Страница:
– Где-то пожар, – отметил мальчишка, рассмеявшись собственным словам.
– Ага, или потоп, – ответил его приятель.
– Или какой-нибудь тип угорел.
Машина пожарных проехала по соседней улице, по-прежнему сигналя, и скрылась в ночи. Я расплатился и прошел к телефону. Тэмпль, 12-12. Я дважды набирал номер, с интервалом в несколько минут. Мне казалось, что я слышу, как звонок гремит в темноте, тяжесть которой я словно ощущал на моих плечах. Никакие густые усы со шляпой над ними не сняли трубку, чтобы мне ответить.
Я вернулся домой и лег спать без ужина, больной, как тысяча собак.
Глава третья
– Ага, или потоп, – ответил его приятель.
– Или какой-нибудь тип угорел.
Машина пожарных проехала по соседней улице, по-прежнему сигналя, и скрылась в ночи. Я расплатился и прошел к телефону. Тэмпль, 12-12. Я дважды набирал номер, с интервалом в несколько минут. Мне казалось, что я слышу, как звонок гремит в темноте, тяжесть которой я словно ощущал на моих плечах. Никакие густые усы со шляпой над ними не сняли трубку, чтобы мне ответить.
Я вернулся домой и лег спать без ужина, больной, как тысяча собак.
Глава третья
Лжец
Проснулся я на следующий день около полудня.
Дождь прекратился. Барометр показывал ясную погоду. Мое настроение тоже улучшилось. Не считая головной боли, я чувствовал себя много лучше, чем накануне в это же время. Мое состояние увеличилось на пятьдесят тысяч франков, а состояние финансов влияет на состояние духа и тела. Однако, я все же был здорово разбит. Удар по голове не прошел даром.
Из постели я позвонил Элен узнать, что новенького в агентстве. Ничего. Я сказал секретарю, что опасаюсь, будто подхватил грипп, и что она вряд ли увидит меня в этот день. Куколка ответила, что как-нибудь примирится с этим.
Покончив с делами, я оделся и вышел позавтракать. Я скупил утренние выпуски всех ежедневных газет, еще имевшиеся в продаже. Писали обо всем – от ООН до НАТО, в Бельвиле обманутый муж убил жену, чтобы отомстить за поруганную честь ("предлог", сказал бы Феликс Фенеон), из троих осужденных, недавно сбежавших из тюрьмы, двоих поймала служба исправительных учреждений, а третий, Роже Латюи, прозванный, лучше не спрашивайте, почему, Жеманницей, оставался в бегах; Мерлин Монро и Джина Лоллобриджида собирались сниматься вместе в фильме под названием "Орел и Решка". Должно быть, враки. Но напрасно я читал все подряд, нигде не упоминалось о случае с Кабиролем. Первые вечерние выпуски также молчали об этом. Если никто не решится сообщить полиции о смерти ростовщика, у того будет шанс спокойно сгнить у себя на третьем этаже и заразить чумой весь квартал. Неприятная перспектива, от размышлений о которой меня оторвало лишь чтение 13-часового выпуска "Крепюскюль".
Статья моего старого приятеля Марка Кове называлась:
"Ростовщик убит вчера у себя дома в районе Марэ".
В статье говорилось:
"Убийство, обнаруженное слишком поздно, чтобы мы могли рассказать о нем в наших предыдущих выпусках, взволновало – хотя должны признать, не огорчило – спокойный район Марэ. Жертва – некий Жюль Кабироль, среди своих безденежных клиентов больше известный под кличкой папаши Самюэля, был ростовщиком на улице Фран-Буржуа. Его убили ударом принадлежавшего ему ножа для разрезания бумаг, если судить по данным первоначальной медицинской экспертизы, вероятнее всего вчера днем или в начале вечера. Обнаружил драму, придя к ростовщику заложить какую-то вещь, сегодня поздним утром студент господин Морис Баду, сын известного промышленника, живущего на улице Тэмпль. Он тут же извес-тил полицию. Расследование поручено дивизионному комиссару Флоримону Фару из Центрального следственного отдела. Дело оказалось непростым, так как у Жюля Кабироля имелось больше врагов, чем друзей. Тот факт, что ни в сейфе, ни в бумажнике, ни в ящиках стола не обнаружено даже незначительных денежных сумм, заставляет предполагать убийство с целью грабежа, но нельзя исключить и месть, так как более чем сомнительная профессия Самюэля Кабироля подвергала его постоянной опасности. Расследование, которое еще только в самом начале, пока не дало значительных результатов. Тем не менее, следователь нам сообщил, что на месте преступления обнаружено множество отпечатков пальцев, из которых некоторые весьма любопытны. Ручка орудия убийства тщательно протерта... "
Эти любопытные отпечатки мне не понравились.
Я сложил газету, вернулся домой и с трубкой в зубах сел дежурить у телефона. Если он зазвонит, это менее опасно, чем если постучат в дверь. Через час у меня закололо в руках, ногах и даже в челюсти. Телефон не зазвонил, и никто не постучал в дверь, что, впрочем, ничего не значило. Я потянулся, достал из кармана позаимствованные у Кабироля деньги и осмотрел их. Сомнения не было, они производили столь же грязное впечатление, как и их законный хозяин, и я плохо представлял, как объясню Фару происхождение этих потрепанных бумажек. Особенно, если для подкрепления нашей беседы он будет располагать некоторыми из "любопытных отпечатков", снятых на улице Фран-Буржуа. Мне казалось, я принял некоторые меры предосторожности, но всегда можно что-то позабыть. Моя защита была готова, но, чтобы она оказалась более или менее эффективной, я нуждался в менее подозрительных купюрах. Сняв трубку, я набрал номер телефона одного врача, друга, живущего в богатом районе, занимать у которого я не стал бы ни за что на свете, разве что в исключительных обстоятельствах. Сейчас у меня были как раз исключительные обстоятельства.
– Алло. Нестор Бурма.
– Здравствуйте, мой дорогой, – теплым сердечным тоном сказал доктор. – Как себя чувствуете?
– Очень хорошо, вынужден вас огорчить. Вот только с финансами неважно.
– В самом деле?
– Именно. Но это временно. На следующей неделе я жду поступлений. Но до того времени будет туговато. Так что, я извиняюсь, но... не могли бы вы мне одолжить?
– Охотно. Сколько вам нужно?
– Чтобы дожить до конца недели.
– А точнее?
– Скажем, тысяч пятьдесят.
– Чтобы дожить до конца недели?
– Да.
– Дорогой мой, вы похоже, живете на широкую ногу!
– Послушайте, – рассмеялся я, – быть на мели – уже само по себе неприятно, а если вдобавок приходится считать каждое су.
Врач воскликнул:
– Очень забавно!
– Мысль не моя. Ее я тоже позаимствовал.
– Что ж, я вижу состояние духа у вас отличное. Хорошо. Договорились насчет пятидесяти тысяч. Чек?
– Я бы предпочел наличные. Вы понимаете, я обращаюсь к вам именно потому, что очень поджимает. Мне бы хотелось получить их как можно быстрее. Я могу подъехать к вашему кабинету через час, например, если вам это удобно, ну и, конечно, если у вас имеется требуемая сумма.
– Имеется. Приезжайте, когда хотите.
– Огромное спасибо и еще раз извините, доктор, До скорого.
Повеселев, я раскурил трубку и снова взялся за "Крепюскюль", чтобы перечитать статью о бесславном конце Кабироля. В конце концов я выучу ее наизусть. По правде говоря, она была довольно краткой. Да, очень краткой. Существовала одна деталь, красочная деталь, которую можно было повторять и муссировать до бесконечности, но ее-то как раз обошли молчанием. Безусловно, у полицейских были на то свои причины, так как не заметить ее они не могли. А почему бы мне самому не позвонить в полицию? Я взвешивал за и против моей идеи и внезапно решился. В самом деле, нашли они или нет один из моих отпечатков пальцев среди прочих, моя затея неприятностей не прибавит, не убавит, а возможно я что-нибудь и разузнаю. Лучше взять быка за рога и облегчить совесть. Ничто так не изматывает, как тревожная неуверенность. Я снова снял трубку и набрал номер полиции.
– Алло, – прошелестела телефонистка.
– Комиссара Фару, пожалуйста.
– Кто спрашивает?
– Нестор Бурма.
– Не кладите трубку.
– Алло, Нестор Бурма? Что вы хотели? Быстро, – несколько секунд спустя раздался голос Флоримона.
Я внимательно вслушивался в него, чтобы уловить нюансы, незаметные нюансы. Но голос казался обыкновенным, не более и не менее ворчливым, чем всегда.
– Ну, быстро, – повторил полицейский.
– Но, но, не нервничайте, – ответил я.
– Я не нервничаю, но у меня много работы.
– Вы всегда так говорите и всегда находитесь рядом с телефоном.
– А я сыщик вроде Ниро Вулфа. Провожу следствие, не вставая с кресла.
– Да? Чудно. Вы могли найти и худшего учителя. Послушайте, я узнал из газет, что убит один тип, с которым я немного знаком.
– Это кто же?
– Кабироль.
– Вы его знали?
– Немного. Мне случалось... хм-м... в конце-то концов, он ведь давал деньги под залог, так?
– Да, да.
– Вы, возможно, найдете мое имя в его счетной или кассовой книге, не знаю, как она точно называется, и даже не знаю, вел ли он такую, но лучше избавить вас от головной боли на сей предмет, не так ли?
– Разумеется. Но ваше имя, старина, не встречается в его книгах. Во всяком случае, в тех, что мы просматривали.
– Ну, дело было год-два назад. Может, он уничтожил свои архивы со временем.
– Не исключено.
– А в остальном, что он из себя представляет?
– Да так, ничего.
– В газетах пишут, деле сложное.
– В газетах должны же что-то писать, Скажите-ка, дела агентства "Фиат Люкс" должно быть идут неважно последнее время, а?
– У вас нюх!
– Я же полицейский.
– Ну, это еще не довод. Да, дела не клеются.
– И вот уже с полгода, как любезные вашему сердцу газеты, в частности та, где работает Марк Кове, не печатают столь славное имя...
– Восемь месяцев, – вздохнул я.
– ...И так как вы не являетесь известной кокоткой...
– Я попросил бы...
– ...Или звездой экрана, и у вас нет жемчугов, которые вы могли бы потерять...
– Увы, нет!
– ...А вам все же хотелось бы заставить говорить о себе, так?
– Реклама поддерживает положение. Но я не понимаю...
– Дайте мне закончить, – взорвался он. – Я вам все выложу и вешайте трубку, потому что, повторяю, чего-чего, а недостатка работы, в отличие от вас, не испытываю, я и так потерял с вами уйму времени. Вы слишком часто болтались у меня под ногами в ходе того или иного расследования. В кои-то веки я работаю над делом, в которое вы не замешаны, так не пытайтесь влезть в расследование с единственной целью прочитать на первых страницах ваших любимых газет, что Нестор Бурма тут, Нестор Бурма там... Понятно?
– Черт возьми, ну и тон у вас!
– Салют, Бурма!
Он повесил трубку. Я вздохнул. Как говорится, от облегчения. Возможно. Но сюда примешивалось и другое чувство. Я тоже повесил трубку, с трудом отлепив от нее ладонь.
Надев шляпу, я вышел на улицу. Немного пошатался там-сям. Мне не хотелось слишком жадно бросаться за деньгами, обещанными мне врачом. Купил очередные выпуски вечерних газет, но не узнал ничего дополнительного о деле Кабироля. Если оставить в стороне пунктуацию и несколько опечаток, повторялся первоначальный текст.
Врач оказался в полной запарке, когда я явился в его кабинет. Это мне особенно понравилось, так как избавляло от разговоров. Он передал конверт через ассистентку. И тот и другая были полными. Я разменял первую пятитысячную купюру за стойкой бистро, после чего сел в такси на стоянке перед кафе и поехал на площадь Республики. Оттуда пешком направился к улице Тэмпль.
Дом, где согласно сообщениям газет жил Морис Баду, студент, сообщивший стражам закона о неприятности с Жюлем Кабиролем, стоял сразу за сквером, на том отрезке улицы Тэмпль, где торговали всякой всячиной. Я издалека заметил знакомого "Петрушку" из "Все для смеха". Он по-прежнему нес неусыпную вахту, но, как мне показалось, выглядел менее веселым, чем накануне. По обе стороны входной двери дома, о котором идет речь, красовалась масса металлических табличек, делая его схожим с быком-медалистом на сельскохозяйственной ярмарке. Я искал среди них фамилию Баду, но безуспешно. Сын известного промышленника... Возможно, папа вел свои дела в другом месте. Едва увернувшись от пары тележек, которыми управляли энергичные рабочие, я проскользнул в широкий внутренний двор, заваленный ящиками, велосипедами и детскими колясками. Позади толстенного кота и пальмы в кадке консьержка напрягала остатки зрения над романом о любви, ненависти и страсти. Поглощенная чтением и привычная к постоянному снованию взад и вперед самых разных личностей, она уделила мне не больше внимания, чем если бы меня не было вовсе. Со своей стороны я не стремился узнавать у нее, где живет Баду-сын. Молодому человеку должно быть поднадоело давать интервью полицейским и журналистам и он наверняка отдал соответствующие распоряжения. Мне следовало поискать иные источники информации, чем консьержка. Источник явился в следующее мгновение в лице 16-летнего подручного, который с развязным выражением на бледной физиономии под нечесаными волосами переносил словно святыню картонные коробки из одного магазина в другой. Во время очередного перехода я перехватил его в углу двора, вне зоны видимости консьержки.
– Салют, Тото, – сказал я.
Он замер, взглянул на меня и перегнал из одного угла рта в другой погасший изжеванный окурок. Это был весьма к месту и с потрясающей точностью скопированный с героя кинофильма номер.
– Меня зовут Деде, – заметил он.
– Хорошо, Деде, если я тебе дам совершенно новую сигарету, что ты сделаешь с этим окурком?
– Положу в карман на черный день.
– Держи сигарету, парниша.
Я протянул ему "Голуаз". Окурок он, как и сказал, положил в карман куртки, а сигарету сунул в рот. Я дал ему прикурить.
– А сотню франков? Если я дам тебе сто франков? Что ты с ними сделаешь?
– Не знаю, что я с ними сделаю, но я их возьму. Если только...
Он смерил меня взглядом:
– Нет, – прогнусавил он. – Кажется, это не в вашем стиле...
Он хохотнул.
– Что я должен сделать за сто франков?
– Сказать, где квартира одного жильца. Я нигде не вижу его имени. Морис Баду. Это тип, обнаруживший покойника. Кабироля, если тебе такой знаком.
– Я читаю газеты.
– Мне хотелось бы с ним поговорить, я журналист.
– Из какой газеты?
– "Крепю".
Он скорчил пренебрежительную мину:
– Я читаю "Суар"... Но, в конечном счете, за сто франков я готов забыть о политических убеждениях.
– Тем более, – рассмеялся я, вручая ему обещанные деньги, – что президент административного совета "Крепю" и "Суар" – одно и то же лицо. Он хорошо понимает свою выгоду и имеет двойную клиентуру.
– – Вот черт! Это правда? – заинтересовался парнишка.
– Чистая.
– Каждый день что-нибудь новенькое узнаешь.
– Ну а теперь не могу ли узнать, где найти того типа?
– Под крышей, в бывшей комнате горничной. Идите вот по этой лестнице.
– Он один живет там наверху?
– Вполне вероятно, что иногда приводит подружку. Я об этом ничего не знаю.
– Я имел в виду... родители...
– Нет, родителей нет. Я читал в газете, что он сын известного промышленника. Но не ручаюсь.
– Может, семейные отношения не очень? Парень пожал плечами:
– А вы видели семьи, где они "очень"?.. Ладно, мне надо работать. Спасибо за сто франков. – Он отошел.
Да, на некоторых навозных кучах они рано созревают...
* * *
Под крышей я легко нашел жилище Мориса Баду. На каждой из дверей, выходивших в коридор, на уровне глаз виднелась визитная карточка или бумажка с именем. Одна была лишена опознавательных знаков. Этого явно не хватало для маскировки, но ясно указывало на нее, как на искомую. Я постучал и подождал.
Никто не поспешил мне открыть. Кто-нибудь другой даже поклялся бы, что за ней никого нет. Но тишина была такого сорта, какой не обманет столь опытное ухо, как мое. Я еще постучал, и мужской голос спросил:
– Кто там?
– Господин Баду?
Мне не ответили, а открыли дверь, не настаивая на дальнейших разъяснениях, и маленький худенький силуэт вырисовался в проеме.
Я потратился на такси, отдал сотню франков и прошел пешком пять этажей просто так. Морис Баду оказался не тем молодым человеком, которого я преследовал накануне под дождем. Я это понял не только из-за очков на носу, но общий вид, манера держаться и рост очень отличались от данных человека, звонившего по телефону, как я представлял его себе. Тот наверняка был высокий. Во всяком случае, выше стоявшего передо мной... Я скрыл свое недовольство. Судя по всему, студент прогуливал лекции.
– Ну и? – бросил он довольно агрессивно.
– Можно войти?
Мы оба оказались любителями отвечать вопросом на вопрос. Разговор рисковал затянуться.
Я мог бы и уйти, ведь он не оправдал моих ожиданий, но в его глазах за толстыми стеклами я заметил странные искорки, заставившие меня остаться. Правда, эти искорки вполне сочетались с наивными мерами предосторожности, какие он предпринял, так и не доведя их до конца, но возможно все это не имело значения. И все же...
– Войти? – проворчал он. – Зачем?
– Я журналист.
– Я так и подумал. Я все уже рассказал, старина, но входите. Всем надо зарабатывать свой кусок хлеба...
Я вошел в чистенькую строгую комнату, с паркетом, покрытым посекшейся циновкой. Над кроватью в рамках под стеклом висели не портреты хорошеньких девушек, как я ожидал, а довольно-таки художественные фотографии руин. Библиотека состояла из книг весьма неприступного вида, на кровати валялась папка с бумагами. На некрашеном столе лежали газеты, одежда висела на спинке стула. На каминной полке по соседству с будильником и несколькими безделушками женщина средних лет улыбалась из рамки такой же колючей улыбкой, как булавка, которую ей наверняка вонзили в задницу, чтобы вызвать такую гримасу. Она была очень похожа на очкарика. Тот закрыл за собой дверь и продолжал:
– ...и потом, мне хотелось бы узнать одну вещь.
– Какую?
– Оставят ли меня когда-нибудь в покое?
Я сделал торжественный жест:
– Цена славы, друг мой. Обнаружить труп...
– Я бы обошелся без этого...
Он устало потер подбородок, собрав в складки кожу на щеках, покрытых быстро растущей щетиной. Он был аккуратно одет, и ему едва ли сравнялось года двадцать три, но выглядел он старым, страшно старым и помятым. Его широкий лоб мыслителя или одуревшего зубрилы усиливал странное неопределенное впечатление, испытываемое в его присутствии. Он продолжал:
– Короче, вы не можете мне ответить? Я улыбнулся:
– Вы не кинозвезда... Завтра о вас забудут... Я наверняка последний, кто пришел докучать вам с этой историей.
– Тем лучше. В таком случае, лучше поскорее закончить с вами. Кроме того, я могу сообщить вам так мало... У вас должно быть совсем туго с материалом, а? Никогда не думал, что журналисту требуется так немного. Кстати, вы из какой газеты?
– "Крепю".
– "Крепю"?
– "Крепюскюль".
– Ах да! Я никого из ваших еще не видел?
– Очень может быть. Но я из воскресного приложения к провинциальному выпуску...
– А имя у вас есть?
– Далор.
– Не знаю.
– Я почти никогда не подписываю мои статьи. И, повторяю, я в основном сотрудничаю в приложении. И для этого приложения собираюсь разродиться большой статьей. Видите ли, убийство ростовщика – это неисчерпаемый сюжет. Колоритный персонаж и т, д., не говоря уж о тех близлежащих темах, которые можно затронуть. Я очень дорожу этой статьей и, если вы дадите мне необходимую информацию, имеется в виду, ценную информацию, я сумею быть благодарным. Это хорошо оплачивается и...
Он сухо оборвал меня:
– У меня только одно желание – чтобы меня оставили в покое. Мне нечего делать с вашими деньгами.
– Хорошо, хорошо. Не сердитесь, – я откашлялся, – не сердитесь. Я не хотел вас обидеть.
– Ладно. Но, Боже мой! Вы понимаете, есть от чего выйти из себя. Что, каждый раз, как какому-нибудь гражданину посчастливится обнаружить труп, поднимают такой шум?
– Если убитый чем-то необычен, то да. А я вам напомню, ростовщик – фигура колоритная.
Он пожал плечами:
– Остановимся на этом. Я расскажу вам мою короткую историю, но предупреждаю, мне нечего поведать, кроме того, что уже известно вашим собратьям по перу или полиции.
– Все же давайте.
Естественно, его рассказ не отличался от того, что я уже читал в газетах. Явившись к Кабиролю...
– Чтобы заложить что-нибудь, как я понимаю? – заметил я.
Без запала, но твердо, он ответил:
– Так ли уж необходимо заниматься моей личной жизнью?
– Нет, но знаете, мне тоже случалось оказываться на мели. Со мной такое происходит даже чаще, чем следует. И в этом нет ничего постыдного. Продолжайте, прошу вас...
– Чудесно, – сказал я, когда он закончил. – Вы не заметили ничего особенного, о чем забыли упомянуть в полиции? Знаете, как это бывает? Незначительная деталь ускользает из памяти на время и всплывает только позже...
Он отрицательно покачал головой и улыбнулся:
– Я понимаю, вы разочарованы, господин Далор. Но я вас предупреждал.
– Все равно, спасибо, господин Баду.
Он открыл передо мной дверь. Я перешагнул через порог.
– Мы оба только потеряли время, – заметил он вместо прощанья.
Но я-то не считал свое потерянным.
Вернувшись домой, я позвонил в агентство. Там ничего нового. В телефонном справочнике фигурировали пятеро Баду с различными именами. Первый же, с которым меня соединила секретарь, оказался тем самым.
– Алло. Господин Альбер Баду?
– Он самый.
У него был сильный уверенный голос с едва уловимым оттенком вульгарности, голос этакого мужика, взращенного на мясе с кровью.
– С вами говорит Нестор Бурма. Я звоню по поводу...
Он прервал меня и договорил насмешливым тоном, сбившим меня с толку:
– ...моего сына, знаю. Чем вы занимаетесь, господин Бурма? Адвокат по темным делам? Или адвокат без работы? Лучше скажите сразу, вы не первый предлагаете свои услуги. Вы получаете номер "3". Да, я распределяю порядковые номера, как на автобусах.
– Я детектив.
– Инспектор?
– Частный сыщик.
Он взорвался:
– О! Однако, замечательно! Чудесно, чудесно! Частный сыщик это лучше, чем адвокат. Из этой категории вы первый. Но, что бы там ни было, у вас так же мало шансов победить в состязании, как у господ адвокатов... Что, не везет, да? Потому как небольшая сумма, я полагаю, была бы не лишней, так?
Он понимал быстро. На мой вкус, слишком быстро. Пожалуй, мое сообщение не достигнет цели.
– От небольшой суммы не откажусь.
– Со мной, – по-прежнему забавляясь, сказал он, – вам не придется себя утруждать. Сходите к ростовщику. Вряд ли их всех поубивали.
– Речь не об этом.
– Кроме шуток? А о чем речь в таком случае? Надеюсь, вы не собираетесь рассказывать мне, о чем речь? Я не вчера родился. Послушайте...
И он разразился следующей речью, чередуя суровость и откровенную насмешку:
– ...Из-за того, что некий дурачок папочкин сын исхитрился наткнуться на труп человека, умершего насильственной смертью, множество вампиров и кровососов сказали себе: посмотрим, нельзя ли извлечь небольшую выгоду из данного обстоятельства. Если вдруг у сына возникнут проблемы, возможно, папа не откажется их разрешить. Ну, так вот, здесь вы ошибаетесь, дражайший господин. У моего сына проблем не возникнет. Я его знаю. Это достойная копия моей покойной первой жены. Он абсолютно ни на что не способен, даже убить ростовщика. Это было бы слишком прекрасно. А потом, даже если... Он захотел жить своей жизнью подальше от меня, нет?.. – Его голос чуть дрогнул, совсем чуть-чуть, но все же достаточно, чтобы я заметил. – ...Я его не бросал, а практически не вижу. Он предпочел жить в этом квартале среди старых камней, потому что старые камни – его конек. А я имею дело с железом, с металлическими конструкциями. У нас мало общего. Черт! Я раскрываю вам семейные тайны. Смешно, да?
– Я вас ни о чем не спрашиваю.
– Но я хочу, чтобы вы поняли, что бесполезно возобновлять попытки, если даже вдруг захочется. Я спокоен за моего сына. У него не хватит энергии совершить убийство, а если бы даже хватило, он достаточно взрослый, чтобы самому выпутаться. Частному сыщику здесь нечего ловить. И адвокату тоже. Во всяком случае, не у меня. Ясно?
– Вполне. Извините, что потревожил вас.
– Ничего страшного. Меня это развлекло. Даже позабавило! Почему, вы думаете, я взял на себя труд лично подойти к телефону? Да, меня это забавляет. Бог мой! Впервые со дня своего появления на свет мой сын меня немного забавляет. Еще немного, и я удвою ему содержание. Ладно, прощайте, сударь. – Он положил трубку.
Я медленно, словно невероятно ценный предмет, опустил трубку на рычаг. Должно быть, в этот момент у меня был такой же озабоченный, изборожденный морщинами лоб, как у Мориса Баду. У хорошо обеспеченного папы голос звучал грубо, как у настоящего буки, но плохо сдерживаемое волнение время от времени прорывалось Что бы папочка не утверждал, он поможет сыну, если тот попадет в настоящую переделку Юный очкарик не убивал Кабироля, но его поведение выглядело весьма таинственно, Я сверился с календарем. 5 апреля. Среда, 5 апреля. Он уже получил ежемесячное содержание, выплачиваемое отцом, и с презрением, даже с некоторым высокомерием отклонил мое предложение поучаствовать в прибылях от статьи. Предложение, конечно, чисто мифическое, но ничто не могло ему этого подсказать. Следовательно, явившись тем утром к Кабиролю, он явно не собирался ничего закладывать. Истинную цель своего визита он лишь прикрыл этим объяснением.
Я снова снял трубку и безрезультатно набрал один номер, после чего позвонил Элен.
Дождь прекратился. Барометр показывал ясную погоду. Мое настроение тоже улучшилось. Не считая головной боли, я чувствовал себя много лучше, чем накануне в это же время. Мое состояние увеличилось на пятьдесят тысяч франков, а состояние финансов влияет на состояние духа и тела. Однако, я все же был здорово разбит. Удар по голове не прошел даром.
Из постели я позвонил Элен узнать, что новенького в агентстве. Ничего. Я сказал секретарю, что опасаюсь, будто подхватил грипп, и что она вряд ли увидит меня в этот день. Куколка ответила, что как-нибудь примирится с этим.
Покончив с делами, я оделся и вышел позавтракать. Я скупил утренние выпуски всех ежедневных газет, еще имевшиеся в продаже. Писали обо всем – от ООН до НАТО, в Бельвиле обманутый муж убил жену, чтобы отомстить за поруганную честь ("предлог", сказал бы Феликс Фенеон), из троих осужденных, недавно сбежавших из тюрьмы, двоих поймала служба исправительных учреждений, а третий, Роже Латюи, прозванный, лучше не спрашивайте, почему, Жеманницей, оставался в бегах; Мерлин Монро и Джина Лоллобриджида собирались сниматься вместе в фильме под названием "Орел и Решка". Должно быть, враки. Но напрасно я читал все подряд, нигде не упоминалось о случае с Кабиролем. Первые вечерние выпуски также молчали об этом. Если никто не решится сообщить полиции о смерти ростовщика, у того будет шанс спокойно сгнить у себя на третьем этаже и заразить чумой весь квартал. Неприятная перспектива, от размышлений о которой меня оторвало лишь чтение 13-часового выпуска "Крепюскюль".
Статья моего старого приятеля Марка Кове называлась:
"Ростовщик убит вчера у себя дома в районе Марэ".
В статье говорилось:
"Убийство, обнаруженное слишком поздно, чтобы мы могли рассказать о нем в наших предыдущих выпусках, взволновало – хотя должны признать, не огорчило – спокойный район Марэ. Жертва – некий Жюль Кабироль, среди своих безденежных клиентов больше известный под кличкой папаши Самюэля, был ростовщиком на улице Фран-Буржуа. Его убили ударом принадлежавшего ему ножа для разрезания бумаг, если судить по данным первоначальной медицинской экспертизы, вероятнее всего вчера днем или в начале вечера. Обнаружил драму, придя к ростовщику заложить какую-то вещь, сегодня поздним утром студент господин Морис Баду, сын известного промышленника, живущего на улице Тэмпль. Он тут же извес-тил полицию. Расследование поручено дивизионному комиссару Флоримону Фару из Центрального следственного отдела. Дело оказалось непростым, так как у Жюля Кабироля имелось больше врагов, чем друзей. Тот факт, что ни в сейфе, ни в бумажнике, ни в ящиках стола не обнаружено даже незначительных денежных сумм, заставляет предполагать убийство с целью грабежа, но нельзя исключить и месть, так как более чем сомнительная профессия Самюэля Кабироля подвергала его постоянной опасности. Расследование, которое еще только в самом начале, пока не дало значительных результатов. Тем не менее, следователь нам сообщил, что на месте преступления обнаружено множество отпечатков пальцев, из которых некоторые весьма любопытны. Ручка орудия убийства тщательно протерта... "
Эти любопытные отпечатки мне не понравились.
Я сложил газету, вернулся домой и с трубкой в зубах сел дежурить у телефона. Если он зазвонит, это менее опасно, чем если постучат в дверь. Через час у меня закололо в руках, ногах и даже в челюсти. Телефон не зазвонил, и никто не постучал в дверь, что, впрочем, ничего не значило. Я потянулся, достал из кармана позаимствованные у Кабироля деньги и осмотрел их. Сомнения не было, они производили столь же грязное впечатление, как и их законный хозяин, и я плохо представлял, как объясню Фару происхождение этих потрепанных бумажек. Особенно, если для подкрепления нашей беседы он будет располагать некоторыми из "любопытных отпечатков", снятых на улице Фран-Буржуа. Мне казалось, я принял некоторые меры предосторожности, но всегда можно что-то позабыть. Моя защита была готова, но, чтобы она оказалась более или менее эффективной, я нуждался в менее подозрительных купюрах. Сняв трубку, я набрал номер телефона одного врача, друга, живущего в богатом районе, занимать у которого я не стал бы ни за что на свете, разве что в исключительных обстоятельствах. Сейчас у меня были как раз исключительные обстоятельства.
– Алло. Нестор Бурма.
– Здравствуйте, мой дорогой, – теплым сердечным тоном сказал доктор. – Как себя чувствуете?
– Очень хорошо, вынужден вас огорчить. Вот только с финансами неважно.
– В самом деле?
– Именно. Но это временно. На следующей неделе я жду поступлений. Но до того времени будет туговато. Так что, я извиняюсь, но... не могли бы вы мне одолжить?
– Охотно. Сколько вам нужно?
– Чтобы дожить до конца недели.
– А точнее?
– Скажем, тысяч пятьдесят.
– Чтобы дожить до конца недели?
– Да.
– Дорогой мой, вы похоже, живете на широкую ногу!
– Послушайте, – рассмеялся я, – быть на мели – уже само по себе неприятно, а если вдобавок приходится считать каждое су.
Врач воскликнул:
– Очень забавно!
– Мысль не моя. Ее я тоже позаимствовал.
– Что ж, я вижу состояние духа у вас отличное. Хорошо. Договорились насчет пятидесяти тысяч. Чек?
– Я бы предпочел наличные. Вы понимаете, я обращаюсь к вам именно потому, что очень поджимает. Мне бы хотелось получить их как можно быстрее. Я могу подъехать к вашему кабинету через час, например, если вам это удобно, ну и, конечно, если у вас имеется требуемая сумма.
– Имеется. Приезжайте, когда хотите.
– Огромное спасибо и еще раз извините, доктор, До скорого.
Повеселев, я раскурил трубку и снова взялся за "Крепюскюль", чтобы перечитать статью о бесславном конце Кабироля. В конце концов я выучу ее наизусть. По правде говоря, она была довольно краткой. Да, очень краткой. Существовала одна деталь, красочная деталь, которую можно было повторять и муссировать до бесконечности, но ее-то как раз обошли молчанием. Безусловно, у полицейских были на то свои причины, так как не заметить ее они не могли. А почему бы мне самому не позвонить в полицию? Я взвешивал за и против моей идеи и внезапно решился. В самом деле, нашли они или нет один из моих отпечатков пальцев среди прочих, моя затея неприятностей не прибавит, не убавит, а возможно я что-нибудь и разузнаю. Лучше взять быка за рога и облегчить совесть. Ничто так не изматывает, как тревожная неуверенность. Я снова снял трубку и набрал номер полиции.
– Алло, – прошелестела телефонистка.
– Комиссара Фару, пожалуйста.
– Кто спрашивает?
– Нестор Бурма.
– Не кладите трубку.
– Алло, Нестор Бурма? Что вы хотели? Быстро, – несколько секунд спустя раздался голос Флоримона.
Я внимательно вслушивался в него, чтобы уловить нюансы, незаметные нюансы. Но голос казался обыкновенным, не более и не менее ворчливым, чем всегда.
– Ну, быстро, – повторил полицейский.
– Но, но, не нервничайте, – ответил я.
– Я не нервничаю, но у меня много работы.
– Вы всегда так говорите и всегда находитесь рядом с телефоном.
– А я сыщик вроде Ниро Вулфа. Провожу следствие, не вставая с кресла.
– Да? Чудно. Вы могли найти и худшего учителя. Послушайте, я узнал из газет, что убит один тип, с которым я немного знаком.
– Это кто же?
– Кабироль.
– Вы его знали?
– Немного. Мне случалось... хм-м... в конце-то концов, он ведь давал деньги под залог, так?
– Да, да.
– Вы, возможно, найдете мое имя в его счетной или кассовой книге, не знаю, как она точно называется, и даже не знаю, вел ли он такую, но лучше избавить вас от головной боли на сей предмет, не так ли?
– Разумеется. Но ваше имя, старина, не встречается в его книгах. Во всяком случае, в тех, что мы просматривали.
– Ну, дело было год-два назад. Может, он уничтожил свои архивы со временем.
– Не исключено.
– А в остальном, что он из себя представляет?
– Да так, ничего.
– В газетах пишут, деле сложное.
– В газетах должны же что-то писать, Скажите-ка, дела агентства "Фиат Люкс" должно быть идут неважно последнее время, а?
– У вас нюх!
– Я же полицейский.
– Ну, это еще не довод. Да, дела не клеются.
– И вот уже с полгода, как любезные вашему сердцу газеты, в частности та, где работает Марк Кове, не печатают столь славное имя...
– Восемь месяцев, – вздохнул я.
– ...И так как вы не являетесь известной кокоткой...
– Я попросил бы...
– ...Или звездой экрана, и у вас нет жемчугов, которые вы могли бы потерять...
– Увы, нет!
– ...А вам все же хотелось бы заставить говорить о себе, так?
– Реклама поддерживает положение. Но я не понимаю...
– Дайте мне закончить, – взорвался он. – Я вам все выложу и вешайте трубку, потому что, повторяю, чего-чего, а недостатка работы, в отличие от вас, не испытываю, я и так потерял с вами уйму времени. Вы слишком часто болтались у меня под ногами в ходе того или иного расследования. В кои-то веки я работаю над делом, в которое вы не замешаны, так не пытайтесь влезть в расследование с единственной целью прочитать на первых страницах ваших любимых газет, что Нестор Бурма тут, Нестор Бурма там... Понятно?
– Черт возьми, ну и тон у вас!
– Салют, Бурма!
Он повесил трубку. Я вздохнул. Как говорится, от облегчения. Возможно. Но сюда примешивалось и другое чувство. Я тоже повесил трубку, с трудом отлепив от нее ладонь.
Надев шляпу, я вышел на улицу. Немного пошатался там-сям. Мне не хотелось слишком жадно бросаться за деньгами, обещанными мне врачом. Купил очередные выпуски вечерних газет, но не узнал ничего дополнительного о деле Кабироля. Если оставить в стороне пунктуацию и несколько опечаток, повторялся первоначальный текст.
Врач оказался в полной запарке, когда я явился в его кабинет. Это мне особенно понравилось, так как избавляло от разговоров. Он передал конверт через ассистентку. И тот и другая были полными. Я разменял первую пятитысячную купюру за стойкой бистро, после чего сел в такси на стоянке перед кафе и поехал на площадь Республики. Оттуда пешком направился к улице Тэмпль.
Дом, где согласно сообщениям газет жил Морис Баду, студент, сообщивший стражам закона о неприятности с Жюлем Кабиролем, стоял сразу за сквером, на том отрезке улицы Тэмпль, где торговали всякой всячиной. Я издалека заметил знакомого "Петрушку" из "Все для смеха". Он по-прежнему нес неусыпную вахту, но, как мне показалось, выглядел менее веселым, чем накануне. По обе стороны входной двери дома, о котором идет речь, красовалась масса металлических табличек, делая его схожим с быком-медалистом на сельскохозяйственной ярмарке. Я искал среди них фамилию Баду, но безуспешно. Сын известного промышленника... Возможно, папа вел свои дела в другом месте. Едва увернувшись от пары тележек, которыми управляли энергичные рабочие, я проскользнул в широкий внутренний двор, заваленный ящиками, велосипедами и детскими колясками. Позади толстенного кота и пальмы в кадке консьержка напрягала остатки зрения над романом о любви, ненависти и страсти. Поглощенная чтением и привычная к постоянному снованию взад и вперед самых разных личностей, она уделила мне не больше внимания, чем если бы меня не было вовсе. Со своей стороны я не стремился узнавать у нее, где живет Баду-сын. Молодому человеку должно быть поднадоело давать интервью полицейским и журналистам и он наверняка отдал соответствующие распоряжения. Мне следовало поискать иные источники информации, чем консьержка. Источник явился в следующее мгновение в лице 16-летнего подручного, который с развязным выражением на бледной физиономии под нечесаными волосами переносил словно святыню картонные коробки из одного магазина в другой. Во время очередного перехода я перехватил его в углу двора, вне зоны видимости консьержки.
– Салют, Тото, – сказал я.
Он замер, взглянул на меня и перегнал из одного угла рта в другой погасший изжеванный окурок. Это был весьма к месту и с потрясающей точностью скопированный с героя кинофильма номер.
– Меня зовут Деде, – заметил он.
– Хорошо, Деде, если я тебе дам совершенно новую сигарету, что ты сделаешь с этим окурком?
– Положу в карман на черный день.
– Держи сигарету, парниша.
Я протянул ему "Голуаз". Окурок он, как и сказал, положил в карман куртки, а сигарету сунул в рот. Я дал ему прикурить.
– А сотню франков? Если я дам тебе сто франков? Что ты с ними сделаешь?
– Не знаю, что я с ними сделаю, но я их возьму. Если только...
Он смерил меня взглядом:
– Нет, – прогнусавил он. – Кажется, это не в вашем стиле...
Он хохотнул.
– Что я должен сделать за сто франков?
– Сказать, где квартира одного жильца. Я нигде не вижу его имени. Морис Баду. Это тип, обнаруживший покойника. Кабироля, если тебе такой знаком.
– Я читаю газеты.
– Мне хотелось бы с ним поговорить, я журналист.
– Из какой газеты?
– "Крепю".
Он скорчил пренебрежительную мину:
– Я читаю "Суар"... Но, в конечном счете, за сто франков я готов забыть о политических убеждениях.
– Тем более, – рассмеялся я, вручая ему обещанные деньги, – что президент административного совета "Крепю" и "Суар" – одно и то же лицо. Он хорошо понимает свою выгоду и имеет двойную клиентуру.
– – Вот черт! Это правда? – заинтересовался парнишка.
– Чистая.
– Каждый день что-нибудь новенькое узнаешь.
– Ну а теперь не могу ли узнать, где найти того типа?
– Под крышей, в бывшей комнате горничной. Идите вот по этой лестнице.
– Он один живет там наверху?
– Вполне вероятно, что иногда приводит подружку. Я об этом ничего не знаю.
– Я имел в виду... родители...
– Нет, родителей нет. Я читал в газете, что он сын известного промышленника. Но не ручаюсь.
– Может, семейные отношения не очень? Парень пожал плечами:
– А вы видели семьи, где они "очень"?.. Ладно, мне надо работать. Спасибо за сто франков. – Он отошел.
Да, на некоторых навозных кучах они рано созревают...
* * *
Под крышей я легко нашел жилище Мориса Баду. На каждой из дверей, выходивших в коридор, на уровне глаз виднелась визитная карточка или бумажка с именем. Одна была лишена опознавательных знаков. Этого явно не хватало для маскировки, но ясно указывало на нее, как на искомую. Я постучал и подождал.
Никто не поспешил мне открыть. Кто-нибудь другой даже поклялся бы, что за ней никого нет. Но тишина была такого сорта, какой не обманет столь опытное ухо, как мое. Я еще постучал, и мужской голос спросил:
– Кто там?
– Господин Баду?
Мне не ответили, а открыли дверь, не настаивая на дальнейших разъяснениях, и маленький худенький силуэт вырисовался в проеме.
Я потратился на такси, отдал сотню франков и прошел пешком пять этажей просто так. Морис Баду оказался не тем молодым человеком, которого я преследовал накануне под дождем. Я это понял не только из-за очков на носу, но общий вид, манера держаться и рост очень отличались от данных человека, звонившего по телефону, как я представлял его себе. Тот наверняка был высокий. Во всяком случае, выше стоявшего передо мной... Я скрыл свое недовольство. Судя по всему, студент прогуливал лекции.
– Ну и? – бросил он довольно агрессивно.
– Можно войти?
Мы оба оказались любителями отвечать вопросом на вопрос. Разговор рисковал затянуться.
Я мог бы и уйти, ведь он не оправдал моих ожиданий, но в его глазах за толстыми стеклами я заметил странные искорки, заставившие меня остаться. Правда, эти искорки вполне сочетались с наивными мерами предосторожности, какие он предпринял, так и не доведя их до конца, но возможно все это не имело значения. И все же...
– Войти? – проворчал он. – Зачем?
– Я журналист.
– Я так и подумал. Я все уже рассказал, старина, но входите. Всем надо зарабатывать свой кусок хлеба...
Я вошел в чистенькую строгую комнату, с паркетом, покрытым посекшейся циновкой. Над кроватью в рамках под стеклом висели не портреты хорошеньких девушек, как я ожидал, а довольно-таки художественные фотографии руин. Библиотека состояла из книг весьма неприступного вида, на кровати валялась папка с бумагами. На некрашеном столе лежали газеты, одежда висела на спинке стула. На каминной полке по соседству с будильником и несколькими безделушками женщина средних лет улыбалась из рамки такой же колючей улыбкой, как булавка, которую ей наверняка вонзили в задницу, чтобы вызвать такую гримасу. Она была очень похожа на очкарика. Тот закрыл за собой дверь и продолжал:
– ...и потом, мне хотелось бы узнать одну вещь.
– Какую?
– Оставят ли меня когда-нибудь в покое?
Я сделал торжественный жест:
– Цена славы, друг мой. Обнаружить труп...
– Я бы обошелся без этого...
Он устало потер подбородок, собрав в складки кожу на щеках, покрытых быстро растущей щетиной. Он был аккуратно одет, и ему едва ли сравнялось года двадцать три, но выглядел он старым, страшно старым и помятым. Его широкий лоб мыслителя или одуревшего зубрилы усиливал странное неопределенное впечатление, испытываемое в его присутствии. Он продолжал:
– Короче, вы не можете мне ответить? Я улыбнулся:
– Вы не кинозвезда... Завтра о вас забудут... Я наверняка последний, кто пришел докучать вам с этой историей.
– Тем лучше. В таком случае, лучше поскорее закончить с вами. Кроме того, я могу сообщить вам так мало... У вас должно быть совсем туго с материалом, а? Никогда не думал, что журналисту требуется так немного. Кстати, вы из какой газеты?
– "Крепю".
– "Крепю"?
– "Крепюскюль".
– Ах да! Я никого из ваших еще не видел?
– Очень может быть. Но я из воскресного приложения к провинциальному выпуску...
– А имя у вас есть?
– Далор.
– Не знаю.
– Я почти никогда не подписываю мои статьи. И, повторяю, я в основном сотрудничаю в приложении. И для этого приложения собираюсь разродиться большой статьей. Видите ли, убийство ростовщика – это неисчерпаемый сюжет. Колоритный персонаж и т, д., не говоря уж о тех близлежащих темах, которые можно затронуть. Я очень дорожу этой статьей и, если вы дадите мне необходимую информацию, имеется в виду, ценную информацию, я сумею быть благодарным. Это хорошо оплачивается и...
Он сухо оборвал меня:
– У меня только одно желание – чтобы меня оставили в покое. Мне нечего делать с вашими деньгами.
– Хорошо, хорошо. Не сердитесь, – я откашлялся, – не сердитесь. Я не хотел вас обидеть.
– Ладно. Но, Боже мой! Вы понимаете, есть от чего выйти из себя. Что, каждый раз, как какому-нибудь гражданину посчастливится обнаружить труп, поднимают такой шум?
– Если убитый чем-то необычен, то да. А я вам напомню, ростовщик – фигура колоритная.
Он пожал плечами:
– Остановимся на этом. Я расскажу вам мою короткую историю, но предупреждаю, мне нечего поведать, кроме того, что уже известно вашим собратьям по перу или полиции.
– Все же давайте.
Естественно, его рассказ не отличался от того, что я уже читал в газетах. Явившись к Кабиролю...
– Чтобы заложить что-нибудь, как я понимаю? – заметил я.
Без запала, но твердо, он ответил:
– Так ли уж необходимо заниматься моей личной жизнью?
– Нет, но знаете, мне тоже случалось оказываться на мели. Со мной такое происходит даже чаще, чем следует. И в этом нет ничего постыдного. Продолжайте, прошу вас...
– Чудесно, – сказал я, когда он закончил. – Вы не заметили ничего особенного, о чем забыли упомянуть в полиции? Знаете, как это бывает? Незначительная деталь ускользает из памяти на время и всплывает только позже...
Он отрицательно покачал головой и улыбнулся:
– Я понимаю, вы разочарованы, господин Далор. Но я вас предупреждал.
– Все равно, спасибо, господин Баду.
Он открыл передо мной дверь. Я перешагнул через порог.
– Мы оба только потеряли время, – заметил он вместо прощанья.
Но я-то не считал свое потерянным.
Вернувшись домой, я позвонил в агентство. Там ничего нового. В телефонном справочнике фигурировали пятеро Баду с различными именами. Первый же, с которым меня соединила секретарь, оказался тем самым.
– Алло. Господин Альбер Баду?
– Он самый.
У него был сильный уверенный голос с едва уловимым оттенком вульгарности, голос этакого мужика, взращенного на мясе с кровью.
– С вами говорит Нестор Бурма. Я звоню по поводу...
Он прервал меня и договорил насмешливым тоном, сбившим меня с толку:
– ...моего сына, знаю. Чем вы занимаетесь, господин Бурма? Адвокат по темным делам? Или адвокат без работы? Лучше скажите сразу, вы не первый предлагаете свои услуги. Вы получаете номер "3". Да, я распределяю порядковые номера, как на автобусах.
– Я детектив.
– Инспектор?
– Частный сыщик.
Он взорвался:
– О! Однако, замечательно! Чудесно, чудесно! Частный сыщик это лучше, чем адвокат. Из этой категории вы первый. Но, что бы там ни было, у вас так же мало шансов победить в состязании, как у господ адвокатов... Что, не везет, да? Потому как небольшая сумма, я полагаю, была бы не лишней, так?
Он понимал быстро. На мой вкус, слишком быстро. Пожалуй, мое сообщение не достигнет цели.
– От небольшой суммы не откажусь.
– Со мной, – по-прежнему забавляясь, сказал он, – вам не придется себя утруждать. Сходите к ростовщику. Вряд ли их всех поубивали.
– Речь не об этом.
– Кроме шуток? А о чем речь в таком случае? Надеюсь, вы не собираетесь рассказывать мне, о чем речь? Я не вчера родился. Послушайте...
И он разразился следующей речью, чередуя суровость и откровенную насмешку:
– ...Из-за того, что некий дурачок папочкин сын исхитрился наткнуться на труп человека, умершего насильственной смертью, множество вампиров и кровососов сказали себе: посмотрим, нельзя ли извлечь небольшую выгоду из данного обстоятельства. Если вдруг у сына возникнут проблемы, возможно, папа не откажется их разрешить. Ну, так вот, здесь вы ошибаетесь, дражайший господин. У моего сына проблем не возникнет. Я его знаю. Это достойная копия моей покойной первой жены. Он абсолютно ни на что не способен, даже убить ростовщика. Это было бы слишком прекрасно. А потом, даже если... Он захотел жить своей жизнью подальше от меня, нет?.. – Его голос чуть дрогнул, совсем чуть-чуть, но все же достаточно, чтобы я заметил. – ...Я его не бросал, а практически не вижу. Он предпочел жить в этом квартале среди старых камней, потому что старые камни – его конек. А я имею дело с железом, с металлическими конструкциями. У нас мало общего. Черт! Я раскрываю вам семейные тайны. Смешно, да?
– Я вас ни о чем не спрашиваю.
– Но я хочу, чтобы вы поняли, что бесполезно возобновлять попытки, если даже вдруг захочется. Я спокоен за моего сына. У него не хватит энергии совершить убийство, а если бы даже хватило, он достаточно взрослый, чтобы самому выпутаться. Частному сыщику здесь нечего ловить. И адвокату тоже. Во всяком случае, не у меня. Ясно?
– Вполне. Извините, что потревожил вас.
– Ничего страшного. Меня это развлекло. Даже позабавило! Почему, вы думаете, я взял на себя труд лично подойти к телефону? Да, меня это забавляет. Бог мой! Впервые со дня своего появления на свет мой сын меня немного забавляет. Еще немного, и я удвою ему содержание. Ладно, прощайте, сударь. – Он положил трубку.
Я медленно, словно невероятно ценный предмет, опустил трубку на рычаг. Должно быть, в этот момент у меня был такой же озабоченный, изборожденный морщинами лоб, как у Мориса Баду. У хорошо обеспеченного папы голос звучал грубо, как у настоящего буки, но плохо сдерживаемое волнение время от времени прорывалось Что бы папочка не утверждал, он поможет сыну, если тот попадет в настоящую переделку Юный очкарик не убивал Кабироля, но его поведение выглядело весьма таинственно, Я сверился с календарем. 5 апреля. Среда, 5 апреля. Он уже получил ежемесячное содержание, выплачиваемое отцом, и с презрением, даже с некоторым высокомерием отклонил мое предложение поучаствовать в прибылях от статьи. Предложение, конечно, чисто мифическое, но ничто не могло ему этого подсказать. Следовательно, явившись тем утром к Кабиролю, он явно не собирался ничего закладывать. Истинную цель своего визита он лишь прикрыл этим объяснением.
Я снова снял трубку и безрезультатно набрал один номер, после чего позвонил Элен.