— Я и не утверждал, что подозреваю его, Анаабель. У меня нет оснований подозревать его.
— Ах, вот так! — Трудно в двух словах выразить я сердечную радость, и облегчение, и чувство удовлетворения, но дядюшке Артуру то удалось без особого труда. — Тогда зачем вы идете? Слушая каш разговор со стороны, любой уловил бы в голосе дядюшки Артура ревнивые нотки, и он был бы прав. У дядюшки был только один пробел в воспитании — он был ужасный сноб.
— Мне нужно побывать у них на борту. Хочу посмотреть на их сломанный передатчик.
— Зачем?
— Я бы назвал это предчувствием, Аннабель. Больше ничего. Дядюшка Артур вновь надолго смолк, что было характерно для нашего разговора. Затем он сказал:
— Предчувствие? И только предчувствие? Утром вы говорили, что хотите что-то предпринять.
— Это само собой. Я бы хотел, чтобы вы связались с Главным Управлением страховых банков в Шотландии. Кроме того, надо поднять подшивки некоторых шотландских газет. Скажем. «Глазго Геральд» «Скотяш Дейди Экспресс» и особенно еженедельника Западного Хайленда «Обан Таймс».
— Ага! — На этот раз в его голосе звучало только удовлетворение. — Это уже похоже на дело, Каролина. Что именно вас интересует?
Я рассказал ему, что меня интересует, что опять потребовало большой возни с шифровальным блокнотом. Когда я закончил, он, сказал:
— Я дам своим людям задание проверять все это. Вы получите всю информацию, которая вас интересует, в полночь.
— Тогда она уже не будет меня интересовать, Аннабель. Полночь — это слишком поздно. В полночь мне это не нужно.
— Не просите у меня невозможного, Каролина. — Он пробормотал что-то себе под нос, я не разобрал. — Я нажму на все педали, Каролина. В девять часов. — В четыре, Аннабель.
— В четыре часа? — Когда он не хочет верить своим ушам, он всегда кажется смертельно уставшим. — В четыре пополудни? Вы там просто с ума сошли, — За десять минут вы можете заставить работать десять человек. За двадцать минут — двадцать. Есть ли такая дверь, которая перед вами не откроется? Объясните им там, что профессионалы не убивают просто так. Но они убивают, когда вынуждены это сделать. Убивают, чтобы выиграть время. Для них сейчас каждый час на вес золота. А если это так, то насколько же дорого время для нас? Или вы думаете, Аниабель, что мы имеем дело с дилетантами?
— Вызовите меня в четыре, — сказал он устало. — Посмотрим, что удастся для вас сделать. А чем вы сейчас займетесь, Каролина?
— Лягу спать, — сказал я. — Мне надо выспаться.
Мне казалось, что я лишь прилег вздремнуть на минуту, и вот уже набежало без десяти минут четыре. Я чувствовал себя еще хуже после этого короткого отдыха — хуже даже, чем после нашего нищенского ленча, состоящего на солонины и сушеного картофеля. Право, если в старике Скуросе теплится хоть искра живого человеческого участия, он просто обязан накормить нас приличным обедом.
Четыре часа пополудни осенью это уже скорее ночь, чем день. Солнце еще не село, но не потому, что ему надо было проделать слишком длинный путь, а потому, что не могло пробиться сквозь массы мрачных тяжелых облаков, катящихся куда-то на восток, к чернильному мраку за горизонтом. Косой дождь вспенивал залив, снижая и без того малую видимость до трех-четырех сотен ярдов. Поселок на расстоянии в полмили, угадывавшийся в тени покрытых сосняком холмов вроде бы не существовал вовсе. К северо-западу можно было различать огни судна, огибающего мыс, — должно быть, Скурос возвращался на катер из своего похода. На «Шангри-Ла» светились иллюминаторы камбуза — там кок готовил роскошный обед, который нас с Ханслеттом не пригласили. Я попытался не думать о еде, у меня это не получилось, поэтому я поспешил отвернуться и пошел следом за Ханслеттом в машинное отделение.
Ханслетт взял запасные наушники и пристроился рядом со мной, держа на коленке блокнот. Ханслетт соображал в стенографии не хуже, чем и во всем остальном. Я надеялся, что дядюшке Артуру будет что рассказать, поэтому присутствие Ханслетта может оказаться необходимым. Так оно и вышло.
— Мои поздравления, Каролина, — сказал дядюшка Артур без предисловий. — Вы и впрямь кое-что нащупали. — Это было сказано самым теплым тоном, на какой был способен дядюшка с его мерным монотонным голосом. Он говорил прямо-таки дружелюбно. Вполне возможно иллюзия возникала из-за помех при передаче, но все-таки было похоже, что дядюшка больше не стремится вывести меня из игры.
— Мы изучили книги страхового банка, — продолжил он. И стал перечислять номера книг, даты и размеры вкладов, и другие вещи, которые меня не интересовали, а потом сказал: -Последние взносы были сделаны 27 декабря. По десять фунтов в каждом случае. На сегодня итог составляет 78 фунтов, 14 шиллингов и 6 пенсов. На каждом счете, естественно. И оба счета не закрыты... Он выдержал паузу, чтобы дать мне возможность поздравить его, что я сделал, затем продолжил.
— Но это не все, Каролина. Слушайте. Ваш запрос о различных катастрофах, гибели или пропаже судов в районе западного побережья Инвернесшира или Эрджилла, или о каких-либо загадочных происшествиях с людьми: из этих мест. Мы нащупали жилу, мы поистине нащупали жилу, Каролина. Боже, почем мы никогда не думали об этом раньше! У вас есть карандаш под рукой?
— Он у Харриет.
— Тогда продолжим. Этот сезон выглядит самым урожайным на катастрофы за все годы мореплавания на западе Шотландии. Но первым было одно судно в прошлом году. «Пинчо» прекрасная морская моторная яхта длиной сорок пять футов, вышла из Киля в Обан в восемь утра 4 сентября. Должна была прибыть в тот же день. Но не пришла. Никаких следов найдено не было.
— Какая была погода в тот день в Анвабель?
— Я знал, что вы спросите об этом, Каролина. — Эта сочетание скромности и самодовольства иногда кажется очень утомительным. — Я справлялся у метеорологов. Ветер до одного балла, переменный. Море спокойное, небо облачное. Перейдем к этому году. 6 и 28 апреля. «Ивнинг Стар» и «Джинки Роз». Две рыбацкие шхуны с восточного побережья — одна из Вакхи, а другая из Фрэйбурга.
— Но обе базировались на западном побережье?
— Я бы предпочел, чтобы вы ее перебивали меня, — выразил недовольство дядюшка Артур. — Обе базировались в Обане. Первая из них, «Ивнинг Стар», была найдена на мели вблизи Ислэя. «Джинки Роз» исчезла без следа. Никто из членов экипажей не найден. Затем 17 мая. На этот раз хорошо известная гоночная яхта «Кап-Грис-Нец», английского производства, с английский экипажем, очень опытный капитан, и штурман, и весь экипаж — все они давно успешно участвовали в гонках. Покинула Лондондерри и отправилась на север Шотландии при прекрасной погоде. Пропала. Была обнаружена месяц спустя — вернее, то, что от нее осталось, — на берегу острова Скай.
— А экипаж?
— Нужно ли спрашивать? Не найден никто. Затем последний случай, несколько недель назад, 8 августа. Муж, жена, двое детей — подростков, дочь и сын. Переоборудованная спасательная шлюпка «Кингфишер». По отзывам муж довольно опытный мореход, много лет был матросом. Но он никогда не водил судно ночью, поэтому выбрал спокойный вечер, чтобы совершить ночной поход. Пропала. Лодка и экипаж.
— Откуда они отправились?
— Из Торбея.
Ради этого слова ему стоило потратить полдня. И мне то же. Я спросил:
— Вы все еще считаете, что «Наятсвилд» спрятан в Исландии или в каком-нибудь удаленном фиорде в северной Норвегии?
— Я никогда не думал ничего подобного. — Дядюшка вновь вернулся от дружелюбного тона к нормальному. А норма для него нечто среднее между холодным и ледяным. — А вы обратили внимание на совпадение дат?
— Да, Анвабель, я заметил совпадение.
«Ивнинг Стар» была найдена выброшенной на камни вблизи Ислэя через три дня после исчезновения сухогруза «Холмвуд» у южного побережья Ирландия. «Джинни Роз» пропала ровно через три дня после того, как загадочно исчезло торговое судно «Ангара» в проливе Святого Георга. Гоночная яхта «Кап-Грес-Нец», которую в итоге нашли на камнях острова Скай, исчезла в тот же день, когда судно «Хидли Пайонир» пропало где-то, как предполагали, у побережья Северной Ирландии. А бывшая спасательная шлюпка «Кингфишер» ушла и больше не появлялась как раз через два дня после того, как теплоход «Харрикейв Спрэй» вышел из Клайда, после чего его никто никогда больше не видел. Совпадения совпадениями, но не до такой же степени. А исчезновение всех четырех экипажей малых судов, погибших в таком ограниченном районе, забило последний гвоздь в гроб этой мысли о простом совпадения. Примерно так я и сказал дядюшке.
— Давайте не будем тратить время на обсуждение очевидных вещей. Каролина, — холодно сказал дядюшка. Не очень-то вежливо с его стороны, если учесть, что эта идея никогда бы не пришла ему в голову, не вложи я ее туда четыре часа назад. — Вопрос в том, как теперь быть. От Ислея до Ская довольно большое расстояние. Где все это искать?
— Какие у вас есть возможности обеспечить содействие радио и телевидения?
— Что вы еще задумали, Каролина? — спросил он после паузы самым угрожающим тоном.
— Я хочу. чтобы они вставили небольшое сообщение в сводку новостей.
— Так.., — Пауза на этот раз была длиннее. — Если удастся убедить их, что это не имеет отношения к политике и делается в национальных интересах, тогда шансы есть. Что нужно передать?
— Сообщение о том, что получен сигнал бедствия с яхты, потерпевшей крушение где-то к югу от Ская. Сигналы слабые, прогноз неблагоприятный. Точное местоположение не установлено.
Спасательная авиация начнет поиск с первыми лучами солнца. Это все.
— Это я могу организовать. Зачем вам то, Каролина?
— Хотел бы пошарить вокруг. Осмотреть окрестности, во так, чтобы это ни у кого не вызвало подозрений. На восточной оконечности острова Торбей есть маленькая пустынная песчаная коса, хорошо защищенная крутым берегом и соснами. Будьте добры выслать туда вертолет с большим радиусом действия завтра перед рассветом.
— Сейчас я, как фокусник, щелкну пальцами и — оп-ля! вертолет к рассвету будет на месте.
— Четырнадцать часов назад, Аниабель, вы собиралась щелкнуть пальцами с тем, чтобы вертолет прибыл к полудню. Теперь у вас только семь часов — половина того времени. Но на этот раз и вертолет нужен для более важного дела, чем взбучка, которую вы собирались задать мне в Лондоне.
— Свяжитесь со мной в полночь, Каролина. Бог с вами, надеюсь, вы знаете, что собираетесь делать.
— Да, сэр, — сказал я. Я не имел в виду, что знаю, что делать. Да, сэр, хотел сказать я ему, надеюсь, я знаю, что делать дальше.
Если ковер в салоне «Шангрн-Ла» стоил хоть одним пени меньше пяти тысяч фунтов, значит, старик Скурос приобрел его по случаю, через вторые руки. Двадцать на тридцать футов, бронзовые, коричневые и золотые, но в основном золотые узоры палуба была похожа на поле спелой пшеницы, эту иллюзию усиливал высоченный ворс, по которому не так-то просто было передвигаться. Это проклятую штуку надо было переходить вброд. Я в жизни не видывал ничего роскошнее, если не считать обивки, скрывавшей две трети площади переборок. На фоне обивки ковер выглядел довольно дешево. Персидская или афганская парча, чьи тяжелые, сверкающие складки переливались при малейшем движении «Шангри-Ла». Там, где не было обивки, переборки были обшиты шелковистой тропической древесиной, той самой, из которой был изготовлен великолепнейший бар на корме. Роскошнейшие канапе и табуреты возле бара, обитые темно-зеленой замшей с золотой окантовкой, — вот вам еще одно состояние. Да что говорить! Если бы продать окованные медью столы, которые были аккуратно расставлены на ковре, на эти деньги можно было бы прокормить в течение года семью из пяти человек в гриль-баре отеля «Савой». Слева смотрели две картины Сезанна, справа — две Ренуара.
Не стоило вешать здесь картины. Среди этой роскоши они не могли привлечь к себе внимания. Им было бы уютнее на камбузе.
И мне тоже. И Ханслетту тоже, наверняка. Дело даже не в том, что ваши спортивные пиджаки и шарфы на шее были в резком противоречии с обшей роскошью обстановки с черными галстуками я смокингами хозяина и его гостей. И не в том, что общий разговор, казалось, велся с единственное целью, поставить вас с Ханслеттом на место. Вся эта болтовня об акциях, акционерных компаниях, учетных ставках и концессиях, о миллионах и миллионах долларов, — все это, конечно, не могло не подавлять людей малоимущих, но не нужно было быть гением, чтобы понять, как мало эти ребята в черных галстуках старались произвести на нас впечатление. Для них все эти акции и компании были единственным смыслом их существования, потому разговор все время вертелся вокруг них.
Если бы отключить звук, как это можно сделать в кино, то все происходящее здесь со стороны выглядело бы вполне нормально. Все вокруг так удобно, продуманно. Глубокие кресла обещают приятный отдых. Огонь в камине пылает ярко, почти ослепительно. Скурос сияет улыбкой хлебосольного хозяина. Стаканы ни на мгновение не остаются пустыми — хозяин незаметно нажимает на кнопку звонка, возникает стюард весь в белом с головы до ног, бесшумно наполняет стаканы и столь же бесшумно исчезает. Все так изысканно, так роскошно, так приятно и спокойно. Пока выключен звук. Но стоит включить его, и вам тут же захотелось бы оказаться подальше отсюда.
Скурос наполнил свой стакан в четвертый раз за те сорок пять минут, что мы пробыли здесь, улыбнулся своей жене, сидевшей в кресле у огня, и провозгласил тост:
— За тебя, моя дорогая. За твое терпение, с которым ты следовала за нами повсюду. Это было самое скучное путешествие для тебя. Поздравляю с его окончанием. Я посмотрел на Шарлотту Скурос. Все посмотрели на Шарлотту Скурос. Неудивительно миллионы людей смотрели на Шарлотту Скурос, когда она была самой популярной актрисой в Европе. Даже в те времена, когда она уже не будет ни молодой, ни красивой, она все равно будет привлекать взгляды, поскольку она была великой актрисой, а не смазливой, но пустоголовой кинозвездой. Уже сейчас она выглядела старше своих лет, и фигура у нее начала полнеть, но на нее заглядывались бы и тогда, когда в она сидела в инвалидном кресле на колесах. Такой уж у нее был тип лица. Потрепанное лицо, лицо сильно поношенное, лицо, которому так часто приходилось изображать смех и слезы, раздумья и переживания, лицо с усталыми карими глазами, всепонимающими глазами, которым тысяча лет; лицо, в каждой морщинке и черточке которого было столько смысла и характера — да уж, черт побери, в нем не было недостатка!
— Вы очень добры, Энтони... — Грудной голос Шарлотты Скурос, ее медленная речь с едва заметным иностранным акцентом очень естественно сочетались с ее усталой, извиняющейся улыбкой и тенями под глазами. — Но я никогда не устаю. Правда. Вы знаете это.
— Даже в подобной компании? — Улыбка Скуроса была широкой как никогда. — На борту у Скуроса вблизи Западных островов вместо круиза по Леванту с вашими любимчиками голубых кровей? Возьмите хотя бы Дольмана. — Он указал на сидящего рядом с ним высокого тощего типа с редкими темными волосами, с залысинами тот выглядел так, словно забыл вовремя побриться. Джон Дольман был управляющим пароходной компании Скуроса. — Эй, Джон, как вы считаете — сможете вы заменить юного виконта Хорли? Того, у которого в голове опилки, зато в банке пятнадцать миллионов?
— Боюсь, что с трудом, сэр Энтони. — Дольман держался столь же корректно, как и сам Скурос, что особенно подчеркивало дикость всего происходящего. — С большим трудом. Я привык больше работать головой и у меня нет таких денег. Кроме того, я не мастер поддерживать светскую беседу.
— Да, молодой Хорли был душой общества, не так ли? Особенно, когда меня не было поблизости, — задумчиво добавил Скурос. — Он посмотрел на меня: — Вы знали его, мистер Петерсон? — Я слышал о нем. Я ведь не вращаюсь в этих кругах, сэр Энтони. — Я был сама учтивость.
— Хм. — Скурос насмешливо посмотрел на двух мужчин, сидящих подле меня. Один из них, весельчак с хорошей англо-саксонской фамилией Лаворски, большеглазый, громогласный, с неистощимым запасом весьма рискованных анекдотов, был, как мне сказали, бухгалтером и финансовым советником. Никогда не встречал человека менее похожего на бухгалтера и финансового советника может быть, именно это и помогало ему преуспевать. Другой средних лет, лысый, с лицом сфинкса, с лихо закрученными усами, которые так и просили для полноты картины шляпу-котелок, — был лорд Чернли, вынужденный, несмотря на свой титул, заниматься маклерством в Сити, чтобы сводить концы с концами. — А как вы оцениваете этих наших добрых друзей, Шарлотта? — Еще одна широкая улыбка, адресованная жене.
— Боюсь, что не понимаю вас. — Шарлотта Скурос смотрела на мужа без улыбки.
— Ну-ну, вы все, конечно, понимаете. Я говорю о той жалкой компании, которую я собрал здесь для столь молодой и привлекательной женщины, как вы. — Он посмотрел на Ханслетта. — Она ведь молодая и привлекательная женщина, не так ли, мистер Ханслетт?
— Миссис Скурос никогда не будет старым. Что касается привлекательности, то это излишне и обсуждать. Для десятков миллионов мужчин-европейцев — и для меня в том числе — миссис Скурос была самой привлекательной актрисой своего времени. Если бы у меня в руках была шпага и я имел бы на то полномочия, я тут же произвел бы Ханслетта в рыцари, Разумеется, после того, как проткнул ею Скуроса.
— Времена рыцарства еще не прошли, — улыбнулся Скурос. Я заметил, что, кроме нас, еще двое чувствовали себя неудобно в своих креслах: Генри Бискарт, банкир с голым черепом и козлиной бородкой, н высокий грубоватый шотландец — адвокат по имени Мак-Каллэм. Да и остальным было неловко, но Скурос продолжал: -Я только хотел сказать, дорогая, что Чернли и Лаворски — плохая замена той блестящей молодежи, что составляла вашу свиту. Этот нефтепромышленник из Штатов... Или Доменко — испанский граф, да еще и астроном-любитель. Тот, что обычно уводил вас на корму, чтобы показывать звезды над Эгейским морем. — Он снова посмотрел на Чернли и Лаворски. — Мне очень жаль, джентльмены, но я бы не советовал вам так поступать.
— Не помню, чтобы я позволил себе такое, — учтиво сказал Лаворски. — У Чернли и у меня есть своя принципы. Однако я что-то давно не видел юного Доменко... — Он хорошо понимал, кто платит ему жалованье, этот Лаворски, и научился высказываться к месту.
— И не увидите его в дальнейшем, — угрюмо сказал Скурос. — По крайней мере на моей яхте или у меня дома. И вообще вблизи моей собственности. Я предупредил его, что узнаю цвет его благородной кастильской крови, если он снова попадется мне на глаза. Я должен извиниться, что упомянул имя этого пустозвона в вашем разговоре... Мистер Ханслетт, мистер Петерсоа, ваши стаканы пусты.
— Благодарю вас, сэр Энтони. Мы получили истинное удовольствие... — Старый дурах Калверт был слишком искушен, чтобы не понимать, что последует дальше. — Вы бы предпочли вернуться. К вечеру стала портиться погода, и мы с Ханслеттом думаем перевести «Файркрест» под прикрытие острова Гарв. — Я выглянул в иллюминатор, подняв одну из парчовых занавесей. Чувствовалось, какая она тяжелая: она могла держаться под собственным весом, без фиксаторов. — Мы нарочно оставили включенными огни на палубе и в каюте. Чтобы заметить, если нас начнет сносить. За ночь нас протащило довольно далеко.
— Так скоро? Так скоро? — Он произнес это по-настоящему растерянно. — Но, конечно, если вы беспокоитесь. — Он нажал кнопку, но не ту, какой вызывал стюарда. Вошел человек невысокого роста, с крепко сбитой фигурой. На рукаве у него было два шеврона. Капитан Блэк — шкипер «Шангри-Ла». Он сопровождал Скуроса во время обхода судна, который дал нам возможность осмотреть и сломанный передатчик. Тут у нас не возникло никаких сомнений — их передатчик был и в самом деле выведан из строя. — А, капитан Блэк... не могли бы вы подготовить катер? Мистер Петерсон и мистер Ханслетт намерены вернуться на «Файркрест» как можно быстрее.
— Да, сэр. Но боюсь, получится небольшая задержка, сэр Энтони.
— Задержка? — Скурос мог выразить неодобрение голосом, не меняя выражения лица.
— Все те же неполадки, — извиняющимся тоном сказал капитан. — Эти проклятые карбюраторы! — проворчал Скурос. — Вы правы, капитан Блэк, вы правы. Последний катер с бензиновым двигателем, который я покупаю. Дайте знать, когда все будет готово. И присматривайте повнимательнее за «Файркрестом» мистер Петерсон боится, что может сорвать якорь, — Не беспокойтесь, сер. — Я не понял, сказал это Блэк мне или Скуросу. — С яхтой все будет в порядке.
Он вышел. Скурос некоторое время восхвалял дизельные двигатели и проклинал карбюраторные, потом заставил нас выпить еще виски, игнорируя мои протесты. Не то чтобы я испытывал неприязнь к виски вообще или к виски Скуроса в частности, но мне не казалось, что выпивка это подходящая подготовка к тому, что предстояло мне завтра! Незадолго до девяти Скурос нажал кнопку в поручне кресла, раздвинулись шторки, и мы увидели телевизор с 28-дюймовым экраном. Дядюшка Артур не подвел меня. Диктор дал довольно драматическую оценку последнему сообщению, полученному от учебного, судна «Морей Роз», которое потеряло управление и быстро наполняется водой. Судно должно находиться где-то к югу от острова Скай. Было объявлено о развертывании спасательных работ на море и с воздуха завтра на рассвете. Скурос выключил телевизор.
— В море развелось полным-полно идиотов, которых нельзя выпускать из канала. Что слышно о погоде? Кто-нибудь знает?
— Ветер с Гебридов силой восемь баллов, получено штормовое предупреждение на волне 1768 корабельного вещания, — сказала Шарлотта Скурос спокойно. — Юго-западный ветер, они сказали.
— С каких это пор вы стали слушать сводку погоды? недоверчиво спросил Скурос. — И вообще радио? Ах да, конечно, дорогая, я и забыл... Тебе нечем заняться, не так ли? Так значит, юго-западный, восемь баллов? А яхта должна была идти из Кайо-оф-Лоха-вгла прямо на юго-запад... Должно быть, они сумасшедшие. Ведь у них было радио — они послали сигнал бедствия. Надо быть просто лунатиком, чтобы так поступать. Слышали они предупреждение или не слышали, но раз они туда полезли, значит они лунатики. Туда им и дорога.
— Некоторые из этих лунатиков, может быть, сейчас умирают, тонут. Или уже утонули, — сказала Шарлотта Скурос. Тени под ее глазами стали еще глубже, только глаза еще и жили на лице. Секунд пять Скурос с напряженным лицом смотрел на нее; я почувствовал, что если сейчас щелкнуть пальцами, то этот звук прозвучит как выстрел — настолько тягостным было молчание. Затем он со смехом отвернулся и сказал мне:
— Слабая женщина, да, Петерсон? Жалостливая мать — вот только детей у нее нет. Скажите, Петерсон, вы женаты?
Я улыбнулся ему, раздумывая над тем, плеснуть ли ему в физиономию виски или ударить его чем-нибудь тяжелым, но отказался от своих намерений. Кроме всего прочего, меня не прельщала перспектива вплавь добираться до «Файркреста».
— Мне тридцать восемь, и до сих пор не представилось возможности, — весело сказал я. — Старая история, Энтони. Тем, что нравились мне, нравился я, И наоборот. Это было не совсем правдой. Вот только Вентлиг, выпивший, как показало вскрытие, не менее бутылки виски оборвал мое супружество на втором месяце и вдобавок оставил уродливый шрам на моей левой щеке. Именно после этого дядюшке Артуру удалось уговорить меня оставить работу по страхованию морских перевозок. После этого ни одна нормальная девушка не отважится выйти за меня замуж, если только узнает, чем я теперь занимаюсь. Но хуже всего то, что я не имею права сказать ей об этом до свадьбы. Ну, и шрамы, конечно, облегчают мне задачу.
— Вы, я вижу, не дурак, — улыбнулся Скурос. — Если мне будет позволено так заметить. — Богатство приучило старика Скуроса не слишком беспокоиться, позволено ему что-то или нет. Рот, застегнутый на молнию, растянулся в нечто, напоминающее, как стало ясно из дальнейшего, ностальгическую улыбку. — Я шучу, конечно. Не обязательно брак — это так уж плохо. Мужчина должен надеяться... Шарлотта!
— Да? — Карие глаза насторожились.
— Мне кое-что нужно. Не могли бы принести из моей каюты... — А стюард? Он не мог бы...
— Это очень личное, дорогая. А поскольку по словам мистера Ханслетта вы, слава богу, немного моложе меня... — Он улыбнулся Ханслетту, показывая, что не нуждается в его позволении. — Фотографию на моем туалетном столике.
— Что?!
Она внезапно выпрямилась в кресле, упираясь руками в подлокотники, точно собиралась вскочить. И тут что-то изменилось в Скуросе, его улыбающиеся глаза стали мрачными, холодными и темными, а взгляд внезапно изменил направление. Это длилось какое-то мгновение, его жена, заметив этот взгляд, резко поднялась, расправив рукава своего платья. Она проделала это быстро и спокойно — но недостаточно быстро. Примерно в течение двух секунд руки ее были обнажены, и я увидел багровые синяки, охватывающие их дюйма на четыре ниже локтей.
Непрерывным кольцом. Такие синяки образуются не от ударов и не от давления пальцев. Синяки такого типа бывают от веревок. Скурос снова улыбался, вызывая звонком стюарда. Шарлотта Скурос, не говоря ни слова, вышла из каюты. Не удивительно, если бы мне только померещилось то, что я увидел. Но кто, черт возьми, знал, что это не так. Не за то мне платили жалованье, чтобы мне что-то мерещилось.
— Ах, вот так! — Трудно в двух словах выразить я сердечную радость, и облегчение, и чувство удовлетворения, но дядюшке Артуру то удалось без особого труда. — Тогда зачем вы идете? Слушая каш разговор со стороны, любой уловил бы в голосе дядюшки Артура ревнивые нотки, и он был бы прав. У дядюшки был только один пробел в воспитании — он был ужасный сноб.
— Мне нужно побывать у них на борту. Хочу посмотреть на их сломанный передатчик.
— Зачем?
— Я бы назвал это предчувствием, Аннабель. Больше ничего. Дядюшка Артур вновь надолго смолк, что было характерно для нашего разговора. Затем он сказал:
— Предчувствие? И только предчувствие? Утром вы говорили, что хотите что-то предпринять.
— Это само собой. Я бы хотел, чтобы вы связались с Главным Управлением страховых банков в Шотландии. Кроме того, надо поднять подшивки некоторых шотландских газет. Скажем. «Глазго Геральд» «Скотяш Дейди Экспресс» и особенно еженедельника Западного Хайленда «Обан Таймс».
— Ага! — На этот раз в его голосе звучало только удовлетворение. — Это уже похоже на дело, Каролина. Что именно вас интересует?
Я рассказал ему, что меня интересует, что опять потребовало большой возни с шифровальным блокнотом. Когда я закончил, он, сказал:
— Я дам своим людям задание проверять все это. Вы получите всю информацию, которая вас интересует, в полночь.
— Тогда она уже не будет меня интересовать, Аннабель. Полночь — это слишком поздно. В полночь мне это не нужно.
— Не просите у меня невозможного, Каролина. — Он пробормотал что-то себе под нос, я не разобрал. — Я нажму на все педали, Каролина. В девять часов. — В четыре, Аннабель.
— В четыре часа? — Когда он не хочет верить своим ушам, он всегда кажется смертельно уставшим. — В четыре пополудни? Вы там просто с ума сошли, — За десять минут вы можете заставить работать десять человек. За двадцать минут — двадцать. Есть ли такая дверь, которая перед вами не откроется? Объясните им там, что профессионалы не убивают просто так. Но они убивают, когда вынуждены это сделать. Убивают, чтобы выиграть время. Для них сейчас каждый час на вес золота. А если это так, то насколько же дорого время для нас? Или вы думаете, Аниабель, что мы имеем дело с дилетантами?
— Вызовите меня в четыре, — сказал он устало. — Посмотрим, что удастся для вас сделать. А чем вы сейчас займетесь, Каролина?
— Лягу спать, — сказал я. — Мне надо выспаться.
Мне казалось, что я лишь прилег вздремнуть на минуту, и вот уже набежало без десяти минут четыре. Я чувствовал себя еще хуже после этого короткого отдыха — хуже даже, чем после нашего нищенского ленча, состоящего на солонины и сушеного картофеля. Право, если в старике Скуросе теплится хоть искра живого человеческого участия, он просто обязан накормить нас приличным обедом.
Четыре часа пополудни осенью это уже скорее ночь, чем день. Солнце еще не село, но не потому, что ему надо было проделать слишком длинный путь, а потому, что не могло пробиться сквозь массы мрачных тяжелых облаков, катящихся куда-то на восток, к чернильному мраку за горизонтом. Косой дождь вспенивал залив, снижая и без того малую видимость до трех-четырех сотен ярдов. Поселок на расстоянии в полмили, угадывавшийся в тени покрытых сосняком холмов вроде бы не существовал вовсе. К северо-западу можно было различать огни судна, огибающего мыс, — должно быть, Скурос возвращался на катер из своего похода. На «Шангри-Ла» светились иллюминаторы камбуза — там кок готовил роскошный обед, который нас с Ханслеттом не пригласили. Я попытался не думать о еде, у меня это не получилось, поэтому я поспешил отвернуться и пошел следом за Ханслеттом в машинное отделение.
Ханслетт взял запасные наушники и пристроился рядом со мной, держа на коленке блокнот. Ханслетт соображал в стенографии не хуже, чем и во всем остальном. Я надеялся, что дядюшке Артуру будет что рассказать, поэтому присутствие Ханслетта может оказаться необходимым. Так оно и вышло.
— Мои поздравления, Каролина, — сказал дядюшка Артур без предисловий. — Вы и впрямь кое-что нащупали. — Это было сказано самым теплым тоном, на какой был способен дядюшка с его мерным монотонным голосом. Он говорил прямо-таки дружелюбно. Вполне возможно иллюзия возникала из-за помех при передаче, но все-таки было похоже, что дядюшка больше не стремится вывести меня из игры.
— Мы изучили книги страхового банка, — продолжил он. И стал перечислять номера книг, даты и размеры вкладов, и другие вещи, которые меня не интересовали, а потом сказал: -Последние взносы были сделаны 27 декабря. По десять фунтов в каждом случае. На сегодня итог составляет 78 фунтов, 14 шиллингов и 6 пенсов. На каждом счете, естественно. И оба счета не закрыты... Он выдержал паузу, чтобы дать мне возможность поздравить его, что я сделал, затем продолжил.
— Но это не все, Каролина. Слушайте. Ваш запрос о различных катастрофах, гибели или пропаже судов в районе западного побережья Инвернесшира или Эрджилла, или о каких-либо загадочных происшествиях с людьми: из этих мест. Мы нащупали жилу, мы поистине нащупали жилу, Каролина. Боже, почем мы никогда не думали об этом раньше! У вас есть карандаш под рукой?
— Он у Харриет.
— Тогда продолжим. Этот сезон выглядит самым урожайным на катастрофы за все годы мореплавания на западе Шотландии. Но первым было одно судно в прошлом году. «Пинчо» прекрасная морская моторная яхта длиной сорок пять футов, вышла из Киля в Обан в восемь утра 4 сентября. Должна была прибыть в тот же день. Но не пришла. Никаких следов найдено не было.
— Какая была погода в тот день в Анвабель?
— Я знал, что вы спросите об этом, Каролина. — Эта сочетание скромности и самодовольства иногда кажется очень утомительным. — Я справлялся у метеорологов. Ветер до одного балла, переменный. Море спокойное, небо облачное. Перейдем к этому году. 6 и 28 апреля. «Ивнинг Стар» и «Джинки Роз». Две рыбацкие шхуны с восточного побережья — одна из Вакхи, а другая из Фрэйбурга.
— Но обе базировались на западном побережье?
— Я бы предпочел, чтобы вы ее перебивали меня, — выразил недовольство дядюшка Артур. — Обе базировались в Обане. Первая из них, «Ивнинг Стар», была найдена на мели вблизи Ислэя. «Джинки Роз» исчезла без следа. Никто из членов экипажей не найден. Затем 17 мая. На этот раз хорошо известная гоночная яхта «Кап-Грис-Нец», английского производства, с английский экипажем, очень опытный капитан, и штурман, и весь экипаж — все они давно успешно участвовали в гонках. Покинула Лондондерри и отправилась на север Шотландии при прекрасной погоде. Пропала. Была обнаружена месяц спустя — вернее, то, что от нее осталось, — на берегу острова Скай.
— А экипаж?
— Нужно ли спрашивать? Не найден никто. Затем последний случай, несколько недель назад, 8 августа. Муж, жена, двое детей — подростков, дочь и сын. Переоборудованная спасательная шлюпка «Кингфишер». По отзывам муж довольно опытный мореход, много лет был матросом. Но он никогда не водил судно ночью, поэтому выбрал спокойный вечер, чтобы совершить ночной поход. Пропала. Лодка и экипаж.
— Откуда они отправились?
— Из Торбея.
Ради этого слова ему стоило потратить полдня. И мне то же. Я спросил:
— Вы все еще считаете, что «Наятсвилд» спрятан в Исландии или в каком-нибудь удаленном фиорде в северной Норвегии?
— Я никогда не думал ничего подобного. — Дядюшка вновь вернулся от дружелюбного тона к нормальному. А норма для него нечто среднее между холодным и ледяным. — А вы обратили внимание на совпадение дат?
— Да, Анвабель, я заметил совпадение.
«Ивнинг Стар» была найдена выброшенной на камни вблизи Ислэя через три дня после исчезновения сухогруза «Холмвуд» у южного побережья Ирландия. «Джинни Роз» пропала ровно через три дня после того, как загадочно исчезло торговое судно «Ангара» в проливе Святого Георга. Гоночная яхта «Кап-Грес-Нец», которую в итоге нашли на камнях острова Скай, исчезла в тот же день, когда судно «Хидли Пайонир» пропало где-то, как предполагали, у побережья Северной Ирландии. А бывшая спасательная шлюпка «Кингфишер» ушла и больше не появлялась как раз через два дня после того, как теплоход «Харрикейв Спрэй» вышел из Клайда, после чего его никто никогда больше не видел. Совпадения совпадениями, но не до такой же степени. А исчезновение всех четырех экипажей малых судов, погибших в таком ограниченном районе, забило последний гвоздь в гроб этой мысли о простом совпадения. Примерно так я и сказал дядюшке.
— Давайте не будем тратить время на обсуждение очевидных вещей. Каролина, — холодно сказал дядюшка. Не очень-то вежливо с его стороны, если учесть, что эта идея никогда бы не пришла ему в голову, не вложи я ее туда четыре часа назад. — Вопрос в том, как теперь быть. От Ислея до Ская довольно большое расстояние. Где все это искать?
— Какие у вас есть возможности обеспечить содействие радио и телевидения?
— Что вы еще задумали, Каролина? — спросил он после паузы самым угрожающим тоном.
— Я хочу. чтобы они вставили небольшое сообщение в сводку новостей.
— Так.., — Пауза на этот раз была длиннее. — Если удастся убедить их, что это не имеет отношения к политике и делается в национальных интересах, тогда шансы есть. Что нужно передать?
— Сообщение о том, что получен сигнал бедствия с яхты, потерпевшей крушение где-то к югу от Ская. Сигналы слабые, прогноз неблагоприятный. Точное местоположение не установлено.
Спасательная авиация начнет поиск с первыми лучами солнца. Это все.
— Это я могу организовать. Зачем вам то, Каролина?
— Хотел бы пошарить вокруг. Осмотреть окрестности, во так, чтобы это ни у кого не вызвало подозрений. На восточной оконечности острова Торбей есть маленькая пустынная песчаная коса, хорошо защищенная крутым берегом и соснами. Будьте добры выслать туда вертолет с большим радиусом действия завтра перед рассветом.
— Сейчас я, как фокусник, щелкну пальцами и — оп-ля! вертолет к рассвету будет на месте.
— Четырнадцать часов назад, Аниабель, вы собиралась щелкнуть пальцами с тем, чтобы вертолет прибыл к полудню. Теперь у вас только семь часов — половина того времени. Но на этот раз и вертолет нужен для более важного дела, чем взбучка, которую вы собирались задать мне в Лондоне.
— Свяжитесь со мной в полночь, Каролина. Бог с вами, надеюсь, вы знаете, что собираетесь делать.
— Да, сэр, — сказал я. Я не имел в виду, что знаю, что делать. Да, сэр, хотел сказать я ему, надеюсь, я знаю, что делать дальше.
Если ковер в салоне «Шангрн-Ла» стоил хоть одним пени меньше пяти тысяч фунтов, значит, старик Скурос приобрел его по случаю, через вторые руки. Двадцать на тридцать футов, бронзовые, коричневые и золотые, но в основном золотые узоры палуба была похожа на поле спелой пшеницы, эту иллюзию усиливал высоченный ворс, по которому не так-то просто было передвигаться. Это проклятую штуку надо было переходить вброд. Я в жизни не видывал ничего роскошнее, если не считать обивки, скрывавшей две трети площади переборок. На фоне обивки ковер выглядел довольно дешево. Персидская или афганская парча, чьи тяжелые, сверкающие складки переливались при малейшем движении «Шангри-Ла». Там, где не было обивки, переборки были обшиты шелковистой тропической древесиной, той самой, из которой был изготовлен великолепнейший бар на корме. Роскошнейшие канапе и табуреты возле бара, обитые темно-зеленой замшей с золотой окантовкой, — вот вам еще одно состояние. Да что говорить! Если бы продать окованные медью столы, которые были аккуратно расставлены на ковре, на эти деньги можно было бы прокормить в течение года семью из пяти человек в гриль-баре отеля «Савой». Слева смотрели две картины Сезанна, справа — две Ренуара.
Не стоило вешать здесь картины. Среди этой роскоши они не могли привлечь к себе внимания. Им было бы уютнее на камбузе.
И мне тоже. И Ханслетту тоже, наверняка. Дело даже не в том, что ваши спортивные пиджаки и шарфы на шее были в резком противоречии с обшей роскошью обстановки с черными галстуками я смокингами хозяина и его гостей. И не в том, что общий разговор, казалось, велся с единственное целью, поставить вас с Ханслеттом на место. Вся эта болтовня об акциях, акционерных компаниях, учетных ставках и концессиях, о миллионах и миллионах долларов, — все это, конечно, не могло не подавлять людей малоимущих, но не нужно было быть гением, чтобы понять, как мало эти ребята в черных галстуках старались произвести на нас впечатление. Для них все эти акции и компании были единственным смыслом их существования, потому разговор все время вертелся вокруг них.
Если бы отключить звук, как это можно сделать в кино, то все происходящее здесь со стороны выглядело бы вполне нормально. Все вокруг так удобно, продуманно. Глубокие кресла обещают приятный отдых. Огонь в камине пылает ярко, почти ослепительно. Скурос сияет улыбкой хлебосольного хозяина. Стаканы ни на мгновение не остаются пустыми — хозяин незаметно нажимает на кнопку звонка, возникает стюард весь в белом с головы до ног, бесшумно наполняет стаканы и столь же бесшумно исчезает. Все так изысканно, так роскошно, так приятно и спокойно. Пока выключен звук. Но стоит включить его, и вам тут же захотелось бы оказаться подальше отсюда.
Скурос наполнил свой стакан в четвертый раз за те сорок пять минут, что мы пробыли здесь, улыбнулся своей жене, сидевшей в кресле у огня, и провозгласил тост:
— За тебя, моя дорогая. За твое терпение, с которым ты следовала за нами повсюду. Это было самое скучное путешествие для тебя. Поздравляю с его окончанием. Я посмотрел на Шарлотту Скурос. Все посмотрели на Шарлотту Скурос. Неудивительно миллионы людей смотрели на Шарлотту Скурос, когда она была самой популярной актрисой в Европе. Даже в те времена, когда она уже не будет ни молодой, ни красивой, она все равно будет привлекать взгляды, поскольку она была великой актрисой, а не смазливой, но пустоголовой кинозвездой. Уже сейчас она выглядела старше своих лет, и фигура у нее начала полнеть, но на нее заглядывались бы и тогда, когда в она сидела в инвалидном кресле на колесах. Такой уж у нее был тип лица. Потрепанное лицо, лицо сильно поношенное, лицо, которому так часто приходилось изображать смех и слезы, раздумья и переживания, лицо с усталыми карими глазами, всепонимающими глазами, которым тысяча лет; лицо, в каждой морщинке и черточке которого было столько смысла и характера — да уж, черт побери, в нем не было недостатка!
— Вы очень добры, Энтони... — Грудной голос Шарлотты Скурос, ее медленная речь с едва заметным иностранным акцентом очень естественно сочетались с ее усталой, извиняющейся улыбкой и тенями под глазами. — Но я никогда не устаю. Правда. Вы знаете это.
— Даже в подобной компании? — Улыбка Скуроса была широкой как никогда. — На борту у Скуроса вблизи Западных островов вместо круиза по Леванту с вашими любимчиками голубых кровей? Возьмите хотя бы Дольмана. — Он указал на сидящего рядом с ним высокого тощего типа с редкими темными волосами, с залысинами тот выглядел так, словно забыл вовремя побриться. Джон Дольман был управляющим пароходной компании Скуроса. — Эй, Джон, как вы считаете — сможете вы заменить юного виконта Хорли? Того, у которого в голове опилки, зато в банке пятнадцать миллионов?
— Боюсь, что с трудом, сэр Энтони. — Дольман держался столь же корректно, как и сам Скурос, что особенно подчеркивало дикость всего происходящего. — С большим трудом. Я привык больше работать головой и у меня нет таких денег. Кроме того, я не мастер поддерживать светскую беседу.
— Да, молодой Хорли был душой общества, не так ли? Особенно, когда меня не было поблизости, — задумчиво добавил Скурос. — Он посмотрел на меня: — Вы знали его, мистер Петерсон? — Я слышал о нем. Я ведь не вращаюсь в этих кругах, сэр Энтони. — Я был сама учтивость.
— Хм. — Скурос насмешливо посмотрел на двух мужчин, сидящих подле меня. Один из них, весельчак с хорошей англо-саксонской фамилией Лаворски, большеглазый, громогласный, с неистощимым запасом весьма рискованных анекдотов, был, как мне сказали, бухгалтером и финансовым советником. Никогда не встречал человека менее похожего на бухгалтера и финансового советника может быть, именно это и помогало ему преуспевать. Другой средних лет, лысый, с лицом сфинкса, с лихо закрученными усами, которые так и просили для полноты картины шляпу-котелок, — был лорд Чернли, вынужденный, несмотря на свой титул, заниматься маклерством в Сити, чтобы сводить концы с концами. — А как вы оцениваете этих наших добрых друзей, Шарлотта? — Еще одна широкая улыбка, адресованная жене.
— Боюсь, что не понимаю вас. — Шарлотта Скурос смотрела на мужа без улыбки.
— Ну-ну, вы все, конечно, понимаете. Я говорю о той жалкой компании, которую я собрал здесь для столь молодой и привлекательной женщины, как вы. — Он посмотрел на Ханслетта. — Она ведь молодая и привлекательная женщина, не так ли, мистер Ханслетт?
— Миссис Скурос никогда не будет старым. Что касается привлекательности, то это излишне и обсуждать. Для десятков миллионов мужчин-европейцев — и для меня в том числе — миссис Скурос была самой привлекательной актрисой своего времени. Если бы у меня в руках была шпага и я имел бы на то полномочия, я тут же произвел бы Ханслетта в рыцари, Разумеется, после того, как проткнул ею Скуроса.
— Времена рыцарства еще не прошли, — улыбнулся Скурос. Я заметил, что, кроме нас, еще двое чувствовали себя неудобно в своих креслах: Генри Бискарт, банкир с голым черепом и козлиной бородкой, н высокий грубоватый шотландец — адвокат по имени Мак-Каллэм. Да и остальным было неловко, но Скурос продолжал: -Я только хотел сказать, дорогая, что Чернли и Лаворски — плохая замена той блестящей молодежи, что составляла вашу свиту. Этот нефтепромышленник из Штатов... Или Доменко — испанский граф, да еще и астроном-любитель. Тот, что обычно уводил вас на корму, чтобы показывать звезды над Эгейским морем. — Он снова посмотрел на Чернли и Лаворски. — Мне очень жаль, джентльмены, но я бы не советовал вам так поступать.
— Не помню, чтобы я позволил себе такое, — учтиво сказал Лаворски. — У Чернли и у меня есть своя принципы. Однако я что-то давно не видел юного Доменко... — Он хорошо понимал, кто платит ему жалованье, этот Лаворски, и научился высказываться к месту.
— И не увидите его в дальнейшем, — угрюмо сказал Скурос. — По крайней мере на моей яхте или у меня дома. И вообще вблизи моей собственности. Я предупредил его, что узнаю цвет его благородной кастильской крови, если он снова попадется мне на глаза. Я должен извиниться, что упомянул имя этого пустозвона в вашем разговоре... Мистер Ханслетт, мистер Петерсоа, ваши стаканы пусты.
— Благодарю вас, сэр Энтони. Мы получили истинное удовольствие... — Старый дурах Калверт был слишком искушен, чтобы не понимать, что последует дальше. — Вы бы предпочли вернуться. К вечеру стала портиться погода, и мы с Ханслеттом думаем перевести «Файркрест» под прикрытие острова Гарв. — Я выглянул в иллюминатор, подняв одну из парчовых занавесей. Чувствовалось, какая она тяжелая: она могла держаться под собственным весом, без фиксаторов. — Мы нарочно оставили включенными огни на палубе и в каюте. Чтобы заметить, если нас начнет сносить. За ночь нас протащило довольно далеко.
— Так скоро? Так скоро? — Он произнес это по-настоящему растерянно. — Но, конечно, если вы беспокоитесь. — Он нажал кнопку, но не ту, какой вызывал стюарда. Вошел человек невысокого роста, с крепко сбитой фигурой. На рукаве у него было два шеврона. Капитан Блэк — шкипер «Шангри-Ла». Он сопровождал Скуроса во время обхода судна, который дал нам возможность осмотреть и сломанный передатчик. Тут у нас не возникло никаких сомнений — их передатчик был и в самом деле выведан из строя. — А, капитан Блэк... не могли бы вы подготовить катер? Мистер Петерсон и мистер Ханслетт намерены вернуться на «Файркрест» как можно быстрее.
— Да, сэр. Но боюсь, получится небольшая задержка, сэр Энтони.
— Задержка? — Скурос мог выразить неодобрение голосом, не меняя выражения лица.
— Все те же неполадки, — извиняющимся тоном сказал капитан. — Эти проклятые карбюраторы! — проворчал Скурос. — Вы правы, капитан Блэк, вы правы. Последний катер с бензиновым двигателем, который я покупаю. Дайте знать, когда все будет готово. И присматривайте повнимательнее за «Файркрестом» мистер Петерсон боится, что может сорвать якорь, — Не беспокойтесь, сер. — Я не понял, сказал это Блэк мне или Скуросу. — С яхтой все будет в порядке.
Он вышел. Скурос некоторое время восхвалял дизельные двигатели и проклинал карбюраторные, потом заставил нас выпить еще виски, игнорируя мои протесты. Не то чтобы я испытывал неприязнь к виски вообще или к виски Скуроса в частности, но мне не казалось, что выпивка это подходящая подготовка к тому, что предстояло мне завтра! Незадолго до девяти Скурос нажал кнопку в поручне кресла, раздвинулись шторки, и мы увидели телевизор с 28-дюймовым экраном. Дядюшка Артур не подвел меня. Диктор дал довольно драматическую оценку последнему сообщению, полученному от учебного, судна «Морей Роз», которое потеряло управление и быстро наполняется водой. Судно должно находиться где-то к югу от острова Скай. Было объявлено о развертывании спасательных работ на море и с воздуха завтра на рассвете. Скурос выключил телевизор.
— В море развелось полным-полно идиотов, которых нельзя выпускать из канала. Что слышно о погоде? Кто-нибудь знает?
— Ветер с Гебридов силой восемь баллов, получено штормовое предупреждение на волне 1768 корабельного вещания, — сказала Шарлотта Скурос спокойно. — Юго-западный ветер, они сказали.
— С каких это пор вы стали слушать сводку погоды? недоверчиво спросил Скурос. — И вообще радио? Ах да, конечно, дорогая, я и забыл... Тебе нечем заняться, не так ли? Так значит, юго-западный, восемь баллов? А яхта должна была идти из Кайо-оф-Лоха-вгла прямо на юго-запад... Должно быть, они сумасшедшие. Ведь у них было радио — они послали сигнал бедствия. Надо быть просто лунатиком, чтобы так поступать. Слышали они предупреждение или не слышали, но раз они туда полезли, значит они лунатики. Туда им и дорога.
— Некоторые из этих лунатиков, может быть, сейчас умирают, тонут. Или уже утонули, — сказала Шарлотта Скурос. Тени под ее глазами стали еще глубже, только глаза еще и жили на лице. Секунд пять Скурос с напряженным лицом смотрел на нее; я почувствовал, что если сейчас щелкнуть пальцами, то этот звук прозвучит как выстрел — настолько тягостным было молчание. Затем он со смехом отвернулся и сказал мне:
— Слабая женщина, да, Петерсон? Жалостливая мать — вот только детей у нее нет. Скажите, Петерсон, вы женаты?
Я улыбнулся ему, раздумывая над тем, плеснуть ли ему в физиономию виски или ударить его чем-нибудь тяжелым, но отказался от своих намерений. Кроме всего прочего, меня не прельщала перспектива вплавь добираться до «Файркреста».
— Мне тридцать восемь, и до сих пор не представилось возможности, — весело сказал я. — Старая история, Энтони. Тем, что нравились мне, нравился я, И наоборот. Это было не совсем правдой. Вот только Вентлиг, выпивший, как показало вскрытие, не менее бутылки виски оборвал мое супружество на втором месяце и вдобавок оставил уродливый шрам на моей левой щеке. Именно после этого дядюшке Артуру удалось уговорить меня оставить работу по страхованию морских перевозок. После этого ни одна нормальная девушка не отважится выйти за меня замуж, если только узнает, чем я теперь занимаюсь. Но хуже всего то, что я не имею права сказать ей об этом до свадьбы. Ну, и шрамы, конечно, облегчают мне задачу.
— Вы, я вижу, не дурак, — улыбнулся Скурос. — Если мне будет позволено так заметить. — Богатство приучило старика Скуроса не слишком беспокоиться, позволено ему что-то или нет. Рот, застегнутый на молнию, растянулся в нечто, напоминающее, как стало ясно из дальнейшего, ностальгическую улыбку. — Я шучу, конечно. Не обязательно брак — это так уж плохо. Мужчина должен надеяться... Шарлотта!
— Да? — Карие глаза насторожились.
— Мне кое-что нужно. Не могли бы принести из моей каюты... — А стюард? Он не мог бы...
— Это очень личное, дорогая. А поскольку по словам мистера Ханслетта вы, слава богу, немного моложе меня... — Он улыбнулся Ханслетту, показывая, что не нуждается в его позволении. — Фотографию на моем туалетном столике.
— Что?!
Она внезапно выпрямилась в кресле, упираясь руками в подлокотники, точно собиралась вскочить. И тут что-то изменилось в Скуросе, его улыбающиеся глаза стали мрачными, холодными и темными, а взгляд внезапно изменил направление. Это длилось какое-то мгновение, его жена, заметив этот взгляд, резко поднялась, расправив рукава своего платья. Она проделала это быстро и спокойно — но недостаточно быстро. Примерно в течение двух секунд руки ее были обнажены, и я увидел багровые синяки, охватывающие их дюйма на четыре ниже локтей.
Непрерывным кольцом. Такие синяки образуются не от ударов и не от давления пальцев. Синяки такого типа бывают от веревок. Скурос снова улыбался, вызывая звонком стюарда. Шарлотта Скурос, не говоря ни слова, вышла из каюты. Не удивительно, если бы мне только померещилось то, что я увидел. Но кто, черт возьми, знал, что это не так. Не за то мне платили жалованье, чтобы мне что-то мерещилось.