Страница:
— Используйте ваш фонарик, сержант. Вон там. Мигайте до тех пор, пока мы не увидим ответный сигнал. До тех пор, пока не увидим или не услышим приближающуюся шлюпку. Пусть двое-трое из вас осмотрят доки, вдруг там найдется какая-то лодка.
Прошло пять минут, потом десять. Сержант монотонно включал и выключал фонарик, но со стороны темного моря ничего не появлялось. Еще пять минут прошло. Солдаты, уходившие на поиск в доки, вернулись и доложили, что ничего не нашли. Прошло следующие пять минут, дождь превратился из легкого душа в сильный ливень. И вот капрал Фрейзер откашлялся, прочищая горло, и как бы между прочим произнес:
— Я слышу, что-то приближается.
— Что? Где? — набросился на него Фарнхолм.
— Похоже на весельную лодку. Я слышу скрип уключин. Приближаются прямо к нам.
— Он прав, — возбужденно сказал большой сержант. — Господи, он прав, сэр. Я тоже слышу.
Скоро уже все могли это услышать: равномерно-медленный скрип уключин, которым сопровождалось усилие налегающих на весла гребцов. Напряженное ожидание, вызванное первыми словами Фрейзера, рухнуло и исчезло на почти осязаемой волне всеобщего облегчения, заставившего всех заговорить тихо и возбужденно. Лейтенант Паркер воспользовался шумом и пододвинулся к Фарнхолму:
— Как относительно остальных, медсестер и раненых?
— Пусть отправляются с нами, Паркер, если захотят. Обстоятельства против нас, скажите им об этом совершенно откровенно. И объясните, что это должен быть их собственный выбор. Затем прикажите соблюдать тишину и скрыться из виду. Кто бы это ни был, а это должны быть люди с «Кэрри Дансер», мы не должны их спугнуть. Как только услышите, что лодка зашуршала дном о прибрежный песок, двигайтесь вперед и захватывайте ее.
Паркер кивнул и отвернулся. Сквозь беспорядочный звук голосов прорезался его низкий и напряженный голос:
— Хорошо, возьмите эти носилки. Назад. Все назад. На другую сторону дороги. И соблюдайте тишину. Предельно соблюдайте тишину, если только снова хотите увидеть свой дом. Капрал Фрейзер!
— Да, сэр?
— Вы и ваши люди хотите отправиться с нами? Если мы погрузимся на это судно, то можем быть потоплены в первые же двенадцать часов. Я должен внести в вопрос полную ясность.
— Понимаю, сэр.
— Вы все равно отправляетесь?
— Да, сэр.
— А других вы спросили?
— Нет, сэр. — Обиженный тон капрала выразил все его презрение к подобной демократической процедуре в современной армии, и Фарнхолм ухмыльнулся во тьме. — Они тоже пойдут на корабль, сэр.
— Очень хорошо, значит, вы берете на себя ответственность. Мисс Драчман?
— Я отправляюсь, сэр, — спокойно сказала та, почему-то поднимая левую руку к лицу. — Конечно, я отправляюсь.
— А другие?
— Мы обсуждали это. — Она указала на молодую девушку-малайку, стоявшую рядом с ней. — Лена тоже хочет отправиться с нами. Трое других не видят большой разницы между этими двумя возможностями. Они в шоке, сэр. Сегодня в наш грузовик попал снаряд. Думаю, будет лучше, если они отправятся с нами.
Паркер ничего не возразил, но Фарнхолм сделал жест, чтобы тот замолчал, взял фонарь из рук сержанта и отправился к концу пирса. Лодку уже можно было различить. Она находилась менее чем в ста метрах, и ее силуэт смутно вырисовывался в свете фонаря. Даже сквозь плотную завесу дождя напряженно всматривающийся Фарнхолм видел белую пену от погружающихся в море весел, когда кто-то у руля давал команду. Наконец лодка остановилась.
— Эй, там! — окликнул Фарнхолм. — «Кэрри Дансер»?
— Да. — Низкий голос отчетливо донесся сквозь шум дождя. — Кто здесь?
— Конечно, Фарнхолм. — Он слышал, как человек у руля отдал приказ, и разглядел, как гребцы вновь быстро заработали веслами. — Ван Оффен?
— Да, ван Оффен.
— Молодец. — В голосе Фарнхолма прозвучала искренняя теплота. — Никогда не был так счастлив при виде кого-либо за всю мою жизнь. Что случилось?
Лодка теперь находилась всего в семи метрах от него, и они могли говорить нормально, не повышая голоса.
— Ничего особенного, — ответил голландец на безупречном разговорном английском с еле заметным акцентом. — Наш достойный капитан изменил свое намерение дождаться вас, и наш корабль практически отправился в путь, когда мне удалось убедить капитана не менять своего решения.
— Но... но как вы можете быть уверены, что «Кэрри Дансер» не уплывет до вашего возвращения? Боже милостивый, ван Оффен, вы должны были послать кого-нибудь вместо себя. Этому человеку нельзя доверять!
— Знаю, — невозмутимо сказал ван Оффен, направляя лодку к каменной кладке пристани. — Если судно отплывет, то отплывет без своего капитана. Он со связанными руками сидит на дне лодки, и мой пистолет упирается ему в спину. Думаю, капитан Сиран не очень счастлив.
Фарнхолм посмотрел вниз, посветив фонариком. Счастлив ли капитан Сиран, нет ли, определить было невозможно, но вне всякого сомнения это был капитан Сиран. Его одутловатое коричневое лицо оставалось, как всегда, равнодушным.
— И просто для гарантии, — продолжал ван Оффен, — я связал двух механиков по рукам и ногам и оставил их в каюте мисс Плендерлейт. Должен сказать, связал собственноручно. Они никуда не денутся. Дверь заперта, и мисс Плендерлейт находится там же с пистолетом в руках. Она никогда в жизни не стреляла, но сказала, что очень хочет попробовать. Она замечательная старая дама, Фарнхолм.
— Вы все предусмотрели! — восхищенно воскликнул Фарнхолм. — Если только...
— Ну хватит! Отойдите, Фарнхолм! — Паркер стоял сбоку от него, и мощный фонарь светил на поднятые лица в лодке. — Не будьте чертовым дураком, — резко сказал он, когда ван Оффен стал поднимать пистолет. — Уберите это. На вас нацелен десяток пулеметов и винтовок.
Ван Оффен медленно опустил пистолет и уныло поглядел на Фарнхолма.
— Это было здорово сделано, Фарнхолм, — медленно произнес он. — Находящийся здесь капитан Сиран гордился бы таким предательством.
— Это не предательство, — возразил Фарнхолм, — это британские солдаты, наши друзья. Но у меня нет выбора. Я могу объяснить...
— Заткнитесь! — энергично вступил в разговор Паркер. — Все свои объяснения отложите на потом. — Он взглянул на ван Оффена: — Мы плывем с вами, нравится это вам или нет. У вас моторная лодка. Почему вы гребете на веслах?
— Чтобы соблюдать тишину. Это совершенно очевидно. И много ли нам это помогло? — с горечью сказал ван Оффен.
— Заводите мотор, — приказал Паркер.
— Пусть меня черти заберут, если я сделаю это!
— Возможно, так и случится. Вы, скорее всего, будете мертвы, если этого не сделаете, — холодно произнес Паркер. — Вы выглядите умным человеком, ван Оффен. У вас имеются глаза и уши. Вы должны понимать, что мы находимся в отчаянном положении. Чего вы добьетесь своим детским упрямством в такой ситуации?
Ван Оффен долго молча глядел на него, затем кивнул, сильно ткнул пистолетом в ребра Сирана и отдал приказ. Через минуту двигатель ожил и мирно затарахтел, отвозя первую группу уложенных в лодку раненых солдат. За полчаса все стоявшие на причале люди оказались в безопасности на борту «Кэрри Дансер». Для этого потребовалось совершить два рейса, но они были короткими. Капрал Фрейзер правильно определил дистанцию. Судно стояло к берегу так близко, насколько позволяла глубина.
«Кэрри Дансер» стала последним судном, вышедшим из Сингапура, потому что город попал в руки японцев в тот же самый день, 15 февраля 1942 года. Судно отправилась в путь в половине третьего ночи. Ветер утих, дождь почти перестал, превратившись в мелкую морось, и над темным городом, растворившимся в ночном мраке, воцарилась тишина. Там уже не было видно огней, света, и даже стрельба совершенно прекратилась. Было неестественно тихо, тихо, как сама смерть. Но шторм должен был разразиться, когда первые солнечные лучи коснутся крыш Сингапура.
Когда в дверь постучали, Фарнхолм находился в тусклой сырой каюте кормовой части «Кэрри Дансер», помогая двум медсестрам и мисс Плендерлейт перевязывать раненых. Это была единственная ведущая в каюту дверь. Он выключил свет, шагнул наружу, тщательно закрыл за собой дверь и только потом обернулся к стоявшей в тени расплывчатой фигуре.
— Лейтенант Паркер?
— Да. — Паркер показал рукой в темноту. — Может быть, нам лучше подняться на палубу? Там нас никто не сможет подслушать.
Вместе они поднялись по железному трапу и прошли вперед. Дождь практически перестал, и море было очень спокойным. Фарнхолм наклонился через перила, наблюдая за сверкающими брызгами дорожки позади «Кэрри Дансер» и испытывая сильное желание закурить. Молчание прервал Паркер:
— У меня имеется для вас, сэр, довольно любопытное сообщение. Извините, я не должен говорить «сэр». Капрал сказал вам?
— Он мне ничего не сказал. Он ушел только пару минут назад. В чем дело?
— Кажется, наш корабль был не единственным, причаливавшим сегодня ночью в Сингапуре. Пока мы делали первый рейс к «Кэрри Дансер», подплыла еще одна моторная лодка. Подплыла и причалила меньше чем в четверти мили в стороне от нас. С британской командой.
— Ну, черт бы меня побрал! — тихо присвистнул Фарнхолм. — Кто они были и какого черта они тут делали? Кто их видел?
— Капрал Фрейзер и один из моих солдат. Они услышали звук двигателя моторной лодки — сами мы, ясное дело, ничего не слышали, так как двигатель нашей лодки заглушал другой мотор, — услышали и отправились узнать, в чем дело. В лодке было только двое, вооруженных винтовками. Говорил лишь один из них, горец, парень с Западных островов, как сказал Фрейзер, а уж он-то это знает. Весьма неразговорчивый, хотя сам задал Фрейзеру массу вопросов. Затем Фрейзер услышал, как возвращается лодка с «Кэрри Дансер», и они вынуждены были уйти. Он полагает, что один из двоих проследил за нашими, но не уверен.
— "Любопытное" — это не самое подходящее слово для характеристики вашего сообщения, лейтенант, — Фарнхолм в задумчивости прикусил нижнюю губу и уставился в море. — И у Фрейзера нет никакого понятия о том, откуда они пришли? Или что за корабль, с которого они высадились? Или куда они направляются?
— Он ничего этого не знает, — уверенно сказал Паркер. — Как говорит Фрейзер, они могли прибыть хоть с Луны.
Они поговорили еще несколько минут, и Фарнхолм прекратил обсуждение:
— Нет никакого толка в нашем разговоре, Паркер, поэтому просто забудем обо всем. Никому не нанесено никакого вреда, так что с этим покончено. Мы благополучно убрались, и только это имеет сейчас значение. — Он намеренно переменил тему разговора: — У вас все организовано?
— Да. Более-менее. Сиран намерен сотрудничать. В этом нет никакого сомнения. Его голова поставлена на карту в такой же степени, как и наши. И он это полностью осознает. Бомба или торпеда, которые достанут нас, вряд ли пощадят и его. Один мой солдат постоянно следит за ним, другой солдат следит за его помощником. А один присматривает за дежурным механиком. Большая часть моих людей спит. Бог знает, как уже давно они недосыпают. Четверо спят в каюте на полубаке и могут пригодиться в случае чрезвычайной ситуации.
— Хорошо, хорошо. — Фарнхолм кивнул в знак одобрения. — А две медсестры-китаянки и пожилая малайка?
— Они тоже находятся в центральной каюте корабля. Они очень больны и потрясены всем случившимся.
— А ван Оффен?
— Он спит на палубе под шлюпкой. Прямо у рулевой рубки, не дальше трех метров от капитана, — ухмыльнулся Паркер. — Он больше не злится на вас, но по-прежнему очень здорово настроен против Сирана. Это, по-видимому, хорошее место, раз ван Оффен спит там. Он надежный человек.
— Да, безусловно. А как с едой?
— Еда паршивая, но ее много. Хватит на неделю или даже на десять дней.
— Надеюсь, у нас будет возможность съесть все, — мрачно произнес Фарнхолм. — Еще одно. Вы внушили всем, и особенно Сирану, что я здесь очень маленький человек и единственный важный человек — это вы?
— Не считаю, что о вас думают сейчас так же хорошо, как и раньше, — скромно ответил Паркер.
— Отлично. — Почти машинально Фарнхолм дотронулся до пояса под своей рубахой. — Но не переигрывайте. Просто игнорируйте меня, когда представится случай. Между прочим, кое-что вы можете для меня сделать на своем пути вперед. Знаете, где радиорубка?
— Это за рулевой рубкой? Да, я видел ее.
— Радист по имени Вилли Лун — или что-то в этом роде — спит в ней. По-моему, он довольно приличный парень. Бог знает, почему он служит на этом плавучем гробу, но я не хочу обращаться к нему сам. Разузнайте у него, каков радиус работы его передатчика, и сообщите мне до рассвета. Возможно, мне потребуется кое с кем связаться приблизительно в то время.
— Да, сэр. — Паркер поколебался, желая задать вопрос, но потом изменил свое решение. — Самое время этим заняться. Пойду сейчас и все выясню. Спокойной ночи.
Абсолютное большинство людей очень сильно возмущались бы, приведись им быть разбуженными в половине четвертого утра, чтобы отвечать на чисто технические вопросы, касающиеся их работы. Но только не Вилли Лун. Он просто сел на койке, улыбнулся лейтенанту Паркеру, сообщил рабочую дальность своего передатчика, составлявшую всего пятьсот миль, и снова улыбнулся. На его круглом приятном лице улыбка была средоточием доброй воли и бодрости. Паркер не сомневался, что Фарнхолм был на сто процентов прав в своей оценке характера Вилли Луна. Тому здесь было не место.
Паркер поблагодарил его и повернулся к выходу, но заметил на столе возле передатчика то, что никак не ожидал увидеть на корабле, подобном «Кэрри Дансер», — круглый глазированный торт, не слишком умело изготовленный. Верхушка торта была утыкана маленькими свечками. Паркер поморгал и снова посмотрел на Вилли Луна:
— Что это, черт возьми?
— Это праздничный торт, — гордо улыбнулся ему Вилли Лун. — Его испекла моя жена. Вот ее фотография. Она сделала торт два месяца назад, чтобы он наверняка был у меня в день рождения. Красиво, правда?
— Очень красиво, — чистосердечно сказал лейтенант Паркер и посмотрел на фотографию. — Красиво, как и девушка которая этот торт сделала. Ты, должно быть, очень везучий человек.
— Да, я такой и есть. — Он снова радостно улыбнулся. — Я действительно очень везучий, сэр.
— А когда день рождения?
— Сегодня. Поэтому я и поставил торт. Мне сегодня исполнится двадцать четыре года.
— Сегодня... — Паркер покачал головой. — Ты выбрал удивительное время, чтобы отпраздновать день рождения. Удивительное со всех точек зрения. Но ведь когда-то день рождения все равно надо праздновать. Удачи, и наилучшие поздравления с днем рождения.
Он повернулся, перешагнул через комингс и тихо закрыл за собой дверь.
Глава 3
Прошло пять минут, потом десять. Сержант монотонно включал и выключал фонарик, но со стороны темного моря ничего не появлялось. Еще пять минут прошло. Солдаты, уходившие на поиск в доки, вернулись и доложили, что ничего не нашли. Прошло следующие пять минут, дождь превратился из легкого душа в сильный ливень. И вот капрал Фрейзер откашлялся, прочищая горло, и как бы между прочим произнес:
— Я слышу, что-то приближается.
— Что? Где? — набросился на него Фарнхолм.
— Похоже на весельную лодку. Я слышу скрип уключин. Приближаются прямо к нам.
— Он прав, — возбужденно сказал большой сержант. — Господи, он прав, сэр. Я тоже слышу.
Скоро уже все могли это услышать: равномерно-медленный скрип уключин, которым сопровождалось усилие налегающих на весла гребцов. Напряженное ожидание, вызванное первыми словами Фрейзера, рухнуло и исчезло на почти осязаемой волне всеобщего облегчения, заставившего всех заговорить тихо и возбужденно. Лейтенант Паркер воспользовался шумом и пододвинулся к Фарнхолму:
— Как относительно остальных, медсестер и раненых?
— Пусть отправляются с нами, Паркер, если захотят. Обстоятельства против нас, скажите им об этом совершенно откровенно. И объясните, что это должен быть их собственный выбор. Затем прикажите соблюдать тишину и скрыться из виду. Кто бы это ни был, а это должны быть люди с «Кэрри Дансер», мы не должны их спугнуть. Как только услышите, что лодка зашуршала дном о прибрежный песок, двигайтесь вперед и захватывайте ее.
Паркер кивнул и отвернулся. Сквозь беспорядочный звук голосов прорезался его низкий и напряженный голос:
— Хорошо, возьмите эти носилки. Назад. Все назад. На другую сторону дороги. И соблюдайте тишину. Предельно соблюдайте тишину, если только снова хотите увидеть свой дом. Капрал Фрейзер!
— Да, сэр?
— Вы и ваши люди хотите отправиться с нами? Если мы погрузимся на это судно, то можем быть потоплены в первые же двенадцать часов. Я должен внести в вопрос полную ясность.
— Понимаю, сэр.
— Вы все равно отправляетесь?
— Да, сэр.
— А других вы спросили?
— Нет, сэр. — Обиженный тон капрала выразил все его презрение к подобной демократической процедуре в современной армии, и Фарнхолм ухмыльнулся во тьме. — Они тоже пойдут на корабль, сэр.
— Очень хорошо, значит, вы берете на себя ответственность. Мисс Драчман?
— Я отправляюсь, сэр, — спокойно сказала та, почему-то поднимая левую руку к лицу. — Конечно, я отправляюсь.
— А другие?
— Мы обсуждали это. — Она указала на молодую девушку-малайку, стоявшую рядом с ней. — Лена тоже хочет отправиться с нами. Трое других не видят большой разницы между этими двумя возможностями. Они в шоке, сэр. Сегодня в наш грузовик попал снаряд. Думаю, будет лучше, если они отправятся с нами.
Паркер ничего не возразил, но Фарнхолм сделал жест, чтобы тот замолчал, взял фонарь из рук сержанта и отправился к концу пирса. Лодку уже можно было различить. Она находилась менее чем в ста метрах, и ее силуэт смутно вырисовывался в свете фонаря. Даже сквозь плотную завесу дождя напряженно всматривающийся Фарнхолм видел белую пену от погружающихся в море весел, когда кто-то у руля давал команду. Наконец лодка остановилась.
— Эй, там! — окликнул Фарнхолм. — «Кэрри Дансер»?
— Да. — Низкий голос отчетливо донесся сквозь шум дождя. — Кто здесь?
— Конечно, Фарнхолм. — Он слышал, как человек у руля отдал приказ, и разглядел, как гребцы вновь быстро заработали веслами. — Ван Оффен?
— Да, ван Оффен.
— Молодец. — В голосе Фарнхолма прозвучала искренняя теплота. — Никогда не был так счастлив при виде кого-либо за всю мою жизнь. Что случилось?
Лодка теперь находилась всего в семи метрах от него, и они могли говорить нормально, не повышая голоса.
— Ничего особенного, — ответил голландец на безупречном разговорном английском с еле заметным акцентом. — Наш достойный капитан изменил свое намерение дождаться вас, и наш корабль практически отправился в путь, когда мне удалось убедить капитана не менять своего решения.
— Но... но как вы можете быть уверены, что «Кэрри Дансер» не уплывет до вашего возвращения? Боже милостивый, ван Оффен, вы должны были послать кого-нибудь вместо себя. Этому человеку нельзя доверять!
— Знаю, — невозмутимо сказал ван Оффен, направляя лодку к каменной кладке пристани. — Если судно отплывет, то отплывет без своего капитана. Он со связанными руками сидит на дне лодки, и мой пистолет упирается ему в спину. Думаю, капитан Сиран не очень счастлив.
Фарнхолм посмотрел вниз, посветив фонариком. Счастлив ли капитан Сиран, нет ли, определить было невозможно, но вне всякого сомнения это был капитан Сиран. Его одутловатое коричневое лицо оставалось, как всегда, равнодушным.
— И просто для гарантии, — продолжал ван Оффен, — я связал двух механиков по рукам и ногам и оставил их в каюте мисс Плендерлейт. Должен сказать, связал собственноручно. Они никуда не денутся. Дверь заперта, и мисс Плендерлейт находится там же с пистолетом в руках. Она никогда в жизни не стреляла, но сказала, что очень хочет попробовать. Она замечательная старая дама, Фарнхолм.
— Вы все предусмотрели! — восхищенно воскликнул Фарнхолм. — Если только...
— Ну хватит! Отойдите, Фарнхолм! — Паркер стоял сбоку от него, и мощный фонарь светил на поднятые лица в лодке. — Не будьте чертовым дураком, — резко сказал он, когда ван Оффен стал поднимать пистолет. — Уберите это. На вас нацелен десяток пулеметов и винтовок.
Ван Оффен медленно опустил пистолет и уныло поглядел на Фарнхолма.
— Это было здорово сделано, Фарнхолм, — медленно произнес он. — Находящийся здесь капитан Сиран гордился бы таким предательством.
— Это не предательство, — возразил Фарнхолм, — это британские солдаты, наши друзья. Но у меня нет выбора. Я могу объяснить...
— Заткнитесь! — энергично вступил в разговор Паркер. — Все свои объяснения отложите на потом. — Он взглянул на ван Оффена: — Мы плывем с вами, нравится это вам или нет. У вас моторная лодка. Почему вы гребете на веслах?
— Чтобы соблюдать тишину. Это совершенно очевидно. И много ли нам это помогло? — с горечью сказал ван Оффен.
— Заводите мотор, — приказал Паркер.
— Пусть меня черти заберут, если я сделаю это!
— Возможно, так и случится. Вы, скорее всего, будете мертвы, если этого не сделаете, — холодно произнес Паркер. — Вы выглядите умным человеком, ван Оффен. У вас имеются глаза и уши. Вы должны понимать, что мы находимся в отчаянном положении. Чего вы добьетесь своим детским упрямством в такой ситуации?
Ван Оффен долго молча глядел на него, затем кивнул, сильно ткнул пистолетом в ребра Сирана и отдал приказ. Через минуту двигатель ожил и мирно затарахтел, отвозя первую группу уложенных в лодку раненых солдат. За полчаса все стоявшие на причале люди оказались в безопасности на борту «Кэрри Дансер». Для этого потребовалось совершить два рейса, но они были короткими. Капрал Фрейзер правильно определил дистанцию. Судно стояло к берегу так близко, насколько позволяла глубина.
«Кэрри Дансер» стала последним судном, вышедшим из Сингапура, потому что город попал в руки японцев в тот же самый день, 15 февраля 1942 года. Судно отправилась в путь в половине третьего ночи. Ветер утих, дождь почти перестал, превратившись в мелкую морось, и над темным городом, растворившимся в ночном мраке, воцарилась тишина. Там уже не было видно огней, света, и даже стрельба совершенно прекратилась. Было неестественно тихо, тихо, как сама смерть. Но шторм должен был разразиться, когда первые солнечные лучи коснутся крыш Сингапура.
Когда в дверь постучали, Фарнхолм находился в тусклой сырой каюте кормовой части «Кэрри Дансер», помогая двум медсестрам и мисс Плендерлейт перевязывать раненых. Это была единственная ведущая в каюту дверь. Он выключил свет, шагнул наружу, тщательно закрыл за собой дверь и только потом обернулся к стоявшей в тени расплывчатой фигуре.
— Лейтенант Паркер?
— Да. — Паркер показал рукой в темноту. — Может быть, нам лучше подняться на палубу? Там нас никто не сможет подслушать.
Вместе они поднялись по железному трапу и прошли вперед. Дождь практически перестал, и море было очень спокойным. Фарнхолм наклонился через перила, наблюдая за сверкающими брызгами дорожки позади «Кэрри Дансер» и испытывая сильное желание закурить. Молчание прервал Паркер:
— У меня имеется для вас, сэр, довольно любопытное сообщение. Извините, я не должен говорить «сэр». Капрал сказал вам?
— Он мне ничего не сказал. Он ушел только пару минут назад. В чем дело?
— Кажется, наш корабль был не единственным, причаливавшим сегодня ночью в Сингапуре. Пока мы делали первый рейс к «Кэрри Дансер», подплыла еще одна моторная лодка. Подплыла и причалила меньше чем в четверти мили в стороне от нас. С британской командой.
— Ну, черт бы меня побрал! — тихо присвистнул Фарнхолм. — Кто они были и какого черта они тут делали? Кто их видел?
— Капрал Фрейзер и один из моих солдат. Они услышали звук двигателя моторной лодки — сами мы, ясное дело, ничего не слышали, так как двигатель нашей лодки заглушал другой мотор, — услышали и отправились узнать, в чем дело. В лодке было только двое, вооруженных винтовками. Говорил лишь один из них, горец, парень с Западных островов, как сказал Фрейзер, а уж он-то это знает. Весьма неразговорчивый, хотя сам задал Фрейзеру массу вопросов. Затем Фрейзер услышал, как возвращается лодка с «Кэрри Дансер», и они вынуждены были уйти. Он полагает, что один из двоих проследил за нашими, но не уверен.
— "Любопытное" — это не самое подходящее слово для характеристики вашего сообщения, лейтенант, — Фарнхолм в задумчивости прикусил нижнюю губу и уставился в море. — И у Фрейзера нет никакого понятия о том, откуда они пришли? Или что за корабль, с которого они высадились? Или куда они направляются?
— Он ничего этого не знает, — уверенно сказал Паркер. — Как говорит Фрейзер, они могли прибыть хоть с Луны.
Они поговорили еще несколько минут, и Фарнхолм прекратил обсуждение:
— Нет никакого толка в нашем разговоре, Паркер, поэтому просто забудем обо всем. Никому не нанесено никакого вреда, так что с этим покончено. Мы благополучно убрались, и только это имеет сейчас значение. — Он намеренно переменил тему разговора: — У вас все организовано?
— Да. Более-менее. Сиран намерен сотрудничать. В этом нет никакого сомнения. Его голова поставлена на карту в такой же степени, как и наши. И он это полностью осознает. Бомба или торпеда, которые достанут нас, вряд ли пощадят и его. Один мой солдат постоянно следит за ним, другой солдат следит за его помощником. А один присматривает за дежурным механиком. Большая часть моих людей спит. Бог знает, как уже давно они недосыпают. Четверо спят в каюте на полубаке и могут пригодиться в случае чрезвычайной ситуации.
— Хорошо, хорошо. — Фарнхолм кивнул в знак одобрения. — А две медсестры-китаянки и пожилая малайка?
— Они тоже находятся в центральной каюте корабля. Они очень больны и потрясены всем случившимся.
— А ван Оффен?
— Он спит на палубе под шлюпкой. Прямо у рулевой рубки, не дальше трех метров от капитана, — ухмыльнулся Паркер. — Он больше не злится на вас, но по-прежнему очень здорово настроен против Сирана. Это, по-видимому, хорошее место, раз ван Оффен спит там. Он надежный человек.
— Да, безусловно. А как с едой?
— Еда паршивая, но ее много. Хватит на неделю или даже на десять дней.
— Надеюсь, у нас будет возможность съесть все, — мрачно произнес Фарнхолм. — Еще одно. Вы внушили всем, и особенно Сирану, что я здесь очень маленький человек и единственный важный человек — это вы?
— Не считаю, что о вас думают сейчас так же хорошо, как и раньше, — скромно ответил Паркер.
— Отлично. — Почти машинально Фарнхолм дотронулся до пояса под своей рубахой. — Но не переигрывайте. Просто игнорируйте меня, когда представится случай. Между прочим, кое-что вы можете для меня сделать на своем пути вперед. Знаете, где радиорубка?
— Это за рулевой рубкой? Да, я видел ее.
— Радист по имени Вилли Лун — или что-то в этом роде — спит в ней. По-моему, он довольно приличный парень. Бог знает, почему он служит на этом плавучем гробу, но я не хочу обращаться к нему сам. Разузнайте у него, каков радиус работы его передатчика, и сообщите мне до рассвета. Возможно, мне потребуется кое с кем связаться приблизительно в то время.
— Да, сэр. — Паркер поколебался, желая задать вопрос, но потом изменил свое решение. — Самое время этим заняться. Пойду сейчас и все выясню. Спокойной ночи.
Абсолютное большинство людей очень сильно возмущались бы, приведись им быть разбуженными в половине четвертого утра, чтобы отвечать на чисто технические вопросы, касающиеся их работы. Но только не Вилли Лун. Он просто сел на койке, улыбнулся лейтенанту Паркеру, сообщил рабочую дальность своего передатчика, составлявшую всего пятьсот миль, и снова улыбнулся. На его круглом приятном лице улыбка была средоточием доброй воли и бодрости. Паркер не сомневался, что Фарнхолм был на сто процентов прав в своей оценке характера Вилли Луна. Тому здесь было не место.
Паркер поблагодарил его и повернулся к выходу, но заметил на столе возле передатчика то, что никак не ожидал увидеть на корабле, подобном «Кэрри Дансер», — круглый глазированный торт, не слишком умело изготовленный. Верхушка торта была утыкана маленькими свечками. Паркер поморгал и снова посмотрел на Вилли Луна:
— Что это, черт возьми?
— Это праздничный торт, — гордо улыбнулся ему Вилли Лун. — Его испекла моя жена. Вот ее фотография. Она сделала торт два месяца назад, чтобы он наверняка был у меня в день рождения. Красиво, правда?
— Очень красиво, — чистосердечно сказал лейтенант Паркер и посмотрел на фотографию. — Красиво, как и девушка которая этот торт сделала. Ты, должно быть, очень везучий человек.
— Да, я такой и есть. — Он снова радостно улыбнулся. — Я действительно очень везучий, сэр.
— А когда день рождения?
— Сегодня. Поэтому я и поставил торт. Мне сегодня исполнится двадцать четыре года.
— Сегодня... — Паркер покачал головой. — Ты выбрал удивительное время, чтобы отпраздновать день рождения. Удивительное со всех точек зрения. Но ведь когда-то день рождения все равно надо праздновать. Удачи, и наилучшие поздравления с днем рождения.
Он повернулся, перешагнул через комингс и тихо закрыл за собой дверь.
Глава 3
Вилли Лун умер, когда ему исполнилось двадцать четыре года. Он умер в свой двадцать четвертый день рождения, в самый разгар дня, под жестокими лучами тропического солнца, сиявшего над его головой. Белый свет, яркий беспощадный свет солнца будто насмехался над единственной свечкой, все еще горящей на праздничном торте. Желтый огонек вспыхивал и затухал, вспыхивал и затухал с монотонной регулярностью, а корабль покачивался с одного борта на другой. Тень то появлялась в окне крыши радиорубки, то исчезала. Потом опять появлялась, падала на свечу, на праздничный торт и на фотографию Анны Мей — робко улыбавшейся девушки с острова Батавия, испекшей этот торт.
Но даже умирая, Вилли Лун не мог видеть ни фотографии своей молодой жены, ни торта, ни свечки, так как он ослеп. Он не понимал, почему это случилось, ведь последний из этих сильных ударов, настигших его десять секунд назад, пришелся ему по затылку, а не по лицу. Он не видел солнечного света, не видел ключа своего радиопередатчика, но последнее вовсе не было обязательным, ибо мистер Джонсон из радиошколы Маркони всегда твердил, что никто не станет настоящим радистом, если не сможет передавать радиопослания так же хорошо в темноте, как и при свете дня. Еще мистер Джонсон говорил, что радист должен последним оставлять свой пост, покидать корабль вместе с капитаном. Вот почему рука Вилли Луна, двигаясь вверх и вниз, вверх и вниз в ритме стаккато, как это делает тренированный радист, работая с ключом, посылала один и тот же сигнал снова и снова: «SOS. Атакуют самолеты противника, 0°45' северной широты, 104°24' восточной долготы. Мы горим. SOS...»
Спину его ужасно жгло. Пулеметные пули, он не знал в каком количестве, доставляли ему большую, очень большую боль. Но лучше пусть они попадают в него, подумал он, чем в радиопередатчик. Если бы не спина, то был бы разбит радиопередатчик и не передавался бы сигнал бедствия. И не оставалось бы никакой надежды. Хороший же он был бы радист, если бы не мог передать самое важное сообщение в своей жизни... Но он посылал это сообщение, самое важное сообщение в жизни, хотя рука его сильно отяжелела и передающий ключ стал прыгать из стороны в сторону, выскальзывая из слабеющих пальцев.
В ушах слышался странный приглушенный грохот. У Вилли Луна мелькнула мысль, что это звук авиационных двигателей, или это огонь ревет на палубе, приближаясь к радиорубке, или это бурлит в голове его собственная кровь. Скорее всего, шумело в голове, ибо бомбардировщики к этому времени должны были уже улететь, выполнив свою работу, а ветра, чтобы раздуть пламя, не было. Впрочем, все это не имело значения. Действительно, ничего уже не имело значения, кроме того, что его рука должна до последнего держать ключ радиопередатчика и посылать сообщение. И оно ушло. Оно уходило снова и снова. Но теперь это был бессмысленный и беспорядочный набор точек и тире.
Вилли Лун не знал этого. Для него ничего больше не было ясным. Повсюду темнота, все смешалось, и он как будто падал, но внезапно почувствовал, как край стула упирается ему под колени. Значит, он все еще тут, все еще сидит за радиопередатчиком. Он улыбнулся своим глупым мыслям. Снова вспомнил о мистере Джонсоне и подумал что мистер Джонсон не стал бы стыдиться, увидев его сейчас. Он вспомнил о своей темной нежной Анне Мей и опять улыбнулся без сожаления. И еще вспомнил торт, такой чудесный торт, который могла испечь только она, а он даже не попробовал его. Он огорченно качнул головой и вскрикнул, когда острый скальпель агонии полоснул голову и достиг ничего не видящих глаз.
На секунду, только на секунду сознание вернулось к нему. Правая рука соскользнула с ключа. Он понимал, что отчаянно необходимо вернуть руку на ключ, но силы оставили его — рука не шевельнулась. Он двинул левой рукой, взялся ею за правую кисть, пытаясь ее поднять. Она оказалась чрезмерно тяжелой, будто прибитой гвоздями к столу. Вилли вновь смутно, коротко вспомнил о мистере Джонсоне, надеясь, что сделал все возможное. Тихо, без вздоха склонился он к столу, уронив голову на скрещенные руки, уткнувшись бровью в торт. Свечка наклонилась почти горизонтально, капающий воск образовал маленькую лужицу на полированном столе, а от свечки вверх начала лениво подниматься спиралью густая черная струйка дыма. Густой и черный дым стал стлаться по палубе и заполнять маленькую радиорубку. Темный маслянистый дым, который не мог сопротивляться жестоким солнечным лучам и скрывать три маленьких отверстия с красной каймой в спине Вилли Луна, навалившегося на стол. Огонь свечки то вспыхивал, то гас. Вот она вспыхнула еще раз и — потухла.
Капитан Френсис Файндхорн, коммодор Британско-арабской компании нефтеналивных судов и капитан судна «Вирома» водоизмещением в двенадцать тысяч тонн, последний раз постучал по барометру ногтем указательного пальца, мгновение невыразительно глядел на него и медленно отошел к своему креслу в капитанской рубке. Машинально протянув руку к вентилятору над своей головой, он направил струю воздуха прямо в лицо, поморщился, когда его ударил горячий и влажный воздух, и снова отвел вентилятор сторону, быстро, но без спешки. Капитан Файндхорн ничего никогда не делал в спешке. Даже следующие простые жесты — ему нужно было снять белую фуражку с золотым крабом и протереть носовым платком редеющие темные волосы — он проделал неспешно, с абсолютным отсутствием ненужных движений, так что каждый инстинктивно понимал эту спокойную целеустремленность и эту ненарочитую экономию движений как неотъемлемую часть характера.
За спиной послышались легкие шлепки шагов, пересекающих палубу из твердого как сталь тикового дерева. Капитан Файндхорн вновь водрузил фуражку на голову, уселся поудобнее в кресле и посмотрел на своего старшего помощника, стоявшего там же, где только что стоял он сам, и задумчиво изучающего барометр. Какое-то время капитан Файндхорн молча глядел на него и размышлял о том, что его старший помощник является классическим опровержением широко распространенного мнения, будто светловолосые и белокожие не в состоянии хорошо загореть. Полоска на шее между белой рубашкой старшего помощника и светлыми, выгоревшими на солнце почти до платинового цвета льняными волосами была цвета старого темного дуба. Старший помощник повернулся, поймал его взгляд, и Файндхорн коротко улыбнулся:
— Ну, мистер Николсон, что вы об этом думаете?
В нескольких метрах от них стоял рулевой, а когда беседу могли слышать члены команды, тон капитана при обращении к старшим офицерам всегда был весьма предупредительным.
Николсон пожал плечами и подошел к двери своей мягкой, почти кошачьей походкой, словно опасаясь сломать старые высохшие доски палубы. Он посмотрел на раскаленное медное горнило в небе, на маслянистое медно-красное сверкание морской глади, на далекую линию горизонта на востоке, где вода и небо встречались в отливающем металлом голубом блеске, и наконец поглядел на нечто стеклообразное, похожее на шар, что разрасталось к северо-востоку от корабля, постепенно надвигаясь на них. Он вновь пожал плечами, повернулся и посмотрел на капитана, и в который уже раз Файндхорн был заворожен ясными, голубыми как лед глазами своего офицера, которые стали еще выразительнее на фоне темного, загорелого лица. Он ни у кого больше не видел таких глаз и даже отдаленно похожих на эти. Они всегда напоминали капитану Файндхорну об альпийских озерах. Это раздражало капитана, ведь у него был точный логический ум, а сам он никогда не бывал в Альпах.
— Сомневаться не приходится, сэр. — Голос был мягкий, подчиняющийся без усилий (замечательное дополнение к манере ходить и держать себя), но имел особый, глубокий тембр, позволявший обладателю быть уверенным, что его легко услышат даже в полной говорящих людей комнате или на сильном ветру. Николсон указал рукой в открытую дверь: — Все признаки налицо. На барометре всего двадцать восемь и пять, на ноль семьдесят пять ниже, чем час назад. Приближается, как летящий камень. Время года неподходящее. Я никогда не слышал о тропическом шторме в этих широтах, но опасаюсь, что на нас немножко подует.
— Вы просто гений в умении смягчать выражения, мистер Николсон, — сухо сказал Файндхорн, — и не говорите о тайфуне так неуважительно: «на нас немножко подует». Тайфун может вас услышать. — Он помолчал, улыбнулся и почти весело продолжал: — Надеюсь, что он вас услышит, мистер Николсон. Он послан Богом.
— Безусловно, — пробормотал Николсон. — И дождь. Будет ведь сильный дождь?
— Будет лить как из ведра, — с удовлетворением сказал капитан Файндхорн. — Дождь, открытое море и ветер в десять или одиннадцать баллов. И навряд ли хоть одна душа в японских сухопутных силах или военно-морском флоте увидит нас этой ночью... Какой у нас курс, мистер Николсон?
— Сто тридцать градусов, сэр.
— Будем придерживаться его. Пролив Каримата мы должны пройти к полудню завтрашнего дня, а потом наши шансы поднимутся. Мы свернем с курса только если возникнет опасность встретиться с их великим флотом. И мы ни за что не повернем назад. — Глаза капитана Файндхорна оставались безмятежными. — Думаете, кто-то будет нас искать, мистер Николсон?
— Кроме пары сотен самолетов и всех кораблей в Южно-китайском море, никто. — Николсон слегка улыбнулся, улыбка коснулась морщинок у глаз и исчезла. — Сомневаюсь, что хоть кто-то из наших маленьких желтых дружков в радиусе пятисот миль не знает, что прошлой ночью мы вырвались из Сингапура. Мы — самая лакомая добыча после того, как ушел на дно «Принц Уэльский», и размах поисков будет соответствующим. Они прочешут все выходы — Макасар, Сингапур, Дуриан и Рио, и представители их высшего командования будут закатывать истерики и дюжинами бросаться на свои мечи.
— Но они никогда не догадаются проверить проливы Тжомбал и Темианг?
— Полагаю, что они достаточно разумны и делают нам честь, считая нас такими же разумными, — задумчиво произнес Николсон. — Ни один разумный человек не направит такой крупный танкер ночью через эти воды, во всяком случае не с такой осадкой, как у нас, да еще когда вокруг ни огонька.
Капитан Файндхорн склонил голову в полукивке-полупоклоне:
— У вас весьма милая манера говорить комплименты самому себе, мистер Николсон.
Николсон промолчал, повернулся и прошел на другую сторону капитанского мостика мимо рулевого и Вэнниера, четвертого помощника. Его шаги по палубе были почти не слышны, напоминая шелест падающих листьев. На дальнем конце капитанского мостика он остановился, посмотрел на находящийся вдали в солнечном мареве остров Линга, словно тающий в розовом свете, и снова повернулся. Вэнниер и рулевой молча смотрели на него усталыми глазами, пытаясь угадать, о чем он думает.
Но даже умирая, Вилли Лун не мог видеть ни фотографии своей молодой жены, ни торта, ни свечки, так как он ослеп. Он не понимал, почему это случилось, ведь последний из этих сильных ударов, настигших его десять секунд назад, пришелся ему по затылку, а не по лицу. Он не видел солнечного света, не видел ключа своего радиопередатчика, но последнее вовсе не было обязательным, ибо мистер Джонсон из радиошколы Маркони всегда твердил, что никто не станет настоящим радистом, если не сможет передавать радиопослания так же хорошо в темноте, как и при свете дня. Еще мистер Джонсон говорил, что радист должен последним оставлять свой пост, покидать корабль вместе с капитаном. Вот почему рука Вилли Луна, двигаясь вверх и вниз, вверх и вниз в ритме стаккато, как это делает тренированный радист, работая с ключом, посылала один и тот же сигнал снова и снова: «SOS. Атакуют самолеты противника, 0°45' северной широты, 104°24' восточной долготы. Мы горим. SOS...»
Спину его ужасно жгло. Пулеметные пули, он не знал в каком количестве, доставляли ему большую, очень большую боль. Но лучше пусть они попадают в него, подумал он, чем в радиопередатчик. Если бы не спина, то был бы разбит радиопередатчик и не передавался бы сигнал бедствия. И не оставалось бы никакой надежды. Хороший же он был бы радист, если бы не мог передать самое важное сообщение в своей жизни... Но он посылал это сообщение, самое важное сообщение в жизни, хотя рука его сильно отяжелела и передающий ключ стал прыгать из стороны в сторону, выскальзывая из слабеющих пальцев.
В ушах слышался странный приглушенный грохот. У Вилли Луна мелькнула мысль, что это звук авиационных двигателей, или это огонь ревет на палубе, приближаясь к радиорубке, или это бурлит в голове его собственная кровь. Скорее всего, шумело в голове, ибо бомбардировщики к этому времени должны были уже улететь, выполнив свою работу, а ветра, чтобы раздуть пламя, не было. Впрочем, все это не имело значения. Действительно, ничего уже не имело значения, кроме того, что его рука должна до последнего держать ключ радиопередатчика и посылать сообщение. И оно ушло. Оно уходило снова и снова. Но теперь это был бессмысленный и беспорядочный набор точек и тире.
Вилли Лун не знал этого. Для него ничего больше не было ясным. Повсюду темнота, все смешалось, и он как будто падал, но внезапно почувствовал, как край стула упирается ему под колени. Значит, он все еще тут, все еще сидит за радиопередатчиком. Он улыбнулся своим глупым мыслям. Снова вспомнил о мистере Джонсоне и подумал что мистер Джонсон не стал бы стыдиться, увидев его сейчас. Он вспомнил о своей темной нежной Анне Мей и опять улыбнулся без сожаления. И еще вспомнил торт, такой чудесный торт, который могла испечь только она, а он даже не попробовал его. Он огорченно качнул головой и вскрикнул, когда острый скальпель агонии полоснул голову и достиг ничего не видящих глаз.
На секунду, только на секунду сознание вернулось к нему. Правая рука соскользнула с ключа. Он понимал, что отчаянно необходимо вернуть руку на ключ, но силы оставили его — рука не шевельнулась. Он двинул левой рукой, взялся ею за правую кисть, пытаясь ее поднять. Она оказалась чрезмерно тяжелой, будто прибитой гвоздями к столу. Вилли вновь смутно, коротко вспомнил о мистере Джонсоне, надеясь, что сделал все возможное. Тихо, без вздоха склонился он к столу, уронив голову на скрещенные руки, уткнувшись бровью в торт. Свечка наклонилась почти горизонтально, капающий воск образовал маленькую лужицу на полированном столе, а от свечки вверх начала лениво подниматься спиралью густая черная струйка дыма. Густой и черный дым стал стлаться по палубе и заполнять маленькую радиорубку. Темный маслянистый дым, который не мог сопротивляться жестоким солнечным лучам и скрывать три маленьких отверстия с красной каймой в спине Вилли Луна, навалившегося на стол. Огонь свечки то вспыхивал, то гас. Вот она вспыхнула еще раз и — потухла.
Капитан Френсис Файндхорн, коммодор Британско-арабской компании нефтеналивных судов и капитан судна «Вирома» водоизмещением в двенадцать тысяч тонн, последний раз постучал по барометру ногтем указательного пальца, мгновение невыразительно глядел на него и медленно отошел к своему креслу в капитанской рубке. Машинально протянув руку к вентилятору над своей головой, он направил струю воздуха прямо в лицо, поморщился, когда его ударил горячий и влажный воздух, и снова отвел вентилятор сторону, быстро, но без спешки. Капитан Файндхорн ничего никогда не делал в спешке. Даже следующие простые жесты — ему нужно было снять белую фуражку с золотым крабом и протереть носовым платком редеющие темные волосы — он проделал неспешно, с абсолютным отсутствием ненужных движений, так что каждый инстинктивно понимал эту спокойную целеустремленность и эту ненарочитую экономию движений как неотъемлемую часть характера.
За спиной послышались легкие шлепки шагов, пересекающих палубу из твердого как сталь тикового дерева. Капитан Файндхорн вновь водрузил фуражку на голову, уселся поудобнее в кресле и посмотрел на своего старшего помощника, стоявшего там же, где только что стоял он сам, и задумчиво изучающего барометр. Какое-то время капитан Файндхорн молча глядел на него и размышлял о том, что его старший помощник является классическим опровержением широко распространенного мнения, будто светловолосые и белокожие не в состоянии хорошо загореть. Полоска на шее между белой рубашкой старшего помощника и светлыми, выгоревшими на солнце почти до платинового цвета льняными волосами была цвета старого темного дуба. Старший помощник повернулся, поймал его взгляд, и Файндхорн коротко улыбнулся:
— Ну, мистер Николсон, что вы об этом думаете?
В нескольких метрах от них стоял рулевой, а когда беседу могли слышать члены команды, тон капитана при обращении к старшим офицерам всегда был весьма предупредительным.
Николсон пожал плечами и подошел к двери своей мягкой, почти кошачьей походкой, словно опасаясь сломать старые высохшие доски палубы. Он посмотрел на раскаленное медное горнило в небе, на маслянистое медно-красное сверкание морской глади, на далекую линию горизонта на востоке, где вода и небо встречались в отливающем металлом голубом блеске, и наконец поглядел на нечто стеклообразное, похожее на шар, что разрасталось к северо-востоку от корабля, постепенно надвигаясь на них. Он вновь пожал плечами, повернулся и посмотрел на капитана, и в который уже раз Файндхорн был заворожен ясными, голубыми как лед глазами своего офицера, которые стали еще выразительнее на фоне темного, загорелого лица. Он ни у кого больше не видел таких глаз и даже отдаленно похожих на эти. Они всегда напоминали капитану Файндхорну об альпийских озерах. Это раздражало капитана, ведь у него был точный логический ум, а сам он никогда не бывал в Альпах.
— Сомневаться не приходится, сэр. — Голос был мягкий, подчиняющийся без усилий (замечательное дополнение к манере ходить и держать себя), но имел особый, глубокий тембр, позволявший обладателю быть уверенным, что его легко услышат даже в полной говорящих людей комнате или на сильном ветру. Николсон указал рукой в открытую дверь: — Все признаки налицо. На барометре всего двадцать восемь и пять, на ноль семьдесят пять ниже, чем час назад. Приближается, как летящий камень. Время года неподходящее. Я никогда не слышал о тропическом шторме в этих широтах, но опасаюсь, что на нас немножко подует.
— Вы просто гений в умении смягчать выражения, мистер Николсон, — сухо сказал Файндхорн, — и не говорите о тайфуне так неуважительно: «на нас немножко подует». Тайфун может вас услышать. — Он помолчал, улыбнулся и почти весело продолжал: — Надеюсь, что он вас услышит, мистер Николсон. Он послан Богом.
— Безусловно, — пробормотал Николсон. — И дождь. Будет ведь сильный дождь?
— Будет лить как из ведра, — с удовлетворением сказал капитан Файндхорн. — Дождь, открытое море и ветер в десять или одиннадцать баллов. И навряд ли хоть одна душа в японских сухопутных силах или военно-морском флоте увидит нас этой ночью... Какой у нас курс, мистер Николсон?
— Сто тридцать градусов, сэр.
— Будем придерживаться его. Пролив Каримата мы должны пройти к полудню завтрашнего дня, а потом наши шансы поднимутся. Мы свернем с курса только если возникнет опасность встретиться с их великим флотом. И мы ни за что не повернем назад. — Глаза капитана Файндхорна оставались безмятежными. — Думаете, кто-то будет нас искать, мистер Николсон?
— Кроме пары сотен самолетов и всех кораблей в Южно-китайском море, никто. — Николсон слегка улыбнулся, улыбка коснулась морщинок у глаз и исчезла. — Сомневаюсь, что хоть кто-то из наших маленьких желтых дружков в радиусе пятисот миль не знает, что прошлой ночью мы вырвались из Сингапура. Мы — самая лакомая добыча после того, как ушел на дно «Принц Уэльский», и размах поисков будет соответствующим. Они прочешут все выходы — Макасар, Сингапур, Дуриан и Рио, и представители их высшего командования будут закатывать истерики и дюжинами бросаться на свои мечи.
— Но они никогда не догадаются проверить проливы Тжомбал и Темианг?
— Полагаю, что они достаточно разумны и делают нам честь, считая нас такими же разумными, — задумчиво произнес Николсон. — Ни один разумный человек не направит такой крупный танкер ночью через эти воды, во всяком случае не с такой осадкой, как у нас, да еще когда вокруг ни огонька.
Капитан Файндхорн склонил голову в полукивке-полупоклоне:
— У вас весьма милая манера говорить комплименты самому себе, мистер Николсон.
Николсон промолчал, повернулся и прошел на другую сторону капитанского мостика мимо рулевого и Вэнниера, четвертого помощника. Его шаги по палубе были почти не слышны, напоминая шелест падающих листьев. На дальнем конце капитанского мостика он остановился, посмотрел на находящийся вдали в солнечном мареве остров Линга, словно тающий в розовом свете, и снова повернулся. Вэнниер и рулевой молча смотрели на него усталыми глазами, пытаясь угадать, о чем он думает.