Малинин Евгений. Драконья любовь, или Дело полумертвой царевны

   «Ну вот, и она о том же, – с грустью подумал я и тут же одернул сам себя: – Она же не знает моего отношения к этому «празднику».
   – Да, конечно, – в моем голосе прозвучала сдержанная грусть, приличествующая содержанию ответа, – я весь вечер провел дома в одиночестве, предаваясь воспоминаниям о прожитых годах.
   – В одиночестве? – удивилась Людмила. – Неужели у вас нет… ну… – она явно замялась, – …друзей, готовых скрасить ваше одиночество?
   – Друзья у меня есть, – быстро ответил я, – и друзей у меня немало. Только мне не нравится, когда мне дарят подарки в связи с тем, что моя жизнь укоротилась еще на год!
   – Ну, как обидно! – воскликнула вдруг Людмила. – А я для вас подарок оставила у Галочки. Я же не знала…
   Она замолчала, недоговорив, а я тоже не знал, что сказать. В нашем разговоре на несколько секунд наступила пауза, после чего я неуверенно выдавил:
   – За подарок, конечно, большое спасибо, но…
   И тут же прикусил себе язык – разве так благодарят девушку за подарок?
   – А может быть… если, конечно, у вас будет свободное время… То есть я хочу сказать, если вы сочтете возможным… – заблеял я запинающимся голоском и тут же подумал: «Господи, что я несу! Она же решит, что я полный дебил!»
   Возможно, именно эта жуткая мысль встряхнула меня и вернула в более-менее нормальное состояние.
   – Может быть, вы согласитесь сегодня вечером поужинать со мной? – уже вполне нормальным голосом проговорил я.
   И снова возникла секундная пауза, после которой раздался ее огорченный голосок:
   – К сожалению, я сегодня днем уезжаю. У меня бабушка прихворнула, надо ее навестить. – Сердце у меня упало, но тут же вернулось обратно, поскольку она продолжила. – Если можно, давайте перенесем ваше приглашение на неделю. Я вернусь и позвоню, вот тогда вы его повторите… Если захотите…
   «Если захочу?! – мысленно завопил я: – Разве в этом можно сомневаться?!»
   Но мой вопль так и остался у меня внутри, а вслух я достаточно сдержанно произнес:
   – Очень хорошо. Значит, я жду вашего звонка.
   Мы распрощались, и я бросился приводить себя в порядок, завтракать и… торопиться на работу.
   Никогда в жизни я не приходил на свою творческую «службу» в такую рань. Даже дежуривший в холле редакции милиционер вытаращил глаза, увидев мою долговязую фигуру в столь необычный час. Впрочем, уловив мое неостановимое стремление к рабочему месту, он не стал задавать глупых вопросов и комментировать мое необычное поведение, ограничившись коротким:
   – Ну, Володька, ты сегодня первый.
   На что я немедленно ответил вопросом:
   – А разве Галочка еще не на работе?
   – Да ты что? – удивился страж порядка. – Галина Анатольевна появляется ровно в девять, ну может быть минут десять десятого, а сейчас только половина восьмого.
   Мне показалось, что он с трудом подавил в себе желание покрутить пальцем около виска.
   Я молча кивнул и с умным видом проследовал к себе.
   Эти полтора часа были самыми длинными в моей, уже немаленькой, жизни. Просто поразительно, с каким нетерпением я жаждал увидеть, что же такое подарила мне эта малознакомая девушка с милым именем Людмила. Но все проходит в этой жизни, пришли и эти невыносимые полтора часа. Пятнадцать минут десятого я вошел в приемную главного редактора и сподобился лицезреть нашего секретаря, раскрашивавшего свое курносенькое личико.
   Подойдя к столу, я чуть наклонился и простучал пальцами по столешнице некий воинственный мотивчик. Галочка оторвала взгляд от зеркальца, неодобрительно взглянула в мою сторону и, вернувшись к прежнему занятию, недовольно поинтересовалась:
   – Тебе чего-то надо?
   «Отдай мой подарок!» – чуть не рявкнул я во всю глотку, но вовремя сдержался, сообразив, что меня могут неправильно понять.
   – Да нет, – стараясь быть спокойным, ответил я, – просто зашел поинтересоваться самочувствием.
   – Моим? – Галочкин голосок мгновенно потерял все свое недовольство и в нем проклюнулся интерес.
   – Ну не моим же, – грубовато бросил я, – про свое самочувствие я и так все знаю!
   – У меня отличное самочувствие, – кокетливо произнесла Галочка и замолчала, явно ожидая продолжения столь интересно начавшегося разговора.
   «Еще бы! – сердито подумал я. – Заныкала чужой подарок – конечно, самочувствие будет отличным».
   Но вслух произнес более миролюбиво:
   – Я рад за тебя.
   – A y тебя плохое самочувствие? – очень искренне посочувствовала Галочка.
   – Да, – энергично кивнул я, – мое самочувствие могло бы быть и получше.
   – Я могу как-то этому помочь? – с вновь возникшим кокетством поинтересовалась Галочка.
   – Можешь, – кивнул я. – У тебя вчера оставили… э-э-э… подарок для меня, может быть, ты мне его отдашь?
   К концу фразы в моем голосе сквозило настолько неприкрытое нетерпение, что любой другой человек на месте Галочки поспешил бы вручит мне требуемое. Но наш секретарь, как я уже говорил, внимательно слушала только самое себя. Поэтому, прищурив свои и без того невеликие глазки, она с изрядной долей ехидства спросила:
   – А откуда ты знаешь, что для тебя что-то оставили?
   «От верблюда!» – чуть было не ляпнул я, но тут же сам себе заткнул пасть, поскольку назвать «верблюдом», пусть и в жестоком запале, самую красивую девушку в мире я не мог. А потому, взяв себя в руки, я с не меньшим ехидством переспросил:
   – А ты, мой любопытный друг, не слишком ли… любопытна. Или ты не помнишь, что я делаю с чрезмерно любопытными?
   Галочка немедленно поняла мой намек.
   Дело в том, что около месяца назад она пожаловалась мне, что новый корреспондент из отдела экономической информации, Серега Скворцов, пристает к ней с нескромными вопросами. На следующий день я сам застал Серегу в приемной, когда он довольно наглым тоном выпытывал у бедной девушки, сколько бойфрендов было в ее короткой жизни и чем они ей нравились. После моей небольшой манипуляции двумя указательными пальцами Сереженька вдруг начал так за-а-аикаться, что понять его не стало никакой возможности. Он сам не мог себя понять и настолько испугался, что мгновенно умолк с широко раскрытым ртом.
   Подойдя к нему сзади, я наставительно произнес:
   – Вот что бывает с чрезмерно любознательными людьми. Умерь свой нездоровый интерес и твое состояние нормализуется.
   Сергей обернулся, взглянул мне в лицо полубезумными глазами и совершенно отчетливо, без всякого заикания переспросил:
   – Правда?
   – А ты разве сам не чувствуешь? – поинтересовался я, в свою очередь.
   Серега прислушался к себе, удовлетворенно кивнул и, повернувшись к Галочке, самым искренним тоном произнес:
   – Простите меня, Галина Анатольевна, за мою… несдержанность и некорректные вопросы… Больше этого не повторится.
   Затем он быстро "развернулся и покинул приемную. С тех пор Сергей при встрече со мной как-то странно косит взглядом и старается прошмыгнуть мимо.
   Галочка после моих слов, видимо, сразу же припомнила этот случай. Не говоря больше ни слова, выдвинула нижний ящик своего стола и принялась энергично в нем рыться.
   Не более чем через пару минут она выпрямилась в кресле и протянула мне крошечного медвежонка, сделанного из золотисто-рыжего меха. В голову медвежонка между двух довольно больших круглых ушей было вшито крошечное металлическое колечко, к которому, по всей видимости, должно было крепиться кольцо для ключей. Я почти благоговейно принял в свои ладони этот мягкий ласковый комочек и тут же услышал ехидный голосок Галочки:
   – О-о-очень ценная вещь. Теперь ты никогда не потеряешь своих ключей и всегда будешь ходить с… оттопыренным карманом!
   Я перевел взгляд со своего подарка на лукавую Галочкину физиономию.
   – Это же женская игрушка, – добавила та, – для женской сумочки.
   В последней ее фразе слышалась явная подначка, но меня она не задела. Вместо того чтобы вступать в перепалку с девчонкой, я улыбнулся ей, засунул свой подарок в боковой карман пиджака и, помахав Галочке ладошкой, направился на свое рабочее место.
   Вечером, вернувшись домой, я уложил медвежонка в нижний ящик стола вместе с остальными своими «сокровищами».
   Неделя эта тянулась для меня совершенно невыносимо, словно само Время решило испытать мое терпение, для чего практически остановилось. Мне казалось, что от рассвета до заката проходит две недели, я ложился спать в двенадцать ночи, а просыпался в четыре утра, прекрасно отдохнувший, словно проспал часов десять. Вдобавок к этому вокруг меня совершенно ничего не происходило – ну то есть абсолютно ничего. Даже количество преступлений на бытовой почве сократилось впятеро, словно граждане сговорились не отвлекать меня от моего ожидания.
   Но наконец-то эта невероятно длинная неделя прошла. На восьмой день я взял отгул и весь день просидел дома у телефона, подсмеиваясь сам над собой. Звонка не было. На девятый день я появился на работе, но, придумав еще по дороге на службу уважительную причину, почти сразу же вернулся домой к своему драгоценному телефонному аппарату. Звонка не было. На десятый день я решил обидеться и с утра отправился на работу, дав себе слово забыть об этом обещанном звонке – ну передумала девушка звонить. Подумала и… передумала. Не помню каким образом, но в два часа дня я уже снова сидел дома рядом с телефонным аппаратом.
   Еще три дня я мужественно боролся сам с собой, а потом сломался и пошел на поклон к Галочке. Единственно, на что хватило моих моральных сил, – не слишком показать ехидной девчонке, насколько я удручен.
   Поболтав о чем-то незначительном минут пятнадцать, я как бы между делом поинтересовался:
   – А чтой-то твоей подружки больше не видно. – И, увидев ее недоуменный взгляд, добавил: – Ну… как ее то бишь зовут? А, Людмила!
   Глазка у Галочки округлились, щечки вдруг побледнели, и трагически прерывающимся голосом она выпалила:
   – А ты что, ничего не знаешь? Людмила же в больнице! Она из деревни вернулась и в тот же день в больницу попала!
   – Что с ней? – враз севшим голосом прохрипел я.
   – Я не знаю, – чуть спокойнее сказала Галочка, – но вроде бы она в своей деревне чем-то… заразилась. Ну, сам знаешь, у нас так просто в больницу не положат. Тем более в центральную.
   Я развернулся и, не слушая, что там еще наговаривает словоохотливая секретарша, двинулся к выходу.
   Как я оказался в нашей центральной городской больнице, я не помню. В приемном покое я спросил, дежурит ли сегодня Игорь Савельев – один из ординаторов и мой старый друг. К счастью, он был на месте и почти сразу же вышел ко мне. Едва взглянув на меня, Игорь удивленно выдохнул:
   – Что у тебя случилось? На тебе лица нет.
   Я постарался взять себя в руки и возможно спокойным тоном проговорил:
   – Слушай, Игорек, я разыскиваю девушку, ее зовут Людмила, и она вроде бы должна лежать в вашей больнице. Ее положили дней шесть назад с подозрением, что она чем-то заразилась в деревне.
   Игорь как-то странно взглянул на меня и спросил:
   – А фамилию ее ты не знаешь?
   Я отрицательно помотал головой, удивляясь тому, какие мелочи его интересуют. Вместо фамилии я добавил:
   – Она очень… ну очень красива!
   Игорь вздохнул и отвел глаза.
   – Кто она тебе? – В его вопросе слышалась какая-то обреченность. Я ответил немного растерянным тоном:
   – Никто. Просто знакомая.
   Он бросил на меня быстрый взгляд и тем же странно обреченным тоном проговорил:
   – К нам действительно поступила девушка. Людмила Русакова. – Новый быстрый взгляд в мою сторону. – Действительно… э-э-э… довольно симпатичная. Но к ней никого не пускают.
   – Она что, без сознания?! – воскликнул я, через силу пропуская мимо ушей его пренебрежительное «довольно симпатичная».
   Игорь пожал плечами:
   – Она в сознании вроде бы, но никого не узнает. – Он снова взглянул мне в глаза и уточнил: – Даже мать, не узнает.
   Наверняка он хотел сказать еще что-то, но я его перебил:
   – Слушай, Игорек, пусти меня к ней. Она меня узнает. Я тебе точно говорю – она меня узнает!
   – Да не могу я тебя к ней пустить! – с неожиданной яростью воскликнул Игорь. – Я не решаю такие вопросы!
   – А кто решает? – немедленно поинтересовался я.
   – В данном случае решает даже не заведующий отделением, – чуть спокойнее ответил Игорь, – в данном случае решает главврач больницы.
   – Ага… – медленно протянул я, в моей голове немедленно сложился план. Быстро и, может быть, слишком небрежно кивнув своему другу, я развернулся и бросился обратно в редакцию.
   Через двадцать минут я уже был в кабинете нашего главного редактора.
   Савелий Петрович поднял глаза от заваленного бумагами стола и, увидев мой горящий вдохновением взгляд, поднял очки на лоб. Этот немудреный жест вдохновил меня еще больше, поскольку было известно, что, если очки Савелия Пертовича переехали на лоб, он готов вас выслушать очень внимательно.
   – У меня есть тема для журналистского расследования! – с порога выпалил я.
   – Ну-ну… – подбодрил меня Савелий Петрович.
   – Я хочу проверить связи нашей областной медицины и криминального мира!
   Брови нашего главного удивленно поползли вверх.
   – Ты думаешь, такая связь есть? – спросил он и с некоторым сомнением хмыкнул.
   – Я ничего не буду сейчас утверждать, – осторожно, но с прежним энтузиазмом ответил я, – но возможность получения наркотиков, необходимость скрытно залечивать последствия своих… э-э-э… разборок, в конце концов, возможность при нужде отлежаться за стенами больницы – все это неизбежно должно вызвать интерес криминального мира к контактам… и плотным контактам… с медициной!
   – Хм… – снова хмыкнул Савелий Петрович, на этот раз с пробудившимся интересом. – С чего ты думаешь начать?
   – Да хотя бы с интервью, которое я намереваюсь взять у главного врача нашей центральной больницы! Совершенно безобидное интервью, которое поможет мне ненавязчиво поставить все эти вопросы и в зависимости от полученных ответов строить свою дальнейшую работу.
   Савелий Петрович хотел было что-то мне возразить, но я, угадывая его возражение, торопливо добавил:
   – Я хочу начать разговор не с медицинским чиновником, который знает, что и как ответить на мои вопросы, а именно с практикующим врачом высокого ранга, который к тому же хорошо знает ситуацию в отрасли в целом.
   «Молодец, – тут же мысленно похвалил я сам себя, – хорошо излагаю!»
   – Угу… угу… – задумчиво пробормотал себе под нос Савелий Петрович, пробарабанив пальцами по столешнице некий замысловатый марш, – так какая тебе нужна помощь? Может, возьмешь кого-нибудь из нашего отдела здравоохранения?
   Я скорчил недовольную рожу, и Савелий Петрович тут же неодобрительно покачал головой:
   – Сколько раз я тебя просил не корчить рож.
   – Это – непроизвольно, – извинился я. – Нет, Савелий Петрович, никого мне в помощь не нужно, а вот редакционное задание я хотел бы получить. Ну а если вы сможете предварительно позвонить главному врачу, – я развел руками, – тогда мне, конечно же, будет гораздо проще.
   – Ну, задание Галочка сейчас напечатает, а звонок… – Савелий Петрович внимательно посмотрел мне в лицо. – Когда ты собираешься заняться этой темой?
   – Так прямо сейчас и займусь, – воскликнул я, – благо за мной ничего серьезного не висит.
   – Иди готовь задание, а я попробую связаться с главврачом. Как там у нас выглядит его телефон…
   Савелий Петрович потянул из верхнего ящика стола телефонный справочник руководства города, а я выскользнул в приемную.
   Галочка подняла на меня свои прищуренные любопытством глазки, но я хлопнул в ладоши и громко скомандовал:
   – Работаем, Галочка, работаем!
   Наш доблестный секретарь умело скрыла свое разочарование, делово уложила в подающий лоток принтера пачечку бумаги, и спустя пять минут я получил на руки редакционное задание. Спустя еще две минуты Савелий Петрович подписал сей документ и довольно проворчал мне в след:
   – Приятно видеть тебя, Володя, в таком настрое. Всегда бы так.
   Полчаса спустя я сидел в кабинете главного врача нашей центральной больницы и вел светский разговор о проблемах отечественной медицины на всем пространстве нашей огромной России. Впрочем, разговор этот продолжался недолго, Степан Тимофеевич посмотрел на часы и задал прямой вопрос:
   – Так о чем вы хотели меня расспросить? Савелий Петрович сказал, что у вас имеется несколько вопросов касательно… э-э-э… областной медицины. – Тут он внимательно посмотрел на меня и добавил: – Хотя, мне кажется, вопросы ваши лучше было бы адресовать кому-нибудь из облздрава.
   – У меня достаточно знакомых в облздраве, – улыбнулся я в ответ, – и мне, к сожалению, очень хорошо известно, что они ответят на все мои вопросы. Если поймут их.
   – А что, ваши вопросы очень… заковыристы? – улыбнулся в ответ Степан Тимофеевич.
   – Это вам решать. – Я посерьезнел. – Ну вот хотя бы такой… Часто ли вам приходится сталкиваться с заболеваниями, причина которых вам непонятна, симптомы противоречивы, а стратегия лечения неизвестна?
   – Что-то вроде… N-ского феномена? – Задумчиво глядя на меня, переспросил Степан Тимофеевич.
   Да-а-а, N-ский феномен был мне очень хорошо знаком – неизвестно откуда появлявшиеся в N-ском районе нашей области эпидемии гриппа и ОРЗ, отягощенные всякими другими немощами типа легочной лихорадки и энцефалита. Именно из-за них мне пришлось совершить свой последний поход в иной Мир. Именно там я свел знакомство с Блуждающей Ипостасью сияющего дана Тона, вольным даном Каем, или, по-другому Фриком, с багряной драконицей… или драконихой… или… короче, с драконом женского рода, бывшим истинным виновником этих самых эпидемий.
   Вздохом подавив свои воспоминания, я отрицательно покачал головой.
   – Нет, в N-ском районе возникали заболевания, хорошо знакомые нашей медицине, а я говорю о недугах неизвестных, непонятных.
   Взгляд Степана Тимофеевича вдруг стал острым, подозрительным.
   – Вам что-то известно? – негромко спросил он, пристально глядя прямо мне в глаза.
   – Только то, что некая Людмила Русакова помещена в вашу больницу со странным, непонятным заболеванием. – Я сделал паузу и, прикинувшись принявшим неожиданное решение, продолжил: – Хорошо, я вам расскажу все, только обещайте никого в это дело не посвящать до публикации моего материала в газете.
   На мой требовательный взгляд главврач ответил коротким энергичным кивком, после чего я начал фантазировать:
   – Видите ли, Степан Тимофеевич, я, как вам возможно известно, занимаюсь в газете криминальной хроникой. В мои обязанности входит и проведение журналистских расследований в той же области… э-э-э… человеческой деятельности. Уже около года меня занимает вопрос… – сделанная мной крошечная пауза показала Степану Тимофеевичу, что именно сейчас прозвучит главное, – …нелегального распространения наркотиков, причем наркотиков новых, недавно разработанных. Тема эта сложная, деликатная и достаточно опасная, так что работаю я очень осторожно. Но тем не менее информации по этому вопросу у меня довольно много. Так вот, месяца три назад я узнал, что на нелегальном рынке наркотиков нашей области появился некий новый вид этого зелья.
   Тут Степан Тимофеевич несколько иронично хмыкнул, но ничего не сказал, хотя я приостановил свою речь, давая ему возможность высказаться. Поскольку он промолчал, я продолжил свою фантазию:
   – По моим сведениям, человек, попробовавший этой дряни, впадает в некоторое подобие комы или, вернее, прострации. Он вроде бы пребывает в сознании, но никого не узнает. Он не разговаривает, не спит, ест и пьет, только если его заставят это делать.
   Лицо Степана Тимофеевича становилось все более ироничным. Наконец он меня перебил:
   – Не знаю, откуда у вас такие сведения, но, поверьте опытному человеку, вас ввели в заблуждение. Наркотика с описанными вами видами воздействия на человека не существует. У меня в больнице действительно находится девушка с симптомами, похожими на описанные вами, но наркотического отравления у нее точно нет, за это я ручаюсь.
   – То есть? – переспросил я.
   – То есть нами проведены тщательные и всеобъемлющие исследования на предмет наличия в ее организме наркотических веществ – таковых не оказалось!
   Я помолчал, напустив на себя глубокомысленную задумчивость, а затем попросил:
   – А вы могли бы мне ее показать?
   Степан Тимофеевич легко пожал плечами и вдруг согласился:
   – Хорошо! Только обещайте мне ничего не сочинять и не приписывать моей пациентке… э-э-э… какого-либо вида наркомании!
   – Если я буду писать на эту тему, я обещаю предварительно ознакомить вас с полным текстом публикации! – произнес я заготовленную фразу, похожую на клятву.
   Главврач наклонился к допотопному селектору и, нажав на клавишу, громко проговорил:
   – Светлана Дмитриевна, пригласите ко мне, пожалуйста, Игоря Васильевича.
   Через пару минут в кабинет вошел Игорь Савельев и удивленно уставился на меня. Степан Тимофеевич, не заметив этого удивления своего подчиненного, обратился к нему:
   – Познакомьтесь, – Игорь Васильевич, это корреспондент нашей центральной областной газеты Владимир Сорокин.
   Игорь бросил быстрый взгляд на своего шефа и затем коротко мне кивнул, словно принимая к сведению полученную информацию. Он явно не желал афишировать наше знакомство.
   – Я вас попрошу, – продолжил Степан Тимофеевич, – проводить его в семнадцатый бокс и рассказать все что можно о находящейся там пациентке.
   Он, выразительно глядя в лицо Игоря, приподнял свои густые брови, и я понял, что информацию получу скудную. Но я, достаточно хорошо зная медицинскую среду, на особые откровения и не рассчитывал.
   Игорь кивнул теперь уже своему шефу и снова повернулся ко мне:
   – Прошу за мой!
   Я выбрался из гостевого кресла и, коротко поклонившись главврачу, проговорил:
   – Спасибо за помощь, Степан Тимофеевич. Как только материал будет готов, я вам позвоню.
   Когда мы вышли из кабинета и, миновав приемную, оказались в больничном коридоре, Игорь, шагавший чуть впереди, тихо, сквозь зубы, процедил:
   – Ну ты, Володька, мастер! Как тебе удалось так быстро Тимофеича уломать?
   – Пожилые люди, Игорек, в отличие от молодых людей все еще с уважением относятся к представителям прессы.
   Мой тон был достаточно легкомысленным – я вдруг почувствовал некую странную заинтересованность Игоря в моей Людмиле. И словно подтверждая пробудившуюся во мне настороженность, Игорь все так же тихо добавил:
   – И что она тебе далась, эта Людмила? Ничего в этом случае особенного нет – траванулась, видимо, девочка грибочками. День-другой, и мы ее поставим на ноги.
   – Я не сомневаюсь в могуществе нашей медицины, – самым доброжелательным тоном ответствовал я. – Но вот Степан Тимофеевич мне сказал, что никаких наркотических и токсических веществ в организме этой девушки не найдено. Так что, похоже, причины заболевания девушки кроются в чем-то другом!
   – Уж не рассчитываешь ли ты обнаружить эти причины, – сказал Игорь чуть громче и с явными признаками иронии. – Ты что, решил заделаться «народным целителем»?
   С этими словами он остановился возле узкой белой двери и, обернувшись, посмотрел мне в лицо. Взгляд у него был недобрый, но мне сейчас было не до размышлений о том, на какой мозоль я ему наступил своей настойчивостью. За этой дверью, похоже, лежала Людмила, и мне не терпелось ее увидеть. Потому я, не дожидаясь новых рассуждений о своем нахрапистом поведении, сухо поинтересовался:
   – Может быть, мы уже войдем?
   Игорь молча потянул за дверную ручку.
   За дверью оказался небольшой тамбур, из которого одна, чуть приоткрытая, дверь вела в туалет, а вторая, плотно притворенная, в палату. Игорь остановился в этом тамбуре и, повернувшись ко мне, жестко прошептал:
   – Никаких разговоров, никаких расспросов, никаких резких движений. Только посмотришь, и все!!
   «Ага, как же», – подумал я, но вслух ничего не сказал.
   Выдержав многозначительную паузу, бравый ординатор отвернулся и открыл передо мной дверь. Я шагнул внутрь.
   В крошечной, выкрашенной белой краской комнатке стояла огромная железная больничная кровать, на которой лежал кто-то, до самых глаз прикрытый одеялом. Справа от изголовья кровати расположилась маленькая тумбочка с отломанной дверкой, а слева – высокая металлическая этажерка, заставленная совершенно незнакомой мне медицинской аппаратурой. В ногах кровати стоял странный высокий стул, на котором восседала пожилая толстая женщина с добрым румяным лицом. Как только я вошел, она подняла на меня внимательный взгляд, а затем с неожиданной для ее комплекции быстротой вскочила со стула и бросилась мне наперерез, громко шепча:
   – Сюды нельзя! Здеся бокса, посетителям здеся делать нечть!
   Из-за моего плеча выглянул Игорь и таким же драматическим шепотом пояснил:
   – Тетя Глаша, ему Степан Тимофеевич разрешил.
   Но я даже не повернул головы в сторону перешептывавшегося медицинского персонала – я не мог оторвать взгляда от ярко-синих обессмысленных глаз, уставившихся на меня из-под темных бровей. Словно притягиваемый этим взглядом, я шагнул вперед и прошептал:
   – Людмилушка, что с тобой?
   – Ничего, – донесся безразличный голос, приглушенный одеялом, прикрывавшим нижнюю часть лица девушки.
   – Как ты себя чувствуешь? – чуть громче и настойчивее проговорил я.