Страница:
Кормак Маккарти
Содом и Гоморра. Города окрестности сей
CITIES OF THE PLAIN
by Cormac McCarthy
Copyright © 1998 by Cormac McCarthy
All rights reserved
© В. Бошняк, перевод, примечания, комментарии 2013
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2014
Издательство АЗБУКА®
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
by Cormac McCarthy
Copyright © 1998 by Cormac McCarthy
All rights reserved
© В. Бошняк, перевод, примечания, комментарии 2013
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2014
Издательство АЗБУКА®
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
I
Остановившись в дверях, они затопали сапогами и затрясли шляпами, сбивая капли дождя, вытерли мокрые лица. На улице дождь плясал на стальных крышах машин, припаркованных вдоль тротуара, и так хлестал по лужам, что в их кипении красный неон вывесок мешался с зеленым.
– Черт подери, я прям что чуть ли не утоп наполовину, – сказал Билли. Еще разок взмахнул промокшей шляпой. – А где же наш главный американский ковбой?
– Да он-то вперед нас уже там.
– Что ж, зайдем. А то он всех пухленьких симпампушек себе заберет.
Сидевшие в потрепанном дезабилье на потрепанных кушетках потрепанные проститутки подняли взгляды. В помещении было немноголюдно. Еще немного потопав сапогами, мужчины прошли к бару и там, сбив шляпы на затылок и поставив по сапогу на перекладину над вымощенной кафелем сточной канавкой, остановились в ожидании, пока бармен нальет им виски. В расходящихся клубах дыма, подсвеченного кроваво-красным, сразу взялись за стопки, подняли и, будто поприветствовав кивком какого-то четвертого, ныне отсутствующего приятеля, опрокинули их себе в глотку, после чего вновь поставили на стойку и вытерли губы о запястье. Дернув подбородком в направлении бармена, Трой округло обвел пальцем пустые стопки. Бармен кивнул.
– Слушай, Джон-Грейди, у тебя вид как у той крысы, что еле вылезла из воды на причал.
– Да я и чувствую себя примерно так же.
Бармен налил им еще виски.
– В жизни не видывал такого проливного дождя. А не вдарить ли нам по пиву? Три пива сюда.
– А ты из тутошних милашек кого-нибудь уже наметил?
Малый покачал головой.
– Ну, кто из них тебе глянется, а, Трой?
– Да я вроде тебя. Коли уж пришел сюда за жирной женщинкой, так только такую и подавай. Вот серьезно тебе говорю, братан: когда вобьешь себе в башку насчет жирной женщинки, так уж ничто другое даром не надь.
– Это я тебя понимаю. Но и ты уж кого-нибудь выбирай давай, Джон-Грейди.
Малый развернулся, обвел взглядом сидящих в другом конце зала проституток.
– Как насчет той здоровенной бабищи в зелененькой пижамке?
– Хорош мою девчонку ему сватать, – сказал Трой. – А то, глядишь, из-за тебя тут драка через минуту начнется.
– Ладно тебе. Вон она – как раз на нас смотрит.
– Да они там все на нас смотрят.
– Ладно тебе. Говорю же, ты ей понравился.
– Не-е, Джона-Грейди она с себя враз скинет.
– Ну да! Такого ковбоя поди-ка скинь. Ковбой к ей так прилепится – прям банный лист. А что скажешь насчет вон той? Ну, которая вроде как синенькой занавеской обмотана.
– Не слушай его, Джон-Грейди. У ней такая рожа, будто она горела и огонь с нее сбивали граблями. Это я к тому, что та блондинка с краю – она вроде как больше в твоем вкусе.
Билли качнул головой и потянулся за стопкой виски:
– Ну что вы ему объясняете? Он все равно в женщинах ничего не понимает, это ж математический факт!
– Ничего! Главно, держись за старого папика, – сказал Трой. – Он те познакомит кое с кем, у кого есть за что подержаться. Вот Парэм – тот наоборот: говорит, что с такой, которую мужику не поднять, и связываться не следует. Говорит, вдруг пожар в доме случится.
– Или в конюшне.
– Или в конюшне.
– А помнишь, как мы привели сюда Клайда Стэппа?
– Ну еще бы! Вот уж кто разбирается. Выбрал себе девушку с та-акими довесками!
– Они с Джей Си сунули тогда старухе-бандерше пару долларов, и та пустила их к двери подглядывать. Собирались еще и пофоткать, но одолел смех, и это дело сорвалось.
– Мы говорим Клайду: слышь, ты был похож на бабуина, который трахает футбольный мяч. Он так разъярился, думали, придется его держать. А как насчет вон той, в красном?
– Не слушай его, Джон-Грейди.
– Прикинь, сколько это фунтов мяса выйдет на каждый доллар. Куда ему! Разве он способен вникнуть в такие сложности?
– Да ладно вам. Идите приступайте к делу, – сказал Джон-Грейди.
– Ты-то себе тоже выбери.
– Не надо за меня беспокоиться.
– Ну видал, что ты наделал, Трой! Только и добился, что засмущал парня.
– Джей Си потом всем рассказывал, что Клайд в ту шлюху старую влюбился и хотел забрать ее с собой, но они были приехавши туда в пикапе, и пришлось посылать за грузовиком-шаландой. Но к тому времени, когда приехал грузовик, Клайд протрезвел и разлюбил ее, так что теперь Джей Си клянется, что ни в жисть больше не станет брать его с собой в бордели. Говорит, тот вел себя неподобающим мужчине, безответственным образом.
– Да ладно вам. Идите приступайте к делу, – сказал Джон-Грейди.
Из коридора, ведущего к дверям, слышался шум дождя, колотящего по железу крыши. Он заказал еще порцию виски и стоял, медленно поворачивая стопку на полированном дереве стойки и следя за происходящим сзади по отражению в желтоватых стеклах полок старого, чуть ли не антикварного буфета. Одна из проституток подошла, взяла его за руку и попросила купить ей что-нибудь выпить, но он ответил в том смысле, что просто ждет друзей. Через некоторое время Трой вернулся, сел к бару на табурет и заказал еще виски. Сидел, сложив руки на прилавке, и смотрел серьезно, будто он в церкви. Вынул из нагрудного кармана сигарету.
– Не знаю, Джон-Грейди.
– Чего ты не знаешь?
– Н-не знаю.
Бармен налил ему виски.
– Ему тоже налейте.
Бармен налил.
Подошла другая проститутка, тоже взяла Джона-Грейди за руку. Пудра на ее лице была треснутая, будто штукатурка.
– Скажи ей, что у тебя триппер, – сказал Трой.
Джон-Грейди заговорил с ней по-испански. Она все тянула его за руку.
– Билли когда-то сказал здесь это одной. А та ответила, что это ничего, потому что у нее тоже.
Он прикурил от зажигалки «зиппо третий полк» и, положив зажигалку на пачку сигарет, выпустил дым на полированный прилавок; покосился на Джона-Грейди. Проститутка заняла прежнее место на кушетке, а Джон-Грейди во все глаза уставился на что-то в зеркале буфетных полок. Трой обернулся поглядеть, на что он смотрит. На подлокотнике кушетки, сложив руки на коленях и опустив глаза, сидела молоденькая девушка – самое большее семнадцати лет, а то и меньше. Сидит, мнет в пальцах подол цветастого платьица, будто школьница. Подняла взгляд, посмотрела на них. Длинные черные волосы упали ей на плечо, и она медленно отвела их ладонью.
– А она ничего, скажи? – проговорил Трой.
Джон-Грейди кивнул.
– Так и давай, бери ее.
– Не надо за меня беспокоиться.
– Да черт тя дери, ну давай же!
– А вот и он.
Билли подошел к стойке, надел шляпу.
– Хочешь, чтобы я ее взял? – сказал Трой.
– Захочу – возьму.
– Otra vez[1], – сказал Билли.
Он тоже обернулся, окинул взглядом комнату.
– Ну же! – сказал Трой. – Давай! Мы тебя подождем.
– Это вы на ту девчушку смотрите? Бьюсь об заклад, ей нет и пятнадцати.
– Ну так а я про что? – сказал Трой.
– Возьми ту, которую только что поимел я. Скачет пятью аллюрами, или я вообще не наездник.
Бармен налил им по стопке виски.
– Она сюда вот-вот вернется.
– Не надо за меня беспокоиться.
Билли бросил взгляд на Троя. Потом повернулся, поднял стопку и посмотрел на просвет – как стоит в ней налитая до краев красноватая жидкость; поднял, выпил и, достав из кармана рубашки деньги, дернул подбородком в сторону наблюдающего за его действиями бармена.
– Все готовы? – спросил он.
– Да вроде.
– Пошли куда-нибудь, поедим. По-моему, дождь перестает. Что-то я его уже не слышу.
Прошли по Игнасио Мехиа{1} до Хуарес-авеню{2}. По сточным канавам неслась сероватая вода, а на мокрых мостовых кровавыми лужами растекались огни баров и сувенирных лавочек. Владельцы лавок наперебой зазывали к себе, отовсюду выскакивали и хватали за рукав уличные торговцы, предлагая бижутерию и одеяла-серапе. Перейдя Хуарес-авеню, двинулись дальше по Мехиа к «Наполеону», где сели за столик у окна. Подошедший официант в ливрее метелочкой обмахнул испятнанную белую скатерть.
– Caballeros? – проговорил он.
Они ели жареное мясо, пили кофе и слушали рассказы Троя о войне, потом курили и смотрели, как древние желтые такси вброд пробираются по залитым водой мостовым. По Хуарес-авеню дошли до моста через Рио-Гранде{3}.
Трамваи уже не ходили, улицы были почти свободны – как от торговцев, так и от транспорта. Сияющие во влажном свете фонарей рельсы бежали к пропускному пункту и дальше, где, впечатанные в мост, напоминали гигантские хирургические зажимы, скрепляющие эти чуждые друг другу хрупкие миры; тучи в небе тем временем сдвинулись и, уже не накрывая горы Франклина, ушли на юг, по направлению к темным силуэтам горных хребтов Мексики, ясно прорисовавшихся на фоне звездного неба. Мужчины перешли мост, по очереди протиснулись через турникет и оказались – слегка пьяные, в небрежно заломленных шляпах – уже в Эль-Пасо (штат Техас), на улице Саут-Эль-Пасо-стрит.
Когда Джон-Грейди разбудил его, было еще темно. Джон-Грейди был уже одет, успел наведаться на кухню, пообщался с лошадьми и стоял теперь с чашкой кофе в руке, откинув к косяку дерюжную занавесь дверного проема, ведущего в спальную клетушку Билли.
– Эй, ковбой, – позвал он.
Билли застонал.
– Пора идти. Зимой отоспишься.
– Ч-черт.
– Пошли. Ты уже чуть не четыре часа прохлаждаешься.
Билли сел, сбросил ноги на пол и сгорбился, обхватив голову руками.
– Не понимаю, как ты можешь так долго дрыхнуть.
– Черт тебя возьми, тебе по утрам будто кто шилом в зад тычет. А где положенный мне кофе?
– Вот еще, буду я тебе кофе носить. Давай подымай зад. Жрачка на столе.
Протянув руку, Билли снял с гвоздя над постелью шляпу, надел, выровнял.
– О’кей, – сказал он. – Я встал.
По центральному проходу конюшни Джон-Грейди двинулся к выходу во двор – тому, который в сторону дома. Пока шел, кони в денниках приветствовали его ржаньем. Знаю, отвечал он им, ваше, ваше время. В торце конюшни, пройдя мимо соломенного жгута, длинной плетью свисавшего с сеновала, он допил остатки кофе, выплеснул гущу, подпрыгнул, в прыжке хлопнул ладонью по жгуту и, оставив его раскачиваться, вышел вон.
Все были за столом, ели, когда Билли толкнул дверь и вошел. За ним вошла Сокорро, взяла поднос с крекерами, понесла к печи, там, переложив на противень, сунула в духовку и, почти сразу вынув из нее горячие крекеры, ссыпала их на поднос и подала к столу. На столе стояла миска с омлетом, другая с овсянкой, сосиски на тарелке и в плошке соус; помимо этого соленья в мисках, салат пико-де-гальо, масло и мед. Умыв над раковиной лицо, Билли принял от Сокорро полотенце, вытерся и, положив полотенце на прилавок, шагнул через свободное место на скамье к столу; уселся, потянулся за омлетом. Оторвавшись от газеты, Орен наделил его долгим взглядом и продолжил чтение.
Ложкой наложив себе омлета, Билли поставил миску и потянулся за сосисками.
– Доброе утро, Орен, – сказал он. – Доброе утро, Джей Си.
Джей Си оторвал взгляд от тарелки:
– А ты опять, что ли, всю ночь медведей пугал?
– Ну было дело, пугал, – сказал Билли. Протянув руку, взял с подноса крекер, вновь прикрыл поднос салфеткой, потянулся за маслом.
– А ну-ка, дай я на твои глазки погляжу, – сказал Джей Си.
– Да все у меня с глазами нормально. Передай-ка мне лучше сальсу{4}.
Он густо покрыл свой омлет острым соусом.
– Огонь надо выжигать огнем. Правильно я говорю, Джон-Грейди?
В кухню вошел старик в брюках со спущенными подтяжками и рубашке из тех старинных, к которым воротнички пристегивались, но на нем она была без воротничка и сверху расстегнутая. Он только что брился: на его шее и мочке уха виднелись следы крема для бритья. Джон-Грейди пододвинул ему стул.
– Садитесь, мистер Джонсон, – сказал он. – Вот сюда. Я-то уже все.
Он встал с тарелкой в руке, хотел отнести ее в раковину, но старик сделал знак, чтобы парень сел на место, а сам прошел дальше, к плите.
– Сядь, сядь, не надо, – сказал он. – Мне только чашку кофе.
Сокорро сняла одну из белых фарфоровых кружек с крюка под буфетной полкой, налила и, повернув ее ручкой от себя, подала старику, который взял кружку, кивнул и пошел назад через кухню. У стола остановился, дважды большой ложкой зачерпнул из сахарницы песка, бросил в кружку и ушел, на ходу помешивая ложкой. Джон-Грейди поставил свою чашку и тарелку около раковины, взял с прилавка бадейку с ланчем и вышел следом.
– Что это с ним? – сказал Джей Си.
– Да ничего, все нормально, – сказал Билли.
– Я, в смысле, с Джоном-Грейди.
– Я понял, о ком ты.
Орен сложил газеты и бросил на стол.
– Так. Вот этого лучше даже не начинать, – сказал он. – Трой, ты готов?
– Я готов.
Они встали из-за стола и вышли. Билли продолжал сидеть, ковыряя в зубах. Бросил взгляд на Джея Си.
– Ты чем с утра намерен заняться?
– Еду в город со стариком.
Билли кивнул. Снаружи во дворе завели грузовик.
– Ладно, – сказал Билли. – Уже, кажись, достаточно рассвело.
Встал, подошел к прилавку, взял свой бидончик с завтраком и вышел. Джей Си протянул руку, взял газету.
За рулем урчащего на холостых грузовика был Джон-Грейди. Билли сел с ним рядом, поставил бидончик с завтраком в ноги, закрыл дверцу и повернулся к водителю.
– Что ж, – сказал он. – Ты готов сегодня наработать точно на те деньги, что платят за день?
Джон-Грейди врубил передачу, и они покатили от дома прочь.
– От зари до зари повкалываешь, и божий доллар твой, – сказал Билли. – Люблю такую жизнь. Ты эту жизнь любишь, сынок? Я люблю эту жизнь. Ты ведь тоже ее любишь, правда же? Но уж как я ее люблю, так это ж – господи! Вот люблю, и все.
Он полез в нагрудный карман рубашки, достал из лежавшей там пачки сигарету, поднес огонек зажигалки и сидел курил, пока они катили по дороге, там и сям перечеркнутой длинными утренними тенями столбов, кольев изгороди и деревьев. Белое солнце в пыльном лобовом стекле слепило глаза. Коровы стояли вдоль забора и мычали вслед грузовику; Билли их внимательно рассматривал.
– Коровы, – сказал он.
Полдничали на травяном склоне среди рыжих глинистых откосов в десяти милях к югу от центральной усадьбы ранчо. Потом Билли лег, сунув под голову свернутую куртку, шляпой накрыл глаза. Выглянув из-под шляпы, прищурился на серые осыпи отрогов гор Гваделупес в восьмидесяти милях к западу.
– Ненавижу сюда наведываться, – сказал он. – Чертова здешняя земля не способна удержать даже столб забора.
Джон-Грейди сидел по-турецки, жевал травинку. В двадцати милях южнее виднелась полоса живой зелени, вьющаяся вдоль русла Рио-Гранде. А перед ней – огороженные серые поля. За трактором, волочащим по серым осенним бороздам хлопкового поля культиватор, тянулся хвост серой пыли.
– Мистер Джонсон говорит, министерство обороны посылало сюда людей с приказом обследовать семь штатов Юго-Запада, найти, где самые тощие земли, и доложить. И вроде ранчо Мэка оказалось как раз в их середке.
Билли поглядел на Джона-Грейди и снова устремил взгляд к горам.
– Как думаешь, это правда? – спросил Джон-Грейди.
– Хрен знает.
– Джей Си говорит, старик Джонсон дурнеет и дурнеет, прям совсем спятил.
– Да он и спятимши поумней будет, чем Джей Си в самом блеске разума, так что Джей Си-то уж молчал бы.
– Ты думаешь?
– Со стариком все нормально. Просто старый, да и все тут.
– Джей Си говорит, он слегка двинулся с тех пор, как умерла его дочь.
– Ну-у… Так это и нормально, как же иначе-то? Она для него много значила.
– Да-а.
– Может, нам Делберта спросить? Что думает насчет этого Делберт.
– А Делберт не такой дурак, как кажется, кстати говоря.
– Ну, будем надеяться. Между прочим, за стариком всегда водились некоторые странности, да и сейчас водятся. А вот места тут изменились. И никогда уж прежними не будут. Может, мы все слегка спятивши. Думаю, если у всех крыша съедет одновременно, никто и не заметит, правда же?
Наклонясь вперед, Джон-Грейди сплюнул сквозь зубы и опять сунул в рот травинку.
– Вижу, тебе она понравилась, верно?
– Чертовски. Она была со мной так нежна, как никто.
В четверти мили восточнее из кустов вышел койот и потрусил куда-то вдоль гривки.
– О! Смотри, видал сукина сына? – сказал Билли.
– Ну-ка, где там мое ружье.
– Да он уйдет прежде, чем ты успеешь приподнять зад.
Пробежав вдоль гривки, койот остановился, оглянулся и вниз по склону нырнул куда-то опять в кусты.
– Как думаешь, что он тут делает среди бела дня?
– Вот и он небось точно так же недоумевает насчет тебя.
– Думаешь, он нас видел?
– Судя по тому, как он очертя голову ломанулся в колючки, вряд ли он совсем-то уж слепой.
Джон-Грейди не сводил с того места глаз, ждал, что койот появится снова, но тот так и не появился.
– Самое странное, – вновь заговорил Билли, – что, когда она заболела, я как раз собирался уволиться. Готов был опять куда-нибудь податься. Причем после ее смерти у меня сделалось еще меньше причин оставаться, а я вот тем не менее остался.
– Ну, ты, может, решил, что Мэку теперь без тебя никуда.
– Да ну к черту!
– Сколько ей было?
– Не знаю. Под сорок. Может, чуточку за. По ним это разве поймешь?
– Как думаешь, он с этим справится?
– Кто, Мэк?
– Ну.
– Нет. Такую женщину разве забудешь! Да он и не из тех, кто забывает. Нет, не из тех.
Он сел, надел шляпу, выровнял.
– Ну, ты готов, братишка?
– Вроде.
Он с усилием встал, взял бидон с ланчем и, отряхнув сиденье штанов ладонью, нагнулся за курткой. Посмотрел на Джона-Грейди:
– Как-то раз один старый ковбой сказал мне, что он ни в жисть не видывал, чтобы из женщины, выросшей в доме, где сортир внутри, получилось бы что-нибудь путное. Вот и она тоже в роскоши не купалась. Старина Джонсон всегда был простым ковбоем, а за это дело сам знаешь, сколько платят. Мэк познакомился с ней на церковном ужине в Лас-Крусес, ей тогда было семнадцать, и тут уж не отнять и не прибавить. Нет, ему через это не переступить. Ни теперь, ни вскорости, и никогда.
Когда вернулись, уже стемнело. Покрутив ручку, Билли поднял дверное стекло и продолжал сидеть, глядя на дом.
– Устал я как последняя скотина, – сказал он.
– Хочешь все бросить в кузове?
– Нет, ну лебедку-то надо выгрузить. Может пойти дождь. Ведь может? Да еще там этот ящик со скрепами. Заржавеют, на хрен.
– За ящиком я слазаю.
Джон Грейди потащил из кузова ящик. В конюшенном проходе вспыхнул свет. У выключателя стоял Билли, встряхивал руку, словно градусник.
– Ну каждый раз! Стоит мне этой заразы коснуться – бьет током.
– Это из-за гвоздей в подметках.
– Так почему ж меня тогда не по ногам бьет?
– Это я без понятия.
Лебедку повесили на гвоздь, а ящик со скрепами поставили на поперечный брус стены у самой двери. В денниках наперебой ржали лошади.
Джон Грейди двинулся по конюшенному проходу и, дойдя до последнего бокса, хлопнул ладонью по двери денника. И в тот же миг раздался такой удар по доскам стены напротив, будто там что-то взорвалось. Пыль сразу же пронизал лучик света. Джон бросил взгляд на Билли, усмехнулся.
– Ни хрен-нас-се! – вырвалось у Билли. – Он же теперь на улицу ногу сможет высунуть!
Не отрывая рук от доски, на которую облокачивался, Хоакин отступил с таким видом, будто увидел в загоне нечто настолько ужасное, что невозможно смотреть. Но отступил он, просто чтобы плюнуть, и он плюнул – как всегда, задумчиво и медлительно, – после чего вновь сделал шаг вперед и опять стал смотреть за изгородь.
– Caballo[2], – сказал он.
Тень бегущего рысцой коня пронеслась по доскам, по его лицу и скользнула дальше. Он покачал головой.
Они прошли вглубь помещения, туда, где поверх ограждения загона были приколочены две доски два на двенадцать, взобрались на них и сели, упершись каблуками в нижние доски, закурили и стали смотреть, как Джон-Грейди работает с жеребенком.
– Чего он думает добиться от этого птицеголового сукина сына?
Билли покачал головой:
– Каждый когда-нибудь находит коня себе под стать.
– А что это за штуку он надел жеребчику на голову?
– Недоуздок с наносником. Кавессон называется.{5}
– А чем ему не угодило обычное оголовье?
– Его об этом и спроси.
Трой наклонился, сплюнул. Поглядел на Хоакина.
– ¿Qué piensas?[3] – спросил он.
Хоакин пожал плечами. Он со вниманием смотрел, как конь на длинной корде ходит кругами по корралю.
– А ведь этого коняшку к удилам уже приучали.
– Ну, как бы да.
– Похоже, он вознамерился его заново переучивать.
– Ну-у, – протянул Билли, – есть у меня подозрение, что если он чего вознамерился, то, скорей всего, своего добьется.
Сидят смотрят, как конь ходит по кругу.
– Может, он в цирк его готовит?
– Нет. Цирк у нас вчера вечером был, когда он пытался на нем верхом прокатиться.
– Сколько раз конь его сбросил?
– Четыре.
– А сколько раз он снова на него взбирался?
– А сам не догадаешься?
– А он что – признанный специалист по переучиванию порченых лошадей?
– Пошли отсюда, – сказал Билли. – Сдается мне, он эту упрямую скотину будет работать до вечера.
Они спустились, пошли к дому.
– Да вот хоть Хоакина спроси, – сказал Билли.
– О чем это он меня должен спрашивать?
– Понимает ли тот ковбой в лошадях.
– Сам-то он говорит, что ни в чем ни уха ни рыла.
– Это я слыхал.
– Говорит, что ему просто нравится это дело, вот он и старается как может.
– А ты как думаешь? – сказал Билли.
Хоакин покачал головой.
– Хоакин говорит, что у него методика странная.
– Вот и Мэк говорит то же.
Пока не дошли до ворот, Хоакин молчал. Но у ворот остановился, обернулся к корралю. И наконец сказал, что это ведь не очень важно, любишь ты лошадей или нет, если они тебя не любят. И добавил, что к лучшим тренерам, которых он знал, лошади так и липли. Например, Билли Санчеса, говорит, лошади провожали в уборную и ждали, пока он не выйдет.
Вернувшись из города, Билли не застал Джона-Грейди в конюшне, да и дома, придя на ужин, его не обнаружил. За столом, ковыряя в зубах, сидел Трой. Билли взял тарелку, сел, придвинул к себе соль и перец.
– А где все-то? – спросил он.
– Орен только что вышел. Джей Си ушел к своей девчонке. Джон-Грейди, я думаю, в койке валяется.
– Нет, его там нет.
– Ну, может, пошел куда-нибудь, поразмыслить над ошибками решил.
– А что случилось?
– Да конь тот на него упал. Похоже, ногу ему попортил.
– Ну и как он теперь?
– Да нормально. Пока его несли к доктору, бесился и ругался. Доктор примотал лубки и дал ему пару костылей, сказав, чтобы пока от работы воздерживался.
– Так он на костылях теперь ходит?
– Ну. То есть должен бы.
– Это сегодня все произошло?
– Ну. Живенько так вскочил, как ни в чем не бывало. Хоакин позвал Орена, подошли к нему, говорят, кончай давай, а он ни в какую. Орен говорит, думал, хлыстом его огреть придется. Прыгает, хромает вокруг чертова коняшки, примериваясь, как бы опять на него взлезть. В конце концов заставили его снять сапог. Орен говорит, еще две минуты, и им пришлось бы с него срезать – обувку-то.
Наклонив голову, Билли задумчиво откусил крекера.
– Он что, в драку был готов с Ореном лезть?
– Ну.
– Черт подери, я прям что чуть ли не утоп наполовину, – сказал Билли. Еще разок взмахнул промокшей шляпой. – А где же наш главный американский ковбой?
– Да он-то вперед нас уже там.
– Что ж, зайдем. А то он всех пухленьких симпампушек себе заберет.
Сидевшие в потрепанном дезабилье на потрепанных кушетках потрепанные проститутки подняли взгляды. В помещении было немноголюдно. Еще немного потопав сапогами, мужчины прошли к бару и там, сбив шляпы на затылок и поставив по сапогу на перекладину над вымощенной кафелем сточной канавкой, остановились в ожидании, пока бармен нальет им виски. В расходящихся клубах дыма, подсвеченного кроваво-красным, сразу взялись за стопки, подняли и, будто поприветствовав кивком какого-то четвертого, ныне отсутствующего приятеля, опрокинули их себе в глотку, после чего вновь поставили на стойку и вытерли губы о запястье. Дернув подбородком в направлении бармена, Трой округло обвел пальцем пустые стопки. Бармен кивнул.
– Слушай, Джон-Грейди, у тебя вид как у той крысы, что еле вылезла из воды на причал.
– Да я и чувствую себя примерно так же.
Бармен налил им еще виски.
– В жизни не видывал такого проливного дождя. А не вдарить ли нам по пиву? Три пива сюда.
– А ты из тутошних милашек кого-нибудь уже наметил?
Малый покачал головой.
– Ну, кто из них тебе глянется, а, Трой?
– Да я вроде тебя. Коли уж пришел сюда за жирной женщинкой, так только такую и подавай. Вот серьезно тебе говорю, братан: когда вобьешь себе в башку насчет жирной женщинки, так уж ничто другое даром не надь.
– Это я тебя понимаю. Но и ты уж кого-нибудь выбирай давай, Джон-Грейди.
Малый развернулся, обвел взглядом сидящих в другом конце зала проституток.
– Как насчет той здоровенной бабищи в зелененькой пижамке?
– Хорош мою девчонку ему сватать, – сказал Трой. – А то, глядишь, из-за тебя тут драка через минуту начнется.
– Ладно тебе. Вон она – как раз на нас смотрит.
– Да они там все на нас смотрят.
– Ладно тебе. Говорю же, ты ей понравился.
– Не-е, Джона-Грейди она с себя враз скинет.
– Ну да! Такого ковбоя поди-ка скинь. Ковбой к ей так прилепится – прям банный лист. А что скажешь насчет вон той? Ну, которая вроде как синенькой занавеской обмотана.
– Не слушай его, Джон-Грейди. У ней такая рожа, будто она горела и огонь с нее сбивали граблями. Это я к тому, что та блондинка с краю – она вроде как больше в твоем вкусе.
Билли качнул головой и потянулся за стопкой виски:
– Ну что вы ему объясняете? Он все равно в женщинах ничего не понимает, это ж математический факт!
– Ничего! Главно, держись за старого папика, – сказал Трой. – Он те познакомит кое с кем, у кого есть за что подержаться. Вот Парэм – тот наоборот: говорит, что с такой, которую мужику не поднять, и связываться не следует. Говорит, вдруг пожар в доме случится.
– Или в конюшне.
– Или в конюшне.
– А помнишь, как мы привели сюда Клайда Стэппа?
– Ну еще бы! Вот уж кто разбирается. Выбрал себе девушку с та-акими довесками!
– Они с Джей Си сунули тогда старухе-бандерше пару долларов, и та пустила их к двери подглядывать. Собирались еще и пофоткать, но одолел смех, и это дело сорвалось.
– Мы говорим Клайду: слышь, ты был похож на бабуина, который трахает футбольный мяч. Он так разъярился, думали, придется его держать. А как насчет вон той, в красном?
– Не слушай его, Джон-Грейди.
– Прикинь, сколько это фунтов мяса выйдет на каждый доллар. Куда ему! Разве он способен вникнуть в такие сложности?
– Да ладно вам. Идите приступайте к делу, – сказал Джон-Грейди.
– Ты-то себе тоже выбери.
– Не надо за меня беспокоиться.
– Ну видал, что ты наделал, Трой! Только и добился, что засмущал парня.
– Джей Си потом всем рассказывал, что Клайд в ту шлюху старую влюбился и хотел забрать ее с собой, но они были приехавши туда в пикапе, и пришлось посылать за грузовиком-шаландой. Но к тому времени, когда приехал грузовик, Клайд протрезвел и разлюбил ее, так что теперь Джей Си клянется, что ни в жисть больше не станет брать его с собой в бордели. Говорит, тот вел себя неподобающим мужчине, безответственным образом.
– Да ладно вам. Идите приступайте к делу, – сказал Джон-Грейди.
Из коридора, ведущего к дверям, слышался шум дождя, колотящего по железу крыши. Он заказал еще порцию виски и стоял, медленно поворачивая стопку на полированном дереве стойки и следя за происходящим сзади по отражению в желтоватых стеклах полок старого, чуть ли не антикварного буфета. Одна из проституток подошла, взяла его за руку и попросила купить ей что-нибудь выпить, но он ответил в том смысле, что просто ждет друзей. Через некоторое время Трой вернулся, сел к бару на табурет и заказал еще виски. Сидел, сложив руки на прилавке, и смотрел серьезно, будто он в церкви. Вынул из нагрудного кармана сигарету.
– Не знаю, Джон-Грейди.
– Чего ты не знаешь?
– Н-не знаю.
Бармен налил ему виски.
– Ему тоже налейте.
Бармен налил.
Подошла другая проститутка, тоже взяла Джона-Грейди за руку. Пудра на ее лице была треснутая, будто штукатурка.
– Скажи ей, что у тебя триппер, – сказал Трой.
Джон-Грейди заговорил с ней по-испански. Она все тянула его за руку.
– Билли когда-то сказал здесь это одной. А та ответила, что это ничего, потому что у нее тоже.
Он прикурил от зажигалки «зиппо третий полк» и, положив зажигалку на пачку сигарет, выпустил дым на полированный прилавок; покосился на Джона-Грейди. Проститутка заняла прежнее место на кушетке, а Джон-Грейди во все глаза уставился на что-то в зеркале буфетных полок. Трой обернулся поглядеть, на что он смотрит. На подлокотнике кушетки, сложив руки на коленях и опустив глаза, сидела молоденькая девушка – самое большее семнадцати лет, а то и меньше. Сидит, мнет в пальцах подол цветастого платьица, будто школьница. Подняла взгляд, посмотрела на них. Длинные черные волосы упали ей на плечо, и она медленно отвела их ладонью.
– А она ничего, скажи? – проговорил Трой.
Джон-Грейди кивнул.
– Так и давай, бери ее.
– Не надо за меня беспокоиться.
– Да черт тя дери, ну давай же!
– А вот и он.
Билли подошел к стойке, надел шляпу.
– Хочешь, чтобы я ее взял? – сказал Трой.
– Захочу – возьму.
– Otra vez[1], – сказал Билли.
Он тоже обернулся, окинул взглядом комнату.
– Ну же! – сказал Трой. – Давай! Мы тебя подождем.
– Это вы на ту девчушку смотрите? Бьюсь об заклад, ей нет и пятнадцати.
– Ну так а я про что? – сказал Трой.
– Возьми ту, которую только что поимел я. Скачет пятью аллюрами, или я вообще не наездник.
Бармен налил им по стопке виски.
– Она сюда вот-вот вернется.
– Не надо за меня беспокоиться.
Билли бросил взгляд на Троя. Потом повернулся, поднял стопку и посмотрел на просвет – как стоит в ней налитая до краев красноватая жидкость; поднял, выпил и, достав из кармана рубашки деньги, дернул подбородком в сторону наблюдающего за его действиями бармена.
– Все готовы? – спросил он.
– Да вроде.
– Пошли куда-нибудь, поедим. По-моему, дождь перестает. Что-то я его уже не слышу.
Прошли по Игнасио Мехиа{1} до Хуарес-авеню{2}. По сточным канавам неслась сероватая вода, а на мокрых мостовых кровавыми лужами растекались огни баров и сувенирных лавочек. Владельцы лавок наперебой зазывали к себе, отовсюду выскакивали и хватали за рукав уличные торговцы, предлагая бижутерию и одеяла-серапе. Перейдя Хуарес-авеню, двинулись дальше по Мехиа к «Наполеону», где сели за столик у окна. Подошедший официант в ливрее метелочкой обмахнул испятнанную белую скатерть.
– Caballeros? – проговорил он.
Они ели жареное мясо, пили кофе и слушали рассказы Троя о войне, потом курили и смотрели, как древние желтые такси вброд пробираются по залитым водой мостовым. По Хуарес-авеню дошли до моста через Рио-Гранде{3}.
Трамваи уже не ходили, улицы были почти свободны – как от торговцев, так и от транспорта. Сияющие во влажном свете фонарей рельсы бежали к пропускному пункту и дальше, где, впечатанные в мост, напоминали гигантские хирургические зажимы, скрепляющие эти чуждые друг другу хрупкие миры; тучи в небе тем временем сдвинулись и, уже не накрывая горы Франклина, ушли на юг, по направлению к темным силуэтам горных хребтов Мексики, ясно прорисовавшихся на фоне звездного неба. Мужчины перешли мост, по очереди протиснулись через турникет и оказались – слегка пьяные, в небрежно заломленных шляпах – уже в Эль-Пасо (штат Техас), на улице Саут-Эль-Пасо-стрит.
Когда Джон-Грейди разбудил его, было еще темно. Джон-Грейди был уже одет, успел наведаться на кухню, пообщался с лошадьми и стоял теперь с чашкой кофе в руке, откинув к косяку дерюжную занавесь дверного проема, ведущего в спальную клетушку Билли.
– Эй, ковбой, – позвал он.
Билли застонал.
– Пора идти. Зимой отоспишься.
– Ч-черт.
– Пошли. Ты уже чуть не четыре часа прохлаждаешься.
Билли сел, сбросил ноги на пол и сгорбился, обхватив голову руками.
– Не понимаю, как ты можешь так долго дрыхнуть.
– Черт тебя возьми, тебе по утрам будто кто шилом в зад тычет. А где положенный мне кофе?
– Вот еще, буду я тебе кофе носить. Давай подымай зад. Жрачка на столе.
Протянув руку, Билли снял с гвоздя над постелью шляпу, надел, выровнял.
– О’кей, – сказал он. – Я встал.
По центральному проходу конюшни Джон-Грейди двинулся к выходу во двор – тому, который в сторону дома. Пока шел, кони в денниках приветствовали его ржаньем. Знаю, отвечал он им, ваше, ваше время. В торце конюшни, пройдя мимо соломенного жгута, длинной плетью свисавшего с сеновала, он допил остатки кофе, выплеснул гущу, подпрыгнул, в прыжке хлопнул ладонью по жгуту и, оставив его раскачиваться, вышел вон.
Все были за столом, ели, когда Билли толкнул дверь и вошел. За ним вошла Сокорро, взяла поднос с крекерами, понесла к печи, там, переложив на противень, сунула в духовку и, почти сразу вынув из нее горячие крекеры, ссыпала их на поднос и подала к столу. На столе стояла миска с омлетом, другая с овсянкой, сосиски на тарелке и в плошке соус; помимо этого соленья в мисках, салат пико-де-гальо, масло и мед. Умыв над раковиной лицо, Билли принял от Сокорро полотенце, вытерся и, положив полотенце на прилавок, шагнул через свободное место на скамье к столу; уселся, потянулся за омлетом. Оторвавшись от газеты, Орен наделил его долгим взглядом и продолжил чтение.
Ложкой наложив себе омлета, Билли поставил миску и потянулся за сосисками.
– Доброе утро, Орен, – сказал он. – Доброе утро, Джей Си.
Джей Си оторвал взгляд от тарелки:
– А ты опять, что ли, всю ночь медведей пугал?
– Ну было дело, пугал, – сказал Билли. Протянув руку, взял с подноса крекер, вновь прикрыл поднос салфеткой, потянулся за маслом.
– А ну-ка, дай я на твои глазки погляжу, – сказал Джей Си.
– Да все у меня с глазами нормально. Передай-ка мне лучше сальсу{4}.
Он густо покрыл свой омлет острым соусом.
– Огонь надо выжигать огнем. Правильно я говорю, Джон-Грейди?
В кухню вошел старик в брюках со спущенными подтяжками и рубашке из тех старинных, к которым воротнички пристегивались, но на нем она была без воротничка и сверху расстегнутая. Он только что брился: на его шее и мочке уха виднелись следы крема для бритья. Джон-Грейди пододвинул ему стул.
– Садитесь, мистер Джонсон, – сказал он. – Вот сюда. Я-то уже все.
Он встал с тарелкой в руке, хотел отнести ее в раковину, но старик сделал знак, чтобы парень сел на место, а сам прошел дальше, к плите.
– Сядь, сядь, не надо, – сказал он. – Мне только чашку кофе.
Сокорро сняла одну из белых фарфоровых кружек с крюка под буфетной полкой, налила и, повернув ее ручкой от себя, подала старику, который взял кружку, кивнул и пошел назад через кухню. У стола остановился, дважды большой ложкой зачерпнул из сахарницы песка, бросил в кружку и ушел, на ходу помешивая ложкой. Джон-Грейди поставил свою чашку и тарелку около раковины, взял с прилавка бадейку с ланчем и вышел следом.
– Что это с ним? – сказал Джей Си.
– Да ничего, все нормально, – сказал Билли.
– Я, в смысле, с Джоном-Грейди.
– Я понял, о ком ты.
Орен сложил газеты и бросил на стол.
– Так. Вот этого лучше даже не начинать, – сказал он. – Трой, ты готов?
– Я готов.
Они встали из-за стола и вышли. Билли продолжал сидеть, ковыряя в зубах. Бросил взгляд на Джея Си.
– Ты чем с утра намерен заняться?
– Еду в город со стариком.
Билли кивнул. Снаружи во дворе завели грузовик.
– Ладно, – сказал Билли. – Уже, кажись, достаточно рассвело.
Встал, подошел к прилавку, взял свой бидончик с завтраком и вышел. Джей Си протянул руку, взял газету.
За рулем урчащего на холостых грузовика был Джон-Грейди. Билли сел с ним рядом, поставил бидончик с завтраком в ноги, закрыл дверцу и повернулся к водителю.
– Что ж, – сказал он. – Ты готов сегодня наработать точно на те деньги, что платят за день?
Джон-Грейди врубил передачу, и они покатили от дома прочь.
– От зари до зари повкалываешь, и божий доллар твой, – сказал Билли. – Люблю такую жизнь. Ты эту жизнь любишь, сынок? Я люблю эту жизнь. Ты ведь тоже ее любишь, правда же? Но уж как я ее люблю, так это ж – господи! Вот люблю, и все.
Он полез в нагрудный карман рубашки, достал из лежавшей там пачки сигарету, поднес огонек зажигалки и сидел курил, пока они катили по дороге, там и сям перечеркнутой длинными утренними тенями столбов, кольев изгороди и деревьев. Белое солнце в пыльном лобовом стекле слепило глаза. Коровы стояли вдоль забора и мычали вслед грузовику; Билли их внимательно рассматривал.
– Коровы, – сказал он.
Полдничали на травяном склоне среди рыжих глинистых откосов в десяти милях к югу от центральной усадьбы ранчо. Потом Билли лег, сунув под голову свернутую куртку, шляпой накрыл глаза. Выглянув из-под шляпы, прищурился на серые осыпи отрогов гор Гваделупес в восьмидесяти милях к западу.
– Ненавижу сюда наведываться, – сказал он. – Чертова здешняя земля не способна удержать даже столб забора.
Джон-Грейди сидел по-турецки, жевал травинку. В двадцати милях южнее виднелась полоса живой зелени, вьющаяся вдоль русла Рио-Гранде. А перед ней – огороженные серые поля. За трактором, волочащим по серым осенним бороздам хлопкового поля культиватор, тянулся хвост серой пыли.
– Мистер Джонсон говорит, министерство обороны посылало сюда людей с приказом обследовать семь штатов Юго-Запада, найти, где самые тощие земли, и доложить. И вроде ранчо Мэка оказалось как раз в их середке.
Билли поглядел на Джона-Грейди и снова устремил взгляд к горам.
– Как думаешь, это правда? – спросил Джон-Грейди.
– Хрен знает.
– Джей Си говорит, старик Джонсон дурнеет и дурнеет, прям совсем спятил.
– Да он и спятимши поумней будет, чем Джей Си в самом блеске разума, так что Джей Си-то уж молчал бы.
– Ты думаешь?
– Со стариком все нормально. Просто старый, да и все тут.
– Джей Си говорит, он слегка двинулся с тех пор, как умерла его дочь.
– Ну-у… Так это и нормально, как же иначе-то? Она для него много значила.
– Да-а.
– Может, нам Делберта спросить? Что думает насчет этого Делберт.
– А Делберт не такой дурак, как кажется, кстати говоря.
– Ну, будем надеяться. Между прочим, за стариком всегда водились некоторые странности, да и сейчас водятся. А вот места тут изменились. И никогда уж прежними не будут. Может, мы все слегка спятивши. Думаю, если у всех крыша съедет одновременно, никто и не заметит, правда же?
Наклонясь вперед, Джон-Грейди сплюнул сквозь зубы и опять сунул в рот травинку.
– Вижу, тебе она понравилась, верно?
– Чертовски. Она была со мной так нежна, как никто.
В четверти мили восточнее из кустов вышел койот и потрусил куда-то вдоль гривки.
– О! Смотри, видал сукина сына? – сказал Билли.
– Ну-ка, где там мое ружье.
– Да он уйдет прежде, чем ты успеешь приподнять зад.
Пробежав вдоль гривки, койот остановился, оглянулся и вниз по склону нырнул куда-то опять в кусты.
– Как думаешь, что он тут делает среди бела дня?
– Вот и он небось точно так же недоумевает насчет тебя.
– Думаешь, он нас видел?
– Судя по тому, как он очертя голову ломанулся в колючки, вряд ли он совсем-то уж слепой.
Джон-Грейди не сводил с того места глаз, ждал, что койот появится снова, но тот так и не появился.
– Самое странное, – вновь заговорил Билли, – что, когда она заболела, я как раз собирался уволиться. Готов был опять куда-нибудь податься. Причем после ее смерти у меня сделалось еще меньше причин оставаться, а я вот тем не менее остался.
– Ну, ты, может, решил, что Мэку теперь без тебя никуда.
– Да ну к черту!
– Сколько ей было?
– Не знаю. Под сорок. Может, чуточку за. По ним это разве поймешь?
– Как думаешь, он с этим справится?
– Кто, Мэк?
– Ну.
– Нет. Такую женщину разве забудешь! Да он и не из тех, кто забывает. Нет, не из тех.
Он сел, надел шляпу, выровнял.
– Ну, ты готов, братишка?
– Вроде.
Он с усилием встал, взял бидон с ланчем и, отряхнув сиденье штанов ладонью, нагнулся за курткой. Посмотрел на Джона-Грейди:
– Как-то раз один старый ковбой сказал мне, что он ни в жисть не видывал, чтобы из женщины, выросшей в доме, где сортир внутри, получилось бы что-нибудь путное. Вот и она тоже в роскоши не купалась. Старина Джонсон всегда был простым ковбоем, а за это дело сам знаешь, сколько платят. Мэк познакомился с ней на церковном ужине в Лас-Крусес, ей тогда было семнадцать, и тут уж не отнять и не прибавить. Нет, ему через это не переступить. Ни теперь, ни вскорости, и никогда.
Когда вернулись, уже стемнело. Покрутив ручку, Билли поднял дверное стекло и продолжал сидеть, глядя на дом.
– Устал я как последняя скотина, – сказал он.
– Хочешь все бросить в кузове?
– Нет, ну лебедку-то надо выгрузить. Может пойти дождь. Ведь может? Да еще там этот ящик со скрепами. Заржавеют, на хрен.
– За ящиком я слазаю.
Джон Грейди потащил из кузова ящик. В конюшенном проходе вспыхнул свет. У выключателя стоял Билли, встряхивал руку, словно градусник.
– Ну каждый раз! Стоит мне этой заразы коснуться – бьет током.
– Это из-за гвоздей в подметках.
– Так почему ж меня тогда не по ногам бьет?
– Это я без понятия.
Лебедку повесили на гвоздь, а ящик со скрепами поставили на поперечный брус стены у самой двери. В денниках наперебой ржали лошади.
Джон Грейди двинулся по конюшенному проходу и, дойдя до последнего бокса, хлопнул ладонью по двери денника. И в тот же миг раздался такой удар по доскам стены напротив, будто там что-то взорвалось. Пыль сразу же пронизал лучик света. Джон бросил взгляд на Билли, усмехнулся.
– Ни хрен-нас-се! – вырвалось у Билли. – Он же теперь на улицу ногу сможет высунуть!
Не отрывая рук от доски, на которую облокачивался, Хоакин отступил с таким видом, будто увидел в загоне нечто настолько ужасное, что невозможно смотреть. Но отступил он, просто чтобы плюнуть, и он плюнул – как всегда, задумчиво и медлительно, – после чего вновь сделал шаг вперед и опять стал смотреть за изгородь.
– Caballo[2], – сказал он.
Тень бегущего рысцой коня пронеслась по доскам, по его лицу и скользнула дальше. Он покачал головой.
Они прошли вглубь помещения, туда, где поверх ограждения загона были приколочены две доски два на двенадцать, взобрались на них и сели, упершись каблуками в нижние доски, закурили и стали смотреть, как Джон-Грейди работает с жеребенком.
– Чего он думает добиться от этого птицеголового сукина сына?
Билли покачал головой:
– Каждый когда-нибудь находит коня себе под стать.
– А что это за штуку он надел жеребчику на голову?
– Недоуздок с наносником. Кавессон называется.{5}
– А чем ему не угодило обычное оголовье?
– Его об этом и спроси.
Трой наклонился, сплюнул. Поглядел на Хоакина.
– ¿Qué piensas?[3] – спросил он.
Хоакин пожал плечами. Он со вниманием смотрел, как конь на длинной корде ходит кругами по корралю.
– А ведь этого коняшку к удилам уже приучали.
– Ну, как бы да.
– Похоже, он вознамерился его заново переучивать.
– Ну-у, – протянул Билли, – есть у меня подозрение, что если он чего вознамерился, то, скорей всего, своего добьется.
Сидят смотрят, как конь ходит по кругу.
– Может, он в цирк его готовит?
– Нет. Цирк у нас вчера вечером был, когда он пытался на нем верхом прокатиться.
– Сколько раз конь его сбросил?
– Четыре.
– А сколько раз он снова на него взбирался?
– А сам не догадаешься?
– А он что – признанный специалист по переучиванию порченых лошадей?
– Пошли отсюда, – сказал Билли. – Сдается мне, он эту упрямую скотину будет работать до вечера.
Они спустились, пошли к дому.
– Да вот хоть Хоакина спроси, – сказал Билли.
– О чем это он меня должен спрашивать?
– Понимает ли тот ковбой в лошадях.
– Сам-то он говорит, что ни в чем ни уха ни рыла.
– Это я слыхал.
– Говорит, что ему просто нравится это дело, вот он и старается как может.
– А ты как думаешь? – сказал Билли.
Хоакин покачал головой.
– Хоакин говорит, что у него методика странная.
– Вот и Мэк говорит то же.
Пока не дошли до ворот, Хоакин молчал. Но у ворот остановился, обернулся к корралю. И наконец сказал, что это ведь не очень важно, любишь ты лошадей или нет, если они тебя не любят. И добавил, что к лучшим тренерам, которых он знал, лошади так и липли. Например, Билли Санчеса, говорит, лошади провожали в уборную и ждали, пока он не выйдет.
Вернувшись из города, Билли не застал Джона-Грейди в конюшне, да и дома, придя на ужин, его не обнаружил. За столом, ковыряя в зубах, сидел Трой. Билли взял тарелку, сел, придвинул к себе соль и перец.
– А где все-то? – спросил он.
– Орен только что вышел. Джей Си ушел к своей девчонке. Джон-Грейди, я думаю, в койке валяется.
– Нет, его там нет.
– Ну, может, пошел куда-нибудь, поразмыслить над ошибками решил.
– А что случилось?
– Да конь тот на него упал. Похоже, ногу ему попортил.
– Ну и как он теперь?
– Да нормально. Пока его несли к доктору, бесился и ругался. Доктор примотал лубки и дал ему пару костылей, сказав, чтобы пока от работы воздерживался.
– Так он на костылях теперь ходит?
– Ну. То есть должен бы.
– Это сегодня все произошло?
– Ну. Живенько так вскочил, как ни в чем не бывало. Хоакин позвал Орена, подошли к нему, говорят, кончай давай, а он ни в какую. Орен говорит, думал, хлыстом его огреть придется. Прыгает, хромает вокруг чертова коняшки, примериваясь, как бы опять на него взлезть. В конце концов заставили его снять сапог. Орен говорит, еще две минуты, и им пришлось бы с него срезать – обувку-то.
Наклонив голову, Билли задумчиво откусил крекера.
– Он что, в драку был готов с Ореном лезть?
– Ну.