Маллинз Дебра. Три ночи

   Люсьен раздраженно припечатал чашку к столу.
   – Оставь, Данте. Это просто вертихвостка, которой я заплатил за ночь, и ничего больше. Она определенно не из тех, кого стоило бы включать в игру.
   – Ну, как хочешь. – Данте хмыкнул, подбирая крошки от яйца со своей тарелки. – Хотя, похоже, она здорово отработала, коль скоро ты отправил ее в собственном экипаже.
   Люсьен напрягся, стараясь ничем не выдать своих эмоций.
   – По-моему, предосторожность никогда не помешает.
   – Ты вспомнил о предосторожности? – Данте залился смехом. – Разве не ты заключал со мной пари на итальянскую графиню? Помнишь, ту, которую мы оба пытались на спор соблазнить?
   – И которую мы оба успешно соблазнили. – Люсьен усмехнулся при воспоминании об этом. – Насколько я помню, узнав о пари, она высказала нам за это признательность.
   – Точно. – Данте откинулся на стуле и поглядел на свою пустую тарелку. – Определенно, мы с тобой действуем, как пара развращенных мерзавцев. Данте и Люцифер – Дьявольская братия, бич общества.
   – Боже правый, Данте! Ты говоришь о нас как о каких-то подонках, – со смехом ответил Люсьен.
   – Общество, а не я, обозвало нас Дьявольской братией. Хотя, по правде говоря, в этом есть доля истины. Лично я помню об одной или даже паре успешных попыток посягательства на целомудрие девиц.
   – И я. – В памяти Люсьена тут же всплыла Эвелин, и он в раздражении постарался отодвинуть ее образ подальше в глубь сознания. Женщины все одинаковы и мало чем отличаются друг от друга, как эти скалы вокруг. Но почему же эта храбрая маленькая девушка никак не выходит у него из головы?
   Потому что она не такая. При всей ее женской страстности ей присуще достоинство, которое сделало бы честь и мужчине.
   К тому же она уже и не девственница вовсе.
   – Что? Приятные воспоминания? – лукаво спросил Данте.
   Люсьен поспешно стер с лица невольно появившуюся улыбку и неопределенно пожал плечами.
   – Не неприятные.
   – Может быть, когда она тебе надоест, сообщишь мне ее адрес? – Невинный взгляд Данте не мог обмануть Люсьена.
   – А может быть, тебе лучше побыстрее убраться в Лондон?
   – Неужели так должен вести себя гостеприимный хозяин? – Данте встал из-за стола. – Честно говоря, я собирался уехать в Лондон уже сегодня, но попозже – после того, как получу свой выигрыш у добрых местных джентльменов. А сейчас, пожалуй, я пойду спать.
   – Успокоился наконец, – растягивая слова, заметил Люсьен.
   – Насколько скучнее была бы твоя жизнь, если бы мы не встретились с тобой на том давнишнем приеме, – с обычной своей наглой усмешкой сказал Данте. – Ведь правда?
   – Скучно – значит спокойно, не так ли?
   – Пусть будет так, раз ты этого хочешь. – Данте игриво помахал пальцем. – Но не зови меня, когда тебе надоест наблюдать за ростом травы на твоей лужайке. Слышишь ты, сын герцога? Я сделаю вид, что меня нет дома.
   Люсьен рассмеялся и запустил в друга огрызком сосиски, но тот ловко увернулся.
   – Только ты можешь нанести оскорбление таким словосочетанием, как «сын герцога».
   – Секрет моего обаяния.
   – Иди в свою спальню вместе со своим обаянием. – Люсьен вынул из кармана часы и посмотрел на них. – У меня встреча с моим деловым партнером менее чем через час.
   – Фенуорти едет из Лондона в такую даль в Торнсгейт только для того, чтобы встретиться с тобой?
   – Еще бы. – Люсьен поднялся и одарил Данте своим самым высокомерным взглядом, который, впрочем, был подпорчен непроизвольно вырвавшимся смешком. – Ты забыл, что я делаю золото из ничего? Мои вложения помогают Фенуорти быть богатым человеком. Он бы поехал к черту на рога только для того, чтобы встретиться со мной по моей просьбе.
   – Да, ты вынуждаешь людей совершать такие поступки. – Тень недоверия в глазах Данте исчезла. – Знаешь, Люсьен, я устал. Пожалуй, встречусь с тобой позже, днем, когда буду готов к отъезду.
   – Конечно, Данте. – И, всматриваясь в лицо друга, Люсьен добавил: – Ты и впрямь выглядишь неважно.
   – Просто последствия таких излишеств, как бессонная ночь с игрой в карты и тасканием по девицам, плюс обильный завтрак. Со мной будет все в порядке. – Данте направился к двери.
   – Что ты сказал? Таскание по девицам? – заинтересовался Люсьен. – Ты ничего не говорил об этом. Следует ли нам добавить еще одно очко к твоему общему счету?
   Данте оглянулся, подняв в саркастической усмешке бровь.
   – Только в том случае, если ты добавишь очко к своему счету. – И, сказав это, он вышел.
   Люсьен продолжал смотреть ему вслед даже после того, как его друг вышел из комнаты. Действительно ли у Данте была усталость в глазах, или это ему показалось?
   Люсьен подумал, что сегодня ему следует повнимательнее присмотреться к Данте до его отъезда в Лондон. И если у него не пройдет ощущение, что с другом не всё в порядке, нужно будет настоять на том, чтобы он остался на ночь.
   Но ведь сегодня ночью опять должна прийти Эвелин.
   Бормоча проклятия, Люсьен забарабанил пальцами по столу. Он не может попросить ее не приходить, потому что тогда она решит, что на этом их сделка закончена. А это еще далеко не так.
   И все же Данте – его лучший друг. Такой же незаконнорожденный, как и он сам, Данте был отличным партнером в безнравственных мероприятиях Люсьена. А популярность Люсьена в обществе (или, скорее, популярность его денег в обществе) позволяла Данте участвовать в карточных играх с высокими ставками, благодаря чему он получал возможность не изменять привычного для него образа жизни.
   Они понимали друг друга – он и Данте. У них было слишком много общего. И ни одна женщина не должна была встать между ними.
   Даже Эвелин.
 
   Лицо незнакомца весь день не выходило у Эвелин из головы. Каждый стук в дверь она воспринимала со страхом: ей казалось, что это пришел незнакомец из Торнсгейта, чтобы разоблачить ее. Но шел час за часом, ничего подобного не происходило, и напряжение стало отпускать Эвелин. К тому времени, как они с отцом закончили вечернюю трапезу, она сумела убедить себя, что ее страх был беспочвенным.
   После ужина она по обыкновению уселась со своим вышиванием у огня рядом с отцом, который читал вслух рассказ. Он читал выразительно, меняя голос под разных персонажей и сопровождая чтение мимикой и жестами. Эвелин не могла удержаться от смеха, когда он начинал читать тоненьким голоском, изображая женщину.
   Все было настолько обычным, что, если бы не едва заметные болезненные ощущения в некоторых интимных местах, Эвелин могла бы поверить, что ночь с Люсьеном Дюфероном ей приснилась.
   Но это было явью. Она отдала свою невинность самому отъявленному повесе Англии. Хотя Эвелин и была благодарна Люсьену за то, что он постарался сделать этот первый для нее опыт приятным, она четко осознавала, что, если кто-то еще узнает об этом, ей конец. Она взглянула на отца, который в очередной раз сменил тембр голоса, подражая новому персонажу. Едва заметная улыбка тронула ее губы.
   В этот момент дверь в гостиную открылась, и слуга объявил:
   – Мистер Данте Уэксфорд.
   Эвелин с любопытством подняла взгляд от вышивки, а затем окаменела, потому что в комнату вошел тот самый джентльмен, которого она видела утром в Торнсгейте.
   Трудно сказать, кто был более удивлен – Эвелин или мистер Уэксфорд. Однако после того как он вдруг сбился с уверенного шага и бросил быстрый ошеломленный взгляд в ее направлении, джентльмен вновь обрел самоуверенность. Он приветствовал ее отца с непринужденной фамильярностью, Эвелин же в смятении смотрела на вышивку, не в силах вникнуть в смысл дружеской беседы мужчин.
   Как он ее нашел? Неужели Люсьен выдал ее? Ее нежное сердце пронзила боль разочарования.
   – Разрешите представить вам мою дочь Эвелин, – услышала она слова отца, заставившие ее вернуться к действительности. – Дорогая, это мистер Данте Уэксфорд из Лондона. Мы познакомились с ним на приеме в доме Мелтона.
   У Мелтона? Эвелин пытливо взглянула на склонившегося в поклоне джентльмена.
   – С превеликим удовольствием, мисс Стоддард, – сказал он с обворожительной улыбкой. Однако взгляд говорил о его подлинных мыслях.
   Он знал.
   Эвелин пробормотала нечто соответствующее моменту и, охваченная паникой, опустила выдававшие ее глаза на вышивку в надежде, что это выглядит не более чем девичьей скромностью.
   – Я не ожидал встретить такое очаровательное создание в поместье Чезвик, – продолжил мистер Уэксфорд.
   Эвелин осмыслила то, что стояло за его словами. Похоже, он не знал, что она живет здесь. Это означало, что Люсьен, по крайней мере, не назвал этому джентльмену ее имени. Ободренная этой мыслью, Эвелин взглянула на нежеланного гостя и сказала:
   – И я не ожидала встретить такого человека, как вы, мистер Уэксфорд, здесь, в гостиной моего отца. Кажется, мы оба удивлены.
   – К взаимному удовольствию, я надеюсь. – Он бросил быстрый восхищенный взгляд на бюст девушки. – В сущности, я прямо сейчас собираюсь возвращаться в Лондон, однако я часто бываю в этих краях для посещения... друзей.
   Эвелин прижала вышивку к груди, сдерживая порыв всадить в него иголку.
   – В таком случае желаю вам доброго пути, мистер Уэксфорд.
   – Что ж, спасибо, мисс Стоддард. – Язвительным изгибом губ он давал понять, что ее мысли вовсе не являются для него тайной, но это его нисколько не беспокоит.
   – Нам следует закончить наше дело, коль скоро вы собираетесь уехать сегодня вечером, – засуетился отец. – Надеюсь, ты извинишь нас, дочь, но мы с мистером Уэксфордом должны обсудить одно дело в моем кабинете.
   Эвелин поднялась.
   – Думаю, мне уже пора ложиться. – Она коснулась губами щеки отца. – Спокойной ночи, папа... мистер Уэксфорд.
   – Спокойной ночи, мисс Стоддард. – Мистер Уэксфорд одарил ее понимающим взглядом. – Приятных сновидений.
   Эвелин высоко подняла голову и проигнорировала его тонкую насмешку.
   – Что ж, благодарю вас, мистер Уэксфорд. – Стискивая скрытые под вышивкой руки, девушка покинула комнату. Поднимаясь по лестнице в свою спальню, она могла слышать, как мужчины направились из гостиной в кабинет.
   Дело? Какое? Отец, очевидно, проиграл в карты мистеру Уэксфорду. А мистер Уэксфорд проник в ее тайну, что очень ухудшило положение, несмотря на все предосторожности.
   Господи, вдруг он расскажет об этом отцу? Барон тогда вызовет Люсьена на дуэль, и Люсьен убьет его. Не говоря уже о том, что от ее репутации останутся одни клочья.
   Прежде всего, ей нужно как можно больше узнать о мистере Данте Уэксфорде, пока еще не все потеряно.

Глава 5

   Начало второй ночи во многом было таким же, как и накануне. Когда Эвелин вошла в гостиную, там вновь был накрыт ужин, а одетый во все черное Люсьен стоял у камина. Огонь от потрескивающих в огне поленьев отбрасывал мерцающие тени на стены. Эвелин откинула с головы капюшон, и услышавший шуршание материи Люсьен повернулся к ней.
   Девушка в нерешительности остановилась в дверях. Он так напряженно смотрел на нее, что, казалось, воздух сгустился, и стало трудно дышать.
   Эвелин было не по себе от мысли, что она влюбляется в него.
   Верх глупости – отдавать сердце такому негодяю, как Люсьен Дюферон. Она знала, что в него влюблялись многие женщины, при этом каждая считала, что является единственной, заслуживающей его вечной преданности. И у Эвелин не возникало сомнений относительно того, что едва ли он помнит их имена.
   Она не пара ему, не стоило даже надеяться, что ее нежное девичье сердце сможет победить в борьбе с иссеченным шрамами и огрубевшим сердцем этого негодяя. Однако как же ей хотелось хотя бы попытаться сделать это.
   Не торопясь, размеренным шагом Люсьен подошел к ней. Участившийся пульс лихорадочно бился в жилах Эвелин. Она знала, что сейчас должно случиться. Она помнила вкус его поцелуя, прикосновение его рук.
   Она знала, какое наслаждение ожидает ее в предстоящие ночные часы.
   – Значит, я не напугал тебя? – с дразнящими нотками в голосе промолвил Люсьен, поглаживая пальцами узел ее волос. – Я думал, что ты вряд ли придешь после всех наших проделок накануне.
   Щеки Эвелин запылали.
   – Я не боюсь тебя, Люсьен.
   – Неужели? – с тихим смехом поинтересовался он.
   Она вскинула брови.
   – После той ночи меня вряд ли сможет шокировать что-либо еще.
   Люсьен понимающе улыбнулся.
   – Ты уверена?
   От этой улыбки ее охватила дрожь возбуждения.
   – Честно говоря, я ни в чем не уверена, когда дело касается тебя.
   – Хорошо. – Он распустил завязки ее плаща и снял его с ее плеч. – Потому что я хочу, чтобы сегодня ты была обнаженной.
   Эвелин попыталась сохранить самообладание.
   – Я же уже была с тобой обнаженной.
   – Всю ночь. – Темные порочные глаза Люсьена блестели. Он скользнул за ее спину и начал развязывать шнуровку и расстегивать пуговицы ее одежды со скоростью, которой могла бы позавидовать самая опытная служанка. – Всю ночь, Эвелин, – повторил он, покусывая губами ее ухо, щекоча горячим дыханием ее шею. – Ужинать. Спать. Заниматься любовью. Обнаженной... все время.
   – Ужинать... – Эвелин каким-то чудом удалось сдержать дрожь.
   – Ты будешь ужинать обнаженной. – Бюст девушки освободился от платья, и Люсьен бесстыдно воспользовался этим. Он тут же взял в ладони ее груди, скрытые только тонкой сорочкой. – Будешь спать обнаженной. Будешь обнаженной играть в шахматы.
   – Я... я не умею играть в шахматы. – У Эвелин подгибались колени. С полузакрытыми, затуманенными от его прикосновения глазами она облокотилась на Люсьена.
   – Я научу тебя. – Жаркими раскрытыми губами он прижался к ее шее. – Первый ход... конь берет королеву.
   Люсьен поднял ее на руки и понес наверх, в свою постель.
 
   – Вставай, моя возлюбленная. – Прошло уже несколько часов, и Люсьен, сорвав покрывало, смотрел на беззащитное нагое тело Эвелин. – Я буду учить тебя играть в шахматы.
   Щеки Эвелин покрылись румянцем то ли от нежного обращения к ней, то ли от смущения из-за наготы. Люсьен не знал ответа.
   – Шахматы? Никогда бы не подумала, что такой человек, как ты, в такие минуты может думать о шахматах.
   – Почему бы и нет? – Эвелин потянулась за покрывалом в стремлении снова прикрыться, но Люсьен шутливо шлепнул ее по заду. Эвелин взвизгнула и негодующе посмотрела на него, чем едва его не рассмешила. – Оставь в покое покрывало, бесстыдница. Разве не помнишь, что сегодня ты будешь все делатьобнаженной?
   – Но... – Глаза девушки округлились, когда она осознала, что он говорит это всерьез. – Я не могу учиться играть в шахматы голой.
   – Еще как сможешь, – игриво посмотрел на нее Люсьен. – Я ведь тоже голый.
   Эвелин опустила глаза на его бедра, но тут же, по-видимому, испугавшись собственной дерзости, вновь перевела взгляд на его лицо.
   – Я думала, ты шутишь.
   Люсьен с тихим смехом сбросил с себя простыню.
   – Милая моя, я никогда не шучу, если речь идет об обнаженной плоти.
   Люсьен проигнорировал ее протесты, и вскоре Эвелин сидела напротив него возле камина и, нахмурив бровки, сосредоточенно рассматривала шахматную доску.
   Вначале ощущавшая смущение Эвелин постепенно стала находить удовольствие в таком времяпрепровождении. Она смотрела на высвеченные огнем широкие плечи Люсьена, на его грудь с хорошо развитой мускулатурой, на склоненную над шахматной доской голову с иссиня-черными волосами.
   Эвелин не могла не удивляться тому, как быстро в их отношениях возникла непринужденность. Если бы еще два дня назад кто-нибудь ей сказал, что, сидя в обществе мужчины полностью обнаженной, она будет чувствовать себя весьма комфортно, Эвелин посчитала бы такого человека сумасшедшим.
   Тем не менее, вот она здесь, учится играть в шахматы, и все ее прелести открыты его весьма неравнодушному взгляду. И это действительно нисколько не беспокоило Эвелин.
   Ей следовало бы сгорать от стыда. Протестовать против такой шокирующей распущенности. Но что-то внутри ее заставляло Эвелин испытывать удовольствие от того, как Люсьен пожирал ее нагое тело восхищенным взглядом. Она вдруг обнаружила, что слегка поворачивается тем или иным образом для того, чтобы поддразнить его, подставляя его взору ту или иную часть своего тела. Люсьен быстро включился в игру и с понимающей улыбкой находил способы коснуться девушки – то, показывая очередной ход, накрывал ее руку своей, то ногой дотрагивался до ее ноги под маленьким шахматным столиком, то ненароком касался губами ее пальцев. К концу игры сердце Эвелин колотилось, и каждая клеточка ее тела трепетала от того, что она уже научилась распознавать как предвкушение секса.
   Да, она пошла на это ради того, чтобы спасти своего отца. Но, когда Люсьен с победным криком сшиб с доски ее поверженного короля и при этом вскочил, с грохотом опрокинув кресло, когда он взвалил ее на плечо, а затем бросил на скомканную постель как военную добычу, Эвелин поняла, что дело не только в спасении отца.
   Что-то в ней жаждало познать подобное единение с мужчиной. Правда, Эвелин думала, что должна научиться этому с мужем. Но сейчас, когда она уже знала, как это все происходит, она не представляла себе, что могла бы отдаваться так кому-либо другому, кроме Люсьена.
   Несмотря даже на то, что Люсьен в ее жизни останется еще только на одну ночь.
   «Не думай об этом».
   Люсьен развел ее руки, держа за запястья, будто пресекая ее сопротивление, и страстно поцеловал ее, а Эвелин с той же страстью ответила ему. Она была готова на все.
 
   Стремительно неслось время. Люсьен вновь поражал Эвелин знанием неизвестных ей прежде свойств ее тела. Благодаря этому мужчине за две ночи она узнала о себе больше, чем за все девятнадцать лет своей жизни.
   А сейчас она лежала в его объятиях, прижавшись спиной к его груди, и смотрела, как занимается новый день. Эвелин видела, что просачивавшийся в спальню свет раннего утра становился все ярче, а это значило, что времени у них оставалось все меньше.
   Она собралась откинуть покрывало, но большая рука Люсьена удержала ее. Удивленная, она оглянулась на него. Он просто смотрел на нее, и его глаза были полны какими-то разноречивыми чувствами, определить которые она не смогла.
   – Мне нужно уходить, – прошептала Эвелин. – Солнце встает.
   Люсьен не ответил, только переплел ее пальцы со своими в молчаливой просьбе. Сердце Эвелин, казалось, таяло. О чем он думает? Почему смотрит на нее так, будто у нее есть ключ к какой-то важной разгадке?
   – Ты же знаешь, я не могу остаться, – сказала Эвелин. Не отрывая взгляда от ее глаз, Люсьен поднес руку Эвелин к своим губам и запечатлел поцелуй на ее пальцах. Его глаза закрылись, длинные черные ресницы резко выделялись на фоне бледных щек, придавая лицу трогательную беззащитность.
   У Эвелин перехватило дыхание. Напряжение росло, эмоциональные сети все теснее оплетали их, все ближе притягивая друг к другу. Боже, что происходит? Где тот повеса, которого она знала раньше?
   Эвелин сжала его пальцы, и Люсьен вновь обратил на нее свой взор. Она могла только смотреть на него, слова, которые готовы были слететь с ее уст, она не осмеливалась произнести. Боялась произнести. Эвелин только облизнула губы. Может быть, все же сказать наконец...
   Вдруг что-то дрогнуло в его лице, и взгляд Люсьена стал отсутствующим. Он отпустил руку Эвелин, затем поднялся с кровати и взял свою одежду. Момент прошел. Теперь это был прежний равнодушный Люсьен, а тот, уязвимый, исчез, как будто его никогда и не было.
   Эвелин с печальные вздохом тоже начала одеваться.
   Только позже, по дороге домой, в экипаже, Эвелин вспомнила, что так и не спросила у Люсьена о Данте Уэксфорде.
 
   Люсьен тосковал по ней.
   Он посмотрел на часы. Было начало второго пополудни, и Эвелин придет еще очень не скоро. И сегодня ночью она придет в последний раз.
   Он может изменить условия сделки. Может потребовать больше ночей. Неделю. Месяц. Сколько угодно – пока не надоест.
   Люсьен размышлял над этим, прикидывая в уме разные возможные варианты. Он мог бы заставить Эвелин сделать это, угрожая вызвать на дуэль ее отца.
   И она возненавидит его.
   Устыдившись своих мыслей, Люсьен отказался от этой идеи. Эвелин не похожа на других женщин. Он не сможет принуждать ее к продолжению связи, так как слишком уважает ее.
   И это больше всего удивляло его.
   Нахмурившись, Люсьен начал просматривать лежащую на столе почту. Первым ему попалось письмо от мачехи, герцогини Хантли, которая требовала, чтобы он присутствовал на обеденном приеме в честь его отца. Это вызвало у него недоумение.
   Кларисса редко писала ему; на самом-то деле ее бесил сам факт его существования. То обстоятельство, что Люсьен жил и дышал, оскорбляло ее, но она ничего не могла с этим поделать. Люсьен находил ее эгоистичной и бессмысленно жестокой. Кларисса же считала его непочтительным, бесчестящим репутацию семьи. Из-за взаимной неприязни при каждой встрече у них возникали трения.
   С объективной точки зрения Люсьен понимал такое отношение Клариссы к себе. Они были женаты с его отцом всего лишь год, когда бывшая любовница, француженка Софи Дюферон, напомнила о себе герцогу с предложением отдать его пятилетнего сына в обмен на определенную сумму денег. Герцог, даже не подозревавший о существовании своего ребенка, немедленно отправился во Францию, чтобы лично увидеть мальчика.
   Узнав дату рождения ребенка, герцог Хантли сразу же признал Люсьена своим сыном. Он заплатил Софи вдвое больше того, что она просила, но с условием, что она навсегда исчезнет из жизни сына. Софи не замедлила поступить именно так, и Люсьен больше никогда не видел своей матери.
   Герцог забрал Люсьена в Лондон и, к ужасу молодой жены, поселил его в детской комнате своего дома. Намерение Клариссы избавить дом от мальчика было пресечено угрозой герцога упрятать ее в глуши до конца жизни. Единственным утешением для Клариссы было то, что Люсьен никогда не сможет наследовать титул; законным наследником должен был стать ее ребенок. И год спустя она с гордостью преподнесла герцогу этого наследника – их сына Роберта.
   Несмотря на то, что Люсьен рос в герцогском доме, всегда был хорошо накормлен, одет и получал соответствующее образование, холодная сдержанность его отца и откровенная ненависть мачехи не могли сделать счастливым его детство. Он надеялся поближе сойтись со своим сводным братом Робертом, но Кларисса сделала все для того, чтобы привить своему сыну враждебное отношение к Люсьену.
   Герцог с самого начала дал понять, что взял Люсьена на попечение только из чувства ответственности, а не из-за отцовской любви к своему ребенку. В глазах Люсьена единственным оправданием такого поведения отца было то, что и к Роберту он относился не лучше, чем к своему незаконнорожденному сыну, и Люсьен пришел к выводу, что его отец просто по натуре равнодушный человек. Хотя Люсьену не хватало отцовской любви, тем не менее в материальном отношении он не испытывал лишений, и герцог даже оплатил его учебу в Итоне.
   Когда Люсьену исполнился двадцать один год, отец подарил ему некоторую сумму, с тем чтобы он мог начать самостоятельную жизнь. Благодаря серии удачных вложений Люсьену вскоре удалось утроить первоначальный капитал. Сейчас, в возрасте двадцати пяти лет, он обладал состоянием, сопоставимым с состоянием самого герцога Хантли, и это обстоятельство приводило в ярость Клариссу. Умение делать деньги и тот факт, что он был признанным сыном герцога, обеспечили Люсьену популярность в светских кругах Лондона. Из-за своих скандальных «подвигов» он получил прозвище «Люцифер», а когда он подружился с Данте, непризнанным внебрачным сыном графа, их дуэт окрестили Дьявольской братией.
   Кларисса с трудом переносила все это. Каждый раз, когда им приходилось встречаться на светских мероприятиях, она проявляла холодную терпимость к присутствию Люсьена, в которой безошибочно угадывалась ненависть. Поэтому то, что она приглашала Люсьена на торжество в честь его отца, выглядело странным. Он знал, что Кларисса с удовольствием казнила бы его, если бы могла. Нет сомнений: это отец Люсьена потребовал его присутствия, а Кларисса не посмела возразить мужу.
   Люсьен отметил дату торжества – впереди еще две недели – и переключился на другие письма. Взглянув на часы, определил время – около четверти второго. Как долго еще до прихода Эвелин!
 
   В их последнюю ночь они не успели даже добраться до спальни.
   В удивившем их обоих отчаянном страстном порыве Люсьен взял Эвелин прямо в гостиной, на канапе. Когда Эвелин пришла в себя, она была поражена тем, что этот выглядевший таким хрупким предмет мебели не развалился под ними.
   Позже Люсьен на руках отнес ее наверх – такое волнующее ощущение, когда мужчина несет тебя на руках, как пушинку, – и все началось в очередной раз.
   Потом они просто лежали в постели, и Эвелин, прижавшейся к боку Люсьена, было тепло рядом с ним. Часы внизу пробили полночь.
   Пройдет еще немного времени, и Эвелин уйдет отсюда и больше никогда не вернется.
   Люсьену было непривычно ощущать собственную слабость. Почему он так переживает из-за того, что их связь должна вот-вот закончиться? Раньше предметом его беспокойства было только то, насколько его любовницы удовлетворят его в спальне и будут ли достаточно обходительны вне ее пределов.
   Эвелин, конечно, нельзя считать его любовницей. У них сделка.
   Которая почти подошла к концу.
   Эвелин заворочалась в его объятиях и повернулась к Люсьену лицом, при этом ее шелковистые волосы мягкой волной легли на его плечо. Ее зеленые глаза все еще лучились от испытанного наслаждения, и, по мере того как Люсьен продолжал вглядываться в нее, щеки девушки окрашивались румянцем.