Макнейл Алистер. Ночной дозор

   — А ты знаешь, что сделает Драго, как только узнает, что тот находится в полиции? Драго просто убьет его, прежде чем там успеют взять у него какие-либо показания.
   Кенет прыгнул на них, сбил с ног Сабрину и схватил автомат со стула, что стоял у дальней стены. Когда он повернулся к ним, они выстрелили в него. Обе пули попали ему в грудь, автомат выскользнул из его рук, когда он вываливался в открытое окно. Они подбежали к окну. Кенет лежал лицом вниз на площадке пожарной лестницы, его правая рука была сломана при падении. Грэхем вылез к нему, вдавил «беретту» в шею, попробовал нащупать пульс. Покачал головой и вернулся в номер.
   — Давай быстрее сматываться отсюда, — сказал он, убирая «беретту» в кобуру. — Драго, конечно, пришлет сейчас своих людей, мне не хотелось бы с ними встречаться. В особенности если еще и полиция нагрянет.
   Они закрыли за собой дверь, прошли по безлюдному коридору, спустились по узкой лестнице и вышли в фойе.
   — Дама из восьмого номера просила тебе кое-что передать, — сказал Грэхем и подозвал парня к себе.
   Парень встал из-за стойки и подошел к ним, все еще шумно чавкая жвачкой. Грэхем вытащил «беретту» из кобуры и хлестко ударил парня рукояткой по носу. Парень взвыл и попятился к стене, держась за свой разбитый нос. Грэхем сунул «беретту» в кобуру и вместе с Сабриной вышел на улицу.
   — Что же находится в конверте и почему это так чертовски важно для Драго? — резко спросил Грэхем, когда они шли по направлению к авениде Ниемейер.
   — Что бы там ни было, ясно одно: содержимое конверта одинаково важно как для ЦРУ, так и для Драго.
   — И для КГБ, — добавил Грэхем.
   — Ну, в этом полной уверенности нет.
   — Тогда зачем же Леонов сюда прикатил? Вряд ли только из-за Карнавала.
   Грэхем остановил проезжающее мимо такси, и они вернулись в гостиницу.

Глава 11

   Колчинский погасил сигарету о борт «Королевы Копакабаны» и взглянул на светящийся циферблат своих часов: 11.07. А «Пальмиры» нет как нет. Он вытащил еще одну сигарету из пачки, которая лежала рядом с ним на скамейке, закурил и посмотрел на Витлока, который, облокотясь на перила, пребывал в глубокой задумчивости. Безусловно, он чем-то встревожен, но Колчинский не привык настаивать, чтобы люди раскрывали ему душу. Но если Витлоку захочется поговорить с человеком, который ему симпатизирует, то он готов его выслушать. Нет ничего более утомительного, чем настырный психиатр-любитель, который сует нос в ваши личные проблемы в абсолютной уверенности, что вместе вы можете их разрешить.
   — Что-то ты притих, — окликнул его Витлок.
   — То же я мог бы сказать и тебе, — ответил Колчинский, встал и подошел к Витлоку.
   — Да, ты прав, — сказал Витлок, глядя на море. — Сергей, тебе Василиса помогала в работе?
   Колчинский оперся руками о перила, обдумывая вопрос.
   — Ну, начнем с того, что она ненавидела Запад.
   От него не укрылась появившаяся на лице Витлока растерянность.
   — Она была очень привязана к дому и для нее было мукой жить в разлуке со своей семьей. Можешь себе представить, что с ней стало за шестнадцать лет жизни на Западе.
   — Ты никогда не говорил с ней об этом?
   — Василиса родилась в семье военных. Ей с детства внушали, что жена всегда должна быть с мужем независимо от того, где он и что делает. Конечно, я пытался говорить с ней об этом, но она каждый раз переводила разговор на другое либо заявляла, что гордится тем, что КГБ выбрал меня представлять нашу страну на Западе. Но о ее настроении говорил, например, тот факт, что она не хотела иметь детей, пока я нахожусь за пределами России. Она считала, что наши дети непременно должны расти в России в окружении родных и близких. Мы постоянно строили планы на этот счет, но через месяц после нашего возвращения доктор сказал, что у нее рак желудка. Год спустя она умерла.
   — Жизнь порой бывает очень жестокой.
   — Все зависит от точки зрения. Василиса была прекрасной женой, и я ни о чем не жалею.
   — То же я мог бы сказать и о Кармен, — после паузы сказал Витлок. — Но я не могу ее понять.
   — Расскажи, если хочешь.
   — Да особенно и рассказывать нечего. Она хочет, чтобы я оставил работу в ЮНАКО, а я не хочу. Вот и все.
   Колчинский промолчал, почувствовав, что Витлок пытается привести свои мысли в порядок и связно изложить ситуацию.
   — Оперативником мне осталось работать только четыре года, но после этого я не хотел бы порывать с ЮНАКО. Она же не хочет меня понять. Требует, чтобы я уволился немедленно и начал работать советником по безопасности в собственной фирме. А я не желаю до конца своих дней устанавливать системы сигнализации в модных магазинах на Пятой авеню! Ты можешь это понять?
   — А если за эти четыре года с тобой что-нибудь случится? Думаешь, ей хочется остаться вдовой?
   — То есть ты считаешь, она права? — резко спросил Витлок. — А я думал, ты как раз мог бы войти в мое положение.
   — Я играю роль и адвоката, и дьявола-искусителя одновременно, К.В., — мягко ответил Колчинский и бросил сигарету в воду. — Я просто пытаюсь помочь тебе понять ее. Вершить правосудие — не мое дело, вы сами должны во всем разобраться. Единственный путь выйти из кризиса — это сесть вдвоем и спокойно все обсудить.
   Витлок отвернулся и скрестил руки на груди.
   — Что лучше мудрости? Женщина. А что лучше хорошей женщины? Ничего.
   Колчинский с недоумением посмотрел на него.
   — Чосер, писатель четырнадцатого века.
   — Я знаю, кто такой Чосер. И понимаю, что он хотел сказать.
   — Я тоже, временами.
   Витлок медленно покачал головой.
   — Она не желает отказаться от своей идеи, Сергей, и это меня приводит в отчаяние.
   — Пойми, К.В. Это имеет свое объяснение.
   — То есть?
   — То есть она думает так же, как и ты. И из того, что ты рассказал, я делаю вывод, что она принадлежит к женщинам, которые очень уязвимы в сердечных делах.
   — Ты хочешь сказать, она уступит?
   — Не знаю, тебе виднее. Но я предупреждал, что не встаю ни на чью сторону.
   Колчинский оглянулся — вспышки фейерверка осветили небо над Леблоном.
   — И главное — не принимай решения, о котором будешь сожалеть всю жизнь и которое еще больше отдалит вас друг от друга.
   — Я понял тебя, Сергей, спасибо.
   Колчинский вернулся к скамейке и взял бинокль ночного видения. Он навел его на «Голконду» и сразу заметил на ее борту оживление. Двое матросов перегнулись через борт и травили штормтрап. Он посмотрел, что делается за «Голкондой». В пятистах ярдах от нее встала на якорь «Пальмира», там спускали на воду спасательную шлюпку. Он подозвал Витлока, протянул ему бинокль и включил маленький кран с бесшумным двигателем. Вместе с Витлоком они подвесили на крюк аппарат для подводного плавания и осторожно опустили его на воду. Колчинский зафиксировал кран и переключился на акваланги. Дыхательный аппарат действовал по замкнутому циклу, выделяя из отработанного воздуха кислород, который вновь поступал в баллоны. Пузырей, таким образом, не было. Ремни дыхательной сумки они укрепили на груди, на спину надели двухлитровые баллоны с сильно сжатым кислородом, натянули резиновые перчатки и спустились в воду. Прополоскали маски в море, чтобы не запотевали, надели их и подплыли к аппарату для подводного плавания. Колчинский забрался в первое отделение, Витлок осторожно устроился позади него, стараясь не задеть три пятнадцатифунтовые мины с присосками, которые лежали у его ног. Вставил в рот дыхательный шланг и открыл клапан. Пришлось вдохнуть несколько раз, пока он не привык к чистому кислороду. Затем, наклонившись вперед, он стукнул Колчинского по плечу и поднял большой палец вверх: готов, мол. Колчинский нажал кнопку на панели перед собой, сняв аппарат с крана, запустил двигатель; они опустились под воду и включили огни.

* * *

   Лаваль вышел на мостик, спустился по лестнице на палубу, закурил и стал ждать, когда к «Голконде» пришвартуется шлюпка. Со шлюпки бросили конец, один из матросов поймал его и крепко привязал к поручням. Со шлюпки по штормтрапу поднялись на борт трое. Серую сумку нес низенький человек с жесткой шевелюрой и задубевшей на солнце загорелой кожей.
   — Меня зовут Ли О'Брайен, я капитан «Пальмиры», — представился он по-английски с сильным австралийским акцентом. — А вы Драго?
   Лаваль физически ощутил выгодность положения, если он воспользуется именем Драго, и кивнул. Не обращая внимания на протянутую руку, он ткнул в сумку:
   — Это товар?
   О'Брайен бросил сумку к ногам Лаваля.
   — Проверь, — приказал Лаваль матросу, который подобрал сумку. — Должно быть восемнадцать килограммов героина. Я хочу убедиться, что здесь ни граммом меньше.
   Матрос исчез в одном из люков.
   — Я не в курсе, если там чего и не хватает, — резко сказал О'Брайен.
   — Тогда вам не о чем волноваться. Колумбийцы не станут обвешивать. — Лаваль показал на салон: — Пойдем выпьем, пока там проверяют.
   О'Брайен прошел в салон и с благоговением огляделся:
   — О Господи, вот это красота!
   — Что будешь пить? — спросил Лаваль, стоя у бара.
   — Пиво.
   О'Брайен сел и уперся локтями в стойку бара.
   — Я еще никогда не перевозил наркотики. Только контрабанду. Курсировал между Гаваной и Майами пару лет назад.
   — Наркотики во много раз увеличивают оборот.
   — Похоже, что так. Ты ведь не из этих мест?
   — Да.
   О'Брайен только пожал плечами, услышав столь лаконичный ответ Лаваля, и сделал большой глоток холодного, как лед, пива.
   — На что же похож Карнавал? Я слышал, это грандиозное зрелище!
   — Он благоприятствует делам.
   — Верно, — сказал О'Брайен с усмешкой.
   Один из матросов выбежал в салон и заговорил с Лавалем по-португальски.
   — Возьми двух надежных людей и подготовь мое снаряжение, — ответил Лаваль по-английски, вытащил из кобуры вальтер и нацелил его на О'Брайена. — Ты что задумал?
   — Я не знаю, о чем ты говоришь, — ответил О'Брайен, его глаза расширились от страха. — Я же сказал тебе, я понятия не имею об этих наркотиках...
   — Я говорю не о наркотиках! Около «Голконды» под водой заметили свет. Что за игру ты ведешь?
   — Я ничего не знаю об этом. Честно, ничего.
   Лаваль наставил ствол прямо между глаз О'Брайена:
   — Я дважды повторять не буду.
   — О Господи всемогущий, мистер Драго, клянусь, я ничего не знаю. Прошу вас, поверьте, ничего не знаю!
   — Я разберусь с тобой позже, — пробормотал Лаваль, соскочил с табурета и помчался на палубу, где незамедлительно ткнул в двух матросов с «Пальмиры», которые сопровождали О'Брайена. — Отведите их в салон. Присматривайте за ними.
   Подручный Лаваля начал грубо толкать их в спину. Оба обернулись к Лавалю, протестуя против подобного обращения.
   — Пристрелю первого же, кто откроет рот, — отрезал Лаваль.
   Больше никто из них не промолвил ни слова, и их увели.
   Матросу, который стоял на мостике, Лаваль кивнул на двух других в аквалангах, с ружьями для подводной охоты и приказал:
   — Как только они будут за бортом, включить все огни.
   — Да, сэр.
   — Готовы? — обратился Лаваль к ныряльщикам. Те подняли большой палец вверх.
   — Пошли!

* * *

   Витлок при свете дискообразного фонарика на резиновой ленте, закрепленной на его голове, пристраивал последнюю мину к корпусу «Голконды», когда на ее мостике включили два мощных подводных прожектора. И тут же в воде оказались двое аквалангистов и поплыли к нему. Витлок настраивал часовой механизм, малейшая ошибка была чревата преждевременным взрывом. Деваться ему было некуда, и он представлял собой превосходную мишень. Где же Колчинский? Один из аквалангистов заметил около винта мину и направился к ней. Второй продолжал плыть к Витлоку, крепко сжимая в руках ружье.
   Когда Колчинский отстегнул ружье от аппарата для подводного плавания, перед ним встал вопрос: в кого из аквалангистов стрелять? В первого, который может привести в действие детонатор, если собьет присоски, с помощью которых мина крепится к корпусу, или во второго, который приближается к Витлоку? Вопрос разрешился сам собой, ибо первый аквалангист уже был у мины и отковыривал присоски ножом. Колчинский выстрелил, но дротик прошел мимо. Второй аквалангист обернулся и оказался лицом к лицу с Колчинским, который отчаянно пытался перезарядить ружье и понимал, что не успеет.
   Тем временем неожиданно затарахтели двигатели яхты, и первого аквалангиста втянуло во вращающиеся лопасти винта. Витлок отвернулся, борясь с подступившей к горлу желчью, вода в лучах прожектора окрасилась кровью. Второй аквалангист окаменел от ужаса, подарив Колчинскому несколько драгоценных секунд, он успел перезарядить ружье и нажал на курок. Дротик попал аквалангисту в грудь, ружье выпало у него из рук, и согнутое, безжизненное тело медленно погрузилось в глубину и исчезло из вида.
   Витлок поставил таймер — семь минут до взрыва. Все три мины должны взорваться одновременно. Внезапно двигатели на яхте выключили, и в то же мгновение Лаваль нырнул в воду, сжимая в правой руке нож для самозащиты с обтянутой резиной рукояткой. Колчинский послал в него свой последний дротик, но Лаваль сумел уклониться и бросился на Витлока с ножом. Витлок отразил удар, но при этом уронил свой собственный нож. Теперь он был без оружия. Колчинский хотел было плыть на помощь Витлоку, когда краешком глаза заметил поблизости какое-то движение. Из темноты показалась двадцатифутовая белая акула, привлеченная большим количеством крови в воде. И она плыла прямо на него. Пытаясь отвлечь акулу, он начал хлопать по верху подводного аппарата. Акула потерлась о его крышу, и он увидел густую сеть шрамов на ее брюхе Колчинский затрепетал, не в силах оторвать глаз от этого зрелища. Акула растворилась в темноте, но он знал, что она вернется. Видел ли ее Витлок?
   Акула появилась и пулей устремилась к Лавалю и Витлоку. Только тут Витлок ее заметил. Акула открыла пасть, обнажив острые зубы, которыми могла перекусить человека пополам. С силой, удесятерившейся от этого кошмарного зрелища, Витлок сорвал с Лаваля маску, а сам метнулся в сторону, зная, что акула не сразу распознает, в какую сторону он отплыл. Лаваль, не подозревая об акуле, все еще пытался бороться без маски, но тут она его настигла. Витлок поплыл к аппарату для подводного плавания и забрался внутрь, закрыв за собой верхнюю крышку. Появилась вторая белая акула, которая набросилась на остатки искромсанного тела Лаваля.
   Колчинский был одновременно и загипнотизирован и напуган. Гладкие, обтекаемые тела акул, стремительно плавающих туда-сюда, их похожие на зажимы челюсти, отхватывающие куски мяса, — все это действовало завораживающе. Страх и отвращение он испытывал не только от зрелища, жуткой смерти, но и от мысли, что и сам мог стать добычей акул. Витлок крепко ударил его по спине. Он оглянулся, и тот показал ему четыре пальца. До взрыва осталось четыре минуты. Колчинский включил фонарь и повернул аппарат на юго-запад, сверившись с компасом перед глазами. Казалось, они шли слишком медленно, но, когда мины на «Голконде» сдетонировали, они были уже на безопасном расстоянии. Их немного качнуло ударной волной, и Колчинский направил аппарат на поверхность, где они откинули крышку, вытащили изо рта дыхательные трубки и сняли маски.
   «Голконда» тяжело накренилась правым бортом. На корме бушевало пламя, но команда «Пальмиры» не предпринимала никаких попыток потушить пожар. Бесполезно! «Голконду» было уже не спасти.
   — Я многое бы дал, чтобы превратиться в муху и сесть на стену, когда Драго будут докладывать, что произошло с его драгоценным грузом, не говоря уж о Шредере, когда тот узнает, что его любимая яхта на дне моря. Похоже, это все же ненадолго прервет вечеринку.
   — Разумеется, — пробормотал Колчинский, мысли которого были еще заняты жутким зрелищем акульей охоты. Пока он жив, ему этого не забыть.
   — Сергей, ты как? В порядке?
   — Все нормально, — быстро ответил Колчинский. — Поднимаемся на яхту. Мы сделали все, что хотели.

* * *

   — Что случилось? — озабоченно спросил Шредер, входя в офис Драго. — Ты говорил по телефону очень взволнованно.
   Драго взял наполовину выкуренную сигарету с края пепельницы, сделал продолжительную затяжку и загасил ее.
   — Я получил сообщение от береговой охраны.
   — И что?
   Драго встал:
   — Сегодня вечером «Голконда» вышла в море.
   — Кто распорядился? Я строго-настрого приказал, чтобы она стояла на якоре в заливе Ботафогу до нашего отплытия во Флориду.
   — Я знаю, сэр.
   — Будь я проклят, Андре, что случилось? — воскликнул Шредер, потеряв терпение.
   — На ее борту произошел взрыв. Она затонула.
   Шредер подошел к окну и уставился на море.
   — Ты говоришь, «Голконда» затонула?
   — Да, сэр, — тихо ответил Драго. — У меня пока еще мало фактов.
   Шредер схватил Драго и толкнул его к стене.
   — Тогда я очень советую раздобыть их. И побыстрее!
   — Да, сэр, — пробормотал Драго.
   — Андре, что у тебя там за охрана? Где были твои люди, когда яхту вывели в море? Где они были?
   — Я как раз проверяю это, сэр. Если кто-нибудь из них проявил халатность...
   — Что значит «если»? — Шредер повернулся к окну. — Если бы не их халатность, моя яхта стояла бы на якоре в заливе Ботафогу. Разве не так?
   — Так, сэр.
   — Так, сэр, — передразнил Шредер и ударил кулаком по столу. — Я должен получить ответы и быстро.
   — Они будут, обещаю.
   Шредер подошел к двери, открыл ее и ткнул пальцем в Драго:
   — Если ты не найдешь виновного, я тебя вышвырну. Раз и навсегда. Обещаю.
   Как только Шредер хлопнул за собой дверью, Драго плюхнулся в кресло, бросил свои очки в металлической оправе на промокательную бумагу на столе, потер ладонями лицо и потянулся за очередной сигаретой. Что же, черт возьми, произошло?
   Первые доклады были очень неопределенные, но он не сомневался, что это, конечно, диверсия. Грэхем и его женщина исключаются. Остается Витлок. Все, так больше нельзя. Он потерял груз, за который заплатил деньгами Шредера. Конверт, его пропуск на свободу, все еще у него. Завтра ночью он встретится с Леоновым и поставит точку. Из Рио-де-Жанейро он уедет тут же и как можно дальше. И больше не будет ни Шредера, ни боевиков фавел, но, самое главное, не надо будет все время оглядываться, как бы тебе не всадили пулю в спину.
   Все, так больше нельзя.

* * *

   — Это невозможно! — сказал Колчинский, выслушав рассказ Грэхема о всех событиях, начиная с вечеринки у Шредера. — Ты, должно быть, ошибаешься, Михаил. Юрий Леонов никогда в жизни не выезжал за пределы России. Но даже если он куда-то и отправился, то, во всяком случае, не в Рио.
   — Сергей, это был он. Я готов поклясться.
   Колчинский был непоколебим:
   — Не верю. Это был не Юрий.
   Сабрина взяла телефон со столика и поставила его на кровать рядом с Колчинским:
   — Майк видел его, а ты нет. Думаю, тебе следует развеять сомнения.
   — Ладно, я сделаю несколько звонков для твоего спокойствия. Ты увидишь, что я прав.
   Грэхем положил руку на телефонную трубку:
   — Если ты прав и это не Леонов, я оплачу эти звонки из собственного кармана.
   — Отлично! — сказал Колчинский, поднимая трубку.
   В дверь постучали.
   — Еда! — воскликнул Витлок, открывая дверь.
   Официант поставил поднос на кофейный столик. Сабрина подписала чек, и он вышел.
   — Выпьешь что-нибудь? — спросил Грэхем, открывая холодильник.
   — А что у тебя есть?
   — К.В., все что угодно. Что ты хочешь? Я скажу, есть это или нет.
   Витлок взял бифштекс на поджаренном хлебе.
   — Я бы выпил пива, если оно там есть.
   — Есть.
   — Спасибо.
   — Что говорит Томас? — спросил Грэхем у Колчинского.
   Колчинский не успел ответить на саркастический вопрос Грэхема, как на другом конце провода ответили.
   Витлок взял у Грэхема пиво и увел Сабрину на балкон.
   — Отсюда потрясающий вид, — сказал он.
   — Это же номер для новобрачных, как тебе известно, — ответила она, любуясь вспышками света над пляжем Ипанема.
   — Интересно, что думает среднестатистическая парочка новобрачных об этой панораме?
   — Говорят, все зависит от опыта, — сказала она насмешливым тоном.
   Он доел сандвич и вытер пальцы о салфетку.
   — Очень жаль Сиобан. Я знаю, вы сделали все, что было в ваших силах.
   — Да, — тихо сказала она. — Я надеюсь, полковник сможет узнать в Лэнгли, что было в конверте, которым так дорожит Драго. Теперь у нас есть право это знать.
   — Сергей уверен, что, когда он поговорит с полковником по телефону, тот все сделает. А если кто и может вытянуть правду у парней из Лэнгли, то это полковник.
   — Несомненно.
   На балкон вышел Грэхем и протянул Сабрине стакан диет-пепси, который он налил специально для нее:
   — Эй, ребята, не стоит прерывать разговор, разве я помешал?
   Сабрина пожала плечами:
   — Мы разговаривали о конверте Драго, и это все.
   Грэхем откусил сандвич, облокотился на перила и посмотрел на разукрашенную карнавальную колесницу, которая как раз двигалась под ними.
   — Драго. Кто он? Вернее, кем он был? Сиобан была права, он, конечно, никакой не шифровальщик. Что же такого важного содержится в этом проклятом конверте, что за ним охотятся и ЦРУ и КГБ?
   — Если, конечно, КГБ действительно охотится, — поправил Витлок.
   — А что тогда делает в Рио Леонов? — возразил Грэхем.
   — Если это Леонов, — осторожно заметил Витлок.
   — Это Леонов, — сказал Колчинский, стоя в дверях. — Михаил, приношу свои извинения.
   — Забудем об этом. Что тебе удалось узнать?
   — Только то, что он в Рио в командировке. Позже я сделаю еще несколько звонков, возможно, удастся что-то дополнительное узнать. Мне все еще не верится. Юрий здесь, в Рио!
   — Тут становится довольно тесно, — сказал Грэхем. — Пошли в комнату.
   — А к картине мы не приблизились ни на шаг, — пробормотал Витлок, садясь на кровать рядом с Колчинским.
   — Мы действовали правильно! — взвился Грэхем. — Откуда, черт возьми, я мог знать, что сейф заменили?
   — Успокойся, Майк, — невозмутимо сказал Витлок. — Я знаю, что вы действовали правильно. Я просто подвел итог и все.
   — В самом деле? — ответил Грэхем, в голосе его чувствовалось раздражение.
   — Майк, ты не расскажешь о своем плане? — сказала Сабрина, пытаясь снять напряжение.
   — А что рассказывать, мы все равно не сможем им воспользоваться. Чтобы добраться до галереи Шредера, надо специальное оборудование.
   — Майк, ты знаешь, как туда добраться?
   Грэхем пожал плечами:
   — Вы что-нибудь слышали о мотодельтаплане?
   — Конечно, легкий планер с мотором, который последнюю пару лет используют спецназовцы.
   — Да, надо сказать, наш Центр обучения целиком содрал его и усовершенствовал, приспособив к нашим задачам...
   — У нас тоже есть? — спросил Витлок. — Тогда почему я ничего не знаю об этом, Сергей?
   Колчинский смущенно поерзал на своем месте:
   — Мы получили его лишь недели две назад. Предполагается, что его еще нельзя использовать, но когда Михаил рассказал мне сегодня о своем плане, я решил, что стоит попробовать, и попросил выслать три штуки. Их должны привезти завтра рано утром. Кто знает, может, они нам и пригодятся.
   — Значит, план заключается в том, чтобы с помощью дельтапланов похитить картину, а затем вывезти ее? — нахмурилась Сабрина. — Но как мы попадем в дом? Ведь необходим... — Она запнулась, увидев, что Грэхем вытащил из кармана пропуск и бросил его на стол.
   — Вытащил у одного из охранников.
   Витлок взял пропуск и повертел его в руках. Это была магнитная карточка с именем и фотографией охранника.
   — Ничего особенного. Я ожидал, что система безопасности там более суровая.
   — Сначала тебе надо попасть в дом, прежде чем ты сможешь ею воспользоваться, — ответила Сабрина. — А с твоей внешностью это вообще невозможно.
   — Ладно, у кого-нибудь есть другой план? — спросил Грэхем, переводя взгляд с одного на другого.
   — Идти на это — чистое самоубийство, — сказала угрюмо Сабрина.
   Колчинский сделал большой глоток пива и поставил бутылку на стол.
   — Именно это мы и собираемся сделать. Ну, по крайней мере, я.
   — Ладно, Сергей, говори серьезно.
   — Я серьезно, К. В., — Колчинский повернулся к Грэхему: — У меня были некоторые замечания по твоему плану, когда ты его мне рассказал. Он был слишком... рискованный, но я принял его, потому что ничего другого у нас не было. Потом я придумал свой собственный план. Он как раз довольно прост. Без приглашения я приезжаю к Шредеру и представляюсь Тойсгеном. Он ведь не знает, что Тойсген мертв...
   — Уже есть промашка, Сергей.
   — Михаил, дай я сперва закончу, а потом ты можешь критиковать сколько угодно. Убедив Шредера, что меня зовут Тойсген, я рассказываю ему о том, что Ван Дехн и Кепплер заказали мне две копии и что я не сомневаюсь, что они отправили подделку ему, а себе оставили оригинал, чтобы позже самим продать его. Затем я проведу химический анализ, который подтвердит, что он владеет копией, и предложу ему такой план: я беру картину и возвращаюсь в Амстердам, где меняю ее на оригинал, который высылаю ему, а копию продаю Ван Дехну и Кепплеру. Если он соглашается отдать мне оригинал, мы летим домой и выходим из игры. А картину вешают в Мет послезавтра.
   — Драго знает Тойсгена, он встречался с ним в Амстердаме. Как ты собираешься обойти это обстоятельство?
   — Драго там не будет, Михаил. Я собирался позвонить ему и выманить его из дома, придумав какой-нибудь предлог, но с Юрием задача упрощается. Я позвоню, прикинувшись Юрием, и назначу ему встречу где-нибудь в городе. Когда Драго уедет, К. В. и я подъедем к главным воротам и попросим Шредера принять нас.