Страница:
О беснующихся ходили слухи, будто бесы таскают их на болото, терзают, делают беременными, а те потом рождают чудовищ, которые высасывают из них кровь; после страшных мучений они могут исцелиться лишь чудотворной иконой Пресвятой Богородицы. Наряду с настоящими, страдающими нервным расстройством юродивыми, немало было и таких, кто искусно притворялся пророками и пророчицами.
Колдунами и колдуньями открыто никто себя не называл, ибо рыскавшие повсюду сыщики тут же хватали ведунов и ведуний, как сеятелей богопротивного дела. В то же время отец Петра Великого, преследовавший ведовство, наказывал своему стольнику искать в ночь на Ивана Купала разные травы, а сибирским воеводам - собирать знахарей, узнавать от них травы, свойства их и присылать все в Москву.
Опасений, что лиходеи нанесут порчу и царскому семейству, хватало через край. Случись кому-нибудь из царского семейства прихворнуть, тут же начинали подозревать подосланных ворожей, типа известных в то время в Москве Наськи-Черниговки и Машки-Козмихи, оказывавших услуги посредством наговоров на какую-нибудь вещь и подбрасывания её к нужному лицу. Из архивов богатых актами по части ведовских дел следует, что в Москве в (((( веке проживали бабы-ворожейки, к которым приезжали боярские жены просить помощи против супружеской неверности мужей или их холодности, советоваться как лучше наставить рога мужу или вообще свести его со света. Наиболее же нашумевшим считалось дело знаменитого боярина Артамона Матвеева, обвиненного в чародействе по доносу, будто он запирался в палате для чтения "черных книг" и общения с "нечистой силой". Боярина лишили звания, отняли все имения и сослали в заточение.
Для вящей объективности стоит лишь упомянуть вскользь, что авторское право на доносительство могут оспаривать за собой не только русские. В тогдашней Шотландии, к примеру, в некоторых церквях помещались специальные ящики, куда каждый прихожанин имел возможность бросить анонимную записку с указанием имени еретика или колдуна-чародея со всеми нужными сведениями. Запертый на три ключа ящик открывался каждый пятнадцатый день тремя инквизиторами или чиновниками, назначенными для этой цели. Доносчик, таким образом, оставался в тени, а разбирались уже следователи.
В начале (((( века иезуит Шпее, принявший исповедь от множества сожженных ведьм в рейнских землях, описывал, как подозреваемую принуждали обвинять других, которых та не знала и чьи имена вкладывались в её уста следователями. Она обвиняла, а новые жертвы тащили за собой новое пополнение. Специальный судья по делам ведьм Балтазар Росс обеспечивал приток обвиняемых с помощью такого рода увещеваний: "Освежи свою память! Разве ты не видела на шабаше такого-то с такой-то улицы? Не бойся назвать его. Ты не должна щадить их, нет! И богатый, и бедный получат то, что им причитается".
[1] - Рассел Хоуп Роббинс. Энциклопедия колдовства и демонологии. М., 1996. С. 153.
* * *
В Уложении 1649 года (гл. 22, ст. 26) говорилось: "А будет которая жена учнет жити блудно и скверно, и в блуде приживет с кем детей, и тех детей сама или иной кто, по её велению, погубит; а сыщетца про то допряма, и таких беззаконных жен, и кто, по её веленью, детей её погубит, казнить смертию безо всякия пощады, чтоб на то смотря, иные такова беззаконнаго скверного дела не делали и от блуда унялися".
"Женскому полу бывают пытки такие ж что и мужскому полу, окроме того, что на огне жгут и ребра ломают, - пишет один из очевидцев того времени. А смертные казни женскому полу бывают за богохульство и за церковную татьбу, за содомское дело жгут живых. За чаровство и за убийство отсекают головы. За погубление детей (незаконных) и за иныя такия ж злые дела живых закапывают в землю, по титьки, с руками вместе, и отоптывают ногами, и оттого умирают того же дня или на другой... А которые люди воруют (то есть имеют связь) с чужими женами и с девками, и как их изымают, и того же дни, или на иной день обеих, мужика и женку, кто б таков ни был, водя по торгам и по улицам вместе нагих, бьют кнутом."
Похоже, в древние и средние века русское государство развивалось настолько самобытно, что такое расхожее в мире ремесло как проституция здесь обошла внимание летописцев. Конечно, сие не есть доказательство отсутствия внебрачных связей и распутства. Разврат существовал повсюду на земле, не чужда ему была и Русь-матушка. Это подтверждается многими историческими фактами, хотя четкой картины, когда именно и как появилось здесь сие тайное ремесло, документы дать не могут.
По свидетельству очевидцев-иноземцев, "блуд, прелюбодеяние и подобный тому разврат существовали в Москве вне всяких размеров", "женщины не уступали мужчинам в бесстыдстве и невоздержании и весьма часто, напившись, первые начинали чересчур безобразничать". Даже монахи не служили примером нравственности для мирян и, без стеснения, предавались порокам всякого рода сладострастия. Так, в грамоте Евфимия митрополита новоторжского и великолукского на имя протопопа Ивана Афанасьева (август 1695 года) прямо указывалось на упадок нравственности в монастырях: "Ведомо нам преосвященному митрополиту учинилось: в нашей епархии в монастыри приезжают богомольцы на праздники и кроме праздников в святые обители молиться, мужской пол и женский, и будучи в монастыре на праздники жены и девы ночуют в кельях и обедают в кельях у властей и рядовой братии; и се зело непристойно иноческому чину и неблагочинно, наипаче же грешно, ибо от того дьявола сети простираются к блудному похотению и зело зазорно иноческому чину..."
Но существовала ли на Руси проституция? "Непотребных" женщин можно было найти сколько угодно, вот только официально признанная нетерпимою, проституция была лишь плохо организована. Свидетельством, в частности, служат тогдашние правительственные распоряжения. В наказе князю Волконскому, назначенному воеводой в Чернигов, от 8 февраля 1696 года, говорится: "да окольничьему и воеводе велят смотреть и остерегаться того накрепко, чтоб полковник и начальные люди и его полку ратные люди жили в чистоте; а если есть между ними какие женки, или девки, опричь законных жен, и тех выбить вон, чтоб великого государя ратные люди были в чистоте, а от нечистых жен свободны".
Несмотря, однако, на сильное развитие тайной проституции, которая не связывалась никакими особыми для неё законами, разврат в России в конце (((( века, или точнее греховные связи за плату, преследовались жестоко. Во всех карательных мерах чувствовалось прежде всего влияние духовной власти. Патриарх Адриан в инструкции от 26 декабря 1697 года старостам поповским и благочинным смотрителям постановил: "Которая вдова или девка приживет с кем беззаконно и родит ребенка и тое родительницу молитвою очистить... и младенцу имя нарещи и тое родительницу... взять в Десятильнич Двор и допросить, с кем она того ребенка прижила, и того, на кого скажет, сыскав допросить и по розыску учинить ему наказание, бить шелепами нещадно и сослать под начало в монастырь..."
В наказе ярославскому воеводе Степану Траханиотову от 13 октября 1698 года предписывлось: "Да и того беречь накрепко, чтоб в городе, на посаде и в уезде во всех станах и волостях и селах и в деревнях разбоев и татьбы и грабежу и убийства и корчем и блядни и табаку ни у кого не было; а которые люди учнут каким воровством воровать, грабить, разбивать и красть или иным каким воровством промышлять и корчмы и блядни и табак у себя держать: и тех воров служилым людям велеть имать и приводить к себе в Ярославль и сыскивать про их воровство накрепко".
При патриархальном невежестве наших прадедов , отсутствии гигиены, засилии знахарей и колдунов, религиозном фанатизме - заболевания сифилисом относили к каре небесной и потому не изыскивали средств лечения, а ожидали чудесного исцеления от проказы. Больные не отделялись от семей, никаких предосторожностей не предпринимали. Сифилис вообще принимался за золотуху, простуду, порчу (колдовство), а иногда просто за ничто. Больные же не признавали себя больными и не желали лечиться...
Как и повсюду, правда и ложь на Руси были крепко накрепко повязаны друг с другом. Исстари ложь, в народе называемая ещё и "блядением", основывались на представлении, что Всевышний создал женщину из кривого ребра, оттого и пошла "кривая ложь", кривая как московская оглобля в городских пролетках да ещё при сивом мерине, а если понасмешливей, то "дичь во щах" и "сапоги всмятку". Один сморозит, другой плетет кошели с лаптями. От иного вранья уши вянут - врет так, что святых выноси и сам выходи. Через другое вранье не перелезть и под него иглы не подбить...
И во всем повинным считалось безудержное людское воображение, которому одного факта или "голой правды" мало - надо ещё что-нибудь наплести по этому поводу, напридумывать, придать весу, а навыдумывав, убедить ещё себя и других в правдивости вымысла. Ну, а уж если придать сей фантазии ещё и художественную форму исторического повествования, то можно даже увидеть, как придуманное, по силе своего воздействия, ничем не уступает подлинным событиям или явлениям.
Пусть Александр Невский, как свидетельствовали летописи, увидел Бога не в силе, а в правде, однако досужие на Руси продолжали веровать в то, что правду говорят только дети, дураки да пьяные. Сомнений нет, истину искали и правду любили очень и очень многие. Истину видели во всем, что справедливо, верно и точно. Правду признавали благостным даром небесным, наравне с правосудием и самой справедливостью. Поскольку же, как полагали, истина присуща Богу, то стремиться к ней - значит желать быть добродетельным. Но вот правда подобна человеку и тоже редко голою ходит, прикрытая одежонкой притворства и обмана, иначе она "глаза колет", а потому, хоть и люба людям, но не так сладка, как заблуждение и лицедейство, да и подтвердить её проверкой иной раз просто невозможно. Такое даже впечатление, что чистая правда над людьми потеряла власть и сама лжи покорилась.
Всякий мог правду искать и любить, однако не свсякий её сказывал и жил по ней: "хороша святая правда, но в люди не годится". Отчего ж? "Пробовала правда спорить с кривдой, да свидетелей не стало", и оказалось так, что "у всякого Павла - своя правда". И если хороша эта "правда-матка", то больше не перед людьми, а перед самим Господом Богом. Трудно ей ужиться с человеком, ибо ходит она уж больно нагишом и редко кому хочется свою душу наизнанку выворачивать перед каждым встречным поперечным. Одно лишь утешение правдолюбцу - сохранять молчание с верою, что "истинная правда" все же есть на свете и что под прикрытием лжи можно изловчаться, но все это до поры до времени.
И вот, вроде бы правда есть одна единственная, однако глядь, сколько к ней придатков липнет. Скажем, для примера, - "затаенная правда". Ее обычно отыскивают при судебном разбирательстве, на следствии и в ходе допросов, в том числе и путем выворачивания рук из лопаток. Сообщаемая под пыткой правда уже становится "подлинной", и подсевший к дыбе приказной медленно, старательно "нижет строку в строку, хотя в ряде слов нет проку". Может получиться и так - на деле прав, а на дыбе виноват.
В памяти народной остается и так называемая "подноготная" пытка когда заплечных дел мастер забивал обвиняемому под ногти на руках и ногах гвозди или деревянные клинушки под вопли судьи: "Не сказал подлинной заставлю сказать всю подноготную!" Среди незамысловатых инструментов дознания находились особые клещи, которыми сжимали ногти до такой невыносимой боли, что пыточный начинал, дабы избавиться от страданий, лгать на самого себя и рассказывать небылицы целыми повестями. По внешнему виду, по особому устройству верхней части клещей, это орудие пытки походило на любимую в народе овощь, за что и прозвано было "репкой". Ею выдавливали "правду подноготную", приговаривая: "Москва слезам не верит и по чужим бедам не плачет". Полученные таким путем показания назывались ещё и "правдой петропавловской" - по названию церкви, что располагалась неподалеку от царского Преображенского приказа, в подвалах которого и происходило все это дознание путем истязаний.
Никому не верила на слово тогдашняя Москва, что "стоит на болоте и ржи не молотит, без дарственного воздаяния дел никаких не делает". Потому "к дьякам там приступ тяжек" и "пуститься во все тяжкие" ничего не стоило.
Была в ту пору такая забава: хочет кто-то Москву увидеть, детина постарше сдавливал тому ладонями уши и поднимал с пола. Страшно неприятно чувствовал себя при этом тот, кто захотел на стольный град взглянуть...
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ВЕРСИИ
Притча о жене, умершей в блудном
грехе, без покаяния.
"Некий человек имел у себя жену молодую и любил её как душу свою. Она же беспрестанно в блуде пребывала с прелюбодейцами и любодеями и так и умерла в том грехе, без покаяния. Муж, горько плача и рыдая, непрестанно о ней молился Господу Богу и беспокоился о душе её - пребывала ли она в темном или светлом месте. Свершилось чудо, и однажды, идя по дороге, муж увидал её сидящей на огненной колеснице, запряженной двумя адскими конями, и в руке у неё был кубок с горящей смолою, из которого она пила, и в сосцы грудей её впились адские змеи. На его вопрос "Кто ты?" она ответила: "Проклятая жена твоя сидит на огненной колеснице, что от тебя в блудном грехе пребывала беспрестанно с прелюбодеями и любодейцами, а сей кубок в руке своей держу и пью непрестанно из него горящую смолу за целование с любодеями, змеи груди мои сосут за прелюбодеяние и злотравление детей моих в утробе и сии два коня везут меня в огонь и в муку вечную, нестерпимую". И сказав это, она исчезла. Муж же её очень испугался и поведал оное страшное видение многим кого встретил"
[1] - Русские народные картинки. Собрал и описал Д. Ровинский. Книга (((. Притчи и листы духовные. СПб., 1881. С. 45-46.
Примерно о том же времени, в котором сочинялась эта притча, но уже о происходившем за тысячу верст от России, предлагает свою версию французский писатель и историк Жюль Мишле:
"То было жестокое общество, - пишет он. - Власть провозглашала: "Женитесь". И она же воздвигала непреодолимые препятствия, вследствие крайней бедности населения и чрезмерной, не имеющих никаких разумных оснований суровости канонических ограничений.
Результат получался совершенно обратный тому, чего добивались проповедями о целомудрии и чистоте. Под прикрытием христианства существовал азиатский патриархат.
Женился только старший брат в семье. Младшие братья и сестры работали под его началом и для него. (Очень распространенное обыкновение в древней Франции). На изолированных фермах, в южных гористых местностях, не имея поблизости никакого соседства, никаких женщин, братья сожительствовали со своими сестрами, которые были их служанками и целиком принадлежали им. Нравы, аналогичные нравам Книги Бытия, напоминающие браки персов, согласно с обычаями, существующими и поныне в некоторых общинах Гималаев.
Особенно неблагоприятна была участь матери. Она не могла сама женить сына, не могла соединить его с родственницей, подыскать невесту, которая относилась бы к ней с уважением. Сын её (если это оказывалось возможным) женился на девушке из отдаленной, часто враждебной деревни, и её вторжение в семью было ужасно и для детей от первого брака, и для бедной матери, так как невестка частенько выгоняла всех их из дома. Этому могут не верить, а между тем сие доказано фактами. По меньшей мере с матерью обращались ужасно, гнали её прочь от очага, от стола.
Она должна была страшно бояться, как бы её сын не женился. Но участь её была немногим лучше, если он и не делал этого. Она была не в меньшей степени служанкой молодого хозяина, к которому переходили все права отца, вплоть до права бить её.
Тем более все это могло иметь место в те дикие времена. Особенно когда возвращающийся с праздника находился в пьяном состоянии и плохо сознавал, что делал. Одна и та же комната, общая постель (двух никогда не бывало). Мать не могла не бояться. Он только что видел женатых товарищей, и это ещё более раздражало его. В результате слезы, страшная слабость, небрежение всем. Несчастная мать, с сокрушенным сердцем переносившая обиды от своего единственного сына, бывшего для него Богом, живя в столь неестественном положении, доходила до отчаяния. Она старалась заснуть, не обращать ни на что внимания. Ни он, ни она не могли дать себе отчета, как это происходило в конце концов. А происходило так, как происходит ещё и теперь в бедных кварталах больших городов, когда какая-нибудь несчастная, принужденная силой, угрозами, может быть, и побоями, подчиняется под конец всему. С этого времени, побежденная и, несмотря на все угрызения совести, вполне покорная, женщина влачит существование рабы. Постыдная, безрадостная жизнь, полная тоски. С каждым годом разница в летах все заметнее и все больше разделяет их. Женщина в тридцать шесть лет может удержать у себя сына, которому двадцать. Но в пятьдесят, и тем более позже, что должно случиться? С какого-нибудь шабаша, на который соберутся и дальние деревни, он может привести молодую хозяйку, неизвестную ей, жестокую, бессердечную, безжалостную, и та заберет в руки её сына, её очаг, весь этот дом, созданный ею.
Если верить Ланкру и другим авторам, сатана оказывал большую услугу матери, удерживая возле неё сына, и таким образом обращал преступление в добродетель. Если так, то можно предположить, что женщина в этом деле вступилась за женщину, что ведьма действовала в интересах матери, помогая ей сохранить место у очага и избавиться от невестки, которая может отправить её просить милостыню.
Ланкр же уверяет, что "всякая настоящая ведьма рождена любовью между матерью и сыном". Подобное мнение существует и у персов относительно рождения мага, который должен будто бы непременно происходить от такого чудовищного союза. Потому-то и секреты магии являются достоянием одной семьи, возобновляющейся внутри себя.
И в своем нечестии они полагают, что подражают великой тайне земледелия, вечному обороту, проходимому растением, когда зерно родит другое.
Связи не столь чудовищные (между братьями и сестрами), имевшие место на Востоке и у греков, обычно были холодны и чрезвычайно малоплодородны. Весьма мудро они были оставлены, и к ним мог снова привести только дух возмущения, когда стесненным, не имеющими никаких разумных оснований строгостями людям оставалось только очертя голову броситься в противоположную крайность.
Так противоестественные законы порождают и противоестественные нравы.
Жестокие, проклятые времена! Времена, зачавшие отчаяние...
Мы заговорились, а между тем почти рассвело. Вот-вот наступит час, обращающий всех духов в бегство.
Ведьма чувствует, как вянут на её челе печальные цветы. Наступает конец её царствованию, может быть конец всей её жизни... Что если её застанет здесь день?
Во что превратить ей сатану? В пламя? В пепел? Ничего лучшего ему и не надо. Он, лукавый, прекрасно знает, что, для того чтобы жить, вновь возродиться, есть одно средство - умереть.
Может ли умереть он, обладающий могуществом вызывать мертвых, доставляющий всем плачущим единственную радость здесь на земле возвращение угасшей любви, драгоценных грез? Нет, конечно, он должен жить.
Может ли умереть он, могущественный дух, который, видя, что все творение проклято, природа повергнута во прах, что церковь, точно какого-нибудь нечистоплотного ребенка, отталкивает её от себя, подобрал её и вскормил своей грудью? . . Нет, конечно, этого не может случиться.
Может ли умереть он, единственный врачеватель средних веков, изобиловавших болезнями, он, спасающий людей ядами и говорящий им: "Да ну же, живи, неразумный!"
А так как он уверен, что будет жить, то он весельчак и умирает в свое удовольствие. Проделывая фокус над самим собой, он ловко сжигает свою прекрасную козлиную шкуру, а сам исчезает в огне и в пламене рассвета.
Ну а она, создавшая сатану, создавшая все - добро и зло, покровительствующая стольким вещам - любви, самопожертвованию, преступлению, что станется с ней? Вот она опять среди печальной пустыни.
И она вовсе не кажется страшилищем для всех. Сколько благословений посылается ей. Не один мужчина находил её прекрасной, не один променял бы свое место в раю на близость с ней... Но кругом её все же бездна... Ею слишком восхищаются и слишком боятся этой всемогущей Медеи с прекрасными, глубокими глазами, роскошным покрывалом черных волос, скрывающим её тело.
Одна навсегда! Навсегда без любви! Кто достался на её долю? Никого, кроме только что исчезнувшего духа.
"Ну, сатана, пойдем, мой милый, вместе... Мне тоже хочется поскорее туда вниз. Мне больше нравится ад. Прощай мир!"
Ты, которая первая создала и разыграла эту драму, недолго пережила её. Послушный сатана приготовил ей громадного черного коня, выбрасывающего пламя из глаз и из ноздрей. Одним взмахом вскочила она на него.
Все провожали её глазами. И напуганные, добродушные люди говорили: "Что с ней будет?"
Уносясь, ведьма, разразилась взрывом ужасного смеха и исчезла, как стрела. Очень хотелось бы знать, но никто не угадал, что стало с несчастной".
[1] - Ж. Мишле. Ведьма. М., 1997. Изд. "Республика".
ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ РАЗБИРАТЕЛЬСТВА
XVIII ВЕК
ПОКАЗАНИЯ СВИДЕТЕЛЕЙ И ЭКСПЕРТОВ
Показание № 51
Петра можно назвать народным явлением настолько, насколько он выражал в себе стремление народа обновиться; дать более простору жизни - но только до сих пор он и был народен... Выражаясь точней, одна идея Петра была народна. Но Петр как факт был в высшей степени антинароден... Во-первых, он изменил народному духу в деспотизме своих реформаторских приемов, сделав дело преобразования не делом всего народа, а делом своего только произвола. Деспотизм вовсе не в духе русского народа... Он слишком миролюбив и любит добиваться своих целей путем мира, постепенно. А у Петра пылали костры и воздвигались эшафоты для людей, не сочувствовавших его преобразованиям... То самое, что реформа главным образом обращена была на внешность, было уже изменою народному духу... Русский народ не любит гоняться за внешностью: он больше всего ценит дух, мысль, суть дела. А преобразование было таково, что простиралось на его одежду, бороду и т.д. Народ и отрекся от своих доброжелателей - реформаторов, не потому, конечно, что любил бороду, гонялся за одеждой, а потому, что такой преобразовательный прием был далеко не в его духе. И чем сильнее было на него посягательство сверху, тем сильнее от сплачивался, сжимался. Борода и одежда сделались чем-то вроде лозунга. Может быть, именно под влиянием подобных обстоятельств и сложилась в нашем мужике такая неподатливая, упорная, твердая натура...
Народ не мог видеть окончательной цели реформы, да вряд ли кто-нибудь понимал её даже из тех, кто пошел за Петром, даже из так называемых "Птенцов гнезда Петрова"; они пошли за преобразователем слепо и помогали власти для своих выгод. Если не все, то почти так. Где же было тогда народу угадать, куда ведут его? До него и теперь-то достигла только одна грязная струя цивилизации. Конечно, невозможно, чтобы хоть что-нибудь не прошло в народ живо и плодотворно, хоть бессознательно, хоть только в возможности. Но то , что было в реформе нерусского, фальшивого, ошибочного, то народ угадал разом, с первого взгляда, одним чутьем своим, и так как - повторяем - не мог видеть хорошей, здоровой стороны её, то весь, одним разом от неё отшатнулся. И как стойко и спокойно он умел сохранить себя, как умел умирать за то, что считал правдой!
Федор Достоевский (1821-1881)
писатель.
Показание № 52
Высасывая себе хитростью и властью сок и силу крестьян, дворяне не хотят в то же время колоть глаза своими награбленными богатствами, и оттого, по примеру крестьян, запирают все золото в ларцы, где оно и ржавеет, или же (как разумно делают теперь некоторые из них) посылают свое золото в банки, в Лондон, Венецию или Амстердам. Вследствие всего этого, так как деньги дворян и крестьян скрыты, то они и не могут быть в обращении и не приносят стране никакой пользы! И хотя царю не раз советовали отменить рабство, пробудить и ободрить большинство своих подданных дарованием им некоторой умеренной свободы и тем доставить выгоду и себе, но, ввиду дикой натуры русских, а также того, что без принуждения их ни к чему не поведешь, он имел достаточные причины отвергать до сих пор эти советы и предложения...
Поездки многих молодых русских бояр, предпринимаемые с полными кошелями, но без надлежащего указания руководства, ни к чему иному не служат, как к заимствованию из Германии и других стран всего дурного лишь с приправой добра из чего, по возвращении в Россию, образуется такое смешение с русскими пороками, которое влечет вполне к духовной и телесной испорченности и с трудом дает место в России действительной добродетели и истинному страху Божию.
Иные русские, в свои заграничные поездки, за вежливость свою и заимствованное доброе обращение, приобрели себе любовь и уважение некоторых немцев, которые, основываясь на таких примерах, вывели заключение, что русский, вообще, почтенный и добропорядочный человек и что, следовательно, царь мог сделать своих подданных истинными людьми. Но послать хоть одного такого немца в Россию, и пусть он отыщет сказанных путешествовавших молодцев, которых там не одна тысяча, и затем спросить его: узнает ли он всех их? Он наверное скажет в ответ, что большая часть их (не говорю все) очень похожи на древние поэтические превращения, что они не только отбросили заимствованную в чужих странах вежливость и лишь заученными движениями тела (души они не воспитывают) выражают какую-то невыносимого рода дворскую любезность, но и вполне продолжают вести свой прежний образ жизни.
Колдунами и колдуньями открыто никто себя не называл, ибо рыскавшие повсюду сыщики тут же хватали ведунов и ведуний, как сеятелей богопротивного дела. В то же время отец Петра Великого, преследовавший ведовство, наказывал своему стольнику искать в ночь на Ивана Купала разные травы, а сибирским воеводам - собирать знахарей, узнавать от них травы, свойства их и присылать все в Москву.
Опасений, что лиходеи нанесут порчу и царскому семейству, хватало через край. Случись кому-нибудь из царского семейства прихворнуть, тут же начинали подозревать подосланных ворожей, типа известных в то время в Москве Наськи-Черниговки и Машки-Козмихи, оказывавших услуги посредством наговоров на какую-нибудь вещь и подбрасывания её к нужному лицу. Из архивов богатых актами по части ведовских дел следует, что в Москве в (((( веке проживали бабы-ворожейки, к которым приезжали боярские жены просить помощи против супружеской неверности мужей или их холодности, советоваться как лучше наставить рога мужу или вообще свести его со света. Наиболее же нашумевшим считалось дело знаменитого боярина Артамона Матвеева, обвиненного в чародействе по доносу, будто он запирался в палате для чтения "черных книг" и общения с "нечистой силой". Боярина лишили звания, отняли все имения и сослали в заточение.
Для вящей объективности стоит лишь упомянуть вскользь, что авторское право на доносительство могут оспаривать за собой не только русские. В тогдашней Шотландии, к примеру, в некоторых церквях помещались специальные ящики, куда каждый прихожанин имел возможность бросить анонимную записку с указанием имени еретика или колдуна-чародея со всеми нужными сведениями. Запертый на три ключа ящик открывался каждый пятнадцатый день тремя инквизиторами или чиновниками, назначенными для этой цели. Доносчик, таким образом, оставался в тени, а разбирались уже следователи.
В начале (((( века иезуит Шпее, принявший исповедь от множества сожженных ведьм в рейнских землях, описывал, как подозреваемую принуждали обвинять других, которых та не знала и чьи имена вкладывались в её уста следователями. Она обвиняла, а новые жертвы тащили за собой новое пополнение. Специальный судья по делам ведьм Балтазар Росс обеспечивал приток обвиняемых с помощью такого рода увещеваний: "Освежи свою память! Разве ты не видела на шабаше такого-то с такой-то улицы? Не бойся назвать его. Ты не должна щадить их, нет! И богатый, и бедный получат то, что им причитается".
[1] - Рассел Хоуп Роббинс. Энциклопедия колдовства и демонологии. М., 1996. С. 153.
* * *
В Уложении 1649 года (гл. 22, ст. 26) говорилось: "А будет которая жена учнет жити блудно и скверно, и в блуде приживет с кем детей, и тех детей сама или иной кто, по её велению, погубит; а сыщетца про то допряма, и таких беззаконных жен, и кто, по её веленью, детей её погубит, казнить смертию безо всякия пощады, чтоб на то смотря, иные такова беззаконнаго скверного дела не делали и от блуда унялися".
"Женскому полу бывают пытки такие ж что и мужскому полу, окроме того, что на огне жгут и ребра ломают, - пишет один из очевидцев того времени. А смертные казни женскому полу бывают за богохульство и за церковную татьбу, за содомское дело жгут живых. За чаровство и за убийство отсекают головы. За погубление детей (незаконных) и за иныя такия ж злые дела живых закапывают в землю, по титьки, с руками вместе, и отоптывают ногами, и оттого умирают того же дня или на другой... А которые люди воруют (то есть имеют связь) с чужими женами и с девками, и как их изымают, и того же дни, или на иной день обеих, мужика и женку, кто б таков ни был, водя по торгам и по улицам вместе нагих, бьют кнутом."
Похоже, в древние и средние века русское государство развивалось настолько самобытно, что такое расхожее в мире ремесло как проституция здесь обошла внимание летописцев. Конечно, сие не есть доказательство отсутствия внебрачных связей и распутства. Разврат существовал повсюду на земле, не чужда ему была и Русь-матушка. Это подтверждается многими историческими фактами, хотя четкой картины, когда именно и как появилось здесь сие тайное ремесло, документы дать не могут.
По свидетельству очевидцев-иноземцев, "блуд, прелюбодеяние и подобный тому разврат существовали в Москве вне всяких размеров", "женщины не уступали мужчинам в бесстыдстве и невоздержании и весьма часто, напившись, первые начинали чересчур безобразничать". Даже монахи не служили примером нравственности для мирян и, без стеснения, предавались порокам всякого рода сладострастия. Так, в грамоте Евфимия митрополита новоторжского и великолукского на имя протопопа Ивана Афанасьева (август 1695 года) прямо указывалось на упадок нравственности в монастырях: "Ведомо нам преосвященному митрополиту учинилось: в нашей епархии в монастыри приезжают богомольцы на праздники и кроме праздников в святые обители молиться, мужской пол и женский, и будучи в монастыре на праздники жены и девы ночуют в кельях и обедают в кельях у властей и рядовой братии; и се зело непристойно иноческому чину и неблагочинно, наипаче же грешно, ибо от того дьявола сети простираются к блудному похотению и зело зазорно иноческому чину..."
Но существовала ли на Руси проституция? "Непотребных" женщин можно было найти сколько угодно, вот только официально признанная нетерпимою, проституция была лишь плохо организована. Свидетельством, в частности, служат тогдашние правительственные распоряжения. В наказе князю Волконскому, назначенному воеводой в Чернигов, от 8 февраля 1696 года, говорится: "да окольничьему и воеводе велят смотреть и остерегаться того накрепко, чтоб полковник и начальные люди и его полку ратные люди жили в чистоте; а если есть между ними какие женки, или девки, опричь законных жен, и тех выбить вон, чтоб великого государя ратные люди были в чистоте, а от нечистых жен свободны".
Несмотря, однако, на сильное развитие тайной проституции, которая не связывалась никакими особыми для неё законами, разврат в России в конце (((( века, или точнее греховные связи за плату, преследовались жестоко. Во всех карательных мерах чувствовалось прежде всего влияние духовной власти. Патриарх Адриан в инструкции от 26 декабря 1697 года старостам поповским и благочинным смотрителям постановил: "Которая вдова или девка приживет с кем беззаконно и родит ребенка и тое родительницу молитвою очистить... и младенцу имя нарещи и тое родительницу... взять в Десятильнич Двор и допросить, с кем она того ребенка прижила, и того, на кого скажет, сыскав допросить и по розыску учинить ему наказание, бить шелепами нещадно и сослать под начало в монастырь..."
В наказе ярославскому воеводе Степану Траханиотову от 13 октября 1698 года предписывлось: "Да и того беречь накрепко, чтоб в городе, на посаде и в уезде во всех станах и волостях и селах и в деревнях разбоев и татьбы и грабежу и убийства и корчем и блядни и табаку ни у кого не было; а которые люди учнут каким воровством воровать, грабить, разбивать и красть или иным каким воровством промышлять и корчмы и блядни и табак у себя держать: и тех воров служилым людям велеть имать и приводить к себе в Ярославль и сыскивать про их воровство накрепко".
При патриархальном невежестве наших прадедов , отсутствии гигиены, засилии знахарей и колдунов, религиозном фанатизме - заболевания сифилисом относили к каре небесной и потому не изыскивали средств лечения, а ожидали чудесного исцеления от проказы. Больные не отделялись от семей, никаких предосторожностей не предпринимали. Сифилис вообще принимался за золотуху, простуду, порчу (колдовство), а иногда просто за ничто. Больные же не признавали себя больными и не желали лечиться...
Как и повсюду, правда и ложь на Руси были крепко накрепко повязаны друг с другом. Исстари ложь, в народе называемая ещё и "блядением", основывались на представлении, что Всевышний создал женщину из кривого ребра, оттого и пошла "кривая ложь", кривая как московская оглобля в городских пролетках да ещё при сивом мерине, а если понасмешливей, то "дичь во щах" и "сапоги всмятку". Один сморозит, другой плетет кошели с лаптями. От иного вранья уши вянут - врет так, что святых выноси и сам выходи. Через другое вранье не перелезть и под него иглы не подбить...
И во всем повинным считалось безудержное людское воображение, которому одного факта или "голой правды" мало - надо ещё что-нибудь наплести по этому поводу, напридумывать, придать весу, а навыдумывав, убедить ещё себя и других в правдивости вымысла. Ну, а уж если придать сей фантазии ещё и художественную форму исторического повествования, то можно даже увидеть, как придуманное, по силе своего воздействия, ничем не уступает подлинным событиям или явлениям.
Пусть Александр Невский, как свидетельствовали летописи, увидел Бога не в силе, а в правде, однако досужие на Руси продолжали веровать в то, что правду говорят только дети, дураки да пьяные. Сомнений нет, истину искали и правду любили очень и очень многие. Истину видели во всем, что справедливо, верно и точно. Правду признавали благостным даром небесным, наравне с правосудием и самой справедливостью. Поскольку же, как полагали, истина присуща Богу, то стремиться к ней - значит желать быть добродетельным. Но вот правда подобна человеку и тоже редко голою ходит, прикрытая одежонкой притворства и обмана, иначе она "глаза колет", а потому, хоть и люба людям, но не так сладка, как заблуждение и лицедейство, да и подтвердить её проверкой иной раз просто невозможно. Такое даже впечатление, что чистая правда над людьми потеряла власть и сама лжи покорилась.
Всякий мог правду искать и любить, однако не свсякий её сказывал и жил по ней: "хороша святая правда, но в люди не годится". Отчего ж? "Пробовала правда спорить с кривдой, да свидетелей не стало", и оказалось так, что "у всякого Павла - своя правда". И если хороша эта "правда-матка", то больше не перед людьми, а перед самим Господом Богом. Трудно ей ужиться с человеком, ибо ходит она уж больно нагишом и редко кому хочется свою душу наизнанку выворачивать перед каждым встречным поперечным. Одно лишь утешение правдолюбцу - сохранять молчание с верою, что "истинная правда" все же есть на свете и что под прикрытием лжи можно изловчаться, но все это до поры до времени.
И вот, вроде бы правда есть одна единственная, однако глядь, сколько к ней придатков липнет. Скажем, для примера, - "затаенная правда". Ее обычно отыскивают при судебном разбирательстве, на следствии и в ходе допросов, в том числе и путем выворачивания рук из лопаток. Сообщаемая под пыткой правда уже становится "подлинной", и подсевший к дыбе приказной медленно, старательно "нижет строку в строку, хотя в ряде слов нет проку". Может получиться и так - на деле прав, а на дыбе виноват.
В памяти народной остается и так называемая "подноготная" пытка когда заплечных дел мастер забивал обвиняемому под ногти на руках и ногах гвозди или деревянные клинушки под вопли судьи: "Не сказал подлинной заставлю сказать всю подноготную!" Среди незамысловатых инструментов дознания находились особые клещи, которыми сжимали ногти до такой невыносимой боли, что пыточный начинал, дабы избавиться от страданий, лгать на самого себя и рассказывать небылицы целыми повестями. По внешнему виду, по особому устройству верхней части клещей, это орудие пытки походило на любимую в народе овощь, за что и прозвано было "репкой". Ею выдавливали "правду подноготную", приговаривая: "Москва слезам не верит и по чужим бедам не плачет". Полученные таким путем показания назывались ещё и "правдой петропавловской" - по названию церкви, что располагалась неподалеку от царского Преображенского приказа, в подвалах которого и происходило все это дознание путем истязаний.
Никому не верила на слово тогдашняя Москва, что "стоит на болоте и ржи не молотит, без дарственного воздаяния дел никаких не делает". Потому "к дьякам там приступ тяжек" и "пуститься во все тяжкие" ничего не стоило.
Была в ту пору такая забава: хочет кто-то Москву увидеть, детина постарше сдавливал тому ладонями уши и поднимал с пола. Страшно неприятно чувствовал себя при этом тот, кто захотел на стольный град взглянуть...
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ВЕРСИИ
Притча о жене, умершей в блудном
грехе, без покаяния.
"Некий человек имел у себя жену молодую и любил её как душу свою. Она же беспрестанно в блуде пребывала с прелюбодейцами и любодеями и так и умерла в том грехе, без покаяния. Муж, горько плача и рыдая, непрестанно о ней молился Господу Богу и беспокоился о душе её - пребывала ли она в темном или светлом месте. Свершилось чудо, и однажды, идя по дороге, муж увидал её сидящей на огненной колеснице, запряженной двумя адскими конями, и в руке у неё был кубок с горящей смолою, из которого она пила, и в сосцы грудей её впились адские змеи. На его вопрос "Кто ты?" она ответила: "Проклятая жена твоя сидит на огненной колеснице, что от тебя в блудном грехе пребывала беспрестанно с прелюбодеями и любодейцами, а сей кубок в руке своей держу и пью непрестанно из него горящую смолу за целование с любодеями, змеи груди мои сосут за прелюбодеяние и злотравление детей моих в утробе и сии два коня везут меня в огонь и в муку вечную, нестерпимую". И сказав это, она исчезла. Муж же её очень испугался и поведал оное страшное видение многим кого встретил"
[1] - Русские народные картинки. Собрал и описал Д. Ровинский. Книга (((. Притчи и листы духовные. СПб., 1881. С. 45-46.
Примерно о том же времени, в котором сочинялась эта притча, но уже о происходившем за тысячу верст от России, предлагает свою версию французский писатель и историк Жюль Мишле:
"То было жестокое общество, - пишет он. - Власть провозглашала: "Женитесь". И она же воздвигала непреодолимые препятствия, вследствие крайней бедности населения и чрезмерной, не имеющих никаких разумных оснований суровости канонических ограничений.
Результат получался совершенно обратный тому, чего добивались проповедями о целомудрии и чистоте. Под прикрытием христианства существовал азиатский патриархат.
Женился только старший брат в семье. Младшие братья и сестры работали под его началом и для него. (Очень распространенное обыкновение в древней Франции). На изолированных фермах, в южных гористых местностях, не имея поблизости никакого соседства, никаких женщин, братья сожительствовали со своими сестрами, которые были их служанками и целиком принадлежали им. Нравы, аналогичные нравам Книги Бытия, напоминающие браки персов, согласно с обычаями, существующими и поныне в некоторых общинах Гималаев.
Особенно неблагоприятна была участь матери. Она не могла сама женить сына, не могла соединить его с родственницей, подыскать невесту, которая относилась бы к ней с уважением. Сын её (если это оказывалось возможным) женился на девушке из отдаленной, часто враждебной деревни, и её вторжение в семью было ужасно и для детей от первого брака, и для бедной матери, так как невестка частенько выгоняла всех их из дома. Этому могут не верить, а между тем сие доказано фактами. По меньшей мере с матерью обращались ужасно, гнали её прочь от очага, от стола.
Она должна была страшно бояться, как бы её сын не женился. Но участь её была немногим лучше, если он и не делал этого. Она была не в меньшей степени служанкой молодого хозяина, к которому переходили все права отца, вплоть до права бить её.
Тем более все это могло иметь место в те дикие времена. Особенно когда возвращающийся с праздника находился в пьяном состоянии и плохо сознавал, что делал. Одна и та же комната, общая постель (двух никогда не бывало). Мать не могла не бояться. Он только что видел женатых товарищей, и это ещё более раздражало его. В результате слезы, страшная слабость, небрежение всем. Несчастная мать, с сокрушенным сердцем переносившая обиды от своего единственного сына, бывшего для него Богом, живя в столь неестественном положении, доходила до отчаяния. Она старалась заснуть, не обращать ни на что внимания. Ни он, ни она не могли дать себе отчета, как это происходило в конце концов. А происходило так, как происходит ещё и теперь в бедных кварталах больших городов, когда какая-нибудь несчастная, принужденная силой, угрозами, может быть, и побоями, подчиняется под конец всему. С этого времени, побежденная и, несмотря на все угрызения совести, вполне покорная, женщина влачит существование рабы. Постыдная, безрадостная жизнь, полная тоски. С каждым годом разница в летах все заметнее и все больше разделяет их. Женщина в тридцать шесть лет может удержать у себя сына, которому двадцать. Но в пятьдесят, и тем более позже, что должно случиться? С какого-нибудь шабаша, на который соберутся и дальние деревни, он может привести молодую хозяйку, неизвестную ей, жестокую, бессердечную, безжалостную, и та заберет в руки её сына, её очаг, весь этот дом, созданный ею.
Если верить Ланкру и другим авторам, сатана оказывал большую услугу матери, удерживая возле неё сына, и таким образом обращал преступление в добродетель. Если так, то можно предположить, что женщина в этом деле вступилась за женщину, что ведьма действовала в интересах матери, помогая ей сохранить место у очага и избавиться от невестки, которая может отправить её просить милостыню.
Ланкр же уверяет, что "всякая настоящая ведьма рождена любовью между матерью и сыном". Подобное мнение существует и у персов относительно рождения мага, который должен будто бы непременно происходить от такого чудовищного союза. Потому-то и секреты магии являются достоянием одной семьи, возобновляющейся внутри себя.
И в своем нечестии они полагают, что подражают великой тайне земледелия, вечному обороту, проходимому растением, когда зерно родит другое.
Связи не столь чудовищные (между братьями и сестрами), имевшие место на Востоке и у греков, обычно были холодны и чрезвычайно малоплодородны. Весьма мудро они были оставлены, и к ним мог снова привести только дух возмущения, когда стесненным, не имеющими никаких разумных оснований строгостями людям оставалось только очертя голову броситься в противоположную крайность.
Так противоестественные законы порождают и противоестественные нравы.
Жестокие, проклятые времена! Времена, зачавшие отчаяние...
Мы заговорились, а между тем почти рассвело. Вот-вот наступит час, обращающий всех духов в бегство.
Ведьма чувствует, как вянут на её челе печальные цветы. Наступает конец её царствованию, может быть конец всей её жизни... Что если её застанет здесь день?
Во что превратить ей сатану? В пламя? В пепел? Ничего лучшего ему и не надо. Он, лукавый, прекрасно знает, что, для того чтобы жить, вновь возродиться, есть одно средство - умереть.
Может ли умереть он, обладающий могуществом вызывать мертвых, доставляющий всем плачущим единственную радость здесь на земле возвращение угасшей любви, драгоценных грез? Нет, конечно, он должен жить.
Может ли умереть он, могущественный дух, который, видя, что все творение проклято, природа повергнута во прах, что церковь, точно какого-нибудь нечистоплотного ребенка, отталкивает её от себя, подобрал её и вскормил своей грудью? . . Нет, конечно, этого не может случиться.
Может ли умереть он, единственный врачеватель средних веков, изобиловавших болезнями, он, спасающий людей ядами и говорящий им: "Да ну же, живи, неразумный!"
А так как он уверен, что будет жить, то он весельчак и умирает в свое удовольствие. Проделывая фокус над самим собой, он ловко сжигает свою прекрасную козлиную шкуру, а сам исчезает в огне и в пламене рассвета.
Ну а она, создавшая сатану, создавшая все - добро и зло, покровительствующая стольким вещам - любви, самопожертвованию, преступлению, что станется с ней? Вот она опять среди печальной пустыни.
И она вовсе не кажется страшилищем для всех. Сколько благословений посылается ей. Не один мужчина находил её прекрасной, не один променял бы свое место в раю на близость с ней... Но кругом её все же бездна... Ею слишком восхищаются и слишком боятся этой всемогущей Медеи с прекрасными, глубокими глазами, роскошным покрывалом черных волос, скрывающим её тело.
Одна навсегда! Навсегда без любви! Кто достался на её долю? Никого, кроме только что исчезнувшего духа.
"Ну, сатана, пойдем, мой милый, вместе... Мне тоже хочется поскорее туда вниз. Мне больше нравится ад. Прощай мир!"
Ты, которая первая создала и разыграла эту драму, недолго пережила её. Послушный сатана приготовил ей громадного черного коня, выбрасывающего пламя из глаз и из ноздрей. Одним взмахом вскочила она на него.
Все провожали её глазами. И напуганные, добродушные люди говорили: "Что с ней будет?"
Уносясь, ведьма, разразилась взрывом ужасного смеха и исчезла, как стрела. Очень хотелось бы знать, но никто не угадал, что стало с несчастной".
[1] - Ж. Мишле. Ведьма. М., 1997. Изд. "Республика".
ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ РАЗБИРАТЕЛЬСТВА
XVIII ВЕК
ПОКАЗАНИЯ СВИДЕТЕЛЕЙ И ЭКСПЕРТОВ
Показание № 51
Петра можно назвать народным явлением настолько, насколько он выражал в себе стремление народа обновиться; дать более простору жизни - но только до сих пор он и был народен... Выражаясь точней, одна идея Петра была народна. Но Петр как факт был в высшей степени антинароден... Во-первых, он изменил народному духу в деспотизме своих реформаторских приемов, сделав дело преобразования не делом всего народа, а делом своего только произвола. Деспотизм вовсе не в духе русского народа... Он слишком миролюбив и любит добиваться своих целей путем мира, постепенно. А у Петра пылали костры и воздвигались эшафоты для людей, не сочувствовавших его преобразованиям... То самое, что реформа главным образом обращена была на внешность, было уже изменою народному духу... Русский народ не любит гоняться за внешностью: он больше всего ценит дух, мысль, суть дела. А преобразование было таково, что простиралось на его одежду, бороду и т.д. Народ и отрекся от своих доброжелателей - реформаторов, не потому, конечно, что любил бороду, гонялся за одеждой, а потому, что такой преобразовательный прием был далеко не в его духе. И чем сильнее было на него посягательство сверху, тем сильнее от сплачивался, сжимался. Борода и одежда сделались чем-то вроде лозунга. Может быть, именно под влиянием подобных обстоятельств и сложилась в нашем мужике такая неподатливая, упорная, твердая натура...
Народ не мог видеть окончательной цели реформы, да вряд ли кто-нибудь понимал её даже из тех, кто пошел за Петром, даже из так называемых "Птенцов гнезда Петрова"; они пошли за преобразователем слепо и помогали власти для своих выгод. Если не все, то почти так. Где же было тогда народу угадать, куда ведут его? До него и теперь-то достигла только одна грязная струя цивилизации. Конечно, невозможно, чтобы хоть что-нибудь не прошло в народ живо и плодотворно, хоть бессознательно, хоть только в возможности. Но то , что было в реформе нерусского, фальшивого, ошибочного, то народ угадал разом, с первого взгляда, одним чутьем своим, и так как - повторяем - не мог видеть хорошей, здоровой стороны её, то весь, одним разом от неё отшатнулся. И как стойко и спокойно он умел сохранить себя, как умел умирать за то, что считал правдой!
Федор Достоевский (1821-1881)
писатель.
Показание № 52
Высасывая себе хитростью и властью сок и силу крестьян, дворяне не хотят в то же время колоть глаза своими награбленными богатствами, и оттого, по примеру крестьян, запирают все золото в ларцы, где оно и ржавеет, или же (как разумно делают теперь некоторые из них) посылают свое золото в банки, в Лондон, Венецию или Амстердам. Вследствие всего этого, так как деньги дворян и крестьян скрыты, то они и не могут быть в обращении и не приносят стране никакой пользы! И хотя царю не раз советовали отменить рабство, пробудить и ободрить большинство своих подданных дарованием им некоторой умеренной свободы и тем доставить выгоду и себе, но, ввиду дикой натуры русских, а также того, что без принуждения их ни к чему не поведешь, он имел достаточные причины отвергать до сих пор эти советы и предложения...
Поездки многих молодых русских бояр, предпринимаемые с полными кошелями, но без надлежащего указания руководства, ни к чему иному не служат, как к заимствованию из Германии и других стран всего дурного лишь с приправой добра из чего, по возвращении в Россию, образуется такое смешение с русскими пороками, которое влечет вполне к духовной и телесной испорченности и с трудом дает место в России действительной добродетели и истинному страху Божию.
Иные русские, в свои заграничные поездки, за вежливость свою и заимствованное доброе обращение, приобрели себе любовь и уважение некоторых немцев, которые, основываясь на таких примерах, вывели заключение, что русский, вообще, почтенный и добропорядочный человек и что, следовательно, царь мог сделать своих подданных истинными людьми. Но послать хоть одного такого немца в Россию, и пусть он отыщет сказанных путешествовавших молодцев, которых там не одна тысяча, и затем спросить его: узнает ли он всех их? Он наверное скажет в ответ, что большая часть их (не говорю все) очень похожи на древние поэтические превращения, что они не только отбросили заимствованную в чужих странах вежливость и лишь заученными движениями тела (души они не воспитывают) выражают какую-то невыносимого рода дворскую любезность, но и вполне продолжают вести свой прежний образ жизни.