Маккефри Энн. Мастер-арфист

   «Ничего, — сказала себе Мерелан, — когда Робинтон начнет разговаривать и нужно будет учить его всему, чему отцы учат сыновей, — вот тогда-то он привяжется к малышу и начнет гордиться им». По крайней мере, в этой истории с плаванием Петирон показал, что его волнует безопасность сына.
   В следующий раз, когда Петирон отправился вместе с женой и сыном в бухту, на пляж, отцовские чувства проявились еще сильнее. К тому времени Робинтон уже с удовольствием плескался в воде и нимало не обеспокоился, когда волна накрыла его с головой. Но тут Петирон, побелев от страха, выхватил бронзовое от загара тельце из воды — так стремительно, что Робинтон даже удивился. Он взглянул на отца круглыми глазами и принялся вырываться. Ему хотелось назад, в воду — ведь она так здорово булькала у ног и несла с собой такую замечательную пену!
   Робинтон даже принес следующую свою находку — очень симпатичный красный камушек с белыми пятнышками, образующими узор, — отцу, ожидая похвалы. И Петирон действительно похвалил малыша, даже без напоминаний со стороны Мерелан.
   Получив камушек обратно, Робинтон бодро зашлепал к кучке всяких интересных вещей, которые уже успел насобирать. А потом со всех ног бросился в другую сторону — посмотреть, что там его двоюродные братья нашли в груде водорослей, которую только что выволокли на берег.
   — Присядь, милый, — мягко сказала Мерелан, устроившись в тени, и похлопала по красному плетеному коврику рядом с собой. — Если вдруг понадобится, мы успеем ему помочь.
   — Он ведь младше, чем парнишка Нэйлоров? — поинтересовался Петирон, и в голосе его впервые проскользнули нотки отцовской гордости.
   — На два месяца, — с притворным безразличием ответила Мерелан.
   — А ведь он на целую ладонь выше, — почти самодовольно заявил Петирон.
   — Он будет высоким, когда вырастет, — сказала Мерелан. — Тебя коротышкой не назовешь, да и мои родители тоже были рослыми. А твои братья выше тебя или как?
   — Думаю, Форист повыше, но остальные трое вряд ли с ним сравняются, — безразлично ответил Петирон. Он никогда не питал особой любви к братьям.
   — И с тобой тоже.
   Она лениво стряхнула песок с густых темно-русых волос и загорелых плеч супруга, воспользовавшись этим поводом, чтобы лишний раз прикоснуться к его гладкой, согретой солнцем коже. Мерелан нравилась спина Петирона, сильная и мускулистая. Вряд ли он когда-нибудь растолстеет; он не склонен к полноте. Но сейчас Петирон выглядел даже лучше, чем всегда, и Мерелан чувствовала, что любит его еще сильнее.
   Петирон взглянул на жену и встретил ее взгляд. Не опуская глаз, он взял руку Мерелан и принялся пощипывать губами ее пальцы.
   — Может, когда Роби уснет после обеда, мы найдем где-нибудь тенечек? — спросил Петирон, и дыхание его участилось.
   — Пожалуй, можно, — пробормотала в ответ Мерелан, чувствуя, как в ней разгорается ответный жар. — Сегойна дала мне снадобье, которое на время нас обезопасит.

* * *

   Когда они вернулись в Дом арфистов, все его обитатели отметили, как посвежела Мерелан, как подрос за эти шесть месяцев Робинтон и как замечательно эта поездка повлияла на характер Петирона.

Глава 2

   Петирон трудился над партитурой последнего своего творения, когда его внимание привлек какой-то негромкий звук. Прислушавшись, Петирон понял, что он исходит из другой комнаты. Мерелан ушла куда-то по делам, а Робинтону полагалось сейчас спать.
   Этот тихий звук был эхом темы, которую Петирон как раз поспешно записывал, боясь упустить, — он и сам не сознавал, что напевает себе под нос во время работы. Разозлившись, Петирон отправился на поиски неведомого подражателя.
   И обнаружил, что его сын сидит в кроватке-качалке и мурлычет эту мелодию.
   — Робинтон, прекрати сейчас же! — раздраженно воскликнул Петирон.
   Малыш натянул легкое одеяльце до подбородка.
   — Ты сам так делаешь, — сказал он.
   — Что я делаю?
   — Угукаешь.
   — Мне можно, а тебе нельзя!
   И Петирон строго погрозил мальчику пальцем. Робинтон нырнул под одеяло с головой. Петирон стащил с него одеяло и наклонился над кроваткой.
   — Никогда не смей меня передразнивать! Никогда не смей мешать мне, когда я работаю! Понял?
   — Что он там еще натворил, Петирон? — воскликнула Мерелан, влетев в комнату, и остановилась у изголовья кроватки с явным намерением защитить малыша. — Когда я уходила, он спал. Что происходит?
   Робинтон, никогда не отличавшийся плаксивостью, всхлипывал, сунув в рот край одеяла, и по лицу его текли слезы. Этого Мерелан уже никак не могла стерпеть. Она подхватила плачущего сына на руки и принялась утешать.
   Петирон сердито посмотрел на жену.
   — Он бубнит себе под нос, когда я пишу!
   — Если ты так делаешь, почему ему нельзя?
   — Но я пишу! Как я могу работать, если он бубнит?! Он же прекрасно знает, что мне нельзя мешать!
   — Петирон, он всего лишь ребенок. Он подражает всему, что видит.
   — Замечательно, но это еще не повод бубнить у меня под боком! — заявил Петирон, ничуть не смягчившись.
   — Как же не повод, если ты его разбудил?
   — Ну и как, спрашивается, мне работать, если вы оба все время меня перебиваете? — Петирон воздел руки и торжественно направился к выходу из комнаты. — Забери его куда-нибудь. Я не могу вынести, когда он тут поет рядом со мной.
   Мерелан, прижав к себе плачущего сына, на миг остановилась на пороге.
   — Тогда его вообще не будет рядом с тобой! — уничтожающе бросила она.
   — Он меня еще никогда в жизни так не бесил! — сказала Мерелан Бетрис. Та, к счастью, оказалась у себя, когда Мерелан постучалась к ним.
   — Он, наверно, не заметил, что мальчик напевает в унисон, — сказала Бетрис со свойственным ей своеобразным юмором и убрала из мягкого кресла-качалки шитье, чтобы Мерелан могла сесть и успокоить ребенка.
   Мерелан недоуменно уставилась на Бетрис, потом рассмеялась.
   — Нет уж, если б Роби перевирал мелодию, об этом Петирон непременно бы упомянул! Ведь тогда к помехе добавилось бы еще и оскорбление!
   Она ненадолго умолкла.
   — А знаешь, ведь Роби подпевает и мне, когда я занимаюсь вокалом. Раньше я этого как-то не осознавала. Ну, хватит, золотце мое. — Она вытерла Робинтону глаза уголком одеяла, которое малыш по-прежнему продолжал пихать в рот. — Твой папа на самом деле вовсе не хотел на тебя кричать…
   Бетрис скептически хмыкнула.
   — Но нам все-таки нужно сидеть тихо, когда папа работает дома.
   — У него есть собственная студия, — заметила Бетрис.
   — Ее попросил на время Уошелл — ему нужно было поговорить с родителями учеников, явившимися без предупреждения.
   — Уошелл мог бы выбрать для этого какое-нибудь другое место.
   — Ну вот, радость моя, теперь мы будем с тобой петь вместе, но так, чтобы папа не знал. Пусть он спокойно занимается своей важной работой.
   — Ха! Своими несравненными музыкальными произведениями, полными глубочайшего смысла! Ох, прошу прощения! — Бетрис прикрыла рот ладонью, но на лице у нее не заметно было ни малейшего следа раскаяния. — Нет, я, конечно, знаю, что Петирон — величайший композитор из всех, рождавшихся за последние два века, но скажи мне, Мерелан, он вообще в состоянии сочинить какую-нибудь простенькую мелодию, которую мог бы спеть любой нормальный человек, а не только его собственный сын?
   Поднявшись со своего места, Бетрис подошла к встроенному в стену шкафу.
   Мерелан задумчиво взглянула на Бетрис. Она ничуть не обиделась на повитуху.
   — Ну, да, он пишет довольно сложные вещи, это верно. — Она лукаво улыбнулась. — Просто ему нравится украшать мелодию.
   — Так вот как он это называет? Ну а мне подавай несложную музыку — такую, чтобы брала за душу и сразу запоминалась, — заявила Бетрис. — Но, впрочем, всем известно, что я в музыке ровным счетом ничегошеньки не смыслю, хоть и прожила в браке с главным арфистом вот уже полных тридцать Оборотов. Иди ко мне, мой маленький. У меня есть для тебя кое-что повкуснее одеяла. — И с этими словами она вручила Робинтону сладкую палочку. — Думаю, тебе понравится мята.
   Малыш и так уже почти перестал всхлипывать, а при виде подарка и вовсе просиял.
   — Пасибо.
   Он поудобнее устроился у мамы на коленях, принял предложенную конфету и, прижавшись для спокойствия к маме, принялся сосать леденец.
   — Я вовсе не критикую Петирона, Мерелан, — серьезно произнесла Бетрис.
   Мерелан мягко улыбнулась.
   — Все, что ты сказала, Бетрис, чистая правда. Но, в общем-то, с Петироном намного легче иметь дело, когда он разговаривает, а не что-то сочиняет.
   — Вот только сочиняет он чаще… Мерелан рассмеялась.
   — Петирон — человек сложный, — покровительственно произнесла она. — Таким уж он уродился.
   — Гм. Да он, можно сказать, счастливчик, раз ему досталась жена, которая относится к нему с таким пониманием, — многозначительно заметила Бетрис, — и которая способна петь его творения, и для нее это так же легко и просто, как дышать.
   Только тс-с-с, — Мерелан прижала палец к губам. — Иногда мне приходится здорово потрудиться, чтобы удержаться на том уровне, который он задает.
   — Быть не может! — деланно удивилась Бетрис, а потом широко улыбнулась певице.
   — И тем не менее это правда, но… — лицо Мерелан смягчилось; сейчас на нем читалась гордость за мужа, — это здорово — когда тебе выпадает случай испытать свои силы в таких великолепных произведениях.
   Бетрис кивком указала на Роби, который от радости успел измазать конфетой руки, мордашку и одеяло.
   — А что ты станешь делать с ним?
   — Ну, первым делом я позабочусь, чтобы мастер Уошелл никогда больше не занимал студию Петирона, — отозвалась Мерелан с обычной своей спокойной решимостью. — И постараюсь не оставлять этих двух красавцев наедине, если только Роби не будет крепко спать.
   — И это опять создаст тебе лишние сложности, — фыркнула Бетрис.
   Мерелан пожала плечами.
   — Примерно через Оборот днем Роби уже будет играть с другими детьми. Так что особых жертв от меня не потребуется. Верно, мой маленький?
   — И то правда, — со вздохом согласилась Бетрис. — До чего же быстро дети вырастают и покидают родителей…
   И она снова вздохнула.
   Мерелан почувствовала, что к ней что-то прилипло; оказалось, Робинтон выронил леденец.
   — Нет, ну ты видела такое? — тихонько спросила она и улыбнулась, с любовью глядя на сына. Роби спал, и тень от густых ресниц падала на щеку.
   — Так уложи его тут, пусть поспит.
   — Как же я его оставлю? — принялась отнекиваться Мерелан. — У тебя и своих дел хватает.
   — Ничего, спящий ребенок мне не помешает. А ты пока пойди займись собой. А то ты в последнее время только и делаешь, что либо с ним хлопочешь, — Бетрис указала на Робинтона, — либо с ним возишься, — и она ткнула пальцем в ту сторону, где находилось жилище Мерелан.
   — Ну, если ты и вправду не против…
   — Ни капельки. Или, может, ты хочешь помочь мне со штопкой?
   И Бетрис рассмеялась, увидев, как проворно Мерелан подхватилась со своего места, заслышав это предложение.

* * *

   Когда Роби пошел третий Оборот, он как-то раз подобрал небольшую дудочку, оставленную кем-то на столе. Дудочка была не папина — это Роби знал точно. Папа никогда не играл ни на дудке, ни на флейте. Ну, а раз она была не папина, ее можно было взять и поиграть с ней. Роби подул в дудочку, затыкая дырочки пальцами — он видел, как это делают взрослые. Они с легкостью извлекали из дудочки самые разные мелодии, а у Роби сперва ничего не получалось. Но он старался и вскоре добился первых успехов — не забывая, что нужно играть как можно тише.
   Мальчик, конечно, не знал, что эти попытки не остались незамеченными, ведь у мамы был очень чуткий слух. И поскольку мелодия у Робинтона раз от раза выходила все лучше, Мерелан от души порадовалась. Ведь бывало, что даже у самых музыкально одаренных родителей рождался ребенок, лишенный слуха либо не имеющий ни малейшего желания развивать врожденные способности. Интересно, долго пришлось бы успокаивать Петирона, если б их сын оказался бездарем? Ведь Петирон непременно решит выучить своего единственного ребенка на музыканта. Теперь тревога Мерелан улеглась. Роби не просто питал слабость к музыкальным экспериментам — у него была хорошая память и, похоже, превосходный слух.
   Когда Петирон уходил заниматься с учениками, Meрелан частенько насвистывала простенькие мелодии, а Роби слушал. Петирон не разрешал ей свистеть — может, потому что сам этого не умел, а может, потому что считал свист неженственным. Второе даже больше походило на правду. Как бы сильно Мерелан ни любила мужа, некоторые его убеждения — включая и это — казались ей совершенно бессмысленными.
   Стоило Робинтону разобраться со строем дудочки, и он принялся на лету подхватывать песенки, которые насвистывала мать. А когда Роби начал украшать и расцвечивать эти мелодии, Мерелан стоило большого труда удержаться и не рассказать Петирону, какой у них способный малыш. Ей отчаянно хотелось, но она вовсе не желала, чтобы трехлетнего сына внезапно принялись обучать музыке по полной программе. Это могло навсегда отбить у мальчика всякую охоту к этому занятию. Петирон великолепно умел обращаться с учениками постарше, но с самыми младшими обходился чересчур строго. Мерелан опасалась, как бы он не взялся за обучение Робинтона чересчур рьяно.
   А потому как-то после полудня она попросила Уошелла, мастера, обучавшего самых младших учеников, помочь ей разобраться с динамическим строем нового квартета, который они репетировали к празднику Окончания Оборота. У Уошелла — добродушного весельчака лет пятидесяти с небольшим — был превосходный звучный бас. Он явился на встречу с пирожками, горяченькими, с пылу с жару, и с кувшином свежего кла.
   — Ну, и зачем же ты хотела меня видеть, Мерелан? — поинтересовался Уошелл после того, как молодая женщина поблагодарила его за угощение. — Только не рассказывай мне сказок, ладно? В тот день, когда ты не сумеешь самостоятельно справиться со своей партией в очередном сочинении Петирона, я подам в отставку.
   — Но мне и вправду нужна помощь, Уош, — мелодично произнесла Мерелан. — Роби, иди-ка глянь, что нам принес мастер Уошелл!
   Малыша не нужно было звать — восхитительный запах свежей выпечки успел проникнуть в соседнюю комнату, где он находился. Роби лежал на полу и рисовал закорючки на грифельной доске. Эту штуку ему недавно подарила мама, чтобы он учился писать буквы — а может, и ноты.
   — Пахнет! — сказал он. Он еще неважно выговаривал шипящие и свистящие согласные — из-за щели между передними зубами. — Вкушно пахнет! Пасибо, маштер Уошер.
   — На здоровье, молодой человек.
   Теперь, когда все действующие лица заняли места на сцене, Мерелан могла перейти к исполнению своего замысла.
   — Вот тут! — живо сказала она. — Вот этот такт, с которого тема резко изменяется, — я не уверена, что правильно его отбиваю. Роби, сыграй мне, пожалуйста, ля.
   Роби извлек из-за пояса штанишек дудочку и сыграл требуемую ноту. Седые брови Уошелла поползли на лоб, а глаза весело заблестели.
   Затем Мерелан пропела якобы беспокоивший ее отрывок, намеренно сократив его на целый такт. Роби покачал головой и отстучал пальцами правильный ритм.
   — Если ты знаешь, как правильно, радость моя, сыграй мне, как нужно петь, — непринужденно попросила Мерелан.
   Маленький Робинтон сыграл весь отрывок, и Уошелл, взглянув сперва на Мерелан, потом на ее сына, сложил руки на животе и понимающе кивнул.
   — Спасибо, милый. У тебя хорошо получилось, — похвалила Мерелан и вручила Робинтону второй пирожок.
   Мальчик сунул дудочку обратно за пояс и, усевшись на маленький стульчик, занялся пирожком.
   — Действительно хорошо. Я бы и сам не сыграл лучше, Робинтон, — с серьезным видом подтвердил Уошелл. — Ты отлично сыграл, молодой человек. Это хорошо, что ты помог маме подобрать нужный темп. А ты умеешь играть еще что-нибудь?
   Робинтон поглядел на маму — не возражает ли она. Мерелан не возражала, и мальчик, облизав губы, снова извлек дудочку, поднес ее к губам и заиграл одну из своих любимых мелодий. Закончив, он снова взглянул на маму.
   — Играй дальше, — сказала она, легонько пошевелив пальцами.
   Роби посмотрел на Уошелла, потом закрыл глаза и принялся играть вариации этой мелодии.
   Уошелл набычился, внимательно глядя на Робинтона, а тот, позабыв обо всем на свете, отдался игре, пальцы его так и порхали по ладам маленькой дудочки. Из-за своих малых размеров дудочка временами издавала неприятные резкие звуки, но малыш так ловко управлял дыханием, что превращал их в веселые переливы.
   По мере того как одна вариация сменялась другой, удивление Уошелла все возрастало. Он перевел взгляд на Мерелан. Та заметно расслабилась — как будто это чудесное представление было для нее чем-то обыденным. Внезапно доносившееся издалека пение хора смолкло. Мерелан тут же подалась вперед и постучала, выводя Робинтона из углубленной сосредоточенности. Мальчик посмотрел на нее почти с возмущением.
   — Просто замечательно, — с уважением сказала Мерелан. — Это что-то новое, да?
   — Оно придумалошь, пока я играл, — пояснил Роби и застенчиво взглянул на Уошелла. — Оно подходит.
   — Конечно, милый, — радостно согласилась Мерелан. — Трели получились прекрасные.
   — Хорошо, когда дудка подходит по размеру к руке, верно? — произнес Уошелл, протянув руку к инструменту.
   Робинтон отдал мастеру дудочку, но с явной неохотой. Уошелл попытался пробежать пальцами по ладам и выронил ее. При этом он так растерялся, что Робинтон, не сдержавшись, захихикал, но тут же прикрыл рот ладошкой и оглянулся на маму, убеждаясь, что не совершил ничего недозволенного.
   — Надо посмотреть: может, у меня найдутся еще какие-нибудь инструменты, которые придутся по руке молодому человеку вроде тебя. А мне эта дудочка чересчур мала. Верно?
   И Уошелл с легким поклоном вернул инструмент хозяину. Робинтон улыбнулся взрослому и спрятал дудочку — так, чтобы ее не видно было из-под широкой рубашонки.
   — Как ты думаешь, Роби, ты сумеешь сам отнести кувшин и тарелку из-под пирожков обратно на кухню? — спросила Мерелан и, поднявшись со своего места, отворила дверь.
   — Шумею. Отнешу. Пока.
   И мальчик степенно затопал по коридору, прижав ношу к груди. Мерелан закрыла за ним дверь.
   — Да, милая моя Мерелан, тут у тебя растет незаурядная проблема. Позволено ли мне будет поздравить тебя и предложить свою помощь? Если мы будем терпеливы и осторожны, то воспитаем редкостное дарование. Я восхищаюсь Петироном во многих отношениях, певица, но… — Уошелл вздохнул и печально улыбнулся. — Он способен зациклиться на чем-то до полного безрассудства. Он, конечно же, очень обрадуется, узнав о музыкальных способностях сына, но скажу тебе честно: не хотел бы я оказаться на месте этого сына. Теперь мне ясно, почему ты зазвала меня в гости. И я искренне польщен тем, что ты обратилась именно ко мне.
   — Петирон сразу же примется перегружать его и чересчур много требовать…
   — А следовательно, мы должны сами преподать малышу основы, чтобы впоследствии наставничество отца не показалось ему слишком тяжелым.
   — У меня почему-то такое чувство, будто я… ну, предаю Петирона, занимаясь этим у него за спиной, — сказала Мерелан. — Но я слишком хорошо его знаю и знаю его предпочтения. А Роби любит сочинять музыку. И я не хочу, чтобы он этого лишился.
   Уошелл погладил разнервничавшуюся молодую женщину по руке.
   — Милая моя, мы уж как-нибудь сумеем обернуть одержимость Петирона себе на пользу. Я так полагаю, он понятия не имеет, что мальчик научился играть на дудочке?
   Мерелан покачала головой.
   — Конечно же, — продолжал Уошелл, — Петирон с головой ушел в сочинение музыки к Окончанию Оборота. Потом начнутся репетиции. За этим праздником последует весенняя Встреча. А тем временем я успею переговорить обо всем с Дженеллом. Надеюсь, ты не против?
   Мерелан, конечно же, согласилась.
   — Ты знаешь, Мер, я думаю, весь цех может втайне приложить руки к образованию нашего юного гения…
   — Гения? — Мерелан непроизвольно схватилась за горло.
   — Конечно. Робинтон — гений во всем, что касается музыки. Правда, за несколько десятков Оборотов работы в цехе мне не довелось встретить ни единого гения, но это еще не значит, что я не в состоянии его узнать, когда он наконец-то попадается мне не глаза. Петирон очень хорош, но до уровня своего сына он не дотягивает.
   Мерелан невольно охнула, и этот возглас, вырвавшийся у нее прежде, чем она успела взять себя в руки, был красноречивее любых слов.
   — Ребенок, способный в три неполных Оборота извлечь из смехотворной дудочки столь чудные звуки и при этом так усложнить и украсить мелодию, — гений. Тут и сомневаться не в чем. И наш долг — защитить его.
   — Защитить? Уошелл, Петирон — вовсе не чудовище… — Мерелан энергично тряхнула головой.
   — Конечно же, нет. Но у него имеются устоявшиеся представления о своих способностях и достижениях, и нам его, так просто не переубедить. С другой стороны — а чего еще он мог ожидать от ребенка с такой наследственностью, да который к тому же растет в Доме арфистов и постоянно слышит музыку?
   — Но ведь далеко не на всех здешних детях это окружение сказывается столь благотворно, — со смехом отозвалась Мерелан.
   — Да, но для такого ребенка, как твой Робинтон, подобное окружение просто бесценно. И мы постараемся разрешать возникающие проблемы как можно тактичнее… и мягче. И я ручаюсь, мастер голоса Мерелан, я сделаю все, что будет в моих силах.
   Он протянул Мерелан руку, и женщина с радостью пожала ее. Уошелл заметил промелькнувшее на ее лице облегчение — и чувство вины; все-таки ей было не по себе от этих уверток.
   — Мы станем преподавать парнишке ровно столько, сколько он сможет — и захочет — воспринять. Обучим его основам, — Уошелл изобразил пальцами некое волнообразное движение, — но поосторожнее, чтобы потом, когда мы внезапно обнаружим музыкальное дарование у паренька, которому исполнилось пять… или, может, шесть Оборотов, мы могли бы удивляться и восхищаться вместе с Петироном! — И мастер Уошелл хлопнул в ладоши.
   — Но ведь рано или поздно Петирон поймет, как много мальчик знает. Это не вызовет у него подозрений?
   Уошелл широко развел руками.
   — А что тут такого? Ребенок набрался от родителей— разве это удивительно? В конце концов, он ведь живет рядом с двумя талантливыми музыкантами.
   — Да будет вам, Уошелл. Петирон слишком умен, чтобы удовольствоваться такой сказочкой…
   — Какая еще сказочка? Ребенка постоянно окружают музыка и самые разнообразные инструменты. Ты, несомненно, вовремя напомнишь Петирону, что мальчик постоянно что-то напевал… причем правильно повторял мелодию. Потом ты дала Роби дудочку и маленький барабан, потому что ему хотелось игрушку. Бослер скажет, что как-то после обеда он забрал малыша к себе, пока вы были на репетиции, и просто так, забавы ради, показал ему несколько аккордов на гитаре… А поверить тому, что наш мастер-архивариус только обрадовался, когда мальчик заинтересовался буквами и нотами, и вовсе нетрудно. И все мы будем искренне изумляться — а Петирон получит как раз того ученика, который ему нужен. Ты же знаешь, с учениками, которые схватывают все на лету, он всегда обращался гораздо лучше. Они ведь не испытывают его терпение, как малыши или те, до кого наука доходит с трудом.
   Уошелл успокаивающе похлопал Мерелан по руке. Готовящийся заговор явно доставлял ему немалое удовольствие. Затем он внезапно схватился за ноты.
   — Ну-ка, Мерелан, отстучи этот отрывок еще раз, а я спою партию баса. Попробуй вот тут…
   Дверь отворилась, и в комнату вошли Петирон и Робинтон.
   — Мне начинает казаться, Петирон, что отдельные пассажи ты тут ввел специально для того, чтобы помучить меня, — сказала Мерелан. — Ну что, золотце, ты отнес кувшин и тарелку Лорре? Все в порядке?
   — Отнеш, мама.
   — Ну, тогда иди поиграй, Роби, — сказал Петирон и слегка подтолкнул мальчика к дверям другой комнаты. — С чего бы это вдруг у тебя возникли какие-то трудности с темпом, Мер?
   — Да с того, Петирон, что у тебя совершенно невыносимый почерк, — насмешливо пророкотал Уошелл. — Тут же ничего не разберешь! Вот глянь хотя бы сюда! — Он укоризненно ткнул пальцем в отрывок, послуживший предметом разбирательства. — Эта точка еле-еле видна! Неудивительно, что Мерелан трудно было это отстучать, если после половинной ноты не стоит точки. На моей копии она видна отчетливо, а тут?
   Петирон присмотрелся к нотам.
   — Ну да, тут она побледнее, но ведь читается же! Мерелан, спой-ка этот отрывок.
   И он принялся отбивать ритм.
   После того как Мерелан безукоризненно исполнила свою партию, Уошелл не удержался и спел вместе с ней.
   — Спасибо вам большое, Уош, — сказала Мерелан. — Вы мне очень помогли. И спасибо за пирожки и кла.
   — Всегда рад услужить, мастер голоса.
   Уошелл поклонился, добродушно улыбнулся супругам и удалился.
   — И в самом деле, Мерелан, — спросил Петирон, вновь приглядываясь к отрывку, послужившему камнем преткновения, — у тебя что, снова начались мигрени?
   — Нет, милый. Просто точка нечеткая, а я никак не ожидала встретить здесь фермату. Как прошла репетиция? Насколько можно было расслышать отсюда, звучало вроде бы неплохо.
   Петирон рухнул в мягкое кресло и, водрузив ноги на табурет, испустил тяжелый вздох.