Истина заключалась в том, что ситуация в Риме тревожила его и он не мог уехать, пока не определит приоритеты, пока не выяснит, чего же он хочет. А именно хочет ли он, чтобы его назначили диктатором. С тех пор как Цезарь уехал в Галлию, политическая ситуация на Римском Форуме становилась все более и более неуправляемой. Какое это имело отношение к Цезарю, он не знал. Определенно причина была не в Цезаре. Но иногда среди ночи он вдруг спрашивал себя: если бы Цезарь был в Риме, прекратились бы беспорядки? И это не давало ему покоя.
Женившись на Юлии, он если и задумывался о ее отце, то разве что как о чрезвычайно умном политике, который знал, как добиться своего. Мало ли Цезарей в Риме, аристократичных, амбициозных, компетентных и ловких. Но этот Цезарь внезапно превзошел всех других. Словно по волшебству. Нет, в нем определенно есть что-то от чародея. Вот он перед тобой, а через миг – на другом конце колоннады. Переместился, а ты не успел и моргнуть. И возрождается, как птица-феникс, хотя враги каждый раз думают, что погубили его навсегда.
Взять хотя бы Луку, смешной маленький городишко на реке Авсер. Там Помпей, Цезарь и Красс заключили союз. Так сказать, поделили весь мир. Но зачем это было нужно? Зачем? О, в то время резоны казались огромными, словно горы! А сейчас они кажутся муравьиными кучами. Что выиграл он, Помпей Великий, от этого союза в Луке, которую мог бы взять и без чьей-либо помощи? И посмотрите теперь на Марка Красса, умершего в унижении и не имеющего могилы. А Цезарь становится все сильней и сильней. Как это ему удается? За все время их сотрудничества, которое началось еще до кампании Помпея против пиратов, всегда казалось, что Цезарь был его слугой. Никто не произносил лучших речей в его защиту, даже Цицерон, и были времена, когда голос Цезаря был единственным поданным в его поддержку. Но Помпей никогда не думал о Цезаре как о сопернике. Цезарь все делал правильно, всегда в должное время. Это не он в возрасте двадцати одного года вел легионы и добивался партнерства с величайшим человеком в Риме! Это не он принудил Сенат разрешить ему быть консулом еще до того, как он сможет стать членом этого августейшего органа! И это не он очистил Наше море от пиратов за одно лето! Не он завоевал Восток и удвоил дань Риму!
Так почему же Помпея пробирает озноб? Почему он постоянно чувствует на затылке холод чьего-то дыхания? Почему Цезаря обожает весь Рим? Ведь когда-то именно Цезарь почтительно поздравил Помпея с тем, что его бюстиками наводнен весь римский рынок. А ныне лоточники вовсю торгуют бюстами Цезаря. Цезарь – герой, Цезарь завоевывает новые земли. А все, что сделал Помпей, это вспахал на Востоке застарелую пашню и добавил к ней новую борозду. Конечно, столь стремительному взлету популярности этого человека немало способствуют его замечательные отчеты Сенату. А вот Помпею в свое время не пришло в голову немного расцветить свои скупые и краткие хроники, о чем теперь можно лишь сожалеть. Цезарь тоже вроде бы лаконичен, он не ноет, не жалуется, но его послания полнятся сообщениями о мужестве, стойкости и подвигах римских легионеров – центурионов, легатов, солдат. Это бодрит и сенаторов, и римский люд. Словно порыв свежего ветра! Все ему благодарны! В нем все восхищает! И скорость передвижения, и способность диктовать сразу нескольким бумажным крысам, и легкость, с какой он наводит мосты через широкие реки и спасает злополучных легатов из лап смерти. И все это – он, лично он!
Ну что ж, Помпей не собирается затевать новые войны только затем, чтобы прищемить Цезарю хвост. Он сделает это из Рима, и еще до того, как закончатся вторые пять лет губернаторства Цезаря в Галлиях и Иллирии. Он – Помпей Магн, Первый Человек в Риме. И останется таковым до конца своих дней. С Цезарем или без Цезаря. Он не отдаст ему Рим.
Вот уже несколько месяцев его уговаривают стать диктатором первого города мира. Насилие, беспорядки, анархия надоели всем. А все Публий Клодий! Это он опять мутит воду! Отвратительный, как бельевой паразит. И все же невообразимо заманчиво получить в руки огромную, почти беспредельную власть. Делать, что вздумается, попирать все законы, зная, что тебя не притянут к ответу даже потом, когда нужда в сильной руке отпадет.
В практическом смысле Помпей не сомневался, что сумел бы вылечить Рим. Правильная расстановка всех сил, разумные меры, небольшое давление. Нет, функциональный аспект диктаторства нисколько его не пугал. Вопрос был в том, как такой поворот отразится на его героической репутации, что напишут впоследствии в исторических хрониках. Сулла стал диктатором, и его тут же возненавидели. И сейчас ненавидят! Но таким, как Сулла и как Цезарь (опять это имя!), на подобные вещи плевать с высоты своих родословных. Патриций Корнелий мог вытворять что угодно, его величие оттого не страдало. И кем остаться в истории, героем или чудовищем, Сулле было все равно.
Однако Помпей из Пицена, больше похожий на галла, чем на уроженца Италии, поневоле должен быть щепетильным. Не для него привилегии знатных родов вкупе с правом автоматически занимать первые строчки в избирательных списках. Все, чем он ныне владеет, он должен был добывать себе сам. Или вырывать из зубов у отца, который имел значительное влияние в Риме, но которого Рим все равно презирал. Не совсем «новый человек», но определенно не Юлий и не Корнелий. Впрочем, в целом Помпей чувствовал себя защищенным. Все его жены были аристократками: Эмилия Скавра – патрицианка, Муция Сцевола – из древнего плебейского рода, ну а Юлия в знатности превосходила обеих. Антистию он не считал. Он женился на ней только потому, что ее отец был судьей и прикрыл для него одно скользкое дельце.
Но как Рим отнесется к тому, что он согласится принять чрезвычайные полномочия? Диктаторство издревле было способом разрешать административные неувязки, изначально предназначенным для того, чтобы позволить консулам года вести войну. В прошлом диктаторами становились одни лишь патриции. Официальный период диктаторства – шесть месяцев, продолжительность сезона кампаний. Однако Сулла властвовал два с лишним года, и выбирали его не консулы. Он принудил Сенат назначить его диктатором, а потом сам назначал угодных ему консулов.
Не было у сенаторов обычая назначать кого-либо диктатором для разрешения гражданских проблем. И потому, когда Гай Гракх попытался свергнуть правительство невоенным путем, Сенат изобрел senatus consultum de re publica defendenda. Цицерон назвал этот закон проще – senatus consultum ultimum. Таким образом власть диктатора ограничивалась хотя бы теоретически. Потому что практически он мог действовать, как ему вздумается, ибо закон освобождал его от ответственности за любые проступки, совершенные во время диктаторства, какими бы отвратительными они ни казались.
Говорят, многие хотят видеть его в этой роли. И сам он раздумывает о том уже с год. Правда, еще до того, как Кальвин и Мессала Руф прошли в консулы, он твердо отклонил сделанное ему предложение, но почему-то о нем не забыл. Теперь предложения возобновились, и часть его натуры бурно радовалась перспективе занять еще один чрезвычайный пост. Он и так уже накопил много всяческих званий, буквально вырывая каждое у оппозиции, так почему бы не получить еще одно, самое важное? Но он – Помпей из Пицена. И больше походит на галла, чем на гражданина великой страны.
Несгибаемые приверженцы mos maiorum были категорически против. Катон, Бибул, Луций Агенобарб, Метелл Сципион, старый Курион, Мессала Нигер, все Клавдии Марцеллы, все Лентулы. Непреклонные. Очень влиятельные, хотя ни один из них не поднялся над Римом так высоко, как уроженец Пицена Помпей.
Должен ли он пойти на это? Что сулит выделка этой овчинки? Скорую катастрофу? Или блистательный взлет, достойно венчающий длинную цепь триумфальных побед?
Обуреваемый такими сомнениями, он метался по спальне, слишком большой для него одного и слишком пустой. Его порывистые движения повторяло огромное зеркало из полированного серебра, которое после смерти Юлии он велел перенести к себе в надежде, что в нем еще живы тени ее отражений. Надежды были напрасными, и он перестал обращать внимание на зеркало. Но сейчас вдруг обратил и увидел себя. Остановился, удивленно вгляделся, глаза его увлажнились. Для Юлии он старался держать себя в форме, оставаясь Помпеем ее девичьих грез – статным, подтянутым, мускулистым. Ничего этого больше не было и в помине.
Перед ним стоял пожилой грузный мужчина со вторым подбородком и отвисшим животом. На боках вместо талии складки жира. Знаменитые голубые глаза потускнели и заплыли, нос, сломанный при падении с лошади около полугода назад, стал совсем уж приплюснутым. Только волосы оставались по-прежнему блестящими и густыми, но что раньше было в них золотом, теперь сделалось серебром.
За спиной кашлянул камердинер.
– Да? – спросил Помпей, вытирая глаза.
– Гней Помпей, к тебе посетитель. Тит Мунаций Планк Бурса.
– Подай мою тогу!
Планк Бурса ожидал в кабинете.
– Добрый вечер! – громко приветствовал его Помпей.
Он сел за письменный стол, не спеша сложил руки и вперил в визитера свой знаменитый буравящий взгляд.
– Ты припозднился. Как все прошло?
Планк Бурса громко прокашлялся. Он не отличался красноречием.
– После сессии пирушки не было. Без консулов никто о ней не подумал. Поэтому я обедал у Клодия.
– Да, да, но сначала о главном, Бурса! Что было в Сенате?
– Лоллий предложил назначить тебя диктатором, но, когда с ним стали соглашаться, выступил с возражениями Бибул. Он хорошо говорил. После него выступил Лентул Спинтер, потом Луций Агенобарб. Заявил, что ты станешь диктатором только через их трупы. Потом поднялся Цицерон. Еще одна хорошая речь, но уже в твою пользу. Все стали склоняться к мнению Цицерона, однако Катон устроил обструкцию. Председательствовал Мессала Руф, и собрание было закрыто.
– Когда следующее заседание? – хмурясь, спросил Помпей.
– Завтра утром. Мессала Руф созывает его с намерением избрать интеррекса.
– Так-так. А что Клодий? Что ты узнал, обедая у него?
– Он собирается распределить вольноотпущенников по всем тридцати пяти римским трибам, как только его выберут претором, – сказал Бурса.
– Чтобы потом контролировать Рим через плебейских трибунов?
– Да.
– Кто еще был там? Как они реагировали?
– Курион возражал, причем очень резко. Марк Антоний говорил мало. И Децим Брут. И Помпей Руф.
– Ты хочешь сказать, что все, кроме Куриона, одобрили идею Клодия?
– О, вовсе нет. Все были за Куриона. Он просто высказался за всех. Назвал Клодия сумасшедшим.
– Подозревает ли Клодий, что ты работаешь на меня?
– Никто ни о чем не подозревает, Магн. Мне доверяют.
Помпей пожевал нижнюю губу.
– Хм… – Он глубоко вздохнул. – Тогда нам надо подумать, как повести дело так, чтобы тебя не раскусили и завтра. Ибо на завтрашней сессии ты не очень-то облегчишь Клодию жизнь.
Бурса остался невозмутимым.
– Что я должен сделать?
– Когда Мессала Руф начнет жеребьевку, ты наложишь вето на процедуру.
– Вето на назначение интеррекса? – тупо переспросил Бурса.
– Правильно. Вето на назначение интеррекса.
– Можно спросить почему?
Помпей усмехнулся.
– Можно. Но я не отвечу.
– Клодий придет в ярость. Ему нужны выборы.
– Даже если Милон выдвинет себя в консулы?
– Да, потому что он убежден, что Милона не изберут. Магн, он знает, что ты поддерживаешь Плавтия своим влиянием и деньгами. А Метелл Сципион, который мог бы поддержать Милона деньгами, потому что он так связан с Бибулом и Катоном, сам баллотируется и тратит свои деньги на собственную кандидатуру. Клодий уверен, что Плавтий пройдет в младшие консулы. А старшим консулом станет Метелл Сципион.
– Тогда после сессии скажи Клодию, будто точно узнал, что я поддерживаю не Плавтия, а Милона.
– О, умно! – с неожиданным оживлением воскликнул Бурса. Немного подумав, он кивнул. – Клодий в это поверит.
– Ну и отлично! – весело бросил Помпей.
В дверь постучали, и он встал. Планк Бурса тоже поднялся. Вошел секретарь.
– Гней Помпей, срочное письмо, – пояснил он, поклонившись.
Помпей взял письмо, прикрывая рукой печать, и вновь вернулся к столу.
Бурса осторожно прочистил горло.
– Да? – спросил Помпей, поднимая глаза.
– Я… гм… несколько поиздержался…
– После завтрашней сессии мы это уладим.
Удовлетворенный Планк Бурса выскользнул из кабинета, а Помпей, сломав печать, погрузился в чтение письма Цезаря. Оно было коротким.
Следующее утро принесло новость, что Планк Бурса в точности выполнил то, что ему было приказано. Когда Мессала Руф попытался жребием определить, кому из префектов декурий надлежит сделаться первым из интеррексов, он наложил на его действия вето. Вся Палата взревела от ярости. Клодий с Милоном просто взбесились, но Бурса был неколебим.
Красный от гнева Катон кричал:
– Мы просто обязаны это сделать! Когда к новому году консулы еще не избраны, Палата должна на пять дней назначить одного из патрициев интеррексом. Потом, на другие пять дней, его сменит второй интеррекс, задача которого – организовать выборы новых магистратов. К чему идет Рим, когда любой идиот, проскочивший в трибуны от плебса, может остановить такой важный процесс?
– Правильно, правильно! – крикнул под гром аплодисментов Бибул.
Но Планк Бурса стоял на своем и вето не отозвал.
– Почему? – после собрания строго спросил его Клодий.
Бурса напустил на себя таинственный вид, озираясь для пущей важности.
– Я только что узнал, что Помпей Магн поддерживает Милона, – прошептал он.
Это успокоило Публия Клодия, но Милон, хорошо знавший, кто его поддерживает, а кто нет, отправился на Марсово поле, где задал тот же вопрос.
– Почему?
– Что «почему»? – с невинным видом переспросил Помпей.
– Магн, ты меня не обманешь! Я знаю, что Бурса – твой человек! Сам он не мог придумать трюк с вето и явно действовал по приказу!
– Дорогой Милон, уверяю тебя, что этот приказ моим не был, – довольно резко ответил Помпей. – Советую тебе поискать среди тех, с кем Бурса связан.
– Ты имеешь в виду Клодия? – опешив, спросил Милон.
– Может, и Клодия.
Большой, смуглый, с лицом бывшего гладиатора, хотя никогда на арене не дрался, Милон напряг мускулы и приобрел грозный вид. Скорее по привычке, чем с какой-либо целью, ибо демонстрация агрессивности никогда на Помпея не действовала, и это было прекрасно известно Милону.
– Ерунда! – фыркнул он. – Клодий считает, что я в консулы не пройду, и потому стоит за курульные выборы.
– И я считаю, что ты не пройдешь. Но Клодий мог в этом засомневаться. Тебе удалось снискать расположение Бибула и Катона. Я слышал, что и Метелл Сципион ничего против тебя не имеет. Он уже шепнул об этом кое-кому. Всадники Аттик и Оппий его поддержали.
– Так это Клодий стоит за Бурсой?
– Возможно, – сказал осторожно Помпей. – Но определенно не я. Что я выигрываю от его действий?
Милон язвительно улыбнулся.
– Диктаторство? – предположил он.
– Я уже от него отказался. Не думаю, что я понравлюсь Риму в этом качестве. Ты в эти дни вроде бы спелся с Бибулом и Катоном. Спроси у них, так это или не так.
Милон прошелся по кабинету Помпея, слишком крупный для этой комнаты, уставленной дорогими реликвиями разных кампаний Помпея, среди которых были золотые венки, золотая виноградная лоза с золотыми виноградинами, золотые урны, со вкусом раскрашенные порфировые чаши. Он остановился и посмотрел на Помпея, все еще спокойно сидевшего за столом из золота и слоновой кости.
– Говорят, Клодий собирается распределить вольноотпущенников по тридцати пяти трибам, – сказал визитер наконец.
– Да, до меня тоже дошел такой слух.
– Он же тогда сделается хозяином Рима.
– Правильно.
– А если он не примет участие в выборах?
– Определенно Риму будет только лучше.
– Да плевать мне на Рим! Я думаю о себе.
Помпей мило улыбнулся и встал.
– Ты тоже не будешь внакладе.
Он направился к двери. Милон пошел следом.
– Можно ли понимать это как обещание, Магн? – спросил он.
– Тебя порой посещают весьма дельные мысли, – ответил Помпей и хлопнул в ладоши, подзывая секретаря.
Не успел Милон уйти, как ему доложили о приходе нового гостя.
– Ба! Да я становлюсь популярен! – воскликнул Помпей, тепло здороваясь за руку с Метеллом Сципионом и усаживая его в лучшее кресло.
На этот раз он не пошел к столу. Квинт Цецилий Метелл Пий Сципион Назика счел бы это прямым оскорблением. А потому Помпей выбрал для себя самое невзрачное кресло и сел только после того, как наполнил две чаши хиосским вином. Таким замечательным, что Гортензий заплакал, когда у него отбирали это вино.
К сожалению, сидящий перед ним человек никак не отреагировал на такое радушие, ибо явно не обладал интеллектом, сопоставимым со своей захватывающей дух родовитостью, хотя внешне вполне соответствовал ей. Урожденный патриций Корнелий Сципион, усыновленный могущественной плебейской семьей Цецилия Метелла. Надменный, невозмутимый, высокомерный. Некрасивый, как все Корнелии Сципионы. Его приемный отец Метелл Пий, великий понтифик, не имел сыновей, и у Метелла Сципиона тоже не было сына. У него была дочь, которую он три года назад выдал замуж за Публия, сына Красса. Цецилия Метелла, предпочитавшая, впрочем, зваться Корнелией. Помпей хорошо помнил ее, ибо присутствовал вместе с Юлией на свадебной церемонии. «Очень надменная», – сказал он Юлии, а та захихикала и призналась, что Корнелия Метелла всегда напоминала ей верблюда и что ей лучше было бы выйти за Брута, обладателя такого же педантичного, претенциозного ума.
Помпей никогда толком не знал, как надо держаться с такими людьми. Должен ли он напустить на себя ту же непроницаемость или, наоборот, сдобрить общение щедрой толикой панибратства? Нет уж, раз начал, он будет непринужденно-радушным.
– Неплохое вино, а? – спросил он, причмокнув.
Метелл Сципион чуть поморщился.
– Очень хорошее, – откликнулся он наконец.
– Что заставило тебя проделать с утра такой путь?
– Публий Клодий, – ответил Метелл Сципион.
Помпей кивнул.
– Плохо, если слухи правдивы.
– Они правдивы. Молодой Курион разговаривал с Клодием и передал содержание разговора отцу.
– Я слышал, старый Курион болен, – сказал Помпей.
– Рак, – коротко отозвался Метелл.
Помпей сочувственно пощелкал языком и умолк. Гость тоже молчал.
– Так почему ты пришел ко мне?
– Другие не захотели.
– Кто эти другие?
– Бибул, Катон, Агенобарб.
– Это потому, что они не знают, кто Первый Человек в Риме.
Аристократический нос чуть задрался.
– Я тоже не знаю, Помпей.
Помпей поморщился. Хоть бы один из них иногда назвал его Магном! Так приятно слышать, как тебя называют Великим те, кто выше по рождению! Цезарь называл его Магном. Но будут ли так называть его Катон, или Бибул, или Агенобарб, или этот твердолобый тупица? Нет! Всегда – только Помпей.
– И что же, Метелл? – спросил он, намеренно употребляя плебейское имя.
– У меня есть идея.
– Идея – это прекрасно, Метелл.
Метелл Сципион бросил на него подозрительный взгляд, но Помпей, потягивая вино, спокойно сидел в своем кресле.
– Мы оба – очень богатые люди, Помпей. Мы можем откупиться от Клодия.
Помпей кивнул.
– Да, я тоже думал об этом, – сказал он и печально вздохнул. – К сожалению, Клодий не нуждается в деньгах. Его жена баснословно богата и станет вдвое богаче, когда умрет ее мать. А он лично обобрал всю Галатию и теперь строит дорогущую виллу. Причем быстро, я это знаю, ибо порой наезжаю в собственное поместье на склоне Альбанской горы. Строится на стофутовых колоннах с фасада, выступает над краем стофутового утеса. Великолепный вид на озеро Неми и Латинскую равнину до самого моря. Он получил землю почти даром, потому что все думали, что участок непригоден, и поручил стройку Киру. И вот вилла почти готова. – Помпей энергично покачал головой. – Нет, Сципион, это не сработает.
– Тогда что же нам делать?
– Приносить жертвы и воздавать почести всем богам, каких можем вспомнить, – усмехнулся Помпей. – Кстати, я послал полмиллиона весталкам. Bona Dea. Этой богине Клодий тоже не нравится.
Метелл Сципион изумленно вытаращил глаза.
– Помпей, Bona Dea – богиня женщин! Мужчины не могут к ней обращаться.
– Мужчины не могут, – весело согласился Помпей. – Я послал свой дар от имени моей покойной тещи Аврелии.
Метелл Сципион осушил свою чашу и встал.
– Может быть, ты и прав, – сказал он. – Я мог бы сделать весталкам пожертвование от имени моей бедной дочери.
Понимая, что от него ждут сочувствия, Помпей незамедлительно его проявил.
– Как она? Ужасно, Сципион, просто ужасно! Овдоветь такой молодой!
– Хорошо хоть, что с ней пока все в порядке, – сказал Сципион, покидая кабинет. – Ты тоже недавно овдовел, – продолжил он, грузно шагая по мозаичному полу ведущего к выходу коридора. – Может, заглянешь к нам отобедать? Посидим по-семейному. Ты, я и она.
Помпей просиял. Он бывал у Метелла на официальных приемах, но приглашения отобедать семейно не получал от него никогда.
– С удовольствием, Сципион, – сказал он, самолично распахивая тяжелые двери. – Буду рад еще раз побывать в твоем доме.
Но Метелл Сципион домой не пошел. Он направился к небольшому серенькому особняку, в котором проживал Марк Порций Катон – ярый враг роскоши и всего показного. Там был и Бибул.
– Ну что же, я сделал это, – сказал Метелл Сципион, тяжело опускаясь в кресло.
Парочка переглянулась.
– Вы говорили о Клодии? – спросил Бибул.
– Да.
– А понял ли он истинную причину визита?
– Думаю, да.
Подавив вздох, Бибул пристально посмотрел на пожилого сообщника, потом подался вперед и похлопал его по плечу.
– Ты молодец, Сципион, – похвалил он.
– Замечательно, – сказал Катон, одним глотком осушил свою чашу и вновь наполнил ее, подтянув к себе керамическую бутылку. – Хотя мы и не очень любим этого человека, нам следует привязать его к себе. И столь же крепко, как это некогда сделал Цезарь.
– Используя мою дочь? – спросил Метелл Сципион.
– Ну не мою же! – заржал Катон. – Помпею нравятся только патрицианки. С ними он чувствует себя очень важным. Чуть ли не Цезарем, а?
– Она не захочет, – убито сказал Метелл Сципион. – Публий Красс был очень знатным. Ей это нравилось. И еще ей нравился сам Публий Красс. Правда, они толком и не пожили. После свадьбы он убыл к Цезарю, а потом в Сирию вместе с отцом. – Он поежился. – Я даже не знаю, как ей намекнуть, что собираюсь выдать ее за Помпея Пиценского. За сына Страбона!
– Скажи ей правду, – посоветовал Бибул. – Скажи, что это нужно для дела.
– Но я, право, не все понимаю, Бибул.
– Тогда повторю специально для тебя, Сципион. Мы должны перетянуть Помпея на нашу сторону. Это тебе понятно?
– Думаю, да.
– Хорошо. Идем дальше. Обратимся к событиям четырехлетней давности. К тем, что происходили в Луке. Цезарь устроил там совещание с Помпеем и Марком Крассом. Поскольку Помпей был рабом дочери Цезаря, тот убедил своего зятя помочь узаконить для него второй губернаторский срок. Если бы Помпей отказался, Цезарь был бы теперь вечным ссыльным, лишенным всего, чем владеет сейчас. А ты, Сципион, был бы великим понтификом, не забывай. Цезарь подкупил Помпея и Марка Красса, пообещав им второе консульство, но ему не удалось бы этого сделать, если бы не Юлия. Хотя что остановило бы Помпея выдвинуть свою кандидатуру на второе консульство?
– Юлия мертва, – заметил Метелл Сципион.
– Да, но Цезарь все еще держит Помпея! И пока он держит Помпея, есть шанс, что ему удастся продлить свое губернаторство в Галлии вплоть до своего второго выдвижения в консулы. Через четыре года ему это позволит закон.
– Но почему ты все время толкуешь о Цезаре? – выразил удивление Метелл Сципион. – Разве сейчас нам опасен не Клодий?
Катон так стукнул чашей о стол, что Метелл Сципион от неожиданности подпрыгнул.
– Клодий! – вскричал он презрительно. – Что бы ни затевал наш дружок Клодий, это Республике не повредит. Кто-нибудь его остановит. Но только мы, boni, можем остановить нашего подлинного врага.
Женившись на Юлии, он если и задумывался о ее отце, то разве что как о чрезвычайно умном политике, который знал, как добиться своего. Мало ли Цезарей в Риме, аристократичных, амбициозных, компетентных и ловких. Но этот Цезарь внезапно превзошел всех других. Словно по волшебству. Нет, в нем определенно есть что-то от чародея. Вот он перед тобой, а через миг – на другом конце колоннады. Переместился, а ты не успел и моргнуть. И возрождается, как птица-феникс, хотя враги каждый раз думают, что погубили его навсегда.
Взять хотя бы Луку, смешной маленький городишко на реке Авсер. Там Помпей, Цезарь и Красс заключили союз. Так сказать, поделили весь мир. Но зачем это было нужно? Зачем? О, в то время резоны казались огромными, словно горы! А сейчас они кажутся муравьиными кучами. Что выиграл он, Помпей Великий, от этого союза в Луке, которую мог бы взять и без чьей-либо помощи? И посмотрите теперь на Марка Красса, умершего в унижении и не имеющего могилы. А Цезарь становится все сильней и сильней. Как это ему удается? За все время их сотрудничества, которое началось еще до кампании Помпея против пиратов, всегда казалось, что Цезарь был его слугой. Никто не произносил лучших речей в его защиту, даже Цицерон, и были времена, когда голос Цезаря был единственным поданным в его поддержку. Но Помпей никогда не думал о Цезаре как о сопернике. Цезарь все делал правильно, всегда в должное время. Это не он в возрасте двадцати одного года вел легионы и добивался партнерства с величайшим человеком в Риме! Это не он принудил Сенат разрешить ему быть консулом еще до того, как он сможет стать членом этого августейшего органа! И это не он очистил Наше море от пиратов за одно лето! Не он завоевал Восток и удвоил дань Риму!
Так почему же Помпея пробирает озноб? Почему он постоянно чувствует на затылке холод чьего-то дыхания? Почему Цезаря обожает весь Рим? Ведь когда-то именно Цезарь почтительно поздравил Помпея с тем, что его бюстиками наводнен весь римский рынок. А ныне лоточники вовсю торгуют бюстами Цезаря. Цезарь – герой, Цезарь завоевывает новые земли. А все, что сделал Помпей, это вспахал на Востоке застарелую пашню и добавил к ней новую борозду. Конечно, столь стремительному взлету популярности этого человека немало способствуют его замечательные отчеты Сенату. А вот Помпею в свое время не пришло в голову немного расцветить свои скупые и краткие хроники, о чем теперь можно лишь сожалеть. Цезарь тоже вроде бы лаконичен, он не ноет, не жалуется, но его послания полнятся сообщениями о мужестве, стойкости и подвигах римских легионеров – центурионов, легатов, солдат. Это бодрит и сенаторов, и римский люд. Словно порыв свежего ветра! Все ему благодарны! В нем все восхищает! И скорость передвижения, и способность диктовать сразу нескольким бумажным крысам, и легкость, с какой он наводит мосты через широкие реки и спасает злополучных легатов из лап смерти. И все это – он, лично он!
Ну что ж, Помпей не собирается затевать новые войны только затем, чтобы прищемить Цезарю хвост. Он сделает это из Рима, и еще до того, как закончатся вторые пять лет губернаторства Цезаря в Галлиях и Иллирии. Он – Помпей Магн, Первый Человек в Риме. И останется таковым до конца своих дней. С Цезарем или без Цезаря. Он не отдаст ему Рим.
Вот уже несколько месяцев его уговаривают стать диктатором первого города мира. Насилие, беспорядки, анархия надоели всем. А все Публий Клодий! Это он опять мутит воду! Отвратительный, как бельевой паразит. И все же невообразимо заманчиво получить в руки огромную, почти беспредельную власть. Делать, что вздумается, попирать все законы, зная, что тебя не притянут к ответу даже потом, когда нужда в сильной руке отпадет.
В практическом смысле Помпей не сомневался, что сумел бы вылечить Рим. Правильная расстановка всех сил, разумные меры, небольшое давление. Нет, функциональный аспект диктаторства нисколько его не пугал. Вопрос был в том, как такой поворот отразится на его героической репутации, что напишут впоследствии в исторических хрониках. Сулла стал диктатором, и его тут же возненавидели. И сейчас ненавидят! Но таким, как Сулла и как Цезарь (опять это имя!), на подобные вещи плевать с высоты своих родословных. Патриций Корнелий мог вытворять что угодно, его величие оттого не страдало. И кем остаться в истории, героем или чудовищем, Сулле было все равно.
Однако Помпей из Пицена, больше похожий на галла, чем на уроженца Италии, поневоле должен быть щепетильным. Не для него привилегии знатных родов вкупе с правом автоматически занимать первые строчки в избирательных списках. Все, чем он ныне владеет, он должен был добывать себе сам. Или вырывать из зубов у отца, который имел значительное влияние в Риме, но которого Рим все равно презирал. Не совсем «новый человек», но определенно не Юлий и не Корнелий. Впрочем, в целом Помпей чувствовал себя защищенным. Все его жены были аристократками: Эмилия Скавра – патрицианка, Муция Сцевола – из древнего плебейского рода, ну а Юлия в знатности превосходила обеих. Антистию он не считал. Он женился на ней только потому, что ее отец был судьей и прикрыл для него одно скользкое дельце.
Но как Рим отнесется к тому, что он согласится принять чрезвычайные полномочия? Диктаторство издревле было способом разрешать административные неувязки, изначально предназначенным для того, чтобы позволить консулам года вести войну. В прошлом диктаторами становились одни лишь патриции. Официальный период диктаторства – шесть месяцев, продолжительность сезона кампаний. Однако Сулла властвовал два с лишним года, и выбирали его не консулы. Он принудил Сенат назначить его диктатором, а потом сам назначал угодных ему консулов.
Не было у сенаторов обычая назначать кого-либо диктатором для разрешения гражданских проблем. И потому, когда Гай Гракх попытался свергнуть правительство невоенным путем, Сенат изобрел senatus consultum de re publica defendenda. Цицерон назвал этот закон проще – senatus consultum ultimum. Таким образом власть диктатора ограничивалась хотя бы теоретически. Потому что практически он мог действовать, как ему вздумается, ибо закон освобождал его от ответственности за любые проступки, совершенные во время диктаторства, какими бы отвратительными они ни казались.
Говорят, многие хотят видеть его в этой роли. И сам он раздумывает о том уже с год. Правда, еще до того, как Кальвин и Мессала Руф прошли в консулы, он твердо отклонил сделанное ему предложение, но почему-то о нем не забыл. Теперь предложения возобновились, и часть его натуры бурно радовалась перспективе занять еще один чрезвычайный пост. Он и так уже накопил много всяческих званий, буквально вырывая каждое у оппозиции, так почему бы не получить еще одно, самое важное? Но он – Помпей из Пицена. И больше походит на галла, чем на гражданина великой страны.
Несгибаемые приверженцы mos maiorum были категорически против. Катон, Бибул, Луций Агенобарб, Метелл Сципион, старый Курион, Мессала Нигер, все Клавдии Марцеллы, все Лентулы. Непреклонные. Очень влиятельные, хотя ни один из них не поднялся над Римом так высоко, как уроженец Пицена Помпей.
Должен ли он пойти на это? Что сулит выделка этой овчинки? Скорую катастрофу? Или блистательный взлет, достойно венчающий длинную цепь триумфальных побед?
Обуреваемый такими сомнениями, он метался по спальне, слишком большой для него одного и слишком пустой. Его порывистые движения повторяло огромное зеркало из полированного серебра, которое после смерти Юлии он велел перенести к себе в надежде, что в нем еще живы тени ее отражений. Надежды были напрасными, и он перестал обращать внимание на зеркало. Но сейчас вдруг обратил и увидел себя. Остановился, удивленно вгляделся, глаза его увлажнились. Для Юлии он старался держать себя в форме, оставаясь Помпеем ее девичьих грез – статным, подтянутым, мускулистым. Ничего этого больше не было и в помине.
Перед ним стоял пожилой грузный мужчина со вторым подбородком и отвисшим животом. На боках вместо талии складки жира. Знаменитые голубые глаза потускнели и заплыли, нос, сломанный при падении с лошади около полугода назад, стал совсем уж приплюснутым. Только волосы оставались по-прежнему блестящими и густыми, но что раньше было в них золотом, теперь сделалось серебром.
За спиной кашлянул камердинер.
– Да? – спросил Помпей, вытирая глаза.
– Гней Помпей, к тебе посетитель. Тит Мунаций Планк Бурса.
– Подай мою тогу!
Планк Бурса ожидал в кабинете.
– Добрый вечер! – громко приветствовал его Помпей.
Он сел за письменный стол, не спеша сложил руки и вперил в визитера свой знаменитый буравящий взгляд.
– Ты припозднился. Как все прошло?
Планк Бурса громко прокашлялся. Он не отличался красноречием.
– После сессии пирушки не было. Без консулов никто о ней не подумал. Поэтому я обедал у Клодия.
– Да, да, но сначала о главном, Бурса! Что было в Сенате?
– Лоллий предложил назначить тебя диктатором, но, когда с ним стали соглашаться, выступил с возражениями Бибул. Он хорошо говорил. После него выступил Лентул Спинтер, потом Луций Агенобарб. Заявил, что ты станешь диктатором только через их трупы. Потом поднялся Цицерон. Еще одна хорошая речь, но уже в твою пользу. Все стали склоняться к мнению Цицерона, однако Катон устроил обструкцию. Председательствовал Мессала Руф, и собрание было закрыто.
– Когда следующее заседание? – хмурясь, спросил Помпей.
– Завтра утром. Мессала Руф созывает его с намерением избрать интеррекса.
– Так-так. А что Клодий? Что ты узнал, обедая у него?
– Он собирается распределить вольноотпущенников по всем тридцати пяти римским трибам, как только его выберут претором, – сказал Бурса.
– Чтобы потом контролировать Рим через плебейских трибунов?
– Да.
– Кто еще был там? Как они реагировали?
– Курион возражал, причем очень резко. Марк Антоний говорил мало. И Децим Брут. И Помпей Руф.
– Ты хочешь сказать, что все, кроме Куриона, одобрили идею Клодия?
– О, вовсе нет. Все были за Куриона. Он просто высказался за всех. Назвал Клодия сумасшедшим.
– Подозревает ли Клодий, что ты работаешь на меня?
– Никто ни о чем не подозревает, Магн. Мне доверяют.
Помпей пожевал нижнюю губу.
– Хм… – Он глубоко вздохнул. – Тогда нам надо подумать, как повести дело так, чтобы тебя не раскусили и завтра. Ибо на завтрашней сессии ты не очень-то облегчишь Клодию жизнь.
Бурса остался невозмутимым.
– Что я должен сделать?
– Когда Мессала Руф начнет жеребьевку, ты наложишь вето на процедуру.
– Вето на назначение интеррекса? – тупо переспросил Бурса.
– Правильно. Вето на назначение интеррекса.
– Можно спросить почему?
Помпей усмехнулся.
– Можно. Но я не отвечу.
– Клодий придет в ярость. Ему нужны выборы.
– Даже если Милон выдвинет себя в консулы?
– Да, потому что он убежден, что Милона не изберут. Магн, он знает, что ты поддерживаешь Плавтия своим влиянием и деньгами. А Метелл Сципион, который мог бы поддержать Милона деньгами, потому что он так связан с Бибулом и Катоном, сам баллотируется и тратит свои деньги на собственную кандидатуру. Клодий уверен, что Плавтий пройдет в младшие консулы. А старшим консулом станет Метелл Сципион.
– Тогда после сессии скажи Клодию, будто точно узнал, что я поддерживаю не Плавтия, а Милона.
– О, умно! – с неожиданным оживлением воскликнул Бурса. Немного подумав, он кивнул. – Клодий в это поверит.
– Ну и отлично! – весело бросил Помпей.
В дверь постучали, и он встал. Планк Бурса тоже поднялся. Вошел секретарь.
– Гней Помпей, срочное письмо, – пояснил он, поклонившись.
Помпей взял письмо, прикрывая рукой печать, и вновь вернулся к столу.
Бурса осторожно прочистил горло.
– Да? – спросил Помпей, поднимая глаза.
– Я… гм… несколько поиздержался…
– После завтрашней сессии мы это уладим.
Удовлетворенный Планк Бурса выскользнул из кабинета, а Помпей, сломав печать, погрузился в чтение письма Цезаря. Оно было коротким.
Пишу из Аквилеи, решив проблемы в Иллирии и собираясь на запад. В Италийской Галлии задержусь. Накопилось много дел в местных судах. Неудивительно, ведь я зимовал по ту сторону Альп. Но хватит болтать. Я знаю, что ты очень занят.Весьма довольный Помпей отправился спать.
Магн, мои информаторы в Риме уверяют, что наш старый друг Публий Клодий, став претором, намерен распределить вольноотпущенников по всем тридцати пяти римским трибам. Если это случится, Рим пребудет под Клодием до конца его дней. Ни ты, ни я и никто другой, от Катона до Цицерона, не сможет противостоять ему. Да и ничто не сможет. Кроме, разве что, революции.
И она в этом случае действительно вспыхнет. Клодий будет побежден и казнен, а вольноотпущенникам укажут на место. Однако не думаю, что тебе и Риму нужна вся эта грызня. Намного проще не пускать Клодия в преторы вообще.
Не мне говорить тебе, что нужно делать. Но будь уверен, что я, как и все римляне, категорически не хочу видеть Клодия претором.
С наилучшими пожеланиями.
Следующее утро принесло новость, что Планк Бурса в точности выполнил то, что ему было приказано. Когда Мессала Руф попытался жребием определить, кому из префектов декурий надлежит сделаться первым из интеррексов, он наложил на его действия вето. Вся Палата взревела от ярости. Клодий с Милоном просто взбесились, но Бурса был неколебим.
Красный от гнева Катон кричал:
– Мы просто обязаны это сделать! Когда к новому году консулы еще не избраны, Палата должна на пять дней назначить одного из патрициев интеррексом. Потом, на другие пять дней, его сменит второй интеррекс, задача которого – организовать выборы новых магистратов. К чему идет Рим, когда любой идиот, проскочивший в трибуны от плебса, может остановить такой важный процесс?
– Правильно, правильно! – крикнул под гром аплодисментов Бибул.
Но Планк Бурса стоял на своем и вето не отозвал.
– Почему? – после собрания строго спросил его Клодий.
Бурса напустил на себя таинственный вид, озираясь для пущей важности.
– Я только что узнал, что Помпей Магн поддерживает Милона, – прошептал он.
Это успокоило Публия Клодия, но Милон, хорошо знавший, кто его поддерживает, а кто нет, отправился на Марсово поле, где задал тот же вопрос.
– Почему?
– Что «почему»? – с невинным видом переспросил Помпей.
– Магн, ты меня не обманешь! Я знаю, что Бурса – твой человек! Сам он не мог придумать трюк с вето и явно действовал по приказу!
– Дорогой Милон, уверяю тебя, что этот приказ моим не был, – довольно резко ответил Помпей. – Советую тебе поискать среди тех, с кем Бурса связан.
– Ты имеешь в виду Клодия? – опешив, спросил Милон.
– Может, и Клодия.
Большой, смуглый, с лицом бывшего гладиатора, хотя никогда на арене не дрался, Милон напряг мускулы и приобрел грозный вид. Скорее по привычке, чем с какой-либо целью, ибо демонстрация агрессивности никогда на Помпея не действовала, и это было прекрасно известно Милону.
– Ерунда! – фыркнул он. – Клодий считает, что я в консулы не пройду, и потому стоит за курульные выборы.
– И я считаю, что ты не пройдешь. Но Клодий мог в этом засомневаться. Тебе удалось снискать расположение Бибула и Катона. Я слышал, что и Метелл Сципион ничего против тебя не имеет. Он уже шепнул об этом кое-кому. Всадники Аттик и Оппий его поддержали.
– Так это Клодий стоит за Бурсой?
– Возможно, – сказал осторожно Помпей. – Но определенно не я. Что я выигрываю от его действий?
Милон язвительно улыбнулся.
– Диктаторство? – предположил он.
– Я уже от него отказался. Не думаю, что я понравлюсь Риму в этом качестве. Ты в эти дни вроде бы спелся с Бибулом и Катоном. Спроси у них, так это или не так.
Милон прошелся по кабинету Помпея, слишком крупный для этой комнаты, уставленной дорогими реликвиями разных кампаний Помпея, среди которых были золотые венки, золотая виноградная лоза с золотыми виноградинами, золотые урны, со вкусом раскрашенные порфировые чаши. Он остановился и посмотрел на Помпея, все еще спокойно сидевшего за столом из золота и слоновой кости.
– Говорят, Клодий собирается распределить вольноотпущенников по тридцати пяти трибам, – сказал визитер наконец.
– Да, до меня тоже дошел такой слух.
– Он же тогда сделается хозяином Рима.
– Правильно.
– А если он не примет участие в выборах?
– Определенно Риму будет только лучше.
– Да плевать мне на Рим! Я думаю о себе.
Помпей мило улыбнулся и встал.
– Ты тоже не будешь внакладе.
Он направился к двери. Милон пошел следом.
– Можно ли понимать это как обещание, Магн? – спросил он.
– Тебя порой посещают весьма дельные мысли, – ответил Помпей и хлопнул в ладоши, подзывая секретаря.
Не успел Милон уйти, как ему доложили о приходе нового гостя.
– Ба! Да я становлюсь популярен! – воскликнул Помпей, тепло здороваясь за руку с Метеллом Сципионом и усаживая его в лучшее кресло.
На этот раз он не пошел к столу. Квинт Цецилий Метелл Пий Сципион Назика счел бы это прямым оскорблением. А потому Помпей выбрал для себя самое невзрачное кресло и сел только после того, как наполнил две чаши хиосским вином. Таким замечательным, что Гортензий заплакал, когда у него отбирали это вино.
К сожалению, сидящий перед ним человек никак не отреагировал на такое радушие, ибо явно не обладал интеллектом, сопоставимым со своей захватывающей дух родовитостью, хотя внешне вполне соответствовал ей. Урожденный патриций Корнелий Сципион, усыновленный могущественной плебейской семьей Цецилия Метелла. Надменный, невозмутимый, высокомерный. Некрасивый, как все Корнелии Сципионы. Его приемный отец Метелл Пий, великий понтифик, не имел сыновей, и у Метелла Сципиона тоже не было сына. У него была дочь, которую он три года назад выдал замуж за Публия, сына Красса. Цецилия Метелла, предпочитавшая, впрочем, зваться Корнелией. Помпей хорошо помнил ее, ибо присутствовал вместе с Юлией на свадебной церемонии. «Очень надменная», – сказал он Юлии, а та захихикала и призналась, что Корнелия Метелла всегда напоминала ей верблюда и что ей лучше было бы выйти за Брута, обладателя такого же педантичного, претенциозного ума.
Помпей никогда толком не знал, как надо держаться с такими людьми. Должен ли он напустить на себя ту же непроницаемость или, наоборот, сдобрить общение щедрой толикой панибратства? Нет уж, раз начал, он будет непринужденно-радушным.
– Неплохое вино, а? – спросил он, причмокнув.
Метелл Сципион чуть поморщился.
– Очень хорошее, – откликнулся он наконец.
– Что заставило тебя проделать с утра такой путь?
– Публий Клодий, – ответил Метелл Сципион.
Помпей кивнул.
– Плохо, если слухи правдивы.
– Они правдивы. Молодой Курион разговаривал с Клодием и передал содержание разговора отцу.
– Я слышал, старый Курион болен, – сказал Помпей.
– Рак, – коротко отозвался Метелл.
Помпей сочувственно пощелкал языком и умолк. Гость тоже молчал.
– Так почему ты пришел ко мне?
– Другие не захотели.
– Кто эти другие?
– Бибул, Катон, Агенобарб.
– Это потому, что они не знают, кто Первый Человек в Риме.
Аристократический нос чуть задрался.
– Я тоже не знаю, Помпей.
Помпей поморщился. Хоть бы один из них иногда назвал его Магном! Так приятно слышать, как тебя называют Великим те, кто выше по рождению! Цезарь называл его Магном. Но будут ли так называть его Катон, или Бибул, или Агенобарб, или этот твердолобый тупица? Нет! Всегда – только Помпей.
– И что же, Метелл? – спросил он, намеренно употребляя плебейское имя.
– У меня есть идея.
– Идея – это прекрасно, Метелл.
Метелл Сципион бросил на него подозрительный взгляд, но Помпей, потягивая вино, спокойно сидел в своем кресле.
– Мы оба – очень богатые люди, Помпей. Мы можем откупиться от Клодия.
Помпей кивнул.
– Да, я тоже думал об этом, – сказал он и печально вздохнул. – К сожалению, Клодий не нуждается в деньгах. Его жена баснословно богата и станет вдвое богаче, когда умрет ее мать. А он лично обобрал всю Галатию и теперь строит дорогущую виллу. Причем быстро, я это знаю, ибо порой наезжаю в собственное поместье на склоне Альбанской горы. Строится на стофутовых колоннах с фасада, выступает над краем стофутового утеса. Великолепный вид на озеро Неми и Латинскую равнину до самого моря. Он получил землю почти даром, потому что все думали, что участок непригоден, и поручил стройку Киру. И вот вилла почти готова. – Помпей энергично покачал головой. – Нет, Сципион, это не сработает.
– Тогда что же нам делать?
– Приносить жертвы и воздавать почести всем богам, каких можем вспомнить, – усмехнулся Помпей. – Кстати, я послал полмиллиона весталкам. Bona Dea. Этой богине Клодий тоже не нравится.
Метелл Сципион изумленно вытаращил глаза.
– Помпей, Bona Dea – богиня женщин! Мужчины не могут к ней обращаться.
– Мужчины не могут, – весело согласился Помпей. – Я послал свой дар от имени моей покойной тещи Аврелии.
Метелл Сципион осушил свою чашу и встал.
– Может быть, ты и прав, – сказал он. – Я мог бы сделать весталкам пожертвование от имени моей бедной дочери.
Понимая, что от него ждут сочувствия, Помпей незамедлительно его проявил.
– Как она? Ужасно, Сципион, просто ужасно! Овдоветь такой молодой!
– Хорошо хоть, что с ней пока все в порядке, – сказал Сципион, покидая кабинет. – Ты тоже недавно овдовел, – продолжил он, грузно шагая по мозаичному полу ведущего к выходу коридора. – Может, заглянешь к нам отобедать? Посидим по-семейному. Ты, я и она.
Помпей просиял. Он бывал у Метелла на официальных приемах, но приглашения отобедать семейно не получал от него никогда.
– С удовольствием, Сципион, – сказал он, самолично распахивая тяжелые двери. – Буду рад еще раз побывать в твоем доме.
Но Метелл Сципион домой не пошел. Он направился к небольшому серенькому особняку, в котором проживал Марк Порций Катон – ярый враг роскоши и всего показного. Там был и Бибул.
– Ну что же, я сделал это, – сказал Метелл Сципион, тяжело опускаясь в кресло.
Парочка переглянулась.
– Вы говорили о Клодии? – спросил Бибул.
– Да.
– А понял ли он истинную причину визита?
– Думаю, да.
Подавив вздох, Бибул пристально посмотрел на пожилого сообщника, потом подался вперед и похлопал его по плечу.
– Ты молодец, Сципион, – похвалил он.
– Замечательно, – сказал Катон, одним глотком осушил свою чашу и вновь наполнил ее, подтянув к себе керамическую бутылку. – Хотя мы и не очень любим этого человека, нам следует привязать его к себе. И столь же крепко, как это некогда сделал Цезарь.
– Используя мою дочь? – спросил Метелл Сципион.
– Ну не мою же! – заржал Катон. – Помпею нравятся только патрицианки. С ними он чувствует себя очень важным. Чуть ли не Цезарем, а?
– Она не захочет, – убито сказал Метелл Сципион. – Публий Красс был очень знатным. Ей это нравилось. И еще ей нравился сам Публий Красс. Правда, они толком и не пожили. После свадьбы он убыл к Цезарю, а потом в Сирию вместе с отцом. – Он поежился. – Я даже не знаю, как ей намекнуть, что собираюсь выдать ее за Помпея Пиценского. За сына Страбона!
– Скажи ей правду, – посоветовал Бибул. – Скажи, что это нужно для дела.
– Но я, право, не все понимаю, Бибул.
– Тогда повторю специально для тебя, Сципион. Мы должны перетянуть Помпея на нашу сторону. Это тебе понятно?
– Думаю, да.
– Хорошо. Идем дальше. Обратимся к событиям четырехлетней давности. К тем, что происходили в Луке. Цезарь устроил там совещание с Помпеем и Марком Крассом. Поскольку Помпей был рабом дочери Цезаря, тот убедил своего зятя помочь узаконить для него второй губернаторский срок. Если бы Помпей отказался, Цезарь был бы теперь вечным ссыльным, лишенным всего, чем владеет сейчас. А ты, Сципион, был бы великим понтификом, не забывай. Цезарь подкупил Помпея и Марка Красса, пообещав им второе консульство, но ему не удалось бы этого сделать, если бы не Юлия. Хотя что остановило бы Помпея выдвинуть свою кандидатуру на второе консульство?
– Юлия мертва, – заметил Метелл Сципион.
– Да, но Цезарь все еще держит Помпея! И пока он держит Помпея, есть шанс, что ему удастся продлить свое губернаторство в Галлии вплоть до своего второго выдвижения в консулы. Через четыре года ему это позволит закон.
– Но почему ты все время толкуешь о Цезаре? – выразил удивление Метелл Сципион. – Разве сейчас нам опасен не Клодий?
Катон так стукнул чашей о стол, что Метелл Сципион от неожиданности подпрыгнул.
– Клодий! – вскричал он презрительно. – Что бы ни затевал наш дружок Клодий, это Республике не повредит. Кто-нибудь его остановит. Но только мы, boni, можем остановить нашего подлинного врага.