— Вы владелец этой яхты, сэр? — спросил сержант. Довольно вежливый голос, принадлежащий несомненно уроженцу западной Шотландии. Большую часть времени от потратил, чтобы выговорить слово «сэр».
— Если вы мне объясните, какое это имеет отношение к вашим чертовым делам, — сказал я неприветливо, — то я, может быть, отвечу, а может быть, и нет. Частное судно — это то же самое, что частный дом, сержант. Вам следовало бы спросить разрешения, прежде чем вваливаться сюда. Или вы не знаете законов?
— Он знает законы, — вставил один из таможенников. Невысокий смуглый тип, гладко выбритый в четыре часа утра, с внушающим доверие голосом. Но выговор не шотландский. — Будьте благоразумны. Сержант ни в чем не виноват. Это мы подняли его с постели три часа назад. Мы ему очень обязаны.
Его я игнорировал. Я разговаривал только с сержантом.
— Сейчас ночь, а мы находимся в удаленной шотландской бухте. Что бы вы чувствовали, если бы четверо неизвестных оказались у вас на борту в столь поздний час? — Я пытался использовать этот шанс, хотя он был слабоват. Если они были те, за кого я их принимал, и если я был тем, за кого они меня принимали, то я не мог такого сказать. Но посторонний сказал бы. — У вас есть удостоверение личности?
— Удостоверение моей личности? — Сержант холодно уставился на меня. — Я не должен предъявлять вам никаких удостоверений. Я сержант Мак-Дональд. Я служу в полицейском участке Торбея вот уже восемь лет. Можете спросить любого в Торбее. Меня все знают. Если он в самом деле был тем, за кого себя выдавал, то это, видимо, был первый случай в его жизни, когда у него спросили удостоверение личности. Он кивнул на второго полицейского: — Констебль Мак-Дональд.
— Ваш сын? — Сходство было несомненным. — Лучший способ держать его в руках, не так ли, сержант? — Я не знал, верить им или нет, но чувствовал, что слишком долго разыгрываю из себя разгневанного судовладельца. Следующий вопрос я задал уже не столь свирепо: — Ну, а таможня? По вашей части я тоже все законы знаю. У вас должно быть разрешение на досмотр, ребята. Я уверен, полиция подтвердит, что я прав. Вы должны где-то там у себя получить разрешение, не так ли?
— Да, сэр. — Это ответил второй таможенник. Средний рост, светлые волосы, начинает полнеть, говорит с белфастским акцентом. Одет как и первый: синий плащ, форменная фуражка, коричневые перчатки и тщательно отутюженные брюки. — Но это сильно усложняет дело. Мы предпочитаем добровольное согласие. Поэтому просто просим разрешения у владельца.
— И теперь вы собираетесь просить разрешения обыскать наше судно, так ведь? — спросил Ханслетт.
— Да, сэр.
— Но почему? — спросил я. Теперь в моем голосе звучало смущение. Я и в самом деле был в замешательстве. Я поистине понятия не имел, что они могли здесь искать. — Если мы все будем взаимно вежливы и не будем друг другу мешать, то хотя бы какое-то объяснение мы можем получить?
— Ну почему же нет, сэр, — сказал первый таможенник. — Груз стоимостью в двенадцать тысяч фунтов стерлингов был похищен прошлой ночью вблизи Айрширского побережья, сэр. Известно об этом стало вчера вечером. По имеющимся у нас данным его переправили на небольшое судно. Мы уверены, что оно ушло на север.
— Почему?
— К сожалению, это секрет, сэр. Это уже третий порт, который мы посетили, и тринадцатая яхта — четвертая в Торбее, которую мы осматриваем за истекшие пятнадцать часов. Чувствую, нам еще долго придется за ними гоняться. Тон у него был почти дружеский, словно он хотел сказать: «Не думайте, что мы в самом деле подозреваем вас. Мы просто делаем свое дело, вот и все».
— И вы, значит, обыскиваете, все яхты, которые пришли с юга? Или могли прийти... Иными словами, недавно прибывшие. Мы здесь с полудня. У грабителей должна быть очень быстроходная яхта, чтобы добраться сюда к этому времени — ведь они не могли с похищенными товарами рискнуть пройти через канал Кринан, им пришлось бы огибать мыс Кинтайр...
— Но у вас достаточно быстроходная яхта, сэр, — сказал сержант Мак-Дональд. Я все удивляюсь, какого дьявола повсюду, от Западных островов до восточных окраин Лондона, у всех полицейских сержантов одни и те же деревянные голоса, одинаковые деревянные физиономии и холодные глаза. Может быть, это как-то связано с формой. Я не обратил на его слова никакого внимания.
— Ну и что же мы... м-м-м... предположительно украли?
— Химические реактивы. Целый контейнер.
— Реактивы? — Я посмотрел на Ханслетта и усмехнулся, затем снова обернулся к представителю таможни. — Так значит, химические реактивы? У нас на борту есть реактивы. Но не на двенадцать тысяч фунтов, к сожалению. Короткая пауза. Потом Мак-Дональд спросил:
— Вы не могли бы пояснить, сэр?
— Нет ничего проще. — Я закурил сигарету, оттягивая момент торжества, и улыбнулся. — Эта яхта принадлежит правительству, сержант Мак-Дональд. Надеюсь, вы заметили флаг. Министерство сельского хозяйства и рыболовства. Мы — морские биологи. А в нашей кормовой каюте располагается плавучая лаборатория. Здесь, как видите, наша библиотека. — Две полки были забиты специальной литературой. — А если у вас остались еще какие-то сомнения, могу дать вам два телефонных номера — один в Глазго, другой в Лондоне, по которым вам подтвердят нашу благонадежность. Или позвоните начальнику шлюза в Кринан. Мы провели у него прошлую ночь.
— Да, сэр. — На сержанта я не произвел ни малейшего впечатления. — А куда вы отправлялись на резиновой лодке нынче вечером?
— Извините, сержант, не понял.
— Вас видели, когда вы покидали яхту в резиновой лодке около пяти часов вечера. — Холодок пробежал по моей спине, словно сороконожка в ледяных башмаках. — Вы направлялись к югу. Вас видел мистер Мак-Илрой, почтмейстер.
— Терпеть не могу подозревать в чем-то государственных служащих, но должно быть, этот парень был пьян. — Интересно, как его так получается, что после холодка на спине вас сразу бросает в жар. — Я никуда не ездил на резиновой лодке. У меня никогда не было резиновой лодки. Возьмите ваше увеличительное стекло, сержант, и если вы обнаружите здесь резиновую лодку, я подарю вам свою деревянную шлюпку, единственную на борту «Файркреста».
Деревянное выражение липа несколько смягчилось. Он уже не был так уверен.
— Итак, вы утверждаете, что не покидали борт яхты?
— Нет, покидал. Но только на нашей собственной шлюпке. Я огибал вон тот угол острова Гарв и собирал кое-какие образцы, характерные для здешних мест. Я могу продемонстрировать их вам в лаборатории. Мы ведь здесь, как вы понимаете, не на отдыхе.
— Без сомнения, без сомнения. — Теперь я был представителей рабочего класса, и сержант позволил себе чуть оттаять. — Видимо Мак-Илрой что-то напутал. По-моему, вы оба не похожи на людей, которые способны перерезать телефонную линию между островом и материком.
Сороконожка пробежала по спине вновь и перешла на галоп. Мы отрезаны от материка! Кое для кого это очень удобно. Я не стал тратить время на размышления о том, кто это сделал, — ясно, что произошло это не по божьей воле, уж это точно.
— Неужели я не ошибаюсь, сержант, — — медленно произнес я, — думая, что вы подозревали меня...
— У нас не было другого выхода, сэр. — Теперь он стал просто учтивых. Я был не только трудящимся, я был государственным служащим. Все, кто работает на правительство, вызывают уважение и являются гражданами, заслуживающими доверия.
— Так вы не обидитесь, если мы слегка осмотрим судно? -Темноволосый таможенник был еще более вежлив, чем сержант. — Линия оборвана и... ну, вы понимаете... — Тон его был настойчив, но он улыбался. — Вели вы похитители... Теперь-то я понимаю, что это маловероятно, но все же, если мы упустим этот груз, то завтра вылетим с работы. Поймите, это только формальность.
— Я бы не хотел, чтобы у вас были неприятности, мистер... — Томас. Благодарю вас. Пожалуйста, документы на судно.
Ах, благодарю вас... — Он передал документы напарнику. — Теперь посмотрим... Ага, рулевая рубка. Вы позволите мистеру Дюррану снять там фотокопии? Это займет не более пяти минут.
— Разумеется. Но не будет ли ему удобнее здесь?
— Сэр, нас тоже коснулся технический прогресс. У нас портативная камера со вспышкой. Можно работать в полной темноте. Пять минут — и все готово. А мы пока осмотрим вашу лабораторию, не возражаете?
— Формальность, — сказал он. Что ж, здесь он был в своем праве, во осмотр этот был самым неформальным из всех, каким мне доводилось подвергаться. Через пять минут после того, как мы оставили Дюррана в рулевой рубке, он присоединился к нам на корме, и они с Томасом обшарили «Файркрест» с клотика до киля, осматривая все так, будто искали алмаз Кохинор. По крайней мере сначала. Я должен был давать им пояснения по каждой детали механизмов и электрооборудования, находящегося в кормовой каюте. Они осмотрели каждый рундук и шкаф для лабораторной посуды. Перерыли кранцы и канаты в большом рундуке возле лаборатории, и я возблагодарил бога, что не осуществил первоначальное свое намерение — спрятать здесь лодку, мотор и акваланг. Они обследовали даже туалет, будто там я мог спрятать Кохннор.
Большую часть времени они провели в машинном отделении. Здесь они искали особенно тщательно. В машине все выглядело новым и сверкало чистотой. Два больших стосильных дизеля, дизель-генератор, генератор питания радиоустановки, насосы для горячей и холодной, воды, котел системы отопления, большие баки для топлива и воды, а также два ряда свинцовых аккумуляторных батарей.
— У вас неплохой резерв, мистер Петерсон, — сказал Томас. Он уже успел выучить мое имя, правда, оно отличалось от того, каким меня крестили. — Зачем такая мощность?
— Ее даже не хватает. Попробовали бы вы запустить вручную эти два дизеля. У нас в лаборатории восемь электромоторов один раз, на стоянке, когда все они работали, мы не смогли запустить двигатели. Слишком большая нагрузка. А кроме того, еще центральное отопление, радар, радиостанция, рулевая автоматика, лебедка, эхолот, навигационные огни...
— Ваша взяла, ваша взяла! — Он стал совсем добрым к тому времени. — Вообще-то суда не совсем по моей части... Пожалуй, пройдем на нос. Дальнейший осмотр занял смехотворно мало времени. Мы вернулись в салон, где Ханслетт демонстрировал полиции Торбея гостеприимство «Файркреста». Сержанта Мак-Дональда еще нельзя было назвать живым и общительным, но он казался куда более человечным, чем когда ступил на борт. Констебль Мак-Дональд отнюдь не выглядел успокоенным. Он стал еще угрюмее. Может быть, ему не нравилось, что его старикан общается с двумя потенциальными уголовниками.
— Прошу прощения, джентльмены, — сказал я, — что сурово вас встретил. Мне очень хотелось спать. Может, выпьете что-нибудь перед тем, как отправитесь?
— С удовольствием, — улыбнулся Томас. — Мы бы не хотели показаться невежливыми. Благодарим вас.
Через пять минут они отчалили. Томас даже не заглянул в рулевую рубку — ведь там уже побывал Дюррав. С нами было все ясно. Официальные слова прощания, и они отчалили. Их катер, обводы которого были плохо различимы в темноте, показался мне довольно мощным.
— Странно, — сказал я.
— Что странно?
— Да их катер. Как думаешь, на что он похож?
— Откуда я знаю? — проворчал Хавслетт. Он спал еще меньше, чем я. — Темнота, хоть глаз выколи.
— Вот именно. Слабый свет в рулевой рубке — мы даже не смогли различить, что это за катер, — и ничего больше. Нет освещения на палубе, нет габаритных огней и даже навигационных.
— Сержант Мак-Дональд провел в этом порту восемь лет. Тебе нужен фонарь, чтобы найти ночью дорогу в собственной спальне?
— У мена в спальне нет двадцати яхт и катеров, которые болтаются на якоре. Ветры и течения не мешают мне, когда я направляюсь в свою спальню. Во всем порту только три яхты зажгли стояночные огня. Нужно же ему хоть чем-нибудь посветить, чтобы видеть, куда его несет.
И у них было чем посветить. С той стороны откуда доносился шум двигателей, сквозь тьму пробился луч. Это был поисковый пятидюймовый прожектор. Он выхватил из тьмы маленькую яхту менее чем в ста ярдах по курсу, затем переместился вправо, осветил другую яхту и вновь устремился вперед.
— "Странно", говоришь, — пробормотал Ханслетт. — Самое подходящее слово в данных обстоятельствах. А что ты думаешь о якобы торбейской полиции?
— Ты разговаривал с сержантом дольше меня. Я в это время был на корме с Томасом и Дюрраном.
— Я бы предпочел думать по-другому, — как-то нелогично сказал Ханслетт. — Так было бы проще все объяснить. Но у меня не получается. Это самый натуральный коп старого покроя и, по-видимому, неплохой служака. Я таких встречал достаточно. Да и ты тоже.
— Да, пожалуй, он настоящий полицейский. И честный, — согласился я. — Это дело не по его части, и он был просто одурачен. Это наше с тобой дело, но нас тоже одурачили. Теперь ясно, что это так.
— Говори только за себя.
— Томас сделал одно неосторожное замечание. Необычное замечание. Ты не слышал — мы были в машинном отделении. — Я поежился, потянуло ночным холодком. — Я не придал этому значения — до тех пор, пока не понял, что они не хотят, чтобы мы опознали их катер. Он сказал: «Суда не совсем по моей части». Видимо, подумал, что задает слишком много вопросов, и хотел оправдаться. Суда не по его части... Таможенник, а суда не по его части... Да они только и делают, что обыскивают суда! Они проводят на них всю жизнь, суют нос во все подозрительные уголки и закоулки, они знают о кораблях больше, чем сами конструкторы. И еще деталь: ты заметил, как тщательно они были одеты? Будто у них кредит на Карна-би-стрит.
— Но таможенники обычно не ходят в засаленных халатах.
— Они не снимали эту одежду двадцать четыре часа. Они уже обыскали тринадцать лодок за это время! Сохранил бы ты острые как лезвия стрелки на брюках после такой работы? Или все же похоже, что они только что сняли их с вешалки?
— Что еще они говорили? Что делали? — Ханслетт говорил так спокойно, что я услышал, как стук мотора катера таможенников стих возле пирса. — Проявляли особый интерес к чему-нибудь?
— Они проявляли особый интерес ко всему. Погоди-ка... Томас заинтересовался батареями, тем, что у нас большой резерв источников тока.
— В Самом деле? А ты обратил внимание, с какой легкостью наши друзья-таможенники перемахнули на борт своего катера?
— Просто они проделывали это тысячу раз.
— У них у обоих не были заняты руки. Они ничего не несли. А они должны были кое-что нести.
— Фотоаппарат. Я старею.
— Фотоаппарат. Технический прогресс их коснулся, черт их побрал! Значит, если наш светловолосый друг не был занят фотографией, он занимался чем-то другим. Мы двинулись в рулевую рубку. Ханслетт выбрал гаечный ключ в ящике для инструментов, стал снимать лицевую панель нашей радиостанции. Это заняло у него шестьдесят секунд. Пять секунд он осматривал внутренности, потом еще столько же смотрел на меня, и стал завинчивать болты панели на место. Было совершенно ясно, что еще очень долго мы не сможем пользоваться этим радиопередатчиком. Я отвернулся к иллюминатору и стал вглядываться в темноту. Ветер все усиливался, темная поверхность моря начала чуть светлеть, белые буруны бежали с эюйд-веста. «Файркрест» натянул вздернутым носом якорную цепь и медленно двигался по дуге по действием приливного течения. Я страшно устал, но глаза все еще видели ясно. Ханслетт предложил мне сигарету. Мне не хотелось, но я взял. Кто знает, может это заставит меня лучше соображать. Я удержал его запястье, вгляделся в ладонь.
— Где это ты порезался?
— Я не порезался.
— Да, я знаю. Но у тебя на ладони кровь. Так значит, это Дюрран... Я не удивлюсь, если он брал уроки у профессора Хнггинса. Стандартный южный выговор на «Нантствилле» и северо-ирландский на «Файркресте». Интересно, сколько еще акцентов у него в запасе? А я-то еще подумал, что он начинает полнеть. Да его прямо распирали мышцы. Ты заметил, что он ни разу не снял перчаток, даже когда мы предложили выпить? Не хотел демонстрировать рану от моего ножа.
— Я лучший наблюдатель из тех, что тебе когда-нибудь попадались. Если меня трахнуть по башке клюшкой, то это я замечу, — зло проговорил он. — Но почему он снова не напал на тебя? Побоялся свидетелей?
— По двум соображениям. Он не мог ничего поделать, пока копы были здесь. Копы-то настоящие, как мы уже решили. Тогда им пришлось бы прикончить и полицейских. Только сумасшедший ни с того ни с сего будет убивать полицейского, а этим мальчикам в разумности не откажешь.
— Но зачем они связались с копами?
— Ореол респектабельности. Коп вне подозрений. Когда полисмен в "Персонаж пьесы Б. Шоу «Пигмалион». (Прим. переводчика) форме выставляет свою фуражку из-за планшира вашего судна, вы не трахнете его по голове свайкой. Вы пригласите его на борт. Всех остальных вы можете трахнуть, особенно, если совесть у вас не совсем чиста.
— Может быть. Это разумно. А второй пункт?
— У них был последний шанс, отчаянный шанс, связанный с Дюрраном. Его использовали как приманку, чтобы посмотреть, какая будет реакция, не опознаем ли мы его.
— Но почему именно Дюррана?
— Ах да, я тебе не рассказывал... Я ослепил его светом фонаря. Лица я не видел, так, белое пятно с прищуренными глазами. Я смотрел ниже, выбирая подходящую точку для удара. Но они этого не знают. И поэтому они решили проверить, опознаем ли мы его. А мы не опознали. Иначе мы бы подняли визг, стали бы кидать в него посудой и требовать у копов, чтобы, они его арестовали, — если мы против них, значит, заодно с полицией. А мы ничего. Ни малейшего намека на то, что узнали его. Что может быть лучше! Они не могут представить, что человек, который встретил бандита, только что убившего двух его друзей и чуть не убившего его самого, при встрече даже бровью не повел. Итак пороть горячку нет резона. Сто процентов из ста, что если мы не узнали Дюррана, то не узнаем никого другого на «Нантсвилле», и не станем трезвонить в Интерпол.
— Ты думаешь, мы вне подозрений.
— Я молил бы бога, если бы так. Но они вышли на нас.
— Но ты же сказал...
— Я не знаю, почему я в этом уверен, — сказал я раздраженно. — Но я чувствую. Они обшарили корму «Файркреста», как игрок на скачках, который выиграл в тройном заезде, но потерял купон. Затем посреди осмотра в машинном отделении раз! — и они больше ничем не интересуются. По крайней мере Томас. Он что-то нашел. Ты видел его после в салоне. В носовых каютах, на палубе. Он не мог бы проявить меньше внимания.
— Батареи?
— Нет. Он был удовлетворен моим объяснением. Этого я тоже не могу объяснить. Не знаю почему, но только в этом я уверен.
— Итак они вернутся, — Да они вернутся.
— Я пойду достану оружие.
— Не надо торопиться. Наши приятели уверены, что мы ни с кем не можем связаться. Корабль с континента приходит сюда только два раза в неделю. Он был сегодня и вернется через четыре дня. Телефонный кабель перерезан, и если я хоть на минуту поверю, что его скоро починят, то меня следует отправить в детский сад. Наш передатчик выведен из строя. Полагаю в Торбее нет почтовых голубей. Какие еще средства связи остаются? — Есть еще "Шангри-Ла” — ближайшее к нам судно, белоснежная яхта длиной в сто двадцать футов. Ее владелец наверняка не пошел просить милостыню после того, как отвалил за нее четверть миллиона фунтов стерлингов. — У нее на борту радиоаппаратуры на две тысячи соверенов. Кроме того, здесь есть еще две-три яхты достаточно большие, чтобы иметь передатчики. У остальных только приемники.
— А сколько исправных радиопередатчиков останется в Торбее к утру?
— Один.
— Один. Наши друзья посетят и другие яхты. Они должны это сделать. А мы не можем никого предупредить. И не можем убраться отсюда.
— Заинтересованные лица могут помешать этому. — Он взглянул на часы. — Самое подходящее время, чтобы разбудить дядюшку Артура.
— Больше откладывать нельзя. — О том, что будет после разговора с дядюшкой Артуром, я старался не думать.
Ханслетт потянулся, снял с вешалки теплый бушлат и остановился в дверях одеваясь.
— Думаю мне лучше погулять на палубе, пока вы разговариваете. На всякий случай. И еще, оружие лучше держать наготове. Томас сказал, что они уже обыскали три яхты в этом порту. Мак-Дональд не возразил, значит, так оно и есть. Может, в Торбее уже нет исправных передатчиков. Может, наши друзья уже высадили копов на берег и теперь возвращаются прямиком к нам.
— Может быть. Хотя остальные яхты меньше «Файркреста». Кроме нас, только у «Шангри-Ла» отдельная рулевая рубка. Все остальные держат передатчики в салоне. Сначала нужно трахнуть владельца по голове, а уж потом лезть к передатчику. При Мак-Дональде они на это не пойдут.
— Ты готов держать пари на свою будущую пенсию? Может быть, Мак-Дональд не всегда поднимается на борт.
— Я не доживу до пенсии. Но, пожалуй, тебе лучше взять пистолет. «Файркресту» было чуть больше трех лет.
Саутгемптонская верфь и фирма, производящая судовую радиоаппаратуру, объединились, чтобы воплотить хитроумный замысел дядюшки Артура. Хитрость состояла в том, что хотя у "Файркреста” — было два винта и два гребных вала, двигатель был один. Два корпуса двигателя, но двигатель только один. Достаточно вручную отвернуть четыре болта в крышке (остальные болты — бутафория) правого двигателя, чтобы снять головку блока вместе с топливными шлангами и форсунками. С помощью передатчика, который занимает восемьдесят процентов объема в корпусе двигателя, и семнаддатнфутовой телескопической антенны, спрятанной в алюминиевой носовой мачте, можно послать сигнал хоть на луну — Томас правильно заметил, что у нас достаточный резерв мощности. Но я не собирался подавать сигнал на луну, мне надо было связаться с лондонским офисом дядюшки Артура. Оставшиеся двадцать процентов объема были заполнены коллекцией предметов, способных заставить задуматься комиссара Скотланд-Ярда. Тут было несколько готовых к употреблению взрывных устройств из пластичной взрывчатки, механические и химические детонаторы, соединенные с миниатюрными часовыми механизмами с диапазоном действия от пяти секунд до нескольких минут и снабженные присосками; прекрасный набор воровских инструментов, связки отмычек, несколько хитроумных подслушивающих устройств, включая и то, которым можно выстрелить из специального пистолета; имелось несколько упаковок невинно выглядящих таблеток — утверждают, что если бросить их в стакан какого-нибудь доверчивого типа, тот потеряет сознание на несколько часов; вдобавок было здесь еще четыре пистолета и ящик боеприпасов. Чтобы использовать все это богатство в одной операции, пришлось бы потратить уйму времени. Два пистолета были системы «Люгер», еще два — немецкий «Лилипут» калибра 4,25— это самый миниатюрный автоматический пистолет из тех, что ныне производятся. У «Лилипута» то преимущество, что его можно спрятать на себе в любом месте, даже с внутренней стороны левого рукава при помощи натянутой резинки — если, конечно, вы не шьете костюмы на Карнаби-стрит. Ханслетт взял один из «Люгеров», дослал патрон в ствол и тут же вышел.. Нет, он не услышал чьих-либо шагов на палубе, он просто не хотел находиться поблизости, когда на связи будет дядюшка Артур. Я не мог его упрекнуть. Мне тоже хотелось бы быть подальше отсюда в таком случае.
Я подключил два изолированных кабеля, защелкнул мощные зажимы на полюсах батареи, нацепил наушники, включил передатчик и нажал кнопку вызова. Мне не нужно было крутить верньер настройки — передатчик имел фиксированную частоту для работы на УКВ, так что мы могли обходиться без квалифицированного радиста.
— Говорит станция СПФ-ИКС, — донесся голос. — Станция СПФ-ИКС.
— Доброе утро. Говорит Каролина. Могу я поговорить с шефом?
— Будьте добры подождать. — Это означало, что дядюшка Артур еще в постели. Он никогда не встает так рано. Прошло три минуты, и телефоны снова ожили.
— Доброе утро, Каролина. Говорит Аннабель.
— Доброе утро. Координаты 481— 281. — Вы никогда не найдете такие координаты в самом большом атласе и в дюжине приложений к нему. Но у дядюшки Артура была специальная карта. И у меня тоже.
— Я нашел вас, Каролина, — сказал он после паузы. — Продолжайте.
— Я выяснил, где находится потерянный корабль. В четырех или пяти милях отсюда к норд-осту. Ночью я был на борту корабля.
— Где вы были, Каролина?
— Я был у них на борту. Старая команда распущена. На борту новый экипаж. Сокращенный.
— Вы нашли Бетти и Дороти? — Хотя у обоих из нас микрофоны были снабжены устройствами, исключающими подслушивание, дядюшка Артур настаивал, чтобы мы разговаривали околичностями, используя кодовые имена для своих подчиненных и для него самого. Он предпочитал женские имена, инициалы которых совпадали с нашими. Дурацкая причуда, но мы обязаны были о ней помнить. Он был Аннабель, я Каролиной, Бейкер и Дельмонт -Бетти и Дороти, а Ханслетт — Харрнэт. Это звучало, как серия предупреждений о карибских ураганах.
— Я нашел их, — сказал я, глубоко вздохнув. — Они не вернутся домой, Аннабель.
— Они не вернутся домой, — автоматически повторил он. Он молчал так долго, что я решил, что он ушел из эфире. Затем он снова появился, голос его был далеким и отсутствующим. — Я вас предупреждал об этом, Каролина.
— Да, Аннабель, вы меня предупреждали.
— А судно?
— Если вы мне объясните, какое это имеет отношение к вашим чертовым делам, — сказал я неприветливо, — то я, может быть, отвечу, а может быть, и нет. Частное судно — это то же самое, что частный дом, сержант. Вам следовало бы спросить разрешения, прежде чем вваливаться сюда. Или вы не знаете законов?
— Он знает законы, — вставил один из таможенников. Невысокий смуглый тип, гладко выбритый в четыре часа утра, с внушающим доверие голосом. Но выговор не шотландский. — Будьте благоразумны. Сержант ни в чем не виноват. Это мы подняли его с постели три часа назад. Мы ему очень обязаны.
Его я игнорировал. Я разговаривал только с сержантом.
— Сейчас ночь, а мы находимся в удаленной шотландской бухте. Что бы вы чувствовали, если бы четверо неизвестных оказались у вас на борту в столь поздний час? — Я пытался использовать этот шанс, хотя он был слабоват. Если они были те, за кого я их принимал, и если я был тем, за кого они меня принимали, то я не мог такого сказать. Но посторонний сказал бы. — У вас есть удостоверение личности?
— Удостоверение моей личности? — Сержант холодно уставился на меня. — Я не должен предъявлять вам никаких удостоверений. Я сержант Мак-Дональд. Я служу в полицейском участке Торбея вот уже восемь лет. Можете спросить любого в Торбее. Меня все знают. Если он в самом деле был тем, за кого себя выдавал, то это, видимо, был первый случай в его жизни, когда у него спросили удостоверение личности. Он кивнул на второго полицейского: — Констебль Мак-Дональд.
— Ваш сын? — Сходство было несомненным. — Лучший способ держать его в руках, не так ли, сержант? — Я не знал, верить им или нет, но чувствовал, что слишком долго разыгрываю из себя разгневанного судовладельца. Следующий вопрос я задал уже не столь свирепо: — Ну, а таможня? По вашей части я тоже все законы знаю. У вас должно быть разрешение на досмотр, ребята. Я уверен, полиция подтвердит, что я прав. Вы должны где-то там у себя получить разрешение, не так ли?
— Да, сэр. — Это ответил второй таможенник. Средний рост, светлые волосы, начинает полнеть, говорит с белфастским акцентом. Одет как и первый: синий плащ, форменная фуражка, коричневые перчатки и тщательно отутюженные брюки. — Но это сильно усложняет дело. Мы предпочитаем добровольное согласие. Поэтому просто просим разрешения у владельца.
— И теперь вы собираетесь просить разрешения обыскать наше судно, так ведь? — спросил Ханслетт.
— Да, сэр.
— Но почему? — спросил я. Теперь в моем голосе звучало смущение. Я и в самом деле был в замешательстве. Я поистине понятия не имел, что они могли здесь искать. — Если мы все будем взаимно вежливы и не будем друг другу мешать, то хотя бы какое-то объяснение мы можем получить?
— Ну почему же нет, сэр, — сказал первый таможенник. — Груз стоимостью в двенадцать тысяч фунтов стерлингов был похищен прошлой ночью вблизи Айрширского побережья, сэр. Известно об этом стало вчера вечером. По имеющимся у нас данным его переправили на небольшое судно. Мы уверены, что оно ушло на север.
— Почему?
— К сожалению, это секрет, сэр. Это уже третий порт, который мы посетили, и тринадцатая яхта — четвертая в Торбее, которую мы осматриваем за истекшие пятнадцать часов. Чувствую, нам еще долго придется за ними гоняться. Тон у него был почти дружеский, словно он хотел сказать: «Не думайте, что мы в самом деле подозреваем вас. Мы просто делаем свое дело, вот и все».
— И вы, значит, обыскиваете, все яхты, которые пришли с юга? Или могли прийти... Иными словами, недавно прибывшие. Мы здесь с полудня. У грабителей должна быть очень быстроходная яхта, чтобы добраться сюда к этому времени — ведь они не могли с похищенными товарами рискнуть пройти через канал Кринан, им пришлось бы огибать мыс Кинтайр...
— Но у вас достаточно быстроходная яхта, сэр, — сказал сержант Мак-Дональд. Я все удивляюсь, какого дьявола повсюду, от Западных островов до восточных окраин Лондона, у всех полицейских сержантов одни и те же деревянные голоса, одинаковые деревянные физиономии и холодные глаза. Может быть, это как-то связано с формой. Я не обратил на его слова никакого внимания.
— Ну и что же мы... м-м-м... предположительно украли?
— Химические реактивы. Целый контейнер.
— Реактивы? — Я посмотрел на Ханслетта и усмехнулся, затем снова обернулся к представителю таможни. — Так значит, химические реактивы? У нас на борту есть реактивы. Но не на двенадцать тысяч фунтов, к сожалению. Короткая пауза. Потом Мак-Дональд спросил:
— Вы не могли бы пояснить, сэр?
— Нет ничего проще. — Я закурил сигарету, оттягивая момент торжества, и улыбнулся. — Эта яхта принадлежит правительству, сержант Мак-Дональд. Надеюсь, вы заметили флаг. Министерство сельского хозяйства и рыболовства. Мы — морские биологи. А в нашей кормовой каюте располагается плавучая лаборатория. Здесь, как видите, наша библиотека. — Две полки были забиты специальной литературой. — А если у вас остались еще какие-то сомнения, могу дать вам два телефонных номера — один в Глазго, другой в Лондоне, по которым вам подтвердят нашу благонадежность. Или позвоните начальнику шлюза в Кринан. Мы провели у него прошлую ночь.
— Да, сэр. — На сержанта я не произвел ни малейшего впечатления. — А куда вы отправлялись на резиновой лодке нынче вечером?
— Извините, сержант, не понял.
— Вас видели, когда вы покидали яхту в резиновой лодке около пяти часов вечера. — Холодок пробежал по моей спине, словно сороконожка в ледяных башмаках. — Вы направлялись к югу. Вас видел мистер Мак-Илрой, почтмейстер.
— Терпеть не могу подозревать в чем-то государственных служащих, но должно быть, этот парень был пьян. — Интересно, как его так получается, что после холодка на спине вас сразу бросает в жар. — Я никуда не ездил на резиновой лодке. У меня никогда не было резиновой лодки. Возьмите ваше увеличительное стекло, сержант, и если вы обнаружите здесь резиновую лодку, я подарю вам свою деревянную шлюпку, единственную на борту «Файркреста».
Деревянное выражение липа несколько смягчилось. Он уже не был так уверен.
— Итак, вы утверждаете, что не покидали борт яхты?
— Нет, покидал. Но только на нашей собственной шлюпке. Я огибал вон тот угол острова Гарв и собирал кое-какие образцы, характерные для здешних мест. Я могу продемонстрировать их вам в лаборатории. Мы ведь здесь, как вы понимаете, не на отдыхе.
— Без сомнения, без сомнения. — Теперь я был представителей рабочего класса, и сержант позволил себе чуть оттаять. — Видимо Мак-Илрой что-то напутал. По-моему, вы оба не похожи на людей, которые способны перерезать телефонную линию между островом и материком.
Сороконожка пробежала по спине вновь и перешла на галоп. Мы отрезаны от материка! Кое для кого это очень удобно. Я не стал тратить время на размышления о том, кто это сделал, — ясно, что произошло это не по божьей воле, уж это точно.
— Неужели я не ошибаюсь, сержант, — — медленно произнес я, — думая, что вы подозревали меня...
— У нас не было другого выхода, сэр. — Теперь он стал просто учтивых. Я был не только трудящимся, я был государственным служащим. Все, кто работает на правительство, вызывают уважение и являются гражданами, заслуживающими доверия.
— Так вы не обидитесь, если мы слегка осмотрим судно? -Темноволосый таможенник был еще более вежлив, чем сержант. — Линия оборвана и... ну, вы понимаете... — Тон его был настойчив, но он улыбался. — Вели вы похитители... Теперь-то я понимаю, что это маловероятно, но все же, если мы упустим этот груз, то завтра вылетим с работы. Поймите, это только формальность.
— Я бы не хотел, чтобы у вас были неприятности, мистер... — Томас. Благодарю вас. Пожалуйста, документы на судно.
Ах, благодарю вас... — Он передал документы напарнику. — Теперь посмотрим... Ага, рулевая рубка. Вы позволите мистеру Дюррану снять там фотокопии? Это займет не более пяти минут.
— Разумеется. Но не будет ли ему удобнее здесь?
— Сэр, нас тоже коснулся технический прогресс. У нас портативная камера со вспышкой. Можно работать в полной темноте. Пять минут — и все готово. А мы пока осмотрим вашу лабораторию, не возражаете?
— Формальность, — сказал он. Что ж, здесь он был в своем праве, во осмотр этот был самым неформальным из всех, каким мне доводилось подвергаться. Через пять минут после того, как мы оставили Дюррана в рулевой рубке, он присоединился к нам на корме, и они с Томасом обшарили «Файркрест» с клотика до киля, осматривая все так, будто искали алмаз Кохинор. По крайней мере сначала. Я должен был давать им пояснения по каждой детали механизмов и электрооборудования, находящегося в кормовой каюте. Они осмотрели каждый рундук и шкаф для лабораторной посуды. Перерыли кранцы и канаты в большом рундуке возле лаборатории, и я возблагодарил бога, что не осуществил первоначальное свое намерение — спрятать здесь лодку, мотор и акваланг. Они обследовали даже туалет, будто там я мог спрятать Кохннор.
Большую часть времени они провели в машинном отделении. Здесь они искали особенно тщательно. В машине все выглядело новым и сверкало чистотой. Два больших стосильных дизеля, дизель-генератор, генератор питания радиоустановки, насосы для горячей и холодной, воды, котел системы отопления, большие баки для топлива и воды, а также два ряда свинцовых аккумуляторных батарей.
— У вас неплохой резерв, мистер Петерсон, — сказал Томас. Он уже успел выучить мое имя, правда, оно отличалось от того, каким меня крестили. — Зачем такая мощность?
— Ее даже не хватает. Попробовали бы вы запустить вручную эти два дизеля. У нас в лаборатории восемь электромоторов один раз, на стоянке, когда все они работали, мы не смогли запустить двигатели. Слишком большая нагрузка. А кроме того, еще центральное отопление, радар, радиостанция, рулевая автоматика, лебедка, эхолот, навигационные огни...
— Ваша взяла, ваша взяла! — Он стал совсем добрым к тому времени. — Вообще-то суда не совсем по моей части... Пожалуй, пройдем на нос. Дальнейший осмотр занял смехотворно мало времени. Мы вернулись в салон, где Ханслетт демонстрировал полиции Торбея гостеприимство «Файркреста». Сержанта Мак-Дональда еще нельзя было назвать живым и общительным, но он казался куда более человечным, чем когда ступил на борт. Констебль Мак-Дональд отнюдь не выглядел успокоенным. Он стал еще угрюмее. Может быть, ему не нравилось, что его старикан общается с двумя потенциальными уголовниками.
— Прошу прощения, джентльмены, — сказал я, — что сурово вас встретил. Мне очень хотелось спать. Может, выпьете что-нибудь перед тем, как отправитесь?
— С удовольствием, — улыбнулся Томас. — Мы бы не хотели показаться невежливыми. Благодарим вас.
Через пять минут они отчалили. Томас даже не заглянул в рулевую рубку — ведь там уже побывал Дюррав. С нами было все ясно. Официальные слова прощания, и они отчалили. Их катер, обводы которого были плохо различимы в темноте, показался мне довольно мощным.
— Странно, — сказал я.
— Что странно?
— Да их катер. Как думаешь, на что он похож?
— Откуда я знаю? — проворчал Хавслетт. Он спал еще меньше, чем я. — Темнота, хоть глаз выколи.
— Вот именно. Слабый свет в рулевой рубке — мы даже не смогли различить, что это за катер, — и ничего больше. Нет освещения на палубе, нет габаритных огней и даже навигационных.
— Сержант Мак-Дональд провел в этом порту восемь лет. Тебе нужен фонарь, чтобы найти ночью дорогу в собственной спальне?
— У мена в спальне нет двадцати яхт и катеров, которые болтаются на якоре. Ветры и течения не мешают мне, когда я направляюсь в свою спальню. Во всем порту только три яхты зажгли стояночные огня. Нужно же ему хоть чем-нибудь посветить, чтобы видеть, куда его несет.
И у них было чем посветить. С той стороны откуда доносился шум двигателей, сквозь тьму пробился луч. Это был поисковый пятидюймовый прожектор. Он выхватил из тьмы маленькую яхту менее чем в ста ярдах по курсу, затем переместился вправо, осветил другую яхту и вновь устремился вперед.
— "Странно", говоришь, — пробормотал Ханслетт. — Самое подходящее слово в данных обстоятельствах. А что ты думаешь о якобы торбейской полиции?
— Ты разговаривал с сержантом дольше меня. Я в это время был на корме с Томасом и Дюрраном.
— Я бы предпочел думать по-другому, — как-то нелогично сказал Ханслетт. — Так было бы проще все объяснить. Но у меня не получается. Это самый натуральный коп старого покроя и, по-видимому, неплохой служака. Я таких встречал достаточно. Да и ты тоже.
— Да, пожалуй, он настоящий полицейский. И честный, — согласился я. — Это дело не по его части, и он был просто одурачен. Это наше с тобой дело, но нас тоже одурачили. Теперь ясно, что это так.
— Говори только за себя.
— Томас сделал одно неосторожное замечание. Необычное замечание. Ты не слышал — мы были в машинном отделении. — Я поежился, потянуло ночным холодком. — Я не придал этому значения — до тех пор, пока не понял, что они не хотят, чтобы мы опознали их катер. Он сказал: «Суда не совсем по моей части». Видимо, подумал, что задает слишком много вопросов, и хотел оправдаться. Суда не по его части... Таможенник, а суда не по его части... Да они только и делают, что обыскивают суда! Они проводят на них всю жизнь, суют нос во все подозрительные уголки и закоулки, они знают о кораблях больше, чем сами конструкторы. И еще деталь: ты заметил, как тщательно они были одеты? Будто у них кредит на Карна-би-стрит.
— Но таможенники обычно не ходят в засаленных халатах.
— Они не снимали эту одежду двадцать четыре часа. Они уже обыскали тринадцать лодок за это время! Сохранил бы ты острые как лезвия стрелки на брюках после такой работы? Или все же похоже, что они только что сняли их с вешалки?
— Что еще они говорили? Что делали? — Ханслетт говорил так спокойно, что я услышал, как стук мотора катера таможенников стих возле пирса. — Проявляли особый интерес к чему-нибудь?
— Они проявляли особый интерес ко всему. Погоди-ка... Томас заинтересовался батареями, тем, что у нас большой резерв источников тока.
— В Самом деле? А ты обратил внимание, с какой легкостью наши друзья-таможенники перемахнули на борт своего катера?
— Просто они проделывали это тысячу раз.
— У них у обоих не были заняты руки. Они ничего не несли. А они должны были кое-что нести.
— Фотоаппарат. Я старею.
— Фотоаппарат. Технический прогресс их коснулся, черт их побрал! Значит, если наш светловолосый друг не был занят фотографией, он занимался чем-то другим. Мы двинулись в рулевую рубку. Ханслетт выбрал гаечный ключ в ящике для инструментов, стал снимать лицевую панель нашей радиостанции. Это заняло у него шестьдесят секунд. Пять секунд он осматривал внутренности, потом еще столько же смотрел на меня, и стал завинчивать болты панели на место. Было совершенно ясно, что еще очень долго мы не сможем пользоваться этим радиопередатчиком. Я отвернулся к иллюминатору и стал вглядываться в темноту. Ветер все усиливался, темная поверхность моря начала чуть светлеть, белые буруны бежали с эюйд-веста. «Файркрест» натянул вздернутым носом якорную цепь и медленно двигался по дуге по действием приливного течения. Я страшно устал, но глаза все еще видели ясно. Ханслетт предложил мне сигарету. Мне не хотелось, но я взял. Кто знает, может это заставит меня лучше соображать. Я удержал его запястье, вгляделся в ладонь.
— Где это ты порезался?
— Я не порезался.
— Да, я знаю. Но у тебя на ладони кровь. Так значит, это Дюрран... Я не удивлюсь, если он брал уроки у профессора Хнггинса. Стандартный южный выговор на «Нантствилле» и северо-ирландский на «Файркресте». Интересно, сколько еще акцентов у него в запасе? А я-то еще подумал, что он начинает полнеть. Да его прямо распирали мышцы. Ты заметил, что он ни разу не снял перчаток, даже когда мы предложили выпить? Не хотел демонстрировать рану от моего ножа.
— Я лучший наблюдатель из тех, что тебе когда-нибудь попадались. Если меня трахнуть по башке клюшкой, то это я замечу, — зло проговорил он. — Но почему он снова не напал на тебя? Побоялся свидетелей?
— По двум соображениям. Он не мог ничего поделать, пока копы были здесь. Копы-то настоящие, как мы уже решили. Тогда им пришлось бы прикончить и полицейских. Только сумасшедший ни с того ни с сего будет убивать полицейского, а этим мальчикам в разумности не откажешь.
— Но зачем они связались с копами?
— Ореол респектабельности. Коп вне подозрений. Когда полисмен в "Персонаж пьесы Б. Шоу «Пигмалион». (Прим. переводчика) форме выставляет свою фуражку из-за планшира вашего судна, вы не трахнете его по голове свайкой. Вы пригласите его на борт. Всех остальных вы можете трахнуть, особенно, если совесть у вас не совсем чиста.
— Может быть. Это разумно. А второй пункт?
— У них был последний шанс, отчаянный шанс, связанный с Дюрраном. Его использовали как приманку, чтобы посмотреть, какая будет реакция, не опознаем ли мы его.
— Но почему именно Дюррана?
— Ах да, я тебе не рассказывал... Я ослепил его светом фонаря. Лица я не видел, так, белое пятно с прищуренными глазами. Я смотрел ниже, выбирая подходящую точку для удара. Но они этого не знают. И поэтому они решили проверить, опознаем ли мы его. А мы не опознали. Иначе мы бы подняли визг, стали бы кидать в него посудой и требовать у копов, чтобы, они его арестовали, — если мы против них, значит, заодно с полицией. А мы ничего. Ни малейшего намека на то, что узнали его. Что может быть лучше! Они не могут представить, что человек, который встретил бандита, только что убившего двух его друзей и чуть не убившего его самого, при встрече даже бровью не повел. Итак пороть горячку нет резона. Сто процентов из ста, что если мы не узнали Дюррана, то не узнаем никого другого на «Нантсвилле», и не станем трезвонить в Интерпол.
— Ты думаешь, мы вне подозрений.
— Я молил бы бога, если бы так. Но они вышли на нас.
— Но ты же сказал...
— Я не знаю, почему я в этом уверен, — сказал я раздраженно. — Но я чувствую. Они обшарили корму «Файркреста», как игрок на скачках, который выиграл в тройном заезде, но потерял купон. Затем посреди осмотра в машинном отделении раз! — и они больше ничем не интересуются. По крайней мере Томас. Он что-то нашел. Ты видел его после в салоне. В носовых каютах, на палубе. Он не мог бы проявить меньше внимания.
— Батареи?
— Нет. Он был удовлетворен моим объяснением. Этого я тоже не могу объяснить. Не знаю почему, но только в этом я уверен.
— Итак они вернутся, — Да они вернутся.
— Я пойду достану оружие.
— Не надо торопиться. Наши приятели уверены, что мы ни с кем не можем связаться. Корабль с континента приходит сюда только два раза в неделю. Он был сегодня и вернется через четыре дня. Телефонный кабель перерезан, и если я хоть на минуту поверю, что его скоро починят, то меня следует отправить в детский сад. Наш передатчик выведен из строя. Полагаю в Торбее нет почтовых голубей. Какие еще средства связи остаются? — Есть еще "Шангри-Ла” — ближайшее к нам судно, белоснежная яхта длиной в сто двадцать футов. Ее владелец наверняка не пошел просить милостыню после того, как отвалил за нее четверть миллиона фунтов стерлингов. — У нее на борту радиоаппаратуры на две тысячи соверенов. Кроме того, здесь есть еще две-три яхты достаточно большие, чтобы иметь передатчики. У остальных только приемники.
— А сколько исправных радиопередатчиков останется в Торбее к утру?
— Один.
— Один. Наши друзья посетят и другие яхты. Они должны это сделать. А мы не можем никого предупредить. И не можем убраться отсюда.
— Заинтересованные лица могут помешать этому. — Он взглянул на часы. — Самое подходящее время, чтобы разбудить дядюшку Артура.
— Больше откладывать нельзя. — О том, что будет после разговора с дядюшкой Артуром, я старался не думать.
Ханслетт потянулся, снял с вешалки теплый бушлат и остановился в дверях одеваясь.
— Думаю мне лучше погулять на палубе, пока вы разговариваете. На всякий случай. И еще, оружие лучше держать наготове. Томас сказал, что они уже обыскали три яхты в этом порту. Мак-Дональд не возразил, значит, так оно и есть. Может, в Торбее уже нет исправных передатчиков. Может, наши друзья уже высадили копов на берег и теперь возвращаются прямиком к нам.
— Может быть. Хотя остальные яхты меньше «Файркреста». Кроме нас, только у «Шангри-Ла» отдельная рулевая рубка. Все остальные держат передатчики в салоне. Сначала нужно трахнуть владельца по голове, а уж потом лезть к передатчику. При Мак-Дональде они на это не пойдут.
— Ты готов держать пари на свою будущую пенсию? Может быть, Мак-Дональд не всегда поднимается на борт.
— Я не доживу до пенсии. Но, пожалуй, тебе лучше взять пистолет. «Файркресту» было чуть больше трех лет.
Саутгемптонская верфь и фирма, производящая судовую радиоаппаратуру, объединились, чтобы воплотить хитроумный замысел дядюшки Артура. Хитрость состояла в том, что хотя у "Файркреста” — было два винта и два гребных вала, двигатель был один. Два корпуса двигателя, но двигатель только один. Достаточно вручную отвернуть четыре болта в крышке (остальные болты — бутафория) правого двигателя, чтобы снять головку блока вместе с топливными шлангами и форсунками. С помощью передатчика, который занимает восемьдесят процентов объема в корпусе двигателя, и семнаддатнфутовой телескопической антенны, спрятанной в алюминиевой носовой мачте, можно послать сигнал хоть на луну — Томас правильно заметил, что у нас достаточный резерв мощности. Но я не собирался подавать сигнал на луну, мне надо было связаться с лондонским офисом дядюшки Артура. Оставшиеся двадцать процентов объема были заполнены коллекцией предметов, способных заставить задуматься комиссара Скотланд-Ярда. Тут было несколько готовых к употреблению взрывных устройств из пластичной взрывчатки, механические и химические детонаторы, соединенные с миниатюрными часовыми механизмами с диапазоном действия от пяти секунд до нескольких минут и снабженные присосками; прекрасный набор воровских инструментов, связки отмычек, несколько хитроумных подслушивающих устройств, включая и то, которым можно выстрелить из специального пистолета; имелось несколько упаковок невинно выглядящих таблеток — утверждают, что если бросить их в стакан какого-нибудь доверчивого типа, тот потеряет сознание на несколько часов; вдобавок было здесь еще четыре пистолета и ящик боеприпасов. Чтобы использовать все это богатство в одной операции, пришлось бы потратить уйму времени. Два пистолета были системы «Люгер», еще два — немецкий «Лилипут» калибра 4,25— это самый миниатюрный автоматический пистолет из тех, что ныне производятся. У «Лилипута» то преимущество, что его можно спрятать на себе в любом месте, даже с внутренней стороны левого рукава при помощи натянутой резинки — если, конечно, вы не шьете костюмы на Карнаби-стрит. Ханслетт взял один из «Люгеров», дослал патрон в ствол и тут же вышел.. Нет, он не услышал чьих-либо шагов на палубе, он просто не хотел находиться поблизости, когда на связи будет дядюшка Артур. Я не мог его упрекнуть. Мне тоже хотелось бы быть подальше отсюда в таком случае.
Я подключил два изолированных кабеля, защелкнул мощные зажимы на полюсах батареи, нацепил наушники, включил передатчик и нажал кнопку вызова. Мне не нужно было крутить верньер настройки — передатчик имел фиксированную частоту для работы на УКВ, так что мы могли обходиться без квалифицированного радиста.
— Говорит станция СПФ-ИКС, — донесся голос. — Станция СПФ-ИКС.
— Доброе утро. Говорит Каролина. Могу я поговорить с шефом?
— Будьте добры подождать. — Это означало, что дядюшка Артур еще в постели. Он никогда не встает так рано. Прошло три минуты, и телефоны снова ожили.
— Доброе утро, Каролина. Говорит Аннабель.
— Доброе утро. Координаты 481— 281. — Вы никогда не найдете такие координаты в самом большом атласе и в дюжине приложений к нему. Но у дядюшки Артура была специальная карта. И у меня тоже.
— Я нашел вас, Каролина, — сказал он после паузы. — Продолжайте.
— Я выяснил, где находится потерянный корабль. В четырех или пяти милях отсюда к норд-осту. Ночью я был на борту корабля.
— Где вы были, Каролина?
— Я был у них на борту. Старая команда распущена. На борту новый экипаж. Сокращенный.
— Вы нашли Бетти и Дороти? — Хотя у обоих из нас микрофоны были снабжены устройствами, исключающими подслушивание, дядюшка Артур настаивал, чтобы мы разговаривали околичностями, используя кодовые имена для своих подчиненных и для него самого. Он предпочитал женские имена, инициалы которых совпадали с нашими. Дурацкая причуда, но мы обязаны были о ней помнить. Он был Аннабель, я Каролиной, Бейкер и Дельмонт -Бетти и Дороти, а Ханслетт — Харрнэт. Это звучало, как серия предупреждений о карибских ураганах.
— Я нашел их, — сказал я, глубоко вздохнув. — Они не вернутся домой, Аннабель.
— Они не вернутся домой, — автоматически повторил он. Он молчал так долго, что я решил, что он ушел из эфире. Затем он снова появился, голос его был далеким и отсутствующим. — Я вас предупреждал об этом, Каролина.
— Да, Аннабель, вы меня предупреждали.
— А судно?