Страница:
– Ты что задумал? – спросил Боб дрожащим голосом. Он, кажется, уже догадывался, что сейчас будет.
Рэй не ответил. Рэя больше не было. Рэй был героем из старой истории, которую рассказывал его дядя, или, во всяком случае, ручищей Рэя двигали силы, природы которых он не понимал.
Он стал на колени и навалился на меня всем телом. В нем было около ста килограммов – сплошные мускулы. Я оказалась приплюснутой к земле.
Он подался вперед и приставил мне нож к горлу. Лезвие было холодное. Очень острое.
От страха у меня заболела голова. Я и вздохнуть не могла.
Если на земле подо мной росло или ползало что-то живое, все погибло от пота, струившегося у меня по бокам.
– Слазь с нее! – сказал Франсиско и сел.
– Заткнись, прыщ, твою мать, не то всех порешу! – заорал Рэй.
– Слазь! – повторил Франсиско.
– Боб, если этот хмырь не ляжет через пять секунд, отстрели ему гребаную башку на хрен. Раз… два… три… четыре…
Франсиско мгновение помедлил и лег.
«Ты правильно поступил, парень. С дробовиком спорить бесполезно. Горжусь тобой, дружок», – подумала я.
– Слушай, ты что затеял? Нам пора. Ехать надо. У пограничников – беспилотники и вертолеты. Мы и так долго возимся, – говорил Боб, взывая к рассудку своего напарника. Но было поздно. Рэй уже не мог остановиться.
Глаза у него сузились, он что-то процедил сквозь зубы, слов я не разобрала.
Острие ножа от подбородка сместилось вниз по шее и остановилось над ключицей. Над сонной артерией его давление слегка уменьшилось.
– По-английски понимаешь? – спросил он шепотом.
Я кивнула.
– Жить хочешь?
Я снова кивнула.
– Тогда не дури.
Держа нож у горла правой рукой, он левой сильно потянул за ворот моей рубашки. Посыпались пуговицы.
– Всем остальным отвернуться, мордой в грязь, зрители мне не нужны. К тебе, Боб, тоже относится. Думаю, с дамочкой я сам справлюсь. Она, кажется, готова доставить удовольствие.
Все один за другим отвернулись. Все, кроме Франсиско. Глаза у него сверкали. Парень, кажется, собрался налететь на заряд картечи. Он сжал кулаки и явно лежать больше не собирался.
Я ничего не могла поделать. Попала в западню. Мне почти ничего не было видно. Тело не слушалось от страха, который душил меня как одеяло. Стоял в горле.
Рот Рэя. Пустыня. Западня.
Надо было как-то из нее выбираться.
Я встретилась глазами с Франсиско и едва заметно покачала головой.
Ничего. Все будет нормально.
Никакого впечатления.
Господи!
Ничего, Франсиско, мальчик. Лежи, не дергайся. Это ничего.
Глаза у него сузились, остекленели, он вот-вот бросится на Рэя. Только не это! Боб же выстрелит!
Я смотрела на Франсиско, умоляя взглядом, чтобы он лег. Наконец, разъяренный, он отвернулся и заставил себя опустить лицо в песок.
– Тебе самой захотелось, верно, крошка? – прошептал Рэй.
Нож был у горла.
Я признавала его власть. Чувствовала ее. Смирилась с ней.
Ладно, пусть нож некоторое время поколет мне кожу, но я от него избавлюсь.
– Как тебя зовут? – спросил Рэй.
Я попробовала вспомнить, не называла ли кому-либо из попутчиков свое имя. Нет, не называла. Соблюдала осторожность.
– Мария, – выдавила я.
Так у нас в начальной школе звали чуть не половину девочек. Имя как имя, не хуже и не лучше других.
– Ладно, Мария, похоже, у нас тут сладкая парочка, ну-ка посмотрим соски, – сказал Рэй.
– У нас времени на это нет ни хрена, слышь, – недовольно бубнил Боб, нервно оглядывая горизонт. Дробовик при этом смотрел в землю.
– Да тут минутное дело. Так, Мария, посмотрим, посмотрим, – повторил Рэй.
Двух пуговиц у меня на рубашке уже не было.
– Я сама, – сказала я по-английски.
Осторожно вытащила руки у него из-под колен. Рэй не мешал. Расстегнула третью пуговицу и четвертую. Улыбнулась и слегка оттолкнула его от себя. Он сначала как будто уперся, но потом сам чуть подался назад, по-прежнему сидя верхом у меня на бедрах и держа нож у горла.
Нож.
Зазубренное холодное оружие, предназначенное для использования на охоте, длиной десять сантиметров. Любовно наточенное. Таким можно освежевать медведя.
Рэй держал его некрепко, лицо было открыто для моего удара. Вероятно, нож можно было бы выбить, ударив по запястью. Но опять-таки: мужчина он был крупный, сильный и осторожный.
С противником, вооруженным ножом, лучше не связываться. На занятиях по самообороне вам скажут, что в такой схватке вы должны быть готовы покалечить, а то и потерять кисть. На это надо решиться.
Если же решается вопрос жизни и смерти, надо хвататься за лезвие и выкручивать его, но будет больно, попытка может стоить вам пальцев.
Я расстегнула еще одну пуговицу. Теперь рубашка была расстегнута до пупка.
– Вот так, вот и умница, – чуть ли не ворковал Рэй. В углах его рта показалась слюна. Глаза подернулись влагой.
Мои движения легки и плавны.
Нож.
Ухмыляющееся лицо.
Напарник смотрит в другую сторону.
Решаюсь. Могу потерять пальцы. Кисть. И еще: мне в жизни не приходилось убивать никого крупнее осы.
Решаюсь. Бог с ними, с пальцами.
– Да, вот так, дай посмотреть, – сопел он.
И в тот самый момент, как я уже была готова схватить лезвие левой рукой и ударить его в лицо кулаком правой, он откатился, сел на корточки и поднялся на ноги.
Сначала я не могла понять, в чем дело, потом увидела: он расстегнул ремень и стаскивал джинсы.
– Ты тоже, – возбужденно пробормотал он.
– Ладно, – согласилась я.
Спустила джинсы и нижнее белье до лодыжек.
Полуголая.
Страх – рекой.
Руки дрожат.
– Ну же, – сказала я и снова ему улыбнулась.
Он ответил сальной ухмылкой.
Да. Так-то ему больше по вкусу. Насилие для него – не главное. Ему, видимо, хотелось воплотить какую-то из своих фантазий. Жертва охотно идет навстречу. Пылкая латиноамериканка. Горничная, изголодавшаяся по мужчине. Ну, как у него на ди-ви-ди.
Он стащил джинсы.
– Ну же, милый. – В моем голосе звучали интонации и добровольной соучастницы, и напуганной жертвы. По-видимому, такое сочетание показалось ему правдоподобным.
– Да, мадам, – пробормотал он и раздвинул мне ноги краем ступни.
– Давай быстрей, Рэй, – торопил Боб.
– Не беспокойся, брат, придет и твой черед, – пообещал Рэй.
– Отодрал, и дело с концом, – ворчал Боб.
Я открыла грудь, раздвинув края рубашки.
– Убиться можно, ты так меня раззадорила, – сказал он. – Да ты же так бабло зарабатывать можешь, Мария, но мы всю эту любовь из тебя повычерпаем. Покажи-ка нам парочку своих фокусов. Мне проститутки всегда бесплатно показывали.
Я кивнула.
Он стал на колени у меня между ног и положил нож, чтобы снять трусы.
Игра будет короткой. Я понимала, что моя жизнь, жизнь человека, нелегально въехавшего на территорию США, не стоит и ломаного гроша. Убив меня, ему, скорее всего, придется убить и остальных. Шесть смертей – или две?
Тут и думать нечего. Надо решаться. Принять правила игры. Либо вы останетесь в живых, либо мы. Я заранее испросила себе прощения.
Он сдернул широкие «боксеры» с изображениями героев мультфильмов, ухмыльнулся и потянулся за ножом.
Но ножа не было.
– А? – удивился он.
Наблюдать за бесплодной работой его мысли было так же интересно, как наблюдать за динозавром, ступившим на вулканическое стекло. Физиономия потихоньку приобретала выражение растерянности, но он ничего не успел ни сказать, ни сделать: его же собственный охотничий нож полоснул его поперек живота.
Коричнево-малиновая венозная кровь, содержимое желудка, кофе.
Жизненно важные органы пока не задеты, глубокий разрез нужен, чтобы дать почувствовать боль и охладить пыл. Он отреагировал быстрее, чем я ожидала. Кулак, как молот, ударил в песок в нескольких сантиметрах от моей головы – успела уклониться. Я полоснула его по лицу, и зазубренное лезвие разделило щеку, как нож для суши – мякоть полосатой ставриды – лакедры.
– Господи! – вскрикнул он, отшатнулся и стал валиться на спину.
Едва освободившись от прижимавшей меня к земле туши, я вскочила на ноги и, не успел он удариться головой оземь, полоснула его еще раз. По животу. Лезвие распороло брюшную стенку посередине в продольном направлении, рассекло мошонку и уретру – теперь сила тяготения выступала на моей стороне, помогала, и этот разрез получился более глубоким: я задела мочевой пузырь, снесла часть головки члена и вскрыла придаток яичка. Кровь, моча. Один семенник выкатился на песок.
Я метнулась от него, подняв руками и ногами облако пыли.
– Мать вашу! Она же мне яйца отхватила, – взвыл он у меня за спиной.
Боб растерялся от страха. На все про все ушло четыре секунды. Он не успел опомниться. Я подняла такую пыль, что он заметил меня, когда нас разделяло всего метра три. Начал было поднимать дробовик, но со страху выстрелил из обоих стволов в землю передо мной. Дробь, горячая, как жир, брызгающий со сковороды, обожгла мне кожу голеней, но, конечно, не остановила. Он посмотрел на дробовик: что, в самом деле из обоих стволов выпалил?
Да, Роберт, на таких-то вот ситуациях и держится мир. Нам предстоит жить, вам – умереть.
Я бросилась на него как пума. Ему даже не пришло в голову ударить меня дробовиком, а это как-никак семь килограммов металла и дерева. Он просто съежился, принял удар и осел на землю.
Прыгала я с разбегу, нож вошел ему в горло, рассек гортань и остановился в стволе мозга.
Смерть, наверно, наступила мгновенно, но, упав вместе с Бобом, я вытащила нож и на всякий случай изо всех сил всадила ему в лоб.
Лезвие с хрустом вошло в череп и застряло.
Я так и оставила нож у него меж глаз. «Переломила» дробовик, из патронташа у Боба на ремне достала два патрона. К этому времени все поднялись с земли, и глуховатая старуха стала кричать.
– Успокой ее, – попросила я, кивнув Франсиско.
Он кивнул в ответ и обнял женщину.
Я натянула джинсы и рубашку. По коже бежали мурашки. Было больше тридцати градусов по Цельсию, но меня колотила дрожь. Потом вырвало. Раньше никто ко мне так не прикасался. Хотелось лечь и заплакать. Стать под душ и не выходить из-под него часов десять. Мне не хватало Гектора и Рики. Вот бы выкупаться, чтобы вода смыла с меня отпечатки его пальцев. Или напиться самогона, накуриться дури. Но ни для чего такого не было времени.
Я постаралась взять себя в руки, зарядила дробовик и подошла к Рэю. Он, как Уран с красной шеей, перебирал окровавленный песок в поисках своего яичка, скуля тонким голосом, который так хорошо знаком тем из нас, кто успел поработать на скотобойнях или в пыточных камерах при Центральном полицейском управлении на Plaza de la Revolución – площади Революции в Гаване.
При моем приближении он закрыл лицо руками.
– Нет, подожди, подожди! – завыл Рэй. Несмотря на боль, он кое-как стал на колени и сложил руки перед грудью в умоляющем жесте. – Пожалуйста, пощади! У меня ведь семья!
Я выстрелила из обоих стволов сразу с расстояния сантиметров тридцать.
Голова разлетелась на куски.
Тело задергалось, из шеи фонтаном забила богатая кислородом кровь. Через полминуты сердцу уже нечего стало качать и фонтан иссяк до тонкой струйки. Рэй же все удерживал позу, принятую перед смертью, пока я, толкнув ногой, не свалила его на землю.
Оглядела нашу команду. Вид у нее был не слишком боевой.
Да и сама я выглядела неважно.
Подошла к Франсиско, он успокаивал старуху. Вытащила пачку сигарет из кармана его рубахи.
– Зажигалка есть? – спросила.
Он смотрел стеклянными глазами.
– Зажигалка есть? – повторила я и пощелкала пальцами у него перед лицом.
– Ох! – спохватился он и полез в карман штанов.
Я закурила три сигареты, одну оставила себе, другую дала старухе, третью Франсиско.
– Надо убрать тела в пикап. Сейчас подгоню, – сказала я.
Он кивнул. Я отдала свою сигарету докуривать остальным, подошла к «шевроле», села в кабину. Ключ торчал в замке зажигания. Я сдвинула сиденье вперед, повернула ключ, нажала на газ. Подъехала задним ходом к «лендроверу», стерла с руля отпечатки пальцев и вылезла.
Передо мной стоял Педро.
– Зачем сдвинула машину? Полицию вызывать будем? Это же была самооборона, – зачастил он.
– Какую полицию?! – оборвала я его, тоном показывая, что говорить тут не о чем.
Предоставив ему обдумывать сложившееся положение, я подошла к мальчику из Гватемалы. Он сидел на земле, обхватив колени руками, и всхлипывал. Истерика. Ничего подобного ему не приходилось видеть даже в приграничных городках у себя в джунглях.
– Как тебя зовут, напарник? – спросила я.
– Ф-ф-ф… – попытался выговорить он, но не смог.
– Ладно, Фредо, нам понадобится твоя помощь.
Он взглянул на меня.
Я была вся в чужой крови, крошеве черепных костей и мозга.
Он отпрянул.
Я взяла его запястье. Он сразу выдернул руку.
– Как себя чувствуешь? Ничего?
– Да, – выдавил он из себя. – А вы?
– Я в порядке. Надо делать ноги. Всех усадите в «лендровер». Сначала эту пожилую даму, вы с Франсиско помогите ей. Понимаешь меня?
Он кивнул. Я пошла от него к старику и опустилась рядом с ним на колени.
– Встать сможете, abuelo?[4]
– Да.
На вид он был не так уж плох.
– Ехать надо, – сказала я.
– Да, – согласился он.
Почему-то у него по щеке текла кровь. Он потрогал потек и застыл, уставившись на окровавленный кончик пальца.
– Ничего страшного. Забинтуем в машине. Давайте, дедушка. – Я протянула ему руку.
– Хорошо по-английски говоришь, – заметил он.
– В школе учила, – ответила я.
Это решило дело. Если человек говорит по-английски, как я, наверняка янки. А один янки может творить с другим янки все, что угодно. Старик медленно моргнул и утер со щеки слезы. Я помогла ему подняться на ноги, проверила, застегнута ли на оставшиеся пуговицы рубашка, и стерла с волос то, что раньше было лицом Рэя.
Пока мальчик из Гватемалы и старики забирались в машину, достала из карманов у трупов то, что у нас отобрали. Оба тела были еще теплые.
– Какого черта ты творишь? – возмутился Педро.
Я вернула ему бумажник, и он замолк.
– Можно тут где-нибудь спрятать пикап? – спросила я.
– Что?
– Можно тут где-нибудь припрятать их машину? – повторила я нетерпеливо – медлить было не время.
Он задумался.
– Да вряд ли, – сказал он наконец. – По-моему, тут поблизости ни каньонов, ни ущелий. И в резервации, что мы проехали, тоже.
– Тогда придется оставить. Тела уберем внутрь, хоть немного времени выиграем.
– Не трогай ты их, – посоветовал он.
– Я думала, ты поможешь.
– Я не то имел в виду.
– Слушай, Педро. Соберутся птицы, стаи птиц будут привлекать внимание. Положим тела в пикап, их там до завтра никто не заметит. Это даст нам лишний день, может, даже два.
Мои соображения показались ему резонными.
– Говори, что делать.
– Давай затащим в кабину. Руками ничего не трогай, отпечатки пальцев сейчас снимают со всего подряд. Лучше всего натяни на ладони рукава.
Я посмотрела на Франсиско:
– Ты тоже помоги, ладно?
Он кивнул.
– Хорошо, за дело.
Сначала мы подошли к Рэю. Я взялась за одну ногу, Педро за другую, Франсиско за руку, и мы втроем поволокли безголовое тело к пикапу. Дверцу открыла я, и мы не без труда подняли и затолкали труп в кабину.
– Хорошо, теперь второго.
То же проделали и с Бобом, но, прежде чем положить его на сиденье, я вытащила изо лба нож. Лезвие вышло с отвратительным хлюпаньем. Его кончик дошел до затылочных костей, так силен был удар. Пока мы поднимали тело, череп треснул. Дневной свет проникал через дыру в голове, посреди лица влажно поблескивало отражение неба. Небо, мозг, кровь. Педро стало рвать, но мы и без него вдвоем с Франсиско усадили Боба на водительское сиденье.
– Черт! – Франсиско попытался стереть кровавую кашу со своей рубахи.
Боб по-прежнему с осуждением и изумлением смотрел на меня своими карими глазами. Что мне до твоего осуждения?! Ты этого хотел, Боб? Этого ли ты ожидал, когда вставал утром с постели, когда пил кофе, когда встретил своего закадычного друга Рэя? Нечего таращиться, дружище, прибереги свое осуждение, ты тысячу раз мог предотвратить беду.
Я костяшками пальцев закрыла ему глаза.
– Оставим полиции пищу для размышлений. Дай-ка мне пакет с кокаином, – обратилась я к Педро.
– Я не наркодилер, это – чтобы не заснуть, – оправдывался Педро.
Матерь Божья, да что он-то суетится? Он что, полицейский, нюхающий кокаин? Может, подумала я, меня выдает профессиональный подход к делу? Может, выгляжу слишком хладнокровной? Знал бы он, как волнами подкатывает к горлу тошнота, как нелегко противостоять ей, не подавая вида, каково мне на самом деле.
– Да ладно, старина, не переживай. Надо же, чтобы федералам было о чем побеспокоиться, – сказала я.
Он протянул мне пакет своего зелья, и я посыпала им штаны Боба.
– Пусть думают, что их сюда завезли, – объяснила я.
– Да, – согласился Франсиско. – Тут я могу помочь.
Я стерла отпечатки пальцев отовсюду, где могла их оставить, а Франсиско, обмакнув нож в кровь, вывел им букву «Т» на ветровом стекле «шевроле». Мы понимали, что он имеет в виду. Криминалисты решат, что тут орудовали люди из картеля «Тихуана». На какое-то время его уловка направит расследование по ложному следу.
– Так, теперь можно… – начала я, но тут у Боба заиграл сотовый телефон – одну из джазовых мелодий Винса Гуаральди из мультика «Рождество Чарли Брауна».
Мы замерли на месте.
– Что делать? – спросил Франсиско.
– Отвечать не будем, – сказала я.
Телефон играл долго, потом замолчал. Мы пошли к «лендроверу».
– Что теперь? – спросил Педро. Лицо у него было пепельного цвета, глаза усталые.
– Едем дальше как ни в чем не бывало, – ответила я.
– Как ни в чем не бывало, – пробормотал Франсиско.
Он дрожал, словно от холода. Я обняла его. Бедный парень. Он прямо на глазах помолодел и выглядел сейчас лет на тринадцать. Теперь уж я была не очередной крошкой, удостоившейся его внимания, но моложавой (даже чересчур) мамочкой, утешающей его на земляном полу какой-нибудь хибарки в Манагуа.
– Все будет хорошо, – успокоила его я.
Он кивнул и попытался мне поверить. Обернулся, посмотрел на меня:
– Ну а ты как? Ничего?
Об этом я как-то не подумала.
Хотелось броситься на землю, обварить себе все тело, вывернуть его наизнанку. Рэй прикасался к моим волосам, трогал кожу между грудями, ноги.
– Не знаю… Наверно.
– Он… он не успел?..
– Нет.
Он кивнул и уставился на желтый песок, шевелившийся у его кроссовок.
– Сочувствую, – сказал он.
– Ничего. Главное – мы живы, руки-ноги-головы на месте, – утешила я.
Это строка из одного стихотворения Гектора. Мы живы, руки-ноги-головы на месте и не в подземельях ГУР. ГУР – это наш кубинский кошмар, Главное управление разведки.
Франсиско нахмурился и промолчал. События этого утра выбили его из колеи, но это, честно говоря, не имело никакого значения. Важно было состояние Педро: только он знал дорогу.
Я подошла к нему. Его только что перестало рвать, он никак не мог справиться с сигаретой. Закрыв ладонями огонь, я помогла ему прикурить.
Он затянулся, кашлянул и снова затянулся.
– Ну, Педро, расскажи мне, как ты собирался действовать? Каков был изначальный план?
Но ему было не до ответа.
Терпеливая, как команданте революции, святой Че, я позволила ему несколько раз затянуться и снова задала свой вопрос.
– Я… я должен был провезти вас через Нью-Мексико. Доехать до Двадцать пятой автострады и остановиться, как обычно, в мотеле «Тринидад», в Колорадо.
– Сколько времени должно было уйти на дорогу?
– Не знаю, часов десять.
Смогу я отложить нервный срыв еще на десять часов? Придется. Я взяла у него из рук ключи, раскурила ему очередную сигарету, открыла водительскую дверцу «лендровера», потянулась через сиденье и включила зажигание.
– Ты что делаешь? – спросил Педро.
– Десять часов, hermano, брат. Надо пошевеливаться.
Глава 3
Рэй не ответил. Рэя больше не было. Рэй был героем из старой истории, которую рассказывал его дядя, или, во всяком случае, ручищей Рэя двигали силы, природы которых он не понимал.
Он стал на колени и навалился на меня всем телом. В нем было около ста килограммов – сплошные мускулы. Я оказалась приплюснутой к земле.
Он подался вперед и приставил мне нож к горлу. Лезвие было холодное. Очень острое.
От страха у меня заболела голова. Я и вздохнуть не могла.
Если на земле подо мной росло или ползало что-то живое, все погибло от пота, струившегося у меня по бокам.
– Слазь с нее! – сказал Франсиско и сел.
– Заткнись, прыщ, твою мать, не то всех порешу! – заорал Рэй.
– Слазь! – повторил Франсиско.
– Боб, если этот хмырь не ляжет через пять секунд, отстрели ему гребаную башку на хрен. Раз… два… три… четыре…
Франсиско мгновение помедлил и лег.
«Ты правильно поступил, парень. С дробовиком спорить бесполезно. Горжусь тобой, дружок», – подумала я.
– Слушай, ты что затеял? Нам пора. Ехать надо. У пограничников – беспилотники и вертолеты. Мы и так долго возимся, – говорил Боб, взывая к рассудку своего напарника. Но было поздно. Рэй уже не мог остановиться.
Глаза у него сузились, он что-то процедил сквозь зубы, слов я не разобрала.
Острие ножа от подбородка сместилось вниз по шее и остановилось над ключицей. Над сонной артерией его давление слегка уменьшилось.
– По-английски понимаешь? – спросил он шепотом.
Я кивнула.
– Жить хочешь?
Я снова кивнула.
– Тогда не дури.
Держа нож у горла правой рукой, он левой сильно потянул за ворот моей рубашки. Посыпались пуговицы.
– Всем остальным отвернуться, мордой в грязь, зрители мне не нужны. К тебе, Боб, тоже относится. Думаю, с дамочкой я сам справлюсь. Она, кажется, готова доставить удовольствие.
Все один за другим отвернулись. Все, кроме Франсиско. Глаза у него сверкали. Парень, кажется, собрался налететь на заряд картечи. Он сжал кулаки и явно лежать больше не собирался.
Я ничего не могла поделать. Попала в западню. Мне почти ничего не было видно. Тело не слушалось от страха, который душил меня как одеяло. Стоял в горле.
Рот Рэя. Пустыня. Западня.
Надо было как-то из нее выбираться.
Я встретилась глазами с Франсиско и едва заметно покачала головой.
Ничего. Все будет нормально.
Никакого впечатления.
Господи!
Ничего, Франсиско, мальчик. Лежи, не дергайся. Это ничего.
Глаза у него сузились, остекленели, он вот-вот бросится на Рэя. Только не это! Боб же выстрелит!
Я смотрела на Франсиско, умоляя взглядом, чтобы он лег. Наконец, разъяренный, он отвернулся и заставил себя опустить лицо в песок.
– Тебе самой захотелось, верно, крошка? – прошептал Рэй.
Нож был у горла.
Я признавала его власть. Чувствовала ее. Смирилась с ней.
Ладно, пусть нож некоторое время поколет мне кожу, но я от него избавлюсь.
– Как тебя зовут? – спросил Рэй.
Я попробовала вспомнить, не называла ли кому-либо из попутчиков свое имя. Нет, не называла. Соблюдала осторожность.
– Мария, – выдавила я.
Так у нас в начальной школе звали чуть не половину девочек. Имя как имя, не хуже и не лучше других.
– Ладно, Мария, похоже, у нас тут сладкая парочка, ну-ка посмотрим соски, – сказал Рэй.
– У нас времени на это нет ни хрена, слышь, – недовольно бубнил Боб, нервно оглядывая горизонт. Дробовик при этом смотрел в землю.
– Да тут минутное дело. Так, Мария, посмотрим, посмотрим, – повторил Рэй.
Двух пуговиц у меня на рубашке уже не было.
– Я сама, – сказала я по-английски.
Осторожно вытащила руки у него из-под колен. Рэй не мешал. Расстегнула третью пуговицу и четвертую. Улыбнулась и слегка оттолкнула его от себя. Он сначала как будто уперся, но потом сам чуть подался назад, по-прежнему сидя верхом у меня на бедрах и держа нож у горла.
Нож.
Зазубренное холодное оружие, предназначенное для использования на охоте, длиной десять сантиметров. Любовно наточенное. Таким можно освежевать медведя.
Рэй держал его некрепко, лицо было открыто для моего удара. Вероятно, нож можно было бы выбить, ударив по запястью. Но опять-таки: мужчина он был крупный, сильный и осторожный.
С противником, вооруженным ножом, лучше не связываться. На занятиях по самообороне вам скажут, что в такой схватке вы должны быть готовы покалечить, а то и потерять кисть. На это надо решиться.
Если же решается вопрос жизни и смерти, надо хвататься за лезвие и выкручивать его, но будет больно, попытка может стоить вам пальцев.
Я расстегнула еще одну пуговицу. Теперь рубашка была расстегнута до пупка.
– Вот так, вот и умница, – чуть ли не ворковал Рэй. В углах его рта показалась слюна. Глаза подернулись влагой.
Мои движения легки и плавны.
Нож.
Ухмыляющееся лицо.
Напарник смотрит в другую сторону.
Решаюсь. Могу потерять пальцы. Кисть. И еще: мне в жизни не приходилось убивать никого крупнее осы.
Решаюсь. Бог с ними, с пальцами.
– Да, вот так, дай посмотреть, – сопел он.
И в тот самый момент, как я уже была готова схватить лезвие левой рукой и ударить его в лицо кулаком правой, он откатился, сел на корточки и поднялся на ноги.
Сначала я не могла понять, в чем дело, потом увидела: он расстегнул ремень и стаскивал джинсы.
– Ты тоже, – возбужденно пробормотал он.
– Ладно, – согласилась я.
Спустила джинсы и нижнее белье до лодыжек.
Полуголая.
Страх – рекой.
Руки дрожат.
– Ну же, – сказала я и снова ему улыбнулась.
Он ответил сальной ухмылкой.
Да. Так-то ему больше по вкусу. Насилие для него – не главное. Ему, видимо, хотелось воплотить какую-то из своих фантазий. Жертва охотно идет навстречу. Пылкая латиноамериканка. Горничная, изголодавшаяся по мужчине. Ну, как у него на ди-ви-ди.
Он стащил джинсы.
– Ну же, милый. – В моем голосе звучали интонации и добровольной соучастницы, и напуганной жертвы. По-видимому, такое сочетание показалось ему правдоподобным.
– Да, мадам, – пробормотал он и раздвинул мне ноги краем ступни.
– Давай быстрей, Рэй, – торопил Боб.
– Не беспокойся, брат, придет и твой черед, – пообещал Рэй.
– Отодрал, и дело с концом, – ворчал Боб.
Я открыла грудь, раздвинув края рубашки.
– Убиться можно, ты так меня раззадорила, – сказал он. – Да ты же так бабло зарабатывать можешь, Мария, но мы всю эту любовь из тебя повычерпаем. Покажи-ка нам парочку своих фокусов. Мне проститутки всегда бесплатно показывали.
Я кивнула.
Он стал на колени у меня между ног и положил нож, чтобы снять трусы.
Игра будет короткой. Я понимала, что моя жизнь, жизнь человека, нелегально въехавшего на территорию США, не стоит и ломаного гроша. Убив меня, ему, скорее всего, придется убить и остальных. Шесть смертей – или две?
Тут и думать нечего. Надо решаться. Принять правила игры. Либо вы останетесь в живых, либо мы. Я заранее испросила себе прощения.
Он сдернул широкие «боксеры» с изображениями героев мультфильмов, ухмыльнулся и потянулся за ножом.
Но ножа не было.
– А? – удивился он.
Наблюдать за бесплодной работой его мысли было так же интересно, как наблюдать за динозавром, ступившим на вулканическое стекло. Физиономия потихоньку приобретала выражение растерянности, но он ничего не успел ни сказать, ни сделать: его же собственный охотничий нож полоснул его поперек живота.
Коричнево-малиновая венозная кровь, содержимое желудка, кофе.
Жизненно важные органы пока не задеты, глубокий разрез нужен, чтобы дать почувствовать боль и охладить пыл. Он отреагировал быстрее, чем я ожидала. Кулак, как молот, ударил в песок в нескольких сантиметрах от моей головы – успела уклониться. Я полоснула его по лицу, и зазубренное лезвие разделило щеку, как нож для суши – мякоть полосатой ставриды – лакедры.
– Господи! – вскрикнул он, отшатнулся и стал валиться на спину.
Едва освободившись от прижимавшей меня к земле туши, я вскочила на ноги и, не успел он удариться головой оземь, полоснула его еще раз. По животу. Лезвие распороло брюшную стенку посередине в продольном направлении, рассекло мошонку и уретру – теперь сила тяготения выступала на моей стороне, помогала, и этот разрез получился более глубоким: я задела мочевой пузырь, снесла часть головки члена и вскрыла придаток яичка. Кровь, моча. Один семенник выкатился на песок.
Я метнулась от него, подняв руками и ногами облако пыли.
– Мать вашу! Она же мне яйца отхватила, – взвыл он у меня за спиной.
Боб растерялся от страха. На все про все ушло четыре секунды. Он не успел опомниться. Я подняла такую пыль, что он заметил меня, когда нас разделяло всего метра три. Начал было поднимать дробовик, но со страху выстрелил из обоих стволов в землю передо мной. Дробь, горячая, как жир, брызгающий со сковороды, обожгла мне кожу голеней, но, конечно, не остановила. Он посмотрел на дробовик: что, в самом деле из обоих стволов выпалил?
Да, Роберт, на таких-то вот ситуациях и держится мир. Нам предстоит жить, вам – умереть.
Я бросилась на него как пума. Ему даже не пришло в голову ударить меня дробовиком, а это как-никак семь килограммов металла и дерева. Он просто съежился, принял удар и осел на землю.
Прыгала я с разбегу, нож вошел ему в горло, рассек гортань и остановился в стволе мозга.
Смерть, наверно, наступила мгновенно, но, упав вместе с Бобом, я вытащила нож и на всякий случай изо всех сил всадила ему в лоб.
Лезвие с хрустом вошло в череп и застряло.
Я так и оставила нож у него меж глаз. «Переломила» дробовик, из патронташа у Боба на ремне достала два патрона. К этому времени все поднялись с земли, и глуховатая старуха стала кричать.
– Успокой ее, – попросила я, кивнув Франсиско.
Он кивнул в ответ и обнял женщину.
Я натянула джинсы и рубашку. По коже бежали мурашки. Было больше тридцати градусов по Цельсию, но меня колотила дрожь. Потом вырвало. Раньше никто ко мне так не прикасался. Хотелось лечь и заплакать. Стать под душ и не выходить из-под него часов десять. Мне не хватало Гектора и Рики. Вот бы выкупаться, чтобы вода смыла с меня отпечатки его пальцев. Или напиться самогона, накуриться дури. Но ни для чего такого не было времени.
Я постаралась взять себя в руки, зарядила дробовик и подошла к Рэю. Он, как Уран с красной шеей, перебирал окровавленный песок в поисках своего яичка, скуля тонким голосом, который так хорошо знаком тем из нас, кто успел поработать на скотобойнях или в пыточных камерах при Центральном полицейском управлении на Plaza de la Revolución – площади Революции в Гаване.
При моем приближении он закрыл лицо руками.
– Нет, подожди, подожди! – завыл Рэй. Несмотря на боль, он кое-как стал на колени и сложил руки перед грудью в умоляющем жесте. – Пожалуйста, пощади! У меня ведь семья!
Я выстрелила из обоих стволов сразу с расстояния сантиметров тридцать.
Голова разлетелась на куски.
Тело задергалось, из шеи фонтаном забила богатая кислородом кровь. Через полминуты сердцу уже нечего стало качать и фонтан иссяк до тонкой струйки. Рэй же все удерживал позу, принятую перед смертью, пока я, толкнув ногой, не свалила его на землю.
Оглядела нашу команду. Вид у нее был не слишком боевой.
Да и сама я выглядела неважно.
Подошла к Франсиско, он успокаивал старуху. Вытащила пачку сигарет из кармана его рубахи.
– Зажигалка есть? – спросила.
Он смотрел стеклянными глазами.
– Зажигалка есть? – повторила я и пощелкала пальцами у него перед лицом.
– Ох! – спохватился он и полез в карман штанов.
Я закурила три сигареты, одну оставила себе, другую дала старухе, третью Франсиско.
– Надо убрать тела в пикап. Сейчас подгоню, – сказала я.
Он кивнул. Я отдала свою сигарету докуривать остальным, подошла к «шевроле», села в кабину. Ключ торчал в замке зажигания. Я сдвинула сиденье вперед, повернула ключ, нажала на газ. Подъехала задним ходом к «лендроверу», стерла с руля отпечатки пальцев и вылезла.
Передо мной стоял Педро.
– Зачем сдвинула машину? Полицию вызывать будем? Это же была самооборона, – зачастил он.
– Какую полицию?! – оборвала я его, тоном показывая, что говорить тут не о чем.
Предоставив ему обдумывать сложившееся положение, я подошла к мальчику из Гватемалы. Он сидел на земле, обхватив колени руками, и всхлипывал. Истерика. Ничего подобного ему не приходилось видеть даже в приграничных городках у себя в джунглях.
– Как тебя зовут, напарник? – спросила я.
– Ф-ф-ф… – попытался выговорить он, но не смог.
– Ладно, Фредо, нам понадобится твоя помощь.
Он взглянул на меня.
Я была вся в чужой крови, крошеве черепных костей и мозга.
Он отпрянул.
Я взяла его запястье. Он сразу выдернул руку.
– Как себя чувствуешь? Ничего?
– Да, – выдавил он из себя. – А вы?
– Я в порядке. Надо делать ноги. Всех усадите в «лендровер». Сначала эту пожилую даму, вы с Франсиско помогите ей. Понимаешь меня?
Он кивнул. Я пошла от него к старику и опустилась рядом с ним на колени.
– Встать сможете, abuelo?[4]
– Да.
На вид он был не так уж плох.
– Ехать надо, – сказала я.
– Да, – согласился он.
Почему-то у него по щеке текла кровь. Он потрогал потек и застыл, уставившись на окровавленный кончик пальца.
– Ничего страшного. Забинтуем в машине. Давайте, дедушка. – Я протянула ему руку.
– Хорошо по-английски говоришь, – заметил он.
– В школе учила, – ответила я.
Это решило дело. Если человек говорит по-английски, как я, наверняка янки. А один янки может творить с другим янки все, что угодно. Старик медленно моргнул и утер со щеки слезы. Я помогла ему подняться на ноги, проверила, застегнута ли на оставшиеся пуговицы рубашка, и стерла с волос то, что раньше было лицом Рэя.
Пока мальчик из Гватемалы и старики забирались в машину, достала из карманов у трупов то, что у нас отобрали. Оба тела были еще теплые.
– Какого черта ты творишь? – возмутился Педро.
Я вернула ему бумажник, и он замолк.
– Можно тут где-нибудь спрятать пикап? – спросила я.
– Что?
– Можно тут где-нибудь припрятать их машину? – повторила я нетерпеливо – медлить было не время.
Он задумался.
– Да вряд ли, – сказал он наконец. – По-моему, тут поблизости ни каньонов, ни ущелий. И в резервации, что мы проехали, тоже.
– Тогда придется оставить. Тела уберем внутрь, хоть немного времени выиграем.
– Не трогай ты их, – посоветовал он.
– Я думала, ты поможешь.
– Я не то имел в виду.
– Слушай, Педро. Соберутся птицы, стаи птиц будут привлекать внимание. Положим тела в пикап, их там до завтра никто не заметит. Это даст нам лишний день, может, даже два.
Мои соображения показались ему резонными.
– Говори, что делать.
– Давай затащим в кабину. Руками ничего не трогай, отпечатки пальцев сейчас снимают со всего подряд. Лучше всего натяни на ладони рукава.
Я посмотрела на Франсиско:
– Ты тоже помоги, ладно?
Он кивнул.
– Хорошо, за дело.
Сначала мы подошли к Рэю. Я взялась за одну ногу, Педро за другую, Франсиско за руку, и мы втроем поволокли безголовое тело к пикапу. Дверцу открыла я, и мы не без труда подняли и затолкали труп в кабину.
– Хорошо, теперь второго.
То же проделали и с Бобом, но, прежде чем положить его на сиденье, я вытащила изо лба нож. Лезвие вышло с отвратительным хлюпаньем. Его кончик дошел до затылочных костей, так силен был удар. Пока мы поднимали тело, череп треснул. Дневной свет проникал через дыру в голове, посреди лица влажно поблескивало отражение неба. Небо, мозг, кровь. Педро стало рвать, но мы и без него вдвоем с Франсиско усадили Боба на водительское сиденье.
– Черт! – Франсиско попытался стереть кровавую кашу со своей рубахи.
Боб по-прежнему с осуждением и изумлением смотрел на меня своими карими глазами. Что мне до твоего осуждения?! Ты этого хотел, Боб? Этого ли ты ожидал, когда вставал утром с постели, когда пил кофе, когда встретил своего закадычного друга Рэя? Нечего таращиться, дружище, прибереги свое осуждение, ты тысячу раз мог предотвратить беду.
Я костяшками пальцев закрыла ему глаза.
– Оставим полиции пищу для размышлений. Дай-ка мне пакет с кокаином, – обратилась я к Педро.
– Я не наркодилер, это – чтобы не заснуть, – оправдывался Педро.
Матерь Божья, да что он-то суетится? Он что, полицейский, нюхающий кокаин? Может, подумала я, меня выдает профессиональный подход к делу? Может, выгляжу слишком хладнокровной? Знал бы он, как волнами подкатывает к горлу тошнота, как нелегко противостоять ей, не подавая вида, каково мне на самом деле.
– Да ладно, старина, не переживай. Надо же, чтобы федералам было о чем побеспокоиться, – сказала я.
Он протянул мне пакет своего зелья, и я посыпала им штаны Боба.
– Пусть думают, что их сюда завезли, – объяснила я.
– Да, – согласился Франсиско. – Тут я могу помочь.
Я стерла отпечатки пальцев отовсюду, где могла их оставить, а Франсиско, обмакнув нож в кровь, вывел им букву «Т» на ветровом стекле «шевроле». Мы понимали, что он имеет в виду. Криминалисты решат, что тут орудовали люди из картеля «Тихуана». На какое-то время его уловка направит расследование по ложному следу.
– Так, теперь можно… – начала я, но тут у Боба заиграл сотовый телефон – одну из джазовых мелодий Винса Гуаральди из мультика «Рождество Чарли Брауна».
Мы замерли на месте.
– Что делать? – спросил Франсиско.
– Отвечать не будем, – сказала я.
Телефон играл долго, потом замолчал. Мы пошли к «лендроверу».
– Что теперь? – спросил Педро. Лицо у него было пепельного цвета, глаза усталые.
– Едем дальше как ни в чем не бывало, – ответила я.
– Как ни в чем не бывало, – пробормотал Франсиско.
Он дрожал, словно от холода. Я обняла его. Бедный парень. Он прямо на глазах помолодел и выглядел сейчас лет на тринадцать. Теперь уж я была не очередной крошкой, удостоившейся его внимания, но моложавой (даже чересчур) мамочкой, утешающей его на земляном полу какой-нибудь хибарки в Манагуа.
– Все будет хорошо, – успокоила его я.
Он кивнул и попытался мне поверить. Обернулся, посмотрел на меня:
– Ну а ты как? Ничего?
Об этом я как-то не подумала.
Хотелось броситься на землю, обварить себе все тело, вывернуть его наизнанку. Рэй прикасался к моим волосам, трогал кожу между грудями, ноги.
– Не знаю… Наверно.
– Он… он не успел?..
– Нет.
Он кивнул и уставился на желтый песок, шевелившийся у его кроссовок.
– Сочувствую, – сказал он.
– Ничего. Главное – мы живы, руки-ноги-головы на месте, – утешила я.
Это строка из одного стихотворения Гектора. Мы живы, руки-ноги-головы на месте и не в подземельях ГУР. ГУР – это наш кубинский кошмар, Главное управление разведки.
Франсиско нахмурился и промолчал. События этого утра выбили его из колеи, но это, честно говоря, не имело никакого значения. Важно было состояние Педро: только он знал дорогу.
Я подошла к нему. Его только что перестало рвать, он никак не мог справиться с сигаретой. Закрыв ладонями огонь, я помогла ему прикурить.
Он затянулся, кашлянул и снова затянулся.
– Ну, Педро, расскажи мне, как ты собирался действовать? Каков был изначальный план?
Но ему было не до ответа.
Терпеливая, как команданте революции, святой Че, я позволила ему несколько раз затянуться и снова задала свой вопрос.
– Я… я должен был провезти вас через Нью-Мексико. Доехать до Двадцать пятой автострады и остановиться, как обычно, в мотеле «Тринидад», в Колорадо.
– Сколько времени должно было уйти на дорогу?
– Не знаю, часов десять.
Смогу я отложить нервный срыв еще на десять часов? Придется. Я взяла у него из рук ключи, раскурила ему очередную сигарету, открыла водительскую дверцу «лендровера», потянулась через сиденье и включила зажигание.
– Ты что делаешь? – спросил Педро.
– Десять часов, hermano, брат. Надо пошевеливаться.
Глава 3
Старая Гавана
Слезы. Слезы на восходе луны. Слезы под беззвездным небом. Слезы текли по моим бледным щекам, а убийца между тем убирал со столов в ресторане грязную посуду.
Потягивая мохито, я смотрела на помощника официанта. Если я когда и видела виновного, то – вот он. Гектор прав. Малышка мертва.
Я утерла лицо салфеткой для коктейля и покачала стакан. Лед начал подтаивать.
Вечер был, как сказала бы моя мама, душный. Для нее любой вечер – душный. Считается, что ее предки приехали на Кубу из знаменитой своим мягким климатом испанской провинции Галисия, так что здесь ей судьбой положено страдать от жары.
– Ты что там делаешь? – раздался в наушнике голос Гектора, звучный, грубый; он говорил с напускной серьезностью, как человек из провинции, приложивший немало усилий, чтобы избавиться от акцента, который у него тем не менее был заметен. – Ну, Меркадо, не сидеть же нам так весь вечер! – добавил Гектор. Некоторые гласные он произносил, как жители Сантьяго, но в целом подобный акцент характерен скорее для кастильского испанского, чем для какого-либо иного диалекта. Я знала, он смотрит много нелегально ввезенных американских и европейских ди-ви-ди, может быть, это он оттуда набрался.
Передо мной лежал китайский сотовый телефон, работающий в режиме «уоки-токи», как рация.
– Не волнуйтесь, Гектор, дайте спокойно выпить, – негромко сказала я.
– Ты, надо думать, уже арестовала там десяток-другой подозреваемых?
– Еще нет, но я к этому близка.
– Так держать!
– Давайте, Гектор, наплодим с вами ребятишек. Уродливые будут, сукины дети, но с такими мозгами, как у вас, не сомневаюсь, далеко пойдут. – Я старалась поддержать его шутливый тон.
Он не ответил.
К ограде подошел паренек-попрошайка. Обычно в Гаване нищих не видно, громилы из Кубинского комитета по защите завоеваний революции гоняют их бейсбольными битами. Нищих нет, но проституток много: сутенеры могут заплатить. КЗЗР – нечто среднее между вспомогательными войсками, приданными полиции, и добровольными народными дружинами. Настоящие полицейские их ненавидят, поскольку комитетчики еще более коррумпированы, чем сами полицейские. Чем мы – так надо бы сказать.
Попрошайка был тощий, с длинными черными волосами. Хорошее местечко выбрал. Совсем рядом с plaza – площадью, на которой густо толпились канадцы и европейцы. У меня за спиной высился освещенный прожекторами собор, безжалостные уличные музыканты развлекали туристов, не подозревавших, что в это время им облегчают карманы.
– Ты уже стара, чтобы рожать. Женщина солидного возраста, – услышала я в наушнике голос Гектора.
«Мне двадцать семь, Гектор!» – мысленно крикнула я в негодовании. Ему удалось-таки вывести меня из себя. Однако вслух невозмутимо проговорила:
– Ничего лучше за минуту и двадцать секунд не придумали? Вы бы лучше попросили Диаса написать вам что-нибудь новенькое, он самый одаренный похабник у нас в отделении.
– Ты нас видишь? – спросил Диас.
Еще бы не видеть. Рядом с отелем «Амбос Мундос» (в Гаване его знают все – тут Хемингуэй написал свой роман «По ком звонит колокол») пристроился ярко-зеленый «юго» с закрытыми окнами, что в такую жару выглядело чертовски подозрительно. Посторонний человек сразу понял бы, что если люди в машине не из обычной полиции, то уж точно из тайной или из какой-то организации вроде того. Все сутенеры и наркодилеры убрались отсюда еще минут двадцать назад.
– Да, вижу вас.
– Смотри.
И он помахал мне рукой с переднего сиденья автомобиля, его движения быстро превратились в пантомиму с каким-то непристойным смыслом, но мне трудно было за ней уследить. Наверняка что-то оскорбительное. Диас из западной провинции Пинар-дель-Рио, они там – прикольные ребята.
– Познакомиться с вами – большая удача, лейтенант Диас, – сообщила я.
– Да что ты! И почему же? – спросил он, клюнув на наживку.
– Раз идиот сделал в полиции такую головокружительную карьеру, значит, можем надеяться и мы, младшие агенты.
– Тебя не повысят, Меркадо, скажи спасибо, что не раздаешь штрафные квитанции за неправильную парковку и не потеешь с другими девчонками в машинописном бюро, – быстро вмешался Гектор.
– Машинописное бюро? Сразу видно, вы, старина, отстали от жизни. По-моему, от машинописного бюро в отделении избавились еще лет десять назад, – откликнулась я, хотя в принципе была с Гектором согласна. У нас в НРП, Народной революционной полиции, мне не продвинуться. Он это знает, я это знаю, даже дельцы, финансирующие восходящих звезд, это знают. Набитые долларами конверты мне на порог никто не кладет – не потому, что я выше коррупции, просто не настолько я важная фигура, чтобы меня вовлекали в коррупционные сделки.
Потягивая мохито, я смотрела на помощника официанта. Если я когда и видела виновного, то – вот он. Гектор прав. Малышка мертва.
Я утерла лицо салфеткой для коктейля и покачала стакан. Лед начал подтаивать.
Вечер был, как сказала бы моя мама, душный. Для нее любой вечер – душный. Считается, что ее предки приехали на Кубу из знаменитой своим мягким климатом испанской провинции Галисия, так что здесь ей судьбой положено страдать от жары.
– Ты что там делаешь? – раздался в наушнике голос Гектора, звучный, грубый; он говорил с напускной серьезностью, как человек из провинции, приложивший немало усилий, чтобы избавиться от акцента, который у него тем не менее был заметен. – Ну, Меркадо, не сидеть же нам так весь вечер! – добавил Гектор. Некоторые гласные он произносил, как жители Сантьяго, но в целом подобный акцент характерен скорее для кастильского испанского, чем для какого-либо иного диалекта. Я знала, он смотрит много нелегально ввезенных американских и европейских ди-ви-ди, может быть, это он оттуда набрался.
Передо мной лежал китайский сотовый телефон, работающий в режиме «уоки-токи», как рация.
– Не волнуйтесь, Гектор, дайте спокойно выпить, – негромко сказала я.
– Ты, надо думать, уже арестовала там десяток-другой подозреваемых?
– Еще нет, но я к этому близка.
– Так держать!
– Давайте, Гектор, наплодим с вами ребятишек. Уродливые будут, сукины дети, но с такими мозгами, как у вас, не сомневаюсь, далеко пойдут. – Я старалась поддержать его шутливый тон.
Он не ответил.
К ограде подошел паренек-попрошайка. Обычно в Гаване нищих не видно, громилы из Кубинского комитета по защите завоеваний революции гоняют их бейсбольными битами. Нищих нет, но проституток много: сутенеры могут заплатить. КЗЗР – нечто среднее между вспомогательными войсками, приданными полиции, и добровольными народными дружинами. Настоящие полицейские их ненавидят, поскольку комитетчики еще более коррумпированы, чем сами полицейские. Чем мы – так надо бы сказать.
Попрошайка был тощий, с длинными черными волосами. Хорошее местечко выбрал. Совсем рядом с plaza – площадью, на которой густо толпились канадцы и европейцы. У меня за спиной высился освещенный прожекторами собор, безжалостные уличные музыканты развлекали туристов, не подозревавших, что в это время им облегчают карманы.
– Ты уже стара, чтобы рожать. Женщина солидного возраста, – услышала я в наушнике голос Гектора.
«Мне двадцать семь, Гектор!» – мысленно крикнула я в негодовании. Ему удалось-таки вывести меня из себя. Однако вслух невозмутимо проговорила:
– Ничего лучше за минуту и двадцать секунд не придумали? Вы бы лучше попросили Диаса написать вам что-нибудь новенькое, он самый одаренный похабник у нас в отделении.
– Ты нас видишь? – спросил Диас.
Еще бы не видеть. Рядом с отелем «Амбос Мундос» (в Гаване его знают все – тут Хемингуэй написал свой роман «По ком звонит колокол») пристроился ярко-зеленый «юго» с закрытыми окнами, что в такую жару выглядело чертовски подозрительно. Посторонний человек сразу понял бы, что если люди в машине не из обычной полиции, то уж точно из тайной или из какой-то организации вроде того. Все сутенеры и наркодилеры убрались отсюда еще минут двадцать назад.
– Да, вижу вас.
– Смотри.
И он помахал мне рукой с переднего сиденья автомобиля, его движения быстро превратились в пантомиму с каким-то непристойным смыслом, но мне трудно было за ней уследить. Наверняка что-то оскорбительное. Диас из западной провинции Пинар-дель-Рио, они там – прикольные ребята.
– Познакомиться с вами – большая удача, лейтенант Диас, – сообщила я.
– Да что ты! И почему же? – спросил он, клюнув на наживку.
– Раз идиот сделал в полиции такую головокружительную карьеру, значит, можем надеяться и мы, младшие агенты.
– Тебя не повысят, Меркадо, скажи спасибо, что не раздаешь штрафные квитанции за неправильную парковку и не потеешь с другими девчонками в машинописном бюро, – быстро вмешался Гектор.
– Машинописное бюро? Сразу видно, вы, старина, отстали от жизни. По-моему, от машинописного бюро в отделении избавились еще лет десять назад, – откликнулась я, хотя в принципе была с Гектором согласна. У нас в НРП, Народной революционной полиции, мне не продвинуться. Он это знает, я это знаю, даже дельцы, финансирующие восходящих звезд, это знают. Набитые долларами конверты мне на порог никто не кладет – не потому, что я выше коррупции, просто не настолько я важная фигура, чтобы меня вовлекали в коррупционные сделки.