— Похоже на то самое? — спросил Вильямс.
— Похоже на то.
— Но это было не то. При первом же взгляде на худого человека в очках с толстыми линзами и с клочковатой бородой, который быстро шагнул вперед, как только я высадился, стало ясно, что это совсем не то. Второй взгляд — на семь или восемь парней, бородатых, закутанных в шарфы и нелепо одетых, которые не работали, как я сперва подумал, а боролись с ветром, срывающим палатки, — этот взгляд был уже лишним. Эта лодка явно не была захвачена. Теперь я разглядел, что это спасательная морская шлюпка, корма ее была полузатоплена, она имела крен на правый борт.
— Приветствуем вас! — закричал тип с клочковатой бородой. — Здравствуйте, здравствуйте. Бог знает, как мы рады видеть вас.
Я посмотрел на него, пожал протянутую руку я сказал мягко: — Вы, должно быть, потерпели крушение я находитесь в безвыходном положении. Но вы не на дальних островах. Вы вблизи от материка. Так что ваше спасение в ваших руках.
— О, мы прекрасно знаем, где находимся. — Ом махнул рукой. — Мы пришли сюда три дня назад, но видимо, наша шлюпка получила пробоину в шторм прошлой ночью. И к несчастью, в очень неудачном месте.
— Получила пробоину здесь, на этой стоянке?
— Да, конечно.
— Вам и впрямь не повезло. Оксфорд или Кембридж?
— Конечно, Оксфорд! — Он, казалось, был шокирован моим невежеством. — Комплексная геологическая и биологическая морская экспедиция.
— Да, здесь нет недостатка в камнях н морской воде, — согласился я. — А насколько серьезно повреждение?
— Течь сквозь пробоину в обшивке. Боюсь, что для нас это достаточно серьезно.
— С припасами все нормально?
— Да конечно.
— Передатчика нет?
— Только приемник.
— Пилот вертолета передаст по радио, что требуется корабельный плотник и механик. Их пришлют, как только шторм стихнет. До свиданья.
Челюсть у него отвисла на пару дюймов. — Вы улетаете? Вот так сразу?
— Мы спасатели. Был получен сигнал бедствия прошлой ночью. — Ах, это... Мы слышали.
— Думали, что это они. Рады, что с вами все нормально. Нам еще предстоит облететь большой район.
Мы продолжили свой путь на восток в направлении залива Лох-Гуров. На полпути я сказал:
— Хватит, пожалуй. Давай посмотрим на те четыре острова, что торчат в устье залива. Начнем с самого восточного. Как он называется... ага, Эйлен-Оран. Затем направимся назад к устью Лох-Гурона.
— Вы хотели пройти до конца залива.
— Я передумал.
— Ну что ж, кто платит, тот и заказывает музыку, — сказал он спокойно. Невозмутимый характер был у этого лейтенанта Вильямса. — Вперед, на север, в Эйлен-Оран?
Над Эйлен-Ораном мы были через три минуты. В сравнении с этим островом Даб-Сгейр был милым цветущим уголком. Пол квадратной мили монолитного камня и нигде ни травинки. Но там был дом. Дом, из каминной трубы которого шел дым. А позади дома — эллинг, но в нем не было лодки. Дым говорил об обитателях, по крайней мере — об одном, и чтобы поддерживать свою жизнь, у него должна быть лодка. Лодка для рыбной ловли, чтобы прокормиться; лодка для поездок на материк; лодка для экстренных случаев — им нет числа в этом мире с тех пор, как Роберт Фултон изобрел свой пароход. Вильямс высадил меня в двадцати ярдах от эллинга.
Я обошел угол эллинга м внезапно остановился. Я всегда так внезапно останавливаюсь, когда мне саданут в солнечное сплетение кузнечным молотом. Лишь спустя несколько минут я смог вдохнуть достаточно глубоко, чтобы ко мне вернулись силы. Передо мной был седой гигант чуть старше шестидесяти. Он не брился несколько недель и по крайней мере месяц не менял рубашку. В руках у него был не кузнечный молот, а ружье — не ваши игрушечные пистолеты, а доброе старое ружье двенадцатого калибра, которое со столь близкого расстояния — дюймов шесть, не больше — действует почище «Миротворца», то есть может снести голову с плеч. Оно было направлено прямо мне в правый глаз. Выглядело это так, словно заглядываешь в туннель подземки. Когда гигант заговорил, мне стало ясно, что он не читал ни одной из тех книг, что воспевают неиссякаемое гостеприимство островитян.
— Кто вы такой, черт побери? — прорычал он.
— Меня зовут Джонсон. Уберите ружье. Я...
— И какого черта вам здесь надо?
— А как насчет поговорки: «Гость в дом — счастье в дом?» сказал я. — Мы слышали ее всюду в этих краях. Сотни тысяч приветствий...
— Эй мистер, я не спрашиваю два раза!
— Морские спасатели. Пропала лодка...
— Я не видел никакой лодки. Убирайтесь к черту с моего острова, — Он опустил ружье, теперь стволы были направлены мне в живот — видимо, он полагал, что это лучше подействует, или ему будет меньше грязной работы, когда придется меня закапывать. — Сейчас же! Я кивнул на ружье:
— За это вы можете угодить в тюрьму.
— Может быть, да, а может, к нет. Но в чем я уверен, так это в том, что я не потерплю проходимцев на своем острове и что Дональд Мак-Ичерв сумеет защитить свою собственность.
— У вас это здорово получается, Дональд, — сказал я одобрительно. Ружье дрогнуло, и я быстро добавил:
— Я ухожу. И не бойтесь сказать: «Рад буду видеть вас снова у себя в гостях», — поскольку я все равно больше не появлюсь. Когда мы поднялись а воздух, Вильямс сказал:
— Возможно мне показалось... У него что там — ружье?
— Да уж, не поднятая в приветствии рука, как сказано в путеводителях по этим местам.
— Кто он? Чем занимается?
— Это тайный агент Шотландского туристического агентства, который стажируется перед работой за рубежом. Он не похож на тех, кого я ищу, это точно. Он не полоумный — он такой же нормальный, как мы. Просто испуган и доведен до отчаяния.
— Вы даже не заглянули в эллинг. Вы же хотели найти лодку. Может быть, его кто-то держал под прицелом?
— Эта мысль и заставила меня так быстро отступить. Я ведь мог его обезоружить.
— И остались бы без головы.
— Ружья это по моей части. Его ружье стояло на предохранителе.
— Ясно. — По лицу Вильямса было видно, насколько неясное у него представление о происходящем, он не был таким умелым притворщиком, как я. — Что теперь?
— Остров номер два к западу отсюда. — Я бросил взгляд на карту. — Крейгмор.
— Мы зря потеряем время, если двинемся туда. — Он говорил очень уверенно. — Я бывал там. Забирал тяжелораненого.
— Как раненого?
— Он пропорол себе бедро до кости разделочным ножом. Занес инфекцию.
— Разделочным ножом? Для китов? Ни разу не слышал...
— Для акул. Гигантские акулы встречаются здесь так же часто, как макрель. Их ловят ради печени — из одного приличного экземпляра можно накачать тонну жира. — Он указал на карте маленькую точку на северном берегу. — Селение Крейгмор. Говорят, было покинуто еще до первой мировой войны. В проклятых местах строили себе дома наши предки!
Да, предки иногда строили дома в проклятых местах. Если мне предложат строить дом здесь или на Северном полюсе, трудно будет сделать правильный выбор. Четыре серых домика, скучившихся у береговой черты, несколько жалких рифов, которые служили естественным волноломом, не внушающий доверия проход между рифами и две рыбацкие шхуны, болтающиеся на якорях. Ближайший к берегу дом не имел стены со стороны моря. Между этим домом и морем, на полоске земли шириной в двадцать или тридцать футов, я увидел трех акул — тут было трудно ошибиться. Горстка рыбаков высыпала из открытой части дома, они смотрели на нас.
— Один из способов существования... Сможете меня здесь высадить?
— А как вы думаете, Калверт?
— Думаю, не сможете. — Кроме как на крышу одного из домиков посадить вертолет было некуда, это уж точно. — А того раненого поднимали по лестнице?
— Да. Но я не собираюсь спускать вас туда на лестнице, не думайте. Только не при такой погоде. И помочь вам некому. Вы ведь не такой отчаянный?
— Не всем быть отчаянным... Вы бы поручились за них?
— Я бы поручился. Это хорошие люди. Я встречался с их старшим, Тимом Хатчинсоном, несколько раз. Любой рыбак с западного побережья мог бы за них поручиться.
— Этого вполне достаточно. Следующий остров Баллара.
Мы облетели остров Баллара один раз. Одного раза вполне хватило. Даже чайки не строили гнезда на этом острове.
Мы были над проливом между островом Баллара я Даб-Сгейром. Вид на Бойл-нан-Уам испугал бы даже хладнокровную рыбу. Меня он пугал безусловно: пять минут плавания в лодке или с аквалангом и конец. Прилив сменялся отливом, ветер достиг предельной силы, и в результате получилась самая впечатляющая, колдовская пляска, какую я когда-либо видел. Волн не было совсем, только бурлящая и крутящаяся, кипящая вода, цепь водоворотов, быстрин. Не годилось это место для катания на лодочке с тетушкой Глэдис. Как это ни странно, совсем близко от восточного и южного берегов Даб-Сгейра можно было бы покататься на лодочке с тетушкой Глэдие. Наряду со всеми этими течениями и быстринами у островов часто встречается не очень понятное явление, когда часть поверхности у одного или другого берега остается тихой и спокойной, словно в запруде у мельницы, причем границы между покоем и неистовством вод четко очерчены. Так было и здесь. Почти на милю между южной и восточной оконечностями Даб-Сгейра тянулась полоса шириной в две-три сотни ярдов, где вода была черной и спокойной. Это было сверхъестественно.
— Уверен, что вы хотите приземлиться здесь, — сказал Вильямс.
— Это сложно?
— Легко. Вертолеты часто садятся на Даб-Сгейр. Не наши, другие. Наверняка вас ждет такой же прием, как на Эйлен-Оран. Здесь множество островов принадлежат частным владельцам, и никто из них не любит незваных гостей. А владелец Даб-Сгейра их просто ненавидит.
— Это всемирно известное хайлендское гостеприимство иногда приводит в замешательство. Дом шотландца — его крепость, да?
— А здесь и есть крепость. Родовой замок клана Долвини, так, кажется.
— Долвини — это город, а не клан.
— Ну, значит что-то другое, столь же труднопроизносимое. — Можно подумать, что сам он родом не из какого-нибудь Росллэйнерчрурогога или Понтраидфендгэйда. — Он глава клана. Лорд Кирксайд. Большая шишка, ко сейчас вроде как в опале. Редко выезжает, разве что на Хайлеидские игры или прокатится на юг раз в месяц, чтобы дать разнос архиепископу Кентерберийскому в палате лордов. — Я думаю, он сам толком не знает, на чьей он стороне. Я слышал о нем. О палате общин он столь же невысокого мнения и время от времени произносил длинные речи по этому поводу.
— Да, он был такой. Но не теперь. Он потерял старшего сына и своего будущего зятя. Недавно, в авиационной катастрофе. Говорят, это разбило сердце старика. Местные сильно переживают за него.
Мы облетели Даб-Сгейр с юга, и внезапно появился замок. Несмотря на зубчатые бастионы, круглые башни и амбразуры, его нельзя было сравнивать с замками Виндзора или Балморала. Это был карманный замок. Он стоял прямо на вершине скалы высотой в сто пятьдесят футов, так что если неосторожно высунуться из окна спальни, то падение будет остановлено только утесами, вздымавшимися над морем далеко внизу. Будет не за что зацепиться по дороге.
Ниже замка и чуть правее него тянулась каменная терраса, явно искусственного происхождения, к ней примыкала бухта, огороженная валунами и осколками скал, что наверняка потребовало уйму времени и труда; из таких же валунов были сооружены подковообразные волноломы на входе в бухту. Вход был не шире семи ярдов. В конце бухты, прямо под скалой, был эллинг длиной не больше двадцати футов, в котором стояла совсем новая шлюпка и больше ничего.
Вильямс повел машину вверх, пока мы не зависли над замком в двухстах футах. Он был построен в виде квадрата, в котором не было стороны, обращенной внутрь острова. Со стороны моря стена была усилена двумя башнями с бойницами, на одной установлен флагшток с вымпелом, на другой — высокая телевизионная антенна. Флагшток — это всегда красиво. К моему удивлению, остров не был таким пустынным, как это казалось с моря. Невдалеке от замка начиналась и тянулась вдаль, постепенно расширяясь, полоса шириной в двести ярдов, казалось, покрытая дерном — не таким ярко-зеленым, как обычно, но все же достаточно зеленым, чтобы стадо коз могло найти себе пропитание.
Вильямс хотел опуститься на траву, но ветер был слишком сильным, чтобы он мог зависнуть на открытом месте; в конце концов мы приземлились к востоку от замка, не слишком близко от кромки утеса. Я вышел, на всякий случай не теряя коз из виду, и зашел за стену замка, обращенную к острову, где почти буквально столкнулся с девушкой. Ее светлые волосы были пострижены по последней моде: длинные пряди с обеих сторон смыкаются под подбородком, а челка закрывает лоб до бровей. Прическа, которая открывает лицо при любом ветре не более чем на десять процентов. Ниже волос я увидел матросскую шерстяную фуфайку в бело-синюю поперечную полоску и потертые синие джинсы, влезала в которые она наверняка при помощи портативной одевальной машинки. Ее загорелые ноги были босы. Приятно видеть, что цивилизующее влияние телевидения достигло столь удаленных уголков королевства.
— Добрый день, мисс... э-э...
— Поломка двигателя? — холодно спросила она.
— Нет, но...
— Сломалось что-нибудь другое? Нет? Раз так — это частная собственность. Прошу вас покинуть остров. И немедленно. Протянутая рука, теплая улыбка — и я немедленно занес бы ее в список подозреваемых. Но здесь, как и повсюду в этих местах, принято встречать посетителей не рукопожатием, а кулаком. Разве что ружья у нее не было, да фигурка была получше, но в остальном много общего с мистером Мак-Ичерном. Я наклонился, чтобы заглянуть за завесу раздуваемых ветром белокурых волос. Девушка выглядела так, словно ей пришлось провести ночь и большую часть утра в подвалах замка. Бледное лицо, бледные губы, темные круги под серыми, или скорее серо-голубыми глазами.
— Мне нужен лорд Кирксайд. — У меня не было никаких оснований полагать, что она дочь лорда Кирсайда. Может быть, это служанка, которой недоступны аристократические манеры ее хозяев. — Я лорд Кирксайд. — Я обернулся, чтобы посмотреть на обладателя низкого голоса, подошедшего сзади. Ястребиный нос, кустистые седые брови в усы, серый твидовый костюм, серая охотничья шляпа, в руке палка из боярышника. — Что случилось, Сью?
— Мое имя Джонсон, — сказал я. — Морская спасательная служба. Пропало судно «Морей Роз», при неясных обстоятельствах, где-то южнее Ская. Если оно было на плаву, его могло пригнать сюда. Мы пытаемся...
— А Сью хотела столкнуть вас со скалы, не дав даже рта раскрыть? — Он неясно улыбнулся дочери. — Узнаю свою Сью. Она не терпят газетчиков. — Одни любят, другие нет... Но почему она решила, что я из газеты?
— А вы в двадцать один год могли отличить газетчика от человека? Я — нет. Это теперь я могу даже за милю. То же самое и с вертолетами спасательной службы. Вы тоже должны были догадаться, юная леди... Сожалею, мастер Джонсон, что не можем вам помочь. Мои люди и я провели вчера ночью несколько часов, патрулируя рифы, но так ничего и не увидели. Ни фонарей, ни факелов... Ничего подобного, к сожалению.
— Благодарю вас, сэр. Надеюсь, мы сможем когда-нибудь воспользоваться вашей помощью, — С того места, где я стоял, на юге была видна мягко раскачивающаяся мачта шлюпки Оксфордской экспедиции в бухте Малая Подкова. Сама шлюпка и палатки прятались за каменистой грядой. Я спросил у лорда Кирксайда: -Но почему газетчики, сэр? Даб-Сгейр не так доступен, как Вестминстер.
— Конечно, мистер Джонсон. — Он улыбнулся, но глаза были серьезны. — Вы могли слышать об этом — ну, о нашей семейной трагедии. Мой старший, Джонатан, и Джон Роллинсон — жених Сью. Я знал, что произошло. И столько месяцев спустя его дочь ходит с такими синяками под глазами... Должно быть, она сильно любила жениха. Могу поверить в это.
— Я не газетчик, сэр. Совать нос в чужие дела не в моих привычках — это просто вся моя жизнь, смысл моего существования. Но вряд ли стоило здесь об этом говорить.
— Авиационная катастрофа. У Джонатана был собственный «Вич-крафт». — Он указал на зеленую полосу, убегающую к северным утесам. — Он поднялся отсюда в то утро. Они — репортеры — всегда хотят иметь репортаж с места событий. Они прилетали на вертолетах и приплывали на лодках — там, на западе, есть посадочная площадка. — Опять невеселая улыбка. — Но у них не было хороших рекомендаций... Не откажетесь выпить? Вы и ваш пилот? Лорд Кирксайд, похоже, был сделан из другого теста, чем его дочка и Дональд Мак-Ичерв; но с другой стороны, архиепископ Кентерберийский испытал на себе, что характер у Кирксайда был покруче, чем у дочери или мистера Мак-Ичерна...
— Благодарю вас, сэр. Я очень ценю вашу доброту. Но у нас мало времени, день уже на исходе.
— Конечно, конечно. Просто безрассудно с моей стороны. Но и вы не должны питать больших надежд, что успеете что-нибудь найти за это время.
— Откровенно говоря, нет. Но вы же знаете, как это бывает, сэр.
— Мы будем молить бога, чтобы дал вам хоть один шанс на миллион. Удачи вам, мистер Джонсон. Он пожал мне руку и повернулся, чтобы уйти. Сью заколебалась, потом протянула руку и улыбнулась.
— У нас мало топлива и мало времени, — сказал Вильямс. — Еще час-другой и мы окажемся в темноте. Куда теперь, мистер Калгерт?
— На север. Прямо вдоль этой полосы травы — кажется, с нее когда-то взлетали на легком самолете. Потом через ту гряду. А дальше командуйте сами.
Он сделал так, как я сказал, затем мы еще минут десять летели на север, и когда скрылись с глаз всех наблюдателей на этих островах, описали большой полукруг и отправились домой. Солнце садилось, и под нами была уже скорее ночь, чем день, когда мы снизились над песчаной косой в восточной части острова Торбей. С трудом можно было различать темные пятна деревьев, слабый серебристый блеск песка и белые пятна на воде — там, где она пенилась у рифов, окаймляющих косу. Посадка вызывала у меня опасения, но Вильямс казался столь же спокойным, как мамаша на детском конкурсе, которая сунула жюри пятифунтовую бумажку. Ну, если он не беспокоился, то и мне не стоило — я ничего не понимаю в вертолетах, но достаточно разбираюсь в людях, чтобы признать, что рядом со мной сидит превосходный пилот. Все, о чем я должен был беспокоиться, это как я буду пробираться назад через этот адский лес. Хорошо хоть, что теперь мне не надо будет бежать.
Вильямс поднял руку, чтобы включить посадочные огни, но свет вспыхнул за секунду до того, как его пальцы коснулись выключателя. Свет вспыхнул на земле. Яркий луч, слепящий луч, луч поискового прожектора диаметром по меньшей мере в пять дюймов, установленного где-то между линией прибоя и опушкой леса. Луч шел в сторону, затем уперся в нос вертолета, отчего внутри стало светло как днем. Я отвернулся, Вильямс поднял руку, чтобы защитить глаза, но тут же обмяк, убитый на месте, на его белой куртке появилось красное пятно — грудь была пробита в самой середине. Я бросился вперед и вниз, пытаясь найти хоть какое-то укрытие под прозрачным колпаком кабины. Вертолет был неуправляем, он наклонился вперед и медленно вращался вокруг своей оси. Я пытался вырвать руль из рук мертвеца, но тут траектория пуль изменилась. Безумная какофония звуков, железный скрежет пуль, бьющих по двигателю, визг рикошетов. Двигатель остановился внезапно, будто кто-то выключил зажигание. Вертолет больше не хотел оставаться в воздухе, и я ничего не мог поделать. Я напрягся в ожидании удара о воду, но удар оказался намного резче и разрушительнее, чем я предполагал. Мы упали не в воду, а на окружающие отмель рифы.
Я был зажат между полом я приборной доской, дверь была надо мной и я не мог ее достать. После удара я почти потерял сознание и был слишком беспомощен, чтобы добраться до двери. Ледяная вода устремилась сквозь пробитый обтекатель и дыры в днище фюзеляжа. Воцарилась могильная тишина, журчание воды лишь подчеркивало ее. Потом опять застрочил пулемет. Пули пробили фюзеляж как раз позади меня и вышли через обтекатель. Дважды я чувствовал, как резко рвануло у плеча рукав куртки, и постарался с головой спрятаться в ледяную воду. Потом, когда в косу накапалась вода, вертолет наклонился вперед, замер на мгновение, соскользнул с рифа и камнем пошел на дно.
Глава 5
— Похоже на то.
— Но это было не то. При первом же взгляде на худого человека в очках с толстыми линзами и с клочковатой бородой, который быстро шагнул вперед, как только я высадился, стало ясно, что это совсем не то. Второй взгляд — на семь или восемь парней, бородатых, закутанных в шарфы и нелепо одетых, которые не работали, как я сперва подумал, а боролись с ветром, срывающим палатки, — этот взгляд был уже лишним. Эта лодка явно не была захвачена. Теперь я разглядел, что это спасательная морская шлюпка, корма ее была полузатоплена, она имела крен на правый борт.
— Приветствуем вас! — закричал тип с клочковатой бородой. — Здравствуйте, здравствуйте. Бог знает, как мы рады видеть вас.
Я посмотрел на него, пожал протянутую руку я сказал мягко: — Вы, должно быть, потерпели крушение я находитесь в безвыходном положении. Но вы не на дальних островах. Вы вблизи от материка. Так что ваше спасение в ваших руках.
— О, мы прекрасно знаем, где находимся. — Ом махнул рукой. — Мы пришли сюда три дня назад, но видимо, наша шлюпка получила пробоину в шторм прошлой ночью. И к несчастью, в очень неудачном месте.
— Получила пробоину здесь, на этой стоянке?
— Да, конечно.
— Вам и впрямь не повезло. Оксфорд или Кембридж?
— Конечно, Оксфорд! — Он, казалось, был шокирован моим невежеством. — Комплексная геологическая и биологическая морская экспедиция.
— Да, здесь нет недостатка в камнях н морской воде, — согласился я. — А насколько серьезно повреждение?
— Течь сквозь пробоину в обшивке. Боюсь, что для нас это достаточно серьезно.
— С припасами все нормально?
— Да конечно.
— Передатчика нет?
— Только приемник.
— Пилот вертолета передаст по радио, что требуется корабельный плотник и механик. Их пришлют, как только шторм стихнет. До свиданья.
Челюсть у него отвисла на пару дюймов. — Вы улетаете? Вот так сразу?
— Мы спасатели. Был получен сигнал бедствия прошлой ночью. — Ах, это... Мы слышали.
— Думали, что это они. Рады, что с вами все нормально. Нам еще предстоит облететь большой район.
Мы продолжили свой путь на восток в направлении залива Лох-Гуров. На полпути я сказал:
— Хватит, пожалуй. Давай посмотрим на те четыре острова, что торчат в устье залива. Начнем с самого восточного. Как он называется... ага, Эйлен-Оран. Затем направимся назад к устью Лох-Гурона.
— Вы хотели пройти до конца залива.
— Я передумал.
— Ну что ж, кто платит, тот и заказывает музыку, — сказал он спокойно. Невозмутимый характер был у этого лейтенанта Вильямса. — Вперед, на север, в Эйлен-Оран?
Над Эйлен-Ораном мы были через три минуты. В сравнении с этим островом Даб-Сгейр был милым цветущим уголком. Пол квадратной мили монолитного камня и нигде ни травинки. Но там был дом. Дом, из каминной трубы которого шел дым. А позади дома — эллинг, но в нем не было лодки. Дым говорил об обитателях, по крайней мере — об одном, и чтобы поддерживать свою жизнь, у него должна быть лодка. Лодка для рыбной ловли, чтобы прокормиться; лодка для поездок на материк; лодка для экстренных случаев — им нет числа в этом мире с тех пор, как Роберт Фултон изобрел свой пароход. Вильямс высадил меня в двадцати ярдах от эллинга.
Я обошел угол эллинга м внезапно остановился. Я всегда так внезапно останавливаюсь, когда мне саданут в солнечное сплетение кузнечным молотом. Лишь спустя несколько минут я смог вдохнуть достаточно глубоко, чтобы ко мне вернулись силы. Передо мной был седой гигант чуть старше шестидесяти. Он не брился несколько недель и по крайней мере месяц не менял рубашку. В руках у него был не кузнечный молот, а ружье — не ваши игрушечные пистолеты, а доброе старое ружье двенадцатого калибра, которое со столь близкого расстояния — дюймов шесть, не больше — действует почище «Миротворца», то есть может снести голову с плеч. Оно было направлено прямо мне в правый глаз. Выглядело это так, словно заглядываешь в туннель подземки. Когда гигант заговорил, мне стало ясно, что он не читал ни одной из тех книг, что воспевают неиссякаемое гостеприимство островитян.
— Кто вы такой, черт побери? — прорычал он.
— Меня зовут Джонсон. Уберите ружье. Я...
— И какого черта вам здесь надо?
— А как насчет поговорки: «Гость в дом — счастье в дом?» сказал я. — Мы слышали ее всюду в этих краях. Сотни тысяч приветствий...
— Эй мистер, я не спрашиваю два раза!
— Морские спасатели. Пропала лодка...
— Я не видел никакой лодки. Убирайтесь к черту с моего острова, — Он опустил ружье, теперь стволы были направлены мне в живот — видимо, он полагал, что это лучше подействует, или ему будет меньше грязной работы, когда придется меня закапывать. — Сейчас же! Я кивнул на ружье:
— За это вы можете угодить в тюрьму.
— Может быть, да, а может, к нет. Но в чем я уверен, так это в том, что я не потерплю проходимцев на своем острове и что Дональд Мак-Ичерв сумеет защитить свою собственность.
— У вас это здорово получается, Дональд, — сказал я одобрительно. Ружье дрогнуло, и я быстро добавил:
— Я ухожу. И не бойтесь сказать: «Рад буду видеть вас снова у себя в гостях», — поскольку я все равно больше не появлюсь. Когда мы поднялись а воздух, Вильямс сказал:
— Возможно мне показалось... У него что там — ружье?
— Да уж, не поднятая в приветствии рука, как сказано в путеводителях по этим местам.
— Кто он? Чем занимается?
— Это тайный агент Шотландского туристического агентства, который стажируется перед работой за рубежом. Он не похож на тех, кого я ищу, это точно. Он не полоумный — он такой же нормальный, как мы. Просто испуган и доведен до отчаяния.
— Вы даже не заглянули в эллинг. Вы же хотели найти лодку. Может быть, его кто-то держал под прицелом?
— Эта мысль и заставила меня так быстро отступить. Я ведь мог его обезоружить.
— И остались бы без головы.
— Ружья это по моей части. Его ружье стояло на предохранителе.
— Ясно. — По лицу Вильямса было видно, насколько неясное у него представление о происходящем, он не был таким умелым притворщиком, как я. — Что теперь?
— Остров номер два к западу отсюда. — Я бросил взгляд на карту. — Крейгмор.
— Мы зря потеряем время, если двинемся туда. — Он говорил очень уверенно. — Я бывал там. Забирал тяжелораненого.
— Как раненого?
— Он пропорол себе бедро до кости разделочным ножом. Занес инфекцию.
— Разделочным ножом? Для китов? Ни разу не слышал...
— Для акул. Гигантские акулы встречаются здесь так же часто, как макрель. Их ловят ради печени — из одного приличного экземпляра можно накачать тонну жира. — Он указал на карте маленькую точку на северном берегу. — Селение Крейгмор. Говорят, было покинуто еще до первой мировой войны. В проклятых местах строили себе дома наши предки!
Да, предки иногда строили дома в проклятых местах. Если мне предложат строить дом здесь или на Северном полюсе, трудно будет сделать правильный выбор. Четыре серых домика, скучившихся у береговой черты, несколько жалких рифов, которые служили естественным волноломом, не внушающий доверия проход между рифами и две рыбацкие шхуны, болтающиеся на якорях. Ближайший к берегу дом не имел стены со стороны моря. Между этим домом и морем, на полоске земли шириной в двадцать или тридцать футов, я увидел трех акул — тут было трудно ошибиться. Горстка рыбаков высыпала из открытой части дома, они смотрели на нас.
— Один из способов существования... Сможете меня здесь высадить?
— А как вы думаете, Калверт?
— Думаю, не сможете. — Кроме как на крышу одного из домиков посадить вертолет было некуда, это уж точно. — А того раненого поднимали по лестнице?
— Да. Но я не собираюсь спускать вас туда на лестнице, не думайте. Только не при такой погоде. И помочь вам некому. Вы ведь не такой отчаянный?
— Не всем быть отчаянным... Вы бы поручились за них?
— Я бы поручился. Это хорошие люди. Я встречался с их старшим, Тимом Хатчинсоном, несколько раз. Любой рыбак с западного побережья мог бы за них поручиться.
— Этого вполне достаточно. Следующий остров Баллара.
Мы облетели остров Баллара один раз. Одного раза вполне хватило. Даже чайки не строили гнезда на этом острове.
Мы были над проливом между островом Баллара я Даб-Сгейром. Вид на Бойл-нан-Уам испугал бы даже хладнокровную рыбу. Меня он пугал безусловно: пять минут плавания в лодке или с аквалангом и конец. Прилив сменялся отливом, ветер достиг предельной силы, и в результате получилась самая впечатляющая, колдовская пляска, какую я когда-либо видел. Волн не было совсем, только бурлящая и крутящаяся, кипящая вода, цепь водоворотов, быстрин. Не годилось это место для катания на лодочке с тетушкой Глэдис. Как это ни странно, совсем близко от восточного и южного берегов Даб-Сгейра можно было бы покататься на лодочке с тетушкой Глэдие. Наряду со всеми этими течениями и быстринами у островов часто встречается не очень понятное явление, когда часть поверхности у одного или другого берега остается тихой и спокойной, словно в запруде у мельницы, причем границы между покоем и неистовством вод четко очерчены. Так было и здесь. Почти на милю между южной и восточной оконечностями Даб-Сгейра тянулась полоса шириной в две-три сотни ярдов, где вода была черной и спокойной. Это было сверхъестественно.
— Уверен, что вы хотите приземлиться здесь, — сказал Вильямс.
— Это сложно?
— Легко. Вертолеты часто садятся на Даб-Сгейр. Не наши, другие. Наверняка вас ждет такой же прием, как на Эйлен-Оран. Здесь множество островов принадлежат частным владельцам, и никто из них не любит незваных гостей. А владелец Даб-Сгейра их просто ненавидит.
— Это всемирно известное хайлендское гостеприимство иногда приводит в замешательство. Дом шотландца — его крепость, да?
— А здесь и есть крепость. Родовой замок клана Долвини, так, кажется.
— Долвини — это город, а не клан.
— Ну, значит что-то другое, столь же труднопроизносимое. — Можно подумать, что сам он родом не из какого-нибудь Росллэйнерчрурогога или Понтраидфендгэйда. — Он глава клана. Лорд Кирксайд. Большая шишка, ко сейчас вроде как в опале. Редко выезжает, разве что на Хайлеидские игры или прокатится на юг раз в месяц, чтобы дать разнос архиепископу Кентерберийскому в палате лордов. — Я думаю, он сам толком не знает, на чьей он стороне. Я слышал о нем. О палате общин он столь же невысокого мнения и время от времени произносил длинные речи по этому поводу.
— Да, он был такой. Но не теперь. Он потерял старшего сына и своего будущего зятя. Недавно, в авиационной катастрофе. Говорят, это разбило сердце старика. Местные сильно переживают за него.
Мы облетели Даб-Сгейр с юга, и внезапно появился замок. Несмотря на зубчатые бастионы, круглые башни и амбразуры, его нельзя было сравнивать с замками Виндзора или Балморала. Это был карманный замок. Он стоял прямо на вершине скалы высотой в сто пятьдесят футов, так что если неосторожно высунуться из окна спальни, то падение будет остановлено только утесами, вздымавшимися над морем далеко внизу. Будет не за что зацепиться по дороге.
Ниже замка и чуть правее него тянулась каменная терраса, явно искусственного происхождения, к ней примыкала бухта, огороженная валунами и осколками скал, что наверняка потребовало уйму времени и труда; из таких же валунов были сооружены подковообразные волноломы на входе в бухту. Вход был не шире семи ярдов. В конце бухты, прямо под скалой, был эллинг длиной не больше двадцати футов, в котором стояла совсем новая шлюпка и больше ничего.
Вильямс повел машину вверх, пока мы не зависли над замком в двухстах футах. Он был построен в виде квадрата, в котором не было стороны, обращенной внутрь острова. Со стороны моря стена была усилена двумя башнями с бойницами, на одной установлен флагшток с вымпелом, на другой — высокая телевизионная антенна. Флагшток — это всегда красиво. К моему удивлению, остров не был таким пустынным, как это казалось с моря. Невдалеке от замка начиналась и тянулась вдаль, постепенно расширяясь, полоса шириной в двести ярдов, казалось, покрытая дерном — не таким ярко-зеленым, как обычно, но все же достаточно зеленым, чтобы стадо коз могло найти себе пропитание.
Вильямс хотел опуститься на траву, но ветер был слишком сильным, чтобы он мог зависнуть на открытом месте; в конце концов мы приземлились к востоку от замка, не слишком близко от кромки утеса. Я вышел, на всякий случай не теряя коз из виду, и зашел за стену замка, обращенную к острову, где почти буквально столкнулся с девушкой. Ее светлые волосы были пострижены по последней моде: длинные пряди с обеих сторон смыкаются под подбородком, а челка закрывает лоб до бровей. Прическа, которая открывает лицо при любом ветре не более чем на десять процентов. Ниже волос я увидел матросскую шерстяную фуфайку в бело-синюю поперечную полоску и потертые синие джинсы, влезала в которые она наверняка при помощи портативной одевальной машинки. Ее загорелые ноги были босы. Приятно видеть, что цивилизующее влияние телевидения достигло столь удаленных уголков королевства.
— Добрый день, мисс... э-э...
— Поломка двигателя? — холодно спросила она.
— Нет, но...
— Сломалось что-нибудь другое? Нет? Раз так — это частная собственность. Прошу вас покинуть остров. И немедленно. Протянутая рука, теплая улыбка — и я немедленно занес бы ее в список подозреваемых. Но здесь, как и повсюду в этих местах, принято встречать посетителей не рукопожатием, а кулаком. Разве что ружья у нее не было, да фигурка была получше, но в остальном много общего с мистером Мак-Ичерном. Я наклонился, чтобы заглянуть за завесу раздуваемых ветром белокурых волос. Девушка выглядела так, словно ей пришлось провести ночь и большую часть утра в подвалах замка. Бледное лицо, бледные губы, темные круги под серыми, или скорее серо-голубыми глазами.
— Мне нужен лорд Кирксайд. — У меня не было никаких оснований полагать, что она дочь лорда Кирсайда. Может быть, это служанка, которой недоступны аристократические манеры ее хозяев. — Я лорд Кирксайд. — Я обернулся, чтобы посмотреть на обладателя низкого голоса, подошедшего сзади. Ястребиный нос, кустистые седые брови в усы, серый твидовый костюм, серая охотничья шляпа, в руке палка из боярышника. — Что случилось, Сью?
— Мое имя Джонсон, — сказал я. — Морская спасательная служба. Пропало судно «Морей Роз», при неясных обстоятельствах, где-то южнее Ская. Если оно было на плаву, его могло пригнать сюда. Мы пытаемся...
— А Сью хотела столкнуть вас со скалы, не дав даже рта раскрыть? — Он неясно улыбнулся дочери. — Узнаю свою Сью. Она не терпят газетчиков. — Одни любят, другие нет... Но почему она решила, что я из газеты?
— А вы в двадцать один год могли отличить газетчика от человека? Я — нет. Это теперь я могу даже за милю. То же самое и с вертолетами спасательной службы. Вы тоже должны были догадаться, юная леди... Сожалею, мастер Джонсон, что не можем вам помочь. Мои люди и я провели вчера ночью несколько часов, патрулируя рифы, но так ничего и не увидели. Ни фонарей, ни факелов... Ничего подобного, к сожалению.
— Благодарю вас, сэр. Надеюсь, мы сможем когда-нибудь воспользоваться вашей помощью, — С того места, где я стоял, на юге была видна мягко раскачивающаяся мачта шлюпки Оксфордской экспедиции в бухте Малая Подкова. Сама шлюпка и палатки прятались за каменистой грядой. Я спросил у лорда Кирксайда: -Но почему газетчики, сэр? Даб-Сгейр не так доступен, как Вестминстер.
— Конечно, мистер Джонсон. — Он улыбнулся, но глаза были серьезны. — Вы могли слышать об этом — ну, о нашей семейной трагедии. Мой старший, Джонатан, и Джон Роллинсон — жених Сью. Я знал, что произошло. И столько месяцев спустя его дочь ходит с такими синяками под глазами... Должно быть, она сильно любила жениха. Могу поверить в это.
— Я не газетчик, сэр. Совать нос в чужие дела не в моих привычках — это просто вся моя жизнь, смысл моего существования. Но вряд ли стоило здесь об этом говорить.
— Авиационная катастрофа. У Джонатана был собственный «Вич-крафт». — Он указал на зеленую полосу, убегающую к северным утесам. — Он поднялся отсюда в то утро. Они — репортеры — всегда хотят иметь репортаж с места событий. Они прилетали на вертолетах и приплывали на лодках — там, на западе, есть посадочная площадка. — Опять невеселая улыбка. — Но у них не было хороших рекомендаций... Не откажетесь выпить? Вы и ваш пилот? Лорд Кирксайд, похоже, был сделан из другого теста, чем его дочка и Дональд Мак-Ичерв; но с другой стороны, архиепископ Кентерберийский испытал на себе, что характер у Кирксайда был покруче, чем у дочери или мистера Мак-Ичерна...
— Благодарю вас, сэр. Я очень ценю вашу доброту. Но у нас мало времени, день уже на исходе.
— Конечно, конечно. Просто безрассудно с моей стороны. Но и вы не должны питать больших надежд, что успеете что-нибудь найти за это время.
— Откровенно говоря, нет. Но вы же знаете, как это бывает, сэр.
— Мы будем молить бога, чтобы дал вам хоть один шанс на миллион. Удачи вам, мистер Джонсон. Он пожал мне руку и повернулся, чтобы уйти. Сью заколебалась, потом протянула руку и улыбнулась.
— У нас мало топлива и мало времени, — сказал Вильямс. — Еще час-другой и мы окажемся в темноте. Куда теперь, мистер Калгерт?
— На север. Прямо вдоль этой полосы травы — кажется, с нее когда-то взлетали на легком самолете. Потом через ту гряду. А дальше командуйте сами.
Он сделал так, как я сказал, затем мы еще минут десять летели на север, и когда скрылись с глаз всех наблюдателей на этих островах, описали большой полукруг и отправились домой. Солнце садилось, и под нами была уже скорее ночь, чем день, когда мы снизились над песчаной косой в восточной части острова Торбей. С трудом можно было различать темные пятна деревьев, слабый серебристый блеск песка и белые пятна на воде — там, где она пенилась у рифов, окаймляющих косу. Посадка вызывала у меня опасения, но Вильямс казался столь же спокойным, как мамаша на детском конкурсе, которая сунула жюри пятифунтовую бумажку. Ну, если он не беспокоился, то и мне не стоило — я ничего не понимаю в вертолетах, но достаточно разбираюсь в людях, чтобы признать, что рядом со мной сидит превосходный пилот. Все, о чем я должен был беспокоиться, это как я буду пробираться назад через этот адский лес. Хорошо хоть, что теперь мне не надо будет бежать.
Вильямс поднял руку, чтобы включить посадочные огни, но свет вспыхнул за секунду до того, как его пальцы коснулись выключателя. Свет вспыхнул на земле. Яркий луч, слепящий луч, луч поискового прожектора диаметром по меньшей мере в пять дюймов, установленного где-то между линией прибоя и опушкой леса. Луч шел в сторону, затем уперся в нос вертолета, отчего внутри стало светло как днем. Я отвернулся, Вильямс поднял руку, чтобы защитить глаза, но тут же обмяк, убитый на месте, на его белой куртке появилось красное пятно — грудь была пробита в самой середине. Я бросился вперед и вниз, пытаясь найти хоть какое-то укрытие под прозрачным колпаком кабины. Вертолет был неуправляем, он наклонился вперед и медленно вращался вокруг своей оси. Я пытался вырвать руль из рук мертвеца, но тут траектория пуль изменилась. Безумная какофония звуков, железный скрежет пуль, бьющих по двигателю, визг рикошетов. Двигатель остановился внезапно, будто кто-то выключил зажигание. Вертолет больше не хотел оставаться в воздухе, и я ничего не мог поделать. Я напрягся в ожидании удара о воду, но удар оказался намного резче и разрушительнее, чем я предполагал. Мы упали не в воду, а на окружающие отмель рифы.
Я был зажат между полом я приборной доской, дверь была надо мной и я не мог ее достать. После удара я почти потерял сознание и был слишком беспомощен, чтобы добраться до двери. Ледяная вода устремилась сквозь пробитый обтекатель и дыры в днище фюзеляжа. Воцарилась могильная тишина, журчание воды лишь подчеркивало ее. Потом опять застрочил пулемет. Пули пробили фюзеляж как раз позади меня и вышли через обтекатель. Дважды я чувствовал, как резко рвануло у плеча рукав куртки, и постарался с головой спрятаться в ледяную воду. Потом, когда в косу накапалась вода, вертолет наклонился вперед, замер на мгновение, соскользнул с рифа и камнем пошел на дно.
Глава 5
Среда, сумерки — 20.40
Среди множества смешных и ни на чем не основанных представлений, распространяемых людьми, не ведающими того, о чем они болтают, есть одно, особенное, специально для слабоумных, а именно представление о том, что утонуть — значит избрать самый мирный, легкий, чуть ли даже ни приятный вид смерти. Это не так. Это ужасная смерть. Могу утверждать так, потому что пробовал тонуть — и мне это ничуть не понравилось. Мне казалось, что голова раздулась, будто ее накачали сжатым воздухом, боль в ушах и главах была просто дикой, ноздри, рот и желудок полны морской воды, а мои разорванные легкие, казалось, кто-то облил бензином и поднес спичку. Может быть, если бы я открыл рот и, чтобы сократить затянувшуюся агонию, сделал бы глубокий вдох — последний в своей жизни, может быть, если бы я сделал это, конец наступил бы легко, мирно и приятно. Однако до конца дней я не поверю в это.
Проклятую дверь заклинило. После попаданий в фюзеляж, после удара о рифы, а затем о морское дно, было бы чудом, если бы ее не заклинило. Я толкал ее и тянул к себе, молотил кулаками. Она не двигалась. Кровь клокотала и шумела у меня в ушах, огненные тиски сдавили грудную клетку, крушили ребра, выжимали из легких жизнь. Я уперся ногами в приборную доску и вцепился в ручки двери. Я упирался ногами и выкручивал ручку с такой силой, на какую только способен человек, знающий, что его ждет смерть. Ручка отломилась, меня отбросило назад и вверх, в хвост фюзеляжа, и тут мои легкие не выдержали. Смерть не могла быть хуже этой агонии. Воздух вырвался из наполненного водой рта и ноздрей, и я сделал судорожный вдох, тот самый последний вдох, который должен наполнять легкие морской водой.
Но легкие не наполнились морской водой, они наполнились воздухом. Ядовитым сжатым воздухом, насыщенным парами бензина в масла, но тем не менее — воздухом. Уровень воды достигал шеи. Я сделал полдюжины глубоких вдохов, чтобы унять огонь в легких и шум в голове, а потом до предела протиснулся в хвостовую часть фюзеляжа. Теперь вода была по грудь. Я пошарил рукой в темноте, чтобы оценить имеющееся в моем распоряжении запасы воздуха. Точно судить было невозможно, но мне показалось, что его хватят минут на десять-пятнадцать, учитывая то, что он находится я сжатом виде.
Я двинулся влево поперек фюзеляжа, глубоко вздохнул в оттолкнулся. В восьми футах от кресла пилота должен быть пассажирский люк, может быть его дверцу удастся осилить, Я нашел ее — не дверцу, а дыру, где она должна была быть. Удар заклинивший одну дверцу, вышиб другую. Я вернулся в хвостовую часть и подкрепился несколькими глотками сжатого воздуха. Теперь он не показался мне столь замечательным, как в первый раз.
Теперь, когда я знал, что могу выбраться в любую минуту, я не спешил. Если что я отличает тех парней наверху, так это педантизм. Для них сделать работу наполовину все равно, что не сделать ее вообще, Сюда они могли добраться только на лодке, и теперь эта лодка наверняка кружит над тем местом, где упал вертолет, а ее экипаж не отмечает успех со стаканами в руках. Эти парни светят с обоих бортов факелами м прожекторами, выискивая какое-нибудь волнение на поверхности. И оружие у них наготове.
Я могу только гадать, сколько времени наверху будут ждать — в том, что ждать они будут, я не сомневался ни кинуты. Но я ничего не мог поделать с постоянно ухудшающимся воздухом. Просто удивительно, сколько времени может провести человек в столь душной, загрязненной обстановке — кислорода все еще оставалось на несколько минут. Я однако я не мог сидеть здесь бесконечно. Может быть, я и так уже ждал слишком долго?
Я постарался припомнить все, чему меня учили когда-то, когда я работал морским спасателем. Как долго я нахожусь под водой? Как глубоко? Сколько времени продолжалось погружение? Тогда я не ощущал хода времени. Может, погружение длилось секунд сорок. Где-то на пол пути я сделал последняя глоток воздуха, прежде чем погрузился в воду с годовой. Потом минуты полторы я боролся с дверцей. Минута на отдых, полминуты на поиски другого люка, а после этого, сколько еще? Шесть минут, семь? Не меньше семи. Значит всего около десяти минут. В горле появился твердых комок, стало трудно дышать.
Как глубоко погрузился вертолет? Это был вопрос жизни и смерти. Судя по давлению воздуха в кабине — достаточно глубоко. Но на сколько? Десять морских саженей? Пятнадцать? Двадцать? Я пытался мысленно представить карту побережья Торбея. В самом глубоком месте пролива доходило до восьмидесяти саженей, меня сбили ближе к берегу, стало быть, вполне могло быть, скажем, двадцать пять. Если его так — значит все. Финиш. Что говорят по этому поводу декомпрессионная таблица? Если человек пробыл на глубине тридцати саженей десять минут, он должен сделать при подъеме на поверхность остановку для декомпрессии не менее восемнадцати минут. Иначе азот, растворившийся в крови под давлением, вскипает и тогда... Даже если я находился на глубине двадцати саженей, то и тогда требовалась остановка на шесть минут — а если в мире было хоть что-то, в чем я был уверен на сто процентов, так это в том, что любые остановки не для меня. Я конченый человек. Мне оставалось только выбирать между муками компрессионной болезни и быстрой и верной гибелью от руки тех, кто ждал меня на поверхности. Я сделал несколько глубоких вдохов, стараясь вобрать весь оставшийся кислород в легкие, погрузился с головой в воду, преодолел расстояние до люка и устремился к поверхности.
Проклятую дверь заклинило. После попаданий в фюзеляж, после удара о рифы, а затем о морское дно, было бы чудом, если бы ее не заклинило. Я толкал ее и тянул к себе, молотил кулаками. Она не двигалась. Кровь клокотала и шумела у меня в ушах, огненные тиски сдавили грудную клетку, крушили ребра, выжимали из легких жизнь. Я уперся ногами в приборную доску и вцепился в ручки двери. Я упирался ногами и выкручивал ручку с такой силой, на какую только способен человек, знающий, что его ждет смерть. Ручка отломилась, меня отбросило назад и вверх, в хвост фюзеляжа, и тут мои легкие не выдержали. Смерть не могла быть хуже этой агонии. Воздух вырвался из наполненного водой рта и ноздрей, и я сделал судорожный вдох, тот самый последний вдох, который должен наполнять легкие морской водой.
Но легкие не наполнились морской водой, они наполнились воздухом. Ядовитым сжатым воздухом, насыщенным парами бензина в масла, но тем не менее — воздухом. Уровень воды достигал шеи. Я сделал полдюжины глубоких вдохов, чтобы унять огонь в легких и шум в голове, а потом до предела протиснулся в хвостовую часть фюзеляжа. Теперь вода была по грудь. Я пошарил рукой в темноте, чтобы оценить имеющееся в моем распоряжении запасы воздуха. Точно судить было невозможно, но мне показалось, что его хватят минут на десять-пятнадцать, учитывая то, что он находится я сжатом виде.
Я двинулся влево поперек фюзеляжа, глубоко вздохнул в оттолкнулся. В восьми футах от кресла пилота должен быть пассажирский люк, может быть его дверцу удастся осилить, Я нашел ее — не дверцу, а дыру, где она должна была быть. Удар заклинивший одну дверцу, вышиб другую. Я вернулся в хвостовую часть и подкрепился несколькими глотками сжатого воздуха. Теперь он не показался мне столь замечательным, как в первый раз.
Теперь, когда я знал, что могу выбраться в любую минуту, я не спешил. Если что я отличает тех парней наверху, так это педантизм. Для них сделать работу наполовину все равно, что не сделать ее вообще, Сюда они могли добраться только на лодке, и теперь эта лодка наверняка кружит над тем местом, где упал вертолет, а ее экипаж не отмечает успех со стаканами в руках. Эти парни светят с обоих бортов факелами м прожекторами, выискивая какое-нибудь волнение на поверхности. И оружие у них наготове.
Я могу только гадать, сколько времени наверху будут ждать — в том, что ждать они будут, я не сомневался ни кинуты. Но я ничего не мог поделать с постоянно ухудшающимся воздухом. Просто удивительно, сколько времени может провести человек в столь душной, загрязненной обстановке — кислорода все еще оставалось на несколько минут. Я однако я не мог сидеть здесь бесконечно. Может быть, я и так уже ждал слишком долго?
Я постарался припомнить все, чему меня учили когда-то, когда я работал морским спасателем. Как долго я нахожусь под водой? Как глубоко? Сколько времени продолжалось погружение? Тогда я не ощущал хода времени. Может, погружение длилось секунд сорок. Где-то на пол пути я сделал последняя глоток воздуха, прежде чем погрузился в воду с годовой. Потом минуты полторы я боролся с дверцей. Минута на отдых, полминуты на поиски другого люка, а после этого, сколько еще? Шесть минут, семь? Не меньше семи. Значит всего около десяти минут. В горле появился твердых комок, стало трудно дышать.
Как глубоко погрузился вертолет? Это был вопрос жизни и смерти. Судя по давлению воздуха в кабине — достаточно глубоко. Но на сколько? Десять морских саженей? Пятнадцать? Двадцать? Я пытался мысленно представить карту побережья Торбея. В самом глубоком месте пролива доходило до восьмидесяти саженей, меня сбили ближе к берегу, стало быть, вполне могло быть, скажем, двадцать пять. Если его так — значит все. Финиш. Что говорят по этому поводу декомпрессионная таблица? Если человек пробыл на глубине тридцати саженей десять минут, он должен сделать при подъеме на поверхность остановку для декомпрессии не менее восемнадцати минут. Иначе азот, растворившийся в крови под давлением, вскипает и тогда... Даже если я находился на глубине двадцати саженей, то и тогда требовалась остановка на шесть минут — а если в мире было хоть что-то, в чем я был уверен на сто процентов, так это в том, что любые остановки не для меня. Я конченый человек. Мне оставалось только выбирать между муками компрессионной болезни и быстрой и верной гибелью от руки тех, кто ждал меня на поверхности. Я сделал несколько глубоких вдохов, стараясь вобрать весь оставшийся кислород в легкие, погрузился с головой в воду, преодолел расстояние до люка и устремился к поверхности.