– Шестой и седьмой покойники.
– Да. Леменье и Доливе, через малый промежуток времени. Перонне и его парни ничего не находят у Леменье, потому что шантажист к данному конкретному делу совершенно не причастен. И они даже не подозревают о существовании Марселлена. С другой стороны, Перонне обеспокоен моим появлением на улице Луны и настойчивостью, с которой я добивался у Марион встречи на стороне.
– Значит, вас он знает?
– Да, знает. На улице Монторгей он устраивает мне ловушку, в которую я попадаю, надо честно признаться отчасти по собственной вине. Восьмой покойник.
– Шеф, не желаю вам зла, но все-таки... мне это кажется слишком уж запутанным. Ведь было бы много легче вас просто уничтожить. И с концами.
– Легче, но слишком грубо. Моя смерть лишь навредила бы ему. Но выставить меня сексуальным маньяком, который принимает наркотики и отравляет ими других, изобразить убийцей, вот это здорово. И тем же ударом устранить временно из обращения, тоже здорово.
– А дальше что?
– Он оставляет меня в покое, вероятно потому? что у него нет времени заняться моей особой действительно художественным образом.
– А Виктор Марселлен?
– История Марселлена. Так звучало бы название иных глав готических романов. Настоящих, написанных в XVIII веке. Когда он обнаруживает внезапную кончину своего хозяина, то видит в этом руку Перонне. В ужасе скрывается. В своем убежище узнает о смерти Эстер. Немного придя в себя, заключает, что после подобного потрясения Левиберг будет более податлив, а поэтому не следует тянуть, а надо скорее запустить лапу в его кассу, Он возвращается на улицу Сент-Фуа, не находит там своих бесценных документов, мчится на улицу Реомюра, забирает ирис. Но ошибается с выбором. И кого же видит, находясь один на террасе? Двух костоломов, о которых знает, что они – подручные Перонне. От страха мысли его путаются. Он не соображает, что эти люди его не знают. Пытается спрятаться, бежать, перебраться по балюстраде террасы в другую часть здания. Соскальзывает и падает, к вящему изумлению тек двоих, которые ошеломлены и ничего не понимают, но торопятся ускользнуть, потому что не сомневаются в скором появлении полиции.
– Значит, несчастный случай?
– Да.
– Тем не менее, девятый покойник.
– Десятый.
– Как десятый? Ах да! Эстер!
– Нет. С Эстер будет одиннадцать. В этом страшном перечне девятое место занимает сутенер Марион. Убийство Марион, похоже, ему не понравилось. Он устроил шум. Все закончилось на пустыре у Шатийонских ворот.
– Относительно шума... Эстер?
– Видимо, она раскрыла преступную деятельность... гангстера.
– Значит, виноват не ее брат?
– Нет. Теперь нам известно, что у него не было никакой особой причины поступать таким образом. Предательство, совершенное Эстер из чистой мести, повлекшее за собой арест всех их близких гестаповцами, конечно, подтолкнуло бы его к насильственным мерам, но он не знает о ее измене.
– Значит, следует допустить, что Морено работает на Перонне?
– Морено мертв... Послушайте, еще один. Но его можно не учитывать. Он – часть другой истории.
– Однако... четыре пальца!
– Комедия.
– Разыгранная кем-то знавшим о давнем любовном романе Эстер и верящим в существование Морено. Итак, мы снова возвращаемся к Левибергу.
– Тихо!
В здании "Тканей Берглеви", от которого мы были уже недалеко, открылась дверь. Оттуда вышел человек и вороватым шагом поднялся по улице Постящихся к Сантье, направляясь в нашу сторону. Хотя он шел по другому тротуару, стоило принять меры предосторожности. Я втолкнул Элен в темный подъезд и, прижавшись к ней, начал горячо ее ласкать. Тип прошел мимо, не удостоив нас взглядом. После того, как он удалился на несколько метров, я разжал объятия.
– Послушайте, вы меня тискали, – упрекнула Элен.
– Только ради правдоподобия, – сказал я. – Готовьтесь к тому, что мы возобновим это милое занятие, потому что нам придется следить за малышом.
– Кто он? Левиберг?
– Право, вы что, антисемитка? Оставьте этого Левиберга в покое раз и навсегда.
На углу улицы Сент-Фуа я остановился:
– Дальше пойду за ним один. Это не занятие для маленьких девочек. Со мной пушка, этого достаточно. Но снимки, которые я собирался показать Левибергу, мне не нужны. У вас они будут в большей безопасности. Послушайте, спрячьте их к себе за чулок.
– У меня есть сумочка! – возразила она, помещая их туда.
– Хорошо. Так вот, до свидания и спокойной ночи, мой ангел. Отправляйтесь-ка похрапеть и желаю вам чудных сновидений.
Она пожала плечами. Я ее покинул.
Мой клиент свернул на Мюлузскую улицу и по улице Клери вышел на Каирскую площадь, не похожую, как и раньше, ни на что другое со своими лепными египтянами, фонарем общественного туалета, кафе, припаркованными вдоль Нильской улицы тачками. Трупов еще не было видно, но, возможно, они не за горами. Под составленным Элен списком не была подведена окончательная черта. Как и прошлой ночью, слышалось посапывание работающих печатных станков, к чему примешивался, ибо еще было не поздно, шум близлежащих больших улиц и какофония домашних радиоприемников. Когда мой малый вступил на Каирскую улицу, я упустил его из виду. Поэтому укрылся в темном углу, чтобы не стать жертвой тактической хитрости. Из своего укрытия я видел номерной знак крупного грузовика международных перевозок, стоявшего неподалеку, напротив складского помещения, где, судя по свету, еще работали. Перевозки Т. Б. Р. Л. Левиберг, сын. Париж. Франция. Постукивание печатных станков прекратилось. До меня донесся шепот приглушенного разговора. Открылась кабина грузовика, и оттуда спустились двое. Один из них был моим клиентом. Не торопясь, они прошли по тому же тротуару несколько метров и исчезли во мраке узкого прохода. Переждав минуту, я пустился по их следам. И едва успел укрыться за мусорным ящиком. На хорошо смазанных петлях бесшумно открылась низкая дверь с укрепленной на ней табличкой с неразборчивой надписью и пропустила двух мужчин.
Поистине, сегодняшний вечер был праздником дуэлянтов. Одетые с вызывающей крикливостью, они не были теми, кто меня интересовал. Оба вышли на улицу. Я не покидал своего скверно пахнущего убежища. Услышал, как завелся двигатель грузовика. Вот он отъехал. Затем воцарилась тишина. Оставив помойку, я приблизился к двери. На эмалированной дощечке можно было прочесть "Типография". Я напряг слух. Никакого шума. Я потрогал дверь. Металлическая. Гм... Несомненно, взломать ее трудно. А стоит ли? Было ли это...
В моей черепушке раздалось "бум!". Как старого знакомого приветствовал я это ощущение. Боже мой! Чуть было о нем не забыл. Добрый удар тупым предметом, добрый удар семейной дубинкой, ожидающий Нестора в поворотном пункте его расследования. Чуть было о нем не забыли. В самое время...
Я пришел в себя на груде изорванной бумаги. Запястья и щиколотки у меня были связаны. Смешанный запах дразнил мне ноздри. Пахло сырым подземельем, типографской краской, бумагой и свежей простыней. Я валялся в закутке, соединявшем подземный этаж склада с типографским цехом. За грязными стеклами открывался вид на весь освещенный цех.
Четверо мужиков под наблюдением пятого были заняты любопытной ночной работой. И хорошо оплачиваемой. По высшим ставкам за сверхурочные. Печатные станки почивали, но не эта четверка. На брошюровочном столе лежало множество пестрых прямоугольников, как две капли воды схожих с подлинными стодолларовыми купюрами. На другом столе, стоящем в стороне, чтобы на него не попала грязь, раскинут рулон новой ткани, которую снова ловко накручивали на деревянную основу, не забывая прятать в ее складках, при каждом новом обороте рулона, определенное количество банковских билетов. Готовый рулон, проверенный на соответствие нормам, уносили наверх и, по всей видимости, грузили в кузов автомобиля, помещая среди других – честных – рулонов. Операция была задумана совсем неглупо. И весьма изобретательно осуществлять ее под почтенным, внушающим доверие и почти столетним флагом фирмы Левиберга.
Вот что раскрыла Эстер. Вот почему она умерла. Добрый удар по черепу, а потом, чтобы всех ввести в заблуждение, отпечатки якобы пальцев Морено.
И в этих преступлениях был виновен малый, который красовался передо мной своей элегантностью, изысканностью, красноречием в жанре Арсена Люпена, только во плоти. Хорошо выглядя в прекрасно сшитом темном костюме, он расхаживал по цеху, подстегивая работяг, пошучивая, поигрывая перламутровым предметом, искрящимся в свете электрических ламп. Это совсем не мешало ему слышась то, что говорят остальные, и им отвечать. Он не был глухим. Но слуховой аппарат пригодился весьма кстати для того, чтобы скрывать неприятную особенность его уха, о которой было хорошо известно полиции. А поскольку контактные линзы не для собак изобретены, он обходился без очков несмотря на сильную близорукость.
Он удушил Эстер, заколол Марион. Ухлопал Леменье, как и многих других, до которых мне не было дела. Но Эстер, Марион... Ну и, конечно, вскоре сам Нестор...
Я проверил прочность своих пут. Вполне надежные, но в общем это была всего лишь веревка. И я заерзал по своей бумажной постели в поисках какого-нибудь острого предмета. Всегда попадаются железяки. Они есть повсюду. Возможно, но не так, где я находился. В конце концов подвернулся осколок кирпича. Я принялся тереть о него свои запястья. И был близок к результату, когда услышал, что ко мне приближаются. Один из бандитов остановился рядом.
– Эй! – крикнул он. – Парень, который намеревался заказать себе визитные карточки, приходит в сознание.
– Приволоки его? – приказал Перонне.
Тип подозван одного из своих дружков, и, пока держал меня под наведенным пистолетом, тот развязал мне ноги, чтобы я смог шагать. Потом меня грубо втолкнули в цех.
– Вот парень, который собирался заказать себе визитные карточки, – с глупым смешком повторил бандит, до дыр занашивающий свои шуточки.
– Визитные карточки? – произнес Перонне. – Жо, ты наверное ошибаешься. Зачем нужны визитные карточки господину Нестору Бурма? Он больше никому не нанесет визите". Напротив, миленькое извещение...
– Смешно! – воскликнул Жо.
– Заткнись! – произнес я.
– Похоже, вы не цените мой юмор, господин Нестор Бурма. Это освобождает меня от обязанности дальше дурачиться здесь с вами. К тому же я тороплюсь. Сегодня ночью уезжаю из Франции. Жо...
Тот на секунду отвернулся от меня. Резким движением я порвал уже почти перетертые о кусок кирпича путы. В то же мгновение прыгнул на Жо и вырвал у него пушку. Столь же стремительно я нырнул под окруженный кипами бумаги станок из прочного металла, способный послужить укреплением, который я успел заметить раньше. Едва оказавшись в укрытии, открыл огонь. Чтобы не отставать от меня и вереща словно дикари, они со всех сторон ответили мне тем же. Пули со зловещим хлопком расплющивались о металлические стойки или мягко проникали в толщу бумаги. Я чувствовал себя почти что как на улице Сен-Дени. Улица Сен-Дени! Какая глупость! Очевидно, в то время я ни о чем не подозревал, но, Боже мой, где были мои глаза! Мне следовало бы понять, что корсиканцу в воротах было не до меня и целился он не в мою скромную особу, но в другого беглеца, несшегося следом за мной и присоединившегося ко мне за автомобилем. Господин Бонфис, элегантный лже-глухой. Если бы я тогда заметил его особую примету, может, позже я бы внимательнее отнесся к этой особе. Ну, теперь поздно... Он же весьма мною интересовался. За двоих. И к чему теперь брюзжать? Я спекся. Еще один выстрел, и они набросятся на меня. Можно будет составить извещение, как тот говорил... Мне все-таки удалось себе обеспечить великолепный конец. В помещении грохот все нарастал. Под станком меня совершенно оглушило. Меня выворачивало от шума выстрелов, от смешанного запаха машинного масла, типографской краски и пороха, Выстрелив в последний раз, я вдруг услышал во внезапно наступившей тишине чей-то вопль:
– Без глупостей, Бурма. Вылезай оттуда.
Это был голос Флоримона Фару. На четвереньках выполз я из своего убежища. Поднимаясь, окинул взглядом открывшуюся картину. Подручные Фару выводили трех типов в наручниках. В углу валялся убитый только что не дважды Перонне. В последнем великом путешествии его сопровождали Жо и другой член шайки. "Сегодня ночью уезжаю из Франции". Как говорят, отправляясь в Овернь: я покидаю Францию и заграницу. Рядом с комиссаром изящный силуэт...
– Раз, два, три... Элен, – выговорил я.
Она бросилась в мои объятия.
– Вы можете ее расцеловать, – произнес Фару. – Ей вы жизнью обязаны. Почувствовав опасность и проявив больше здравого смысла, чем вы, она вместо того, чтобы лечь спать, проследовала за вами до типографии. И в тревоге позвонила мне. Она чудесная девушка, но скажу вам откровенно: на ее призыв я ответил лишь потому, что дело происходило в окрестностях Каирской площади. Будь это в другом месте, я бы не пошевелился, хоть вы тресни. И как бы ни была мила Элен. Но другое дело – Каирская площадь...
Нет, сообразительным я себя не показал. И все-таки мне хотелось заполучить очко.
– Да, – произнес я небрежным тоном. – Разве не здесь была обнаружена убитой Эстер Левиберг? Задушенная, но сначала оглушенная ударом тупого орудия, которое вы в конце концов определили как тяжелое типографское клише.
Эпилог
– Да. Леменье и Доливе, через малый промежуток времени. Перонне и его парни ничего не находят у Леменье, потому что шантажист к данному конкретному делу совершенно не причастен. И они даже не подозревают о существовании Марселлена. С другой стороны, Перонне обеспокоен моим появлением на улице Луны и настойчивостью, с которой я добивался у Марион встречи на стороне.
– Значит, вас он знает?
– Да, знает. На улице Монторгей он устраивает мне ловушку, в которую я попадаю, надо честно признаться отчасти по собственной вине. Восьмой покойник.
– Шеф, не желаю вам зла, но все-таки... мне это кажется слишком уж запутанным. Ведь было бы много легче вас просто уничтожить. И с концами.
– Легче, но слишком грубо. Моя смерть лишь навредила бы ему. Но выставить меня сексуальным маньяком, который принимает наркотики и отравляет ими других, изобразить убийцей, вот это здорово. И тем же ударом устранить временно из обращения, тоже здорово.
– А дальше что?
– Он оставляет меня в покое, вероятно потому? что у него нет времени заняться моей особой действительно художественным образом.
– А Виктор Марселлен?
– История Марселлена. Так звучало бы название иных глав готических романов. Настоящих, написанных в XVIII веке. Когда он обнаруживает внезапную кончину своего хозяина, то видит в этом руку Перонне. В ужасе скрывается. В своем убежище узнает о смерти Эстер. Немного придя в себя, заключает, что после подобного потрясения Левиберг будет более податлив, а поэтому не следует тянуть, а надо скорее запустить лапу в его кассу, Он возвращается на улицу Сент-Фуа, не находит там своих бесценных документов, мчится на улицу Реомюра, забирает ирис. Но ошибается с выбором. И кого же видит, находясь один на террасе? Двух костоломов, о которых знает, что они – подручные Перонне. От страха мысли его путаются. Он не соображает, что эти люди его не знают. Пытается спрятаться, бежать, перебраться по балюстраде террасы в другую часть здания. Соскальзывает и падает, к вящему изумлению тек двоих, которые ошеломлены и ничего не понимают, но торопятся ускользнуть, потому что не сомневаются в скором появлении полиции.
– Значит, несчастный случай?
– Да.
– Тем не менее, девятый покойник.
– Десятый.
– Как десятый? Ах да! Эстер!
– Нет. С Эстер будет одиннадцать. В этом страшном перечне девятое место занимает сутенер Марион. Убийство Марион, похоже, ему не понравилось. Он устроил шум. Все закончилось на пустыре у Шатийонских ворот.
– Относительно шума... Эстер?
– Видимо, она раскрыла преступную деятельность... гангстера.
– Значит, виноват не ее брат?
– Нет. Теперь нам известно, что у него не было никакой особой причины поступать таким образом. Предательство, совершенное Эстер из чистой мести, повлекшее за собой арест всех их близких гестаповцами, конечно, подтолкнуло бы его к насильственным мерам, но он не знает о ее измене.
– Значит, следует допустить, что Морено работает на Перонне?
– Морено мертв... Послушайте, еще один. Но его можно не учитывать. Он – часть другой истории.
– Однако... четыре пальца!
– Комедия.
– Разыгранная кем-то знавшим о давнем любовном романе Эстер и верящим в существование Морено. Итак, мы снова возвращаемся к Левибергу.
– Тихо!
В здании "Тканей Берглеви", от которого мы были уже недалеко, открылась дверь. Оттуда вышел человек и вороватым шагом поднялся по улице Постящихся к Сантье, направляясь в нашу сторону. Хотя он шел по другому тротуару, стоило принять меры предосторожности. Я втолкнул Элен в темный подъезд и, прижавшись к ней, начал горячо ее ласкать. Тип прошел мимо, не удостоив нас взглядом. После того, как он удалился на несколько метров, я разжал объятия.
– Послушайте, вы меня тискали, – упрекнула Элен.
– Только ради правдоподобия, – сказал я. – Готовьтесь к тому, что мы возобновим это милое занятие, потому что нам придется следить за малышом.
– Кто он? Левиберг?
– Право, вы что, антисемитка? Оставьте этого Левиберга в покое раз и навсегда.
На углу улицы Сент-Фуа я остановился:
– Дальше пойду за ним один. Это не занятие для маленьких девочек. Со мной пушка, этого достаточно. Но снимки, которые я собирался показать Левибергу, мне не нужны. У вас они будут в большей безопасности. Послушайте, спрячьте их к себе за чулок.
– У меня есть сумочка! – возразила она, помещая их туда.
– Хорошо. Так вот, до свидания и спокойной ночи, мой ангел. Отправляйтесь-ка похрапеть и желаю вам чудных сновидений.
Она пожала плечами. Я ее покинул.
Мой клиент свернул на Мюлузскую улицу и по улице Клери вышел на Каирскую площадь, не похожую, как и раньше, ни на что другое со своими лепными египтянами, фонарем общественного туалета, кафе, припаркованными вдоль Нильской улицы тачками. Трупов еще не было видно, но, возможно, они не за горами. Под составленным Элен списком не была подведена окончательная черта. Как и прошлой ночью, слышалось посапывание работающих печатных станков, к чему примешивался, ибо еще было не поздно, шум близлежащих больших улиц и какофония домашних радиоприемников. Когда мой малый вступил на Каирскую улицу, я упустил его из виду. Поэтому укрылся в темном углу, чтобы не стать жертвой тактической хитрости. Из своего укрытия я видел номерной знак крупного грузовика международных перевозок, стоявшего неподалеку, напротив складского помещения, где, судя по свету, еще работали. Перевозки Т. Б. Р. Л. Левиберг, сын. Париж. Франция. Постукивание печатных станков прекратилось. До меня донесся шепот приглушенного разговора. Открылась кабина грузовика, и оттуда спустились двое. Один из них был моим клиентом. Не торопясь, они прошли по тому же тротуару несколько метров и исчезли во мраке узкого прохода. Переждав минуту, я пустился по их следам. И едва успел укрыться за мусорным ящиком. На хорошо смазанных петлях бесшумно открылась низкая дверь с укрепленной на ней табличкой с неразборчивой надписью и пропустила двух мужчин.
Поистине, сегодняшний вечер был праздником дуэлянтов. Одетые с вызывающей крикливостью, они не были теми, кто меня интересовал. Оба вышли на улицу. Я не покидал своего скверно пахнущего убежища. Услышал, как завелся двигатель грузовика. Вот он отъехал. Затем воцарилась тишина. Оставив помойку, я приблизился к двери. На эмалированной дощечке можно было прочесть "Типография". Я напряг слух. Никакого шума. Я потрогал дверь. Металлическая. Гм... Несомненно, взломать ее трудно. А стоит ли? Было ли это...
В моей черепушке раздалось "бум!". Как старого знакомого приветствовал я это ощущение. Боже мой! Чуть было о нем не забыл. Добрый удар тупым предметом, добрый удар семейной дубинкой, ожидающий Нестора в поворотном пункте его расследования. Чуть было о нем не забыли. В самое время...
Я пришел в себя на груде изорванной бумаги. Запястья и щиколотки у меня были связаны. Смешанный запах дразнил мне ноздри. Пахло сырым подземельем, типографской краской, бумагой и свежей простыней. Я валялся в закутке, соединявшем подземный этаж склада с типографским цехом. За грязными стеклами открывался вид на весь освещенный цех.
Четверо мужиков под наблюдением пятого были заняты любопытной ночной работой. И хорошо оплачиваемой. По высшим ставкам за сверхурочные. Печатные станки почивали, но не эта четверка. На брошюровочном столе лежало множество пестрых прямоугольников, как две капли воды схожих с подлинными стодолларовыми купюрами. На другом столе, стоящем в стороне, чтобы на него не попала грязь, раскинут рулон новой ткани, которую снова ловко накручивали на деревянную основу, не забывая прятать в ее складках, при каждом новом обороте рулона, определенное количество банковских билетов. Готовый рулон, проверенный на соответствие нормам, уносили наверх и, по всей видимости, грузили в кузов автомобиля, помещая среди других – честных – рулонов. Операция была задумана совсем неглупо. И весьма изобретательно осуществлять ее под почтенным, внушающим доверие и почти столетним флагом фирмы Левиберга.
Вот что раскрыла Эстер. Вот почему она умерла. Добрый удар по черепу, а потом, чтобы всех ввести в заблуждение, отпечатки якобы пальцев Морено.
И в этих преступлениях был виновен малый, который красовался передо мной своей элегантностью, изысканностью, красноречием в жанре Арсена Люпена, только во плоти. Хорошо выглядя в прекрасно сшитом темном костюме, он расхаживал по цеху, подстегивая работяг, пошучивая, поигрывая перламутровым предметом, искрящимся в свете электрических ламп. Это совсем не мешало ему слышась то, что говорят остальные, и им отвечать. Он не был глухим. Но слуховой аппарат пригодился весьма кстати для того, чтобы скрывать неприятную особенность его уха, о которой было хорошо известно полиции. А поскольку контактные линзы не для собак изобретены, он обходился без очков несмотря на сильную близорукость.
Он удушил Эстер, заколол Марион. Ухлопал Леменье, как и многих других, до которых мне не было дела. Но Эстер, Марион... Ну и, конечно, вскоре сам Нестор...
Я проверил прочность своих пут. Вполне надежные, но в общем это была всего лишь веревка. И я заерзал по своей бумажной постели в поисках какого-нибудь острого предмета. Всегда попадаются железяки. Они есть повсюду. Возможно, но не так, где я находился. В конце концов подвернулся осколок кирпича. Я принялся тереть о него свои запястья. И был близок к результату, когда услышал, что ко мне приближаются. Один из бандитов остановился рядом.
– Эй! – крикнул он. – Парень, который намеревался заказать себе визитные карточки, приходит в сознание.
– Приволоки его? – приказал Перонне.
Тип подозван одного из своих дружков, и, пока держал меня под наведенным пистолетом, тот развязал мне ноги, чтобы я смог шагать. Потом меня грубо втолкнули в цех.
– Вот парень, который собирался заказать себе визитные карточки, – с глупым смешком повторил бандит, до дыр занашивающий свои шуточки.
– Визитные карточки? – произнес Перонне. – Жо, ты наверное ошибаешься. Зачем нужны визитные карточки господину Нестору Бурма? Он больше никому не нанесет визите". Напротив, миленькое извещение...
– Смешно! – воскликнул Жо.
– Заткнись! – произнес я.
– Похоже, вы не цените мой юмор, господин Нестор Бурма. Это освобождает меня от обязанности дальше дурачиться здесь с вами. К тому же я тороплюсь. Сегодня ночью уезжаю из Франции. Жо...
Тот на секунду отвернулся от меня. Резким движением я порвал уже почти перетертые о кусок кирпича путы. В то же мгновение прыгнул на Жо и вырвал у него пушку. Столь же стремительно я нырнул под окруженный кипами бумаги станок из прочного металла, способный послужить укреплением, который я успел заметить раньше. Едва оказавшись в укрытии, открыл огонь. Чтобы не отставать от меня и вереща словно дикари, они со всех сторон ответили мне тем же. Пули со зловещим хлопком расплющивались о металлические стойки или мягко проникали в толщу бумаги. Я чувствовал себя почти что как на улице Сен-Дени. Улица Сен-Дени! Какая глупость! Очевидно, в то время я ни о чем не подозревал, но, Боже мой, где были мои глаза! Мне следовало бы понять, что корсиканцу в воротах было не до меня и целился он не в мою скромную особу, но в другого беглеца, несшегося следом за мной и присоединившегося ко мне за автомобилем. Господин Бонфис, элегантный лже-глухой. Если бы я тогда заметил его особую примету, может, позже я бы внимательнее отнесся к этой особе. Ну, теперь поздно... Он же весьма мною интересовался. За двоих. И к чему теперь брюзжать? Я спекся. Еще один выстрел, и они набросятся на меня. Можно будет составить извещение, как тот говорил... Мне все-таки удалось себе обеспечить великолепный конец. В помещении грохот все нарастал. Под станком меня совершенно оглушило. Меня выворачивало от шума выстрелов, от смешанного запаха машинного масла, типографской краски и пороха, Выстрелив в последний раз, я вдруг услышал во внезапно наступившей тишине чей-то вопль:
– Без глупостей, Бурма. Вылезай оттуда.
Это был голос Флоримона Фару. На четвереньках выполз я из своего убежища. Поднимаясь, окинул взглядом открывшуюся картину. Подручные Фару выводили трех типов в наручниках. В углу валялся убитый только что не дважды Перонне. В последнем великом путешествии его сопровождали Жо и другой член шайки. "Сегодня ночью уезжаю из Франции". Как говорят, отправляясь в Овернь: я покидаю Францию и заграницу. Рядом с комиссаром изящный силуэт...
– Раз, два, три... Элен, – выговорил я.
Она бросилась в мои объятия.
– Вы можете ее расцеловать, – произнес Фару. – Ей вы жизнью обязаны. Почувствовав опасность и проявив больше здравого смысла, чем вы, она вместо того, чтобы лечь спать, проследовала за вами до типографии. И в тревоге позвонила мне. Она чудесная девушка, но скажу вам откровенно: на ее призыв я ответил лишь потому, что дело происходило в окрестностях Каирской площади. Будь это в другом месте, я бы не пошевелился, хоть вы тресни. И как бы ни была мила Элен. Но другое дело – Каирская площадь...
Нет, сообразительным я себя не показал. И все-таки мне хотелось заполучить очко.
– Да, – произнес я небрежным тоном. – Разве не здесь была обнаружена убитой Эстер Левиберг? Задушенная, но сначала оглушенная ударом тупого орудия, которое вы в конце концов определили как тяжелое типографское клише.
Эпилог
Ткани Берглеви. Шесть этажей. Широкий, словно речное устье, фасад. Цербером был опять новенький. Похоже, в ближайшем будущем здесь произойдет полное обновление персонала.
По-прежнему нелюбезный, по-прежнему постоянно мигающий, Рене Левиберг выглядел еще более подавленным. Я уселся, не дожидаясь приглашения. Он сказал:
– Кажется, вы должны мне сообщить нечто важное, господин Бурма?
– Да. Но сначала хотел бы осведомиться о состоянии вашего здоровья. Я узнал, что несколько дней назад вы были жертвой вроде бы покушения. А именно в тот вечер, когда отчасти благодаря мне Перонне-Бонфис испустил дух. Несомненно, у вас произошел бурный разговор? Статья в "Сумерках" не могла понравиться вам, отрицательно относящемуся к любому скандалу, к любой пустой шумихе. Перонне на это было наплевать. Использовав вас на все сто, он убирался за рубеж.
Левиберг выругался. И все.
– Вижу, что вы полностью оправились после того несчастного случая.
Снова ворчанье и морганье.
– Я разъяснил комиссару Фару, что вы знали Перонне в лагере, куда его направили дружки из гестапо, чтобы обелить – это частность, о которой вы не знали, – и что там он спас вам жизнь. По этой причине вы поклялись ему в вечной признательности. Я ему также сказал, что Перрон не без вашего ведома воспользовался вашими предприятиями в собственных целях и набрал к вам на службу своих людей. Пример: тот цербер, что встретил меня при моем первом визите и немедленно доложил своему начальнику о моем появлении.
– Между прочим, это верно, – рявкнул Левиберг. – Я ни о чем не знал.
– Я не сообщил Фару, что Перонне охотно укрывался в одном из ваших загородных владений, когда это было необходимо.
– Этот человек был вне закона. Он никогда от меня этого не скрывал. Но если бы я знал, что он еще и убийца...
– Знаю. Вот почему, желая избавиться от меня, он меня все же не убил. Он надумал другое. Если бы я умер насильственной смертью, вы бы его сразу же заподозрили, а ему не хотелось терять вашу весьма выгодную дружбу. Хорошо. Я не сказал Фару и о том, что, когда вас начали шантажировать, вы вместо того, чтобы обратиться в полицию либо к частным детективам, поручили Перонне этим заняться. Как вы бы поручили ему заняться Морено, если бы он объявился в окрестностях. Морено не может объявиться. Он мертв. Но я вам об этом не сказал, и Перонне, которому вы сообщили все подробности, их использует, когда, будучи уличен Эстер в преступной деятельности, вынужден ее убрать.
Воцарилась тишина. Я нарушил ее, чиркнув спичкой, чтобы раскурить трубку.
– Эстер была встревожена вашими отношениями с этим человеком, характер которого был ей совершенно ясен. Но то ли из-за застенчивости, то ли из какого-то иного чувства она ввела меня в этот дом под предлогом появления Морено.
Иное чувство? И еще какое, Нестор! Она уже давно что-то заподозрила, но кому доверить роль брошенного в тихую заводь камня в надежде, что братец утонет в поднявшейся грязи? Черт возьми, конечно же Нестору Бурма! И в дневнике многократно повторяется его имя. Если бы Морено вернулся. Вот предлог. Лучше Бурма никого не найти. Но послушайте! Превосходная мысль. И мысль оказалась действительно превосходной.
– Она обратилась ко мне с единственной целью – защитить вас...
Скажешь тоже. Когда она звонила мне, выследив Перонне и обнаружив его операцию с фальшивыми долларами, ее голос дрожал от волнения. Мне нужно кое-что вам показать. Наконец-то у нее в руках оказалось средство, которым она могла сразить своего брата. Сообщник гангстера. И вместо того, чтобы, как мы договорились, дожидаться меня, она не смогла удержаться и отправилась назад, чтобы снова насладиться тем зрелищем... И из-за этого умерла. Именно, умерла.
– …и мне хотелось бы, чтобы вы об этом не забывали.
– Не забуду, – ответил Левиберг.
– Превосходно. А теперь возьмите это.
Я вынул снимки – фото и негатив – и положил их на бювар:
– Вот что хотел вам продать Марсо-Марселлен. Этот снимок был сделан сообщником Перонне по его приказу.
Опасаясь, что в один прекрасный день ваша признательность ослабеет, Перонне хотел приобрести средства давления на вас. Но упустил фото из своих рук. И захотел заполучить их обратно, когда в чужих руках они вдруг стали опасны и для него. Предполагаю, что когда Марсо-Марселлен предложил вам сделку, Перонне посоветовал согласиться... так же, как в вечер встречи он побудил вас раздобыть наличные, чтобы заплатить то, что требовалось?
Моя осведомленность не удивила Рене Левиберга.
– Да, – выдохнул он.
– И еще один вопрос, сударь. Глядя на этот снимок, вас можно бы счесть закоренелым сообщником Перонне, а вы им не были. Отсюда мораль: критически выслушивайте сплетни шантажистов. Идет ли речь о гангстере или гестапо...
Ну что же, пусть с мертвой, но я рассчитался с Эстер за ее деньги.
– Да, несомненно, – произнес Левиберг.
В задумчивости он долго рассматривал фотографии. Наконец, поднял свои черные мигающие глаза:
– Сколько?
– Вы меня оскорбляете, – усмехнулся я. – Но не стану вас разочаровывать. Два миллиона. Двумя чеками. Первый на имя мадемуазель Клотильды Филиппон. Она "вдова" юного остолопа и негодяя. Мне бы не хотелось, чтобы она вообразила, что он был еще и лжецом. Другой – на мое имя. Но не для меня. У несчастной убитой дурехи наверняка где-то у кормилицы остался сирота.
Я вышел с двумя чеками в кармане. В последний раз обернулся я на широкий, словно речное устье, фасад шестиэтажного здания. Ткани Берглеви. Хлопчатобумажные изделия. Шелка. Шерсть. Полотна.
Экраны для киногрез? Простыни для любви? Саваны, и ничего другого.
По-прежнему нелюбезный, по-прежнему постоянно мигающий, Рене Левиберг выглядел еще более подавленным. Я уселся, не дожидаясь приглашения. Он сказал:
– Кажется, вы должны мне сообщить нечто важное, господин Бурма?
– Да. Но сначала хотел бы осведомиться о состоянии вашего здоровья. Я узнал, что несколько дней назад вы были жертвой вроде бы покушения. А именно в тот вечер, когда отчасти благодаря мне Перонне-Бонфис испустил дух. Несомненно, у вас произошел бурный разговор? Статья в "Сумерках" не могла понравиться вам, отрицательно относящемуся к любому скандалу, к любой пустой шумихе. Перонне на это было наплевать. Использовав вас на все сто, он убирался за рубеж.
Левиберг выругался. И все.
– Вижу, что вы полностью оправились после того несчастного случая.
Снова ворчанье и морганье.
– Я разъяснил комиссару Фару, что вы знали Перонне в лагере, куда его направили дружки из гестапо, чтобы обелить – это частность, о которой вы не знали, – и что там он спас вам жизнь. По этой причине вы поклялись ему в вечной признательности. Я ему также сказал, что Перрон не без вашего ведома воспользовался вашими предприятиями в собственных целях и набрал к вам на службу своих людей. Пример: тот цербер, что встретил меня при моем первом визите и немедленно доложил своему начальнику о моем появлении.
– Между прочим, это верно, – рявкнул Левиберг. – Я ни о чем не знал.
– Я не сообщил Фару, что Перонне охотно укрывался в одном из ваших загородных владений, когда это было необходимо.
– Этот человек был вне закона. Он никогда от меня этого не скрывал. Но если бы я знал, что он еще и убийца...
– Знаю. Вот почему, желая избавиться от меня, он меня все же не убил. Он надумал другое. Если бы я умер насильственной смертью, вы бы его сразу же заподозрили, а ему не хотелось терять вашу весьма выгодную дружбу. Хорошо. Я не сказал Фару и о том, что, когда вас начали шантажировать, вы вместо того, чтобы обратиться в полицию либо к частным детективам, поручили Перонне этим заняться. Как вы бы поручили ему заняться Морено, если бы он объявился в окрестностях. Морено не может объявиться. Он мертв. Но я вам об этом не сказал, и Перонне, которому вы сообщили все подробности, их использует, когда, будучи уличен Эстер в преступной деятельности, вынужден ее убрать.
Воцарилась тишина. Я нарушил ее, чиркнув спичкой, чтобы раскурить трубку.
– Эстер была встревожена вашими отношениями с этим человеком, характер которого был ей совершенно ясен. Но то ли из-за застенчивости, то ли из какого-то иного чувства она ввела меня в этот дом под предлогом появления Морено.
Иное чувство? И еще какое, Нестор! Она уже давно что-то заподозрила, но кому доверить роль брошенного в тихую заводь камня в надежде, что братец утонет в поднявшейся грязи? Черт возьми, конечно же Нестору Бурма! И в дневнике многократно повторяется его имя. Если бы Морено вернулся. Вот предлог. Лучше Бурма никого не найти. Но послушайте! Превосходная мысль. И мысль оказалась действительно превосходной.
– Она обратилась ко мне с единственной целью – защитить вас...
Скажешь тоже. Когда она звонила мне, выследив Перонне и обнаружив его операцию с фальшивыми долларами, ее голос дрожал от волнения. Мне нужно кое-что вам показать. Наконец-то у нее в руках оказалось средство, которым она могла сразить своего брата. Сообщник гангстера. И вместо того, чтобы, как мы договорились, дожидаться меня, она не смогла удержаться и отправилась назад, чтобы снова насладиться тем зрелищем... И из-за этого умерла. Именно, умерла.
– …и мне хотелось бы, чтобы вы об этом не забывали.
– Не забуду, – ответил Левиберг.
– Превосходно. А теперь возьмите это.
Я вынул снимки – фото и негатив – и положил их на бювар:
– Вот что хотел вам продать Марсо-Марселлен. Этот снимок был сделан сообщником Перонне по его приказу.
Опасаясь, что в один прекрасный день ваша признательность ослабеет, Перонне хотел приобрести средства давления на вас. Но упустил фото из своих рук. И захотел заполучить их обратно, когда в чужих руках они вдруг стали опасны и для него. Предполагаю, что когда Марсо-Марселлен предложил вам сделку, Перонне посоветовал согласиться... так же, как в вечер встречи он побудил вас раздобыть наличные, чтобы заплатить то, что требовалось?
Моя осведомленность не удивила Рене Левиберга.
– Да, – выдохнул он.
– И еще один вопрос, сударь. Глядя на этот снимок, вас можно бы счесть закоренелым сообщником Перонне, а вы им не были. Отсюда мораль: критически выслушивайте сплетни шантажистов. Идет ли речь о гангстере или гестапо...
Ну что же, пусть с мертвой, но я рассчитался с Эстер за ее деньги.
– Да, несомненно, – произнес Левиберг.
В задумчивости он долго рассматривал фотографии. Наконец, поднял свои черные мигающие глаза:
– Сколько?
– Вы меня оскорбляете, – усмехнулся я. – Но не стану вас разочаровывать. Два миллиона. Двумя чеками. Первый на имя мадемуазель Клотильды Филиппон. Она "вдова" юного остолопа и негодяя. Мне бы не хотелось, чтобы она вообразила, что он был еще и лжецом. Другой – на мое имя. Но не для меня. У несчастной убитой дурехи наверняка где-то у кормилицы остался сирота.
Я вышел с двумя чеками в кармане. В последний раз обернулся я на широкий, словно речное устье, фасад шестиэтажного здания. Ткани Берглеви. Хлопчатобумажные изделия. Шелка. Шерсть. Полотна.
Экраны для киногрез? Простыни для любви? Саваны, и ничего другого.