Малинин Евгений. Драконья любовь, или Дело полумертвой царевны

   – О! Сорока! Ты откуда здесь взялся?
   По голосу я эту фигуру враз признал – был это мой старинный, еще со школы, знакомый, а звали его Юрка Макаронин или Юркая Макаронина. Вот кого я ожидал увидеть в дебрях Всесвятского района меньше всего!
   Однако Макаронин задал вопрос, и тот требовал ответа, а потому я усмешливо проговорил:
   – Я-то с автобуса взялся, а вот откуда здесь взялся старший лейтенант милиции, приписанный к Железнодорожному району нашего родного областного центра?
   – А что, автобус уже прошел? – чуть ли не с отчаянием взвыл Юрка, не обращая внимания на мой вопрос.
   – Да уж минут пятнадцать как, – подтвердил я его догадку. – А ты, значит, на автобус торопился?
   Юркая Макаронина огорченно махнул рукой и сбросил с головы капюшон.
   – Надо же, не успел… – В его голосе сквозило откровенное отчаяние. – И не успел-то чуть-чуть. Зараза!
   – И куда ж это ты торопился? – задал я очередной вопрос, уже не надеясь на ответ, однако тот последовал:
   – Да в Руднево! Тут и езды-то всего минут двадцать, если на автобусе.
   – Ну, значит, за неполный час и пешком добраться можно, – попробовал я успокоить его.
   – Ага! Как же! – с неожиданной злостью ответствовал Макаронина. – А три часа не хочешь? Да и то если по дороге дождь не начнется!
   Тут он вдруг замолчал, пристально на меня посмотрел и гораздо спокойнее повторил свой первый вопрос:
   – А ты-то тут откуда взялся? – Но сообразив, что я уже отвечал на это вопрос, он его перефразировал: – Чего ты в эту глухомань приперся? – И с гнусной улыбочкой добавил: – Или снова специальное журналистское расследование проводишь?
   – Ага, – самым серьезным тоном подтвердил я его догадку, – расследование! Девушка одна пропала, и оказалась, что она перед своим исчезновением как раз посещала эти места!
   – Ну?… – удивился Юрка. – А что за девчонка? И зачем она сюда попала?!
   – Девчонку ты скорее всего не знаешь, – задумчиво проговорил я, – она, в общем-то, не местная… Бабушка у нее здесь живет, в Лосихе.
   – В Лосихе? – удивился Макаронина. – Это ж которая бабушка?
   – Баба Варя.
   – Бабка Варвара? – еще больше удивился Юрка. – Так это ты ее внучку разыскиваешь, Людмилу?
   Теперь пришла пора удивляться мне:
   – А ты что, Людмилу знаешь?
   – Ха! – Юрка просто лучился самодовольством. – Еще бы мне ее не знать. У меня ведь тоже бабка в этих местах проживает. Правда, не в Лосихе, а в Выселках, но все равно соседи. Так что мы с Людмилой давным-давно знакомы.
   Тут Юркая Макаронина вспомнил, что Людмила пропала и враз посерьезнел:
   – Так куда она делась?
   – Не знаю, – я покачал головой, – недели три назад она побывала у своей бабушки Вари.
   – Так, может, ее тоже… – задумчиво перебил меня Юрка, но что «тоже», не уточнил. Вместо этого, подняв на меня глаза, серьезно произнес:
   – Ты бабку Варвару-то бабушкой Варей не называй. Она, если такое, не дай бог услышит, кирикучу тебе сделает.
   Я недоуменно посмотрел на своего друга:
   – Какую кирикучу?
   Он скорчил кривую рожу и пояснил:
   – Такую! Кирикуча – это такая, знаешь… э-э-э… кирикуча, что лучше о ней и не знать.
   Я вопросительно поднял бровь, однако Юрик не заметил моего вопроса и нетерпеливо проговорил:
   – Так что с Людмилой-то произошло? Говоришь, она три недели назад была у своей бабки… и что?
   – А когда вернулась в город… ну… в больницу попала.
   – С чем?
   – Вот тут-то и непонятно… – задумчиво протянул я, – да это и не важно. А важно то, что сегодня ночью она из больницы сбежала и, я думаю, направилась именно сюда!
   Юрка немного помолчал, а затем задал новый вопрос:
   – Значит, ты в Лосиху направляешься?
   – Именно, – подтвердил я.
   – Тогда я тебя провожу! – решительно заявил Макаронина.
   – Но-о-о… – чуть растерявшись, протянул я, – ты же, кажется, на автобус торопился?
   – Торопился, – легко согласился Юрка, – да ведь все равно опоздал. Так что я с тобой пойду, а то тут у нас в два счета заблудиться можно. – Он неожиданно хлопнул меня по плечу и гаркнул, радуясь неизвестно чему: – Найдем мы Людмилу! Никуда она не денется!
   Развернувшись на сто восемьдесят градусов, он бодро затопал в обратную сторону, громко рассуждая на ходу. Я двинулся за ним следом, внимательно слушая его рассуждения.
   – Я ж эти леса как свои пять пальцев знаю! С детства, можно сказать, вдоль и поперек исходил-излазил, каждый кустик, каждую травинку общупал-обнюхал. Я тебя самым коротким путем прямо к Лосихе выведу и ни на градус не собьюсь! И не гляди, что скоро вечер, я и в потемках весь лес насквозь пройду и ни об одну корягу не запнусь!
   – Как – вечер? – удивленно вскрикнул я. – Сейчас еще и семи часов утра нет!
   Макаронина обернулся на ходу, и его физиономия украсилась гнусной ухмылкой:
   – Ты ж не знаешь нашей главной заморочки. – И голос у него был донельзя довольный. – Через рельсы на разъезде перешел?
   – Перешел, – подтвердил я, стараясь понять, причем тут рельсы, и Юрка мне немедленно все объяснил:
   – Вот на двенадцать часов вперед и уехал.
   – То есть как?
   – А так! Переходишь рельсы по направлению к Лосихе уезжаешь на двенадцать часов вперед, переходишь рельсы по направлению от Лосихи – на двенадцать часов назад!
   – Врешь ты все, Макаронина! – не выдержал я. – Как в школе врать начал, так по сию пору и брешешь! По-твоему получается, что и автобус, на котором я приехал, на двенадцать часов вперед прыгнул? А как же тогда расписание движения?
   – Я брешу?! – Юрка от возмущения даже остановился. – Я брешу?! Ну сейчас сам скажешь, вечер на дворе или утро!
   Он замолчал и потопал вперед еще быстрее. Я двинулся за ним, проклиная все на свете, а главное – собственную удачу, подсунувшую мне Юркую Макаронину в самом, казалось бы, неподходящем месте. Шел бы сейчас по холодку в славную деревеньку Лосиху, так нет тебе – друга встретил!
   Между тем мы чуть ли не бегом спустились в темный, похожий на подземный тоннель овраг, прохлюпав по холоднющей и довольно глубокой луже, пересекли его и взобрались на противоположный склон. Тут черные заросли неожиданно расступились, и Юрик, издав нечленораздельно-радостный вопль, выскочил на обширную кочковатую поляну, заросшую мелкой, странно голубоватой травкой.
   – Вот, смотри! – нетерпеливо притоптывая на месте, заорал он. – Вон там – восток, а вон там – запад! – Юрка, не глядя, ткнул пальцем в разные стороны. – Если сейчас, как ты говоришь, утро, где должно быть солнце?
   Я огляделся. Если Юрик правильно указал мне стороны света, то солнце висело над западной опушкой леса. Висело еще довольно высоко, но за полдень явно перевалило.
   Я огляделся еще раз.
   – А с чего ты взял, что запад именно там? – В свой вопрос я вложил максимум скепсиса. – Насколько мне помнится, ты в географии всегда был не слишком силен.
   – Да причем тут география! – немедленно возмутился он. – Я ж здесь все детство провел, мне ли не знать в какой стороне север-юг!
   – А у вас тут что, север-юг в одной стороне?
   Теперь уже гнусная ухмылочка сияла на моей физиономии.
   – Ну не веришь – и не надо! – неожиданно быстро сдался Юрик. – Часа через три-четыре, как темнеть начнет, сам убедишься! А насчет автобуса, так вот с ним как раз ничего не происходит. И с мотоциклами, мопедами и велосипедами тоже. Даже с телегами ничего не происходит, хотя на телегах по той дороге никто сейчас и не ездит. Может, колеса как-то экранируют этот феномен? – помолчав секунду, добавил он.
   Юрик махнул рукой и теперь уже не слишком торопясь двинулся через поляну. Я было пошел следом, но в этот момент меня словно что-то остановило. Застыв на месте, я снова огляделся, а затем прикрыл глаза и прислушался. Что-то было в этом месте не так. Я быстро, не открывая глаз, нашептал заклинание Истинного Слуха и… ничего необычного не услышал. Я попробовал заклинание Истинного Зрения, открыл глаза и… ничего необычного не увидел. Вот только трава под ногами вроде бы стала еще голубее, да солнце…
   Солнце прыгнуло на другую сторону поляны и сияло теперь, если верить Юрке, на востоке!
   – Так-так-так… – пробормотал я, пытаясь разобраться, что же такое произошло, однако ни одной дельной мысли в голову не приходило. Правда, я вдруг разглядел едва заметную тропку, нет, не тропку даже, а так… чуть примятую травку. Примятость эта тянулась через поляну, наискосок, как раз из той точки опушки, куда почти подошел Юрка, влево, к огромной, неизвестно откуда взявшейся на поляне коряге, и там… пропадала!
   Вместо того чтобы следовать за своим проводником, я, осторожно ступая по удивительно мягкой траве, двинулся в сторону привлекшей мое внимание коряги. И когда до нее оставалось всего шагов пять, меня остановил возглас за моей спиной:
   – Эй, Сорока, ты куда поперся? – И тут же голос перешел в истошный крик: – Туда нельзя!
   Я остановился и оглянулся. Юрка, почти уже добравшийся до опушки поляны, стоял, странно вытянув шею и округлив испуганные глаза.
   – Это почему же? – ехидно поинтересовался я. – Неужто эта полянка расположилась в частных владениях?
   – Да ты что, не видишь? Вон же чертов сучок валяется! К нему подходить нельзя!!!
   – Почему? – снова переспросил я, на этот раз гораздо серьезнее.
   Юрка шагнул в мою сторону, нерешительно остановился, затем вдруг с каким-то отчаянием махнул рукой и зашагал ко мне. Я тем временем еще раз внимательно оглядел корягу или, как ее назвал Макаронина, «чертов сучок».
   Размером она была с тяжелый мотоцикл, лежала метрах в четырех-пяти от меня, так что видно было ее вполне отчетливо. Темная, почти черная, местами затрухлявившаяся древесина выглядела странно влажной на открытом, хорошо прогреваемом и продуваемом месте. Травы под ней не было вовсе, а светло-серая, высушенная глина рассыпалась пылью под темным округлым боком явно тяжелой влажной коряги. Остатки толстой темной рыхлой коры виднелись только на толстом ее конце, а более тонкий, расходившийся двумя обломанными, поднимавшимися вверх ветвями, был гол и лаково отблескивал влагой.
   «Это ж надо, такую коряжину «сучком» назвать, – с усмешкой подумал я, – пусть даже «чертовым». Интересно, кто его сюда притащил, «сучок» этот?»
   И словно в ответ на мои размышления прямо за моим плечом раздался негромкий Юркин голос:
   – Вишь, как разлегся. По-хозяйски. Его здесь черт бросил.
   – Какой черт? – не слишком удивленно поинтересовался я.
   – Ну какой черт, – повторил за мной Юрка, – обычный черт.
   – А зачем?
   – Да ни зачем! Просто бросил и все!
   Я невольно улыбнулся рассуждениям старшего лейтенанта милиции о действиях черта.
   – А откуда это известно, что эту… коряжку здесь черт оставил? – не скрывая улыбки, поинтересовался я. – И когда он это сделал?
   Макаронина оторвал взгляд от коряги, внимательно посмотрел на меня и почесал за ухом:
   – Ну-у-у… Откуда-откуда… Старики рассказывают!
   Он замолчал, но мне такого объяснения было мало.
   – И что же они рассказывают?
   – Ну-у-у… Что-что…
   Юрка мялся и явно не хотел рассказывать, однако я не отставал:
   – Да, что конкретно известно… э-э-э… старикам об этом давнем деле?
   – Ты все смеешься, – неожиданно суровым тоном проговорил Юрка, – а здесь дело серьезное! – Он чуть помолчал и наконец решился: – В общем, этот случай лет триста назад был. Места у нас, как ты уже понял, дикие, кол… колдовские места. Ну, всегда здесь у нас жили такие… ну… бабушки, которые… умели… Ну ты понимаешь о чем я говорю!
   Юрик замысловато пошевелил пальцами.
   – Скажем так – владели Искусством, – совершенно серьезно подсказал я Юрику.
   Он взглянул на меня испуганным глазом и кивнул.
   – Так вот, триста лет назад или того больше к местной жительнице повадился черт захаживать. Ну, он, конечно, вид-то имел натурально нормальный – ни рогов, ни хвоста, там, у него не водилось, а потому женщина эта… ну… к которой он захаживал, его за черта-то и не держала, думала, так, понравилась, мол, мужчине, вот он и ходит. А у черта, сам знаешь, своя мысль была. Короче, ходил он к этой тетке долго, но однажды, когда та уже совсем размягчела, взял да и сказал ей все как есть: я, мол, черт и сделаю для тебя все что захочешь, только… Ну, ты сам понимаешь, чего он ей… того… предложил.
   Я утвердительно кивнул – ну кто ж не знает, что черт тетке предложить может. Юрик вполне удовлетворился моим кивком и продолжил свой рассказ:
   – Только этой… ну… тетке совсем предложение черта не понравилось. А она… Как ты сказал – «Искусство»? Так вот она этим твоим… искусством очень даже здорово владела. Схватила она заговоренный ухват да давай черта лупить тем ухватом по всем местам, до которых достала. Тот, конечно, дал деру от взбесившейся бабы, да только разве от разозленной женщины убежишь? К тому же она ему и ногу тем ухватом в трех местах переломала. Так вот он и схватил эту самую коря… то есть этот самый сучок вместо костыля, чтобы, значит, сподручнее убегать было. Так его эта тетка до самой этой полянки и гнала, а здесь черт сучок свой бросил да сквозь землю и провалился.
   Тут Юрка замолчал, пожевал губами, словно пробуя свой рассказ на вкус, и неожиданно добавил:
   – А тетку эту Лосихой звали. Прозвище такое. От этого прозвища да от ее усадьбы и деревня пошла… Лосиха!
   Мы немного помолчали, глядя на «чертов сучок», а затем я спросил:
   – Ну а почему к этому «сучку» подходить нельзя?
   Макаронин снова посмотрел на меня «нехорошим» взглядом, затем опустил глаза, крякнул и значительно тише произнес:
   – Да ты знаешь… возле этой коряги разные нехорошие дела творятся.
   – Что значит «нехорошие дела»? – не отставал я.
   – Ну… – отвернувшись в сторону, забормотал Юрка, – …скотина, если ее на этой поляне пасти, заболеть может. А люди… – Он запнулся, но все-таки договорил: – Люди… Людей, знаешь, перенести может.
   Бросив на меня быстрый взгляд, он убедился, что я не совсем понял его слова, и быстро добавил:
   – Ну был на поляне, около «сучка», а оказался у черта на куличках!
   – Где?! – удивленно воскликнул я.
   – Где-где, – неожиданно озлился Юрка, – да где угодно! Кого в соседнее село зашвырнет, кого в райцентр…
   – И часто так-то людей «перекидывает»? – поинтересовался я.
   Юрка отрицательно помотал головой.
   – Сейчас редко. Местные-то, почитай, все знают про это место, а приезжих здесь и не бывает. Чужие-то в Лосиху едут теперь по другой дороге. А раньше бывало, что люди здесь и вообще пропадали!
   – Что значит – пропадали? – снова не понял я. – Если здесь люди пропадали, значит, этим местом должны были компетентные органы заниматься!
   – Ха!… – усмехнулся Юрик. – Я сам – компетентные органы! Только если уж кто здесь пропал, то все, с концами – ни следа, ни запаха. Пару раз, еще до войны, собак по следу пропавших пытались пускать, так псы как до этой полянки добегут, так и стоп. Садятся в сторонке и воют, а к коряге этой их и на поводке не подташишь. Да… – Он чуть помолчал, а потом махнул рукой: – Э, что там говорить, у меня у самого дружок пропал – Колька Седов, наверняка у этого самого сучка! Нам тогда лет по пятнадцать-шестнадцать было…
   И вдруг его физиономия расплылась в пакостной усмешечке:
   – Он, Колька-то, влюблен был по уши как раз в эту твою Людмилу, а она на него и смотреть не хотела – маленький он был, в смысле, росту невысокого, а уж рыжий – глазам смотреть больно! Он все Седым себя называл, по фамилии, а мы его Рыжиком дразнили. Бился Рыжик, бился, даже к бабкам кое-каким обращался… типа помогите девку приворожить, да только кто ж захочет с бабкой Варварой связываться – бабка Варвара сама кого хочешь приворожит или в узелок завяжет! Вот Колька и повадился к сучку ходить. Я, говорит, сам колдовать научусь и Людку приколдую! Только ничего у него не получилось, и сам пропал… – Макаронин вздохнул. – Хороший был парень, так и не нашли, хотя во всесоюзный розыск объявляли.
   – Неужели с этим… сучком так-таки ничего и нельзя сделать? – с провокационным смешком поинтересовался я. – Может, федеральные власти подключить?
   Однако Юрик на мою провокацию не поддался и ответил совершенно серьезно, так что я снова подумал, что он меня разьпрывает:
   – Нет, никакие власти, ни областные, ни федеральные, ничего здесь не сделают. Одна была надежда – бабка Варвара. Уже сколько раз к ней ходили, просили ее убрать этот чертов сучок, так нет, все ей недосуг.
   – То есть как?! – Опешил я. – Та самая бабка Варвара, что?…
   Юрка в ответ молча кивнул.
   – Ты хочешь сказать, что бабка Варвара, бабушка моей… бабушка Людмилы, может убрать этот… э-э-э… «сучок»?
   – Больше некому… – вздохнул Юрка. – Она ж – прямой потомок той самой… Лосихи, что черта переломала!
   Я уставился на корягу и не сводил с нее глаз целую минуту.
   Затем, снова повернувшись к Макаронину, я медленно проговорил:
   – Ну что ж, пойдем к этой замечательной бабке. Может, и по этому делу мне удастся с ней поговорить.
   Макаронин с нескрываемым облегчением развернулся прочь от коряги и двинул в сторону опушки, а я направился следом за ним. Но не успел я сделать и шагу, как в кармане моей куртки вдруг что-то зашевелилось. Да какой там зашевелилось – задергалось, явно стараясь выбраться наружу!
   Я инстинктивно бросил ладонь на карман, стараясь остановить это дерганье, но опоздал, из-под клапана на голубоватую травку вывалился крошечный золотисто-оранжевый медвежонок с колечком на лопоухой башке.
   «Как же это я карман не застегнул? – несуразно мелькнуло в моей голове. – Мог и потерять!»
   Я наклонился, чтобы поднять Людмилкин подарок, прихваченный мной из дома по каким-то сентиментальным соображениям, однако маленькая игрушка, вместо того чтобы спокойно дождаться, когда ее снова уложат в карман, вдруг встала на задние лапки и покатила, поблескивая колечком на своей макушке, в сторону темной коряги.
   – Куда?! – совершенно по-идиотски воскликнул я и бросился следом за медвежонком.
   За моей спиной раздалось не менее идиотское «Куда?!», и я услышал топот Юркиных сапог.
   Догнать крошечную игрушку, конечно же, ничего не стоило, хотя благодаря своему неожиданному старту ей и удалось оторваться от меня на пару шагов. В два прыжка я настиг рыжего медвежонка, но тот неожиданно наддал еще, так что мне пришлось сделать еще один прыжок. Тут уж игрушка оказалась прямо под моими ногами, и я наклонился, чтобы схватить ее. В этот момент голова у меня закружилась, в глазах поплыло, ноги слегка подкосились, и я вынужден был сделать еще один небольшой шажок, чтобы просто удержаться на ногах, а не ткнуться носом в траву. Одновременно я сумел подхватить рыжую игрушку, которая как-то уж очень неожиданно потеряла свою подвижность.
   Выпрямившись, я тряхнул головой, отгоняя мгновенную дурноту, и оглянулся на Макаронина. Тот стоял за моей спиной и диковато озирался по сторонам. Я показал ему зажатого в кулаке медвежонка и с глубоким удовлетворением произнес:
   – Вот, поймал.
   Старший лейтенант посмотрел на меня круглыми глазами и тихо повторил:
   – Поймал…
   Только тут я заметил, что в двух шагах за его спиной виднеется темная коряга, «чертов сучок».
   «Он же должен быть…», – растерянно подумал я и посмотрел в другую сторону, туда, куда мы бежали и где по всем законам окружающего мира должна была находиться коряга, но там ничего не было! Я снова развернулся к Макаронину. Тот топтался на прежнем месте, продолжая озираться, и тут я увидел, что от коряги в нашу сторону по травке тянется едва заметная тропка, нет, даже не тропка, а так, легкая примятость. Мне немедленно припомнилось, что точно такую же примятость я видел только что, стоя в нескольких метрах от коряги, только тогда она располагалась с другой стороны и тянулась через всю поляну, от опушки до коряги.
   И тут меня словно что-то толкнуло изнутри – я еще раз огляделся и прислушался к собственным ощущениям.
   Пространство вокруг меня было переполнено дикой, неупорядоченной магической Силой – это был явно не наш Мир!
   – Та-а-к… – ошарашенно протянул я и снова посмотрел на Юрку.
   Тот уже слегка пришел в себя, и, похоже, ничто его не тревожило. К нему снова вернулась его всегдашняя жизнерадостность.
   – Эк нас… перешвырнуло! – Он расплылся в довольной улыбке. – А других вот так вот, наверное, вообще неизвестно куда забрасывает!
   Я взглянул на зажатого в кулаке медвежонка и подумал:
   «Да, друг, ну ты и услугу нам оказал».
   И вдруг остановил сам себя:
   «Услугу! Это же – игрушка!!! Как она могла бежать? Но ведь бежала. Я сам видел».
   – А чего ты к этой коряге-то рванул? – раздался позади меня голос Макаронины. – Я ж тебя предупреждал, что к ней подходить нельзя.
   – Да вот, – машинально ответил я, – медвежонок у меня сбежал.
   – Ха! Сбежал! – воскликнул Юрка. – Как же он мог сбежать, когда он игрушка? Уронил небось сам, а он просто откатился.
   «Откатился? – мысленно переспросил я сам себя и тут же не согласился с Юркиным предположением: – Нет – побежал! Я сам видел, как у него лапы мелькали!»
   А Юрка тем временем продолжал свои разглагольствования:
   – Его надо было веточкой достать, а ты, дурной, за ним рванул. Хорошо еще нас не так далеко перекинуло, а то бы и дороги домой не нашли!
   «Да мы ее и так не найдем», – подумал я и тут же вспомнил, что мешочек с «камушками», подарок Маулика, при мне, так что я всегда смогу построить портал перехода. Вот только… Почему медвежонок привел меня сюда? Случайно ли это? Вот что надо выяснить. А для этого необходимо найти и пораспросить кого-то из местных. Кстати, и с этим самым «перекидом» не грех разобраться, похоже, здесь народу много «поперекидывало». А вот портала перехода у сучка не было. Во всяком случае, я его не почувствовал. И это было странно.
   – Ну ладно, – закруглился наконец Макаронин, – хватит стоять столбом, пошли в Лосиху.
   – Пошли, – немедленно согласился я, – только вот дорогу-то ты помнишь после «перекида»?
   Юрка ощерился в своей неповторимой самоуверенной улыбочке:
   – Да я отсюда до Лосихи с завязанными глазами дойду! – И тут же чуть-чуть поправился: – Вот только чертов сучок обойти надо.
   И он по широкому кругу, обходя корягу, двинулся все к той же опушке поляны. Я чуть приотстал и быстро наговорил заклинание Полного Понимания, прикрыв им и себя, и Юрика… так, на всякий случай. А затем направился за старшим лейтенантом, сжимая в кулаке медвежонка, словно боясь, что он снова вырвется и рванет куда-нибудь еще. Но игрушка вела себя смирно, так что, дойдя следом за Макарониной до опушки, я опять уложил ее в карман, правда, клапан я на этот раз тщательно застегнул.
   Мы снова вошли в лес. Поляна, на которой валялся чертов сучок, скрылась за деревьями, и шагов через двадцать мы неожиданно вышли на узенькую тропочку, бегущую между кочек, поросших черникой, короткой травкой и редким папоротником. Я заметил, что, выйдя на эту тропочку, Макаронин чуть замешкался, чтобы оглядеться, и вид у него при этом был слегка удивленный. Однако никаких вопросов я задавать ему не стал, поскольку он быстро оправился от своего удивления и бодро зашагал по тропочке направо.
   Мы прошли, наверное, с полкилометра, когда Юрка вдруг остановился и с удивлением уставился на высоченную березу со сломанной и обгорелой верхушкой. Я подошел ближе и поинтересовался:
   – Что, Макаронина, знакомую встретил?
   Он слегка растерянно посмотрел на меня и ответил:
   – Именно что знакомую, – и, снова переведя взгляд на березу, добавил: – Вот только березка эта никак не могла здесь стоять.
   – Как же – «не могла», когда вот она, стоит!
   – Именно что стоит… – Юрка снова взглянул на меня. – Но вообще-то эта береза находится севернее Лосихи, а мы, чтоб ты знал, подходим… – тут он как-то странно к-хмыкнул, – с юга!
   – А тебе не кажется, что ты просто слегка заплутал? – с едва заметной усмешкой спросил я.
   Юрка мою усмешку не заметил, но сразу же набычился:
   – Как это я мог заплутать, когда я эти места знаю как свои пять пальцев!
   – А береза? – еще более усмешливо поинтересовался я. – Или она специально сюда, переместилась, чтобы тебя запутать?
   – Нет, береза здесь всегда стояла, – раздался вдруг довольно высокий мужской голос из-за недалеких кустиков, а спустя мгновение на тропочку из-за кустов выступил и его обладатель.
   Мы с Юркой уставились на мужика, но тот и не думал смущаться:
   – С тех пор, ребята, как я сюда попал, эта береза всегда туточки обреталась. Может, ольха какая черная или, там, бузина и могли деру дать из этих мест, а береза – никогда! Береза – дерево солидное.
   Мужик открыто улыбался, хотя в его светло-голубых, удивительно прозрачных глазах таилась некая серьезная заинтересованность. А вообще-то вид у него был довольно несуразный – крупный, породистый, с легкой горбинкой нос как-то не вязался с простоватыми, улыбчивыми губами и светлыми, широко расставленными глазами, опушенными светлыми же ресницами. На высокий, покрытый легкими морщинами лоб падали негустые светлые волосы, обнаружившие на затылке уже заметную проплешинку.
   Годков мужику было между двадцатью пятью и сорока, а одет он был самым обычным образом: в мешковатые, со времен покупки не глаженные штаны, заправленные в разношенные, но еще довольно крепкие сапоги с короткими голенищами и темно-синюю, в мелкий белый горох рубаху навыпуск, подпоясанную куском тонкого шнура. В крупных, явно привыкших к тяжелой работе руках мужик держал небольшой холщовый мешок, перетянутый по горловине бечевкой, и странный музыкальный инструмент, напоминавший басовую мандолину с резко загнутой назад колодочкой для колков.