Макдональд Джон Д.. Шустрая рыжая лисица

   – Благодарю вас, – торжественно произнесла она. – Премного вам благодарна, Тревис, за то, что просветили меня насчет потери времени.
   Желая показать ей, что разговор закончен, я отвернулся со словами:
   – Ваша шефиня ждет вас. Так что давайте – вперед.
   Она пробормотала, что ей надо сдать мой билет, и мгновенно исчезла в толпе. Я проводил ее глазами, и вдруг вспомнил, как тарпон,^[4]набирая скорость для последнего, головокружительного прыжка, взвивается вверх и, достигнув неимоверной для себя высоты, в последний раз щелкает челюстями, от чего у тебя душа уходит в пятки. Эта неожиданная ассоциация неприятно поразила меня. При чем тут Дэна? Надо просто попрощаться, и пусть все идет своим чередом.
   Я ждал уже довольно долго. Объявили посадку на ее рейс. Я направился к турникету, но Дэны нигде не было видно. Подошел к регистрационному окошку, попросил проверить список пассажиров. Господи, как же медленно они это делают! И вот наконец слышу: «Сэр, но мисс Хольтцер сдала свой билет прямо перед объявлением посадки». Меня обуяли тревога и гнев. Зря я пустил это дело на самотек.
   Словно во сне, метался я в поисках моей девушки в зеленом. Наконец сквозь стеклянную витрину магазина мужской одежды я увидел, как она что-то покупает. Я буквально влетел туда. С ней занимался клерк. Она поглядела на меня как-то испуганно и виновато, но тут же, взяв себя в руки, непринужденно произнесла:
   – Дорогой, говорила же я, что забуду твой размер рубашки! Сколько неудобств причиняет потеря багажа! Такие тебе подойдут? Они из немнущейся ткани; двух нам, пожалуй, хватит, как ты считаешь? Но какой у тебя размер, милый?
   – Сорок третий, – покорно отозвался я.
   – Дайте, пожалуйста, две сорок третьего размера. Ты не возражаешь, если мы еще купим тебе вот эти эластичные носки? И шорты, ладно? Нет-нет, заворачивать не надо, я прямо так все положу. – С этими словами она взгромоздила на прилавок небольшой дешевенький чемоданчик. Пока она укладывала покупки, я мельком заметил лежащие там предметы женского туалета и кое-какую косметику. Она заперла чемоданчик и, стоя в ожидании сдачи, сообщила мне:
   – Наш рейс минут через двадцать пять.
   Взяв чемоданчик, я отнес его в зал ожидания; отыскав укромное местечко, поставил на пол и повернулся к ней со словами:
   – Ты что – рехнулась?
   Она вцепилась в мое запястье сильными и совершенно ледяными пальцами, подняла глаза и проговорила:
   – Все в порядке. Нет, правда. Все в порядке.
   – Но...
   – Получить обратно багаж я не смогла – он был уже на борту. О нем позаботятся в Нью-Йорке. Послушай, Трев... Я взрослая женщина.
   – Но ведь...
   – Помолчи, дорогой. Ради Бога, помолчи. Ты что, хочешь, чтобы я сама бросилась тебе на шею? И не смотри на меня как парализованная мышь. Скажи, что ты рад. Ну скажи хоть что-нибудь!
   Кончиками пальцев я провел по ее щеке, погладил черную как смоль бровь.
   – О'кей. Что-нибудь скажу.
   – О Боже! – Она закрыла глаза и вздрогнула. – Я же ни на что не претендую, Трев. Ничего такого. Как бы то ни было...
   – Как бы то ни было...
   – Ты только не смейся.
   – Ты же сама все прекрасно понимаешь.
   Я уловил выражение испуга на ее лице.
   – Трев, может, я совсем не то, что тебе... Может, ты никогда всерьез... Просто был со мной любезен, а сейчас...
   – Ты все прекрасно понимаешь. Помолчи, моя хорошая.
   – Я послала в Нью-Йорк телеграмму.
   – В которой мило извинилась за задержку?
   – Ах, да к черту все это! Мы с тобой ведь никогда по-настоящему не целовались. И у меня колени дрожат. Дорогой мой, прошу тебя, отведи меня куда-нибудь – мне просто необходимо выпить.

* * *

   Во время полета, несмотря на чарующую близость Дэны, несмотря, на то что я ощущал аромат ее тела, утопал в ее темных, бездонных глаза и был полон предвкушений, от которых перехватывало дыхание, – несмотря на все это, в какой-то части моего мозга по-прежнему прокручивалась и перемалывалась вся эта грязная история. Потрудились мы немало и смогли сбросить со счетов одного за другим почти всех из той веселой компании. Карл Абель, гроза гор, не более опасный, чем падение на задницу на лыжне для начинающих. Заживо сгоревший в шипении октана Сонни Кэттон. Нэнси Эббот, тоже неотвратимо сгорающая, только на более медленном огне. Нет смысла проверять Харви и Ричи, ребят из Корнелла. Им бы просто никто не поверил, похвастайся они этим приключением. Кэзуэлл Эдгарс не был с этим связан. Впрочем, он уже не был связан почти ни с чем в этом мире. Айвз умер, причем не своей смертью. Как и Пэтти Макгрудер. Если удача хоть немного улыбнулась старому Эбботу, то и он уже встретил свою кончину – не столь ужасную, быть может? Хотя смерть – есть смерть.
   Осталось трое подозреваемых: яхтсмен и бездумный прожигатель жизни Вэнс Макгрудер, официантка по прозвищу Уиппи, полоумный мужичонка – Боген. Ей-богу, расследовать это дело – все равно что бродить по опустевшему дому и открывать подряд все шкафы, проверяя их содержимое. Похоже, дело оказалось более сложным, чем я мог вообразить. Или я взялся за него не с того конца? С таким трудом найденные ниточки поминутно ускользали из рук. И я не мог отделаться от ощущения, что Лайзе Дин угрожает опасность, а возможно, и мне – хотя и не представлял, от кого исходит эта угроза и в чем она заключается. Наверняка я знал только две вещи. Во-первых, осмотр шкафов подходит к концу, а, во-вторых, я был несказанно рад, что судьба уберегла меня от вечеринок на солнечных террасах. И покрепче сжав руку сидящей рядом со мной девушки, я сказал себе, что жизнь прекрасна, и отогнал прочь мрачные мысли.
   Мы приземлились вскоре после полудня. Что-то нереальное было в сочетании голубых прудов и зеленых судоходных каналов с бесконечной коричневой пустыней, напоминавшей потрескавшуюся шкурку старой ящерицы. С нами вместе прилетела группа паломников. Одетые с иголочки, они изо всех сил старались не показать, какой интерес у них вызывают турникеты в аэропорту, стремительный полет, объявления по радио и прочие чудеса цивилизации. Все они бережно сохраняли в себе ощущения страданий и стремились как можно скорее припасть к той самой нужной им плите в том самом определенном месте, где они уж воистину приобщатся к мукам, выпавшим когда-то на долю Христа. Когда наша группа проходила через пропускной пункт, я заметил парочку наблюдателей; прислонившись к стене, они стреляли глазами направо и налево – такие убаюкивающе-бдительные. Паломников они окинули быстрыми и цепкими взглядами из-под темных очков. У этих ребят в памяти существует нечто вроде картотеки на все десять тысяч неблагонадежных лиц, проживающих в Слотсвилле, да к тому же они обладают безошибочным нюхом на приближающуюся опасность.
   Моя дама на сей раз не занималась никакими транзитными услугами. А я все еще испытывал какое-то приятное и необычное ощущение от нашего полета: он прошел в полном молчании, рука Дэны крепко сжимала мою руку, темные глаза были полузакрыты. Вот и сейчас она стояла, все еще неподвижная и покорная, терпеливая и чувственная, пока я, поскольку нам не надо было заниматься багажом, подыскивал машину напрокат. Повинуясь некоему ироническому импульсу, я остановил свой выбор на типичнейшем для центров игорного бизнеса лимузине – большом блестящем голубовато-зеленом авто с кондиционерами, откидным верхом и белыми кожаными сиденьями.
   Я знал неподалеку одно приятное местечко: совершенно уединенный, а следовательно, дорогой жилой фургончик со всеми удобствами под названием «Обитель апачей». Советоваться с Дэной я не стал: едва ли ей знакомы эти места. В конторе сообщил, что бывал здесь раньше и хотел бы снять домик на двоих у пруда, вручил швейцару доллар, чтобы он позволил мне взять ключ и самостоятельно отправиться туда.
   Большая, вытянутая в длину комната в золотисто-зеленых тонах с двумя огромными кроватями ярко освещалась солнцем. Пожалуй, даже слишком ярко. Я потянул за шнуры – тяжелые желтые портьеры со скрипом задвинулись, и мы сразу окунулись в призрачный золотистый полумрак. Еле слышно работал кондиционер, наполняя комнату приятным прохладным воздухом. Мне почудилось, что мы находимся в неком оазисе, от вчерашнего дня нас отделяет тысячелетие, а завтрашний наступит еще через десять тысяч лет...
   Дэна, видимо, нервничала, временами глубоко вздыхала, а потом чуть задерживала дыхание – как будто хотела избавиться от икоты. Я обнял ее. Она словно одеревенела, и я, честно говоря, не знал, как мне быть дальше. И вдруг она порывисто вздохнула, прижалась ко мне, подставляя губы для поцелуя, и я ощутил ее сразу всю – такую страстную, нежную, сильную...
   Я всегда знал, что, пока не окажешься с женщиной в постели, нельзя понять, насколько вы физически подходите друг другу. Иногда страсть бывает беспощадная, ненасытная, приводящая в конце концов к полной апатии. А иногда, сколько бы вы ни бились, полного удовлетворения достичь не удается. И то, и другое означает, что вы недостаточно совместимы и останетесь чужими, испытывая тем не менее потребность в бесконечных любовных клятвах.
   У нас с Дэной оказалась исключительно редкая, до взаиморастворения друг в друге совместимость, благодаря которой волны страсти, достигнув кульминации, вновь и вновь захлестывали нас, затопляя нежностью промежутки, и с каждой волной мы становились все ближе, все лучше узнавали друг друга, и время пролетало совершенно незаметно. Когда такой шквал страсти наконец утихает, вдруг с изумлением обнаруживаешь, что снова жаждешь близости. Еще, еще... но вот – все. Безусловно, на сегодня все, и она, совершенно изнемогая, буквально умирает от усталости – такая сонная и любящая...
   ...Я изо всех сил боролся со сном. Буквально за шиворот вытащил себя из постели. Укрыв Дэну одеялом, сходил в душ, оделся. Включил в комнате тусклый свет, присел на кровать и, откинув с ее затылка темные локоны, поцеловал в шею, пахнущую мускусом. Она повернулась и сонно уставилась на меня, лицо ее было таким нежным, отрешенным, молодым.
   – И уже оделся! – с упреком пробормотала она.
   – Я ненадолго уйду. А ты спи, моя хорошая.
   Она попыталась нахмуриться.
   – Милый, ты поосторожнее там.
   – Люблю тебя, – сказал я. В сущности, ничего не выражающие слова. Ничего не выражающие, когда действительно любишь. Я поцеловал ее в мягкие, улыбающиеся губы и еще не успел подняться на ноги, как она, по-моему, уже снова заснула. Оставив тусклую лампочку включенной, я вышел.
   Меня обуревали все те противоречивые чувства, которые свойственны самцу-победителю: индюшачье самодовольство, легкая грусть, умеренно-приятное ощущение неопределенной вины, гордость оловянного солдатика, упивающегося собственной значительностью.
   Но и не только это. С Дэной я испытывал нечто большее – чувство единения. Мы с ней словно слились в одно целое, неделимое. Наши отношения не были омрачены никаким обманом. Поэтому, отдаваясь страсти, я все время знал, что рядом со мной близкое существо – моя Дэна – такая сильная, полная жизни. Только в самом начале, в процессе узнавания друг друга, правда, возникло некое физическое ощущение, очень недолгое, того, что рядом с тобой чужое тело. А потом она вся стала вдруг такой знакомой, с головы до пят, такой родной. Словно мы вновь встретились после очень долгой разлуки...
   А потом было все более глубокое постижение друг друга, которое не описать словами.
   Меня заливало ощущение огромного, неизмеримого счастья. А ведь мы могли и не встретиться. Поистине все в жизни решает случай.
   А сейчас я был голоден как волк и не намерен был это терпеть. Пока поджаривали мой бифштекс, я проглотил два коктейля. И лишь разделавшись с кофе, я наконец перестал пестовать свои ощущения и, раздобыв местную газету, изучил более подробное сообщение об убийстве Пэтти Макгрудер.
   Потом поехал в деловую часть города, оставил машину на стоянке и стал не спеша бродить среди этого нелепого нагромождения дешевых магазинчиков, часовенок, открытых казино, залитых ослепительным неоновым светом. В толпе туристов опытный глаз мог заметить усталых цэрэушников; копы тоже были на стреме. Пожилые дамы с размаху налегали на рычаги и высыпали из бумажных стаканчиков десятицентовые монетки. Музыка оглушительно ревела в сухом ночном воздухе, а в шумных палатках можно было купить все, что угодно – от сонника до изящно упакованного птичьего помета.
   Заведение «Четыре тройки» представляло собой длинный, ярко освещенный притон с игральными автоматами. Где ты, старый добрый игральный автомат с прорезью для монетки? Теперь вы можете, потянув за две ручки, побыть в шкуре астронавта, поучаствовать в звездных войнах и получить выигрыш, равный полутора банкам. Бездна удовольствий... Девушки, занятые разменом денег, сидели за перегородкой, открывали бумажные цилиндры с серебряными монетами и насыпали их посетителям в бумажные стаканчики. Время от времени раздавался звон брошенной в автомат монетки и слышались радостные возгласы.
   Мне хотелось пока лишь взглянуть на это место – и ничего больше. Так что вскоре я уже снова мчался в роскошном автомобиле сквозь расцвеченную неоновыми огнями ночь.

Глава 12

   Трейлер-парк – место стоянки жилых фургончиков – носил название «Врата в пустыню». Чтобы попасть туда, мне пришлось проехать через весь город. В начале одиннадцатого я был у цели. Вход в трейлер-парк знаменовала алюминиевая арка, высокая и, казалось, слишком хлипкая для громоздящегося на ней розового прожектора.
   Фургоны были большими, все сняты с колес, около каждого – маленький внутренний дворик и крылечко с козырьком. Расставлены «елочкой» по обе стороны широкой полосы асфальта, никуда не ведущей. Примерно в половине из них свет уже не горел. Фургончик Патриции – шестой слева – был освещен. Остановив машину, я выбрался, подошел к крылечку и только поднял руку, чтобы постучать в алюминиевую дверцу, как передо мной предстала дама чрезвычайно крупного сложения.
   – Чё надо?
   – Я хотел бы поговорить с Мартой Уипплер.
   – А ты кто?
   – Меня зовут Макги. Я был знаком с Пэтти.
   – Слушай, а не пойти ли тебе подальше? У детки был тяжелый день. Она просто выдохлась. Ну, так как?
   – Ладно, Бобби, – послышался из фургона слабый голос. – Впусти его.
   Великанша чуть посторонилась, пропуская меня. Рассмотрев ее при свете, я понял, что она моложе, чем мне вначале показалось. На ней были джинсы и голубая форменная рубашка с высоко закатанными рукавами, обнажавшими сильные загорелые руки. Волосы каштановые, коротко подстриженные, на лице никакой косметики.
   Внутреннее убранство фургончика составляли обитые светлой фанерой и выложенные виниловой плиткой стены, прозрачные занавески, мебель из пластика и нержавеющей стали. На кровати лежала, откинувшись на подушки, хрупкая девушка. На ней была нейлоновая, в оборочках, рубашка. Длинные волосы цвета меди обрамляли ее бледное печальное лицо, глаза покраснели, помада размазалась на губах. Хотя она слегка похудела, тем не менее узнал я ее сразу.
   – Уиппи! – произнес я не подумав и тут же почувствовал себя круглым дураком. Она сильно удивилась и уставилась на меня с явным неодобрением.
   – Я вас не знаю. И не помню, чтобы где-либо с вами встречалась. Теперь меня зовут Мартой. Пат не позволяла никому называть меня прежним именем. – Это прозвучало значительно, но как-то по-детски, подчеркивая ее ранимость и беззащитность.
   – Извините. Я буду звать вас Мартой.
   – А вас как зовут?
   – Тревис Макги.
   – Никогда не слышала, чтобы Пат упоминала ваше имя.
   – Я не был так уж хорошо с ней знаком, Марта. Но знаю кое-каких людей, возможно, известных и вам. Их имена: Вэнс, Кэсс, Карл, Нэнси Эббот, Харви, Ричи, Сонни.
   Она отпила из своего стакана, хмуро глядя на меня поверх него.
   – Сонни мертв. Я слышала об этом. Слышала, что он сгорел, и меня это ничуть не тронуло.
   – Нэнси видела, как он сгорел.
   Она недоверчиво спросила:
   – Как это?
   – Она тогда с ним путешествовала.
   Слегка удивившись, Марта покачала головой:
   – Чтоб она с ним моталась? Ну и ну! Кто бы мог подумать? Если в я – тогда конечно. Но она? Ги, послушайте, это просто невозможно, вы уж мне поверьте.
   – Марта, я хочу поговорить с вами наедине.
   – Ясно, что хотите, – подала голос великанша, стоявшая позади меня.
   – Мистер Макги, это моя подруга Бобби Блессинг. Бобби, выйди на минутку, а?
   Бобби изучающе меня осмотрела. Традиционный взгляд, который они приберегают для натурального представителя мужского пола, – смесь вызова, презрения и соперничества. Пожали, в наше время гомиков стало больше. Или же они просто стали вести себя более нагло? Не имея ни пениса, ни бороды, они из кожи вон лезут, чтоб заиметь все остальное. И к числу вторичных половых признаков, которыми им удалось обзавестись, относятся агрессивные манеры, развязная походка и эдакое задиристое, петушиное отношение ко всем и вся. А в последнее время они завели моду шляться группками, что небезопасно для окружающих. И если какой-нибудь неосторожный парнишка попытается увести их девушку, то он может схлопотать себе удар, силе которого позавидовал бы и портовый грузчик. Это некая субкультура, давно существующая, но лишь в последнее время вылезшая из подполья. И теперь, совершенно обнаглев, они занимаются вербовкой новобранцев в свои ряды, что не может не пугать. Успешнее всего у них это получается с беззащитными, кроткими девушками, которые, как, например, Марта Уипплер, натерпелись от мужиков вроде Кэттона. Обиженные и чувствующие к мужчинам отвращение, эти напуганные девушки в конечном счете оказываются в стане лесбиянок.
   – Далеко я не уйду, позовешь – услышу, – процедила Бобби, не сводя холодного взгляда с моего лица. И вышла вразвалку, передернув плечами.
   Я подошел к Марте поближе и уселся в скелетообразный пластиковый стул вполоборота к ней. Она глянула в свой недопитый стакан и сказала:
   – Вы назвали имена людей, которые в тот раз были там.
   – Кроме одного...
   – Да, кроме той кинозвезды, – прошептала она.
   – Вы кому-нибудь рассказывали, что она была там?
   – Да ведь мне никто бы не поверил! Я просто не могла никому об этом рассказать. Ну, с Пат мы могли иногда об этом поговорить, вы ж понимаете. Ночью мне, бывало, снились кошмары. Она увезла меня оттуда к себе домой. Я знала... я всегда знала – она предпочла бы, чтобы на моем месте была Нэнси.
   Во взгляде Уиппи сквозила тоска. У нее была простенькая, пустая, смазливенькая мордашка с выщипанными бровями и увеличенным с помощью помады ртом.
   – Вам доводилось видеть те снимки? – неожиданно спросил я.
   Даже у самых недалеких и апатичных натур срабатывает порой подсознательная осторожность, и они вдруг замыкаются в себе.
   – Какие еще снимки?
   – Те, что были сделаны по заказу Вэнса.
   – Сегодня целый день меня без конца расспрашивали. Откуда я знаю, что вы не очередной нахал?
   – Не могу доказать, что я таковым не являюсь. – Я колебался. Нужно было найти к ней правильный подход и не суетиться. Она явно легко поддавалась внушению, а горе сделало ее еще более уязвимой. Пожалуй, лучше всего разыграть из себя доброго дядюшку Макги. Я печально покачал головой.
   – Я всего лишь человек, который считает, что Вэнс Макгрудер плохо, очень плохо обошелся с Патрицией.
   Слезы брызнули у нее из глаз, заструились по щекам. Она вытерла нос кулаком.
   – О Боже! Да! Этот ублюдок! Мерзкий ублюдок!
   – Я так и не понял, почему Пат не стала бороться за свои права.
   – Ги, вы ж не знаете, как тщательно все продумал этот поганый Вэнс! Он раздобыл на нее какое-то досье лондонской полиции нравов, собранное еще задолго до их женитьбы, – дескать, она и права-то не имела вступать в брак. И еще у него были магнитофонные пленки с записями ее развлечений с Нэнси у них дома, ну, и снимки – он специально нанял человека, чтобы тот за ними следил. Должно быть, это стоило ему кучу денег, но, как сказала Пат, это было в сотни раз дешевле, чем заплатить за развод в Калифорнии. Она не смогла найти адвоката, который взялся бы ее защищать.
   – Так вы видели те снимки, Марта?
   – Ну конечно. Представляете, они так все обставили, что и подозрений не возникало, что кто-то там поблизости крутится. Не знаю, как этот тип умудрился снять так близко. Пат со мной, с Нэнси и с Лайзой Дин. С Лайзой Дин только один снимок, да там и не различишь, что это Лайза Дин, если не знаешь.
   – Значит, к тому времени, когда вам попались эти снимки, вы с Пат были уже вместе?
   – Да. И он вот еще какую гнусность проделал. Мы поехали в город – повидаться с какими-то ее друзьями, а когда вернулись в Кармел – Вэнса дома не было, замки он сменил, а все наши пожитки были свалены под навесом для автомобиля. И еще там был какой-то тип, который охранял дом, чтоб мы не вломились и не скандалили. А Пат... По-моему, она все время пыталась освободиться от любви к Нэнси и, видно, так и не смогла. Но я шла на все, чтобы сделать ее счастливой, я так старалась...
   – Зачем кому-то понадобилось ее убивать, Марта?
   Она снова разрыдалась, потом высморкалась.
   – Я не знаю! Просто не представляю! Именно об этом меня сегодня все время и расспрашивали. Ги, мы совсем незаметно и тихо здесь жили – уже больше года, и очень долго работали в одну смену в «Четырех тройках»: я – официанткой, а она в разменной кассе. Знакомых у нас совсем немного. Она никакой другой девушкой не интересовалась, и ко мне тоже никто не приставал. Только вот... – Она замолчала.
   – Что только?
   Нахмурившись, она покачала головой.
   – Я не сумею толково объяснить. Началось это несколько недель назад. До этого, стоило ей только подумать о Вэнсе, она сразу приходила в бешенство, а иногда плакала. А несколько недель назад она получила от кого-то письмо. Мне не показала и, наверное, уничтожила, потому что найти я его не могу. Она стала какой-то... словно в облаках витала несколько дней, после того как получила его, и ничего мне не говорила. Потом однажды, когда меня не было дома, она звонила по междугородному. Пришел какой-то жуткий счет – на сорок с лишним долларов. И позже она еще несколько раз звонила в другой город. А потом вдруг сделалась очень довольной и веселой. Все время улыбалась и что-то напевала, а когда я спросила, с чего это ей так весело, ответила: «Не важно». Порой она хватала меня в объятия и начинала кружиться. Говорила, что все будет хорошо и мы скоро разбогатеем. Для меня это не имело такого уж значения. То есть нам и так было здесь хорошо. Нам просто ни к чему было богатеть. Не знаю, имело ли все это какое-то отношение к тому, что ее убили вчера ночью.
   – Где вы были, когда это произошло?
   – Да здесь! Я ж все слышала! Господи, я уже легла и пыталась заснуть. Почему-то за нее беспокоилась. Я подцепила какой-то вирус и поэтому не ходила на работу. Она должна была закончить в одиннадцать и приехать домой не позже, чем через пятнадцать минут. Но уже за полночь перевалило, когда я наконец услышала шум мотора. По звуку я поняла, что это наша машина – она у нас маленькая такая и шумная. Специально для Пат я оставила гореть одну лампочку. Я лежала и гадала, что же она мне принесет – когда я болела, она всегда приносила мне маленькие подарки – что-нибудь забавное. Машина остановилась, я услышала щелчок дверцы, а потом, уже с крыльца, она вскрикнула: «Что ты...» Только эти слова. Тут раздался страшный треск. А потом шум падающего тела... И звук удаляющихся шагов. Я включила свет, накинула халат и выбежала на крыльцо, а она лежала там, на земле, и голова у нее...
   Я выждал несколько минут, пока она старалась взять себя в руки.
   – Она была такая чуткая, – простонала Марта.
   – Но несколько недель назад она перестала бушевать по поводу Вэнса?
   – Да. Но я не знаю почему.
   – После того как он выставил ее из дома, была же у нее возможность поговорить со своим мужем?
   – О да, и не раз. Она просила, умоляла его. Но все без толку. Он даже ее машину забрал. Сказал, мол, ей еще повезло, что он позволил ей оставить одежду, которую она себе покупала. В конце концов он дал Пат пятьсот долларов, чтобы она смогла уехать. У меня было долларов семьдесят пять. Мы приехали сюда на автобусе и устроились на работу. Он с ней гадко поступил.
   – Марта, вам что-нибудь говорит имя Айвз? Д.С. Айвз?
   Казалось, это ее озадачило.
   – Нет.
   – А Санта-Росита?
   Она склонила голову:
   – Как странно!
   – Что вы хотите этим сказать?
   – Дня два назад она пела эту старую песенку... ну, «Санта-Лючия». Но вместо «Лючия» произнесла «Росита», я ее поправила, а она засмеялась и сказала, что сама все прекрасно знает. Почему вы об этом спрашиваете?
   – Может статься, это и не имеет никакого значения.
   – Но если это имеет какое-то отношение к убийце...
   – Она не упоминала о какой-нибудь предстоящей встрече?
   – Встрече? Ах да, я и забыла. Как раз на днях она сказала, что, возможно, кое-куда ненадолго съездит. Одна. На денек или два. У меня это вызвало ревность. Пат стала меня дразнить, так что я заревновала по-настоящему, а потом она заявила, что это всего лишь деловая поездка и она мне потом все расскажет.
   – Куда она собиралась ехать?
   – В Феникс. Ги, мы в Фениксе ни одной души не знаем.
   – И когда она туда собиралась?
   – Не знаю. Вроде бы на днях.
   Больше мне из нее ничего интересного не вытрясти. Она совсем выдохлась. Однако вдруг опять забеспокоилась и начала выспрашивать, кто я такой и что мне надо. Пришлось ответить вопросом на вопрос: