16 апреля
   Я долго спал, затем позвонил Карелле, чтобы выяснить, где похоронен Томми Барлоу. Получил подтверждение, что на кладбище Седаркрест. Сменил Годли на посту в 12.15 дня. Он сообщил, что Барлоу не выходил все утро. В 1.30 Барлоу вышел из дома в широких брюках и свитере, в руках трость. Прошел в гараж, вышел оттуда с газонокосилкой, включил ее, подстриг лужайку перед домом, потом поставил ее обратно в гараж, опять вернулся в дом. В три часа дня к дому Барлоу подъехала маленькая двухместная машина «шевроле» красного цвета. Молодая девушка лет двадцати с длинными черными волосами вышла из нее, прошла по главной дорожке к двери, позвонила. Я знал, что Барлоу дома, так как он никуда не выходил после того, как подстриг лужайку. Но девушка стояла на ступеньках дома, звонила, а он не открывал. В конце концов она вернулась к машине, сердито хлопнула дверью и уехала. Сразу же позвонил Хейзу, чтобы узнать, как выглядит Марта Тэмид. Определенно, это она. Попросил смену с шестьдесят четвертого участка. Подъехал к дому мисс Тэмид неподалеку от площади. У обочины увидел красный «шевроле». Разговаривал с ней, но она все отрицала, заявив, что никуда не выходила, весь день была дома и что уж, конечно, к Барлоу не ездила. Предложила мне выпить, но я отказался. Она спросила меня, не нахожу ли я, что она похожа на египтянку, исполнительницу танца живота. Вопрос мне показался странным. Но я сказал, что да, теперь, когда она упомянула об этом, я подумал, что она действительно похожа на египетскую танцовщицу. Она производит впечатление очень агрессивной, но и очень женственной. Не могу понять, почему она скрывает свой визит к Барлоу.
   Опять вернулся на пост в 6.12, после обеда. Патрульный сообщил, что Барлоу не выходил. Мне пришло в голову, что он мог уйти из дома пешком, прокравшись через черный ход, оставив машину в гараже. Я позвонил в дом из аптеки, находящейся в двух кварталах от него. Когда Барлоу ответил, положил трубку. Снова вернулся на пост. Свет зажегся в 6.45, погас в одиннадцать часов ночи.
   Я уехал в два часа ночи. Шварц сменил меня. Он поинтересовался, почему мы прицепились к этому парню. Жаль, что не мог ему ничего ответить.
   17 апреля
   Утро. Понедельник.
   Барлоу встал и уехал в 7.30 утра. Обычный повседневный распорядок: завтрак, офис, обед, дом, свет гаснет, сон. Сейчас 1.30 ночи. Я уехал в час, позвонил в шестьдесят четвертый участок сменщику. Прибыл Глисон, который тоже хотел знать, почему мы следим за Барлоу.
   Прошу разрешения прекратить наблюдение.
   Детектив третьего класса Бертрам Клинг.
* * *
   Ясным солнечным утром восемнадцатого апреля, во вторник, температура воздуха была шестьдесят три градуса по Фаренгейту, преобладающие западные ветры дули со скоростью две мили в час. Детектив Стив Карелла вышел из своего дома в Риверхеде и пошел пешком к виадуку, находящемуся на расстоянии пяти кварталов. На него напали двенадцатого того же месяца, но время, как говорит старинная арабская пословица, лечит раны. Нельзя сказать, что он легко перенес избиение. Только ненормальный может к этому отнестись легко. Это прежде всего обидно! Не очень-то приятно, когда кто-то бьет тебя по голове и телу палкой или тростью, или бейсбольной битой. Не очень-то приятно, когда тебя волокут в больницу, где молодые врачи спокойно вглядываются в твое тело, залитое кровью лицо, спокойно промывают раны, спокойно обрабатывают их, будто это какое-то ерундовое кровотечение, а ты всего лишь страница учебника по медицине, элементарный случай, какой проходят на первом курсе медицинского института, им подавай что-нибудь посерьезнее, вроде прободной язвы двенадцатиперстной кишки.
   А еще того хуже вернуться домой и предстать перед женой с перевязанной бинтами головой и залепленным лейкопластырем. Твоя жена глухонемая и не умеет кричать, но крик застывает в ее глазах, и тебе изо всех сил хочется стереть этот крик с ее лица, хочется, чтобы на тебя не нападал какой-то вонючий негодяй, не избивал тебя до потери сознания, прежде чем ты успел вытащить револьвер. Ты уже думаешь о том, что скажешь детям утром. Ты не хочешь, чтобы они стали переживать из-за того, что их отец – полицейский; тебе не хочется, чтобы у них развился тревожный невроз еще с пеленок.
   Но время лечит все раны. Эти арабы знают, как правильно выразиться. И Карелла вспомнил еще одну старую пословицу, сирийскую, в которой утверждалось, что «время ранит все пятки». Он не знал, кто напал на него на подъездной дороге дома Барлоу, но у него было все основания верить, что полицейские – это верные защитники людей, стойкие хранители невинных, решительные спасатели, занятые поисками пропавших, это оплот свободы, цитадель правды и общественного порядка. Сыщики 87-го участка, несомненно, когда-нибудь поймают негодяя, который признается во всех совершенных им за последние десять лет преступлениях и который мимоходом вспомнит, что ему довелось двенадцатого апреля избить полицейского по имени Карелла. Так что Стив был согласен ждать своего часа, уверенный, что справедливость на его стороне и что преступление мстит за себя, и Все об этом знают.
   Время – что река.
   В то прекрасное апрельское утро время обрушилось на него, как проливной дождь. Но Карелла еще не подозревал об этом. Он шел на работу по дороге, ведущей к железнодорожной станции, думал о делах и не имел ни малейшего представления о том, что время готово вновь открыть старые едва затянувшиеся раны и нанести новые удары по голове и телу. Кому придет на ум ожидать такое в прекрасное апрельское утро!
   Когда он поднимался по ступенькам виадука, на него напали. Сначала ударили сзади, по затылку, он отлетел вперед и, споткнувшись, ухватился за ступени. Падая, он почувствовал, что теряет сознание от внезапного шока, и успел только подумать: «Бог ты мой, средь белого дня!» Человек с палкой, тростью или бейсбольной битой, или с черт чем еще там, решил ударить Кареллу ногой, потому что человека удобнее всего пнуть, когда он ползает на четвереньках, хватаясь за ступеньки и пытаясь удержаться на них. И он разбил ему лицо, открылись недавние раны, кровь ручьем потекла по щекам, залила шею, чистую парадную рубашку. Женщина, которая спустилась по ступеням, истошно закричала, с воплями бросилась назад, к разменной кассе, где служащий пытался успокоить ее и выяснить, что случилось. А в это время человек с палкой или тростью, или бейсбольной битой продолжал избивать Кареллу, нанося ему удар за ударом по голове, по шее, не давая ему опомниться, и, казалось, делал все, чтобы убить его. Карелла слышал крики женщины, грохот приближающихся шагов и мужской голос: «Прекратите! Вы слышите, прекратите!» Но сильнее всего он ощущал слепящие молнии сокрушительных ударов повсюду, где доставала его эта проклятая палка и чувствовал головокружение. И все это время пытался вытащить из кобуры револьвер и никак не мог дотянуться до него рукой. Все время он нащупывал патронташ, пытался ухватиться за рукоятку револьвера и только было добрался до его ложа из орехового дерева, как нападавший опять ударил его по переносице. «Ну, еще раз так ударь, негодяй, и ты убьешь меня. Ударь еще раз по переносице, и я мертвым рухну прямо здесь, тебе под ноги», – пронеслось в его мозгу.
   И тут он высвободил револьвер, сильно ударил тыльной стороной руки с револьвером. Он цеплялся одной рукой за ступени, чтобы не свалиться, и ткнул второй вслепую в то, что темной массой навалилось на него сзади. Револьвер уперся во что-то, и он почувствовал, что чудом попал в тело, и услышал, что кто-то застонал от боли. Он мгновенно развернулся спиной к ступеням, сам инстинктивно, весь сжавшись, как пружина, высвободил ноги и встал, упершись ступнями в диафрагму человека и оттолкнул его. Тот перевернулся и покатился вниз по ступеням. И все это время Карелле страшно хотелось спустить курок, до смерти хотелось убить этого дерьмового сукина сына, такого эксперта по части избиения полицейских. Он поднялся. Мужчина скатился со ступеней до самого низа, полз на коленях. Карелла прицелился в него и сказал:
   – Стой или буду стрелять!
   А сам подумал: «Валяй, беги. Беги и я пристрелю тебя!»
   Но тот не побежал. Сел там, где был, в самом низу лестницы. А женщина наверху все еще продолжала кричать, а железнодорожный служащий все спрашивал:
   – У вас все в порядке? Все в порядке?
   Карелла спустился по лестнице, схватил мужчину за подбородок, приставил к его груди дуло пистолета, поднял голову и заглянул в лицо. Он раньше никогда в жизни его не видел.

Глава 12

   Карелла сказал:
   – Никакой больницы!
   Водитель «Скорой помощи» повернулся к сидящему сзади врачу-стажеру, а тот, взглянув на Кареллу, произнес:
   – Но, сэр, у вас сильное кровотечение!
   Карелла смерил его таким строгим взглядом, который может быть только у блюстителя порядка, и опять заявил:
   – К черту больницу! – таким голосом, что врач понял, что если он будет настаивать, то в больницу заберут его самого. Поэтому он спокойно, заученно, как подобает молодому врачу, пожал плечами. Уж лучше бы его вызвали поутру к какой-нибудь славной робкой старушке с не очень сильной травмой и кровотечением, чем к этому залитому кровью дикарю с револьвером в руке. Но это во всяком случае легкие происшествия, достойные практики первокурсника. Что касается его, то он предпочитает отправиться в больницу как врач, и не как пациент. И он уехал.
   Человек, который так и сидел внизу у лестницы, довольно робко держась за живот в том месте, куда Карелла со всей силы пнул его обеими ногами, был немногословен. Его оружие, остро отпиленная палка от половой щетки, тоже вместе с ним скатилась со ступенек, и Карелла подобрал ее. Он попросил прибывшего на место происшествия патрульного полицейского, которого одновременно со «Скорой помощью» вызвал услужливый железнодорожный служащий, подвезти их до 87-го участка. Карелла все еще с револьвером в руке вытолкнул своего пленника из машины на тротуар, к ступеням железной лестницы и коридору в свой отдел, а затем толкнул его к стулу с высокой прямой спиной, который сразу же окружили все сотрудники.
   – Ты весь в крови, – сказал ему Мейер. – Ты знаешь об этом?
   – Знаю, – коротко ответил Карелла и, обратившись к человеку, сидящему в кресле опустив голову, спросил:
   – Как ваше имя?
   Мужчина молчал.
   Карелла взял его за подбородок пальцами одной руки, сильно сжал и, подняв голову, посмотрел прямо в глаза.
   – Ваше имя? – повторил он.
   Мужчина молчал.
   – Встаньте!
   Мужчина не шелохнулся.
   – Встать! – зло заорал Карелла и, схватив мужчину за лацканы легкого пиджака, который был на нем, протащил через всю комнату к стене, вдоль которой стояли шкафы с папками.
   – Не волнуйся так, Стив, – предупредил Мейер. Карелла засунул револьвер в кобуру и обыскал все карманы задержанного. В одном из них он нашел бумажник, повернул мужчину к себе лицом, толкнул его снова на стул, а сам сел на край письменного стола, просматривая содержимое бумажника. Хейз и Мейер встали по обе стороны пленника и ждали. Мейер взглянул на Кареллу и сокрушенно покачал головой.
   – Мисколо! – крикнул он.
   – Да! – откликнулся Мисколо из канцелярии.
   – Принеси йод и лейкопластырь скорее.
   – Сейчас! – ответил Мисколо.
   Карелла взглянул поверх бумажника.
   – Ричард Бэндлер, – прочитал он и внимательно посмотрел на мужчину. – Это ваше имя?
   – Вы держите в руках мои водительские права. Чье же еще, черт возьми, может быть это имя?
   Карелла бросил права на стол, медленно подошел к Бэндлеру и сказал очень медленно и четко:
   – Бэндлер, вы мне совсем не нравитесь. Вы мне не понравились в первый раз, когда вы хладнокровно напали на меня, а после второго нападения вы мне еще больше не нравитесь. Я, Бэндлер, едва сдерживаюсь, чтобы не начать бить тебя и бить до следующего воскресенья. Так что лучше следи за тем, что говоришь, Бэндлер. И лучше отвечай на все мои вопросы вразумительно и мирно или станешь калекой, прежде чем они отведут тебя в тюрьму, понятно, Бэндлер?
   – Куда как ясно, – откликнулся Бэндлер.
   – Лучше, чтобы все было ясно, – пригрозил Карелла. – Тебя зовут Ричард Бэндлер?
   – Да, так зовут.
   – Смени тон! – заорал Карелла.
   – Какой тон?
   – Стив, спокойнее, – пытался вмешаться Хейз.
   Карелла сжал кулаки, разжал их, вернулся к письменному столу и снова взял в руки водительские права.
   – Здесь указан твой настоящий адрес? Айсола, Южный район, улица Шестьдесят пятая, дом 413?
   – Нет. Я переехал недавно.
   – Куда?
   – Я живу в отеле «Кулбертсон», в центре города.
   – Давно?
   – Дней десять.
   – Ты переехал с Шестьдесят пятой улицы десять дней назад?
   – Нет. Я переехал с Шестьдесят пятой в прошлом месяце.
   – Куда?
   Бэндлер молчал.
   – Куда, Бэндлер? – повторил вопрос Карелла.
   – На побережье.
   – И когда ты уехал?
   – Двадцать седьмого марта.
   – Почему? Тебя в городе разыскивают?
   – Нет.
   – Тебя где-нибудь разыскивают?
   – Нет.
   – Мы проверим. Так что, если тебя разыскивают...
   – Меня не разыскивают. Я не преступник.
   – Может быть, ты раньше и не был преступником, – заметил Хейз, – но теперь ты преступник. Нападение первой степени – тяжкое преступление.
   Бэндлер не проронил ни слова. Из канцелярии появился Мисколо с перевязочным материалом и йодом. Он взглянул на лицо Кареллы, покачал головой, прищелкнул языком и сказал:
   – Господи, что же это такое с вами? – Он еще раз взглянул на Кареллу и попросил: – Иди умой лицо над раковиной.
   – Мое лицо в порядке, Альф, – запротестовал Карелла.
   – Иди и вымой лицо, – строго сказал Мисколо, и Карелла, вздохнув, отправился в угол, к раковине.
   – У вас есть судимость, Бэндлер? – задал вопрос Хейз.
   – Нет, я же вам сказал, я не преступник.
   – Но тогда почему же вы уехали в Калифорнию?
   – Я получил там работу.
   – Какую?
   – На телевидении.
   – И что вы там делаете?
   – Я помощник управляющего.
   – Чем ты управляешь? – спросил Карелла, не отходя от раковины.
   Он протянул руку к белому полотенцу, висящему рядом, но Мисколо завопил:
   – Оно будет в крови. Пользуйся бумажным.
   – Помощники директора не управляют. Мы следим, чтобы соблюдали тишину в павильоне, вызываем актеров...
   – Нас не интересуют подробности ваших производственных дел, – отозвался Хейз. – В каких программах вы работаете?
   – Видите ли... Понимаете, на самом деле у меня нет постоянной работы в какой-то одной программе.
   – Тогда зачем же вы поехали в Калифорнию? – вмешался в разговор Мейер. – Вы ведь только что сказали, что нашли там работу.
   – Ну и что, это действительно так.
   – Какую же?
   – Они снимали полуторачасовую ленту. Поэтому один мой друг, директор картины, позвонил, чтобы узнать, не захочу ли я работать с ним. Как ассистент, понимаете? Ну, я и отправился на побережье.
   Карелла вернулся к столу и снова сел на краешек. Мисколо взял пузырек йода и начал смазывать порезы.
   – Тебе надо здесь накладывать швы, – заметил он.
   – Не нужно.
   – Те же самые раны с прошлой недели. Они все открылись!
   – Зачем ты вернулся с побережья? – задал вопрос Карелла.
   – Работа закончилась. Я еще некоторое время оставался там, искал постоянную работу, но ничего не нашел. Вот и вернулся.
   – А сейчас работаешь?
   – Нет, я вернулся всего десять дней назад.
   – Когда именно?
   – Восьмого.
   – О-о, – застонал Карелла, когда Мисколо прижал кусок пластыря к ране на лице.
   – Почему ты напал на меня?
   – Потому... потому что я узнал, что вы натворили.
   – Я? Что я такое сделал? Ради бога. Альф...
   – Прости, прости, пожалуйста, – успокаивал Мисколо. – Я здесь не доктор, – и добавил с обидой: – Я всего-навсего паршивый клерк. Следующий раз отправляйся в больницу вместо того, чтобы заливать кровью всю эту проклятую комнату.
   – Так что я такое натворил? – опять спросил Карелла.
   – Вы убили мою девушку, – заявил Бэндлер.
   – Что?
   – Вы убили мою девушку.
   Какое-то мгновение никто в комнате ничего не мог понять. Они молча, в изумлении разглядывали Бэндлера и тогда тот сказал:
   – Бланш, Бланш Мэтфилд, – но опять имя ничего не сказало никому, кроме Кареллы, который коротко кивнул и сказал:
   – Она прыгнула, Бэндлер. И я к этому не имею никакого отношения.
   – Но вы велели ей прыгать.
   – Я пытался увести ее с этого карниза.
   – Ну и увели, верно?
   – Откуда ты знаешь, что я говорил ей?
   – Квартирная хозяйка рассказала мне. Она стояла в комнате за вашей спиной и слышала, как вы велели ей прыгать. – Бэндлер помолчал и спросил: – Почему же вы просто не столкнули ее с того карниза? Это было бы равносильно тому, что вы сделали.
   – Давай начнем с того, почему она вышла на этот карниз. Тебе известно? – поинтересовался Карелла.
   – Какое это имеет значение? Она бы не прыгнула, если бы не вы.
   – Она бы на карниз не вышла, если бы не ты! – уточнил Карелла.
   – Как бы не так! – заявил Бэндлер.
   – Почему ты ее бросил?
   – Кто ее бросил?
   – Ты бросил, ты. Слушай, Бэндлер, не зли меня снова! Она хотела умереть, потому что ты ее бросил. «Прощай, Бланш. Было здорово». Вот твои точные слова.
   – Я ее любил, – запротестовал Бэндлер. – Она же знала, что я вернусь. Работа была временной. Я говорил ей...
   – Ты, Бэндлер, слинял от нее.
   – Я же говорю вам, что нет. Я любил ее. Как вы не можете понять!. Она знала, что я вернусь. Я говорил ей об этом. Откуда мне было знать, что она захочет... убить себя?
   – Она убила себя, потому что знала: ты порвал с ней. Тебе теперь легче?
   – Что... Что вы имеете в виду?
   – Ну после того, как ты избил меня? После того, как ты свалил всю вину на меня?
   – Вы убили ее! – заорал Бэндлер и сердито соскочил со стула, но Карелла положил на его плечи обе руки и толкнул обратно.
   – Как фамилия твоего друга, который на побережье?
   – Что... какого друга?
   – Ну того, директора, который делал полуторачасовой фильм.
   – Это... э...
   В комнате стояла тишина.
   – А может, его и не было?
   – Любого спросите, кто там работает. Я один из лучших ассистентов.
   – Ты действительно ездил на побережье работать, Бэндлер? Или, может, развлечься с дамочкой?
   – Я...
   – С дамочкой, – Мейер в подтверждение кивнул.
   – Я же говорю вам – я любил Бланш. С какой стати мне было ездить в Калифорнию с другой женщиной?
   – Действительно, зачем, Бэндлер? – поинтересовался Хейз.
   – Я...
   – Так зачем же, Бэндлер?
   – Я... любил... Бланш. Я... Ну какой к черту вред от маленькой... маленькой невинной забавы, развлечения... с кем-то еще? Она... она знала, что я вернусь к ней. Она знала, что та девушка для меня ничего не значит. Она это знала.
   – Очевидно, нет.
   Бэндлер долго молчал. Затем сказал:
   – Я узнал все из газет, когда там был. Прочел маленькую заметочку. О... О Бланш... прыжке... прыжке с карниза, на следующий день, после того, как это произошло. Я выгнал девушку, взял билет на самолет и прилетел сюда сразу же. В субботу. Раньше билетов не было. Но ее к этому времени уже похоронили. И... когда я поговорил с хозяйкой дома, где она жила, она рассказала мне все, что слышала и что вы сказали ей, и я... я подумал, что вы виноваты в том, что убили девушку, которую я любил.
   – Ну и продолжай... в это верить, – проронил Карелла.
   – Как?
   – Так время быстрее пройдет.
   – Как?
   – Ты можешь получить до десяти лет за нападение первой степени.
   Карелла помолчал и напомнил:
   – "Какой был вред от маленькой невинной забавы". А! Так, кажется, Бэндлер?

Глава 13

   Любовь буйствовала в тот день, когда Фред Хеслер снова появился на участке и снова бешено закрутил всю эту карусель. Сам он даже и не понял этого, не знал, что дело о самоубийстве Томми Барлоу и Ирэн замерло, зашло в тупик, и его уже собирались бросить в папку нераскрытых. Работа полицейских – сплошные скачки с препятствиями, особенно на таком участке, как восемьдесят седьмой. Совершается преступление, все начинают над ним быстро и эффективно работать, потому что все, что предстоит выяснить, обычно выясняется сразу или же никогда. Сто раз осматривается место происшествия, многократно задаются одни и те же вопросы в надежде получить новую информацию. Но дела очень быстро остывают, особенно на таком участке, как восемьдесят седьмой, где ежедневно появляются и требуют расследования новые преступления и где постоянно не хватает времени. В результате нераскрытые дела – это своеобразная лазейка, которая дает возможность полицейскому закрыть дело, не закрывая его. Стоит делу попасть в реестр нераскрытых, они могут выбросить его из головы и сосредоточиться на трех дюжинах других, которые накопились за это время. А старое, нераскрытое дело формально никем не закрыто, так как официального вердикта по нему нет – никто не арестован и не осужден. И в это время, хотя оно официально и не закрыто, никто им активно уже не занимается, оно просто напрасно валяется в шкафу мертвым грузом. Так было и с делом Томми Барлоу и Ирэн Тейер: потерявшее свою остроту, оно готово было попасть в число нераскрытых в тот день, когда у перегородки в дежурную комнату 87-го участка появился Фред Хеслер, в тот самый момент, когда там вовсю бушевали страсти.
   Возлюбленным было соответственно пятьдесят восемь и пятьдесят пять лет и они стояли перед столом детектива Мейера, ожесточенно переругиваясь. На мужчине была спортивная куртка, надетая на нижнее белье, когда дежурный полицейский постучал в дверь. На женщине – домашний цветастый халат.
   – Так кто же из вас выдвигает обвинения? – пытался выяснить Мейер.
   – Я, – вместе сказали они.
   – По очереди, пожалуйста.
   – Я выдвигаю обвинения, – настаивала женщина.
   – Нет, я, – не унимался мужчина.
   Хеслер, стоявший у перегородки, пытался привлечь к себе чье-либо внимание, но все присутствующие в комнате были заняты: кто перебирал бумаги, кто печатал. А Мейер разбирался с влюбленными.
   – Кто из вас вызвал полицию? – задал он вопрос.
   – Я, – отозвалась женщина.
   – Это правда, сэр?
   – Конечно, – подтвердил он, – эта нахалка вызвала полицию.
   – Ну что ж, мадам, почему вы вызвали полицию?
   – Он ущипнул меня, – пояснила женщина.
   – Нахалка, – отозвался мужчина.
   – Вы вызвали полицию, потому что он вас ущипнул? Правильно я вас понял? – спросил Мейер терпеливо. – А вы женаты?
   – Женаты, – пояснил мужчина. – Эта нахалка не может вытерпеть даже маленького щипка от родного мужа. Сразу же ей надо орать и звать полицию.
   – Заткнись, вонючее животное! – не уступала женщина. – Ты схватил меня за ягодицу, я думала, ты ее оторвешь.
   – Я же проявлял чувства.
   – Ничего себе чувства!
   – Это мне нужно было вызвать полицейских, – запротестовал мужчина, – но я не нахал, как ты.
   – Ты ущипнул меня, – настаивала на своем женщина.
   – Стирать на людях свое грязное белье! – пробормотал мужчина. – Позвать милицию! Удивляюсь, почему ты сразу же не вызвала ФБР?
   – Давайте успокоимся, – увещевал Мейер. – Мадам, если ваш муж ущипнул вас...
   – Она ударила меня сковородкой, – вдруг признался мужчина.
   – Ага! – закричала женщина. – Да вы только послушайте! Послушайте!
   – Так оно и было. Она ударила меня.
   – И еще называет меня нахалкой! А вы его послушайте!
   – Ты ударила меня, Хелен. И это правда!
   – А ты ущипнул меня. Вот это правда!
   – Я ущипнул тебя, потому что ты меня ударила!
   – Нет, это я тебя ударила, потому что ты меня ущипнул.
   – Послушайте! Не все сразу, – взмолился Мейер. – Что же все-таки произошло?
   – Я мыла посуду, – пояснила женщина. – Он подошел сзади и ущипнул.