прежде чем открыть газ. Детективов интересовали эти вопросы, и Андерсен был доволен, что тела ему были доставлены достаточно быстро. Алкоголь очень не простая отрава. Когда он пробирает тебя, ты чувствуешь себя прекрасно – веселым и счастливым. Но он очень быстро окисляется в организме и полностью выводится из него в течение первых двадцати четырех часов после приема. Андерсен получил оба тела почти сразу лее, как Майкл Тейер опознал труп своей жены, то есть раньше, чем через двадцать четыре часа после смерти. Он понимал, что это уже критический срок, но, если они действительно находились в состоянии опьянения, он был уверен, что еще найдет значительный процент алкоголя в клетках мозга. В токсикологии, где было много спорных вопросов относительно методов и результатов тестирования, самым спорным был, несомненно, вопрос анализа винного спирта. Разброс мнений был очень широк по всем проблемам, но больше всего о том, какая часть или части организма давали самую надежную биологическую информацию о состоянии алкогольного опьянения и больше всего подходили для взятия проб. Андерсен считал, что именно мозг. Он знал, что некоторые токсикологи предпочитают исследовать мускульную ткань, или печень, или срезы почек и селезенки. Но сам он, если представлялась такая возможность, всегда исследовал мозговую ткань. В данном случае он мог провести свои исследования, и первым делом сделал самые простые: попытался выделить и определить наличие быстро разрушающихся ядов в организме путем дистилляции. Он ничего не обнаружил. Тогда на тех же пробах он провел тест на определение количества алкоголя в организме. Существует огромное количество всяких схем и карт, диаграмм и таблиц процентного содержания алкоголя в мозгу человека, в которых указывается, сколько нужно выпить, чтобы человек слегка опьянел, стал качаться, шататься, спотыкаться или свалился оглушенный, ослепленный или мертвецки пьяный. Он обнаружил лишь самые незначительные следы алкоголя в мозгу каждого и понял, что какой бы таблицей он ни пользовался, ни у одного из потерпевших даже близко не было ни опьянения, ни легкого алкогольного отравления. Андерсен предпочитал пользоваться таблицей Гетлера и Тибера, основанной на результатах исследования органов шести тысяч трупов людей, погибших от алкогольного отравления. В ней приведены различные степени опьянения.
Он, очень добросовестный во всем, решил, что на второй вопрос ответит определенно и решительно: нет. Алкогольное опьянение смерти не предшествовало.
Он не думал проводить анализ на следы неразрушающихся ядов. Он уже установил причину смерти – отравление окисью углерода, а извлечение, выделение и определение какого-то еще, к тому же неизвестного, яда из трупов было очень кропотливым делом. Если бы он предполагал наличие даже малейшего количества какого-нибудь еще препарата или намека на его присутствие, он бы, как очень компетентный токсиколог, просмотрел все свои записи и учебники и выбрал бы лучший метод их выявления. Но, к сожалению, не существует систематизированного каталога препаратов по их свойствам. А это означает, что, если в трупе обнаружено наличие какого-то нового препарата, а токсиколог не знает ни его, ни обстоятельств смерти, а результаты вскрытия не дали разгадки, ему придется применить все известные методы тестирования. Попытки установить какой-либо яд в чем-то похожи на захватывающую игру «Лови-хватай». Их множество. Тут и нелетучие органические яды из растений типа олеандров, пролесок, наперстянок, и эфирные масла из таких растений, как мускатный орех, кедр, рута, снотворные алифатического ряда и барбитураты, органические слабительные – крушина и касторовое масло, алкалоиды из опия, морфия, атропин и прочие. Их список мог бы быть продолжен. Андерсен все их знал, но его не просили проводить эти сложные тесты, а сам он не видел в них необходимости. Его просили выяснить три вопроса, и он уже ответил на первые два. Поэтому он сразу же перешел к третьему.
Он никак не мог понять, почему полицейские восемьдесят седьмого участка так хотели знать, имели или нет потерпевшие половые сношения перед смертью. Он даже заподозрил, что какой-то там среди них мерзавец был рогоносцем и тайным некрофилом; как бы там ни было, если уж им так нужна эта информация, ее нетрудно предоставить. Ситуация могла бы быть иной, получи он трупы позднее: сперма погибает так же быстро, как улетучивается алкоголь из организма – через двадцать четыре часа. Он и не ожидал найти живые клетки в вагинальном тракте Ирэн, потому что знал, что после стольких часов они бы все равно не сохранились, но погибшие сперматозоиды надеялся увидеть даже теперь. Он взял пробу, долго изучал ее под очень сильным микроскопом и ничего не обнаружил. Не желая довольствоваться этим результатом (многие причины могли объяснить отсутствие сперматозоидов во влагалище даже сразу же после половых сношений), он обработал мочеиспускательный канал трупа Томми Барлоу физиологическим раствором, взял пробу шприцем и рассмотрел ее под микроскопом, пытаясь найти сперму. Но и там ее не было.
Удовлетворенный, он завершил свою работу, изложил результаты и попросил отпечатать заключение для передачи детективам восемьдесят седьмого участка.
Оно было изложено языком сложных медицинских терминов и точно объясняло, почему Андерсен в полном соответствии с данными вскрытия отвечал на вопросы так, а не иначе. Одолев трудности языка, детективы 87-го полицейского участка пришли к выводу, что рапорт содержал следующие ответы на их вопросы:
1. Газ.
2. Трезвые.
3. Половых сношений не имели.
Ответы заставили их задуматься: что же стало со всем этим пойлом, если никто из них не был пьян? И для чего они разделись, если не для того, чтобы, мягко говоря, «быть вместе» последний раз? До сих пор были все основания предполагать, что они сначала занимались любовью, затем оба частично оделись, а уже потом открыли газ. А если они любовью не занимались, зачем же тогда было раздеваться?
Где-то в глубине души каждый проклинал такое заключение Андерсена.
Глава 5
– Знаю только, что произошел взрыв.
– А вы знаете, кто был у вас, когда это произошло?
– Парня знаю, а девчонку нет.
– Что за парень?
– Томми Барлоу.
– Это его полное имя? – Хейз переспросил и начал записывать.
– Да, Томас Барлоу.
– А его адрес?
– Он живет с братом. Где-то в Риверхеде. Я не знаю точно.
– А на какой улице?
– Не имею представления. Никогда у него не был.
– Откуда вы его знаете, мистер Хеслер?
– Мы вместе работаем.
– Где именно?
– В фотоателье «Одинокая звезда».
– Оно в этом городе?
– Да, это в Северной части, квартал четыреста семнадцать, дом четыреста семь, – Хеслер сделал паузу, затем продолжал. – Может быть, вас смущает название «Одинокая звезда»? Парень из Техаса открыл это предприятие.
– Понятно. И как давно вы там работаете, мистер Хеслер?
– Шесть лет.
– И все это время вы знали Томаса Барлоу?
– Нет, сэр. Томми работал здесь не больше двух лет.
– И вы были хорошими друзьями?
– Очень хорошими.
– Он женат?
– Нет же. Я вам уже говорил, что он живет с братом. Он у него калека. Я его как-то раз встретил. Ходит с палкой.
– Вы знаете его имя?
– Вроде бы, подождите минутку... Энди? Или нет... Минуточку! Анжело? Что-то в этом роде. Или... Амос! Да, Амос. Амос Барлоу! Точно.
– Ну хорошо, мистер Хеслер. Так что же, все-таки, Томми Барлоу делал в вашей квартире?
Хеслер двусмысленно усмехнулся.
– Ну а что он, по-вашему, мог там делать?
– Я хотел сказать...
– Его нашли с голой девицей. Что же он еще мог делать?
– Я хотел спросить, как он там оказался, мистер Хеслер?
– Ах, это. Он попросил у меня ключ. Он знал, что я уезжаю, и попросил разрешения воспользоваться квартирой. Ну я и дал ему ключ. А почему бы и нет? Что в этом плохого?
– Вы знали, что он встречается с замужней женщиной?
– Нет.
– А вы вообще-то знали, что он собирается встретиться там с женщиной?
– Догадывался.
– Он вам что-нибудь говорил?
– Нет. Но для чего же еще ему мог понадобиться ключ?
– И вы говорите, что были хорошими друзьями?
– Конечно. Вместе не раз в крикет играли. Он мне помогал с фильмами.
– С фильмами?
– Да, я помешан на кинофильмах. Видите ли, там, где я работаю, не проявляют кинопленки. Это делает «Кодак» и другие фирмы. А у нас проявляют и печатают только обыкновенные фотопленки: черно-белые и цветные, но не кинопленки. А у меня это хобби – снимать фильмы. Я всегда снимаю картины, печатаю, делаю монтаж. И Томми мне обычно помогал в этом. У меня японская камера...
– Чем он вам конкретно помогал? Снимать фильмы или обрабатывать пленку?
– Все. И к тому же играл в моих фильмах. У меня есть пленка, почти триста футов длиной, где снят Томми. Можете посмотреть кое-что из моих работ. У меня не так уж плохо получается. Вот почему все здесь так ошеломило меня. Какие краски? А вся атмосфера! Просто великолепно! Ве-ли-ко-леп-но! – Хеслер едва перевел дух и внезапно выпалил: – Я хотел спросить, нельзя ли мне как-нибудь прийти и поснимать здесь у вас?
– Очень сомневаюсь, – проронил Карелла.
– Ужасно жаль, – не унимался Хеслер, – только представьте себе кровоточащую руку этого парня в цвете. Бог ты мой!
– Не могли бы мы вновь на минутку вернуться к Томми, мистер Хеслер?
– О, конечно, несомненно. Послушайте, я очень извиняюсь, что отклонился от темы. Но я помешан на кино. У меня прямо-таки зуд какой-то, понимаете?
– Конечно, понимаем, – отозвался Хейз, – но скажите, вам не показалось, что Томми чем-то угнетен, или расстроен, или?..
– Томми? Кто? Томми? – Хеслер расхохотался. – Он же по природе своей был очень жизнерадостный человек: всегда улыбающийся и счастливый.
– Когда он попросил у вас ключ, он не показался вам грустным?
– Да нет же. Я уже сказал вам, он был, как всегда, веселый.
– Да, да. Но когда он попросил у вас ключ...
– Минутку. Он попросил у меня ключ, должно быть, дня три назад. Он знал, что мне нужно уехать из города. Дело в том, что у меня есть старая тетка в провинции, и я надеюсь, что когда-нибудь, когда умрет, она оставит мне свой дом. Она не очень-то хорошо себя чувствует последнее время. А у меня есть еще двоюродный брат, который тоже положил глаз на этот дом. Поэтому я и подумал, что мне стоит наведаться к тетке и придержать ее немного за руку, пока она не оставила все ему. Вот я вчера и поехал. Взял выходной. Сегодня ведь суббота. Верно?
– Верно.
– А вы, ребята, по субботам работаете?
– Пытаемся, мистер Хеслер, – Карелла вновь попросил: – Не могли бы мы на минутку вернуться к Томми?
– Ой, конечно, конечно. Простите, я опять ушел от темы разговора. Видите, тот дом для меня очень важен. Не то чтобы хочу старухе смерти или что-то подобное, но уж очень хочется прибрать к рукам ее дом. Это большой, старый дом, знаете ли, и вокруг сирень...
– Вернемся к Томми, – прервал его Карелла. – Как я понимаю, он был таким, как всегда, когда попросил ключ? Верно? Счастливый, смеющийся?..
– Верно.
– Когда вы видели его в последний раз?
– В четверг на работе.
– Он в пятницу тоже взял выходной?
– Вот этого я не знаю. А почему вы спрашиваете?
– Мы просто хотели бы знать, в каком часу он встретился с девушкой. Он вам ничего не говорил?
– Нет. Вы можете проверить у босса. Спросить, брал ли Томми выходной в пятницу. На вашем месте я бы так и сделал.
– Спасибо, – проронил Карелла.
– А она была замужем, я имею в виду девицу?
– Да.
– Это всегда все осложняет. У меня, знаете, правило, никогда не связываться с замужними женщинами. Я так полагаю, в городе полно одиноких девушек, которые готовы...
– Большое спасибо, мистер Хеслер. Где нам вас найти, если понадобится?
– В квартире, конечно, где же еще?
– И вы там собираетесь жить? – Хейз спросил, не веря своим ушам.
– Конечно. Спальня прекрасно сохранилась. Никогда и не подумаешь, что в ней что-то произошло. И в гостиной не так уж и плохо. Там я храню все свои фильмы. Бог мой, а если бы я держал их в кухне?..
– Ну что ж, еще раз спасибо, мистер Хеслер.
– Не стоит. К вашим услугам в любое время. – Он за руку попрощался с обоими полицейскими, махнул рукой Мейеру, который едва удостоил его кивком головы, и вышел из дежурной комнаты в коридор.
– А чем он, собственно, занимается? – спросил Мейер. – Важничает так, будто баллотируется в мэры.
– А что, мы могли бы пользоваться показаниями и мэра, если нужно, – прокомментировал Клинг.
– Ну и что ты обо всем этом думаешь? – поинтересовался Карелла.
– Только одно, – пояснил Хейз, – что, если Томми Барлоу планировал покончить жизнь самоубийством, с какой стати ему пользоваться квартирой друга? Люди обычно стараются не причинять беспокойство своим друзьям, особенно, если готовятся свести счеты с жизнью.
– Верно, – согласился Карелла. – И с каких это пор потенциальные самоубийцы ходят счастливые и радостно смеются? – Он отрицательно покачал головой. – Нет, совсем не похоже, что Томми замышлял свои похороны.
– Да, – подтвердил Хейз. – Похоже, он собирался на вечеринку.
* * *
Было бы очень просто закрыть это проклятое дело, назвав его самоубийством. Ни Карелле, ни Хейзу не очень-то хотелось, как говорится, стегать дохлую лошадь, у них вполне хватало доказательств, что Томми Барлоу и Ирэн Тейер сами покончили счеты с жизнью. Ведь были и предсмертная записка, и газ в таком количестве, что это привело к взрыву. Были вдобавок еще и две пустые бутылки из-под виски, и полуголые тела – все свидетельствовало о том, что всему причиной была любовь, – обреченные любовники, возможно, обнимались до самой последней минуты, пока не потеряли сознание и газ не убил их.Такое заключение напрашивалось само собой и дело конечно, нужно было квалифицировать как самоубийство.
И все-таки Карелла и Хейз, очень добросовестные и опытные полицейские, не испытывали удовлетворения. Они знали, что у каждого происшествия есть свой особый привкус, не поддающийся ни логике, ни рассуждению Они его чувствовали интуитивно: что-то вроде внутреннего видения, которое появляется, когда ты как бы влезаешь то в шкуру жертвы, то убийцы. Когда это чувство посещает тебя, ты прислушиваешься к нему. Ты можешь обнаружить и бутылки из-под виски на полу, и аккуратно сложенную одежду, и предсмертную записку, отпечатанную на машинке, и квартиру, наполненную газом, – все это свидетельствовало о явном самоубийстве, а твоя интуиция говорит тебе, что это не так. Ведь это так просто.
Также просто было и эксперту-токсикологу Главного полицейского управления прийти к своему заключению. Милт Андерсен, доктор фармакологии, никогда не был ленивым или недобросовестным работником. Надо отдать ему должное, это был человек отлично знающий свое дело на практике и в теории, так как более тридцати лет занимался практической токсикологией и был профессором судебной токсикологии в одном из лучших университетов города.
Он прекрасно знал свое дело и делал его точно, аккуратно и быстро. Детективы хотели получить ответы на три вопроса:
1) причина смерти;
2) напились они спиртного или нет, прежде чем отравиться;
3) действительно ли перед смертью имели место половые сношения.
Никто не просил его дать заключение о том, была ли смерть самоубийством, убийством или случайностью. Он сделал только то, о чем его просили. Он осмотрел погибших и дал заключение по трем требующимся вопросам. Но он знал обстоятельства смерти и, когда делал тесты, он помнил о них.
Андерсену было известно, что произошел взрыв газа и что краны газовой плиты в квартире Хеслера были открыты. Он разглядывал ярко-вишневого цвета пробы тел, крови и внутренностей и был готов тут же поставить диагноз: смерть от острого отравления окисью углерода, но ему платили за то, чтобы он добросовестно делал свое дело, и он знал, что самый точный и неоспоримый метод определения окиси углерода в крови был манометрический метод Ван Слайка. А поскольку в его лаборатории были аппараты Ван Слайка, он немедленно занялся исследованием крови обоих пострадавших. Он обнаружил, что в обоих случаях процентное содержание окиси углерода в крови составляло 60%. А он знал, что уже 31% может быть фатальным. И он пришел к абсолютно правильному выводу, что и Томми Барлоу, и Ирэн Тейер умерли от острого отравления окисью углерода.
Андерсен знал, что в спальне квартиры были найдены пустые бутылки из-под виски. Он, как и детективы, предположил то же самое, что они напились, прежде чем открыть газ. Детективов интересовали эти вопросы, и Андерсен был доволен, что тела ему были доставлены достаточно быстро. Алкоголь очень не простая отрава. Когда он пробирает тебя, ты чувствуешь себя прекрасно – веселым и счастливым. Но он очень быстро окисляется в организме и полностью выводится из него в течение первых двадцати четырех часов после приема. Андерсен получил оба тела почти сразу лее, как Майкл Тейер опознал труп своей жены, то есть раньше, чем через двадцать четыре часа после смерти. Он понимал, что это уже критический срок, но, если они действительно находились в состоянии опьянения, он был уверен, что еще найдет значительный процент алкоголя в клетках мозга. В токсикологии, где было много спорных вопросов относительно методов и результатов тестирования, самым спорным был, несомненно, вопрос анализа винного спирта. Разброс мнений был очень широк по всем проблемам, но больше всего о том, какая часть или части организма давали самую надежную биологическую информацию о состоянии алкогольного опьянения и больше всего подходили для взятия проб. Андерсен считал, что именно мозг. Он знал, что некоторые токсикологи предпочитают исследовать мускульную ткань, или печень, или срезы почек и селезенки. Но сам он, если представлялась такая возможность, всегда исследовал мозговую ткань. В данном случае он мог провести свои исследования, и первым делом сделал самые простые: попытался выделить и определить наличие быстро разрушающихся ядов в организме путем дистилляции. Он ничего не обнаружил. Тогда на тех же пробах он провел тест на определение количества алкоголя в организме. Существует огромное количество всяких схем и карт, диаграмм и таблиц процентного содержания алкоголя в мозгу человека, в которых указывается, сколько нужно выпить, чтобы человек слегка опьянел, стал качаться, шататься, спотыкаться или свалился оглушенный, ослепленный или мертвецки пьяный. Он обнаружил лишь самые незначительные следы алкоголя в мозгу каждого и понял, что какой бы таблицей он ни пользовался, ни у одного из потерпевших даже близко не было ни опьянения, ни легкого алкогольного отравления. Андерсен предпочитал пользоваться таблицей Гетлера и Тибера, основанной на результатах исследования органов шести тысяч трупов людей, погибших от алкогольного отравления. В ней приведены различные степени опьянения.
Он, очень добросовестный во всем, решил, что на второй вопрос ответит определенно и решительно: нет. Алкогольное опьянение смерти не предшествовало.
Он не думал проводить анализ на следы неразрушающихся ядов. Он уже установил причину смерти – отравление окисью углерода, а извлечение, выделение и определение какого-то еще, к тому же неизвестного, яда из трупов было очень кропотливым делом. Если бы он предполагал наличие даже малейшего количества какого-нибудь еще препарата или намека на его присутствие, он бы, как очень компетентный токсиколог, просмотрел все свои записи и учебники и выбрал бы лучший метод их выявления. Но, к сожалению, не существует систематизированного каталога препаратов по их свойствам. А это означает, что, если в трупе обнаружено наличие какого-то нового препарата, а токсиколог не знает ни его, ни обстоятельств смерти, а результаты вскрытия не дали разгадки, ему придется применить все известные методы тестирования. Попытки установить какой-либо яд в чем-то похожи на захватывающую игру «Лови-хватай». Их множество. Тут и нелетучие органические яды из растений типа олеандров, пролесок, наперстянок, и эфирные масла из таких растений, как мускатный орех, кедр, рута, снотворные алифатического ряда и барбитураты, органические слабительные – крушина и касторовое масло, алкалоиды из опия, морфия, атропин и прочие. Их список мог бы быть продолжен. Андерсен все их знал, но его не просили проводить эти сложные тесты, а сам он не видел в них необходимости. Его просили выяснить три вопроса, и он уже ответил на первые два. Поэтому он сразу же перешел к третьему.
Он никак не мог понять, почему полицейские восемьдесят седьмого участка так хотели знать, имели или нет потерпевшие половые сношения перед смертью. Он даже заподозрил, что какой-то там среди них мерзавец был рогоносцем и тайным некрофилом; как бы там ни было, если уж им так нужна эта информация, ее нетрудно предоставить. Ситуация могла бы быть иной, получи он трупы позднее: сперма погибает так же быстро, как улетучивается алкоголь из организма – через двадцать четыре часа. Он и не ожидал найти живые клетки в вагинальном тракте Ирэн, потому что знал, что после стольких часов они бы все равно не сохранились, но погибшие сперматозоиды надеялся увидеть даже теперь. Он взял пробу, долго изучал ее под очень сильным микроскопом и ничего не обнаружил. Не желая довольствоваться этим результатом (многие причины могли объяснить отсутствие сперматозоидов во влагалище даже сразу же после половых сношений), он обработал мочеиспускательный канал трупа Томми Барлоу физиологическим раствором, взял пробу шприцем и рассмотрел ее под микроскопом, пытаясь найти сперму. Но и там ее не было.
Удовлетворенный, он завершил свою работу, изложил результаты и попросил отпечатать заключение для передачи детективам восемьдесят седьмого участка.
Оно было изложено языком сложных медицинских терминов и точно объясняло, почему Андерсен в полном соответствии с данными вскрытия отвечал на вопросы так, а не иначе. Одолев трудности языка, детективы 87-го полицейского участка пришли к выводу, что рапорт содержал следующие ответы на их вопросы:
1. Газ.
2. Трезвые.
3. Половых сношений не имели.
Ответы заставили их задуматься: что же стало со всем этим пойлом, если никто из них не был пьян? И для чего они разделись, если не для того, чтобы, мягко говоря, «быть вместе» последний раз? До сих пор были все основания предполагать, что они сначала занимались любовью, затем оба частично оделись, а уже потом открыли газ. А если они любовью не занимались, зачем же тогда было раздеваться?
Где-то в глубине души каждый проклинал такое заключение Андерсена.
Глава 5
В крупных женщинах всегда что-то пугает: то ли перемена ролей, то ли разрушение стереотипа. Считается, что женщина должна быть утонченной и хрупкой, мягкой и уютной, немного беззащитной и зависимой; она должна искать утешения и покоя в объятиях сильного, ясноглазого, решительного мужчины.
Те двое, которые позвонили в дверь дома Мэри Томлинсон на Санд Спит, были сильными, ясноглазыми и решительными.
Стив Карелла – ростом шесть футов, с широкими плечами, узкими бедрами, мощными запястьями больших рук – не производил впечатления крупного человека. Его сила обманчиво скрывалась в теле прирожденного атлета, который двигался легко и свободно, отлично владея своей прекрасной мускулатурой. В его лице с выступающими скулами, слегка косящими карими глазами, острым и проницательным взглядом было что-то восточное. Вид его не был устрашающим, но когда вы, открыв дверь, видели его на ступенях своего парадного крыльца, сразу же становилось ясно, что перед вами не страховой агент.
Коттон Хейз весил сто девяносто фунтов, был ростом в шесть футов и два дюйма, его широкой кости тело украшала крепкая мускулатура. Глаза ярко-голубые, прямой несломанный нос, хороший рот с выпирающей нижней губой; над левым виском, в волосах, седая прядь, в том месте, где его полоснули ножом, когда он расследовал дело о краже со взломом. Он был не из тех, с кем спорят, будь то даже игра в шашки.
Оба – большие, сильные, каждый имел при себе заряженный револьвер. Но когда Мэри Томлинсон открыла дверь своего дома, они оба сразу же почувствовали свою неполноценность и заметно съежились на ступенях ее крыльца.
У миссис Томлинсон были пламенно-рыжие волосы, сверкающие зеленые глаза. Уже одних этих глаз и волос было достаточно, чтобы понять: это сильная женщина.
Сочетание крупных размеров с высоким ростом и как бы высеченным из гранита лицом говорило о том, что она не допустит вольностей. В дверях стояла женщина, ростом по меньшей мере пять футов девять дюймов, с огромным бюстом и толстыми руками, крепко упершись ногами в пол, как борец в ожидании атаки. Босая, в гавайском цветастом платье, она подозрительно оглядела детективов, когда те предстали перед ней и необыкновенно робко предъявили свои полицейские значки.
– Входите, – наконец произнесла она. – Я все ждала, когда же вы наконец у меня появитесь.
И то, как она произнесла эти слова, тоже было необычным. Казалось, она не знала, что театральная фраза: «Я все ждала, когда же вы наконец появитесь» бессчетное число раз повторялась еще задолго до ее рождения и, вероятно, будет еще многократно повторяться, пока существуют напыщенные резонеры. Она же изрекла слова так, будто была, по меньшей мере, председателем правления компании «Дженерал моторс», который, созвав совещание, был раздражен тем, что некоторые служащие немного опоздали. Она ждала прихода полиции, и, единственно, что ее беспокоило, какого черта они так долго с этим тянули.
Она решительно шагнула в дом, предоставив Хейзу самому закрыть за собой дверь. Это был типичный для района Санд Спит дом с участком: маленькая прихожая, кухня – слева, гостиная – справа, три спальни и ванная в середине. Миссис Томлинсон обставила свое жилище со вкусом миниатюриста: мебель, картины на стенах, лампы – все было миниатюрным, предназначенным для крошечной женщины.
– Присаживайтесь, – произнесла она, и Хейз с Кареллой разместились в гостиной, в двух маленьких плетеных креслах, в которых было очень тесно и неудобно.
Миссис Томлинсон села напротив, едва поместив свой широкий зад на крошечную кушетку. Она сидела в мужской позе, широко расставив ноги, складки платья свисали между колен, снова твердо упершись в пол ступнями с большими пальцами. Она, не улыбаясь, ждала, глядя на посетителей. Карелла откашлялся.
– Нам бы хотелось задать вам несколько вопросов, миссис Томлинсон, – отважился он наконец.
– Полагаю, вы для этого и пришли, – изрекла она.
– Да, – подтвердил Карелла. – Начать с того...
– Начать с того, – перебила его миссис Томлинсон, – что в доме полным ходом идут приготовления к похоронам дочери, и я надеюсь, что разговор будет кратким и приятным. Ведь кто-то все-таки должен заниматься всем этим.
– Вы сами организуете похороны? – поинтересовался Хейз.
– А кто же еще? – сказала она, презрительно скривив рот. – Уж не тот ли идиот, с которым она жила?
– Вы говорите о своем зяте?
– О зяте, – подтвердила она таким тоном, что Майкл Тейер предстал как человек совершенно беспомощный, никчемный, способный разве что только зашнуровать собственные ботинки. – Так называемый зять. Поэт: «Роза – красная, фиалка – голубая – вот, что я скажу, с рожденьем поздравляя». Мой зять.
Она выразительно тряхнула своей массивной головой.
– Я полагаю, вы его недолюбливаете, – усмехнулся Карелла.
– Наши чувства взаимны. Разве вы с ним не разговаривали?
– Разговаривал.
– Значит, вам это известно. – Она помолчала. – Нет, действительно, если Майкл сказал обо мне что-то доброе, не верьте, он лжет.
– Он сказал, что вы с ним не ладите, миссис Томлинсон.
– Ну, это мягко сказано. Мы просто терпеть друг друга не можем. Он – грубиян.
– Грубиян? – переспросил Хейз. Он изумленно взглянул на миссис Томлинсон. Слово, казалось, не должно было сорваться с ее губ, не вязалось с ее обликом.
– Вечно выпендривается, везде суется. Терпеть не могу мужчин, которые только пользуются женщинами.
– Пользуются? – повторил Хейз все так же изумленно.
– Конечно. С женщинами надо обращаться уважительно, – пояснила она, – мягко и нежно, заботиться о них, – она затрясла головой. – Ему этого не понять. Он – грубый.
Помолчав, она мечтательно добавила:
– Женщины – хрупкие создания.
Хейз и Карелла несколько мгновений, словно онемев, смотрели на нее.
– Он... он был груб с вашей дочерью, миссис Томлинсон?
– Да.
– В чем это выражалось?
– Все время командовал ею. Он по природе властный. Терпеть не могу таких мужчин, – она взглянула на Хейза. – Вы женаты?
– Нет, мэм.
Затем тут же обратилась к Карелле:
– А вы?
– Я женат.
– Вы властный?
– Не думаю.
– Это хорошо. Мне кажется, вы хороший парень. – Она помолчала. – Не то, что Майкл. Вечно всем распоряжается: «Ты уплатила за электричество? Ты ходила за покупками? Ты сделала это? Ты сделала то?» Не удивительно, что...
Опять в комнате наступило молчание.
– Не удивительно, что? – осмелился уточнить Карелла.
– Не удивительно, что Маргарет собиралась его бросить.
– Маргарет?
– Да, моя дочь.
– Ах, да, – вспомнил Карелла. – Вы ведь зовете ее Маргарет?
– Это имя ей дали при рождении.
– Да, но, кажется, в основном люди звали ее Ирэн?
– Мы дали ей имя Маргарет, и мы звали ее Маргарет. А что? Что плохого в этом имени?
– Да нет, что вы, – поспешил объясниться Карелла. – Это очень красивое имя.
– Если оно подходит английской королеве, оно хорошо всем, – не унималась миссис Томлинсон.
– Несомненно, – подтвердил Карелла.
– Конечно, – согласилась миссис Томлинсон и энергично кивнула.
– И она собиралась его бросить? – задал вопрос Хейз.
– Да.
– Вы имеете в виду – развестись?
– Да.
– Откуда вам это известно?
– Она сама мне об этом сказала. Откуда же еще?
У матери и дочери не должно быть секретов друг от друга. Я всегда обо всем говорила с Маргарет. Она поступала точно так же по отношению ко мне.
– Когда она намеревалась уйти от него, миссис Томлинсон?
– В следующем месяце.
– Когда именно?
– Шестнадцатого.
– Почему именно в этот день?
Миссис Томлинсон пожала плечами.
– А чем вам этот день не нравится?
– Да нет. Мне просто интересно, была ли какая-нибудь особая причина выбрать именно шестнадцатое.
– Я никогда не совала свой нос в дела дочери, – произнесла миссис Томлинсон резко, назидательным тоном.
Карелла и Хейз переглянулись.
– И тем не менее вы знаете дату, – не сдавался Хейз.
– Да, потому что она сказала мне, что уйдет от него шестнадцатого.
– Но вы не знаете, почему именно шестнадцатого?
– Нет, – пояснила она и внезапно улыбнулась. – Уж не хотите ли вы тоже нагрубить мне?
Карелла в ответ тоже улыбнулся и ответил галантно:
– Конечно, нет, миссис Томлинсон. Мы просто пытаемся собрать факты.
– Я могу предоставить вам все факты, – произнесла она твердо. – Первый – моя дочь не покончила с собой. В этом вы можете быть уверены.
– Откуда вы знаете?
Те двое, которые позвонили в дверь дома Мэри Томлинсон на Санд Спит, были сильными, ясноглазыми и решительными.
Стив Карелла – ростом шесть футов, с широкими плечами, узкими бедрами, мощными запястьями больших рук – не производил впечатления крупного человека. Его сила обманчиво скрывалась в теле прирожденного атлета, который двигался легко и свободно, отлично владея своей прекрасной мускулатурой. В его лице с выступающими скулами, слегка косящими карими глазами, острым и проницательным взглядом было что-то восточное. Вид его не был устрашающим, но когда вы, открыв дверь, видели его на ступенях своего парадного крыльца, сразу же становилось ясно, что перед вами не страховой агент.
Коттон Хейз весил сто девяносто фунтов, был ростом в шесть футов и два дюйма, его широкой кости тело украшала крепкая мускулатура. Глаза ярко-голубые, прямой несломанный нос, хороший рот с выпирающей нижней губой; над левым виском, в волосах, седая прядь, в том месте, где его полоснули ножом, когда он расследовал дело о краже со взломом. Он был не из тех, с кем спорят, будь то даже игра в шашки.
Оба – большие, сильные, каждый имел при себе заряженный револьвер. Но когда Мэри Томлинсон открыла дверь своего дома, они оба сразу же почувствовали свою неполноценность и заметно съежились на ступенях ее крыльца.
У миссис Томлинсон были пламенно-рыжие волосы, сверкающие зеленые глаза. Уже одних этих глаз и волос было достаточно, чтобы понять: это сильная женщина.
Сочетание крупных размеров с высоким ростом и как бы высеченным из гранита лицом говорило о том, что она не допустит вольностей. В дверях стояла женщина, ростом по меньшей мере пять футов девять дюймов, с огромным бюстом и толстыми руками, крепко упершись ногами в пол, как борец в ожидании атаки. Босая, в гавайском цветастом платье, она подозрительно оглядела детективов, когда те предстали перед ней и необыкновенно робко предъявили свои полицейские значки.
– Входите, – наконец произнесла она. – Я все ждала, когда же вы наконец у меня появитесь.
И то, как она произнесла эти слова, тоже было необычным. Казалось, она не знала, что театральная фраза: «Я все ждала, когда же вы наконец появитесь» бессчетное число раз повторялась еще задолго до ее рождения и, вероятно, будет еще многократно повторяться, пока существуют напыщенные резонеры. Она же изрекла слова так, будто была, по меньшей мере, председателем правления компании «Дженерал моторс», который, созвав совещание, был раздражен тем, что некоторые служащие немного опоздали. Она ждала прихода полиции, и, единственно, что ее беспокоило, какого черта они так долго с этим тянули.
Она решительно шагнула в дом, предоставив Хейзу самому закрыть за собой дверь. Это был типичный для района Санд Спит дом с участком: маленькая прихожая, кухня – слева, гостиная – справа, три спальни и ванная в середине. Миссис Томлинсон обставила свое жилище со вкусом миниатюриста: мебель, картины на стенах, лампы – все было миниатюрным, предназначенным для крошечной женщины.
– Присаживайтесь, – произнесла она, и Хейз с Кареллой разместились в гостиной, в двух маленьких плетеных креслах, в которых было очень тесно и неудобно.
Миссис Томлинсон села напротив, едва поместив свой широкий зад на крошечную кушетку. Она сидела в мужской позе, широко расставив ноги, складки платья свисали между колен, снова твердо упершись в пол ступнями с большими пальцами. Она, не улыбаясь, ждала, глядя на посетителей. Карелла откашлялся.
– Нам бы хотелось задать вам несколько вопросов, миссис Томлинсон, – отважился он наконец.
– Полагаю, вы для этого и пришли, – изрекла она.
– Да, – подтвердил Карелла. – Начать с того...
– Начать с того, – перебила его миссис Томлинсон, – что в доме полным ходом идут приготовления к похоронам дочери, и я надеюсь, что разговор будет кратким и приятным. Ведь кто-то все-таки должен заниматься всем этим.
– Вы сами организуете похороны? – поинтересовался Хейз.
– А кто же еще? – сказала она, презрительно скривив рот. – Уж не тот ли идиот, с которым она жила?
– Вы говорите о своем зяте?
– О зяте, – подтвердила она таким тоном, что Майкл Тейер предстал как человек совершенно беспомощный, никчемный, способный разве что только зашнуровать собственные ботинки. – Так называемый зять. Поэт: «Роза – красная, фиалка – голубая – вот, что я скажу, с рожденьем поздравляя». Мой зять.
Она выразительно тряхнула своей массивной головой.
– Я полагаю, вы его недолюбливаете, – усмехнулся Карелла.
– Наши чувства взаимны. Разве вы с ним не разговаривали?
– Разговаривал.
– Значит, вам это известно. – Она помолчала. – Нет, действительно, если Майкл сказал обо мне что-то доброе, не верьте, он лжет.
– Он сказал, что вы с ним не ладите, миссис Томлинсон.
– Ну, это мягко сказано. Мы просто терпеть друг друга не можем. Он – грубиян.
– Грубиян? – переспросил Хейз. Он изумленно взглянул на миссис Томлинсон. Слово, казалось, не должно было сорваться с ее губ, не вязалось с ее обликом.
– Вечно выпендривается, везде суется. Терпеть не могу мужчин, которые только пользуются женщинами.
– Пользуются? – повторил Хейз все так же изумленно.
– Конечно. С женщинами надо обращаться уважительно, – пояснила она, – мягко и нежно, заботиться о них, – она затрясла головой. – Ему этого не понять. Он – грубый.
Помолчав, она мечтательно добавила:
– Женщины – хрупкие создания.
Хейз и Карелла несколько мгновений, словно онемев, смотрели на нее.
– Он... он был груб с вашей дочерью, миссис Томлинсон?
– Да.
– В чем это выражалось?
– Все время командовал ею. Он по природе властный. Терпеть не могу таких мужчин, – она взглянула на Хейза. – Вы женаты?
– Нет, мэм.
Затем тут же обратилась к Карелле:
– А вы?
– Я женат.
– Вы властный?
– Не думаю.
– Это хорошо. Мне кажется, вы хороший парень. – Она помолчала. – Не то, что Майкл. Вечно всем распоряжается: «Ты уплатила за электричество? Ты ходила за покупками? Ты сделала это? Ты сделала то?» Не удивительно, что...
Опять в комнате наступило молчание.
– Не удивительно, что? – осмелился уточнить Карелла.
– Не удивительно, что Маргарет собиралась его бросить.
– Маргарет?
– Да, моя дочь.
– Ах, да, – вспомнил Карелла. – Вы ведь зовете ее Маргарет?
– Это имя ей дали при рождении.
– Да, но, кажется, в основном люди звали ее Ирэн?
– Мы дали ей имя Маргарет, и мы звали ее Маргарет. А что? Что плохого в этом имени?
– Да нет, что вы, – поспешил объясниться Карелла. – Это очень красивое имя.
– Если оно подходит английской королеве, оно хорошо всем, – не унималась миссис Томлинсон.
– Несомненно, – подтвердил Карелла.
– Конечно, – согласилась миссис Томлинсон и энергично кивнула.
– И она собиралась его бросить? – задал вопрос Хейз.
– Да.
– Вы имеете в виду – развестись?
– Да.
– Откуда вам это известно?
– Она сама мне об этом сказала. Откуда же еще?
У матери и дочери не должно быть секретов друг от друга. Я всегда обо всем говорила с Маргарет. Она поступала точно так же по отношению ко мне.
– Когда она намеревалась уйти от него, миссис Томлинсон?
– В следующем месяце.
– Когда именно?
– Шестнадцатого.
– Почему именно в этот день?
Миссис Томлинсон пожала плечами.
– А чем вам этот день не нравится?
– Да нет. Мне просто интересно, была ли какая-нибудь особая причина выбрать именно шестнадцатое.
– Я никогда не совала свой нос в дела дочери, – произнесла миссис Томлинсон резко, назидательным тоном.
Карелла и Хейз переглянулись.
– И тем не менее вы знаете дату, – не сдавался Хейз.
– Да, потому что она сказала мне, что уйдет от него шестнадцатого.
– Но вы не знаете, почему именно шестнадцатого?
– Нет, – пояснила она и внезапно улыбнулась. – Уж не хотите ли вы тоже нагрубить мне?
Карелла в ответ тоже улыбнулся и ответил галантно:
– Конечно, нет, миссис Томлинсон. Мы просто пытаемся собрать факты.
– Я могу предоставить вам все факты, – произнесла она твердо. – Первый – моя дочь не покончила с собой. В этом вы можете быть уверены.
– Откуда вы знаете?