Страница:
При Екатерине II правду разыскивать было поручено главному распорядителю в делах тайной экспедиции, тайному советнику Степану Ивановичу Шешковскому, ещё с молодых лет виртуозу в сыскных делах. Радищев, написавший "Путешествие из Петербурга в Москву", когда узнал, что дело его поручено Шешковскому, упал в обморок. Этакий мозглявый сморчок в застегнутом на все пуговицы сером сюртучке не чинился ни с кем, кто "обвинялся во враках", и допрос с вынуждением признания начинал с внезапного удара своей толстой камышовкой под самый подбородок подозреваемого лица с такой силой, что зубы выскакивали. При этом инквизитор старался казаться богобоязненным, усердно посещал церкви. Та комната тайной экспедиции, где он снимал "пристрастные" допросы с истязаниями, вся обвешена была иконами. Вопросы к жертве он уснащал текстами священного писания, а когда раздавались стоны и мольбы о пощаде, "верный пес" начинал читать акафист Божией Матери или "Иисусу сладчайшему".
* * *
В своих записках Екатерина II назвала Москву "столицей безделья, чья чрезмерная величина всегда будет главной причиной этого". Императрица не скрывала своей неприязни к старому стольному граду где, по её словам, "на каждом шагу чудотворные иконы, церкви, попы, монастыри, богомольцы, нищие, воры, бесполезные слуги в домах, - какие дома, какая грязь в домах, площади которых огромны, а дворы грязные болота. Обыкновенно каждый дворянин имеет в городе не дом, а маленькое имение. И вот такой сброд разношерстной толпы, которая всегда готова сопротивляться доброму порядку и с незапамятных времен возмущается по малейшему поводу, страстно даже любит рассказы об этих возмущениях и питает ими свой ум".
Московские дворы, действительно, до того были огромны, что вместо одного большого дома сооружали там несколько строений, которые подразделялись на жилые, служебные и кладовые. Иногда эти строения соединялись крытыми переходами. У простого люда были избы "черные" без труб: дым выходил в маленькое волоковое окно. К такой избе хозяйственные помещения примыкали вплотную и люди жили практически вместе со своими курами, свиньями, телками.
Еще при Иване Грозном дома дворян и горожан обычно покрывались соломенной крышей, делились на клети-комнаты и по недостатку в стекле окна обтягивались говяжьими пузырями или пропитанной маслом холстиной. Высокие деревянные и каменные дома назывались хоромами, расположенные на верхнем ярусе комнаты - покоями. Стены расписывались изображениями из церковной истории, печи делались изразцами, часто с лежанками и печурками для подогрева кушаний. Изнутри каменные покои обшивались досками, а наиболее зажиточные хозяева покрывали стены голландской позолоченной кожей. К концу XVII века стали появляться вывезенные из Западной Европы картины, эстампы и портреты.
Новоселье всегда сопровождалось обрядами: гости приносили хлеб и соль, символы благополучия, часетенько не забывали и о черной кошке или черном петухе. Пол устилался травой, и на главном, покрытом скатертью столе ставили дарственные приношения.
Хотя песни петь очень любили, но вот с музыкой было труднее: кроме военной музыки, любая другая запрещалась духовенством на пирах (кроме свадеб) с исключением разве только для немецких колоний в Москве. Однажды патриарх даже распорядился все музыкальные инструменты в городе собрать и сжечь. Необходимость истолковывалась так, что в музыке, мол, кружится нечистая сила, завладевая душами веселящихся. К середине XVII века, с появлением завозимых из Европы музыкальных инструментов, об этом запрете уже мало кто вспоминал. Из наиболее сильных своих впечатлений о быте и нравах Москвы той эпохи итальянский авантюрист международного класса Джованни Казанова отметил для себя премилый обычай местных дам: стоило чужестранцу поцеловать у них ручку, как они тотчас же подставляли для поцелуя и ротик. Он даже пожелал, чтобы сей обычай был введен и в других странах. Одновременно в память врезалось и другое - круглосуточная стряпня на кухне, демонстрирующая радушие хозяев, которые "считают себя как бы обязанными лично потчевать своих гостей за каждой трапезой, что иногда следует без перерыва, вплоть до самой ночи".
* * *
Дарья Николаевна Салтыкова происходила из дворянской семьи с "генеалогическим древом", на ветвях которого можно было увидеть представителей знатных фамилий Строгановых, Толстых, Татищевых, Головиных, Мусиных-Пушкиных... Замуж вышла за лейб-гвардии ротмистра кавалерийского полка. Занималась воспитанием детей в Москве, летом выезжала в свое имение в Подольском уезде Московской губернии. В 26 лет овдовела, став полновластной распорядительницей вверенных ей телами и душами крепостных крестьян.
Прославилась же она своими безжалостными методами наказания провинившихся. Отхлестать собственноручно плетью дворовых девок за плохо вымытый пол было ей как нечего делать. Или подпалить жертве волосы, терзать раскаленными щипцами, плеснуть в лицо кипятком, а потом отдать на поругание дворовым мужикам с приказом: "Бейте её до смерти! Я одна хозяйка в своих вотчинах. Никого не боюсь и сама за все в ответе! Никто мне тут не указчик!"
Иногда жертвами могли оказаться и дворовые мужики, приставленные следить за качеством хозяйственных работ. Одного из них за недосмотр помещица заставила всю ночь провести на морозе, потом выливала ему на голову кипяток и прижигала щипцами нос. Не выдержав, он скончался и был сожжен в печи, дабы замести следы пыток. Походы крестьян с жалобами в Сыскной приказ заканчивались обычно новыми побоями под крики озверевшей барыни: "Ничего вы мне не сделаете! Там меня на вас, холопов, ни за что не променяют. Сколь бы вы ни доносили!"
Однако только что взошедшая на престол Екатерина II решила все же дать ход доносам и отдала распоряжение юстиц-коллегии провести дознание. Вскоре последовало заключение: "Сия вдова весьма подозрительна в убийствах". По распоряжению Сената, надлежало "вытребовать у подозреваемой чистосердечное признание. Если такового не будет, то приписать к ней на месяц искусного и честного священника, который должен склонить её к раскаянию. Если такового все равно не будет, то показать подозреваемой жестокость розыска над другими преступниками, чтобы она видела, что ожидает её в случае упорства".
Под надзором сыскных органов Салтычиха сразу остыла и бесчинств себе уже не позволяла, вместе с тем по-прежнему отрицала свою причастность. Не внимала она и увещеваниям приставленного к ней священника. После того, как императрица выразила недовольство затяжкой расследования, все родственные связи помещицы не срабатывали. Подозреваемую взяли под арест.
В ходе следствия выяснилась и такая пикантная история. Став вдовой, барыня обзавелась любовником, помещиком, проживающим поблизости от её имения. После шести лет совместной жизни без законного брака тот её бросил и нашел себе другую невесту. В гневе Салтычиха натравила своих мужиков избить молодоженов дубинами на смерть и только по чистой случайности они избежали расправы.
Тем временем Екатерина II, желая показать себя заступницей народа, пошла даже на то, чтобы устроить 18 октября 1768 года публичную казнь помещицы на Красной площади в Москве: Салтычиху поместили на эшафот для позорного стояния с надписью "душегубица" и отправили в монастырь на Кулишках, построенный ещё в XVI веке в честь Ивана Грозного. Вместе с ней на эшафот поместили священника, который помогал ей "заметать следы" и участвовал в погребении изувеченных женщин, а также для публичной порки её конюхов, что издевались над ними по приказу хозяйки.
В общей сложности Салтычиха провела больше сорока лет в заточении монастырской тюрьмы. Умудрилась даже родить ребенка, зачатого от своего караульного. Из материалов по её делу явствует, что до последнего дня своей жизни она так и не сознавала, за какой смертный грех осуждена была.
* * *
Довольно пестрая картина тогдашних вольных нравов, равно как и строгих мер против оных, вырисовывается хотя бы из постановлений по этому предмету, вошедших в составленный Петром I воинский устав (артикулы) 1716 года. Вот лишь некоторые из них, взятые из полного свода законов Российской Империи:
"Если смешается человек со скотом и безумною тварью и учинит скверность, оного жестоко на теле бить. Если кто отрока осквернит или муж с мужем мужеложствуют, оные, яко в прежнем артикуле помянуто, имеют быть наказаны. Ежели насильством то учинено, тогда смертию или вечно на галеру ссылкою наказать. Ежели кто женский пол, старую или молодую, замужнюю или холостую, в неприятельской или дружеской земле изнасилует, оному голову отсечь или вечно на галеру послать, по силе дела. Ежели двое из ближних свойственников смешаются, в восходящей или нисходящей линии, смертью казнены бывают...
Кто женский пол изнасилует: за то оный живота лишен да будет или вечно на галеру послан, по силе дела. Ежели кто волею с женским полом прелюбодеяние учинит: оные оба наказаны да будут, по делу и вине смотря. Ежели холостой человек пребудет с девкою и она от него родит: то оный для содержания матери и младенца, по состоянию своему, плату имеет дать и сверх того тюрьмою и церковным покаянием имеет быть наказан, разве что он потом на ней женится и возьмет её за сущую жену, и в таком случае их не штрафовать".
В воинском уставе отдельная глава отведена для законоположений "о содомском грехе, насилии и блуде". Как ни строги заложенные здесь наказания, на них сказалось влияние духа времени. Например, в толкованиях к статьям содержались такие оговорки и смягчения: "Ежели невинный супруг за прелюбодеющую супругу просить будет и с нею помирится или прелюбодеющая сторона может доказать, что в супружестве способу не может получить телесную охоту утолить, то можно наказание умалить".
Ясное указание на существование в то время публичных домов содержится в приказе с. - петербургскому генерал-полицмейстеру от 25 мая 1718 года: "О всех подозрительных домах, а именно, шинки, зернь, картежная игра и другие похабства, подавать изветы или явки, и все велеть досматривать, дабы все таковые мерзости, от чего всякое зло и лихо происходит, были испровергнуты".
В наказе губернаторам от 12 сентября 1728 года предписывается: "Где явятся подозрительные дома, а именно: корчемные, блядские и другие похабства, о таких домах велеть подавать о разночинцах воеводам; а о купцах в ратушах изветы или явки, по тем изветам досматривать, и таковых наказывать, как указы повелевают, во всем неотменно, дабы все таковые мерзости, от чего всякое зло происходит, были испровергнуты".
Несмотря на принимаемые контрмеры, в годы царствования Анны Иоановны тайные притоны размножаются, по поводу чего Сенат в указе от 6 мая 1736 года постановляет:
"Понеже Правительствующему Сенату известно учинилось, что во многих вольных домах чинятся многие непорядки, а особливо многие вольнодумцы содержат непотребных женок и девок, что весьма противно христианскому благочестивому закону; того ради смотреть, ежели где такие непотребные женки и девки, тех высечь кошками и из тех домов их выбить вон, а кои найдутся, таких отсылать в воеводскую канцелярию, которой об них поступят по указам, и всем вольнодумцам и трактирщикам, и где бильярды содержатся, объявить с подписками, чтоб впредь таких непотребных женок и девок и беглых людей держать не дерзали под жестоким штрафом и наказанием".
Императрица Елизавета Петровна не оставит без внимания и проблемы нравственности в отношениях между полами. С целью поставить эти отношения в рамки известных приличий появляется сенатский указ о запрещении париться в торговых банях вместе лицам обоего пола. Тем временем в Петербурге возникают уже публичные дома для очень состоятельных лиц - с аристократической обстановкой.
Один из таких домов, на Вознесенской улице, а для скромности в переулке, снимала некая женщина из Дрездена (почему и называлась Дрезденша). В услужение приезжавшим к ней гостям, вместо лакеев, она набирала молодых, недурной наружности девиц. Собиралось там множество гостей каждую ночь "на вечеринку" и "для удобного между собой разговора наедине". Все шло тихо и гладко, пока не появилась строгая комиссия. Дрезденша на допросе оговорила всех, кого только знала: обитавших в её доме девиц забрали и заперли под караул.
В это же время расплодились на столичных улицах и проститутки-одиночки. По их поводу 1 августа 1750 года последовал следующий указ из Кабинета императрицы: "Понеже по следствиям и показаниям пойманных сводниц и блядей, некоторые показываемые ими непотребные кроются, и, как известно, около С. - Петербурга по разным островам и местам, а иные в Кронштадт ретировались, - того ради Ее Императорское Величество указала: тех кроющихся непотребных жен и девок, как иноземок, так и русских сыскивать, ловить и приводить в главную полицию, а оттуда с запискою присылать в Калининский дом".
В царствование Екатерины II проституция начинает оставлять все более заметный след не только на нравственности, но и на физическом здоровье людей. В видах возможного прекращения проституции и развивавшегося сифилиса, Сенат постановил: всех женщин, одержимых венерическими болезнями, по излечении ссылать на поселение в Нерчинск. Из изданных Екатериной II в разное время указов, относившихся к проституции и сводничеству, явствовало, что императрица понимала несостоятельность всех этих мер и считала проституцию фактом, который необходимо признать терпимым. Осторожная во всех своих мероприятиях, она вводила обязательные медицинские осмотры подозреваемых в проституции женщин, заботилась об устройстве воспитательных домов и лечении больных "франц-венерою". Однако благие начинания её относительно надлежащего контроля государственного за проституцией так и не получили окончательное, эффективно действующее устройство: большинство мужчин среднего и малого достатка должны были довольствоваться женщинами, занимавшимися своим ремеслом тайно, "под крышей" какой-нибудь официальной профессии и избегавшими медицинского надзора.
Из "особой папки" Пантелея Рубашкина
В БАНЕ
(рассказ)*
* По воле автора ходит в анонимном виде.
Фроська тихо вошла в баню и нерешительно остановилась. Барин лежал на диване животом вниз, а две девки, Мелашка и Наташка, тоже голые, стоя с боков, по очереди ожесточенно хлестали его мокрыми березовыми вениками по распаренной, багрово-красной спине.
Барин блаженно жмурился и одобрительно крякал при особенно сильных ударах. Наконец, он подал им знак остановиться и, громко отдуваясь, опустил широко раздвинутые ноги.
- Квасу, - хрипло сказал он.
Быстро метнувшись в угол, Наташка подала ему ковш. Напившись, барин заметил тихо стоявшую у двери Фроську и поманил её пальцем. Медленно переступая мокрыми ногами по скользкому полу и стыдливо прикрывая наготу руками, она приблизилась и стала перед ним, опустив глаза. Ей было стыдно ещё и оттого, что их обоих без тени смущения разглядывают стоявшие рядом девки, отнюдь не стыдясь своей наготы.
- Новенькая! Хороша, ничего не скажешь! Как зовут? - скороговоркой бросил барин, ощупывая её живот, ноги, зад.
- Фроська, - тихо ответила она и вдруг вскрикнула от неожиданной боли: барин крепко защемил пальцами её левую грудь.
Наслаждаясь её упругостью, он двигал рукой вверх и вниз, перебирая пальцами вздувшуюся между ними поверхность груди, туго обтянутую гладкой и нежной кожей. Фроська дернулась, отскочила назад, потирая занывшую грудь. Барин громко засмеялся и погрозил пальцем. Вторя ему, засмеялись угодливым смехом Мелашка и Наташка.
- Ну, ничего, привыкнешь, и не то ещё будет, - хихикнула Наташка и метнула озорными глазами на барина. А он, улыбаясь, запустил себе между ног руку, почесывая и пребирая все свои мужские принадлежности, имеющие довольно внушительный вид.
- Ваша, девки, задача, - обратился он к Мелашке и Наташке, - научить Фроську всей нашей премудрости. Пока же пусть смотрит и ума набирается. А ну, Мелашка!
Мелашка вышла на свободную от лавок середину помещения и, согнувшись, уперлась руками в пол. Он подошел к ней, громко похлопал по мокрому её заду с отливающей белизной упругой кожей и, вдруг заржал как конь...От охватившего его вожделения лицо его налилось кровью, рот перекосился, дыхание стало громким, прерывистым, а полусогнутые колени дрожали... Плотно прижавшись к крутому заду девки, он снова заржал, но уже победно.
Мелашку тоже, видимо здорово разобрало, она сладостно стала стонать и помогать барину. Наташка смотрела на эту живую картину, целиком захваченная происходящим действием, большие её глаза расширились, рот приоткрылся, а трепетное тело непроизвольно перегибалось в такт движений тел барина и Мелашки. Она как бы сама принимала барина на месте подружки.
А Фроська, вначале ошеломленная, постепенно стала реально воспринимать окружающее её и очеь откровенное бесстыдство действий перед нею голых барина и девок. Она знала что это такое, но так близко и откровенно видела половой акт между мужчиной и женщиной впервые. Когда барин прилип к Мелашке, Фроська от смущения отвернулась, но любопытство пересилило и она искоса кинула быстрый взгляд, а увидев, что на неё никто не обращает внимания, стала смотреть на них во все глаза. Не испытав ещё на себе всю полноту мужской ласки, она воспринимала это сначала спокойно, затем стала чувствовать какое-то сладостное томление, и кровь горячими струями разлилась по всему телу, дыхание стало прерывистым, для неё все перестало существовать...
Вдруг барин судорожно задергался, его глаза закатились и он со стоном выдохнул из груди воздух.
- Все! - молвил он расслаблено и тяжелой походкой направился к лавке. Мелашка выпрямилась, блаженно потянулась и тоже села на лавку.
- Наташка, водки, - приказал барин.
Та юркнула в предбанник и принесла на подносе водку, стакан и миску соленых огурцов. Барин налил себе полный стакан, выпил залпом и захрустел огурцом. Затем налил снова и поманил Мелашку. Она подошла и тоже привычным залпом осушила поданный ей стакан, за ней ту же порцию проглотила и Наташка.
- Иди сюда, - приказал барин Фроське, наливая ей водки.
Фроська взяла стакан и, одолев первый глоток, закашлялась.
- Ничего, научится, - произнес барин и налил себе ещё полстакана.
Девицы угодливо подхихикивали, с хрустом жуя огурцы. Барин запел: "Барыня, барыня, сударыня ты моя..." Мелашка стала ему вторить, и Наташка, подбоченившись одной рукой и вскинув другую над головой, медленно пошла по кругу, виляя крутыми бедрами и притоптывая в такт босыми ногами. Постепенно темп песни стал нарастать и вместе с ней движения девки стали быстрее, её стройное тело с гибкой тонкой талией извивалось в непристойных движениях, которыми якобы она, барыня, якобы отдается мужчине. Руками она как бы обнимала воображаемого партнера, а низом живота подмахивала навстречу ему, и одновременно выбивала дробь ритма.
- Эх, поддай! Сиськами потряси - воскликнул барин и ещё быстрее повел песню.
Наташка стала подпрыгивать на месте, поводя белыми плечами, её полные упругие чаши слегка отвисших грудей, заколыхались из стороны в сторону, дразняще покачивая тугими, крупными горошинами розовых сосков.
- Давай жару! - не выдержал барин и сам пустился в пляс.
Темп пляски стал бешенный, теперь плясали под один голос Наташки, хлопая ладошками то поверху, то понизу живота. Вдруг она взвизгнула и прижалась к барину, схватив его за шею другой рукой, а он, обхватив девку обеими руками, впился страстными поцелуями в её шею, схватил и понес её к скамейкам. Наташка отдавалась умело и страстно. Фроська и Мелашка снова во все глаза наблюдали за происходившим, а Мелашка (вот нахальная девка) подошла к ним сбоку и, встав на колени, стала в упор рассматривать. Охваченная непреодолимым влечением, к ней присоединилась и Фроська, завороженная невиданным ею зрелищем...
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ВЕРСИИ
Василий Семевский
СЛОВО И ДЕЛО
Вершенные дела Розыскных дел тайной канцелярии (полное развитие которой, бесспорно, принадлежит Петру Великому) представляют неисчерпаемый, драгоценнейший материал для знакомства с духом времени, с законодательством его эпохи, со сподвижниками великого монарха, а главное - с обществом, с русским людом того времени.
В самом деле, за громкими и славными победами Петра, за дивным основанием пышного города на тряских болотах, в пыли, поднявшейся при ломке всего старого, за пристройками и постройками нового здания, пышными декорациями всевозможных учреждений, пересаженных с иноземной почвы, мы решительно не видим того народа, ради которого делалось все это...
Поспешим зайти в келейку тогдашнего затворника, пройти путем-дорогой со странником да странницей в дальнюю пустынь, побеседуем с отцом-монахом о грозных небесных знамениях, о тайных видениях, смущающих его и наяву и во сне... Пошепчемся "без утайки", тем не менее за затворенною дверью, с боязливою оглядкою, со стариком раскольником о немецком оборотне, о том, что пришел антихрист, что рушит и валит он все направо да налево - и близится, близится падение матушки-Руси, а с ней и всего грешного мира... А вот кабак - то "царское кружало". На многих из них мы видим портрет великого монарха; мы не пройдем мимо приюта радости и горя русского человека. Не побрезгаем. Сядемте да выпьем кружку хмельного пивца либо стаканчик винца... Не бойтесь, мы не потеряем время; вот этот мужчина сообщит нам "под утайкой" весьма важную новость: пришли, мол, тучи-тучей царские корабли, требуют-де они либо великого князя, либо изменников, погубивших царевича...
Остановимся, послушаем. Они пьяны, говорят "вне ума"; но ведь недаром же сложилась на Руси пословица: Что у трезвого на уме, у пьяного - на языке". Недаром же ведут их за те речи "непотребные" в вертепы Розыскных дел тайной канцелярии... Если бы никто не находил в тех словах смысла и значения, зачем же вести болтунов на пытку, под кнут на эшафот...
Доносы, подметные письма, справки, отношения, промемории, частные письма, допросы, показания, очные ставки, застеночные документы, объявления, приговоры - что ни лист в них, что ни страница, то, будьте уверены, новая черта для обрисовки нашей картины. Здесь мы найдем целые биографии лиц самого разнообразного рода жизни, сословий, возрастов и пола; здесь мы отыщем рассказы об обычаях и поверьях этих людей, отсюда узнаем их задушевные мысли, их скорби о прошедшем, негодование на настоящее, затаенные надежды на лучшее будущее...
А это что за люди по другую сторону? Пред кем стоят наши новые знакомые, наши рассказчики?
Те люди - важные сановники, то сподвижники преобразователя. Они передовые люди - им выпала слава и честь вести вперед дорогую Отчизну. Но здесь не подходите к ним, не мешайте - они заняты делами, по тогдашнему воззрению, первой важности... В этих мрачных и затхлых застенках они допрашивают, они записывают показания, они грозят подсудимым, они весело болтают меж собой, они розыскивают о государственных провинностях...
Тс... Тише... Слышите эти вопли? Кого-то пытают... Выйдем поскорей на чистый воздух, да и, кстати, поговорим о допросах с пристрастием.
... Для чего отворачиваться от страшных подробностей и упрекать тех, кто по мере сил и возможностей решается приподнять доселе опущенную над ними завесу? Ведь рано или поздно надо же будет узнать истину; ведь из того, что действительно было, - ничего не выкинешь. Для чего же только внукам да правнукам нашим предоставить право знать историческую истину петровской эпохи во всей её наготе, а самим закрыть глаза и наивно повторять высокопарные, надутые фразы историков? Пытки... Пытки были неотъемлемой принадлежностью тогдашних судопроизводств! Были они в России и ещё утонченнее, если хотите, ещё ужаснее были в Европе...
"Хотя по законам положено только три раза пытать, - уточнялось в "обряде, како обвиненный пытается", остававшемся в силе в продолжение всего XVIII века до времен Александра I, - но когда случится пытанной на второй или на третей пытке речи переменит, то ещё трижды пытается. И есть ли переговаривать будет в трех пытках, то пытки употребляются до тех пор, пока с трех пыток одинаковое скажет, ибо сколько б раз пытан ни был, а есть ли в чем разнить в показаниях будет, то в утверждение должен ещё три пытки вытерпеть; а потом и огонь таким образом: палач, отвязав привязанные ноги от столба, висячего на дыбе растянет и зажегши веник с огнем водит по спине, на что употребляютца веников три или больше, смотря по обстоятельству пытанного... Когда пытки окончатся и пытанной подлежать будет по винам ссылки на каторгу, то при посылке от палача вырываются ноздри сделанными нарочно клещами. Если же которые подлежат смертной казни, то и таковых, в силу указов, до будущего о действительной казни определения, велено ссылать на каторгу ж, а при посылке также ноздри вырезываются..."
Случаи смерти под стражей были делом в то время весьма обыкновенным. Причины смертности понятны: мучительное ожидание пыточных истязаний, холод, голод, недостаток в одежде, крайняя скудость в пище, сырость и мерзость помещения, наконец, что всего хуже, продолжительность ареста и неизвестность времени освобождения - все это могло сокрушить самую крепкую, чуть не железную натуру...
* * *
В своих записках Екатерина II назвала Москву "столицей безделья, чья чрезмерная величина всегда будет главной причиной этого". Императрица не скрывала своей неприязни к старому стольному граду где, по её словам, "на каждом шагу чудотворные иконы, церкви, попы, монастыри, богомольцы, нищие, воры, бесполезные слуги в домах, - какие дома, какая грязь в домах, площади которых огромны, а дворы грязные болота. Обыкновенно каждый дворянин имеет в городе не дом, а маленькое имение. И вот такой сброд разношерстной толпы, которая всегда готова сопротивляться доброму порядку и с незапамятных времен возмущается по малейшему поводу, страстно даже любит рассказы об этих возмущениях и питает ими свой ум".
Московские дворы, действительно, до того были огромны, что вместо одного большого дома сооружали там несколько строений, которые подразделялись на жилые, служебные и кладовые. Иногда эти строения соединялись крытыми переходами. У простого люда были избы "черные" без труб: дым выходил в маленькое волоковое окно. К такой избе хозяйственные помещения примыкали вплотную и люди жили практически вместе со своими курами, свиньями, телками.
Еще при Иване Грозном дома дворян и горожан обычно покрывались соломенной крышей, делились на клети-комнаты и по недостатку в стекле окна обтягивались говяжьими пузырями или пропитанной маслом холстиной. Высокие деревянные и каменные дома назывались хоромами, расположенные на верхнем ярусе комнаты - покоями. Стены расписывались изображениями из церковной истории, печи делались изразцами, часто с лежанками и печурками для подогрева кушаний. Изнутри каменные покои обшивались досками, а наиболее зажиточные хозяева покрывали стены голландской позолоченной кожей. К концу XVII века стали появляться вывезенные из Западной Европы картины, эстампы и портреты.
Новоселье всегда сопровождалось обрядами: гости приносили хлеб и соль, символы благополучия, часетенько не забывали и о черной кошке или черном петухе. Пол устилался травой, и на главном, покрытом скатертью столе ставили дарственные приношения.
Хотя песни петь очень любили, но вот с музыкой было труднее: кроме военной музыки, любая другая запрещалась духовенством на пирах (кроме свадеб) с исключением разве только для немецких колоний в Москве. Однажды патриарх даже распорядился все музыкальные инструменты в городе собрать и сжечь. Необходимость истолковывалась так, что в музыке, мол, кружится нечистая сила, завладевая душами веселящихся. К середине XVII века, с появлением завозимых из Европы музыкальных инструментов, об этом запрете уже мало кто вспоминал. Из наиболее сильных своих впечатлений о быте и нравах Москвы той эпохи итальянский авантюрист международного класса Джованни Казанова отметил для себя премилый обычай местных дам: стоило чужестранцу поцеловать у них ручку, как они тотчас же подставляли для поцелуя и ротик. Он даже пожелал, чтобы сей обычай был введен и в других странах. Одновременно в память врезалось и другое - круглосуточная стряпня на кухне, демонстрирующая радушие хозяев, которые "считают себя как бы обязанными лично потчевать своих гостей за каждой трапезой, что иногда следует без перерыва, вплоть до самой ночи".
* * *
Дарья Николаевна Салтыкова происходила из дворянской семьи с "генеалогическим древом", на ветвях которого можно было увидеть представителей знатных фамилий Строгановых, Толстых, Татищевых, Головиных, Мусиных-Пушкиных... Замуж вышла за лейб-гвардии ротмистра кавалерийского полка. Занималась воспитанием детей в Москве, летом выезжала в свое имение в Подольском уезде Московской губернии. В 26 лет овдовела, став полновластной распорядительницей вверенных ей телами и душами крепостных крестьян.
Прославилась же она своими безжалостными методами наказания провинившихся. Отхлестать собственноручно плетью дворовых девок за плохо вымытый пол было ей как нечего делать. Или подпалить жертве волосы, терзать раскаленными щипцами, плеснуть в лицо кипятком, а потом отдать на поругание дворовым мужикам с приказом: "Бейте её до смерти! Я одна хозяйка в своих вотчинах. Никого не боюсь и сама за все в ответе! Никто мне тут не указчик!"
Иногда жертвами могли оказаться и дворовые мужики, приставленные следить за качеством хозяйственных работ. Одного из них за недосмотр помещица заставила всю ночь провести на морозе, потом выливала ему на голову кипяток и прижигала щипцами нос. Не выдержав, он скончался и был сожжен в печи, дабы замести следы пыток. Походы крестьян с жалобами в Сыскной приказ заканчивались обычно новыми побоями под крики озверевшей барыни: "Ничего вы мне не сделаете! Там меня на вас, холопов, ни за что не променяют. Сколь бы вы ни доносили!"
Однако только что взошедшая на престол Екатерина II решила все же дать ход доносам и отдала распоряжение юстиц-коллегии провести дознание. Вскоре последовало заключение: "Сия вдова весьма подозрительна в убийствах". По распоряжению Сената, надлежало "вытребовать у подозреваемой чистосердечное признание. Если такового не будет, то приписать к ней на месяц искусного и честного священника, который должен склонить её к раскаянию. Если такового все равно не будет, то показать подозреваемой жестокость розыска над другими преступниками, чтобы она видела, что ожидает её в случае упорства".
Под надзором сыскных органов Салтычиха сразу остыла и бесчинств себе уже не позволяла, вместе с тем по-прежнему отрицала свою причастность. Не внимала она и увещеваниям приставленного к ней священника. После того, как императрица выразила недовольство затяжкой расследования, все родственные связи помещицы не срабатывали. Подозреваемую взяли под арест.
В ходе следствия выяснилась и такая пикантная история. Став вдовой, барыня обзавелась любовником, помещиком, проживающим поблизости от её имения. После шести лет совместной жизни без законного брака тот её бросил и нашел себе другую невесту. В гневе Салтычиха натравила своих мужиков избить молодоженов дубинами на смерть и только по чистой случайности они избежали расправы.
Тем временем Екатерина II, желая показать себя заступницей народа, пошла даже на то, чтобы устроить 18 октября 1768 года публичную казнь помещицы на Красной площади в Москве: Салтычиху поместили на эшафот для позорного стояния с надписью "душегубица" и отправили в монастырь на Кулишках, построенный ещё в XVI веке в честь Ивана Грозного. Вместе с ней на эшафот поместили священника, который помогал ей "заметать следы" и участвовал в погребении изувеченных женщин, а также для публичной порки её конюхов, что издевались над ними по приказу хозяйки.
В общей сложности Салтычиха провела больше сорока лет в заточении монастырской тюрьмы. Умудрилась даже родить ребенка, зачатого от своего караульного. Из материалов по её делу явствует, что до последнего дня своей жизни она так и не сознавала, за какой смертный грех осуждена была.
* * *
Довольно пестрая картина тогдашних вольных нравов, равно как и строгих мер против оных, вырисовывается хотя бы из постановлений по этому предмету, вошедших в составленный Петром I воинский устав (артикулы) 1716 года. Вот лишь некоторые из них, взятые из полного свода законов Российской Империи:
"Если смешается человек со скотом и безумною тварью и учинит скверность, оного жестоко на теле бить. Если кто отрока осквернит или муж с мужем мужеложствуют, оные, яко в прежнем артикуле помянуто, имеют быть наказаны. Ежели насильством то учинено, тогда смертию или вечно на галеру ссылкою наказать. Ежели кто женский пол, старую или молодую, замужнюю или холостую, в неприятельской или дружеской земле изнасилует, оному голову отсечь или вечно на галеру послать, по силе дела. Ежели двое из ближних свойственников смешаются, в восходящей или нисходящей линии, смертью казнены бывают...
Кто женский пол изнасилует: за то оный живота лишен да будет или вечно на галеру послан, по силе дела. Ежели кто волею с женским полом прелюбодеяние учинит: оные оба наказаны да будут, по делу и вине смотря. Ежели холостой человек пребудет с девкою и она от него родит: то оный для содержания матери и младенца, по состоянию своему, плату имеет дать и сверх того тюрьмою и церковным покаянием имеет быть наказан, разве что он потом на ней женится и возьмет её за сущую жену, и в таком случае их не штрафовать".
В воинском уставе отдельная глава отведена для законоположений "о содомском грехе, насилии и блуде". Как ни строги заложенные здесь наказания, на них сказалось влияние духа времени. Например, в толкованиях к статьям содержались такие оговорки и смягчения: "Ежели невинный супруг за прелюбодеющую супругу просить будет и с нею помирится или прелюбодеющая сторона может доказать, что в супружестве способу не может получить телесную охоту утолить, то можно наказание умалить".
Ясное указание на существование в то время публичных домов содержится в приказе с. - петербургскому генерал-полицмейстеру от 25 мая 1718 года: "О всех подозрительных домах, а именно, шинки, зернь, картежная игра и другие похабства, подавать изветы или явки, и все велеть досматривать, дабы все таковые мерзости, от чего всякое зло и лихо происходит, были испровергнуты".
В наказе губернаторам от 12 сентября 1728 года предписывается: "Где явятся подозрительные дома, а именно: корчемные, блядские и другие похабства, о таких домах велеть подавать о разночинцах воеводам; а о купцах в ратушах изветы или явки, по тем изветам досматривать, и таковых наказывать, как указы повелевают, во всем неотменно, дабы все таковые мерзости, от чего всякое зло происходит, были испровергнуты".
Несмотря на принимаемые контрмеры, в годы царствования Анны Иоановны тайные притоны размножаются, по поводу чего Сенат в указе от 6 мая 1736 года постановляет:
"Понеже Правительствующему Сенату известно учинилось, что во многих вольных домах чинятся многие непорядки, а особливо многие вольнодумцы содержат непотребных женок и девок, что весьма противно христианскому благочестивому закону; того ради смотреть, ежели где такие непотребные женки и девки, тех высечь кошками и из тех домов их выбить вон, а кои найдутся, таких отсылать в воеводскую канцелярию, которой об них поступят по указам, и всем вольнодумцам и трактирщикам, и где бильярды содержатся, объявить с подписками, чтоб впредь таких непотребных женок и девок и беглых людей держать не дерзали под жестоким штрафом и наказанием".
Императрица Елизавета Петровна не оставит без внимания и проблемы нравственности в отношениях между полами. С целью поставить эти отношения в рамки известных приличий появляется сенатский указ о запрещении париться в торговых банях вместе лицам обоего пола. Тем временем в Петербурге возникают уже публичные дома для очень состоятельных лиц - с аристократической обстановкой.
Один из таких домов, на Вознесенской улице, а для скромности в переулке, снимала некая женщина из Дрездена (почему и называлась Дрезденша). В услужение приезжавшим к ней гостям, вместо лакеев, она набирала молодых, недурной наружности девиц. Собиралось там множество гостей каждую ночь "на вечеринку" и "для удобного между собой разговора наедине". Все шло тихо и гладко, пока не появилась строгая комиссия. Дрезденша на допросе оговорила всех, кого только знала: обитавших в её доме девиц забрали и заперли под караул.
В это же время расплодились на столичных улицах и проститутки-одиночки. По их поводу 1 августа 1750 года последовал следующий указ из Кабинета императрицы: "Понеже по следствиям и показаниям пойманных сводниц и блядей, некоторые показываемые ими непотребные кроются, и, как известно, около С. - Петербурга по разным островам и местам, а иные в Кронштадт ретировались, - того ради Ее Императорское Величество указала: тех кроющихся непотребных жен и девок, как иноземок, так и русских сыскивать, ловить и приводить в главную полицию, а оттуда с запискою присылать в Калининский дом".
В царствование Екатерины II проституция начинает оставлять все более заметный след не только на нравственности, но и на физическом здоровье людей. В видах возможного прекращения проституции и развивавшегося сифилиса, Сенат постановил: всех женщин, одержимых венерическими болезнями, по излечении ссылать на поселение в Нерчинск. Из изданных Екатериной II в разное время указов, относившихся к проституции и сводничеству, явствовало, что императрица понимала несостоятельность всех этих мер и считала проституцию фактом, который необходимо признать терпимым. Осторожная во всех своих мероприятиях, она вводила обязательные медицинские осмотры подозреваемых в проституции женщин, заботилась об устройстве воспитательных домов и лечении больных "франц-венерою". Однако благие начинания её относительно надлежащего контроля государственного за проституцией так и не получили окончательное, эффективно действующее устройство: большинство мужчин среднего и малого достатка должны были довольствоваться женщинами, занимавшимися своим ремеслом тайно, "под крышей" какой-нибудь официальной профессии и избегавшими медицинского надзора.
Из "особой папки" Пантелея Рубашкина
В БАНЕ
(рассказ)*
* По воле автора ходит в анонимном виде.
Фроська тихо вошла в баню и нерешительно остановилась. Барин лежал на диване животом вниз, а две девки, Мелашка и Наташка, тоже голые, стоя с боков, по очереди ожесточенно хлестали его мокрыми березовыми вениками по распаренной, багрово-красной спине.
Барин блаженно жмурился и одобрительно крякал при особенно сильных ударах. Наконец, он подал им знак остановиться и, громко отдуваясь, опустил широко раздвинутые ноги.
- Квасу, - хрипло сказал он.
Быстро метнувшись в угол, Наташка подала ему ковш. Напившись, барин заметил тихо стоявшую у двери Фроську и поманил её пальцем. Медленно переступая мокрыми ногами по скользкому полу и стыдливо прикрывая наготу руками, она приблизилась и стала перед ним, опустив глаза. Ей было стыдно ещё и оттого, что их обоих без тени смущения разглядывают стоявшие рядом девки, отнюдь не стыдясь своей наготы.
- Новенькая! Хороша, ничего не скажешь! Как зовут? - скороговоркой бросил барин, ощупывая её живот, ноги, зад.
- Фроська, - тихо ответила она и вдруг вскрикнула от неожиданной боли: барин крепко защемил пальцами её левую грудь.
Наслаждаясь её упругостью, он двигал рукой вверх и вниз, перебирая пальцами вздувшуюся между ними поверхность груди, туго обтянутую гладкой и нежной кожей. Фроська дернулась, отскочила назад, потирая занывшую грудь. Барин громко засмеялся и погрозил пальцем. Вторя ему, засмеялись угодливым смехом Мелашка и Наташка.
- Ну, ничего, привыкнешь, и не то ещё будет, - хихикнула Наташка и метнула озорными глазами на барина. А он, улыбаясь, запустил себе между ног руку, почесывая и пребирая все свои мужские принадлежности, имеющие довольно внушительный вид.
- Ваша, девки, задача, - обратился он к Мелашке и Наташке, - научить Фроську всей нашей премудрости. Пока же пусть смотрит и ума набирается. А ну, Мелашка!
Мелашка вышла на свободную от лавок середину помещения и, согнувшись, уперлась руками в пол. Он подошел к ней, громко похлопал по мокрому её заду с отливающей белизной упругой кожей и, вдруг заржал как конь...От охватившего его вожделения лицо его налилось кровью, рот перекосился, дыхание стало громким, прерывистым, а полусогнутые колени дрожали... Плотно прижавшись к крутому заду девки, он снова заржал, но уже победно.
Мелашку тоже, видимо здорово разобрало, она сладостно стала стонать и помогать барину. Наташка смотрела на эту живую картину, целиком захваченная происходящим действием, большие её глаза расширились, рот приоткрылся, а трепетное тело непроизвольно перегибалось в такт движений тел барина и Мелашки. Она как бы сама принимала барина на месте подружки.
А Фроська, вначале ошеломленная, постепенно стала реально воспринимать окружающее её и очеь откровенное бесстыдство действий перед нею голых барина и девок. Она знала что это такое, но так близко и откровенно видела половой акт между мужчиной и женщиной впервые. Когда барин прилип к Мелашке, Фроська от смущения отвернулась, но любопытство пересилило и она искоса кинула быстрый взгляд, а увидев, что на неё никто не обращает внимания, стала смотреть на них во все глаза. Не испытав ещё на себе всю полноту мужской ласки, она воспринимала это сначала спокойно, затем стала чувствовать какое-то сладостное томление, и кровь горячими струями разлилась по всему телу, дыхание стало прерывистым, для неё все перестало существовать...
Вдруг барин судорожно задергался, его глаза закатились и он со стоном выдохнул из груди воздух.
- Все! - молвил он расслаблено и тяжелой походкой направился к лавке. Мелашка выпрямилась, блаженно потянулась и тоже села на лавку.
- Наташка, водки, - приказал барин.
Та юркнула в предбанник и принесла на подносе водку, стакан и миску соленых огурцов. Барин налил себе полный стакан, выпил залпом и захрустел огурцом. Затем налил снова и поманил Мелашку. Она подошла и тоже привычным залпом осушила поданный ей стакан, за ней ту же порцию проглотила и Наташка.
- Иди сюда, - приказал барин Фроське, наливая ей водки.
Фроська взяла стакан и, одолев первый глоток, закашлялась.
- Ничего, научится, - произнес барин и налил себе ещё полстакана.
Девицы угодливо подхихикивали, с хрустом жуя огурцы. Барин запел: "Барыня, барыня, сударыня ты моя..." Мелашка стала ему вторить, и Наташка, подбоченившись одной рукой и вскинув другую над головой, медленно пошла по кругу, виляя крутыми бедрами и притоптывая в такт босыми ногами. Постепенно темп песни стал нарастать и вместе с ней движения девки стали быстрее, её стройное тело с гибкой тонкой талией извивалось в непристойных движениях, которыми якобы она, барыня, якобы отдается мужчине. Руками она как бы обнимала воображаемого партнера, а низом живота подмахивала навстречу ему, и одновременно выбивала дробь ритма.
- Эх, поддай! Сиськами потряси - воскликнул барин и ещё быстрее повел песню.
Наташка стала подпрыгивать на месте, поводя белыми плечами, её полные упругие чаши слегка отвисших грудей, заколыхались из стороны в сторону, дразняще покачивая тугими, крупными горошинами розовых сосков.
- Давай жару! - не выдержал барин и сам пустился в пляс.
Темп пляски стал бешенный, теперь плясали под один голос Наташки, хлопая ладошками то поверху, то понизу живота. Вдруг она взвизгнула и прижалась к барину, схватив его за шею другой рукой, а он, обхватив девку обеими руками, впился страстными поцелуями в её шею, схватил и понес её к скамейкам. Наташка отдавалась умело и страстно. Фроська и Мелашка снова во все глаза наблюдали за происходившим, а Мелашка (вот нахальная девка) подошла к ним сбоку и, встав на колени, стала в упор рассматривать. Охваченная непреодолимым влечением, к ней присоединилась и Фроська, завороженная невиданным ею зрелищем...
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ВЕРСИИ
Василий Семевский
СЛОВО И ДЕЛО
Вершенные дела Розыскных дел тайной канцелярии (полное развитие которой, бесспорно, принадлежит Петру Великому) представляют неисчерпаемый, драгоценнейший материал для знакомства с духом времени, с законодательством его эпохи, со сподвижниками великого монарха, а главное - с обществом, с русским людом того времени.
В самом деле, за громкими и славными победами Петра, за дивным основанием пышного города на тряских болотах, в пыли, поднявшейся при ломке всего старого, за пристройками и постройками нового здания, пышными декорациями всевозможных учреждений, пересаженных с иноземной почвы, мы решительно не видим того народа, ради которого делалось все это...
Поспешим зайти в келейку тогдашнего затворника, пройти путем-дорогой со странником да странницей в дальнюю пустынь, побеседуем с отцом-монахом о грозных небесных знамениях, о тайных видениях, смущающих его и наяву и во сне... Пошепчемся "без утайки", тем не менее за затворенною дверью, с боязливою оглядкою, со стариком раскольником о немецком оборотне, о том, что пришел антихрист, что рушит и валит он все направо да налево - и близится, близится падение матушки-Руси, а с ней и всего грешного мира... А вот кабак - то "царское кружало". На многих из них мы видим портрет великого монарха; мы не пройдем мимо приюта радости и горя русского человека. Не побрезгаем. Сядемте да выпьем кружку хмельного пивца либо стаканчик винца... Не бойтесь, мы не потеряем время; вот этот мужчина сообщит нам "под утайкой" весьма важную новость: пришли, мол, тучи-тучей царские корабли, требуют-де они либо великого князя, либо изменников, погубивших царевича...
Остановимся, послушаем. Они пьяны, говорят "вне ума"; но ведь недаром же сложилась на Руси пословица: Что у трезвого на уме, у пьяного - на языке". Недаром же ведут их за те речи "непотребные" в вертепы Розыскных дел тайной канцелярии... Если бы никто не находил в тех словах смысла и значения, зачем же вести болтунов на пытку, под кнут на эшафот...
Доносы, подметные письма, справки, отношения, промемории, частные письма, допросы, показания, очные ставки, застеночные документы, объявления, приговоры - что ни лист в них, что ни страница, то, будьте уверены, новая черта для обрисовки нашей картины. Здесь мы найдем целые биографии лиц самого разнообразного рода жизни, сословий, возрастов и пола; здесь мы отыщем рассказы об обычаях и поверьях этих людей, отсюда узнаем их задушевные мысли, их скорби о прошедшем, негодование на настоящее, затаенные надежды на лучшее будущее...
А это что за люди по другую сторону? Пред кем стоят наши новые знакомые, наши рассказчики?
Те люди - важные сановники, то сподвижники преобразователя. Они передовые люди - им выпала слава и честь вести вперед дорогую Отчизну. Но здесь не подходите к ним, не мешайте - они заняты делами, по тогдашнему воззрению, первой важности... В этих мрачных и затхлых застенках они допрашивают, они записывают показания, они грозят подсудимым, они весело болтают меж собой, они розыскивают о государственных провинностях...
Тс... Тише... Слышите эти вопли? Кого-то пытают... Выйдем поскорей на чистый воздух, да и, кстати, поговорим о допросах с пристрастием.
... Для чего отворачиваться от страшных подробностей и упрекать тех, кто по мере сил и возможностей решается приподнять доселе опущенную над ними завесу? Ведь рано или поздно надо же будет узнать истину; ведь из того, что действительно было, - ничего не выкинешь. Для чего же только внукам да правнукам нашим предоставить право знать историческую истину петровской эпохи во всей её наготе, а самим закрыть глаза и наивно повторять высокопарные, надутые фразы историков? Пытки... Пытки были неотъемлемой принадлежностью тогдашних судопроизводств! Были они в России и ещё утонченнее, если хотите, ещё ужаснее были в Европе...
"Хотя по законам положено только три раза пытать, - уточнялось в "обряде, како обвиненный пытается", остававшемся в силе в продолжение всего XVIII века до времен Александра I, - но когда случится пытанной на второй или на третей пытке речи переменит, то ещё трижды пытается. И есть ли переговаривать будет в трех пытках, то пытки употребляются до тех пор, пока с трех пыток одинаковое скажет, ибо сколько б раз пытан ни был, а есть ли в чем разнить в показаниях будет, то в утверждение должен ещё три пытки вытерпеть; а потом и огонь таким образом: палач, отвязав привязанные ноги от столба, висячего на дыбе растянет и зажегши веник с огнем водит по спине, на что употребляютца веников три или больше, смотря по обстоятельству пытанного... Когда пытки окончатся и пытанной подлежать будет по винам ссылки на каторгу, то при посылке от палача вырываются ноздри сделанными нарочно клещами. Если же которые подлежат смертной казни, то и таковых, в силу указов, до будущего о действительной казни определения, велено ссылать на каторгу ж, а при посылке также ноздри вырезываются..."
Случаи смерти под стражей были делом в то время весьма обыкновенным. Причины смертности понятны: мучительное ожидание пыточных истязаний, холод, голод, недостаток в одежде, крайняя скудость в пище, сырость и мерзость помещения, наконец, что всего хуже, продолжительность ареста и неизвестность времени освобождения - все это могло сокрушить самую крепкую, чуть не железную натуру...