Страница:
При всем том полагаю, что отдельные, по природе добрые, русские люди, оставаясь в Германии, могут очень хорошо воспитать себя и усовершенствоваться, и неоднократные примеры доказывают, что можно русского юношу, вследствие присущих почти всему русскому народу хитрости и смышлености, при хорошем воспитании и руководстве вне отечества, довести до такого же совершенства, как и детей других христианских народов. Те знатные русские, которые до сих пор проживают в Германии или возвратились уже домой и сделались известными своими способностями, разумностью и благонравным поведением, подтверждают это и служат укором своим одноземцам...
Русские жены и дочери содержатся очень уединенно и выходят только в церковь и к самым близким родственникам. Я видел много женщин поразительной красоты, но они не совсем ещё отвыкли от своих старых манер, потому что в отсутствие двора за этим нет строгого наблюдения. Знатные одеваются по-немецки, но поверх надевают свои старые одежды и в остальном держатся ещё старых порядков, например, в приветствии они по-прежнему низко кланяются головой до самой земли. Те русские женщины, которые побывши с мужьями своими за границей, возвратились домой в Москву, бросают здесь заимствованные ими в чужих странах обычаи, не желая, чтобы старики смеялись над ними. В Петербурге же, напротив того, по строгому приказу обычаи эти удерживаются.
... Пять лет назад было предположение, чтобы самых молоденьких и красивых русских девиц, по примеру их братьев и за счет родителей их, посылать на хлеба к кому-нибудь в Кёнигсберг, Берлин, Дрезден и в другие города для обучения иноземным нравам и языкам, равно и работам, необходимым для девицы. Но родители возражали, что эти юные дети не устоят перед иноземной галантностью и часть их может подвергнуться опасности, и тем отклонили исполнение этого предположения.
Христиан Фридрих Вебер
Брауншвейгский резидент
в Петербурге с 1714 по 1719 г.
Показание № 53
Строительные работы в Петербурге проводились "с крайним поспешением". Работников подгоняли офицеры, определенные на стройки, за ними надзирали солдаты. Солдаты стояли на карауле у ворот, не выпускали мастеровых людей с работы. Сложная система мелкого надзора и понукания, система принуждения, без которой казенные предприятия не могли нормально функционировать, вызывала стихийный протест мастеровых, выливавшийся в отдельные эксцессы.
Существовала установленная законом шкала штрафов за прогулы. В Канцелярии от строений за прогул одного дня из заработка рабочего человека вычитали сумму, равную трехдневному заработку. За штрафами следовали телесные наказания... Посещения работными и мастеровыми церкви вводилось правительством в обязательном порядке, и администрация предприятия следила за тем, чтобы рабочие люди исправно посещали церковь. В церкви мастеровым внушали, что они должны работать прилежно, не гневаться, почитать всех вышестоящих...
Положение казенных мастеровых определялось в первую очередь тем, что они были фактически прикреплены к заводу, выполняли обязательную пожизненную работу и были полностью подчинены начальству как в рабочее, так и в послерабочее время...
Весьма характерным представляется стремление заводской администрации полностью регламентировать досуг мастеровых. Как записано в "Проекте о должностях", мастеровые люди не имели права отлучаться из слободы, где они жили, ни в праздничные дни, ни вечером в рабочие дни. Запрещалось не только самим уходить со двора, но и принимать у себя постояльцев, "держать посторонних людей в своих домах, ниже ночевать пускать". Запрещалось пускать в слободу бродячих торговцев. В пределах слободы разрешалось лишь в урочные часы идти в кабак или шинок, принимать гостей или играть в карты. В неурочное время мастеровые люди были обязаны находиться на своем дворе... Они не были вольны в использовании своего жалования, не имели права продать или заложить свою личную вещь, купленную на жалованье. Каждую купленную вещь полагалось объявлять комиссару, "дабы он знал, что у кого платья есть нового и обувей". Регламентировалось даже количество водки, которое разрешалось выпить в день получения жалования...
Помимо гнета фабрикантов, мастеровые частных мануфактур в полной мере испытывали на себе полицейский гнет, особенно сильный в столице. Московские мастеровые, переведенные в Петербург на позументную фабрику, очень скоро познакомились с "обхождением санкт-петербургским". Однажды они запели песни на улице, за что были тотчас арестованы и биты кошками. Из-за отсутствия поручителей они долго не могли освободиться из полиции.
При длинном рабочем дне досуг мастеровых был коротким. Но и немногие свободные часы занять было нечем. Работных людей не подпускали к разбитым в столице садам, кунсткамере и библиотеке. Единственным общественным местом, доступным для простонародья, был, помимо церкви, кабак...
По праздникам множество народа собиралось на большом лугу в окрестностях столицы, они разбивались на две партии и дрались с ожесточением, до крови. Хотя кулачные бои и были запрещены, в кабаках мастеровые нередко пробовали силу своих кулаков "в полюбовном бою". Во хмелю такие бои заканчивались иногда трагически.
Непременной принадлежностью быта мастеровых была баня. Парились по многу часов до одури. Столяр В. Гаврилов рассказывал, как во втором часу пополудни на двор к нему пришли работники и "просили ево, чтоб для их истопить баню, а за дрова, и за веники, и за работу рядили дать ему... три копейки". Работники "парилися и ночевали во оной же бане, а один из них там же на полке и умер".
Лидия Семенова (1937 г.р.)
историк.
Показание № 54
Беглых солдат было так много, что не было возможности всех казнить, и было принято за правило из трех пойманных одного повесить, а двух бить кнутом и ссылать на каторгу. С неменьшею суровостью преследовали беглых крестьян и людей. Передерживавшие (скрывавшие) беглых такого рода подвергались смертной казни. Беглецы составляли разбойничьи шайки и занимались воровством и грабежом. Принято было за правило казнить из пойманных беглых крестьян и холопов только тех, которые уличены будут в убийстве и разбое, а других наказывать кнутами, налагать клейма, вырезывать ноздри. Последний способ казни был особенно любим Петром. В его бумагах остались собственноручные заметки о том, чтобы инструмент для вырезывания ноздрей устроить так, чтоб он вырывал мясо до костей. Неудовольствие было повсеместное, везде слышался ропот; но везде бродили шпионы, наушники, подглядывали, подслушивали и доносили. За одно неосторожное слово людей хватали, тащили в Преображенский приказ и подвергали неслыханным мукам. "С тех пор, как Бог этого царя на царство послал, - говорил народ русский, так и светлых дней мы не видим: все рубли, да полтины, да подводы, нет отдыха крестьянству. Это мироед, а не царь - весь мир переел, переводит добрые головы, а на его кутилку и перевода нет!"...
Села пустели от многих поборов. Беглецы собирались в разбойничьи шайки, нападали на владельческие усадьбы и на деревни, грабили и сжигали их, истребляли лошадей, скот, рассыпали хлеб из житниц, увозили с собою женщин и девиц для поругания... Около Твери и Ярославля разбойничьи шайки разгуливали совершенно безнаказанно, потому что, за отправкою дворян молодых и здоровых на службу и за взятием множества людей в Петербург на работу, некому было ловить их... В 1714 году повелено казнить смертию только за разбой с убийством, а за разбои без убийства, ссылать в каторгу, с вырезкою ноздрей...
Народ естественно склонялся к бунту. Но в середине государства, где было войско и где высший класс был за царя, взрыву явиться было неудобно. Бунты начали вспыхивать на окраинах, как то и прежде не раз делалось в истории Московского государства.
"Лишь бы я был цел, да не дурно мне было, а там - хоть волк траву ешь!" - таков девиз российского шляхетства. Если подчас иной в дружеском кругу отваживался рассуждать о расширении общественных прав, то не иначе, как озираясь вокруг себя, и, при малейшем признаке опасности, съеживался и, как улитка, вползал в свою скорлупу. Русский человек способен легко воспламениться и отважиться на подвиг истинно-геройский, требующий почти нечеловеческого терпения, но он мало способен последовательно идти по пути, избранному однажды и одобренному рассудком. В старых наших судебных архивах мы встречаемся с изумительными примерами отваги и терпения лиц, которые часто не за поступки, а за неосторожно произнесенные слова выносили тяжкие муки; но мало видим случаев выносливости и терпения, когда приходилось крепко стоять за давно обдуманный план перемен в общественном строе...
Все распоряжения тогдашнего времени, касавшиеся внешней стороны жизни, столько же раздражали современников Петра, сколько принесли вреда России в последующее время. Они-то приучили русских бросаться на внешние признаки образованности, часто с ущербом и невниманием к внутреннему содержанию. Русский, одевшись по-европейски, перенявши кое-какие приемы европейской жизни, считал себя уже образованным человеком, смотрел с пренебрежением на свою народность. Между усвоившими европейскую наружность и остальным народом образовалась пропасть, а между тем в русском человеке, покрытом европейским лоском, долго удерживались все внутренние признаки невежества, грубости и лени. Русские стремились более казаться европейски образованными, чем быть ими. Это печальное свойство укоренилось в русском обществе и продолжает господствовать до сих пор; его внедрил в русские нравы Петр Великий своим желанием поскорее видеть в России подобие того, что он видел за границей. С другой стороны, его деспотические меры, внушая омерзение в массе народа ко всему иностранному, только способствовали упорству, с которым защитники старины противились всякому просвещению.
Николай Костомаров (1817-1865)
историк, писатель.
Показание № 55
На первом плане до Петра был "Великий Государь", - его личность, а не государство. У "Государя" были холопы - служилые люди, имевшие в виду главным образом свои интересы и очень равнодушные ко всему тому, что прямо не касалось их личной выгоды. После этого вполне естественно, что масса служилых людей не понимала, чего собственно хочет их царь Петр, этот странный и необыкновенный человек, столь похожий на своих предков, не понимала и не могла понять, к чему он стремился с такою страстной энергией. А он, - первый из русских царей, поставивший задачи государства выше своей личности, ясно сознавая государственные нужды и потребности, со своей стороны недоумевал, почему это его бескорыстные стремления не находят ни в ком искренней поддержки, почему почти все, холопствуя перед ним, в то же время постоянно обманывают его и расхищают государственную казну, совершенно не заботясь о цели его жизни - государственной пользе. Горько жалуясь на апатию своего народа к общегосударственным делам, Петр Великий видел причину этой апатии исключительно в невежестве русского человека. По условиям своего положения и как современник, он, конечно, не мог видеть более глубокой причины народной апатии, причины, которая заключалась именно в том, что русские люди привыкли все исполнять только по принуждению со стороны правительства и притом принуждению, проявлявшемуся в резких формах. Царь Петр сам употреблял приемы, завещанные ему историей.
Николай Фирсов (1864-1934)
историк.
Показание № 56
Нужно быть русским, чтобы понять, какую власть имеет взор монарха. В его присутствии астматик начинает свободно дышать, к парализованному старцу возвращается способность ходить, больные выздоравливают, влюбленные забывают свою страсть, молодые люди перестают думать о партиях. Место всех человеческих стремлений, помыслов и желаний занимает одна всепоглощающая страсть - честолюбие, одна всепобеждающая мысль - выдвинуться во что бы то ни стало, подняться на следующую ступень, ловя улыбку властелина. Одним словом, царь - это бог, жизнь и любовь для этих несчастных людей.
Но каким путем пришли русские к такому полнейшему самоотрицанию, к такому полному забвению человеческого достоинства? Каким средством достигли подобных результатов? Средство весьма простое - "чин". Чин, это гальванизм, придающий видимость жизни телам и душам, это - единственная страсть, заменяющая все людские страсти. Я показал вам действие, оказываемое "чином". Теперь нужно рассказать, что он собой представляет.
Чин - это нация, сформированная в полки и батальоны, военный режим, примененный к обществу в целом и даже к сословиям, не имеющим ничего общего с военным делом. С тех пор, как введена эта иерархия, человек, никогда не видевший оружия, может получить звание полковника.
Петр Великий - к нему мы всегда должны возвращаться, чтобы понять современную Россию, Петр Великий почувствовал однажды, что некоторые национальные предрассудки, связанные с доисторическим строем, могут помешать ему в осуществлении его планов. Он заметил, что кое-кто из его стада склонен к чрезмерной независимости, к известной самостоятельности мышления. И вот, дабы покончить с этим злом, самым неприятным и тяжелым для ума проницательного и энергичного в своей области, но слишком ограниченного и не понимающего преимуществ известной доли свободы для самих правителей, этот великий мастер в деле произвола не придумал ничего лучшего, как разделить свое стадо, то есть народ, на ряд классов, не имеющих никакого отношения к происхождению соответствующих индивидуумов. Так, сын первого вельможи империи может состоять в последнем классе, а сын его крепостного, по прихоти монарха, может дойти до первых классов. Словом, каждый получает то или иное место в зависимости от милости государя. Таким образом, благодаря "чину", одному из величайших дел Петра, Россия стала полком в шестьдесят миллионов человек.
Остальф де Кюстин (1890-1857)
французский писатель, путешественник,
посетил Россию в 1839 г.
Показание № 57.
Кругом Петра все, по его выражению, "играли в закон, как в карты, подбирая масть к масти, и неустанно подводили мины под фортецию правды". Все это не могло не ожесточать Петра, по натуре человека снисходительного, доброжелательного и доверчивого, и он потерял веру в людскую честность... И Петру стало казаться, что эту "ложь человечу" можно обуздать только "жесточью". Отсюда необыкновенная строгость его законодательства и обилие в нем угроз страшными казнями. Отсюда и та быстрота его на всякую расправу, на "поступанье руками" - от битья знаменитой дубинкой до смертной казни включительно.
... Он не стеснялся в 1721 году назначить гвардейских майоров надзирателями даже за сенатом, и эти надзиратели получили от него полномочие не только доносить ему прямо о замеченных нарушениях закона, но и сажать собственной властью господ сенаторов под арест, в крепость в случае несомненной вины. Младшие гвардейские офицеры и даже нижние чины сержанты, капралы, унтер-офицеры, солдаты - посылались с чрезвычайными поручениями в провинцию.
В этих "карательных" посылках гвардейских солдат и офицеров, может быть, всего ярче сказалась завещанная Московской Русью России императорской основа властвования страхом. Розги и побои регулировали семейные отношения, плеть и плаха - отношения гражданина к государству. Оно всегда в московское время являлось устрашающим и карающим, и иным не могло сделаться и за время господства Петра. Люди не так-то скоро меняются, как их одежда и внешний житейский обиход. На устрашении, в конце концов, было построено при Петре управление, на устрашении был устроен и суд; всякая инструкция, всякое распоряжение, исходящее от власти к подчиненному, всегда заключает при Петре в себе угрозу штрафом или даже жестоким истязанием. Опасение является в те времена основой в отношении низшего к высшему, и всякий свой поступок каждый подчиненный старается обставить так, чтобы не быть в ответе перед пославшим его. Делать дело не так, как велит долг и собственное искреннее разумение, а так, как приказано начальством, чтобы прежде всего избежать его гнева, а не нарушения закона, - вот основа всех поступков подчиненного в московское время, такой же она осталась при Петре, сделавшись только более регламентированной, вогнанной в рамки инструкции, разработанной по западному образцу и стремившейся новые идеи общего блага и благоденствия вводить путем "истязания" и "весьма живота лишения"...
Петра часто упрекают в слишком узком прикладном понимании науки, от которой он якобы хотел только технической пользы для государства, но, думается, такие факты, как общение с Лейбницем и Вольфом, стремление основать и основание библиотеки и Академии Наук в Петербурге, обоснование самой теории своей власти на основании выводов тогдашней науки о государстве, позволяют думать о Петре иначе: если не сразу, то к концу жизни он понял европейскую науку и просвещение шире, чем вначале, и увидел в них не только двигателей промышленной техники. За то же говорят печатавшиеся по его распоряжению книги. Среди его питомцев, учившихся ха границей, мы знаем таких, которые, не удовлетворившись Лейбницем, искали науки у Бейля, интересовались итальянской литературой, пробовали сами сочинять и писать, умели любоваться художественными сокровищами Италии...
А так, в смысле толпы, кучки русских за границей в петровское время представляли из себя довольно-таки безотрадное явление. Первое посольство оставляло занимаемые им помещения обыкновенно в столь загрязненном виде, что иностранцы только руками разводили, как это люди могли так загрязнить комнаты и мебель в такой короткий срок. Сам Петр оставлял тогда отведенные ему комнаты с испачканными диванами, изрезанной и истыканной бессмысленными ударами шпаги или кортика мебелью, изорванными обоями и коврами, с вытоптанными цветниками, поломанными решетками садов, разбитыми статуями. Его навигаторы представляли из себя в этом отношении какую-то толпу необузданных дикарей...
Относительно плутовства французский посланник Кампредон писал уже в конце царствования Петра после того, как миновали годы упорной борьбы царя с этим широко распространенным пороком: "Наклонность россиян к обману родится вместе с ними и развивается в них воспитанием и примером родителей. Их плодовитость в изобретении средств обманывать бесконечна; не успеют открыть одного, как они тотчас же выдумывают десять других. Это главный рычаг их деятельности. Можно сказать, они любят обман больше жизни, ибо каждый день можно наблюдать, что пытка, претерпеваемая одними, и конфискация нажитого воровством богатства у других не в состоянии никого удержать от искушения воспользоваться самой ничтожной выгодою, которую им предлагают, в ущерб честности их самих и против интересов монарха...
"Упрямцы" ненавидели Петра как антихриста и людомора и в своей ненависти всегда были готовы перейти от слов и мыслей к делу. Заговоры против Петра и покушения на его жизнь - не плод фантазии: сын его желал ему смерти, духовник его, которому царевич поведал свою мысль, не остановил его, а лишенный сана за прикосновенность к этому делу архиерей ростовский Досифей, глухо, но уверенно ссылаясь на то, что говорят о Петре в народе, при самом обряде лишения сана намекал, что в народе ждали смерти царя.
Сергей Князьков (1873-1920)
писатель.
Показание № 58
Русский простого звания во всех своих делах с иноземцами имеет в виду одну только цель - свою выгоду, и не дает заходить в свою голову никакой другой мысли, кроме той, как бы дать выгодное понятие о самом себе. От того-то он и является на глаза к ним с большой осмотрительностью, с совершенно простоватым, даже глупым видом; но под этим притворным простодушием старается залезть к ним в самую душу и мастерски умеет пользоваться самой малейшей слабой стороной, какую выставят ему. А так как вообще не слишком бывают осторожны с таким человекм, у которого предполагают немного ума, то обыкновенно выходит в подобных случаях, что иностранец остается внакладе.
Это с большим вредом чувствовали многие из иностранцев, особливо нанимавшиеся в Русскую службу: сверх всяких своих ожиданий, они видели, что их подчиненные, смотревшие простачками, так провели их, что само они не в силах себя выручить, а должны обращаться к ним же с просьбами и позволить им руководить собою. По той же причине случалось, что многие иноземцы, ездившие в Россию и судившие о русских поверхностно, в таких дурных чертах изображали их рассудок. Зато другие никогда не видевшие России и изучавшие русских только по их поступкам и переговорам, как, например, Пуффендорф в жизни Карла Густава, и другие, сколько они ни жалуются на их ложь и плутовство, однако ж не отказывают в похвале, следующей их рассудку и остроумию.
Впрочем, все это не могло не обуздать жадности русских, ни помешать продолжать по-прежнему тайное воровство в казенных доходах и притеснение подданных, особливо когда ещё походило на то, как будто Петр тогда только наказывал подобные преступления, когда хотел придраться к преступнику по скрытым причинам. Потому что большие преступники, не раз уличенные в самом крупном грабительстве, как, например князь Меньшиков, великий адмирал Апраксин и все, принадлежащие к ним, всегда находили способы укрощать его неудовольствие значительными пожертвованиями и получать его прощение.
Но в последнем году своего царствования казалось, что он совсем вышел из терпения и решился наказывать по строгости законов всех и каждого, несмотря на лицо, кого только поймают в казенных кражах. Для того он с особенным старанием занимался розыскными делами, сам прочитывал до конца все бумаги и отвел Главному Фискалу Мякинину, хотя и честному, но очень строгому человеку, особенную комнатку у себя во дворце, недалеко от своей спальни, чтобы поживее сноситься с ним. Когда упомянутый Фискал спросил его: отсекать ли ему только сучья, или наложить топор и на корень? - он отвечал, чтобы искоренял все до-тла, так что, если б Петр I прожил ещё несколько месяцев дольше, то, по-видимому, пришлось бы услыхать о многих и великих казнях.
Иоганн Готтгильф Фоккеродт
прусский дипломат, секретарь
посольства в России в 20-30 гг. XVIII века.
Показание № 59
Все вредное, все бедственное для России в последние два с половиной столетия имело главным источником, главною причиной закрепощение крестьян. В России, конечно, многие признавали несправедливость рабства в нравственном и христианском смысле; многие находили даже, что оно вредно и в хозяйственном отношении. Но весьма немногие следили за всеми многоразличными последствиями, которые оно имело для характера народного, для нравственности народной, для понятия о праве, о правде, о справедливости, для понятия достоинства человека и гражданина...
В иных государствах, несмотря на чисто монархический образ правления, образовалось и существовало в народе чувство и понятие законности. Сего чувства, сего понятия не было и нет в России. Произвол, произвол, везде и во всем - вот главный, преимущественный инстинкт русского человека. С теми нравами, с теми обычаями, с теми привычками, кои возникли в русском народе при существовании рабства, можно ли было ожидать какого бы то ни было здравого, утешительного развития в жизни народной? Справедливо было признано, что рабство портит и развращает ещё более властителя, нежели подвластную ему жертву. А сии-то самые властители и стояли во главе народа и руководили им на пути гражданственности!
Николай Тургенев (1789-1871)
экономист.
Показание № 60
Петр I пользовался полнейшей свободой. Но душе его недоставало гения и творческой мощи: он был порабощен Западом и стал копировать его. Ненавидя все относящееся к старой России, хорошее и дурное, он подражал всему европейскому, дурному и хорошему. Половина иностранных форм, пересаженных им в Россию, была в высшей степени противна духу русского народа...
Возмущенный всеобщим застоем и апатией, он захотел обновить кровь в жилах России и, чтобы произвести это переливание, взял кровь уже старую и испорченную. Кроме того, при всем своем темпераменте революционера, Петр I все же любил Голландию и воспроизводил свой милый Амстердам на берегах Невы, однако заимствовал лишь весьма немногие из свободных нидерландских установлений. Он не только не ограничил царскую власть, но ещё более усилил её, предоставив ей все средства европейского абсолютизма и сокрушая все преграды, воздвигнутые ранее нравами и обычаями.
Становясь под знамена цивилизации, Петр I в то же время заимствовал у отвергаемого им прошлого кнут и Сибирь, чтобы подавлять всякую оппозицию, всякое смелое слово, всякое свободное действие.
Представьте себе теперь союз московского царизма с режимом немецких канцелярий, с инквизиционным процессом, заимствованным из прусского военного кодекса, и вы поймете, почему императорская власть в России оставила далеко позади деспотизм Рима и Византии...
Русские жены и дочери содержатся очень уединенно и выходят только в церковь и к самым близким родственникам. Я видел много женщин поразительной красоты, но они не совсем ещё отвыкли от своих старых манер, потому что в отсутствие двора за этим нет строгого наблюдения. Знатные одеваются по-немецки, но поверх надевают свои старые одежды и в остальном держатся ещё старых порядков, например, в приветствии они по-прежнему низко кланяются головой до самой земли. Те русские женщины, которые побывши с мужьями своими за границей, возвратились домой в Москву, бросают здесь заимствованные ими в чужих странах обычаи, не желая, чтобы старики смеялись над ними. В Петербурге же, напротив того, по строгому приказу обычаи эти удерживаются.
... Пять лет назад было предположение, чтобы самых молоденьких и красивых русских девиц, по примеру их братьев и за счет родителей их, посылать на хлеба к кому-нибудь в Кёнигсберг, Берлин, Дрезден и в другие города для обучения иноземным нравам и языкам, равно и работам, необходимым для девицы. Но родители возражали, что эти юные дети не устоят перед иноземной галантностью и часть их может подвергнуться опасности, и тем отклонили исполнение этого предположения.
Христиан Фридрих Вебер
Брауншвейгский резидент
в Петербурге с 1714 по 1719 г.
Показание № 53
Строительные работы в Петербурге проводились "с крайним поспешением". Работников подгоняли офицеры, определенные на стройки, за ними надзирали солдаты. Солдаты стояли на карауле у ворот, не выпускали мастеровых людей с работы. Сложная система мелкого надзора и понукания, система принуждения, без которой казенные предприятия не могли нормально функционировать, вызывала стихийный протест мастеровых, выливавшийся в отдельные эксцессы.
Существовала установленная законом шкала штрафов за прогулы. В Канцелярии от строений за прогул одного дня из заработка рабочего человека вычитали сумму, равную трехдневному заработку. За штрафами следовали телесные наказания... Посещения работными и мастеровыми церкви вводилось правительством в обязательном порядке, и администрация предприятия следила за тем, чтобы рабочие люди исправно посещали церковь. В церкви мастеровым внушали, что они должны работать прилежно, не гневаться, почитать всех вышестоящих...
Положение казенных мастеровых определялось в первую очередь тем, что они были фактически прикреплены к заводу, выполняли обязательную пожизненную работу и были полностью подчинены начальству как в рабочее, так и в послерабочее время...
Весьма характерным представляется стремление заводской администрации полностью регламентировать досуг мастеровых. Как записано в "Проекте о должностях", мастеровые люди не имели права отлучаться из слободы, где они жили, ни в праздничные дни, ни вечером в рабочие дни. Запрещалось не только самим уходить со двора, но и принимать у себя постояльцев, "держать посторонних людей в своих домах, ниже ночевать пускать". Запрещалось пускать в слободу бродячих торговцев. В пределах слободы разрешалось лишь в урочные часы идти в кабак или шинок, принимать гостей или играть в карты. В неурочное время мастеровые люди были обязаны находиться на своем дворе... Они не были вольны в использовании своего жалования, не имели права продать или заложить свою личную вещь, купленную на жалованье. Каждую купленную вещь полагалось объявлять комиссару, "дабы он знал, что у кого платья есть нового и обувей". Регламентировалось даже количество водки, которое разрешалось выпить в день получения жалования...
Помимо гнета фабрикантов, мастеровые частных мануфактур в полной мере испытывали на себе полицейский гнет, особенно сильный в столице. Московские мастеровые, переведенные в Петербург на позументную фабрику, очень скоро познакомились с "обхождением санкт-петербургским". Однажды они запели песни на улице, за что были тотчас арестованы и биты кошками. Из-за отсутствия поручителей они долго не могли освободиться из полиции.
При длинном рабочем дне досуг мастеровых был коротким. Но и немногие свободные часы занять было нечем. Работных людей не подпускали к разбитым в столице садам, кунсткамере и библиотеке. Единственным общественным местом, доступным для простонародья, был, помимо церкви, кабак...
По праздникам множество народа собиралось на большом лугу в окрестностях столицы, они разбивались на две партии и дрались с ожесточением, до крови. Хотя кулачные бои и были запрещены, в кабаках мастеровые нередко пробовали силу своих кулаков "в полюбовном бою". Во хмелю такие бои заканчивались иногда трагически.
Непременной принадлежностью быта мастеровых была баня. Парились по многу часов до одури. Столяр В. Гаврилов рассказывал, как во втором часу пополудни на двор к нему пришли работники и "просили ево, чтоб для их истопить баню, а за дрова, и за веники, и за работу рядили дать ему... три копейки". Работники "парилися и ночевали во оной же бане, а один из них там же на полке и умер".
Лидия Семенова (1937 г.р.)
историк.
Показание № 54
Беглых солдат было так много, что не было возможности всех казнить, и было принято за правило из трех пойманных одного повесить, а двух бить кнутом и ссылать на каторгу. С неменьшею суровостью преследовали беглых крестьян и людей. Передерживавшие (скрывавшие) беглых такого рода подвергались смертной казни. Беглецы составляли разбойничьи шайки и занимались воровством и грабежом. Принято было за правило казнить из пойманных беглых крестьян и холопов только тех, которые уличены будут в убийстве и разбое, а других наказывать кнутами, налагать клейма, вырезывать ноздри. Последний способ казни был особенно любим Петром. В его бумагах остались собственноручные заметки о том, чтобы инструмент для вырезывания ноздрей устроить так, чтоб он вырывал мясо до костей. Неудовольствие было повсеместное, везде слышался ропот; но везде бродили шпионы, наушники, подглядывали, подслушивали и доносили. За одно неосторожное слово людей хватали, тащили в Преображенский приказ и подвергали неслыханным мукам. "С тех пор, как Бог этого царя на царство послал, - говорил народ русский, так и светлых дней мы не видим: все рубли, да полтины, да подводы, нет отдыха крестьянству. Это мироед, а не царь - весь мир переел, переводит добрые головы, а на его кутилку и перевода нет!"...
Села пустели от многих поборов. Беглецы собирались в разбойничьи шайки, нападали на владельческие усадьбы и на деревни, грабили и сжигали их, истребляли лошадей, скот, рассыпали хлеб из житниц, увозили с собою женщин и девиц для поругания... Около Твери и Ярославля разбойничьи шайки разгуливали совершенно безнаказанно, потому что, за отправкою дворян молодых и здоровых на службу и за взятием множества людей в Петербург на работу, некому было ловить их... В 1714 году повелено казнить смертию только за разбой с убийством, а за разбои без убийства, ссылать в каторгу, с вырезкою ноздрей...
Народ естественно склонялся к бунту. Но в середине государства, где было войско и где высший класс был за царя, взрыву явиться было неудобно. Бунты начали вспыхивать на окраинах, как то и прежде не раз делалось в истории Московского государства.
"Лишь бы я был цел, да не дурно мне было, а там - хоть волк траву ешь!" - таков девиз российского шляхетства. Если подчас иной в дружеском кругу отваживался рассуждать о расширении общественных прав, то не иначе, как озираясь вокруг себя, и, при малейшем признаке опасности, съеживался и, как улитка, вползал в свою скорлупу. Русский человек способен легко воспламениться и отважиться на подвиг истинно-геройский, требующий почти нечеловеческого терпения, но он мало способен последовательно идти по пути, избранному однажды и одобренному рассудком. В старых наших судебных архивах мы встречаемся с изумительными примерами отваги и терпения лиц, которые часто не за поступки, а за неосторожно произнесенные слова выносили тяжкие муки; но мало видим случаев выносливости и терпения, когда приходилось крепко стоять за давно обдуманный план перемен в общественном строе...
Все распоряжения тогдашнего времени, касавшиеся внешней стороны жизни, столько же раздражали современников Петра, сколько принесли вреда России в последующее время. Они-то приучили русских бросаться на внешние признаки образованности, часто с ущербом и невниманием к внутреннему содержанию. Русский, одевшись по-европейски, перенявши кое-какие приемы европейской жизни, считал себя уже образованным человеком, смотрел с пренебрежением на свою народность. Между усвоившими европейскую наружность и остальным народом образовалась пропасть, а между тем в русском человеке, покрытом европейским лоском, долго удерживались все внутренние признаки невежества, грубости и лени. Русские стремились более казаться европейски образованными, чем быть ими. Это печальное свойство укоренилось в русском обществе и продолжает господствовать до сих пор; его внедрил в русские нравы Петр Великий своим желанием поскорее видеть в России подобие того, что он видел за границей. С другой стороны, его деспотические меры, внушая омерзение в массе народа ко всему иностранному, только способствовали упорству, с которым защитники старины противились всякому просвещению.
Николай Костомаров (1817-1865)
историк, писатель.
Показание № 55
На первом плане до Петра был "Великий Государь", - его личность, а не государство. У "Государя" были холопы - служилые люди, имевшие в виду главным образом свои интересы и очень равнодушные ко всему тому, что прямо не касалось их личной выгоды. После этого вполне естественно, что масса служилых людей не понимала, чего собственно хочет их царь Петр, этот странный и необыкновенный человек, столь похожий на своих предков, не понимала и не могла понять, к чему он стремился с такою страстной энергией. А он, - первый из русских царей, поставивший задачи государства выше своей личности, ясно сознавая государственные нужды и потребности, со своей стороны недоумевал, почему это его бескорыстные стремления не находят ни в ком искренней поддержки, почему почти все, холопствуя перед ним, в то же время постоянно обманывают его и расхищают государственную казну, совершенно не заботясь о цели его жизни - государственной пользе. Горько жалуясь на апатию своего народа к общегосударственным делам, Петр Великий видел причину этой апатии исключительно в невежестве русского человека. По условиям своего положения и как современник, он, конечно, не мог видеть более глубокой причины народной апатии, причины, которая заключалась именно в том, что русские люди привыкли все исполнять только по принуждению со стороны правительства и притом принуждению, проявлявшемуся в резких формах. Царь Петр сам употреблял приемы, завещанные ему историей.
Николай Фирсов (1864-1934)
историк.
Показание № 56
Нужно быть русским, чтобы понять, какую власть имеет взор монарха. В его присутствии астматик начинает свободно дышать, к парализованному старцу возвращается способность ходить, больные выздоравливают, влюбленные забывают свою страсть, молодые люди перестают думать о партиях. Место всех человеческих стремлений, помыслов и желаний занимает одна всепоглощающая страсть - честолюбие, одна всепобеждающая мысль - выдвинуться во что бы то ни стало, подняться на следующую ступень, ловя улыбку властелина. Одним словом, царь - это бог, жизнь и любовь для этих несчастных людей.
Но каким путем пришли русские к такому полнейшему самоотрицанию, к такому полному забвению человеческого достоинства? Каким средством достигли подобных результатов? Средство весьма простое - "чин". Чин, это гальванизм, придающий видимость жизни телам и душам, это - единственная страсть, заменяющая все людские страсти. Я показал вам действие, оказываемое "чином". Теперь нужно рассказать, что он собой представляет.
Чин - это нация, сформированная в полки и батальоны, военный режим, примененный к обществу в целом и даже к сословиям, не имеющим ничего общего с военным делом. С тех пор, как введена эта иерархия, человек, никогда не видевший оружия, может получить звание полковника.
Петр Великий - к нему мы всегда должны возвращаться, чтобы понять современную Россию, Петр Великий почувствовал однажды, что некоторые национальные предрассудки, связанные с доисторическим строем, могут помешать ему в осуществлении его планов. Он заметил, что кое-кто из его стада склонен к чрезмерной независимости, к известной самостоятельности мышления. И вот, дабы покончить с этим злом, самым неприятным и тяжелым для ума проницательного и энергичного в своей области, но слишком ограниченного и не понимающего преимуществ известной доли свободы для самих правителей, этот великий мастер в деле произвола не придумал ничего лучшего, как разделить свое стадо, то есть народ, на ряд классов, не имеющих никакого отношения к происхождению соответствующих индивидуумов. Так, сын первого вельможи империи может состоять в последнем классе, а сын его крепостного, по прихоти монарха, может дойти до первых классов. Словом, каждый получает то или иное место в зависимости от милости государя. Таким образом, благодаря "чину", одному из величайших дел Петра, Россия стала полком в шестьдесят миллионов человек.
Остальф де Кюстин (1890-1857)
французский писатель, путешественник,
посетил Россию в 1839 г.
Показание № 57.
Кругом Петра все, по его выражению, "играли в закон, как в карты, подбирая масть к масти, и неустанно подводили мины под фортецию правды". Все это не могло не ожесточать Петра, по натуре человека снисходительного, доброжелательного и доверчивого, и он потерял веру в людскую честность... И Петру стало казаться, что эту "ложь человечу" можно обуздать только "жесточью". Отсюда необыкновенная строгость его законодательства и обилие в нем угроз страшными казнями. Отсюда и та быстрота его на всякую расправу, на "поступанье руками" - от битья знаменитой дубинкой до смертной казни включительно.
... Он не стеснялся в 1721 году назначить гвардейских майоров надзирателями даже за сенатом, и эти надзиратели получили от него полномочие не только доносить ему прямо о замеченных нарушениях закона, но и сажать собственной властью господ сенаторов под арест, в крепость в случае несомненной вины. Младшие гвардейские офицеры и даже нижние чины сержанты, капралы, унтер-офицеры, солдаты - посылались с чрезвычайными поручениями в провинцию.
В этих "карательных" посылках гвардейских солдат и офицеров, может быть, всего ярче сказалась завещанная Московской Русью России императорской основа властвования страхом. Розги и побои регулировали семейные отношения, плеть и плаха - отношения гражданина к государству. Оно всегда в московское время являлось устрашающим и карающим, и иным не могло сделаться и за время господства Петра. Люди не так-то скоро меняются, как их одежда и внешний житейский обиход. На устрашении, в конце концов, было построено при Петре управление, на устрашении был устроен и суд; всякая инструкция, всякое распоряжение, исходящее от власти к подчиненному, всегда заключает при Петре в себе угрозу штрафом или даже жестоким истязанием. Опасение является в те времена основой в отношении низшего к высшему, и всякий свой поступок каждый подчиненный старается обставить так, чтобы не быть в ответе перед пославшим его. Делать дело не так, как велит долг и собственное искреннее разумение, а так, как приказано начальством, чтобы прежде всего избежать его гнева, а не нарушения закона, - вот основа всех поступков подчиненного в московское время, такой же она осталась при Петре, сделавшись только более регламентированной, вогнанной в рамки инструкции, разработанной по западному образцу и стремившейся новые идеи общего блага и благоденствия вводить путем "истязания" и "весьма живота лишения"...
Петра часто упрекают в слишком узком прикладном понимании науки, от которой он якобы хотел только технической пользы для государства, но, думается, такие факты, как общение с Лейбницем и Вольфом, стремление основать и основание библиотеки и Академии Наук в Петербурге, обоснование самой теории своей власти на основании выводов тогдашней науки о государстве, позволяют думать о Петре иначе: если не сразу, то к концу жизни он понял европейскую науку и просвещение шире, чем вначале, и увидел в них не только двигателей промышленной техники. За то же говорят печатавшиеся по его распоряжению книги. Среди его питомцев, учившихся ха границей, мы знаем таких, которые, не удовлетворившись Лейбницем, искали науки у Бейля, интересовались итальянской литературой, пробовали сами сочинять и писать, умели любоваться художественными сокровищами Италии...
А так, в смысле толпы, кучки русских за границей в петровское время представляли из себя довольно-таки безотрадное явление. Первое посольство оставляло занимаемые им помещения обыкновенно в столь загрязненном виде, что иностранцы только руками разводили, как это люди могли так загрязнить комнаты и мебель в такой короткий срок. Сам Петр оставлял тогда отведенные ему комнаты с испачканными диванами, изрезанной и истыканной бессмысленными ударами шпаги или кортика мебелью, изорванными обоями и коврами, с вытоптанными цветниками, поломанными решетками садов, разбитыми статуями. Его навигаторы представляли из себя в этом отношении какую-то толпу необузданных дикарей...
Относительно плутовства французский посланник Кампредон писал уже в конце царствования Петра после того, как миновали годы упорной борьбы царя с этим широко распространенным пороком: "Наклонность россиян к обману родится вместе с ними и развивается в них воспитанием и примером родителей. Их плодовитость в изобретении средств обманывать бесконечна; не успеют открыть одного, как они тотчас же выдумывают десять других. Это главный рычаг их деятельности. Можно сказать, они любят обман больше жизни, ибо каждый день можно наблюдать, что пытка, претерпеваемая одними, и конфискация нажитого воровством богатства у других не в состоянии никого удержать от искушения воспользоваться самой ничтожной выгодою, которую им предлагают, в ущерб честности их самих и против интересов монарха...
"Упрямцы" ненавидели Петра как антихриста и людомора и в своей ненависти всегда были готовы перейти от слов и мыслей к делу. Заговоры против Петра и покушения на его жизнь - не плод фантазии: сын его желал ему смерти, духовник его, которому царевич поведал свою мысль, не остановил его, а лишенный сана за прикосновенность к этому делу архиерей ростовский Досифей, глухо, но уверенно ссылаясь на то, что говорят о Петре в народе, при самом обряде лишения сана намекал, что в народе ждали смерти царя.
Сергей Князьков (1873-1920)
писатель.
Показание № 58
Русский простого звания во всех своих делах с иноземцами имеет в виду одну только цель - свою выгоду, и не дает заходить в свою голову никакой другой мысли, кроме той, как бы дать выгодное понятие о самом себе. От того-то он и является на глаза к ним с большой осмотрительностью, с совершенно простоватым, даже глупым видом; но под этим притворным простодушием старается залезть к ним в самую душу и мастерски умеет пользоваться самой малейшей слабой стороной, какую выставят ему. А так как вообще не слишком бывают осторожны с таким человекм, у которого предполагают немного ума, то обыкновенно выходит в подобных случаях, что иностранец остается внакладе.
Это с большим вредом чувствовали многие из иностранцев, особливо нанимавшиеся в Русскую службу: сверх всяких своих ожиданий, они видели, что их подчиненные, смотревшие простачками, так провели их, что само они не в силах себя выручить, а должны обращаться к ним же с просьбами и позволить им руководить собою. По той же причине случалось, что многие иноземцы, ездившие в Россию и судившие о русских поверхностно, в таких дурных чертах изображали их рассудок. Зато другие никогда не видевшие России и изучавшие русских только по их поступкам и переговорам, как, например, Пуффендорф в жизни Карла Густава, и другие, сколько они ни жалуются на их ложь и плутовство, однако ж не отказывают в похвале, следующей их рассудку и остроумию.
Впрочем, все это не могло не обуздать жадности русских, ни помешать продолжать по-прежнему тайное воровство в казенных доходах и притеснение подданных, особливо когда ещё походило на то, как будто Петр тогда только наказывал подобные преступления, когда хотел придраться к преступнику по скрытым причинам. Потому что большие преступники, не раз уличенные в самом крупном грабительстве, как, например князь Меньшиков, великий адмирал Апраксин и все, принадлежащие к ним, всегда находили способы укрощать его неудовольствие значительными пожертвованиями и получать его прощение.
Но в последнем году своего царствования казалось, что он совсем вышел из терпения и решился наказывать по строгости законов всех и каждого, несмотря на лицо, кого только поймают в казенных кражах. Для того он с особенным старанием занимался розыскными делами, сам прочитывал до конца все бумаги и отвел Главному Фискалу Мякинину, хотя и честному, но очень строгому человеку, особенную комнатку у себя во дворце, недалеко от своей спальни, чтобы поживее сноситься с ним. Когда упомянутый Фискал спросил его: отсекать ли ему только сучья, или наложить топор и на корень? - он отвечал, чтобы искоренял все до-тла, так что, если б Петр I прожил ещё несколько месяцев дольше, то, по-видимому, пришлось бы услыхать о многих и великих казнях.
Иоганн Готтгильф Фоккеродт
прусский дипломат, секретарь
посольства в России в 20-30 гг. XVIII века.
Показание № 59
Все вредное, все бедственное для России в последние два с половиной столетия имело главным источником, главною причиной закрепощение крестьян. В России, конечно, многие признавали несправедливость рабства в нравственном и христианском смысле; многие находили даже, что оно вредно и в хозяйственном отношении. Но весьма немногие следили за всеми многоразличными последствиями, которые оно имело для характера народного, для нравственности народной, для понятия о праве, о правде, о справедливости, для понятия достоинства человека и гражданина...
В иных государствах, несмотря на чисто монархический образ правления, образовалось и существовало в народе чувство и понятие законности. Сего чувства, сего понятия не было и нет в России. Произвол, произвол, везде и во всем - вот главный, преимущественный инстинкт русского человека. С теми нравами, с теми обычаями, с теми привычками, кои возникли в русском народе при существовании рабства, можно ли было ожидать какого бы то ни было здравого, утешительного развития в жизни народной? Справедливо было признано, что рабство портит и развращает ещё более властителя, нежели подвластную ему жертву. А сии-то самые властители и стояли во главе народа и руководили им на пути гражданственности!
Николай Тургенев (1789-1871)
экономист.
Показание № 60
Петр I пользовался полнейшей свободой. Но душе его недоставало гения и творческой мощи: он был порабощен Западом и стал копировать его. Ненавидя все относящееся к старой России, хорошее и дурное, он подражал всему европейскому, дурному и хорошему. Половина иностранных форм, пересаженных им в Россию, была в высшей степени противна духу русского народа...
Возмущенный всеобщим застоем и апатией, он захотел обновить кровь в жилах России и, чтобы произвести это переливание, взял кровь уже старую и испорченную. Кроме того, при всем своем темпераменте революционера, Петр I все же любил Голландию и воспроизводил свой милый Амстердам на берегах Невы, однако заимствовал лишь весьма немногие из свободных нидерландских установлений. Он не только не ограничил царскую власть, но ещё более усилил её, предоставив ей все средства европейского абсолютизма и сокрушая все преграды, воздвигнутые ранее нравами и обычаями.
Становясь под знамена цивилизации, Петр I в то же время заимствовал у отвергаемого им прошлого кнут и Сибирь, чтобы подавлять всякую оппозицию, всякое смелое слово, всякое свободное действие.
Представьте себе теперь союз московского царизма с режимом немецких канцелярий, с инквизиционным процессом, заимствованным из прусского военного кодекса, и вы поймете, почему императорская власть в России оставила далеко позади деспотизм Рима и Византии...