Маккаммон Роберт. Они жаждут

   - Боже... - прошептала она. - Это... это... - и в следующую секунду она уже ничего не могла больше сказать, потому что по всему ее телу разлилась слабость усталости, и она почувствовала себя сорванной с ветки, осенним листком, который порывом ветра занесен в эту постель.
   Секунду спустя рядом с ней опустился на простыни Джек Кидд и заключил Гейл в крепкие объятия своих сильных худощавых рук. Гейл уткнулась носом ему в грудь, пододвинулась поближе, как это она всегда делала после того, как их занятие любовью пройдет свой пик. Теплые жесткие волосы щекотали ей нос.
   Джек поцеловал ее в лоб, потом перегнулся через край кровати, потянувшись к бутылке "Шабли" в пластиковом охладителе. Он налил в стакан вино, отпил, потом начал тихо лизать ухо Гейл, пока она не зашевелилась.
   - Что ты задумал?
   - Вино и мочка уха. Грандиозная комбинация!
   - Не сомневаюсь. - Она протянула руку за стаканом и отпила. - Ух, я устала. Большое спасибо.
   - К вашим услугам. Всегда готов.
   - Отмечено, зарегистрировано, отклонено. - Она зевнула и потянулась до хруста в суставах. У нее было гибкое податливое тело, хотя ее можно было назвать маленькой - ростом всего пять футов - к тому же она иногда испытывала непреодолимое влечение к пирожным "Ореко" и шоколадкам "Марс". Она много играла в теннис, нерегулярно бегала трусцой и, будучи в одиночестве, проводила время, слушая записи группы "Звездолет Джефферсона" или читая Франца Кафку. В сентябре ей исполнилось двадцать два, и если ее нельзя было с полным правом назвать калифорнийской красавицей - из-за слишком широкого рта и темно-карих глаз, в которых постоянно, казалось, таилась искра сердитости - то по крайней мере, ее можно было назвать очень привлекательной и живой. Длинные каштановые волосы, отблескивающие золотом, клубились вокруг плеч.
   - Который час? - спросила она.
   - Еще не было полуночи, - ответил Джек.
   - Но восемь часов утра наступает чертовски рано.
   Они долго лежали в молчании, касаясь друг друга, потом Джек тихо сказал:
   - Для меня это очень важно... то, что тебе понравился "Китовый ус". В самом деле.
   Она приподняла голову и провела пальцем, очерчивая контур его головы и темноволосой бороды.
   - Да, мне нравится. Плотная редактура, хорошая техника рассказа... Ты не слишком волнуешься, верно?
   - Нет, но.. если бы удалось добиться включения в сеть всенационального распространения... это был бы тот счастливый случай, который мне так необходим сейчас. Эх, если бы можно было продать его на телевидение! Я был бы счастлив - Он немного нахмурился. - Нет, отставить. Они бы сделали из "Гринписа" скопище фанатиков или что-нибудь в этом роде. Я не хочу, чтобы кто-то резал мой родимый фильм.
   - Так о чем беспокоиться? Фридмен может поработать в университетских кампусах, ведь так?
   - Да.
   - А национальное распределение само о себе позаботится. К тому же, фильм едва успел просушиться. И по тому же поводу - ты позаботился о задании, которое тебе дал Трейс?
   Джек застонал:
   - Заканчиваю завтра. Надеюсь, сегодня сделал пару отличных снимков дома старого Клифтона Вебба. С утра направляюсь к Голливудскому Мемориалу, и молю Бога, чтобы это был конец.
   - Я уже сейчас вижу заголовок, который придумает Трейс. - Гейл приподняла руку, словно поправляя двумя пальцами шрифт на макете газеты. "Витает ли над Голливудским кладбищем призрак Клифтона Вебба?" И для привлечения интереса: "Об этом знает только Л.А.Тэтлер!!!"
   - Прямо чума.
   Некоторое время он молчал, и Гейл едва ли не слышала, как пощелкивают в его голове мысли.
   - Знаешь, что я собираюсь сделать дальше? Фильм о домах старых кинозвезд. Не о новых домах, а о особняках с _и_с_т_о_р_и_е_й. Ты понимаешь, о чем я? Дом Вебба - это лишь один пример. В Старом Голливуде полно подобных. Дом Флинна, Валентино, Барримора и... боже... точно, замок Кронстина!!! Вот это местечко для создания антуража и атмосферы, а?
   - А что тут особенного?
   - Нераскрытое убийство, малютка. Несколько лет назад кто-то отрубил там голову самому хозяину, старому Кронстину. С тех пор замок пустует. Это настоящий средневековый замок: стены, башни и все такое прочее. Туда теперь ездят кататься старшеклассники. Боже, да из материала одного только замка я мог бы сделать целый фильм.
   - Никогда об этом не слышала, - сказала Гейл.
   - Это еще до тебя было, малютка. И до меня. Но мы однажды с приятелем и парой девушек поехали туда на машине. Да, много лун тому назад, так сказать, поэтому не ревнуй.
   - Не волнуйся.
   - Чак немного знал это место. Мы страшно долго взбирались вверх до Аутпост Драйв, потом свернули на узкую боковую дорогу, которая вела как будто прямо в небо. Блактри или Блэквуд - что-то в этом роде, такое название. Жутковатое, помереть мне на этом месте, если вру. Мы еще слегка приняли по "кислоте", и готов поклясться, что я слышал эту мелодию, Лысую Гору из "Фантазии", кроме того, мне мерещились летающие вокруг нас демоны, самых невероятных цветов. Странное было "путешествие".
   - Еще бы! Но прежде, чем снова начнешь изображать из себя молодого Копполу, ты лучше покончи со снимками. У меня предчувствие, что нашему "Тэтлеру" надоест зависеть от твоих планов по съемкам фильма.
   - И отчего он постоянно дает мне такие паршивые задания? - нахмурился Джек. - На прошлой неделе ему нужен был сногсшибательный снимок по делу о вандализме в Музее Восковых фигур. Кто-то вырезал свои инициалы на бюсте Фаррары, оторвал голову Элизабет Тейлор, проломил череп Юлу Бриннеру. Иисус Христос! Если бы я мог хоть немного вырваться вперед, заинтересовать кого-нибудь своими фильмами... Мне нужен прорыв, и больше ничего. И он произойдет, я знаю, что добьюсь этого.
   - Я не знаю, что добьешься, но немного терпения не повредит. Итак, что это за история с приведением Клиффа Вебба, гуляющим по кладбищу?
   - Знаешь, каждый год люди начинают обсуждать новую историю с призраками. Кто-то видел кого-то, похожего на Вебба, и этот кто-то гулял по Голливудскому Мемориалу. Ничего нового. На прошлой неделе привратник думал, что видит его... приведение на кладбище, после полуночи...
   - Естественно, - сказала Гейл, - какой уважающий себя призрак появится раньше этого колдовского срока?
   - Верно. Ну, вот, Трейс подпрыгивает и наказывает мне подготовить снимки к воскресному выпуску. Будь я проклят, если знаю, о чем там пойдет речь. Я только нажимаю на затвор камеры, вот и все.
   - Ну?
   - Что?
   - Что с призраком? Что произошло после того, как его увидел сторож на кладбище?
   Джек пожал плечами:
   - Наверное, он сделал то же, что делают все приведения. Растворился в воздухе, распался на тысячу мерцающих частиц или, ха-ха, повернулся в сторону сторожа, сверкая глазами в свете фонарика. Ты ведь не веришь в подобные истории, не так ли?
   - Нет, совершенно. Не могли бы мы переменить тему? Пожалуйста!
   Он улыбнулся и лизнул ее руку, послав по коже приятное возбуждение в виде пупырышков.
   - С удовольствием, мисс Кларк...
   Он чуть приподнял простыню и начал покусывать сосок правой груди Гейл. Сосок быстро отвердел, и Гейл задышала быстрее.
   - Это получше, чем мочка уха, - удалось проговорить Джеку.
   Вдруг из-за закрытой двери спальни донесся звук лихорадочно царапающих дерево когтей.
   Джек поднял голову с груди Гейл и несколько секунд смотрел на дверь. Потом громко сказал:
   - Прекрати, Конан!
   Но когти продолжали царапать дверь в сопровождении периодического грустного подвывания.
   - Он ревнует, - сказала Гейл. - Хочет войти к нам.
   - Нет, он уже пару дней ведет себя, как ненормальный.
   Джек встал с постели, взял с кресла свой халат и накинул его на плечи.
   - Он царапается во входную дверь, - сказал он Гейл. - Возможно, у него тоже подружка. Я на минутку.
   Он пересек комнату, открыл дверь, прошел короткий коридор, украшенный некоторыми из его фотографий, вставленных в рамки. В маленькой гостиной, где стояла коричневая софа и несколько плетеных кресел, Джек обнаружил своего трехлетнего боксера Конана, до щепок расцарапавшего входную дверь. Пес был довольно крупный - поднявшись на задние лапы, он мог бы положить передние на грудь хозяину. Сейчас казалось, что он намерен прорыть сквозь дерево нору. Во все стороны летели щепки.
   - Эй! - Джек хлопнул Конана по огузку. - Прекрати!
   Собака даже не повернула головы. Она продолжала отчаянно царапать дверь.
   - Проклятье! В чем дело, что с тобой стряслось? - Он протянул руку, чтобы оттащить собаку от двери, и в этот миг она повернула к нему голову, тихо, угрожающе заворчав, и показала клыки. Джек замер, сердце его громко застучало. Конан всегда был послушной собакой. Теперь Джек смотрел на мощные клыки и чувствовал, как ворочается в желудке холодный страх. Глаза собаки не мигая, с вызовом, смотрели в глаза человека.
   - Это же я, - тихо сказал Джек. - Конан, малыш, я тебя не трону.
   Собака вновь отвернулась, погрузив в дерево когти. Дверь напоминала израненное поле битвы.
   Джек быстро отпер дверь. Услышав щелчок, Конан, тяжело дыша, отступил в сторону. Когда дверь открылась, собака бесшумно выскочила наружу бросилась через двор к Лексингтон-авеню. Джек смотрел вслед Конану, не в силах поверить, что любимец Конан был способен зарычать на него. Зубчатые листья пальм снаружи тихо покачивались на ветру, как ленивые веера. У основания деревьев были установлены разноцветные лампы, и в свете зеленой лампы Джек увидел бегущего Конана, делавшего мощные прыжки. Потом собака исчезла из виду.
   Из темноты коридора вышла Гейл, уже одетая в тесные джинсы и клетчатую блузку.
   - Джек, что случилось?
   - Честное слово, не знаю... Конан просто... вышел из-под контроля. Он зарычал на меня. Показал клыки! Он и раньше баловался, но никогда еще не вел себя так.
   Она остановилась рядом с ним, всматриваясь в темноту за дверью. Во всем многоквартирном доме было совершенно тихо.
   - Может, это какой-то период спаривания или что-то в этом роде? Он успокоится потом. И прибежит назад.
   - Не знаю. Думаешь, стоит пойти поискать его?
   - Только не сейчас. - Она бросила взгляд на свои часы и притворно нахмурилась. - Мне пора собираться домой, Джек. Лучший репортер "Тэтлера" должен завтра отправиться на свидание с полицейским, и с трезвой головой.
   Джек еще несколько секунд смотрел в глубь двора, надеясь, что Конан прибежит обратно, потом повернулся к Гейл:
   - Почему бы тебе не остаться? Обещаю приготовить завтрак.
   - В прошлый раз все кончилось тем, что ты сжег яичницу. Нет, спасибо.
   - Тогда погоди минутку, я оденусь. Я тебя отвезу.
   - Чтобы я оставила здесь на всю ночь машину? Мистер Кидди, что подумают ваши соседи?
   - К дьяволу соседей. - Он взял Гейл за руку, пинком захлопнул дверь и обнял ее. - С кем ты должна завтра встретиться?
   - С моим любимым капитаном из отдела убийств - Палатазином. Догадываюсь, что это будет та же самая беседа, которая сводится к краткой фразе "без комментариев". - Кончиком пальца она провела линию вдоль морщинки на лбу Джека. Она чувствовала сквозь тонкую ткань халата, как начинает реагировать его тело, а ее - отвечать. - У меня возникло ощущение, что он считает, будто сообщение в "Тэтлере" слишком тяготеет к излишней сенсационности.
   - Воображаю. - Джек начал медленно ласкать языком шею Гейл. - Да здравствует желтая пресса!
   Она не то вздохнула, не то простонала, чувствуя, как желание ласковым пером щекочет ее бедра. "Снаружи так темно, - подумала она, - и так зябко. О, как хорошо!".
   Джек взял ее за руку, увлекая назад в спальню. Гейл тихо спросила:
   - Завтрак в восемь?
   5
   Источая голубой дым выхлопа, похожий на жука серый "фольксваген" с помятым бампером двигался вдоль дороги Аутпост Драйв, углубляясь в пустынную холмистую местность, поднимавшуюся над Голливудом. По мере того, как дорога становилась круче, двигатель "фольксвагена" все громче и громче завывал, издавая металлическое сухое покашливание. Свет немного перекошенных передних фар бросал мерцающие тени на придорожные сосны. Лишь изредка мимо проносился встречный автомобиль, направлявшийся вниз, к городу. С шоссе "фольксваген" свернул на узкую дорогу, покрытую старым ломаным бетоном, извивающуюся подобно туловищу змеи, поднимаясь в гору под углом в сорок градусов. Справа от дороги стояла изъеденная трещинами гранитная стена. Слева, где склон уходил вниз серией оврагов и обрывов, цеплялись за каменистую почву несколько сотен корявых хилых деревьев.
   Хотя у въезда на дорогу не было дорожного указателя, водитель не ошибся, и теперь двигался наверх по Блэквудской дороге.
   Его звали Уолтер Бенфилд, и рядом с ним на сиденье, мотая безвольно головой при каждом толчке, сидела двадцатилетняя девушка-чиканос по имени Анжела Павион. Глаза ее были полуоткрыты, так что виднелись белки, и время от времени она тихо постанывала. Бенфилду интересно было узнать, что ей снилось.
   Кабину машины наполнял густой медицинский запах. Под сиденье у него была засунута смятая тряпка, уже порыжевшая после того, как ее несколько раз пропитывали раствором, который он украл на работе. Несмотря на то, что сразу после усыпления девушки он опустил стекло в дверце, из глаз Бенфилда, скрытых за стеклами очков с толстой черной оправой, постоянно катились слезы. "По крайней мере, лучше, чем в прошлый раз", - сказал он себе. Когда он испытал раствор в первый раз, девушка умерла, потому что состав был недостаточно хорошо очищен. Во второй раз ему самому пришлось высунуть голову в окно - его вырвало, и весь следующий день болела голова.
   Теперь он действовал более ловко, конечно, жалея, что не может больше пустить в ход свои руки. У него были мощные мясистые ладони. Он постоянно упражнял кисти с помощью пружинного эспандера. Иногда ему казалось, что он мог бы сжимать эспандер до бесконечности, лежа на спине в кровати, глядя на картинки культуристов с лопающимися от обилия мускулов бицепсами, брюшными прессами и спинами, которые он вырезал из специальных журналов и наклеивал на стену. А в другом конце комнаты шуршали в проволочных загонах тараканы, пожирая друг друга и размножаясь. По последним подсчетам их было около сотни, самые сильные каннибалы достигали трех дюймов в длину.
   Эту девушку он заманил в машину в конце Закатного бульвара примерно тридцать минут назад. Сначала она не хотела садиться, но он помахал потертой банкнотой в пятьдесят долларов, которую носил именно на такой случай, и девочка тут же влезла в машину, словно ей натерли одно место чесноком. Она не очень хорошо говорила по-английски и плохо понимала его, но для Бенфилда это едва имело значение. В некотором смысле девушку можно было назвать симпатичной, кроме того, она была из тех отчаявшихся женщин, что еще выходили на панель в такое время. "Тем хуже для нее, - подумал Бенфилд. - Сама виновата, что не читает газет". Он отвез ее к пустынному паркингу возле одного из супермаркетов, расстегнул на брюках "молнию" и когда девушка наклонилась, чтобы сделать то, что он от нее хотел, он ударил ее так быстро, чтобы девушка не успела крикнуть или уклониться. Пропитанная химикалиями тряпка была извлечена из-под сиденья и плотно прижата к лицу девушки. Другой рукой Бенфилд словно тисками сжимал шею девушки со стороны затылка. "Было бы так легко, так легко, - подумал он, я мог бы только чуть-чуть сильнее сжать ладони - чуть-чуть, и посмотрел бы тогда, как вылезают из орбит ее глаза, как глаза Бев. Но нет. Ведь Мастер хочет от меня совсем не этого, верно?"
   Девушка прекратила сопротивляться через несколько секунд. Он спрятал тряпку, усадил девушку так, чтобы она не сползла на пол, и повел машину на север, к первым холмам гор Санта Моники, чей высокий гребень делил Лос-Анжелес на две части. Он тяжело дышал от радостного возбуждения. Девушке удалось поцарапать ему руку, и на коже темнели две красные полоски. Он следовал божьему гласу, святой воле своего Мастера и Повелителя, он всматривался в темноту за пределами света фар и говорил себе: "Спеши. Нужно спешить, он не любит долго ждать". Голос его казался тонким, как у ребенка, который не может успокоиться в предвкушении награды за исполненное приказание.
   Дорога стала не такой крутой, но продолжала уводить серый "фольксваген" все выше и выше. Время от времени Бенфилд краем глаза видел отблеск городских огней внизу, где старая ухабистая дорога с потрескавшимся бетонным покрытием близко подходила к обрыву. За последние недели он много раз проезжал этой дорогой, но все равно приходилось напрягать все внимание - дорога была очень коварной. В первый раз, кода он привез сюда симпатичную рыжеволосую девушку, которой было не больше шестнадцати, он заблудился и ездил кругами, пока Голос Бога не направил его на верную тропу.
   И сейчас Голос снова разговаривал с ним, тихо шепча сквозь свист ветра, называя по имени. Бенфилд улыбнулся, в глазах показались слезы радости.
   - Я иду! - крикнул он. - Иду!
   Порыв ветра ударил в бок "фольксвагена", и машина тихо качнулась. Девушка что-то тихо простонала один раз по-испански и замолчала.
   В свете фар блеснула новая цепь, протянутая впереди поперек дороги от одного дерева к другому. На ней висела металлическая табличка: "Частное владение - проезд посторонним воспрещен". Бенфилд с громко стучащим сердцем остановил машину на обочине, выключил свет и начал ждать. Голос казался ему прохладным бальзамом на воспаленном мозге. Теперь он разговаривал с Бенфилдом почти каждую ночь, когда Уолтер лежал на матрасе в своей комнате возле Мак-Артур Парк, находясь в сером пространстве, которое было и не сном, и не бодрствованием. В эти ужасные, полные гнева ночи, к нему возвращались воспоминания.
   Ему снилась мать, поднимающая голову с колен чужого мужчины, сжимая в руках огромный пульсирующий пенис, словно питона. Она открывала рот и пьяно кричала: "Убирайся отсюда!" И тогда Голос успокаивал его, охлаждая лихорадку памяти, словно холодный морской бриз. Но иногда даже Голос был не в силах остановить ход ослепительно-пестрого кошмара, разворачивающегося внутри головы Бенфилда. Чужой мужчина ухмылялся и говорил: "Маленький поганец хочет смотреть Бев. Иди-ка сюда, Уолти, гляди, что у меня есть!" И Уолтер-ребенок стоял, словно приколоченный к месту, в дверном проеме, ощущая горячую пустоту в голове, глядя, как чужой мужчина все ниже наклоняет голову матери, пока ее смех не становится глухим. Он смотрит до конца. Губы и чресла слились в какой-то отвратительный узел. И когда они кончили, мать - "старушка Бев никогда не говорит "нет" отхлебнула из бутылки "Четыре розы", стоявшей рядом с диваном, потом обняла чужого мужчину и сказала густым голосом:
   - Теперь ты позабавь меня мой, дорогой.
   Она задрала подол белого в крапинку платья выше своих больших бледных бедер, белья на ней не было. Мальчик Уолтер не мог оторвать глаз от секретного места, которое, казалось, подмигивало ему, как греховный глаз. Руки прижимались к собственному паху, и секунду спустя чужой мужчина громко захохотал, словно довольный буйвол:
   - Гляди-ка, маленький поганец получил торчок! Малютка-Уолтер обзавелся зарядом. Иди сюда, Уолти, я сказал, иди сюда!
   Его мать приподняла голову и улыбнулась, глядя на Уолтера распухшими стеклянными глазами.
   - Кто там? Франк? Это Франк?
   Франк - это было имя отца Уолтера. Он удрал так давно, что Уолтер помнил лишь, как он жестоко замахивался своим ремнем.
   - Франк? - повторила она, улыбаясь. - Ты вернулся домой малютка? Подойди, поцелуй же меня.
   Глаза чужого мужчины блестели, как осколки темного стекла.
   - Иди сюда, Уолти. Нет, Франк. Иди сюда, Франк. Бев, дорогуша, это старый твой Франк. Он вернулся домой. - Он тихо засмеялся, зло глядя на мальчика. - Спусти трусы, Франк.
   - Дорогой, - прошептала мать, ухмыляясь. - У меня есть одна штука, и ты так ей нужен, она так ждет тебя...
   - Ну-ка, поцелуй свою малышку, Франк, - тихо приказал мужчина. Иисус Христос, это надо видеть!
   Когда приходили такие сны, даже Голос не мог утихомирить лихорадку. И Бенфилд был благодарен, когда Голос сказал, что Бенфилду снова разрешено выходить в ночной город, чтобы отыскать и поймать еще одну смеющуюся Бев. Отобрать ее у ухмыляющихся незнакомцев и привезти к священной горе.
   Бенфилд вздрогнул, когда все эти нехорошие мысли протанцевали сквозь сознание. Виски болели, ему хотелось принять таблетку от головной боли. Иногда в те моменты, когда с ним разговаривал Голос, он чувствовал, что в мозгу вспенивается какой-то магический котел. Голос переменил его жизнь, придал ей настоящее значение и цель - служение Мастеру. Повернув голову влево, Бенфилд мог видеть мерцающие огни ночного города. Ему было интересно узнать, кто из живущих там, внизу, тоже был частью варева этого магического котла, варева, которое трансформировало душу, воспламеняло ее сладким холодным огнем. Конечно, это была магия. Голос говорил правду, он расцветит магией город ночи и убьет всех Бев, утопит их в бурлящем котле. Иначе... как же иначе?
   Приближалась автомашина. Бенфилд издалека заметил отблеск фар. Машина спускалась с горы, приближаясь к нему. Он вылез из машины и открыл дверцу для пассажиров. Оглушенная девушка почти вывалилась наружу, но Бенфилд протянул руки и поймал ее, словно охапку дров. Потом он повернулся лицом к приближающейся машине.
   Это был длинный черный "линкольн", полированные бока которого блестели, словно зеркало. Он остановился в десяти футах от заградительной цепи, фары его, словно жадные глаза, сконцентрировались на Бенфилде и его жертвоприношении.
   Бенфилд улыбнулся сквозь наполнившие глаза слезы.
   Водитель покинул лимузин и подошел к Бенфилду, сопровождаемый молодой женщиной, которую он тут же узнал. У нее были длинные светлые волосы, всклокоченные на ветру и грязное платье. Бенфилд увидел, что водитель Слуга Голоса, пожилой мужчина в коричневом костюме и белой рубашке. Его длинные седые волосы развевались на ветру, глаза глубоко погрузились в бледно морщинистое лицо. У него была хромающая сутулая походка. Он дошел до цепи и устало сказал Бенфилду:
   - Передай ее.
   Бенфилд поднял свою жертву выше. Светловолосая девушка улыбнулась и без усилий взяла ее, словно мать, баюкающая ребенка.
   - Иди домой, - сказал Бенфилду старик. - На сегодня твоя работа исполнена.
   Вдруг глаза светловолосой девушки сверкнули. Она не отрываясь смотрела на поцарапанную руку Бенфилда, потом подняла взгляд и посмотрела ему в лицо.
   Улыбка Бенфилда исчезла, словно разбившееся в треснутом зеркале отражение. Он моргнул и протянул к девушке руку.
   - Н_Е_Т_! - сказал старик, отводя руку назад, словно для удара. Девушка подалась назад и поспешила вместе со своей добычей к автомашине.
   - Уезжай домой, - сказал старик Бенфилду. Потом отвернулся и тоже пошел к "линкольну".
   Лимузин задним ходом выбрался на более просторное место, круто развернулся и исчез, умчавшись вверх по горной дороге.
   Бенфилду страстно хотелось последовать за "линкольном", но Голос тихо зашептал, успокаивая его, давая ему понять, что он им нужен и они оберегают его, снова избавляя Бенфилда от головной боли. Некоторое время он стоял неподвижно, вокруг него свистел и завывал ветер, а потом вернулся к машине. Ведя "фольксваген" вниз, к городу, он включил приемник и настроился на станцию, передающую религиозные гимны. Он крутил руль и подпевал, счастливый и уверенный в том, что воля Мастера будет исполнена.
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СУББОТА, 26 ОКТЯБРЯ. БЕСПОКОЙСТВО
   1
   Солнце взошло над горами Сан-Габриэль, словно красно-апельсиновый взрыв, окрасив небо в серо-голубой цвет, который постепенно перейдет в голубизну по мере того, как вызревает утро. Щупальца желтоватого тумана стлались низко над грунтом, словно какой-то гигантский осьминог пытался прилипнуть к стенам небоскребов из стали и стекла, или к бетонным стенам пульсирующих кипящей работой фабрик, или к полудюжине шоссе, уже с оживающим движением. Зябкие тени остатки ночной темноты, поспешно скрывались перед лучами солнца, как остатки разбитой армии, бегущей перед наступлением победителя - Солнца.
   Энди Палатазин стоял перед открытой дверцей шкафа в спальне и тщательно выбирал галстук на сегодня. На нем были свободные темно-голубые брюки и светло-голубая рубашка с аккуратно отутюженным воротничком. Он остановил выбор на зеленом с голубыми и красными крапинками галстуке, потом вышел в коридор, облокотясь слегка о перила лестницы. Он слышал позвякивание посуды в кухне внизу, где Джоанна готовила завтрак. Оттуда доносился аппетитный запах жаренных сосисок в картошке, от которого во рту сразу появилась слюна. Он позвал жену:
   - Джо, погляди на меня!
   Джоанна тут же вышла из кухни. Ее седеющие волосы были стянуты на затылке в плотный узел. На ней был темно-зеленый халат, на ногах шлепанцы.
   - Ну-ка, ну-ка, - сказала она.
   Энди поднял галстук, выставляя его на обозрение и одновременно вопросительно приподнял брови.
   - Ишонию, - сказала жена, - отвратительно, особенно с этой рубашкой. Надень темно-голубой.
   - На нем пятно.
   - Тогда вот тот, в сине-красную полоску.
   - Этот мне не нравится.
   - Потому что его подарил тебе мой брат! - пробормотала она и покачала головой.