Страница:
Русский народ находился в положении со всех сторон открытом и доступном всем влияниям вследствие великого переселения народов в Восточной Европе... Но несмотря на это открытое положение русского народа, тяжесть его физической массы и внутренняя тягучесть его существа были так велики, что он никогда не мог быть ни увлечен, ни потоплен внешним течением, хотя такая опасность не раз бывала очень близкою. Особенно она представлялась неминуемою в самом начале русской истории, когда скандинавское германство здесь на почве величайшего восточнославянского народа получило, по-видимому, от истории ту же самую задачу, какую континентальные германцы исполнили на почве западных славян (и кельтов). Однако скоро оказалось, что хотя скандинавские германцы, варяги и могли покорить Россию и сделаться князьями и господами в русском народе, но они в этой среде не могли остаться германцами. Внешняя мягкость славянского существа допустила без сильного противодействия вторжение и господство чуждого элемента, но тягучее ядро, прикрытое под мягкой внешностью, сделало невозможным, чтобы славянская сущность потерпела какое-нибудь внутреннее изменение от этого чуждого элемента. Так, в сравнительно очень короткое время чужие властители совершенно переродились в славян, и варяжская династия стала и по крови, и по духу такою же русскою, как самый низший слой собственно русского народа.
Генрих Рюккерт (1823-1875)
немецкий историк.
Показание № 11
Когда греческие епископы советовали завести на новокрещеной Руси карательную юстицию по римско-византийскому образцу - "достоит тебе, княже, казнити разбойники", - князь Владимир отнесся к их совету с сомнением и неудовольствием. Георгий Федотов (религиозный мыслитель, философ, историк) говорил по этому поводу об "отражении евангельского света" в "святых сомнениях" князя; дает ли для этого основания трезвая история? Внутри исторического момента столкновение это выглядит, в общем, довольно прозаично. Варварское право и у наших предков, как и у других народов на той же стадии развития, наказывало преступления денежными штрафами вирами. Это был отцовский и дедовский обычай, к которому привыкли, который простое самоуважение побуждало защищать против чужаков, хотя бы и учителей в вере; но кроме того, этот обычай был выгоден. О материальной стороне дела летопись говорит не обинуясь: на средства, доставляемые традиционным образом действий, можно приобретать оружие и коней, а это так нужно при нескончаемых войнах... Все было бы обескураживающе просто, если бы древний повествователь не упоминал другого мотива княжеских сомнений - боязни греха.
Русская святость, будучи православной, имеет предпосылки, общие для неё с византийской святостью. Но эмоциональная её окраска иная: она отвечает впечатлительности молодого народа, куда более патриархальным устоям жизни, она включает специфические тона славянской чувствительности... Речь идет, вообще говоря, о дилемме, общей для христианства в целом. Как христианину прикоснуться к власти над людьми... Для русских антиномии, заключенные во власти над людьми, в самом феномене власти, оставались из века в век - чуть ли не с тех пор, как Владимир усомнился в своем праве казнить, - не столько задачей для рассудка, сколько мучением для совести... Наша опасность заключена в вековой привычке перекладывать чуждое бремя власти на другого, отступаться от него, уходить в ложную невинность безответственности. Наша надежда заключена в самой неразрешенности наших вопросов, как мы их ощущаем. Неразрешенность принуждает под страхом моральной и умственной гибели отыскивать какой-то иной, высший, доселе неведомый уровень (как у Ахматовой: "Никому, никому не известное, но от века желанное нам"). Неразрешенные вопросы обращены к будущему.
Сергей Аверинцев (р. 1937 г.) - литературовед,
член-корреспондент Российской АН, профессор.
Показание № 12
Знаете ли вы, что такое Васька-пьяница? Если засмеетесь над этим приложением к собственному имени, над этим тривиальным и безнравственным прозвищем пьяницы, - вы не понимаете глубокого мифического значения Васьки... Этот Васька - любимое дитя народного сознания, народной фантазии; это не олицетворение слабости или порока, в поучение и назидание других; это, напротив, похвальба подразумеваемою слабостью...
Общественная нравственность Древней Руси исключала пьянство из числа пороков: оно было улегитимировано общественным сознанием. Русский пьет и с горя и с радости; и перед делом, чтоб дело живее кипело, и после дела, чтоб отдых был приятнее; и перед опасностью, чтоб море было по колено, и по избежании опасности, чтоб веселее было похвастаться ею. У русского человека много пословиц в пользу пьянства: "пьяный проспится, дурак никогда", "пьян да умен - два угодья в нем" и т.п.
... В этом пороке русский человек является не с одной дурной стороны своей. Виноват ли русский мужичок в том, что для него не существует ни театра, ни книги, ни вечеринки (ибо вечеринка только там, где женщина играет первую роль и где все для нее)? Я очень уважаю трезвость, но мне случалось встречать таких пьяниц, которые лучше многих трезвых, и едва ли только не на одной святой Руси можно встретить таких. Человек со слабой натурой гнется от несчастья, как тростинка от ветру; человек с сильной натурой, если не устоит против несчастия, то сокрушается от него, как дуб от напора грозы. Русский, женившись не по любви, получал отвращение от жены, которую должен был кормить трудами своими. Немец и тут не потерялся бы - он сделался бы примерным супругом, аккуратным хозяином и вообще "нравственным" человеком (т.е. человеком, которому можно обходиться в жизни и без любви, с одним картофелем, пивом и кнастером). Попавши в состояние противоречия, русский человек делался суровым, бил жену, колотил детей, не жил дома, трудовую копейку нес на кружало, отдавал её за зелено вино, которое в диком, животном, но широком и могучем размете души заставляет его забывать тяжелое горе зло насмеявшийся над ним жизни. В старину на Руси отъявленными пьяницами были богатыри, грамотники, умники, искусники, художники...
Пьянство русского человека есть порок, и порок не комический, а трагический... Удивительно ли после этого, что русские богатыри единым духом выпивают чару зелена вина в полтора ведра, турий рог меду сладкого в полтрети ведра?.. Удивительно ли, что на Руси женщины спасали отечество от беды и допускались к столу Владимира Красна солнышка? Васька пьяница - это человек, который знает правило: пей, да дело разумей, человек, который с вечера повалился на пол замертво, а встанет раньше всех и службу сослужит лучше трезвого. Это - повторяем - один из главнейших героев народной фантазии: оттого-то Илья Муромец с ним выпил довольно зелена вина и назвал того пьяницу Василия братом названыим.
Виссарион Белинский (1811-1848)
литературный критик.
Показание № 13
Только в одном случае церковь наказывала мужа за дурное обращение со своей женой: когда злонамеренность его явна, когда он стремился освободиться от своей жены, чтоб взять другую. Причины, по которым устав допускал развод, ещё более подтверждают, что церковь не только не ослабила власть мужа, но во многом уступила в этом отношении взглядам общества. Причины, по которым церковь допускала развод, следующие: 1) если жена услышит от чужих людей, что думают на князя, и не скажет мужу; 2) в случае прелюбодеяния жены; 3) когда жена покушается убить или отравить мужа; 4) если жена без своего мужа будет ходить к посторонним и там есть и пить, или спать вне своего дома; 5) если жена будет днем или ночью ходить на игрища и не послушает увещеваний мужа; 6) если не скажет своему мужу о том, что какие-нибудь люди намереваются совершить воровство...
"Если сын бьет отца - казнить его волостельскою казнью, а митрополиту пеню". Эта строгость наказания за непочтительность к отцу, без сомнения, влияние церкви, хотя уважение к старшим и могло существовать в обычаях. Еще важно следующее постановление церкви: "Если свекор бьет сноху или деверь невестку, то платить ей по закону, а митрополиту пеню". Так как вне сомнения, что общество в это время жило естественными родами, т.е. при отце жили его женатые сыновья, то церковь должна была стремиться облегчить положение той девушки, которая вступает в чужой род и разом получает над собою несколько чужих властей, не связанных с нею ни узами родства, ни симпатиею. Сам муж её - её единственный защитник - был починенное лицо в этой семье...
Обычай есть инстинктивное выражение тех взглядов, которые имело общество в старину. Если в доме своего отца сам муж новобрачной не имел значения, то какое значение могла иметь его жена?.. Притом дочери и сыновья едва ли могли выражать свою волю, так как выдавались в малом возрасте. Великий князь Всеволод Юрьевич выдал в 1189 году дочь свою Верхуславу, когда ей было 8 лет, а сына своего женил, когда ему было 12 лет.
Гораздо суровее и строже относилась церковь к прелюбодеянию между членами семьи, и в этом отношении заслуживает величайшую благодарность общества. В родах, не знавших "стыдения", по летописцу, эти меры были необходимы. За прелюбодеяние между братом и сестрой устав, кроме эпитимии, наказывал пенею в 100 гривен; за прелюбодеяние с женою брата 100 гривен, а жену в дом церковный; за прелюбодеяние с двоюродными сестрами - 30 гривен; с мачехой - 40 гривен. Вообще, церковь строго преследовала разврат в семье. Если в доме отца и матери дочь родит, то взять её в церковный дом, откуда род её должен выкупить...
Один из великих плодов христианских идей - милосердие, которого язычество не знало. Отрицать эту заслугу, нам кажется, нет никакой возможности. Значение человека вне богатства, происхождения, человека самого по себе, выдвинуло христианство, и это есть его величайшая заслуга.
Другою чертою ((( века была любовь к чувственным удовольствиям, в форме пиров и в отношении женщин. Природа человека вообще чувственна, и нужно большое умственное и нравственное развитие общества, чтобы подавить эту естественную слабость и дать лучшее направление страстям. Тем с большей яростью она выступает в варварский век, когда чувственные удовольствия были, за исключением охоты, почти единственным удовольствием человека. Христианство, без сомнения, в этом отношении оказало едва ли не величайшую услугу человеку, но и оно было бессильно против этой слабости.
[...]Юрий Владимирович, "хотя имел, - говорит летопись, - княгиню, достойную любви, и любил её, но при всем этом многих жен подданных часто посещал и с ними более веселился, чем с княгинею. Он проводил с любовницами целые ночи за вином и музыкой, чем многие бояре оскорблялись, а молодые, следуя более своему уму, чем наставлению старших, подражали ему советом и делом".
Когда разгоряченная толпа, выводя Игоря из монастыря, хотела его убить, он просил себе священника, чтобы исповедаться, на что толпа отвечала: "Когда вы с братом Всеволодом жен и дочерей наших брали на постели и домы грабили, тогда попа не спрашивали, и нынче поп не нужен". Летописец делает такую характеристику Всеволода: "Мудр в советах и судах, потому что если кого хотел, того мог и обвинить и оправдать. Имел много наложниц и более занимался ими, чем делами, вот почему его правление было тягостию киевлянам, и когда он умер, то, кроме наложниц, никто о нем не жалел".
Николай Хлебников (1840-1880)
историк.
Показание № 14
Схоластические споры, суеверие, все, что затемняло святую веру в Греции, перешло и к Руссам. Беспрерывно являлись предвестия, наваждения диавола, таинственные знамения. "Бесы прельщают человека, - говорил Русс, являясь во сне, мечтах, и их наущением волшебствуют люди. Всего же более бесовское волхование бывает через жен, ибо искони прельстил бес жену, а она прельстила мужа." [...]
При таком направлении религиозных понятий, нравственные предписания веры терялись для народа в обрядах, соблюдении форм, внешнем уважении к церкви и священникам... От сего долженствовало произойти двум крайностям: лицемерному безбожию и неограниченному религиозному восторгу. Крестить дитя и молиться спешил всякий; но за порогом церкви, или кончив молитву, забывал наставления Религии. Грубые, чувственные наслаждения увлекали Русса, а потворство пастырей, большею частию не превышавших образованием духовных чад своих, давало средства избавляться от преследований и наказаний...Русь не превышала Запада образованием, просвещением, общественностью, но не была и ниже его; только политическое бытие оной было отдельное от бытия западных Европейских земель и народов. Тот не знает Европы с (-го по ((((-й века, кто поставит её выше Руси при Владимире и Ярославе... Представляя собой начатки общественности, Русь уступала Западу тем, что не имела важных преимуществ и средств, таившихся на Западе: древней гражданственности, древнего образования и просвещения, подобно садовым растениям, одичавших среди развалин, но - не погибших.
Единство Руси заключалось в языке и религии, но не в политическом составе, не в нравах жителей: вот важнейшее обстоятельство. Правление княжеств было смешением Азиатского и Византийского деспотизма, и Скандинавского феодализма. Ничто не ручалось Руси ни за безопасность от внешних врагов, ни за мир внутренний. Ничто не безопасило Руссов и от естественных бедствий, при грубости нравов, невежестве и унижении обитателей. Жестокость, свирепость были видны во всех делах. Вера христианская истребляла идолослужение, но облекалась в схоластику, приводила в недоумение, пугала робкий, неопытный ум. Одна сила меча и золота всем управляла, и при сем последнем отношении не было уже спасения ни в крестной грамоте, ни в клятве, ибо клятва могла быть разрешена, успех мог привлечь верность, а построение монастыря, или духовная эпитимия, успокоить совесть.
Назовем ли тогдашних Руссов варварами? Если под сим именем понимать людей безнравственных, диких, лишенных понятия о Боге, обязанностях к ближнему, кочующих, не имеющих настоящих жилищ, то период варварства тогда прошел уже для Руссов: в половине (( века общество гражданское, власть, общественные отношения существовали на Руси. Руссы имели уже религию, нравы, обычаи, знания, поэзию, торговлю; но все сие было в колыбели, представляло огромное смешение доброты и злодейства, ума и невежества, истины и заблуждения, гордости и унижения, словом: истинное состояние младенствующего народа...
Характер народа, по географическому положению первобытных Русских земель в климате холодном, и только отчасти в умеренном, был далек от живости обитателей южных стран. Зима продолжалась большую половину года, делала Славянина домоседом, неповоротливым и грубым. Сильнейшее действие Скандинавии и недостаток средств жизни, дали более живости северному Славянину; южный был беспечнее, тяжелее и мечтательнее своего северного родича. Славянин требовал не многих наслаждений, был терпелив; страсти неукротимые, подкрепляемые издревле таинственными формами Мифологии, потом принужденною покорностью власти Варягов, могли вспыхнуть в груди его надолго, двинуть его на многое, но - не мгновенно.
Николай Полевой (1796-1846)
журналист, писатель, историк.
Показание № 15
Народные приметы великоросса своенравны, как своенравна отразившаяся в них природа Великороссии. Она часто смеется над самыми осторожными расчетами великоросса; своенравие климата и почвы обманывает самые скромные его ожидания, и, привыкнув к этим обманам, расчетливый великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадежное и нерасчетливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великоросский авось.
В одном уверен великоросс - что надобно дорожить ясным летним рабочим днем, что природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческого труда и что короткое великорусское лето умеет ещё укорачиваться безвременным нежданным ненастьем. Это заставляет великоросского крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы сделать много в короткое время и впору убраться с поля, а затем оставаться без дела осень и зиму. Так великоросс приучался к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкая работать скоро, лихорадочно и споро, а потом отдыхать в протяжение вынужденного осеннего и зимнего безделья. Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в Европе, кажется не найдем такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии.
Великоросс работал не на открытом поле, на глазах у всех, подобно обитателю южной Руси: он боролся с природой в одиночку, в глуши леса с топором в руке. То была молчаливая черная работа над внешней природой, над лесом или диким полем, а не над собой и обществом, не над своими чувствами и отношениями к людям. Потому великоросс лучше работает один, когда на него никто не смотрит, и с трудом привыкает к дружному действию общими силами. Он вообще замкнут и осторожен, даже робок, вечно себе на уме, необщителен, лучше сам с собой, чем на людях, лучше в начале дела, когда ещё не уверен в себе и в успехе, и хуже в конце, когда уже добьется некоторого успеха и привлечет внимание: неуверенность в себе возбуждает его силы, а успех роняет их. Ему легче одолеть препятствие, опасность, неудачу, чем с тактом и достоинством выдержать успех; легче сделать великое, чем освоиться с мыслью о своем величии.. Он принадлежит к тому типу умных людей, которые глупеют от признания своего ума. Словом, великоросс лучше великорусского общества.
[...] Невозможность рассчитать наперед, заранее сообщить план действий и прямо идти к намеченной цели заметно отразилась на складе ума великоросса, на манере его мышления. Житейские неровности и случайности приучили его больше обсуждать пройденный путь, чем соображать дальнейший, больше огладываться назад, чем заглядывать вперед. В борьбе с нежданными метелями и оттепелями, с неопределенными августовскими морозами и январской слякотью он стал больше осмотрителен, чем предусмотрителен, выучился больше замечать следствия, чем ставить цели, воспитал в себе уменье подводить итоги на счет искусства составлять сметы. Это умение и есть то, что мы называем "задним умом"... Но задний ум не то же, что "задняя мысль". Своей привычкой колебаться и лавировать между неровностями пути и случайностями жизни великоросс часто производит впечатление непрямоты, неискренности. Великоросс часто думает надвое, и это кажется двоедушием. Он всегда идет к прямой цели, хотя часто и недостаточно обдуманной, но идет, оглядываясь по сторонам, и потому походка его кажется уклончивой и колеблющейся. Ведь "лбом стены не прошибешь", и "только вороны прямо летают" - говорят великорусские пословицы. Природа и судьба вели великоросса так, что приучили его выходить еа прямую дорогу окольными путями. Великоросс мыслит и действует, как ходит. Кажется, что можно придумать кривее и извилистее великорусского проселка? Точно змея проползла. А попробуйте пройти прямее: только проплутаете и выйдете на ту же извилистую тропу.
Василий Ключевский (1841-1911)
историк, академик Петербургской АН.
Показание № 16
В старину соберутся, бывало, могучие богатыри к ласковому князю за почетный стол. Рассказывают о своих удачных подвигах, высчитывают, сколько побили злых поганых татар, сколько душ христианских из полону вывели, испивают чары зелена вина, истово ведут речи по-ученому, чинно чествуют гостеприимство, величают хлебосольство, пируют - прохлаждаются. И сидеть бы так до полуночи и до бела света. Да один через край выхвастался, не по-русски и не богатырским обычаем повыступил, - как стерпеть:
У нас на Руси, прежде всякого дела не хвастают,
Когда дело сделают, тогда и хвастают.
Хвастуны - не в наших нравах среди смиренного житья и молчаливых подвигов. Таково у нас вековечное правило: собой не хвастай, дай наперед только похвалить себя людям. Разрешается хвастать только при сватаньях, а смиренье - всегда душе спасенье, Богу угожденье, уму просвещенье. Этою добродетелью русский человек многое выслужил и ещё больше того получил на свой пай, в наследие и про обиход.
Не спускали богатыри вины виноватому, попрекали его насмешками, наказывали ругательствами, не смотрели на то, что княгиня Апраксеевна сама не пиру сидит. При этом не разбирали и старых заслуг, и великих богатырских подвигов. На что были славны богатыри Алеша Попович и Чурила Пленкович, а ни тому, ни другому, ни третьему не было ни прощенья, ни снисхожденья.
Говорили Алеше Поповичу:
Ты хвастунишка, поповский сын!
А живи во Киеве со бабами,
А не езди с нами по чисту полю!
Упрекали Хотену Блудовича:
Отца-то у тя звали блудищем,
А тебя теперь называем уродищем.
Даже Настасья Романовна не утерпела, при женской скромности и смирении, чтобы не выбранить и братца родимого, почтенного старца Никиту Романовича:
Ай же ты, старая собака, седатый пес.
Чужих, пришлых хвастунов (как свидетельствуют о том народные былины) старые богатыри не только обрывали и обругивали, но и жестко наказывали. Попробовал было татарский богатырь на пиру поневежничать: есть по-звериному, пить по лошадиному и притом ещё похваляться и хвастаться, что у него косая сажень в плечах.
На него за то напустили не какого-нибудь храброго богатыря, а мужичонку плохонького, ростом маленького, горбатенького, в полное посмеяние и надругательство. Однако тот татарина из тела вышиб, по двору нагим пустил. Бились они и боролись всякий своим способом (какая же ругань без драки?).
А русская борьба отличается:
На ножку перепадает,
Из-под ручки выглядает.
Бьет правой рукой во белую грудь,
А левой ногой пинает позади
Русская борьба - на два манера, по условию и по обычаям: в обхват руками крест-накрест - левой рукой через плечо, правой подмышки или под силки, а затем, как усноровятся: либо подламывают под себя, либо швыряют на сторону и кладут на бок и на спину через ногу. По другому приему, с носка, вприхватку, берут друг друга одной рукой за ворот, а другой не хватать. Лежачего не бьют - лежащий в драку не ходит; мазку (у кого кровь показалась) также не бьют; рукавички долой с рук... В сцеплянке, то есть в одиночной схватке, бой бывает самый жестокий, потому что ведется врассыпную, а не стена на стену, где не выходят из рядов. В единоборстве иногда просто пытают силу: "тянутся" садясь наземь и упершись подошвами ног, хватаются руками за поперечную палку и тянут друг друга на себя. Иногда палку сменяют крючком указательного пальца. Татарская и вообще степная борьба ведется также по-своему: татары хватаются за кушаки и левыми плечами упираются друг о друга; перехватывать руками и подставлять носки не разрешается. Другой способ (у калмыков) совсем дикий: сходятся в одних портах без рубашек, кружатся, словно петухи, друг около друга; затем, как ни попало, вцепляются и ломают один другого, совсем по-звериному, даже как будто бы по-медвежьи.
Иной и крепок, собака, не ломится,
А и жиловат татарин - не изорвется.
Русские люди редко кончали споры без драк врукопашную, стена на стену, когда ещё не знали огненного боя, а ведались только лучным боем (стреляли из луков). Также стена на стену, на общую свалку хаживали предки наши, когда не устанавливалось ладов и мира между своими, как бывало у новгородцев с суздальцами, у южной Руси с северною, у черниговцев с суздальцами, у новгородцев с чудью и немцами, как теперь бывает на кулачных боях. И нынешние бои, как наследие старины, представляют расчеты по поводу накопившихся недоразумений и неудовольствий двух противных лагерей. Они и бывают трудноискоренимыми исключительно в старинных городах, где борются два направления: жители, например, одной стороны реки, разделяющей город, мелкие торговцы или пахари с живущими по другую сторону фабричными...
Если не удавалось в старину отсидеться за деревянными стенами в городках и надо было выходить в чистое поле, выбирали для этого реку и становились ратями друг против друга. Суздальцы против черниговцев стояли в 1181 году на реке Влене таким образом две недели, смотря друг на друга с противоположных берегов, и переругивались. Припоминали старые неправды и притеснения, укоряли друг друга племенными отличиями, обращая их в насмешку и раззадоривая. Доставалось и самим князьям-предводителям... Точно так же и под Любечем долго стояли новгородцы противу киевлян и не решались переправиться через реку Днепр, пока первые не были выведены из терпения обидами и грубыми насмешками. Киевский князь Ярослав точно так же в ссоре с тмутараканским Игорем бросил в него бранное и оскорбительное слово: "Молчи ты, сверчок!" Начали биться. Битва кончилась победою Игоря, а народ стал с той поры, в посрамление бранчивого, подсмеиваться над ним: "Сверчок тмутаракан победил".
С тех дальних, первобытных времен перекоры и всякого рода переругиванья, в дешевой форме вызова и задоров, или "брань", стали употребляться, подобно слову "битва", в переносном значении, для замены слов "война" и "сражение". На самом деле существовал издревле особый порядок. За бранью следовала или "свалка" врукопашную, или "сшибка" на кулачки или даже прямо потасовка, как схватка за "святые волоса", и в этом удобном виде поволочка, лежа на земле или стоя на ногах из стороны в сторону, с боку на бок, пока кто-либо не ослабнет первым. Брань одна или окончательно решала спор, или разжигала страсти других враждующих до драки, когда они вступали в дело, принимая участие и сражаясь всем множеством... Надо было пройти долгому времени, чтобы великое несчастие народа оскорбительная зависимость от диких орд могло благодушно превратиться в насмешливое выражение и шуточный укор: в таком виде обращаются к тем людям, которые беспутно ведут в доме хозяйство и производя ненужные перевороты, достигают страшной неурядицы и даже полного имущественного разгрома со ссорами, драками и следами боевых знаков в виде синяков, желваков, колотых ран с рассечкой и ушибных подкожных и легких царапин ногтями и т.п. "Где вам с нами биться-ратиться, мужики вы лапотники, деревенщина-засельщина, воры-собаки, голь кабацкая!" А тем временем по полям ходит ветер, все подметает и разносит: брань на вороту не виснет и в боку не болит, а бранят - не в мешок валят... Бывало так, что враждующие соседи досыта наругаются, отведут душу, да на том и покончат и разойдутся: так нередко случалось у новгородцев с суздальцами. Затевать долгие и большие бои было невыгодно, ибо одни без других жить не могли, потому что жили частыми обменами, вели живую торговлю. У новгородцев водились товары на всякую руку, вывезенные даже из-за моря, у суздальцев на зяблую и мокрую новгородскую страну заготовлялся хлеб-батюшко.
Генрих Рюккерт (1823-1875)
немецкий историк.
Показание № 11
Когда греческие епископы советовали завести на новокрещеной Руси карательную юстицию по римско-византийскому образцу - "достоит тебе, княже, казнити разбойники", - князь Владимир отнесся к их совету с сомнением и неудовольствием. Георгий Федотов (религиозный мыслитель, философ, историк) говорил по этому поводу об "отражении евангельского света" в "святых сомнениях" князя; дает ли для этого основания трезвая история? Внутри исторического момента столкновение это выглядит, в общем, довольно прозаично. Варварское право и у наших предков, как и у других народов на той же стадии развития, наказывало преступления денежными штрафами вирами. Это был отцовский и дедовский обычай, к которому привыкли, который простое самоуважение побуждало защищать против чужаков, хотя бы и учителей в вере; но кроме того, этот обычай был выгоден. О материальной стороне дела летопись говорит не обинуясь: на средства, доставляемые традиционным образом действий, можно приобретать оружие и коней, а это так нужно при нескончаемых войнах... Все было бы обескураживающе просто, если бы древний повествователь не упоминал другого мотива княжеских сомнений - боязни греха.
Русская святость, будучи православной, имеет предпосылки, общие для неё с византийской святостью. Но эмоциональная её окраска иная: она отвечает впечатлительности молодого народа, куда более патриархальным устоям жизни, она включает специфические тона славянской чувствительности... Речь идет, вообще говоря, о дилемме, общей для христианства в целом. Как христианину прикоснуться к власти над людьми... Для русских антиномии, заключенные во власти над людьми, в самом феномене власти, оставались из века в век - чуть ли не с тех пор, как Владимир усомнился в своем праве казнить, - не столько задачей для рассудка, сколько мучением для совести... Наша опасность заключена в вековой привычке перекладывать чуждое бремя власти на другого, отступаться от него, уходить в ложную невинность безответственности. Наша надежда заключена в самой неразрешенности наших вопросов, как мы их ощущаем. Неразрешенность принуждает под страхом моральной и умственной гибели отыскивать какой-то иной, высший, доселе неведомый уровень (как у Ахматовой: "Никому, никому не известное, но от века желанное нам"). Неразрешенные вопросы обращены к будущему.
Сергей Аверинцев (р. 1937 г.) - литературовед,
член-корреспондент Российской АН, профессор.
Показание № 12
Знаете ли вы, что такое Васька-пьяница? Если засмеетесь над этим приложением к собственному имени, над этим тривиальным и безнравственным прозвищем пьяницы, - вы не понимаете глубокого мифического значения Васьки... Этот Васька - любимое дитя народного сознания, народной фантазии; это не олицетворение слабости или порока, в поучение и назидание других; это, напротив, похвальба подразумеваемою слабостью...
Общественная нравственность Древней Руси исключала пьянство из числа пороков: оно было улегитимировано общественным сознанием. Русский пьет и с горя и с радости; и перед делом, чтоб дело живее кипело, и после дела, чтоб отдых был приятнее; и перед опасностью, чтоб море было по колено, и по избежании опасности, чтоб веселее было похвастаться ею. У русского человека много пословиц в пользу пьянства: "пьяный проспится, дурак никогда", "пьян да умен - два угодья в нем" и т.п.
... В этом пороке русский человек является не с одной дурной стороны своей. Виноват ли русский мужичок в том, что для него не существует ни театра, ни книги, ни вечеринки (ибо вечеринка только там, где женщина играет первую роль и где все для нее)? Я очень уважаю трезвость, но мне случалось встречать таких пьяниц, которые лучше многих трезвых, и едва ли только не на одной святой Руси можно встретить таких. Человек со слабой натурой гнется от несчастья, как тростинка от ветру; человек с сильной натурой, если не устоит против несчастия, то сокрушается от него, как дуб от напора грозы. Русский, женившись не по любви, получал отвращение от жены, которую должен был кормить трудами своими. Немец и тут не потерялся бы - он сделался бы примерным супругом, аккуратным хозяином и вообще "нравственным" человеком (т.е. человеком, которому можно обходиться в жизни и без любви, с одним картофелем, пивом и кнастером). Попавши в состояние противоречия, русский человек делался суровым, бил жену, колотил детей, не жил дома, трудовую копейку нес на кружало, отдавал её за зелено вино, которое в диком, животном, но широком и могучем размете души заставляет его забывать тяжелое горе зло насмеявшийся над ним жизни. В старину на Руси отъявленными пьяницами были богатыри, грамотники, умники, искусники, художники...
Пьянство русского человека есть порок, и порок не комический, а трагический... Удивительно ли после этого, что русские богатыри единым духом выпивают чару зелена вина в полтора ведра, турий рог меду сладкого в полтрети ведра?.. Удивительно ли, что на Руси женщины спасали отечество от беды и допускались к столу Владимира Красна солнышка? Васька пьяница - это человек, который знает правило: пей, да дело разумей, человек, который с вечера повалился на пол замертво, а встанет раньше всех и службу сослужит лучше трезвого. Это - повторяем - один из главнейших героев народной фантазии: оттого-то Илья Муромец с ним выпил довольно зелена вина и назвал того пьяницу Василия братом названыим.
Виссарион Белинский (1811-1848)
литературный критик.
Показание № 13
Только в одном случае церковь наказывала мужа за дурное обращение со своей женой: когда злонамеренность его явна, когда он стремился освободиться от своей жены, чтоб взять другую. Причины, по которым устав допускал развод, ещё более подтверждают, что церковь не только не ослабила власть мужа, но во многом уступила в этом отношении взглядам общества. Причины, по которым церковь допускала развод, следующие: 1) если жена услышит от чужих людей, что думают на князя, и не скажет мужу; 2) в случае прелюбодеяния жены; 3) когда жена покушается убить или отравить мужа; 4) если жена без своего мужа будет ходить к посторонним и там есть и пить, или спать вне своего дома; 5) если жена будет днем или ночью ходить на игрища и не послушает увещеваний мужа; 6) если не скажет своему мужу о том, что какие-нибудь люди намереваются совершить воровство...
"Если сын бьет отца - казнить его волостельскою казнью, а митрополиту пеню". Эта строгость наказания за непочтительность к отцу, без сомнения, влияние церкви, хотя уважение к старшим и могло существовать в обычаях. Еще важно следующее постановление церкви: "Если свекор бьет сноху или деверь невестку, то платить ей по закону, а митрополиту пеню". Так как вне сомнения, что общество в это время жило естественными родами, т.е. при отце жили его женатые сыновья, то церковь должна была стремиться облегчить положение той девушки, которая вступает в чужой род и разом получает над собою несколько чужих властей, не связанных с нею ни узами родства, ни симпатиею. Сам муж её - её единственный защитник - был починенное лицо в этой семье...
Обычай есть инстинктивное выражение тех взглядов, которые имело общество в старину. Если в доме своего отца сам муж новобрачной не имел значения, то какое значение могла иметь его жена?.. Притом дочери и сыновья едва ли могли выражать свою волю, так как выдавались в малом возрасте. Великий князь Всеволод Юрьевич выдал в 1189 году дочь свою Верхуславу, когда ей было 8 лет, а сына своего женил, когда ему было 12 лет.
Гораздо суровее и строже относилась церковь к прелюбодеянию между членами семьи, и в этом отношении заслуживает величайшую благодарность общества. В родах, не знавших "стыдения", по летописцу, эти меры были необходимы. За прелюбодеяние между братом и сестрой устав, кроме эпитимии, наказывал пенею в 100 гривен; за прелюбодеяние с женою брата 100 гривен, а жену в дом церковный; за прелюбодеяние с двоюродными сестрами - 30 гривен; с мачехой - 40 гривен. Вообще, церковь строго преследовала разврат в семье. Если в доме отца и матери дочь родит, то взять её в церковный дом, откуда род её должен выкупить...
Один из великих плодов христианских идей - милосердие, которого язычество не знало. Отрицать эту заслугу, нам кажется, нет никакой возможности. Значение человека вне богатства, происхождения, человека самого по себе, выдвинуло христианство, и это есть его величайшая заслуга.
Другою чертою ((( века была любовь к чувственным удовольствиям, в форме пиров и в отношении женщин. Природа человека вообще чувственна, и нужно большое умственное и нравственное развитие общества, чтобы подавить эту естественную слабость и дать лучшее направление страстям. Тем с большей яростью она выступает в варварский век, когда чувственные удовольствия были, за исключением охоты, почти единственным удовольствием человека. Христианство, без сомнения, в этом отношении оказало едва ли не величайшую услугу человеку, но и оно было бессильно против этой слабости.
[...]Юрий Владимирович, "хотя имел, - говорит летопись, - княгиню, достойную любви, и любил её, но при всем этом многих жен подданных часто посещал и с ними более веселился, чем с княгинею. Он проводил с любовницами целые ночи за вином и музыкой, чем многие бояре оскорблялись, а молодые, следуя более своему уму, чем наставлению старших, подражали ему советом и делом".
Когда разгоряченная толпа, выводя Игоря из монастыря, хотела его убить, он просил себе священника, чтобы исповедаться, на что толпа отвечала: "Когда вы с братом Всеволодом жен и дочерей наших брали на постели и домы грабили, тогда попа не спрашивали, и нынче поп не нужен". Летописец делает такую характеристику Всеволода: "Мудр в советах и судах, потому что если кого хотел, того мог и обвинить и оправдать. Имел много наложниц и более занимался ими, чем делами, вот почему его правление было тягостию киевлянам, и когда он умер, то, кроме наложниц, никто о нем не жалел".
Николай Хлебников (1840-1880)
историк.
Показание № 14
Схоластические споры, суеверие, все, что затемняло святую веру в Греции, перешло и к Руссам. Беспрерывно являлись предвестия, наваждения диавола, таинственные знамения. "Бесы прельщают человека, - говорил Русс, являясь во сне, мечтах, и их наущением волшебствуют люди. Всего же более бесовское волхование бывает через жен, ибо искони прельстил бес жену, а она прельстила мужа." [...]
При таком направлении религиозных понятий, нравственные предписания веры терялись для народа в обрядах, соблюдении форм, внешнем уважении к церкви и священникам... От сего долженствовало произойти двум крайностям: лицемерному безбожию и неограниченному религиозному восторгу. Крестить дитя и молиться спешил всякий; но за порогом церкви, или кончив молитву, забывал наставления Религии. Грубые, чувственные наслаждения увлекали Русса, а потворство пастырей, большею частию не превышавших образованием духовных чад своих, давало средства избавляться от преследований и наказаний...Русь не превышала Запада образованием, просвещением, общественностью, но не была и ниже его; только политическое бытие оной было отдельное от бытия западных Европейских земель и народов. Тот не знает Европы с (-го по ((((-й века, кто поставит её выше Руси при Владимире и Ярославе... Представляя собой начатки общественности, Русь уступала Западу тем, что не имела важных преимуществ и средств, таившихся на Западе: древней гражданственности, древнего образования и просвещения, подобно садовым растениям, одичавших среди развалин, но - не погибших.
Единство Руси заключалось в языке и религии, но не в политическом составе, не в нравах жителей: вот важнейшее обстоятельство. Правление княжеств было смешением Азиатского и Византийского деспотизма, и Скандинавского феодализма. Ничто не ручалось Руси ни за безопасность от внешних врагов, ни за мир внутренний. Ничто не безопасило Руссов и от естественных бедствий, при грубости нравов, невежестве и унижении обитателей. Жестокость, свирепость были видны во всех делах. Вера христианская истребляла идолослужение, но облекалась в схоластику, приводила в недоумение, пугала робкий, неопытный ум. Одна сила меча и золота всем управляла, и при сем последнем отношении не было уже спасения ни в крестной грамоте, ни в клятве, ибо клятва могла быть разрешена, успех мог привлечь верность, а построение монастыря, или духовная эпитимия, успокоить совесть.
Назовем ли тогдашних Руссов варварами? Если под сим именем понимать людей безнравственных, диких, лишенных понятия о Боге, обязанностях к ближнему, кочующих, не имеющих настоящих жилищ, то период варварства тогда прошел уже для Руссов: в половине (( века общество гражданское, власть, общественные отношения существовали на Руси. Руссы имели уже религию, нравы, обычаи, знания, поэзию, торговлю; но все сие было в колыбели, представляло огромное смешение доброты и злодейства, ума и невежества, истины и заблуждения, гордости и унижения, словом: истинное состояние младенствующего народа...
Характер народа, по географическому положению первобытных Русских земель в климате холодном, и только отчасти в умеренном, был далек от живости обитателей южных стран. Зима продолжалась большую половину года, делала Славянина домоседом, неповоротливым и грубым. Сильнейшее действие Скандинавии и недостаток средств жизни, дали более живости северному Славянину; южный был беспечнее, тяжелее и мечтательнее своего северного родича. Славянин требовал не многих наслаждений, был терпелив; страсти неукротимые, подкрепляемые издревле таинственными формами Мифологии, потом принужденною покорностью власти Варягов, могли вспыхнуть в груди его надолго, двинуть его на многое, но - не мгновенно.
Николай Полевой (1796-1846)
журналист, писатель, историк.
Показание № 15
Народные приметы великоросса своенравны, как своенравна отразившаяся в них природа Великороссии. Она часто смеется над самыми осторожными расчетами великоросса; своенравие климата и почвы обманывает самые скромные его ожидания, и, привыкнув к этим обманам, расчетливый великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадежное и нерасчетливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великоросский авось.
В одном уверен великоросс - что надобно дорожить ясным летним рабочим днем, что природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческого труда и что короткое великорусское лето умеет ещё укорачиваться безвременным нежданным ненастьем. Это заставляет великоросского крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы сделать много в короткое время и впору убраться с поля, а затем оставаться без дела осень и зиму. Так великоросс приучался к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкая работать скоро, лихорадочно и споро, а потом отдыхать в протяжение вынужденного осеннего и зимнего безделья. Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в Европе, кажется не найдем такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии.
Великоросс работал не на открытом поле, на глазах у всех, подобно обитателю южной Руси: он боролся с природой в одиночку, в глуши леса с топором в руке. То была молчаливая черная работа над внешней природой, над лесом или диким полем, а не над собой и обществом, не над своими чувствами и отношениями к людям. Потому великоросс лучше работает один, когда на него никто не смотрит, и с трудом привыкает к дружному действию общими силами. Он вообще замкнут и осторожен, даже робок, вечно себе на уме, необщителен, лучше сам с собой, чем на людях, лучше в начале дела, когда ещё не уверен в себе и в успехе, и хуже в конце, когда уже добьется некоторого успеха и привлечет внимание: неуверенность в себе возбуждает его силы, а успех роняет их. Ему легче одолеть препятствие, опасность, неудачу, чем с тактом и достоинством выдержать успех; легче сделать великое, чем освоиться с мыслью о своем величии.. Он принадлежит к тому типу умных людей, которые глупеют от признания своего ума. Словом, великоросс лучше великорусского общества.
[...] Невозможность рассчитать наперед, заранее сообщить план действий и прямо идти к намеченной цели заметно отразилась на складе ума великоросса, на манере его мышления. Житейские неровности и случайности приучили его больше обсуждать пройденный путь, чем соображать дальнейший, больше огладываться назад, чем заглядывать вперед. В борьбе с нежданными метелями и оттепелями, с неопределенными августовскими морозами и январской слякотью он стал больше осмотрителен, чем предусмотрителен, выучился больше замечать следствия, чем ставить цели, воспитал в себе уменье подводить итоги на счет искусства составлять сметы. Это умение и есть то, что мы называем "задним умом"... Но задний ум не то же, что "задняя мысль". Своей привычкой колебаться и лавировать между неровностями пути и случайностями жизни великоросс часто производит впечатление непрямоты, неискренности. Великоросс часто думает надвое, и это кажется двоедушием. Он всегда идет к прямой цели, хотя часто и недостаточно обдуманной, но идет, оглядываясь по сторонам, и потому походка его кажется уклончивой и колеблющейся. Ведь "лбом стены не прошибешь", и "только вороны прямо летают" - говорят великорусские пословицы. Природа и судьба вели великоросса так, что приучили его выходить еа прямую дорогу окольными путями. Великоросс мыслит и действует, как ходит. Кажется, что можно придумать кривее и извилистее великорусского проселка? Точно змея проползла. А попробуйте пройти прямее: только проплутаете и выйдете на ту же извилистую тропу.
Василий Ключевский (1841-1911)
историк, академик Петербургской АН.
Показание № 16
В старину соберутся, бывало, могучие богатыри к ласковому князю за почетный стол. Рассказывают о своих удачных подвигах, высчитывают, сколько побили злых поганых татар, сколько душ христианских из полону вывели, испивают чары зелена вина, истово ведут речи по-ученому, чинно чествуют гостеприимство, величают хлебосольство, пируют - прохлаждаются. И сидеть бы так до полуночи и до бела света. Да один через край выхвастался, не по-русски и не богатырским обычаем повыступил, - как стерпеть:
У нас на Руси, прежде всякого дела не хвастают,
Когда дело сделают, тогда и хвастают.
Хвастуны - не в наших нравах среди смиренного житья и молчаливых подвигов. Таково у нас вековечное правило: собой не хвастай, дай наперед только похвалить себя людям. Разрешается хвастать только при сватаньях, а смиренье - всегда душе спасенье, Богу угожденье, уму просвещенье. Этою добродетелью русский человек многое выслужил и ещё больше того получил на свой пай, в наследие и про обиход.
Не спускали богатыри вины виноватому, попрекали его насмешками, наказывали ругательствами, не смотрели на то, что княгиня Апраксеевна сама не пиру сидит. При этом не разбирали и старых заслуг, и великих богатырских подвигов. На что были славны богатыри Алеша Попович и Чурила Пленкович, а ни тому, ни другому, ни третьему не было ни прощенья, ни снисхожденья.
Говорили Алеше Поповичу:
Ты хвастунишка, поповский сын!
А живи во Киеве со бабами,
А не езди с нами по чисту полю!
Упрекали Хотену Блудовича:
Отца-то у тя звали блудищем,
А тебя теперь называем уродищем.
Даже Настасья Романовна не утерпела, при женской скромности и смирении, чтобы не выбранить и братца родимого, почтенного старца Никиту Романовича:
Ай же ты, старая собака, седатый пес.
Чужих, пришлых хвастунов (как свидетельствуют о том народные былины) старые богатыри не только обрывали и обругивали, но и жестко наказывали. Попробовал было татарский богатырь на пиру поневежничать: есть по-звериному, пить по лошадиному и притом ещё похваляться и хвастаться, что у него косая сажень в плечах.
На него за то напустили не какого-нибудь храброго богатыря, а мужичонку плохонького, ростом маленького, горбатенького, в полное посмеяние и надругательство. Однако тот татарина из тела вышиб, по двору нагим пустил. Бились они и боролись всякий своим способом (какая же ругань без драки?).
А русская борьба отличается:
На ножку перепадает,
Из-под ручки выглядает.
Бьет правой рукой во белую грудь,
А левой ногой пинает позади
Русская борьба - на два манера, по условию и по обычаям: в обхват руками крест-накрест - левой рукой через плечо, правой подмышки или под силки, а затем, как усноровятся: либо подламывают под себя, либо швыряют на сторону и кладут на бок и на спину через ногу. По другому приему, с носка, вприхватку, берут друг друга одной рукой за ворот, а другой не хватать. Лежачего не бьют - лежащий в драку не ходит; мазку (у кого кровь показалась) также не бьют; рукавички долой с рук... В сцеплянке, то есть в одиночной схватке, бой бывает самый жестокий, потому что ведется врассыпную, а не стена на стену, где не выходят из рядов. В единоборстве иногда просто пытают силу: "тянутся" садясь наземь и упершись подошвами ног, хватаются руками за поперечную палку и тянут друг друга на себя. Иногда палку сменяют крючком указательного пальца. Татарская и вообще степная борьба ведется также по-своему: татары хватаются за кушаки и левыми плечами упираются друг о друга; перехватывать руками и подставлять носки не разрешается. Другой способ (у калмыков) совсем дикий: сходятся в одних портах без рубашек, кружатся, словно петухи, друг около друга; затем, как ни попало, вцепляются и ломают один другого, совсем по-звериному, даже как будто бы по-медвежьи.
Иной и крепок, собака, не ломится,
А и жиловат татарин - не изорвется.
Русские люди редко кончали споры без драк врукопашную, стена на стену, когда ещё не знали огненного боя, а ведались только лучным боем (стреляли из луков). Также стена на стену, на общую свалку хаживали предки наши, когда не устанавливалось ладов и мира между своими, как бывало у новгородцев с суздальцами, у южной Руси с северною, у черниговцев с суздальцами, у новгородцев с чудью и немцами, как теперь бывает на кулачных боях. И нынешние бои, как наследие старины, представляют расчеты по поводу накопившихся недоразумений и неудовольствий двух противных лагерей. Они и бывают трудноискоренимыми исключительно в старинных городах, где борются два направления: жители, например, одной стороны реки, разделяющей город, мелкие торговцы или пахари с живущими по другую сторону фабричными...
Если не удавалось в старину отсидеться за деревянными стенами в городках и надо было выходить в чистое поле, выбирали для этого реку и становились ратями друг против друга. Суздальцы против черниговцев стояли в 1181 году на реке Влене таким образом две недели, смотря друг на друга с противоположных берегов, и переругивались. Припоминали старые неправды и притеснения, укоряли друг друга племенными отличиями, обращая их в насмешку и раззадоривая. Доставалось и самим князьям-предводителям... Точно так же и под Любечем долго стояли новгородцы противу киевлян и не решались переправиться через реку Днепр, пока первые не были выведены из терпения обидами и грубыми насмешками. Киевский князь Ярослав точно так же в ссоре с тмутараканским Игорем бросил в него бранное и оскорбительное слово: "Молчи ты, сверчок!" Начали биться. Битва кончилась победою Игоря, а народ стал с той поры, в посрамление бранчивого, подсмеиваться над ним: "Сверчок тмутаракан победил".
С тех дальних, первобытных времен перекоры и всякого рода переругиванья, в дешевой форме вызова и задоров, или "брань", стали употребляться, подобно слову "битва", в переносном значении, для замены слов "война" и "сражение". На самом деле существовал издревле особый порядок. За бранью следовала или "свалка" врукопашную, или "сшибка" на кулачки или даже прямо потасовка, как схватка за "святые волоса", и в этом удобном виде поволочка, лежа на земле или стоя на ногах из стороны в сторону, с боку на бок, пока кто-либо не ослабнет первым. Брань одна или окончательно решала спор, или разжигала страсти других враждующих до драки, когда они вступали в дело, принимая участие и сражаясь всем множеством... Надо было пройти долгому времени, чтобы великое несчастие народа оскорбительная зависимость от диких орд могло благодушно превратиться в насмешливое выражение и шуточный укор: в таком виде обращаются к тем людям, которые беспутно ведут в доме хозяйство и производя ненужные перевороты, достигают страшной неурядицы и даже полного имущественного разгрома со ссорами, драками и следами боевых знаков в виде синяков, желваков, колотых ран с рассечкой и ушибных подкожных и легких царапин ногтями и т.п. "Где вам с нами биться-ратиться, мужики вы лапотники, деревенщина-засельщина, воры-собаки, голь кабацкая!" А тем временем по полям ходит ветер, все подметает и разносит: брань на вороту не виснет и в боку не болит, а бранят - не в мешок валят... Бывало так, что враждующие соседи досыта наругаются, отведут душу, да на том и покончат и разойдутся: так нередко случалось у новгородцев с суздальцами. Затевать долгие и большие бои было невыгодно, ибо одни без других жить не могли, потому что жили частыми обменами, вели живую торговлю. У новгородцев водились товары на всякую руку, вывезенные даже из-за моря, у суздальцев на зяблую и мокрую новгородскую страну заготовлялся хлеб-батюшко.