– Потому что я знала свою дочь. Она – вся в меня. Любила жизнь. Тот, кто любит жизнь, не может лишить себя жизни. В этом я абсолютно уверена.
   – Но видите ли, – начал было Карелла, – все факты указывают на то...
   – Факты! Наплевать на них. Моя дочь была энергичной, жизнелюбивой, живой... Такие люди не кончают жизнь самоубийством. Послушайте! Это у нас в крови.
   – Что? Энергия? – спросил Хейз.
   – Совершенно верно! Энергия! Я должна двигаться весь день. Даже сейчас, когда сижу здесь с вами, мне не по себе. Поверьте мне! Есть такие нервные типы женщин. Я – такая.
   – А дочь? Другой тип?
   – Точно такая же. Живая! Жизнерадостная! Энергичная! Слушайте, я хочу вам кое-что сказать. Знаете, какая я в постели?
   Карелла и Хейз растерянно переглянулись.
   – Когда я вечером ложусь спать, я не могу уснуть. Это все из-за бурлящей энергии. И руки и ноги – все ходит ходуном. Я просто не могу заснуть. Каждый раз перед сном я принимаю таблетки. Только тогда я могу расслабиться. Я – как двигатель.
   – А ваша дочь тоже была такой?
   – Несомненно! Так что зачем было лишать себя жизни? Невероятно. Кроме того, она собиралась бросить этого хама и начать новую жизнь! – она отрицательно покачала головой. – Все это дело дурно пахнет. Я не знаю, кто пустил саз. Но точно скажу, что это не Маргарет.
   – А может быть, Барлоу, – предположил Хейз.
   – Кто? Томми? Нелепо!
   – Почему же?
   – Потому что они собирались пожениться. Вот почему! К чему было кому-либо из них открывать газ? Или оставлять в квартире эту глупую записку? «Нет выхода». Чепуха! Они уже нашли выход.
   – Позвольте мне, миссис Томлинсон, уточнить один вопрос, – вмешался Карелла. – Вы знали, что ваша дочь встречается с Томми Барлоу?
   – Знала, конечно.
   – И вы не пытались препятствовать ей?
   – Препятствовать? Какого черта? С какой стати?
   – Ну... ведь она была замужем, миссис Томлинсон.
   – Замужем! За этим занудой! Ну и замужество. Ха! – она возмущенно тряхнула головой. – Она вышла замуж за Майкла, когда ей было восемнадцать. Что знает о любви восемнадцатилетняя девушка?!
   – А сколько ей сейчас, миссис Томлинсон?
   – Почти двадцать один. Женщина, способная принять самостоятельное решение. – Она коротко кивнула. – И она его приняла – оставить Майкла и выйти замуж за Томми. Все так просто. Так зачем ей было убивать себя?
   – Вам известно, миссис Томлинсон, что в день смерти Маргарет сказала мужу, что собирается навестить вас.
   – Да.
   – И она часто так поступала?
   – Да.
   – Собственно, вы обеспечивали ей алиби. Верно?
   – Алиби?! Я бы не назвала это так.
   – А как?
   – Я бы выразилась иначе: две чуткие, нежные женщины объединились друг с другом против грубияна.
   – Вот вы все называете мистера Тейера грубияном Он хоть раз ударил вашу дочь?
   – Только бы посмел! Я бы переломала ему все кости!
   – Ну, может быть, угрожал ей?
   – Нет, никогда. Он любит командовать – только и всего. Поверьте, я была рада, что она решила уйти от него.
   Карелла откашлялся. В присутствии этой огромной женщины, которая сама считала себя маленькой, он чувствовал неловкость. Ему было не по себе от матери, которая поощряла прелюбодейство дочери.
   – Мне бы хотелось кое-что уточнить, миссис Томлинсон.
   – Что именно?
   – Майкл Тейер сказал нам, что позвонил вам после того, как увидел фотографию вашей дочери в газете, и...
   – Совершенно верно.
   – ...и спросил, была ли она у вас?
   – Верно.
   – Миссис Томлинсон, если вы так одобряли связь вашей дочери с Барлоу и так неприязненно относились к Майклу, почему же вы сказали ему, что ее у вас не было.
   – Потому, что это так и было.
   – Но вы же знали, что она была с Томми!
   – Ну и что из этого?
   – Миссис Томлинсон, вы хотели, чтобы Майкл узнал, что происходит?
   – Конечно, нет.
   – Тогда почему вы сказали ему правду?
   – Позвольте! А что мне было делать? Солгать и сказать, что она у меня? А если бы он попросил ее к телефону?
   – Ну, могли бы что-нибудь придумать. Сказали бы, например, что она вышла на минуту.
   – С какой стати мне лгать этому хаму? Он и так должен был получить то, что заслужил.
   – Что вы имеете в виду?
   – Развод, конечно. Ведь Маргарет собиралась оставить его.
   – А он знал об этом?
   – Нет.
   – Она еще кому-нибудь говорила о предстоящем разводе?
   – Конечно. Она об этом беседовала с адвокатом.
   – Кто он?
   – Я думаю, это ее дело.
   – Вашей дочери нет в живых, – напомнил Карелла.
   – Я знаю, – отозвалась миссис Томлинсон.
   И тогда, без всякой на то причины, Карелла еще раз повторил:
   – Она мертва.
   Наступила тишина. Каждый слышал только биение собственного сердца. До самого последнего момента, даже несмотря на то, что они застали миссис Томлинсон в разгар приготовления к похоронам дочери и что разговор все время шел об обстоятельствах ее гибели, Карелла испытывал странное чувство, что и миссис Томлинсон, и Хейз, и он сам не помнили о том, что говорили о человеке, который уже умер. Подсознательно, неопределенно, но постоянно и настойчиво ощущалось ее присутствие и, несмотря на разговор о ней в прошедшем времени, на упоминание о самоубийстве, – все они думали о живой Маргарет Ирэн Тейер, девушке, которая действительно собиралась уйти от мужа через месяц и начать новую жизнь. Так оно и было. И тихо Карелла повторил: «Она мертва». Все в комнате замолчали, и все вдруг стало на свои места.
   – Она была моей единственной дочерью, – проронила миссис Томлинсон. Она, грузная женщина с плоскими ступнями, большими руками, блестящими глазами, поблекшими рыжими волосами, сидела на кушетке, которая была для нее слишком мала, и вдруг Карелла понял, что на самом деле, по сути своей, она была крошечной, что мебель, которой она себя окружила, была куплена для маленькой, испуганной женщины, скрывающейся где-то внутри этого огромного тела, женщины, которой и в самом деле нужна была нежность и ласка.
   – Мы очень вам сочувствуем, – сказал он, – пожалуйста, поверьте!
   – Да. Да. Я знаю. Но вы не можете вернуть ее мне. Верно? Этого вы никак не можете сделать.
   – Вы правы, миссис Томлинсон. Не можем.
   – Вчера я рассматривала все ее старые фотографии, – продолжала она. – Жаль, что нет у меня фотографии Томми. У меня много фотографий Маргарет, но нет ни одной его.
   Она тяжело вздохнула.
   – Мне, наверное, много придется принять таблеток сегодня вечером, не засну.
   В тишине гостиной маленькие фарфоровые часы, очень тонкой работы, стоящие на красивом инкрустированном приставном столике, начали отбивать время. Не произнося ни слова, Карелла считал удары: один, два, три, четыре. Звуки замерли, опять стало тихо. Хейз заерзал в своем неудобном плетеном кресле.
   – Я составила список, – снова заговорила миссис Томлинсон, – записала сотню дел, которые нужно сделать. Майкл – не помощник, знаете ли! Все приходится делать самой. Если бы только Маргарет была жива, она... – произнесла она и запнулась, абсурдность слов, готовых сорваться с губ, поразила даже ее: «Если бы Маргарет была жива и могла помочь на своих собственных похоронах» – вот что она подумала и чуть было не сказала. И в этой маленькой комнате все сразу же остро ощутили присутствие смерти. Миссис Томлинсон всю передернуло. Оцепенев, в гнетущей тишине она вглядывалась в Кареллу и Хейза. Где-то на улице женщина позвала своего ребенка. Молчание затягивалось.
   – Вы... вы хотели знать имя адвоката, – внезапно донеслось до них.
   – Да.
   – Артур Патерсон. Я не знаю его адреса.
   – Он живет в этом городе?
   – Да, – миссис Томлинсон опять вздрогнула. – Послушайте! Я говорю вам правду. Маргарет действительно намеревалась развестись с ним.
   – Я вам верю, миссис Томлинсон, – успокоил Карелла.
   Он внезапно поднялся и пересек комнату. Мягко и нежно он взял ее огромную руку, сжал в своих ладонях и добавил: – Мы ценим вашу помощь. Если мы что-то можем сделать для вас, звоните, пожалуйста.
   Миссис Томлинсон взглянула в лицо высокого человека, стоящего перед кушеткой, и едва слышно произнесла: «Спасибо».

Глава 6

   Артуру Патерсону было лет тридцать пять, и, видимо, совсем недавно он сбрил усы. Ни Карелла, ни Хейз не знали, что он произвел эту с позволения сказать усоэктомию всего лишь два дня назад, но будь они повнимательнее, наверняка бы заметили, что Патерсон то и дело дотрагивается до места над верхней губой. Место это было ничем не примечательно, такое же, как у всех мужчин, но он думал иначе. Ему оно казалось очень большим и очень голым. Ему было не по себе, когда он разговаривал с двумя детективами из полицейского участка о Маргарет Ирэн Тейер. Если он бросал взгляд вниз, на краешек носа, видна была собственная верхняя губа, выпяченная, припухшая, голая. Он чувствовал, что вид у него был очень глупый и что детективы смеются над его наготой. Он опять дотронулся до кожи над верхней губой, затем поспешно отдернул руку.
   – Да, – подтвердил он. – Ирэн Тейер приходила ко мне по поводу своего развода.
   – Вы когда-нибудь до этого вели ее судебные дела, мистер Патерсон? – поинтересовался Карелла.
   – Я составлял завещание. И только.
   – Составляли завещание Ирэн Тейер?
   – Собственно, им обоим. Обычное дело, знаете ли.
   – Какое именно, мистер Патерсон?
   – Ну как же. «Я даю распоряжение, чтобы все мои долги и расходы на похороны были уплачены сразу же после моей смерти. Все остальное, принадлежащее мне, дом и часть поместья, личное имущество, где бы оно ни находилось, я отдаю, предназначаю и завещаю своей жене». Что-то в этом роде.
   – Значит, в случае смерти Майкла Тейера, Ирэн Тейер унаследовала бы все его состояние?
   – Совершенно верно. И наоборот.
   – Что вы имеете в виду?
   – В случае, если Майкл Тейер переживет свою жену, все, что у нее есть, переходит к нему. Это было предусмотрено завещанием.
   – Понятно, – произнес Карелла и задумался. Артур Патерсон дотронулся до своих отсутствующих усов.
   – А у нее действительно была какая-то собственность?
   – Не знаю. Вряд ли. Похоже, она была озабочена расходами, связанными с разводом.
   – Она с вами об этом говорила?
   – Да. – Патерсон пожал плечами. – Понимаете, я попал в щекотливое положение. Первым ко мне пришел Тейер, чтобы составить завещание. А теперь мне приходилось заниматься разводом по просьбе жены. Я чувствовал себя неловко!
   – Вы хотите сказать, что на самом деле чувствовали себя адвокатом Майкла Тейера?
   – Ну, не совсем так. Но... скажем так... Я чувствовал себя поверенным в делах семьи Тейер, понимаете? А не только одной Ирэн Тейер.
   – И тем не менее она обратилась к вам?
   – Да.
   – И сказала, что хочет развестись.
   – Да. Она собиралась в Рено в следующем месяце.
   – Несмотря на то, что это означало расходы.
   – Видите ли. У нее были на то серьезные причины. Собственно, она пришла ко мне, чтобы выяснить, каковы законы Алабамы в отношении развода. Она слышала, что хорошие. Но я отговорил ее от развода в Алабаме.
   – Почему?
   – Понимаете, там есть свои трудности. В ряде случаев, если выясняется, что пара приходит в суд только за разводом, а не из желания определиться на жительство, суд штата волевым распоряжением может аннулировать развод. Я думал, что она не захочет рисковать. Я предложил ей поехать в Мехико, где мы и могли бы получить развод через двадцать четыре часа. Но ей это предложение не понравилось.
   – Почему же?
   – Я и сам не совсем понял. Мексиканский развод так же хорош, как и любой другой. Но люди несведущие ошибочно считают, что мексиканские разводы не легальны или, во всяком случае, легко аннулируются. Так или иначе, она была против, поэтому я, естественно, предложил Неваду. Вам знакомы законы Невады о разводе?
   – Нет, – сказал Карелла.
   – Так вот, они требуют проживания в штате, по крайней мере, в течение шести недель и таких оснований для развода, как прелюбодеяние, импотенция, уход из семьи, отказ в материальной поддержке, физическая жестокость, психическая жестокость, алкоголизм... Я бы мог продолжить перечень. Но вы уже и так имеете представление.
   – А на каких основаниях она возбуждала дело о разводе?
   – Психическая жестокость.
   – Не прелюбодеяние?
   – Нет, – Патерсон замялся. – Зачем ей ехать в Рено, если требовать развода на основании факта прелюбодеяния? Я хотел сказать... Во всяком случае... – он опять нерешительно замолчал. – Действительно не знаю, имею ли я право обсуждать с вами эти вопросы?.. Видите ли, я предложил, чтобы они оба, муж и она, сходили на прием к консультанту по семейным делам, но ее это, видимо, совсем не интересовало.
   – Ей нужен был развод.
   – Она решительно была настроена на развод. – Патерсон погладил место над губой, где были усы, и, казалось, решал, следует ему или нет рассказывать все, что знает. В конце концов, вздохнув, пояснил: – Видите ли, здесь был замешан другой мужчина.
   – В этом нет сомнения, мистер Патерсон, – подтвердил Хейз. – Ведь их нашли вместе, мертвыми.
   Патерсон пристально посмотрел на Хейза, а затем тоном, которым обычно разговаривал в суде, произнес:
   – Факт, что их нашли мертвыми вместе, еще не означает, что они планировали совместное будущее. Мистер Барлоу... Я полагаю, его так звали?
   – Верно. Мистер Барлоу.
   – Он мог и не быть тем человеком, за которого она намеревалась выйти замуж.
   – Мать Ирэн считает, что именно за него.
   – Ну, может быть, вы располагаете информацией, которой у меня нет.
   – Ирэн никогда не называла вам имени этого человека?
   – Нет. Она просто заявила, что влюблена и хотела бы развестись как можно быстрее, чтобы выйти замуж за другого.
   – Она высказалась вполне определенно?
   – Да. – Патерсон заговорил не как судья в зале заседаний, а доверительно, как дружелюбный сельский адвокат, отправляющий правосудие в бедном трактире. – По опыту знаю, что многие женщины, кстати, и мужчины тоже, которые замышляют развод, не всегда точно знают, зачем он им нужен. Полагаю, Ирэн Тейер, может быть, только думала, что влюблена в этого Барлоу и использовала это как повод сбежать от человека, жизнь с которым ей была невыносима.
   – Она действительно сказала, что жизнь ее невыносима? – спросил Хейз.
   – Да, она объяснила, что жизнь с Майклом Тейером для нее мука.
   – Почему?
   – Она не говорила об этом.
   – А как мистер Тейер реагировал на развод? – поинтересовался Хейз.
   – Я не обсуждал с ним этот вопрос.
   – Почему же?
   – Миссис Тейер предпочитала уладить все сама.
   – Она объяснила почему?
   – Она так хотела и все. Собственно говоря, она собиралась официально поставить его в известность после оглашения, когда доберется до Невады и начнет судебный процесс.
   – Почему она хотела, чтобы все было именно так?
   – Ну, видите ли, в этом нет ничего необычного. – Он пожал плечами. – Просто она хотела дождаться следующего месяца. А что касается факта существования другого мужчины. Вряд ли...
   – Когда именно в следующем месяце? – перебил Хейз.
   – В какой-то день в конце, – Патерсон очень старался держать ладони сжатыми на коленях, но не выдержал. Пальцы опять потянулись наверх, к губе, погладили голое место. Рассердившись на себя, он немедленно засунул руки в карманы.
   – Но она совершенно определенно собиралась в Рено в следующем месяце. Верно? – уточнил Карелла.
   – Да, – подтвердил Патерсон и, помолчав, добавил, как будто вспомнив что-то: – Я встречался с ней несколько раз, давал ей хорошие советы. Не думаю, что кто-нибудь теперь заплатит мне за работу.
   – А разве в завещании не сказано о выплате долгов и о расходах на похороны? – напомнил Карелла.
   – Ах, да, конечно, – оживился Патерсон. – Конечно, я мог бы, наверное, послать счет мистеру Тейеру, но... – глаза его стали грустными. – Наверное, не очень-то прилично. Моральный аспект, знаете ли. А вы как думаете?
   – О чем это вы, мистер Патерсон?
   – Ну как же! Я ведь все-таки его адвокат тоже.
   Он, может быть, не поймет, почему я утаил от него информацию о предстоящем разводе? Ему будет неприятно. – Он замялся. – Но я же столько сделал! Может быть, мне все-таки предъявить этот счет? А?
   – Ну это вам решать, мистер Патерсон. – Карелла задумался и через минуту спросил: – Не могли бы вы все-таки вспомнить поточнее, когда именно она планировала уйти от него?
   – Не помню, – рассеянно проронил Патерсон. – Если бы я был уверен, что мистер Тейер не расстроится, я бы, конечно, предъявил этот счет. Обязательно бы предъявил. В конце концов, у меня полно расходов, а я действительно очень много уделял ей времени.
   – Очень вас прошу, вспомните, мистер Патерсон.
   – Что именно?
   – Когда она намеревалась уехать в Рено?
   – Ах, это! Я точно знаю. Пятнадцатого или девятнадцатого, что-то в этом роде.
   – Вы говорите пятнадцатого?
   – Очень может быть. А что пятнадцатое – это вторник? Помнится, она говорила, что во вторник.
   Карелла вынул из бумажника маленький целлулоидный календарь.
   – Нет, – уточнил он, – пятнадцатое – понедельник.
   – Видите ли, что-то там было связано с концом недели. Не помню точно, что именно. Но она определенно говорила о вторнике. Это я наверняка помню. Может быть, вторник – это двадцатое?
   – Нет, двадцатое – суббота. А может быть, она имела в виду вторник – шестнадцатое?
   – Вполне возможно.
   – Может быть, на это были какие-то причины. А не ждала она от вас каких-либо бумаг или чего-то еще?
   – Нет, ее юрист в Рено должен был заняться всеми этими делами.
   – Значит, это была ее идея уехать шестнадцатого?
   – Несомненно. Видите ли, местные адвокаты обычно не принимают дела к производству, если вы не проживаете в этом штате.
   – Ну и что?
   – Мне пришлось провести большую работу, хотя я и не готовил никаких юридических документов.
   – Что вы имели в виду, мистер Патерсон, когда говорили о чем-то, что нужно было делать в конце недели? – поинтересовался Хейз.
   – Да, она говорила, что должна ждать до понедельника.
   – Мне казалось, вы говорили о вторнике?
   – Да, она собиралась уехать во вторник, но ей, очевидно, что-то нужно было сделать в понедельник до отъезда. Простите, точно я не могу ничего сказать. Она ведь это упомянула вскользь, как-то неопределенно, как бы мысли вслух. Но я абсолютно уверен, что уехать она собиралась во вторник, шестнадцатого. И естественно, я был в ее распоряжении. Ухлопали уйму времени.
   – Мистер Патерсон, – вышел из себя Карелла. – Вам незачем нас в этом убеждать.
   – Что? – не понял Патерсон.
   – Да что вы много потрудились.
   Патерсон медленно провел рукой над верхней губой, уверенный в том, что никто на свете не осмелился бы говорить с ним подобным тоном, будь у него усы.
   – Я никого и не пытаюсь убеждать, – произнес он, стараясь не подавать вида, что разозлился. – Я действительно много сделал, и я все-таки предъявлю этот счет. – Он яростно кивнул в знак согласия с самим собой. – Не думаю, что это должно расстроить мистера Тейера. Во всяком случае, уже все газеты оповестили о неверности его жены.
   – Мистер Патерсон, что вы думаете о той предсмертной записке? – прервал его Хейз.
   Патерсон пожал плечами.
   – Вы говорите о той, что опубликована в газетах? Сенсационная.
   – Согласен. Но соответствует ли она тому, что затевала миссис Тейер? Как вы думаете?
   – Вот главный вопрос, – согласился Патерсон. – Конечно, нет. С какой стати ей убивать себя, если она уже сделала все, чтобы развестись? Если предположить, что Барлоу был тем человеком, за которого она намеревалась выйти замуж...
   – Вы, кажется, все еще сомневаетесь в этом? – уточнил Карелла.
   – Я просто рассматриваю все возможные варианты. Если бы все-таки был какой-то другой человек...
   – Мистер Патерсон, – не выдержал Карелла, – существующие варианты и так запутаны. Думаю, нам достаточно тех неприятностей, которые уже есть. Зачем искать еще какие-то?
   Патерсон кисло улыбнулся и изрек:
   – Я полагал, полиция занимается расследованием всех возможных вариантов. Особенно в таком самоубийстве, которое смахивает на явное убийство.
   – А вы думаете – это убийство?
   – А вы разве нет? – усмехнулся Патерсон.
   Карелла, улыбнувшись, подтвердил:
   – Мы действительно расследуем каждый вариант, мистер Патерсон.
* * *
   Если вы возглавляете полицейскую лабораторию, да еще в большом городе, у вас есть очень много возможностей для расследования. Детектив-лейтенант Сэм Гроссман руководил лабораторией Главного управления в центре города на Хай-стрит. И даже если бы с восемьдесят седьмого полицейского участка ему временами не подбрасывали одно-два дела, он и без того был бы очень занят. Он не возражал против дел. Он любил повторять старую цыганскую пословицу, в которой говорилось что-то о праздности, как матери всех пороков, а он, несомненно, не выносил праздности и не терпел безделья. Он, случалось, мечтал, чтобы у него было шесть или семь рук, а не две. Все было бы по-другому, конечно, будь Гроссман плохим работником: такие могут браться за все дела сразу, разделываясь с каждым быстро и легко, повсюду разбрасывая, как говорится в другой цыганской пословице, щепки, не задумываясь, куда они летят и падают. Гроссман был добросовестным полицейским и пытливым ученым и был глубоко убежден, что лаборатория существует для того, чтобы помочь пытливым работникам расследовать преступления. Зарплату ему платил город, и он твердо верил, что есть единственный способ заслужить ее – делать свое дело так эффективно, профессионально и квалифицированно, как только можешь.
   Гроссман как руководитель лаборатории был находкой: он был не только хорошим детективом, но и прекрасным химиком. Большинство лабораторий возглавляют полицейские, не имеющие настоящей научной подготовки, и только персонал состоит из квалифицированных экспертов – химиков, физиков и биологов. У Гроссмана тоже были помощники, но собственные научные знания и ум человека, который когда-то сам боролся с грабежами, кражами со взломом, надувательством и другими преступлениями, с которыми участковый детектив ежедневно сталкивается в своей работе. Временами Гроссман мечтал снова оказаться где-нибудь в уютной дежурной комнате, перебрасываясь крепкими шутками с уставшими коллегами. Иногда, как например, сегодня, ему очень не хотелось вылезать из постели.
   Он так никогда не мог понять, по какому такому закону вероятности лаборатория то временами была до предела завалена работой, то сравнительно пустовала. Его занимал вопрос, уж не особая ли фаза луны или последние ядерные испытания были причиной внезапной вспышки преступности и происшествий? Или люди объявляли выходной насилию в какое-то определенное время года, или день месяца, или это какое-то тайное марсианское руководство решает, что вот такой-то, а не другой день, подойдет для того, чтобы завалить работой Гроссмана и его затюканных сотрудников. Одно он знал абсолютно точно: были такие сумасшедшие дни, как сегодня, когда работы было по горло, а людей мало.
   Какой-то взломщик-дилетант ограбил магазин на Пятнадцатой Южной, сломав замок двери черного хода. Сотрудники Гроссмана заняты были сличением отпечатков, обнаруженных на замке, с образцами тех, которые детективы, расследующие дело, сняли с грубого зубила, найденного в комнате подозреваемого.
   В спальне на Калвер-авеню нашли задушенную женщину. Технические работники Гроссмана обнаружили волосы на подушке, и теперь должны были, прежде всего, сравнить их с волосами убитой женщины, и в случае, если они окажутся не ее, провести исследование и определить, кому они принадлежали – животному или человеку, и, если они принадлежали человеку, уточнить, с какой части тела волосы, а также мужские они или женские, крашеные, обесцвеченные или недавно остриженные, выяснить, по возможности, возраст человека, который так небрежно их потерял, а также не были ли они деформированы выстрелом, огнем или кипятком.
   Налетчик, отступая в панике при звуке сирены приближающейся полицейской машины, выстрелил три раза в стену бензоколонки и бежал. Лаборанты Гроссмана занимались теперь сравнением извлеченных пуль с образцами револьверных пуль, имеющихся в их обширной картотеке, пытаясь определить марку оружия, которым пользовался преступник. Тогда полицейские семьдесят первого участка смогут найти возможного владельца по своим регистрационным спискам.
   Десятилетняя девочка обвинила привратника своего дома в том, что он заманил ее в подвальное помещение и силой заставил удовлетворить свои сексуальные потребности. Теперь лаборанты обследовали одежду ребенка – искали пятна крови и спермы.
   Сорокапятилетний мужчина был найден на шоссе мертвым, очевидно, жертва наезда. Осколки стекла, застрявшие в его одежде, сравнивали с образцами стекла от разбитой левой передней фары автомашины, краденой и брошенной, пытаясь определить, не этой ли машиной его сбили.
   Отпечатки пальцев, ладоней, фрагментарные пробы пота, отпечатки ног, подметок, носков, образцы разбитых окон, сломанные замки, следы животных и шин, пыль и ржавчина, перья, фотопленки, обгоревшие веревки, порох, пятна краски и мочи или масла – все у них было в этот день и все нужно было рассмотреть, сравнить, определить, описать.
   Вдобавок ко всем этим делам, парни с восемьдесят седьмого участка свалили на его голову еще и это дело о вероятном самоубийстве.