Страница:
Мы покидаем зал под насмешливыми взглядами всей кодлы и чувствуем себя оплеванными.
– Игорь, – шепчет Денис в телефон, пока мы поднимаемся по лестнице. Грохот музыки мешает ему, и он прикрывает ухо рукой, – Игорь, тут проблема одна.
Штефа стоит к нам спиной, разговаривая с одной из своих bitches. Вернер хватает его за плечо, разворачивает к себе, и по глазам Штефы я вижу, как он обсирается.
– Что ты там про Ходжу сказал, хорек? – с этими словами Вернер вталкивает Штефу внутрь.
Первый удар – разминочный, чтобы объект принял удобное положение. Штефа с воплем хватается за разбитый нос и падает на пол, а Вернер бьет его ногой, как заправский футболист, «с носака». Приближенные Штефы стоят в углах не шелохнувшись. Их больше, и они могли бы порвать нас, но их сковал страх перед Вернером.
– Пес, бля, – почти поет Вернер, продолжая бить отползающего Штефу ногами, – ты, сука, пес, бля, ты что, сука, думаешь себе, ты кто…
Игорь не повышает голоса, произнося слова в одной, почти убаюкивающей тональности. Если закрыть глаза, его речитатив может до странности напомнить спокойный и размеренный стайл Снуп Догга.
От нового удара изо рта Штефы вылетает кровавый сгусток. Он уже совсем не похож на того напыщенного индюка, который сидел перед нами полчаса назад. Утратив способность сопротивляться, он просто ползет вперед, цепляясь ногтями за ворс ковролина, дергаясь и охая от каждого нового удара.
Я ловлю себя на том, что зачарован этим зрелищем. И мне становится почти жалко, когда Денис хватает Вернера и отталкивает его от Штефы:
– Игорь, хватит!
Я уверен, что Игорь ударит его. Но вместо этого Вернер, смерив Дениса презрительным взглядом, отбивает его руки и выходит из комнаты, бросив мне на ходу:
– Бабки забери у него.
Я опускаюсь на колено перед окровавленным и скулящим нечто, пять минут назад бывшим Штефой, и с ловкостью фокусника обшариваю его карманы, пока не натыкаюсь на пачку купюр в золотом зажиме. Забираю и деньги, и зажим – мой первый трофей на новом месте, а потом, не в силах удержаться, резко выдергиваю серьгу из уха Штефы, провоцируя новый вопль.
Когда мы выходим на улицу, Вернер, идущий впереди, говорит не оборачиваясь:
– Все свободны, Денис со мной.
Схватив Дениса за плечо, Вернер резко дергает его вперед, и последнее, что мы слышим, прежде чем их фигуры скрываются за клубом, – шипение Вернера:
– Ты чего руки распускаешь, красавчик, тебе подрезать их?
– Чего делать будем? – растерянно спрашивает Пуля.
– Ждать, – пожимаю плечами я, разворачиваясь в сторону своей «бэхи».
Вернер очень интересный тип. Ему где-то тридцать шесть-тридцать семь, типа того, и начинал он с легендарными пацанами, от которых сейчас и не осталось ничего, кроме имен, – Гриша Стеклопакет, Саша Иртыш, Красный, Пузо, Чирик, Бандера.
Он вообще загадочная фигура, Кайзер Созе нашего Лос-Мухосранска. Всех, с кем начинал, перестреляли, а Вернер, как непотопляемый авианосец, маячит во всех криминальных сводках. Нет, сам он не делает ничего, но его тень прорисовывается за любым проявлением преступной активности района, будь то работа пятаковских шлюх, угоны машин, разборки банд или наркоторговля.
Вернер рулит районом.
И главное, не имеет на это никаких оснований. Худой, невысокого роста, и выглядит пацаном – волосы вечно взъерошенные, по губам гуляет нервная полуулыбка, немного сутулится. Такого встретишь ночью одного, хочешь не хочешь, придется на гоп-стоп брать. Пока не посмотришь в глаза. Взгляд у Вернера особый, рентгеновский. Когда он смотрит на тебя, даже ничего не говоря, хочется отвести глаза. Чувство, будто видит насквозь.
Мои мечты о будущем корректируются. Я по-прежнему хочу жить, как Штефа, но быть при этом Вернером.
Он ебанутый. В хорошем смысле слова. Вернер из тех людей, которые могут рассказать тебе анекдот и поинтересоваться здоровьем матери, а через мгновение, если что-то не понравится, – выпустить кишки розочкой из разбитой бутылки. И в первом и во втором случае он будет абсолютно искренен.
У него нет слабых мест. Из сломанных о панцирь Вернера зубов ментов и конкурентов можно выложить дорожку от его автомастерской до шоссе.
У меня над кроватью полка с книжками, читанными еще в детстве, среди них – «Легенды и мифы Древней Греции». Сто пудов, над вашей кроватью лежит такая же. В ней дана разблюдовка греческих богов, кто за что отвечает. Я думаю, Вернер легко вписался бы в пантеон как бог улиц.
Мы сидим в «бэхе», ожидая Дениса, и Пуля начинает мне тереть за какую-то телку, какая она клевая, вся такая-растакая, и как она ему нравится, и прочую пургу в том же духе. Я немного очкую из-за Дениса, поэтому Пулю слушаю вполуха и только по паузе понимаю, что он ждет ответа на свой вопрос.
– Чего? – спрашиваю я.
– Ну… понимаешь… у нас еще не было… и я не знаю, как лучше…
– Как лучше – что?
– Ну, довести ее до… Чтоб она кончила. – Пуля краснеет как рак.
– Ты ей еще не вдул, что ли?
– Ну, почти… Понимаешь, я раньше только с сосками, на которых мне наплевать было. А с ней у меня серьезно. И я не хочу облажаться, понимаешь?
– А что за телка, я знаю?
– Симка. Макса сестра.
– Симка? Да что ты как маленький? Симку не трахнул? Симка сама тебя всему научит! Я с ней в том году пару раз встречался, она нормально в этом отношении. С ней договориться – вообще без проблем! Сосет, кстати, супер.
И только сказав это, я вижу, что Пуля сжался от моих слов, как от удара, даже втянул голову в плечи. А его лицо морщится, как у старичка или, наоборот, собирающегося зареветь ребенка. Пуля отворачивается к окну, и я понимаю, что сморозил глупость.
– Пулян… Слы, Пулян, ты чего? – Я кладу руку ему на плечо, а он поднятой ладонью просит дать ему немного времени.
– Ничего, – отвечает Пуля не поворачиваясь, – все нормально.
Обиделся, что ли?
ДЕНИС
ДУДАЙТИС
ПУЛЯ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
КРОТ
– Игорь, – шепчет Денис в телефон, пока мы поднимаемся по лестнице. Грохот музыки мешает ему, и он прикрывает ухо рукой, – Игорь, тут проблема одна.
* * *
Вернер вламывается в «Черч» как ураган. Он проходит мимо охранников, словно их и не существует, а у них не находится сил и смелости, чтобы встать на его пути. По холлу, по коридорам, по лестницам – к Штефе.Штефа стоит к нам спиной, разговаривая с одной из своих bitches. Вернер хватает его за плечо, разворачивает к себе, и по глазам Штефы я вижу, как он обсирается.
– Что ты там про Ходжу сказал, хорек? – с этими словами Вернер вталкивает Штефу внутрь.
Первый удар – разминочный, чтобы объект принял удобное положение. Штефа с воплем хватается за разбитый нос и падает на пол, а Вернер бьет его ногой, как заправский футболист, «с носака». Приближенные Штефы стоят в углах не шелохнувшись. Их больше, и они могли бы порвать нас, но их сковал страх перед Вернером.
– Пес, бля, – почти поет Вернер, продолжая бить отползающего Штефу ногами, – ты, сука, пес, бля, ты что, сука, думаешь себе, ты кто…
Игорь не повышает голоса, произнося слова в одной, почти убаюкивающей тональности. Если закрыть глаза, его речитатив может до странности напомнить спокойный и размеренный стайл Снуп Догга.
От нового удара изо рта Штефы вылетает кровавый сгусток. Он уже совсем не похож на того напыщенного индюка, который сидел перед нами полчаса назад. Утратив способность сопротивляться, он просто ползет вперед, цепляясь ногтями за ворс ковролина, дергаясь и охая от каждого нового удара.
Я ловлю себя на том, что зачарован этим зрелищем. И мне становится почти жалко, когда Денис хватает Вернера и отталкивает его от Штефы:
– Игорь, хватит!
Я уверен, что Игорь ударит его. Но вместо этого Вернер, смерив Дениса презрительным взглядом, отбивает его руки и выходит из комнаты, бросив мне на ходу:
– Бабки забери у него.
Я опускаюсь на колено перед окровавленным и скулящим нечто, пять минут назад бывшим Штефой, и с ловкостью фокусника обшариваю его карманы, пока не натыкаюсь на пачку купюр в золотом зажиме. Забираю и деньги, и зажим – мой первый трофей на новом месте, а потом, не в силах удержаться, резко выдергиваю серьгу из уха Штефы, провоцируя новый вопль.
Когда мы выходим на улицу, Вернер, идущий впереди, говорит не оборачиваясь:
– Все свободны, Денис со мной.
Схватив Дениса за плечо, Вернер резко дергает его вперед, и последнее, что мы слышим, прежде чем их фигуры скрываются за клубом, – шипение Вернера:
– Ты чего руки распускаешь, красавчик, тебе подрезать их?
– Чего делать будем? – растерянно спрашивает Пуля.
– Ждать, – пожимаю плечами я, разворачиваясь в сторону своей «бэхи».
Вернер очень интересный тип. Ему где-то тридцать шесть-тридцать семь, типа того, и начинал он с легендарными пацанами, от которых сейчас и не осталось ничего, кроме имен, – Гриша Стеклопакет, Саша Иртыш, Красный, Пузо, Чирик, Бандера.
Он вообще загадочная фигура, Кайзер Созе нашего Лос-Мухосранска. Всех, с кем начинал, перестреляли, а Вернер, как непотопляемый авианосец, маячит во всех криминальных сводках. Нет, сам он не делает ничего, но его тень прорисовывается за любым проявлением преступной активности района, будь то работа пятаковских шлюх, угоны машин, разборки банд или наркоторговля.
Вернер рулит районом.
И главное, не имеет на это никаких оснований. Худой, невысокого роста, и выглядит пацаном – волосы вечно взъерошенные, по губам гуляет нервная полуулыбка, немного сутулится. Такого встретишь ночью одного, хочешь не хочешь, придется на гоп-стоп брать. Пока не посмотришь в глаза. Взгляд у Вернера особый, рентгеновский. Когда он смотрит на тебя, даже ничего не говоря, хочется отвести глаза. Чувство, будто видит насквозь.
Мои мечты о будущем корректируются. Я по-прежнему хочу жить, как Штефа, но быть при этом Вернером.
Он ебанутый. В хорошем смысле слова. Вернер из тех людей, которые могут рассказать тебе анекдот и поинтересоваться здоровьем матери, а через мгновение, если что-то не понравится, – выпустить кишки розочкой из разбитой бутылки. И в первом и во втором случае он будет абсолютно искренен.
У него нет слабых мест. Из сломанных о панцирь Вернера зубов ментов и конкурентов можно выложить дорожку от его автомастерской до шоссе.
У меня над кроватью полка с книжками, читанными еще в детстве, среди них – «Легенды и мифы Древней Греции». Сто пудов, над вашей кроватью лежит такая же. В ней дана разблюдовка греческих богов, кто за что отвечает. Я думаю, Вернер легко вписался бы в пантеон как бог улиц.
Мы сидим в «бэхе», ожидая Дениса, и Пуля начинает мне тереть за какую-то телку, какая она клевая, вся такая-растакая, и как она ему нравится, и прочую пургу в том же духе. Я немного очкую из-за Дениса, поэтому Пулю слушаю вполуха и только по паузе понимаю, что он ждет ответа на свой вопрос.
– Чего? – спрашиваю я.
– Ну… понимаешь… у нас еще не было… и я не знаю, как лучше…
– Как лучше – что?
– Ну, довести ее до… Чтоб она кончила. – Пуля краснеет как рак.
– Ты ей еще не вдул, что ли?
– Ну, почти… Понимаешь, я раньше только с сосками, на которых мне наплевать было. А с ней у меня серьезно. И я не хочу облажаться, понимаешь?
– А что за телка, я знаю?
– Симка. Макса сестра.
– Симка? Да что ты как маленький? Симку не трахнул? Симка сама тебя всему научит! Я с ней в том году пару раз встречался, она нормально в этом отношении. С ней договориться – вообще без проблем! Сосет, кстати, супер.
И только сказав это, я вижу, что Пуля сжался от моих слов, как от удара, даже втянул голову в плечи. А его лицо морщится, как у старичка или, наоборот, собирающегося зареветь ребенка. Пуля отворачивается к окну, и я понимаю, что сморозил глупость.
– Пулян… Слы, Пулян, ты чего? – Я кладу руку ему на плечо, а он поднятой ладонью просит дать ему немного времени.
– Ничего, – отвечает Пуля не поворачиваясь, – все нормально.
Обиделся, что ли?
ДЕНИС
Я бы уверен, что он меня изобьет. Так же, как Штефу пятью минутами ранее. Вместо этого Вернер, повернув за угол, вдруг засмеялся и стал мотать головой, словно услышав старую, но все еще смешную шутку.
Мы идем по Третьей Портовой, улица спускается к реке, как в Сан-Франциско. Я по большей части молчу, а Вернер учит меня жизни.
– Это бизнес такой, Денис. Нельзя никому позволять себя давить. Ты новенький, сейчас тебя все на гниль будут проверять, шакалы же кругом. Если ты сейчас слабину дашь, уступишь где-то – все, потом не отмоешься. Каждый будет пытаться тебя нагнуть, утвердиться за твой счет, надо оно тебе? Правильно, не надо. Это во-первых. Во-вторых, через тебя и меня щупают – не расслабился ли Вернер, не успокоился ли.
– Ты совсем неуправляемым выглядел. Я думал, ты убьешь его на месте, – оправдываюсь я.
– Не пори ерунды, красавчик, – смеется Вернер. – Я должен их всех на корню пресекать. Жестко. Чтоб они верили и боялись. Запомни – я всегда себя контролирую. В этот раз я тебе помог, но в следующий постарайся сам справиться, иначе у тебя репутации не будет. А без репутации как ты дальше сможешь?
– А я не буду дальше, – говорю я и удивляюсь тому, как спокойно звучит мой голос.
– Как это? – Вернер останавливается и упирает в меня свой пронизывающий взгляд. – Что значит – не будешь?
– Мы же договорились – отработаю, уйду, все.
– Денис, ты мне опять яйца крутишь? – Он на секунду останавливается, хлестнув меня взглядом, и продолжает уже спокойнее: – Не хочет он… Хочешь! Иначе бы не пришел.
– Мы случайно в этом деле оказались…
– Хуясе, случайно! Как мы познакомились, красавчик, помнишь? Ты наркотой торговал, это так называется! Причем нагло, бандой, в моем районе, дилеров моих метелил! Колеса у них спер!
Вернер откровенно дурачится, и, странное дело, его смех настолько заразителен, что против воли я его подхватываю.
– Игорь, мы один раз всего. Деньги нужны были.
– Так теперь они у тебя будут! – Вернер толкает меня в плечо. – Ну, Денис, понять не могу, чего ты дергаешься? Я тебе нормально жить предлагаю. Кто ты сейчас? Диджей в вонючем клубе. Официант, халдей. Обдолбанным малолеткам Скутера за сотку ставишь, живешь на чаевые. Так и вижу, как ты с работы приходишь и бумажки эти мятые раскладываешь.
Вернер, прищурившись, водит руками, перебирая невидимые деньги, а я снова не могу сдержать смех.
– Я тебя рассмешил чем-то, красавчик?
– Ты давно в клубах не был. Не так все.
– Ну, расскажи мне, как.
– Публика разная, хамы тоже есть, но в клубе они все под моей музыкой. Это словами трудно, просто когда я у пульта – я все могу! Вот – пространство, в нем – музыка, и ничего больше. Бит везде, он под кожу пролезает. И люди меняются. Они танцуют, с них все слетает, они другими становятся. Раскрепощаются, забывают про все. Это моя музыка их открывает. Я могу человека музыкой открыть.
– Любого?.. – В словах Вернера я слышу новый интерес.
– Любого. Приходи, ты у меня тоже танцевать будешь.
– Я свое оттанцевал уже. Но ты меня заинтриговал, красавчик. Приду как-нибудь тебя послушать.
Я возвращаюсь к машине, где Крот и Пуля, посравшись по детской привычке, надули губы и устраивают друг другу бойкот.
Я даже не хочу заниматься любовью с Машей. Я скажу ей, что неважно себя чувствую. Она поймет. Она все понимает.
Не тут-то было. Как только я открываю дверь и прячу ключ в карман куртки, из кухни выглядывает Маша, на лице которой не растаяла улыбка от предыдущего разговора, и шепотом бросает:
– Ну, где ты ходишь? Он полчаса уже ждет!
– Кто ждет? – спрашиваю я, и чутье подсказывает мне, что лимит сюрпризов, отпущенных судьбой на сегодняшний день, еще не исчерпан.
Не разуваясь, я открываю дверь кухни и встречаюсь взглядом с мутными маслянистыми глазками майора Дудайтиса.
Мы идем по Третьей Портовой, улица спускается к реке, как в Сан-Франциско. Я по большей части молчу, а Вернер учит меня жизни.
– Это бизнес такой, Денис. Нельзя никому позволять себя давить. Ты новенький, сейчас тебя все на гниль будут проверять, шакалы же кругом. Если ты сейчас слабину дашь, уступишь где-то – все, потом не отмоешься. Каждый будет пытаться тебя нагнуть, утвердиться за твой счет, надо оно тебе? Правильно, не надо. Это во-первых. Во-вторых, через тебя и меня щупают – не расслабился ли Вернер, не успокоился ли.
– Ты совсем неуправляемым выглядел. Я думал, ты убьешь его на месте, – оправдываюсь я.
– Не пори ерунды, красавчик, – смеется Вернер. – Я должен их всех на корню пресекать. Жестко. Чтоб они верили и боялись. Запомни – я всегда себя контролирую. В этот раз я тебе помог, но в следующий постарайся сам справиться, иначе у тебя репутации не будет. А без репутации как ты дальше сможешь?
– А я не буду дальше, – говорю я и удивляюсь тому, как спокойно звучит мой голос.
– Как это? – Вернер останавливается и упирает в меня свой пронизывающий взгляд. – Что значит – не будешь?
– Мы же договорились – отработаю, уйду, все.
– Денис, ты мне опять яйца крутишь? – Он на секунду останавливается, хлестнув меня взглядом, и продолжает уже спокойнее: – Не хочет он… Хочешь! Иначе бы не пришел.
– Мы случайно в этом деле оказались…
– Хуясе, случайно! Как мы познакомились, красавчик, помнишь? Ты наркотой торговал, это так называется! Причем нагло, бандой, в моем районе, дилеров моих метелил! Колеса у них спер!
Вернер откровенно дурачится, и, странное дело, его смех настолько заразителен, что против воли я его подхватываю.
– Игорь, мы один раз всего. Деньги нужны были.
– Так теперь они у тебя будут! – Вернер толкает меня в плечо. – Ну, Денис, понять не могу, чего ты дергаешься? Я тебе нормально жить предлагаю. Кто ты сейчас? Диджей в вонючем клубе. Официант, халдей. Обдолбанным малолеткам Скутера за сотку ставишь, живешь на чаевые. Так и вижу, как ты с работы приходишь и бумажки эти мятые раскладываешь.
Вернер, прищурившись, водит руками, перебирая невидимые деньги, а я снова не могу сдержать смех.
– Я тебя рассмешил чем-то, красавчик?
– Ты давно в клубах не был. Не так все.
– Ну, расскажи мне, как.
– Публика разная, хамы тоже есть, но в клубе они все под моей музыкой. Это словами трудно, просто когда я у пульта – я все могу! Вот – пространство, в нем – музыка, и ничего больше. Бит везде, он под кожу пролезает. И люди меняются. Они танцуют, с них все слетает, они другими становятся. Раскрепощаются, забывают про все. Это моя музыка их открывает. Я могу человека музыкой открыть.
– Любого?.. – В словах Вернера я слышу новый интерес.
– Любого. Приходи, ты у меня тоже танцевать будешь.
– Я свое оттанцевал уже. Но ты меня заинтриговал, красавчик. Приду как-нибудь тебя послушать.
Я возвращаюсь к машине, где Крот и Пуля, посравшись по детской привычке, надули губы и устраивают друг другу бойкот.
* * *
Я еду домой. Все, чего мне сейчас хочется, это залезть в ванную и долго-долго стоять, подняв лицо к лупящим каплям душа, а затем вылезти, хлопнуть граммов двести коньяка и сразу уснуть, надеясь, что все случившееся в последнюю неделю – не более чем сон, который снится до сих пор, а когда я проснусь, рядом не будет Вернеров, Жиг, Штеф и остальных клоунов этого безумного цирка.Я даже не хочу заниматься любовью с Машей. Я скажу ей, что неважно себя чувствую. Она поймет. Она все понимает.
Не тут-то было. Как только я открываю дверь и прячу ключ в карман куртки, из кухни выглядывает Маша, на лице которой не растаяла улыбка от предыдущего разговора, и шепотом бросает:
– Ну, где ты ходишь? Он полчаса уже ждет!
– Кто ждет? – спрашиваю я, и чутье подсказывает мне, что лимит сюрпризов, отпущенных судьбой на сегодняшний день, еще не исчерпан.
Не разуваясь, я открываю дверь кухни и встречаюсь взглядом с мутными маслянистыми глазками майора Дудайтиса.
ДУДАЙТИС
Господи, сколько же их было, пацанов таких. Всех и не упомнить. Вадик Нестеренко, Славик Сторчак, Толя Донской, господи, сколько же их было. И все одинаково начинают. Сначала ершатся, потом обламываются. Начинают понимать, куда попали.
Схема простая – Вернер находит такого вот желторотика, нагружает его делами, очаровывает, дает бабки. Пацаны преображаются – модные шмотки, тачки, почет и уважуха в районе. А через пару месяцев их находят. Как Славика – в реке, распухшего, с синей рожей, или Толика, с перерезанным от уха до уха горлом. Наивные, ничего не соображающие малолетние дурачки.
Но этот – другой. Не такой, как вся уличная гопота до него. Глаза умные. Даже странно, что такой и к Вернеру попал. Чем больше я наводил о нем справки, тем больше удивлялся. Мать – учительница в городской музыкальной, сам парень – диджей, чего он у Вернера забыл? И девка его, Маша, я с ней полчасика только поговорил, но понял, она породистая и переборчивая, такая не станет с гопником встречаться. Что же ты за ребус такой, Дениска?
Сидит напротив меня, глазками стреляет, мнется. Ничего, подождет. Пусть покипит немного, тогда его гнуть легче будет.
– Она знает? – спрашиваю я, кивая головой назад, в сторону его девки. Мы сидим на крохотной кухоньке, а девицу Денис услал в комнату, как только увидел меня.
– Вы о чем? – включает дурака Денис. Мальчик, ты эти свои шутки на мне не пробуй, не надо. Ушлый нашелся.
– Как о чем, о делах твоих с Вернером. В курсе она? Рассказать?
Это хорошо, что она не знает. Эту карту всегда можно разыграть. Но не сейчас. Пока рано.
– Я вообще не понимаю, о чем вы говорите. Хотите – рассказывайте, мало ли что вам приснилось.
О-па! И никакого тебе осознания вины. Е-два, е-четыре не получилось.
– Как тебе там, кстати? Влился в коллектив, не обижают на новом месте?
– Товарищ майор, я правда не понимаю…
– Стоп, стоп, стоп, Денис… Вот пургу мне эту не надо, ладно? Я же к тебе по-человечески пришел, без этих всех постановлений, повесток. Если бы я тебя прижать хотел, я б тебя скрутил на продаже, делов-то. Но мне это не надо.
Вот здесь самое время дать ему спросить, а что мне надо. Нет, зыркнул исподлобья и опять дурака включил. Ладно, запускаем мяч.
– Мне смысл – тебя брать, потом другого, третьего? Мне главный нужен. Тот, кто заставляет, кто за ниточки дергает. Вернер.
По лицу парня пробегает тень гримасы, как волна. Вот сейчас и нужно его трамбить, пока тепленький, пока Вернер на него еще силой давит и не успел в себя влюбить, сейчас только есть шанс.
– Он же разыграет тебя, – придвигаюсь я к уху Дениса и говорю быстро, тихо и доверительно. – Ты оглянуться не успеешь, как он тебя в историю впишет. Ты же умный парень, Денис, толковый, не такой, как эта шушера вся, неужели тебе выйти не хочется…
– Как? – спрашивает Денис, сам еще не понимая, что попался.
– Помоги мне. Помоги мне, а я тебе помогу. Я Вернера возьму и как звать тебя забуду, ты меня не увидишь больше.
Денис поднимает глаза и выдерживает мой взгляд. Я победил. Очень хочется закурить.
– А что ж вы его раньше не взяли? Он же на виду у вас, не прячется. Адрес сказать?.. Не можете. Ни хрена вы никому помочь не можете.
– Денис…
– Если у вас что-то конкретное есть, – тихим голосом тянет этот молокосос, – предъявляйте, нет – уходите отсюда.
Это очень неудобный момент. Я чувствую, как лицо наполняет краска, сердце – злоба, и мне хочется схватить этого пацана за шиворот и вбить ему в глотку это его спокойствие и презрение. Но мне сейчас нужнее играть в озабоченного его судьбой взрослого и умного товарища, поэтому я встаю, медленно вожу головой из стороны в сторону, словно бы разочаровавшись, и бросаю на прощание:
– Ты потом сам ко мне придешь. Но поздно будет.
Когда за мной закрывается дверь, я не ухожу сразу. До меня доносятся звуки перебранки. Сначала кричит девушка, и слов не разобрать, а Денис лишь вставляет короткие, почти неслышные фразы – врет или отмазывается. Но вскоре парень взрывается и орет в ответ что-то страшное и обидное, потому что девушка плачет. И наступает тишина. В принципе я доволен. Мне это на руку сейчас. Ему должно стать неуютно. Пусть его жизнь превратится в ад, и чем большим адом она станет – тем заманчивее будет выглядеть мое предложение.
Когда я спускаюсь, гнев немного попускает. Хорошо смеется тот, кто смеется последним, успокаиваю я себя, но все равно не могу отделаться от ощущения, что этот наглый парень, Денис, выиграл первый раунд. Мне следовало бы ответить по-другому – жестче, ярче.
Уже когда сажусь в машину и отпиваю из фляжки коньяк, на ум приходит десяток фраз, которыми я мог бы закончить разговор.
Поживем – увидим. Время на моей стороне.
Схема простая – Вернер находит такого вот желторотика, нагружает его делами, очаровывает, дает бабки. Пацаны преображаются – модные шмотки, тачки, почет и уважуха в районе. А через пару месяцев их находят. Как Славика – в реке, распухшего, с синей рожей, или Толика, с перерезанным от уха до уха горлом. Наивные, ничего не соображающие малолетние дурачки.
Но этот – другой. Не такой, как вся уличная гопота до него. Глаза умные. Даже странно, что такой и к Вернеру попал. Чем больше я наводил о нем справки, тем больше удивлялся. Мать – учительница в городской музыкальной, сам парень – диджей, чего он у Вернера забыл? И девка его, Маша, я с ней полчасика только поговорил, но понял, она породистая и переборчивая, такая не станет с гопником встречаться. Что же ты за ребус такой, Дениска?
Сидит напротив меня, глазками стреляет, мнется. Ничего, подождет. Пусть покипит немного, тогда его гнуть легче будет.
– Она знает? – спрашиваю я, кивая головой назад, в сторону его девки. Мы сидим на крохотной кухоньке, а девицу Денис услал в комнату, как только увидел меня.
– Вы о чем? – включает дурака Денис. Мальчик, ты эти свои шутки на мне не пробуй, не надо. Ушлый нашелся.
– Как о чем, о делах твоих с Вернером. В курсе она? Рассказать?
Это хорошо, что она не знает. Эту карту всегда можно разыграть. Но не сейчас. Пока рано.
– Я вообще не понимаю, о чем вы говорите. Хотите – рассказывайте, мало ли что вам приснилось.
О-па! И никакого тебе осознания вины. Е-два, е-четыре не получилось.
– Как тебе там, кстати? Влился в коллектив, не обижают на новом месте?
– Товарищ майор, я правда не понимаю…
– Стоп, стоп, стоп, Денис… Вот пургу мне эту не надо, ладно? Я же к тебе по-человечески пришел, без этих всех постановлений, повесток. Если бы я тебя прижать хотел, я б тебя скрутил на продаже, делов-то. Но мне это не надо.
Вот здесь самое время дать ему спросить, а что мне надо. Нет, зыркнул исподлобья и опять дурака включил. Ладно, запускаем мяч.
– Мне смысл – тебя брать, потом другого, третьего? Мне главный нужен. Тот, кто заставляет, кто за ниточки дергает. Вернер.
По лицу парня пробегает тень гримасы, как волна. Вот сейчас и нужно его трамбить, пока тепленький, пока Вернер на него еще силой давит и не успел в себя влюбить, сейчас только есть шанс.
– Он же разыграет тебя, – придвигаюсь я к уху Дениса и говорю быстро, тихо и доверительно. – Ты оглянуться не успеешь, как он тебя в историю впишет. Ты же умный парень, Денис, толковый, не такой, как эта шушера вся, неужели тебе выйти не хочется…
– Как? – спрашивает Денис, сам еще не понимая, что попался.
– Помоги мне. Помоги мне, а я тебе помогу. Я Вернера возьму и как звать тебя забуду, ты меня не увидишь больше.
Денис поднимает глаза и выдерживает мой взгляд. Я победил. Очень хочется закурить.
– А что ж вы его раньше не взяли? Он же на виду у вас, не прячется. Адрес сказать?.. Не можете. Ни хрена вы никому помочь не можете.
– Денис…
– Если у вас что-то конкретное есть, – тихим голосом тянет этот молокосос, – предъявляйте, нет – уходите отсюда.
Это очень неудобный момент. Я чувствую, как лицо наполняет краска, сердце – злоба, и мне хочется схватить этого пацана за шиворот и вбить ему в глотку это его спокойствие и презрение. Но мне сейчас нужнее играть в озабоченного его судьбой взрослого и умного товарища, поэтому я встаю, медленно вожу головой из стороны в сторону, словно бы разочаровавшись, и бросаю на прощание:
– Ты потом сам ко мне придешь. Но поздно будет.
Когда за мной закрывается дверь, я не ухожу сразу. До меня доносятся звуки перебранки. Сначала кричит девушка, и слов не разобрать, а Денис лишь вставляет короткие, почти неслышные фразы – врет или отмазывается. Но вскоре парень взрывается и орет в ответ что-то страшное и обидное, потому что девушка плачет. И наступает тишина. В принципе я доволен. Мне это на руку сейчас. Ему должно стать неуютно. Пусть его жизнь превратится в ад, и чем большим адом она станет – тем заманчивее будет выглядеть мое предложение.
Когда я спускаюсь, гнев немного попускает. Хорошо смеется тот, кто смеется последним, успокаиваю я себя, но все равно не могу отделаться от ощущения, что этот наглый парень, Денис, выиграл первый раунд. Мне следовало бы ответить по-другому – жестче, ярче.
Уже когда сажусь в машину и отпиваю из фляжки коньяк, на ум приходит десяток фраз, которыми я мог бы закончить разговор.
Поживем – увидим. Время на моей стороне.
ПУЛЯ
Вас не должно ебать, как сюда попадает стафф, говорит Вернер. Может быть, его привозят таджики из Афганистана. А может, это рукав из конфиската ОБНОН. Вас это, повторяет он, ебать не должно.
Вы занимаетесь фасовкой, продажей и отчетностью, и все, что вы должны делать, – это не допускать косяков. Косяк – это выросшая ответственность.
Если ты дал в долг и тебе не отдают – это твоя ответственность. Заплатишь свои.
Если тебя взяли на продаже – это твоя ответственность. Значит, ты чего-то не предусмотрел, расслабился, подумал, что у тебя все схвачено, тебе все можно. Это не так. Никогда так не бывает.
И мы фасуем. Мы продаем и отчитываемся.
Продавать самому – палево. Исключение – для тех, кого знаешь и кому доверяешь. Хотя слово «доверие» Вернер советует убрать из лексикона. Слишком много говна вокруг, говорит он. Слишком много разных людей и интересов.
Раз в месяц Крот ездит на оптовый рынок закупать фасовочные пакетики с застежкой-зипом. Раньше мы брали их здесь, в канцелярском магазине, но одно дело – покупать двадцать пакетиков, и другое – пять сотен. Это все равно как если какой-нибудь прилично одетый тридцатилетний дядя с хорошим кейсом и ключами от машины в руках покупает в магазине пачку «Беломора» и пять шоколадок. Ежу понятно, что долбить будет.
Фасуем в гараже у Крота. Никаких белых халатов, респираторов и прочего говна из голливудских фильмов. Плита ДСП на перевернутом ящике, застеленная старой клеенкой, электронные ювелирные весы, три десертных ложечки и пакетики. Навыки появляются быстро. Если раньше на расфасовку ста пакетов у нас уходил вечер, теперь справляемся за час.
Фасуют двое, третий висит на шухере, оглядывая из окошка мансарды окрестности. Со сторожем на въезде есть договоренность, чтобы мигнул светом, если что, но безопасность лишней не бывает.
В бумбоксе играет что-то медленное и спокойное – типа Снупа или Полубакса. Крот таки напяливает повязку-респиратор из аптеки, и не потому, что любит повыделываться, – просто один раз он хорошо, с соплями, чихнул на стафф, лишив себя трехсот баксов. Твой косяк – тебе платить. Это был самый дорогой чих в его жизни, но он не расстроился. История, которую можно рассказать внукам, стоит дороже, говорит он.
Развоз – самая опасная штука. В моей записной – весь график нашего движения, кому, когда и сколько привезти, кто и сколько должен.
На второй месяц работы Денис хлопнул в ладоши и сказал: «Hey, hey!.. Stop the camera, stop the press…» Мы постоянно возим. Надо от этого уходить, самое палево. У нас все время или стафф, или ствол в машине.
И теперь мы возим по четвергам, чтобы подготовиться к наплыву пятничного утра. Первыми приходят «метисы» – так мы называем ребят, по виду которых никогда не скажешь, что они торчат. У них может быть работа, семья, бизнес, но все это для виду. Плата обществу за возможность вмазаться. Их настоящая жизнь начинается по окончании рабочей недели. Они выдумывают какую-нибудь охоту, или слет одноклассников, или чемпионат по авиамоделированию в соседней области и валят из дома на торч-хату. Наверняка их жены висят на измене, думая, что муж завел бабу на стороне. Если бы они узнали правду, они бы предпочли, чтобы муж изменял. «Метисом» нельзя оставаться долго. У тебя есть год. Через год ты можешь подвязать – через характер, через бабки, через религию – или окончательно нырнуть в движение. Тогда ты становишься торчем.
Если метисы приходят с утра, чтобы взять спокойно и не тыцкаться в стремных местах вечером, то торчи подходят днем, а то вдруг вечером не хватит. Торч – это вполне себе продвинутый пацан, который уже определил свой кайф и свою дорогу. Они нигде не работают, эти торчи, потому что на второй неделе их выкупают. Вместо работы торчи подмучивают. Кто-то ворует, кто-то торгует краденым, у кого-то дела со стаффом. Половина мелких уличных дилеров – торчи. Работать с ними всегда стремно – есть маза, что он зажилит все себе, будет неделю колоться, а на следующей не вернет тебе бабки за стафф. Поэтому все торчи в моей книжке занесены в отдельную колонку. С ними работа только в бабки.
Торч еще вменяемый. Он вполне может уехать к бабке в Донцово, отожраться там пару недель на сметане и домашних пирожках и ни разу не ширнуться. Он может оттягивать кайф, мечтая о том, как вернется в город, в пятницу приедет к нам, возьмет пару чеков и вмажется. Но долго без геры он прожить уже не может. Это единственная ценная для него часть жизни. Когда он это понимает, слезть уже невозможно. Через месяц или год, у кого как, торч переходит в разряд конченых.
А конченые – это те, кем постоянно пугают газеты, телевизор и прочие медиа. Конченый живет от прихода к приходу. В башке конченого – измененные системы координат. Они не преступники и не злодеи, нет. Просто мы и они по-разному смотрим на мир. В центре вселенной конченого – стафф, а все остальное – серость, зал ожидания.
Мы работаем в основном по клубам, улицы у Вернера окучены и без нашего. Главное – договориться с рулевым, администратором или менеджером, чтоб он и охранники смотрели в другую сторону, пока мы шустрим в толпе.
Там, где нет договоренностей с рулевыми, мы запускаем своих пацанов, чтобы проверить обстановку. У нас на подсосе – десяток малолетних торчей. Если начинаются проблемы с рулевыми, подключаемся мы. Нарвавшись на серьезных ребят, извиняемся и уходим, но такие случаи – редкость. Обычно мы ломаем клуб под себя. После случая со Штефой мы ни разу не обращались к Вернеру и справлялись сами.
Еще мы должны смотреть за районом и сообщать Вернеру, если вдруг кто-то сунется на пятаки со своим стаффом. Пока проблем не было – перспектива разборок с Вернером отпугивает от пятаков даже самых прожженных беспредельщиков из других районов.
С Симкой я порвал полтора месяца назад. Сразу после разговора с Кротом. Я не заехал за ней на следующий вечер, как мы договаривались. А потом несколько дней подряд не отвечал на звонки. Тогда она пришла к Денису. Дэна дома не было, и Симка нарвалась на Машу. Не знаю, до чего они тогда договорились, но тем же вечером Денис отвел меня в сторонку в гараже и, крутя пуговицу на моей куртке, сказал, что у него у самого с Машкой проблем достаточно, не хватало еще мои рулить. Дэн попросил меня как-то затушить эту ситуацию, чтобы она его не долбила. Я вышел на улицу, отошел подальше, почти к самой будке сторожа, и позвонил Симке. Сначала вообще хотел обойтись эсэмэской, но что-то в последний момент меня остановило. Что бы там Крот про нее ни говорил, а она нормальная девка в принципе.
– Ты точно решил? – холодно и спокойно спросила Симка.
– Да.
– Почему?
– Не важно.
Повисла долгая пауза. Симка ничего не говорила, и мне давно следовало отключиться, но почему-то я этого не делал. Не знаю, чего я ждал.
– Я подожду, Пуля. – По ее голосу я понял, что Симка плачет. – Я тебя столько ждала, подожду еще. Ты же это не всерьез, Пуля, правда? Ты проверяешь меня, да? Это жестоко, Пуля, ты сволочь, и я тебе потом отомщу, я тебя на куски порву, но пока я буду ждать.
Я отключил связь и вернулся в гараж. Фасовать, продавать и отчитываться.
А сегодня утром Симка вламывается ко мне домой. Здоровается с матерью, с еще не отошедшим от вчерашнего батей и влетает в мою комнату:
– Хочешь расстаться – без проблем, взрослые люди. Но я имею право знать, почему, иначе я с ума сойду!
И я решаюсь спросить. Зная заранее, что врать она не станет, а от правды мне будет больно.
– Ты… У тебя было… с Кротом?
– Вот оно в чем дело???
Она качает головой, глядя на меня с презрением, словно отказываясь верить, а к моему горлу подкатывает комок, и хочется спрятаться, под землю провалиться, лишь бы не видеть этого обвиняющего взгляда.
– Да, было, – говорит она, и в ее глазах скапливаются слезы, – с Кротом, и не только с ним! Но я не блядь, Пуля. Ты ведь тоже мне не мальчиком достался…
– Это другое совсем, – защищаюсь я.
– Ну да, конечно. – Симка плачет. То есть она как бы плачет, слезы падают из глаз и чертят дорожки на щеках, но голос ее не дрожит, в отличие от моего, и она смотрит на меня в упор, а мне хочется спрятать глаза и смотреть куда угодно, лишь бы не на Симку, чтобы не видеть обиду и презрение в ее глазах.
– Речь не о том, Пуля. Не кто когда и с кем был тысячу лет назад, в другой жизни. Речь о нас с тобой, о тебе и обо мне. Ты меня любишь? Пуля, ты меня любишь, ответь мне!
Я поднимаю глаза и смотрю на нее. Она ждет моего ответа.
– Да. Я тебя люблю. Но я не смогу быть с тобой. Лучше разойтись прямо сейчас.
– Почему, Пуля, господи, почему?! – уже кричит она, и мать открывает дверь, а я кричу ей: «Закрой!»
– Просто уходи, – бросаю я Симке.
И она уходит. Как-то поникнув, опустив плечи.
Я дрожащими руками достаю пачку сигарет, вскрываю, вытаскиваю сигарету, она ломается в моих руках, вытаскиваю другую и долго не могу прикурить. Потому что спичка издевательски пляшет в руках, но наконец я закуриваю прямо в комнате, чего никогда не делал. Закашливаюсь, подхожу к окну, чтобы выкинуть сигарету, и вижу, как Симка идет через детскую площадку, опустив голову, и я понимаю, что сейчас она уходит навсегда и никогда ко мне не вернется, и моя жизнь станет пустой и черной, как космос, и если я сейчас отпущу ее, то никогда не прощу себе этого, до самой смерти.
– Симка!!! – ору я в открытое окно. – Симка!!!
Она машет рукой, не поворачиваясь, и тогда я распахиваю окно настежь и прыгаю вниз. Мне удается удачно приземлиться, я бегу через весь двор под взглядами старушек на лавочках и пьяненьких мужичков-доминошников, а догнав Симку, забегаю вперед, падаю перед ней на колени, и мне плевать на удивление окружающих и гогот малолеток со спортивной площадки.
– Симка, – говорю я, глядя на ее заплаканное лицо и нахмуренные брови, – Симка… Замуж пойдешь за меня?
Вы занимаетесь фасовкой, продажей и отчетностью, и все, что вы должны делать, – это не допускать косяков. Косяк – это выросшая ответственность.
Если ты дал в долг и тебе не отдают – это твоя ответственность. Заплатишь свои.
Если тебя взяли на продаже – это твоя ответственность. Значит, ты чего-то не предусмотрел, расслабился, подумал, что у тебя все схвачено, тебе все можно. Это не так. Никогда так не бывает.
И мы фасуем. Мы продаем и отчитываемся.
Продавать самому – палево. Исключение – для тех, кого знаешь и кому доверяешь. Хотя слово «доверие» Вернер советует убрать из лексикона. Слишком много говна вокруг, говорит он. Слишком много разных людей и интересов.
Раз в месяц Крот ездит на оптовый рынок закупать фасовочные пакетики с застежкой-зипом. Раньше мы брали их здесь, в канцелярском магазине, но одно дело – покупать двадцать пакетиков, и другое – пять сотен. Это все равно как если какой-нибудь прилично одетый тридцатилетний дядя с хорошим кейсом и ключами от машины в руках покупает в магазине пачку «Беломора» и пять шоколадок. Ежу понятно, что долбить будет.
Фасуем в гараже у Крота. Никаких белых халатов, респираторов и прочего говна из голливудских фильмов. Плита ДСП на перевернутом ящике, застеленная старой клеенкой, электронные ювелирные весы, три десертных ложечки и пакетики. Навыки появляются быстро. Если раньше на расфасовку ста пакетов у нас уходил вечер, теперь справляемся за час.
Фасуют двое, третий висит на шухере, оглядывая из окошка мансарды окрестности. Со сторожем на въезде есть договоренность, чтобы мигнул светом, если что, но безопасность лишней не бывает.
В бумбоксе играет что-то медленное и спокойное – типа Снупа или Полубакса. Крот таки напяливает повязку-респиратор из аптеки, и не потому, что любит повыделываться, – просто один раз он хорошо, с соплями, чихнул на стафф, лишив себя трехсот баксов. Твой косяк – тебе платить. Это был самый дорогой чих в его жизни, но он не расстроился. История, которую можно рассказать внукам, стоит дороже, говорит он.
Развоз – самая опасная штука. В моей записной – весь график нашего движения, кому, когда и сколько привезти, кто и сколько должен.
На второй месяц работы Денис хлопнул в ладоши и сказал: «Hey, hey!.. Stop the camera, stop the press…» Мы постоянно возим. Надо от этого уходить, самое палево. У нас все время или стафф, или ствол в машине.
И теперь мы возим по четвергам, чтобы подготовиться к наплыву пятничного утра. Первыми приходят «метисы» – так мы называем ребят, по виду которых никогда не скажешь, что они торчат. У них может быть работа, семья, бизнес, но все это для виду. Плата обществу за возможность вмазаться. Их настоящая жизнь начинается по окончании рабочей недели. Они выдумывают какую-нибудь охоту, или слет одноклассников, или чемпионат по авиамоделированию в соседней области и валят из дома на торч-хату. Наверняка их жены висят на измене, думая, что муж завел бабу на стороне. Если бы они узнали правду, они бы предпочли, чтобы муж изменял. «Метисом» нельзя оставаться долго. У тебя есть год. Через год ты можешь подвязать – через характер, через бабки, через религию – или окончательно нырнуть в движение. Тогда ты становишься торчем.
Если метисы приходят с утра, чтобы взять спокойно и не тыцкаться в стремных местах вечером, то торчи подходят днем, а то вдруг вечером не хватит. Торч – это вполне себе продвинутый пацан, который уже определил свой кайф и свою дорогу. Они нигде не работают, эти торчи, потому что на второй неделе их выкупают. Вместо работы торчи подмучивают. Кто-то ворует, кто-то торгует краденым, у кого-то дела со стаффом. Половина мелких уличных дилеров – торчи. Работать с ними всегда стремно – есть маза, что он зажилит все себе, будет неделю колоться, а на следующей не вернет тебе бабки за стафф. Поэтому все торчи в моей книжке занесены в отдельную колонку. С ними работа только в бабки.
Торч еще вменяемый. Он вполне может уехать к бабке в Донцово, отожраться там пару недель на сметане и домашних пирожках и ни разу не ширнуться. Он может оттягивать кайф, мечтая о том, как вернется в город, в пятницу приедет к нам, возьмет пару чеков и вмажется. Но долго без геры он прожить уже не может. Это единственная ценная для него часть жизни. Когда он это понимает, слезть уже невозможно. Через месяц или год, у кого как, торч переходит в разряд конченых.
А конченые – это те, кем постоянно пугают газеты, телевизор и прочие медиа. Конченый живет от прихода к приходу. В башке конченого – измененные системы координат. Они не преступники и не злодеи, нет. Просто мы и они по-разному смотрим на мир. В центре вселенной конченого – стафф, а все остальное – серость, зал ожидания.
Мы работаем в основном по клубам, улицы у Вернера окучены и без нашего. Главное – договориться с рулевым, администратором или менеджером, чтоб он и охранники смотрели в другую сторону, пока мы шустрим в толпе.
Там, где нет договоренностей с рулевыми, мы запускаем своих пацанов, чтобы проверить обстановку. У нас на подсосе – десяток малолетних торчей. Если начинаются проблемы с рулевыми, подключаемся мы. Нарвавшись на серьезных ребят, извиняемся и уходим, но такие случаи – редкость. Обычно мы ломаем клуб под себя. После случая со Штефой мы ни разу не обращались к Вернеру и справлялись сами.
Еще мы должны смотреть за районом и сообщать Вернеру, если вдруг кто-то сунется на пятаки со своим стаффом. Пока проблем не было – перспектива разборок с Вернером отпугивает от пятаков даже самых прожженных беспредельщиков из других районов.
С Симкой я порвал полтора месяца назад. Сразу после разговора с Кротом. Я не заехал за ней на следующий вечер, как мы договаривались. А потом несколько дней подряд не отвечал на звонки. Тогда она пришла к Денису. Дэна дома не было, и Симка нарвалась на Машу. Не знаю, до чего они тогда договорились, но тем же вечером Денис отвел меня в сторонку в гараже и, крутя пуговицу на моей куртке, сказал, что у него у самого с Машкой проблем достаточно, не хватало еще мои рулить. Дэн попросил меня как-то затушить эту ситуацию, чтобы она его не долбила. Я вышел на улицу, отошел подальше, почти к самой будке сторожа, и позвонил Симке. Сначала вообще хотел обойтись эсэмэской, но что-то в последний момент меня остановило. Что бы там Крот про нее ни говорил, а она нормальная девка в принципе.
– Ты точно решил? – холодно и спокойно спросила Симка.
– Да.
– Почему?
– Не важно.
Повисла долгая пауза. Симка ничего не говорила, и мне давно следовало отключиться, но почему-то я этого не делал. Не знаю, чего я ждал.
– Я подожду, Пуля. – По ее голосу я понял, что Симка плачет. – Я тебя столько ждала, подожду еще. Ты же это не всерьез, Пуля, правда? Ты проверяешь меня, да? Это жестоко, Пуля, ты сволочь, и я тебе потом отомщу, я тебя на куски порву, но пока я буду ждать.
Я отключил связь и вернулся в гараж. Фасовать, продавать и отчитываться.
А сегодня утром Симка вламывается ко мне домой. Здоровается с матерью, с еще не отошедшим от вчерашнего батей и влетает в мою комнату:
– Хочешь расстаться – без проблем, взрослые люди. Но я имею право знать, почему, иначе я с ума сойду!
И я решаюсь спросить. Зная заранее, что врать она не станет, а от правды мне будет больно.
– Ты… У тебя было… с Кротом?
– Вот оно в чем дело???
Она качает головой, глядя на меня с презрением, словно отказываясь верить, а к моему горлу подкатывает комок, и хочется спрятаться, под землю провалиться, лишь бы не видеть этого обвиняющего взгляда.
– Да, было, – говорит она, и в ее глазах скапливаются слезы, – с Кротом, и не только с ним! Но я не блядь, Пуля. Ты ведь тоже мне не мальчиком достался…
– Это другое совсем, – защищаюсь я.
– Ну да, конечно. – Симка плачет. То есть она как бы плачет, слезы падают из глаз и чертят дорожки на щеках, но голос ее не дрожит, в отличие от моего, и она смотрит на меня в упор, а мне хочется спрятать глаза и смотреть куда угодно, лишь бы не на Симку, чтобы не видеть обиду и презрение в ее глазах.
– Речь не о том, Пуля. Не кто когда и с кем был тысячу лет назад, в другой жизни. Речь о нас с тобой, о тебе и обо мне. Ты меня любишь? Пуля, ты меня любишь, ответь мне!
Я поднимаю глаза и смотрю на нее. Она ждет моего ответа.
– Да. Я тебя люблю. Но я не смогу быть с тобой. Лучше разойтись прямо сейчас.
– Почему, Пуля, господи, почему?! – уже кричит она, и мать открывает дверь, а я кричу ей: «Закрой!»
– Просто уходи, – бросаю я Симке.
И она уходит. Как-то поникнув, опустив плечи.
Я дрожащими руками достаю пачку сигарет, вскрываю, вытаскиваю сигарету, она ломается в моих руках, вытаскиваю другую и долго не могу прикурить. Потому что спичка издевательски пляшет в руках, но наконец я закуриваю прямо в комнате, чего никогда не делал. Закашливаюсь, подхожу к окну, чтобы выкинуть сигарету, и вижу, как Симка идет через детскую площадку, опустив голову, и я понимаю, что сейчас она уходит навсегда и никогда ко мне не вернется, и моя жизнь станет пустой и черной, как космос, и если я сейчас отпущу ее, то никогда не прощу себе этого, до самой смерти.
– Симка!!! – ору я в открытое окно. – Симка!!!
Она машет рукой, не поворачиваясь, и тогда я распахиваю окно настежь и прыгаю вниз. Мне удается удачно приземлиться, я бегу через весь двор под взглядами старушек на лавочках и пьяненьких мужичков-доминошников, а догнав Симку, забегаю вперед, падаю перед ней на колени, и мне плевать на удивление окружающих и гогот малолеток со спортивной площадки.
– Симка, – говорю я, глядя на ее заплаканное лицо и нахмуренные брови, – Симка… Замуж пойдешь за меня?
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
GANGSTA, GANGSTA
КРОТ
Мы даже не намного, мы капитально опаздываем. Сидим с Пулей и Дэном в машине, как идиоты, хотя уже тридцать минут как должны быть в «Парусе», занюханном кафе на южной окраине, где нас ждут два начинающих дилера из какой-то деревухи в трех часах от города. Хотят взять сразу стоху, хотя куда им столько? Меня это не должно парить, по идее, но бабки, наверное, всей деревней собирали, с урожая брюквы или что там у них.