Страница:
— Что ты хочешь этим сказать?
Историк понурился и не ответил, и Леоннат тоже замолчал. Радость от победы быстро перешла в недовольство; оно словно расползалось в атмосфере подозрительности, которая порой чувствовалась даже среди командиров. Единственными, кого как будто вдохновлял этот поход, были юноши-оруженосцы, пришедшие из Македонии. Они зачарованно озирались по сторонам, созерцая величественные пейзажи, поражающие огненными красками заката, яркой синевой неба, висящего над девственными снегами горных вершин, великолепием звезд в безмятежные ночи.
Природа изумляла их постоянным разнообразием — удивительными растениями и животными, знакомыми лишь по рассказам. Кому-то в низовьях реки уже повстречался тигр в своем полосатом наряде, на рассвете переправлявшийся на другой берег, чтобы устроить засаду на ланей и газелей или больших буйволов с изогнутыми рогами.
Обязанности молодых оруженосцев часто приводили их в царский шатер; юноши бывали как у Александра, так и у царских товарищей и других войсковых командиров.
И случилось так, что один из них, изящный белокурый пятнадцатилетний Кибелин, узнал страшную тайну. Заговор с целью цареубийства!
Он шепотом рассказал об этом своему другу по имени Агирий, юноше чуть постарше его самого, который спал рядом в том же шатре и несколько раз вставал на защиту товарища перед более сильными. Кибелин разбудил его, когда все заснули, и Агирий, протирая глаза, сел на край кровати. Пораженно и встревожено выслушал он невероятный рассказ.
— Если ты не до конца уверен в том, что говоришь, никому не рассказывай, потому что рискуешь головой, — посоветовал он другу.
— Я более чем уверен, — возразил Кибелин. — Я слышал, как двое высших командиров фаланги обсуждали способ, день и час убийства.
Агирий недоверчиво покачал головой.
— Мы всего несколько дней как прибыли и тут же оказались вовлечены в дело такого рода. Это пугает.
— Что, по-твоему, делать? Должен ли я рассказать об этом царю?
— Нет! Ты с ума сошел? Царю — нет. Вряд ли кому-то из нас выдастся случай поговорить с ним напрямую, особенно сейчас, когда церемонии стали такими сложными. Ты бы мог побеседовать с кем-то из его товарищей. С Филотом, например. Он командующий конницей. С завтрашнего дня мы поступаем к нему на службу вестовыми. Думаю, он предупредит царя.
— Мне тоже кажется, так будет лучше, — согласился Кибелин. — Ты дал мне хороший совет.
— А пока спи, — сказал Агирий. — Завтра командир отряда разбудит нас до рассвета на тренировку по верховой езде.
Юноша попытался заснуть, но страшная тайна не выходила у него из головы и не давала покоя, и он долго лежал в темноте на спине с открытыми глазами, мучаясь кровавым кошмаром цареубийства. В то же время его страшно возбуждала мысль о своей великой заслуге, о том, что сам Александр III Македонский, завоеватель Мемфиса, Вавилона и Суз, будет обязан жизнью ему, Кибелину, самому хилому из оруженосцев, который вечно становился мишенью для шуток и насмешек.
Он оделся еще до побудки и молча завтракал среди прочих оруженосцев, сидя рядом с Агирием.
— Эй! Кибелин проглотил язык! — сказал один из товарищей.
— Оставь его в покое! — осадил его Агирий. — Все вы молодцы против маленького.
— Что, хочешь сказать, нужно начать с тебя?
Агирий не поддался на провокацию и молча покончил с завтраком, а потом все пошли за командиром отряда, который отвел их к конскому загону, чтобы начать упражнение по верховой езде.
Кибелин несколько раз упал и получил несколько ушибов, поскольку мысли его витали в другом месте, но все подумали, что дело в его обычной неловкости, и некоторые не оставили это без внимания. Вечером, перед ужином, его вместе с товарищем допустили к Филоту, чтобы помочь военачальнику снять доспехи и позаботиться о его оружии: начистить панцирь и поножи, проверить ремни щита, наточить меч и копье.
Они приложили к этому все старания, а Кибелин тем временем выискивал удобный момент заговорить, но так и не набрался мужества. И так он ничего и не сказал — ни в этот день, ни на следующий. Агирий все подталкивал его:
— Командующий тебя похвалит, сам подумай. Тебе нечего бояться. Время проходит, а в каждое мгновение заговорщики могут решиться на цареубийство. Ну, чего же ты ждешь!
Мальчик, наконец, решился и следующим вечером, когда Филот уже уходил, ему удалось открыть рот:
— Командующий…
Филот обернулся:
— В чем дело, мальчик?
— Мне нужно поговорить с тобой.
— Сейчас у меня нет времени. О чем?
— Об очень важном деле. Оно касается жизни царя.
Опустив голову, Филот замер на пороге, словно пораженный молнией, но не обернулся.
— Что ты хочешь сказать?
— Что он в страшной опасности. Кое-кто хочет убить его, и…
Филот захлопнул дверь и обернулся.
— Несчастные олухи! — пробормотал он сквозь зубы. — Не послушали меня…
Мальчик отступил, словно в страхе, но Филот ободряюще посмотрел на него:
— Как тебя зовут, мальчик?
— Меня зовут Кибелин.
— Ладно. Пока что сядь и расскажи мне все, что тебе известно. Мы все устроим, вот увидишь.
ГЛАВА 36
ГЛАВА 37
Историк понурился и не ответил, и Леоннат тоже замолчал. Радость от победы быстро перешла в недовольство; оно словно расползалось в атмосфере подозрительности, которая порой чувствовалась даже среди командиров. Единственными, кого как будто вдохновлял этот поход, были юноши-оруженосцы, пришедшие из Македонии. Они зачарованно озирались по сторонам, созерцая величественные пейзажи, поражающие огненными красками заката, яркой синевой неба, висящего над девственными снегами горных вершин, великолепием звезд в безмятежные ночи.
Природа изумляла их постоянным разнообразием — удивительными растениями и животными, знакомыми лишь по рассказам. Кому-то в низовьях реки уже повстречался тигр в своем полосатом наряде, на рассвете переправлявшийся на другой берег, чтобы устроить засаду на ланей и газелей или больших буйволов с изогнутыми рогами.
Обязанности молодых оруженосцев часто приводили их в царский шатер; юноши бывали как у Александра, так и у царских товарищей и других войсковых командиров.
И случилось так, что один из них, изящный белокурый пятнадцатилетний Кибелин, узнал страшную тайну. Заговор с целью цареубийства!
Он шепотом рассказал об этом своему другу по имени Агирий, юноше чуть постарше его самого, который спал рядом в том же шатре и несколько раз вставал на защиту товарища перед более сильными. Кибелин разбудил его, когда все заснули, и Агирий, протирая глаза, сел на край кровати. Пораженно и встревожено выслушал он невероятный рассказ.
— Если ты не до конца уверен в том, что говоришь, никому не рассказывай, потому что рискуешь головой, — посоветовал он другу.
— Я более чем уверен, — возразил Кибелин. — Я слышал, как двое высших командиров фаланги обсуждали способ, день и час убийства.
Агирий недоверчиво покачал головой.
— Мы всего несколько дней как прибыли и тут же оказались вовлечены в дело такого рода. Это пугает.
— Что, по-твоему, делать? Должен ли я рассказать об этом царю?
— Нет! Ты с ума сошел? Царю — нет. Вряд ли кому-то из нас выдастся случай поговорить с ним напрямую, особенно сейчас, когда церемонии стали такими сложными. Ты бы мог побеседовать с кем-то из его товарищей. С Филотом, например. Он командующий конницей. С завтрашнего дня мы поступаем к нему на службу вестовыми. Думаю, он предупредит царя.
— Мне тоже кажется, так будет лучше, — согласился Кибелин. — Ты дал мне хороший совет.
— А пока спи, — сказал Агирий. — Завтра командир отряда разбудит нас до рассвета на тренировку по верховой езде.
Юноша попытался заснуть, но страшная тайна не выходила у него из головы и не давала покоя, и он долго лежал в темноте на спине с открытыми глазами, мучаясь кровавым кошмаром цареубийства. В то же время его страшно возбуждала мысль о своей великой заслуге, о том, что сам Александр III Македонский, завоеватель Мемфиса, Вавилона и Суз, будет обязан жизнью ему, Кибелину, самому хилому из оруженосцев, который вечно становился мишенью для шуток и насмешек.
Он оделся еще до побудки и молча завтракал среди прочих оруженосцев, сидя рядом с Агирием.
— Эй! Кибелин проглотил язык! — сказал один из товарищей.
— Оставь его в покое! — осадил его Агирий. — Все вы молодцы против маленького.
— Что, хочешь сказать, нужно начать с тебя?
Агирий не поддался на провокацию и молча покончил с завтраком, а потом все пошли за командиром отряда, который отвел их к конскому загону, чтобы начать упражнение по верховой езде.
Кибелин несколько раз упал и получил несколько ушибов, поскольку мысли его витали в другом месте, но все подумали, что дело в его обычной неловкости, и некоторые не оставили это без внимания. Вечером, перед ужином, его вместе с товарищем допустили к Филоту, чтобы помочь военачальнику снять доспехи и позаботиться о его оружии: начистить панцирь и поножи, проверить ремни щита, наточить меч и копье.
Они приложили к этому все старания, а Кибелин тем временем выискивал удобный момент заговорить, но так и не набрался мужества. И так он ничего и не сказал — ни в этот день, ни на следующий. Агирий все подталкивал его:
— Командующий тебя похвалит, сам подумай. Тебе нечего бояться. Время проходит, а в каждое мгновение заговорщики могут решиться на цареубийство. Ну, чего же ты ждешь!
Мальчик, наконец, решился и следующим вечером, когда Филот уже уходил, ему удалось открыть рот:
— Командующий…
Филот обернулся:
— В чем дело, мальчик?
— Мне нужно поговорить с тобой.
— Сейчас у меня нет времени. О чем?
— Об очень важном деле. Оно касается жизни царя.
Опустив голову, Филот замер на пороге, словно пораженный молнией, но не обернулся.
— Что ты хочешь сказать?
— Что он в страшной опасности. Кое-кто хочет убить его, и…
Филот захлопнул дверь и обернулся.
— Несчастные олухи! — пробормотал он сквозь зубы. — Не послушали меня…
Мальчик отступил, словно в страхе, но Филот ободряюще посмотрел на него:
— Как тебя зовут, мальчик?
— Меня зовут Кибелин.
— Ладно. Пока что сядь и расскажи мне все, что тебе известно. Мы все устроим, вот увидишь.
ГЛАВА 36
Приближался день отправления, и Александр вызвал из Задракарты царевну Статиру, чтобы провести с ней некоторое время перед долгой разлукой. Он выехал ей навстречу, и она, едва завидев его вдали, сошла со своей колесницы и побежала к нему, как девушка бежит в объятия своего первого возлюбленного. Александр спешился и страстно прижал жену к себе, когда она бросилась ему на шею. Его очаровала ее непосредственность и искренность, эта ее послушная готовность, и то, что она никогда ничем не обременяла его, даже в письмах.
Они пошли пешком вместе, беседуя, как старые друзья, к царской резиденции в Александрии Арийской. Статира заметила повсюду множество строительных площадок и поняла, что новые здания превратят старую Артакоану в греческий город — с более высокими храмами, с гимнасием, с площадкой для упражнений молодых воинов, с театром для сценических представлений.
— Меня больше всего волнует мысль о том, что через некоторое время в этом месте, столь удаленном от Афин и Пеллы, зазвучат стихи Еврипида и Софокла, — говорил царь. — Ты никогда не видела наших трагедий?
— Никогда, — ответила Статира, — но я слышала о них. Они представляют жизненные события, актеры декламируют, а хор поет и танцует, да? Мой наставник рассказывал, как видел одну трагедию в городе яунов на побережье.
— Да, более-менее так, — ответил Александр, — но смотреть самой — это совсем другое дело: ты переживаешь чувства и страсти древних героев и их женщин, как будто они живые, настоящие.
Статира сжала локоть супруга, давая понять, как очарована его словами.
— Я бы хотел дождаться завершения строительства театра, да нет времени. Узурпатор Бесс собрался перейти Паропамис, чтобы сговориться с равнинными скифскими племенами. Я должен поймать его и восстановить справедливость и потому велел устроить представление завтра, на деревянной сцене с деревянными трибунами. А послезавтра я отправляюсь.
— Могу я спать с тобой этой ночью? — спросила Статира и шепнула ему на ухо: — Поверишь ли, я преодолела в повозке семьдесят парасангов в основном для этого.
Александр улыбнулся:
— Надеюсь оказаться на высоте ради столь великой жертвы. А пока распоряжусь, чтобы тебя разместили по достоинству.
Тем временем они дошли до своей резиденции, дворца, принадлежавшего раньше сатрапу Сатибарзану. Женщины взяли царевну под свою опеку и отвели в ее комнаты.
Царь вернулся к ней вечером. Он пришел из лагеря, где весь день следил за подготовкой к походу. Солнце опустилось за горизонт и последними отблесками позолотило плывущие по небу редкие облака, но на востоке уже было совсем темно, и именно там Александр заметил свет одинокого костра.
— Что это там? — спросил он у стражи.
— Возможно, пастухи готовят пищу, прежде чем лечь спать, — ответили ему.
Но, приблизившись, они увидели колышущийся под дуновениями вечернего ветерка белый плащ.
— Аристандр, — прошептал царь и пришпорил коня, направляясь к огню.
Охранники двинулись было за ним, но царь сделал им знак остаться, и тем пришлось подчиниться.
Ясновидец стоял перед кучей камней, на которой горел костер. Он не отводил глаз от пламени, с треском пожиравшего сухие ветки акации. Казалось, он не заметил приближающегося топота копыт, но вздрогнул, услышав голос Александра.
— Ты услышал мой призыв? — спросил Аристандр странным, не своим голосом.
— Я увидел твой костер.
— Ты в опасности.
— Я всегда в опасности. Мое тело покрыто шрамами.
Ясновидец как будто только теперь увидел Александра и, взглянув ему в глаза, прошептал:
— Странно, только лицо осталось нетронутым. А вот твой отец, говорят, к моменту смерти был изуродован весь.
— Может быть, ты видел предзнаменования моей смерти, Аристандр? Я желаю претворить в жизнь мою мечту, и мне бы хотелось… завести сына, прежде чем…
Ясновидец прервал его:
— Ты спасешься, но будь внимателен к голосу мальчика. К голосу мальчика, — повторил он. — Больше ничего не могу сказать, не могу… — Его глаза увлажнились.
— А как твой кошмар? Ты все еще видишь того нагого человека, сгорающего живьем на погребальном костре?
— Я вижу его всегда. — Аристандр указал на огонь перед собой. — И его молчание смущает мне душу. Его молчание, понимаешь?
Александр удалился пешком, ведя коня в поводу. Так он приблизился к дороге, где его ждала охрана. Ему померещилось, как отец падает, пронзенный мечом одного из телохранителей, и жестом руки он отослал солдат:
— Уходите. Мне не нужна охрана. Мои солдаты любят меня. И мои товарищи тоже. Уйдите.
Филот вышел из своего жилища ночью и поспешил в верхнюю часть города к массивному зданию из грубых кирпичей, отведенному под штаб командования гетайров. Ночь была безлунная, но небо светилось мириадами крупных сверкающих звезд. По небосводу длинным дуновением света протянулась лента Млечного пути.
Командующий конницей был в темном плаще и прятал лицо под капюшоном, так что никто не мог его узнать. Он скинул капюшон только перед часовым. Тот замер, опустив в знак приветствия свое копье. Филот вошел и увидел Симмия, командира одного из отрядов педзетеров.
— Где остальные? — спросил он.
— Не знаю, — ответил тот.
— Прекрасно знаешь. Как знаю и я. Я не двинусь отсюда, пока не увижу всех, одного за другим, пусть даже для этого придется… предупредить царя.
Симмий побледнел.
— Погоди, — проговорил он. — Одни в башне на восточном бастионе, другие в караульном помещении у центрального двора.
Он вышел через боковую дверь, а Филот принялся расхаживать взад-вперед, сжимая руки в мучительном ожидании.
Один за другим заговорщики собрались, и Филот разглядывал их, как на смотру, но с выражением беспокойства: Симмий из Неаполиса, командир третьего отряда педзетеров, Агесандр из Левкопедиона, заместитель командира пятого отряда гетайров, Гектор из Фермы, командир первой турмы «Острия», Кресил из Метона, командир штурмовиков, Менекрат из Мегаполиса, заместитель командующего греческими наемниками, и Аристарх из Полиакмона, заместитель командира «щитоносцев».
Филот набросился на них, не дав им даже раскрыть рта.
— Вы совсем спятили? Что это за история о вашем решении убить царя?
— Послушай, ты ошибаешься… — начал было Симмий, но Филот не дал ему договорить:
— Полно! Ты с кем, по-твоему, разговариваешь? Я требую, чтобы мне рассказали, кто из вас принял такое решение, когда вы намереваетесь его исполнить и главное — зачем.
— Зачем, ты сам знаешь, — ответил Кресил. — Александр больше не наш царь: он царь варваров и окружил себя варварами. А мы? Мы, завоевавшие ему державу, вынуждены унижаться у дверей приемных, если нужно поговорить с ним.
— И мало того, — вмешался Симмий, — он строит свои дурацкие планы — завоевать весь мир. Какой мир? кто-нибудь из нас знает, где кончается мир? А если он вообще нигде не кончается? Нам придется вечно вот так же пересекать пустыни, горы и безлюдные равнины, только ради того, чтобы завоевать какую-нибудь жалкую деревню вроде этой Артакоаны?
— И это еще не все, — добавил Гектор из Фермы. — Теперь он основывает колонии. Но где? Не на побережье, не в подходящих, приятных для жительства местах, как первую Александрию, — он создает города в пустынных краях, среди варварского населения, на огромном расстоянии от моря. Он вынуждает тысячи несчастных пустить корни в ненавистных местах, сочетаться браком с женщинами-варварками, чтобы породить поколение несчастных ублюдков.
— Все греки в колониях сочетаются с женщинами-варварками, — заметил Филот. — Это еще не причина убивать его.
— Не лицемерь, — ответил Симмий. — Ты единственный из его друзей, кто всегда соглашался с нами в том, что дальше так продолжаться не может. Ты единственный понимал страдания наших солдат, их страх, их желание вернуться на родину, а теперь вдруг разыгрываешь перед нами удивление, как будто узнал что-то новое.
— Неправда! — возразил Филот. — Согласие среди нас было совсем в другом. Я соглашался на военный переворот в нужный момент, чтобы заставить его отказаться от своих намерений.
— При необходимости — силой, — договорил Аристарх.
— Но без кровопролития, — еще решительнее ответил Филот. — Если вы действительно приведете свой план в исполнение, войско останется без руководства в самом сердце чужой страны, а трон — без царя.
— Это не так, — вмешался Агесандр. — У нас есть царь.
— Аминта Четвертый, — сказал Симмий. — Законный сын законного царя Аминты Третьего.
Филот покачал головой:
— Невозможно. Аминта предан Александру.
— Это ты так говоришь, — возразил Симмий. — Подожди, когда он наденет македонскую корону.
Филот опустился на стул, и какое-то время хранил молчание. А Симмий продолжил:
— Ты командующий конницей гетайров, и новый царь должен быть уверен в тебе. Нам нужно знать, что ты думаешь.
Филот вздохнул.
— Послушайте, я думаю — нет, убежден! — что нет никакой необходимости пятнать руки кровью Александра, которому все мы многим обязаны.
— Это ты многим ему обязан, — перебил его Аристарх. — А когда он будет мертв, ничто не помешает нам оказать ему высокие почести, воздвигнуть статуи и памятники, высечь его имя по всему миру — так это делается. А Аминта будет обязан нам троном и во всем будет слушаться нас.
Филот продолжил, будто Аристарх ничего не говорил:
— Я не хочу его убивать. Я не хочу, чтобы его убили вы. Я сам скажу вам, что делать и когда.
Он говорил с такой убежденностью, что никто не посмел прекословить. А Филот снова закрыл лицо капюшоном и вышел.
Подождав, пока затихнут его шаги, Симмий обратился к товарищам:
— Кто ему разболтал?
Все покачали головами.
— Филот узнал о нашем решении, стало быть, кто-то ему сказал.
— Я не говорил, клянусь, — заверил его Кресил.
— И мы тоже, — эхом откликнулись остальные.
— Теперь мы рискуем головой, — молвил Симмий. — Помните: не должно было просочиться ни единого слова, ни любимым, ни друзьям, ни братьям. А раз Филот узнал об этом, значит, знает и кто-то еще.
— Верно, — согласился Аристарх. — Что думаешь делать?
— Мы должны действовать немедленно.
— Ты хочешь сказать, что нужно убить царя прямо сейчас?
— Как можно скорее. Если то, что узнал Филот, дойдет до ушей Александра, мы пропали. Вы когда-нибудь видели македонский суд над государственными изменниками? Я видел. И казнь тоже. Войско разрывает осужденного на части. Постепенно.
— Так значит, когда? — спросил Гектор из Фермы.
— Завтра, — ответил Симмий, — пока Филот не разузнал прочие подробности. А когда Александр будет мертв, Филот уже не сможет отступить и разделит с нами ответственность. Что касается Пердикки, Птолемея, Селевка и прочих, тут будем действовать по ситуации. Почти все они люди рассудительные. А сейчас слушайте меня внимательно, потому что малейшая ошибка может нас выдать и привести к страшному концу. — Он обнажил меч и стал чертить знаки на утоптанной земле. — Завтра царь открывает новый театр, он хочет, чтобы Статира посмотрела на выступление Фессала в «Молящих». Он выйдет из дворца Сатибарзана и пойдет по этой дороге мимо лавок торговцев пряностями. Добравшись досюда, он свернет на улицу, ведущую к театру, и пройдет между двух рядов педзетеров фаланги, оказывающих ему почести и отделяющих от толпы. Это и будет наш момент.
Симмий воткнул меч в землю и по очереди посмотрел в глаза каждому из заговорщиков.
Они пошли пешком вместе, беседуя, как старые друзья, к царской резиденции в Александрии Арийской. Статира заметила повсюду множество строительных площадок и поняла, что новые здания превратят старую Артакоану в греческий город — с более высокими храмами, с гимнасием, с площадкой для упражнений молодых воинов, с театром для сценических представлений.
— Меня больше всего волнует мысль о том, что через некоторое время в этом месте, столь удаленном от Афин и Пеллы, зазвучат стихи Еврипида и Софокла, — говорил царь. — Ты никогда не видела наших трагедий?
— Никогда, — ответила Статира, — но я слышала о них. Они представляют жизненные события, актеры декламируют, а хор поет и танцует, да? Мой наставник рассказывал, как видел одну трагедию в городе яунов на побережье.
— Да, более-менее так, — ответил Александр, — но смотреть самой — это совсем другое дело: ты переживаешь чувства и страсти древних героев и их женщин, как будто они живые, настоящие.
Статира сжала локоть супруга, давая понять, как очарована его словами.
— Я бы хотел дождаться завершения строительства театра, да нет времени. Узурпатор Бесс собрался перейти Паропамис, чтобы сговориться с равнинными скифскими племенами. Я должен поймать его и восстановить справедливость и потому велел устроить представление завтра, на деревянной сцене с деревянными трибунами. А послезавтра я отправляюсь.
— Могу я спать с тобой этой ночью? — спросила Статира и шепнула ему на ухо: — Поверишь ли, я преодолела в повозке семьдесят парасангов в основном для этого.
Александр улыбнулся:
— Надеюсь оказаться на высоте ради столь великой жертвы. А пока распоряжусь, чтобы тебя разместили по достоинству.
Тем временем они дошли до своей резиденции, дворца, принадлежавшего раньше сатрапу Сатибарзану. Женщины взяли царевну под свою опеку и отвели в ее комнаты.
Царь вернулся к ней вечером. Он пришел из лагеря, где весь день следил за подготовкой к походу. Солнце опустилось за горизонт и последними отблесками позолотило плывущие по небу редкие облака, но на востоке уже было совсем темно, и именно там Александр заметил свет одинокого костра.
— Что это там? — спросил он у стражи.
— Возможно, пастухи готовят пищу, прежде чем лечь спать, — ответили ему.
Но, приблизившись, они увидели колышущийся под дуновениями вечернего ветерка белый плащ.
— Аристандр, — прошептал царь и пришпорил коня, направляясь к огню.
Охранники двинулись было за ним, но царь сделал им знак остаться, и тем пришлось подчиниться.
Ясновидец стоял перед кучей камней, на которой горел костер. Он не отводил глаз от пламени, с треском пожиравшего сухие ветки акации. Казалось, он не заметил приближающегося топота копыт, но вздрогнул, услышав голос Александра.
— Ты услышал мой призыв? — спросил Аристандр странным, не своим голосом.
— Я увидел твой костер.
— Ты в опасности.
— Я всегда в опасности. Мое тело покрыто шрамами.
Ясновидец как будто только теперь увидел Александра и, взглянув ему в глаза, прошептал:
— Странно, только лицо осталось нетронутым. А вот твой отец, говорят, к моменту смерти был изуродован весь.
— Может быть, ты видел предзнаменования моей смерти, Аристандр? Я желаю претворить в жизнь мою мечту, и мне бы хотелось… завести сына, прежде чем…
Ясновидец прервал его:
— Ты спасешься, но будь внимателен к голосу мальчика. К голосу мальчика, — повторил он. — Больше ничего не могу сказать, не могу… — Его глаза увлажнились.
— А как твой кошмар? Ты все еще видишь того нагого человека, сгорающего живьем на погребальном костре?
— Я вижу его всегда. — Аристандр указал на огонь перед собой. — И его молчание смущает мне душу. Его молчание, понимаешь?
Александр удалился пешком, ведя коня в поводу. Так он приблизился к дороге, где его ждала охрана. Ему померещилось, как отец падает, пронзенный мечом одного из телохранителей, и жестом руки он отослал солдат:
— Уходите. Мне не нужна охрана. Мои солдаты любят меня. И мои товарищи тоже. Уйдите.
Филот вышел из своего жилища ночью и поспешил в верхнюю часть города к массивному зданию из грубых кирпичей, отведенному под штаб командования гетайров. Ночь была безлунная, но небо светилось мириадами крупных сверкающих звезд. По небосводу длинным дуновением света протянулась лента Млечного пути.
Командующий конницей был в темном плаще и прятал лицо под капюшоном, так что никто не мог его узнать. Он скинул капюшон только перед часовым. Тот замер, опустив в знак приветствия свое копье. Филот вошел и увидел Симмия, командира одного из отрядов педзетеров.
— Где остальные? — спросил он.
— Не знаю, — ответил тот.
— Прекрасно знаешь. Как знаю и я. Я не двинусь отсюда, пока не увижу всех, одного за другим, пусть даже для этого придется… предупредить царя.
Симмий побледнел.
— Погоди, — проговорил он. — Одни в башне на восточном бастионе, другие в караульном помещении у центрального двора.
Он вышел через боковую дверь, а Филот принялся расхаживать взад-вперед, сжимая руки в мучительном ожидании.
Один за другим заговорщики собрались, и Филот разглядывал их, как на смотру, но с выражением беспокойства: Симмий из Неаполиса, командир третьего отряда педзетеров, Агесандр из Левкопедиона, заместитель командира пятого отряда гетайров, Гектор из Фермы, командир первой турмы «Острия», Кресил из Метона, командир штурмовиков, Менекрат из Мегаполиса, заместитель командующего греческими наемниками, и Аристарх из Полиакмона, заместитель командира «щитоносцев».
Филот набросился на них, не дав им даже раскрыть рта.
— Вы совсем спятили? Что это за история о вашем решении убить царя?
— Послушай, ты ошибаешься… — начал было Симмий, но Филот не дал ему договорить:
— Полно! Ты с кем, по-твоему, разговариваешь? Я требую, чтобы мне рассказали, кто из вас принял такое решение, когда вы намереваетесь его исполнить и главное — зачем.
— Зачем, ты сам знаешь, — ответил Кресил. — Александр больше не наш царь: он царь варваров и окружил себя варварами. А мы? Мы, завоевавшие ему державу, вынуждены унижаться у дверей приемных, если нужно поговорить с ним.
— И мало того, — вмешался Симмий, — он строит свои дурацкие планы — завоевать весь мир. Какой мир? кто-нибудь из нас знает, где кончается мир? А если он вообще нигде не кончается? Нам придется вечно вот так же пересекать пустыни, горы и безлюдные равнины, только ради того, чтобы завоевать какую-нибудь жалкую деревню вроде этой Артакоаны?
— И это еще не все, — добавил Гектор из Фермы. — Теперь он основывает колонии. Но где? Не на побережье, не в подходящих, приятных для жительства местах, как первую Александрию, — он создает города в пустынных краях, среди варварского населения, на огромном расстоянии от моря. Он вынуждает тысячи несчастных пустить корни в ненавистных местах, сочетаться браком с женщинами-варварками, чтобы породить поколение несчастных ублюдков.
— Все греки в колониях сочетаются с женщинами-варварками, — заметил Филот. — Это еще не причина убивать его.
— Не лицемерь, — ответил Симмий. — Ты единственный из его друзей, кто всегда соглашался с нами в том, что дальше так продолжаться не может. Ты единственный понимал страдания наших солдат, их страх, их желание вернуться на родину, а теперь вдруг разыгрываешь перед нами удивление, как будто узнал что-то новое.
— Неправда! — возразил Филот. — Согласие среди нас было совсем в другом. Я соглашался на военный переворот в нужный момент, чтобы заставить его отказаться от своих намерений.
— При необходимости — силой, — договорил Аристарх.
— Но без кровопролития, — еще решительнее ответил Филот. — Если вы действительно приведете свой план в исполнение, войско останется без руководства в самом сердце чужой страны, а трон — без царя.
— Это не так, — вмешался Агесандр. — У нас есть царь.
— Аминта Четвертый, — сказал Симмий. — Законный сын законного царя Аминты Третьего.
Филот покачал головой:
— Невозможно. Аминта предан Александру.
— Это ты так говоришь, — возразил Симмий. — Подожди, когда он наденет македонскую корону.
Филот опустился на стул, и какое-то время хранил молчание. А Симмий продолжил:
— Ты командующий конницей гетайров, и новый царь должен быть уверен в тебе. Нам нужно знать, что ты думаешь.
Филот вздохнул.
— Послушайте, я думаю — нет, убежден! — что нет никакой необходимости пятнать руки кровью Александра, которому все мы многим обязаны.
— Это ты многим ему обязан, — перебил его Аристарх. — А когда он будет мертв, ничто не помешает нам оказать ему высокие почести, воздвигнуть статуи и памятники, высечь его имя по всему миру — так это делается. А Аминта будет обязан нам троном и во всем будет слушаться нас.
Филот продолжил, будто Аристарх ничего не говорил:
— Я не хочу его убивать. Я не хочу, чтобы его убили вы. Я сам скажу вам, что делать и когда.
Он говорил с такой убежденностью, что никто не посмел прекословить. А Филот снова закрыл лицо капюшоном и вышел.
Подождав, пока затихнут его шаги, Симмий обратился к товарищам:
— Кто ему разболтал?
Все покачали головами.
— Филот узнал о нашем решении, стало быть, кто-то ему сказал.
— Я не говорил, клянусь, — заверил его Кресил.
— И мы тоже, — эхом откликнулись остальные.
— Теперь мы рискуем головой, — молвил Симмий. — Помните: не должно было просочиться ни единого слова, ни любимым, ни друзьям, ни братьям. А раз Филот узнал об этом, значит, знает и кто-то еще.
— Верно, — согласился Аристарх. — Что думаешь делать?
— Мы должны действовать немедленно.
— Ты хочешь сказать, что нужно убить царя прямо сейчас?
— Как можно скорее. Если то, что узнал Филот, дойдет до ушей Александра, мы пропали. Вы когда-нибудь видели македонский суд над государственными изменниками? Я видел. И казнь тоже. Войско разрывает осужденного на части. Постепенно.
— Так значит, когда? — спросил Гектор из Фермы.
— Завтра, — ответил Симмий, — пока Филот не разузнал прочие подробности. А когда Александр будет мертв, Филот уже не сможет отступить и разделит с нами ответственность. Что касается Пердикки, Птолемея, Селевка и прочих, тут будем действовать по ситуации. Почти все они люди рассудительные. А сейчас слушайте меня внимательно, потому что малейшая ошибка может нас выдать и привести к страшному концу. — Он обнажил меч и стал чертить знаки на утоптанной земле. — Завтра царь открывает новый театр, он хочет, чтобы Статира посмотрела на выступление Фессала в «Молящих». Он выйдет из дворца Сатибарзана и пойдет по этой дороге мимо лавок торговцев пряностями. Добравшись досюда, он свернет на улицу, ведущую к театру, и пройдет между двух рядов педзетеров фаланги, оказывающих ему почести и отделяющих от толпы. Это и будет наш момент.
Симмий воткнул меч в землю и по очереди посмотрел в глаза каждому из заговорщиков.
ГЛАВА 37
Кибелину вместе с его другом Агирием удалось протолкаться в первый ряд, и он с тревогой сбоку смотрел на царя, который шагал в окружении своих друзей и командиров боевых частей. Среди них шел и царевич Аминта.
— Я не вижу Филота, — сказал мальчик, так и не отыскав его среди свиты Александра.
— Думаешь, он его предупредил? — спросил Агирий.
— Наверняка, — ответил Кибелин. — Он выслушал меня очень внимательно и сказал, чтобы я не беспокоился. Все будет хорошо.
— Но когда, по-твоему, они хотят устроить покушение?
— Не знаю. Когда я подслушивал, на улице было шумно и мне не удалось расслышать хорошенько, но, кажется, они собирались привести свой план в исполнение еще до того, как войско выступит в Бактрию.
— Смотри, — заметил Агирий, указывая на голову свиты. — Вон царь с царевной Статирой, а вон его товарищи. Но там я тоже не вижу Филота.
— Возможно, он сегодня на задании: я слышал, что другой сатрап, Барзаент, бродит у подножия гор с вооруженными бандами саков и гедросцев. Возможно, Филоту приказано заняться им.
— Возможно…
Теперь царь приблизился, и Кибелин вдруг ощутил прилив странного возбуждения. Без всякой причины его охватила дрожь.
— Что с тобой? — спросил Агирий. — Ты сам не свой.
Как раз в это мгновение его юному другу вдруг вспомнилось слово, услышанное им от одного из военачальников. Тогда оно показалось бессмысленным, а теперь вдруг прозвучало в уме, исполнившись страшного смысла: «Кшаярса гадир» — «Ворота Ксеркса». Так вот же они! У него за спиной, наверху башенки над порталом откуда-то появились три лучника… Они прицелились. Мальчик отчаянно бросился вперед, протолкался через шеренгу педзетеров и закричал:
— Покушение на царя! Покушение на царя! Спасайте его!
В то же мгновение вылетели стрелы, но Птолемей и Леоннат уже подняли щиты и железной броней прикрыли незащищенную грудь монарха. Пердикка проорал во всю силу своих могучих легких:
— Схватить этих людей! — и послал на Ворота Ксеркса отряд штурмовиков.
Эти слова эхом отдались в уме Александра, оживив воспоминание и разбудив затихший кошмар — образ царя Филиппа, падающего в багровую лужу с кельтским кинжалом в боку. Рядом он услышал голос Статиры, выкрикивающей непонятные слова, а потом поднялся настоящий вихрь воплей, сухие приказы, бряцанье оружия, тяжелый топот конских копыт, но перед глазами Александра неизменно оставались кровь и пепельно-бледное лицо умирающего Филиппа.
Его привел в себя голос Птолемея:
— Этот мальчик спас тебе жизнь. Это мужественный и преданный молодой оруженосец, его зовут Кибелин.
Александр посмотрел на него: с тонкими чертами лица, хрупкого телосложения, с большими ясными глазами. Мальчик дрожал с головы до ног, потупившись, чтобы не выдать своих чувств.
— Откуда ты, мальчик? — спросил царь.
— Из Эвноста. Это такая деревня в Линкестиде, государь, — сумел пробормотать тот.
— Ты спас мне жизнь. Спасибо. Я прикажу наградить тебя за верность. Но скажи, откуда ты узнал, что кто-то хочет убить меня?
— Государь, я говорил об этом с командующим Филотом, и он, конечно, рассказал тебе, что…
Кибелин замолк и смущенно огляделся, заметив недоумение на лице царя и всех его товарищей.
Царский секретарь, Евмен из Кардии, подошел к Кибелину и положил руку ему на плечо.
— Ладно, мальчик, пойдем отсюда. Ты расскажешь нам все с самого начала.
Взволнованный и возбужденный ролью спасителя царя, Кибелин рассказал в мельчайших подробностях все, что знал о заговоре. Сообщил и то, как он предупредил Филота, который обещал немедленно сообщить все царю.
Когда он закончил, Евмен похлопал его по плечу и сказал:
— Молодец, ты сослужил всем нам хорошую службу. Отныне царь Александр назначает тебя командиром всех царских оруженосцев со всеми выплатами и регалиями, полагающимися этому званию. Кроме того, ты получишь один талант серебром, который сможешь оставить при себе или отослать своей семье, целиком или частично. А теперь иди отдохни: этот день был для всех нас насыщен событиями.
Мальчик, взволнованный, удалился и побежал к своему другу Агирию сообщить новость, уже предвкушая, как будет отдавать приказы и назначать наказания всем тем товарищам, которые до сих пор смеялись над ним.
Александр же распорядился немедленно арестовать Симмия из Неаполиса, Гектора из Фермы, Кресила из Метона, Менекрата из Мегаполиса, Аристарха из Полиакмона, Агесандра из Левкопедиона, а также командующего Филота и царевича Аминту Линкестидского, после чего уединился в своем дворце, не желая никого видеть.
Селевк, Птолемей и Евмен решили поговорить с Гефестионом — единственным, кого царь мог принять в этот трагический момент. Друзья нашли его к вечеру у него в доме.
— Попытайся узнать, что он намерен делать, — сказал Евмен.
— Особенно в отношении Филота, — добавил Селевк.
— Еще неизвестно, удастся ли мне поговорить с ним. Я в жизни ни разу не видел его таким. Даже когда мы были в изгнании и каждый день могли умереть от голода и холода.
Гефестион уже собрался было уйти, но как раз в этот момент в дверь постучал гонец с приказом всем немедленно явиться к Александру.
— Ну и ладно, — сказал Евмен. — Он нас опередил. Они встали и вышли все вместе.
— Как думаешь, что ему от нас нужно? — спросил Гефестион.
— Это же очевидно, — ответил Евмен. — Он спросит, что мы думаем о заговоре, а особенно, как посоветуем решить судьбу Филота.
— И что мы ответим? — мрачно спросил Селевк, словно задавая этот вопрос самому себе.
В это время появился Пердикка верхом. Увидев друзей, он спешился и подошел к ним, взяв коня под уздцы.
— Я бы предпочел выйти на льва с голыми руками, чем говорить с Александром об этом деле. А вы уже придумали, что ему сказать?
В глазах друзей Пердикка прочел неловкость, тревогу и растерянность. Он покачал головой.
— Тоже, как и я, не знаете?
Они уже подошли к дворцу сатрапа, охраняемому отрядом педзетеров и четырьмя Бессмертными царской стражи. С другой стороны подошли Леоннат с перевязанным плечом, Клит Черный и Лисимах.
— Не хватает Кратера, — заметил Птолемей.
— И Филота, — добавил Евмен, не поднимая глаз.
— Да, — ответил Птолемей.
Все молча переглянулись, понимая, что скоро придется дать царю ответ насчет одного из тех, с кем они делили пищу и голод, радости и печали, сон и бодрствование, надежды и разочарования. Решить, жить ему или умереть.
Молчание нарушил Леоннат:
— Филот никогда мне не нравился: в нем всегда было много спеси. Но мысль о том, что его разорвут на куски, не укладывается в голове. А теперь пошли. Я больше не могу выносить этой неопределенности.
Они направились в зал совещаний, где их ждал Александр. Он сидел на троне бледный, с признаками бессонной ночи на лице. У его ног свернулся Перитас — пес то и дело поднимал морду в тщетной надежде, что его приласкают.
Никто даже не ожидал, что им предложат сесть.
— Вы все присутствовали при убийстве моего отца, — начал царь.
— Это так, — тут же подтвердил Евмен, который с тех пор хранил в душе глубокую, все еще кровоточащую рану, — но ты совершишь страшную ошибку, вынося суждение под впечатлением тех кровавых воспоминаний. Это совсем другой случай, совсем другая ситуация, и…
— Другой? — вдруг закричал Александр. — Это я вынул клинок из его бока, я запачкал одежду его кровью, я принял его предсмертный хрип. Я, понимаешь? Я!
Евмен понял, что ничего поделать нельзя: было ясно, что царь обуян мыслью о цареубийстве и ночью его одолевали кошмары о насильственной смерти Филиппа. Тут вошел Кратер, тоже в отвратительном настроении.
— Если ты уже принял решение, — проговорил в это время Птолемей, обращаясь к царю, — то зачем было вызывать нас?
Александр как будто успокоился.
— Я еще не принял никакого решения и не собираюсь принимать его. Пусть по древнему обычаю соберется войско и решит само.
— Стало быть, — вмешался Селевк, — мы не сможем оказать тебе существенной помощи…
Александр прервал его:
— Если хотите, можете идти, я вас не задерживаю. Я позвал вас, чтобы посоветоваться с вами и заручиться вашей поддержкой. Шестеро самых доблестных наших командиров, а среди них — один из самых близких моих друзей, почти брат, устроили заговор с целью убить меня. Вы присутствовали на допросе оруженосца, и все видели и слышали.
— Я не вижу Филота, — сказал мальчик, так и не отыскав его среди свиты Александра.
— Думаешь, он его предупредил? — спросил Агирий.
— Наверняка, — ответил Кибелин. — Он выслушал меня очень внимательно и сказал, чтобы я не беспокоился. Все будет хорошо.
— Но когда, по-твоему, они хотят устроить покушение?
— Не знаю. Когда я подслушивал, на улице было шумно и мне не удалось расслышать хорошенько, но, кажется, они собирались привести свой план в исполнение еще до того, как войско выступит в Бактрию.
— Смотри, — заметил Агирий, указывая на голову свиты. — Вон царь с царевной Статирой, а вон его товарищи. Но там я тоже не вижу Филота.
— Возможно, он сегодня на задании: я слышал, что другой сатрап, Барзаент, бродит у подножия гор с вооруженными бандами саков и гедросцев. Возможно, Филоту приказано заняться им.
— Возможно…
Теперь царь приблизился, и Кибелин вдруг ощутил прилив странного возбуждения. Без всякой причины его охватила дрожь.
— Что с тобой? — спросил Агирий. — Ты сам не свой.
Как раз в это мгновение его юному другу вдруг вспомнилось слово, услышанное им от одного из военачальников. Тогда оно показалось бессмысленным, а теперь вдруг прозвучало в уме, исполнившись страшного смысла: «Кшаярса гадир» — «Ворота Ксеркса». Так вот же они! У него за спиной, наверху башенки над порталом откуда-то появились три лучника… Они прицелились. Мальчик отчаянно бросился вперед, протолкался через шеренгу педзетеров и закричал:
— Покушение на царя! Покушение на царя! Спасайте его!
В то же мгновение вылетели стрелы, но Птолемей и Леоннат уже подняли щиты и железной броней прикрыли незащищенную грудь монарха. Пердикка проорал во всю силу своих могучих легких:
— Схватить этих людей! — и послал на Ворота Ксеркса отряд штурмовиков.
Эти слова эхом отдались в уме Александра, оживив воспоминание и разбудив затихший кошмар — образ царя Филиппа, падающего в багровую лужу с кельтским кинжалом в боку. Рядом он услышал голос Статиры, выкрикивающей непонятные слова, а потом поднялся настоящий вихрь воплей, сухие приказы, бряцанье оружия, тяжелый топот конских копыт, но перед глазами Александра неизменно оставались кровь и пепельно-бледное лицо умирающего Филиппа.
Его привел в себя голос Птолемея:
— Этот мальчик спас тебе жизнь. Это мужественный и преданный молодой оруженосец, его зовут Кибелин.
Александр посмотрел на него: с тонкими чертами лица, хрупкого телосложения, с большими ясными глазами. Мальчик дрожал с головы до ног, потупившись, чтобы не выдать своих чувств.
— Откуда ты, мальчик? — спросил царь.
— Из Эвноста. Это такая деревня в Линкестиде, государь, — сумел пробормотать тот.
— Ты спас мне жизнь. Спасибо. Я прикажу наградить тебя за верность. Но скажи, откуда ты узнал, что кто-то хочет убить меня?
— Государь, я говорил об этом с командующим Филотом, и он, конечно, рассказал тебе, что…
Кибелин замолк и смущенно огляделся, заметив недоумение на лице царя и всех его товарищей.
Царский секретарь, Евмен из Кардии, подошел к Кибелину и положил руку ему на плечо.
— Ладно, мальчик, пойдем отсюда. Ты расскажешь нам все с самого начала.
Взволнованный и возбужденный ролью спасителя царя, Кибелин рассказал в мельчайших подробностях все, что знал о заговоре. Сообщил и то, как он предупредил Филота, который обещал немедленно сообщить все царю.
Когда он закончил, Евмен похлопал его по плечу и сказал:
— Молодец, ты сослужил всем нам хорошую службу. Отныне царь Александр назначает тебя командиром всех царских оруженосцев со всеми выплатами и регалиями, полагающимися этому званию. Кроме того, ты получишь один талант серебром, который сможешь оставить при себе или отослать своей семье, целиком или частично. А теперь иди отдохни: этот день был для всех нас насыщен событиями.
Мальчик, взволнованный, удалился и побежал к своему другу Агирию сообщить новость, уже предвкушая, как будет отдавать приказы и назначать наказания всем тем товарищам, которые до сих пор смеялись над ним.
Александр же распорядился немедленно арестовать Симмия из Неаполиса, Гектора из Фермы, Кресила из Метона, Менекрата из Мегаполиса, Аристарха из Полиакмона, Агесандра из Левкопедиона, а также командующего Филота и царевича Аминту Линкестидского, после чего уединился в своем дворце, не желая никого видеть.
Селевк, Птолемей и Евмен решили поговорить с Гефестионом — единственным, кого царь мог принять в этот трагический момент. Друзья нашли его к вечеру у него в доме.
— Попытайся узнать, что он намерен делать, — сказал Евмен.
— Особенно в отношении Филота, — добавил Селевк.
— Еще неизвестно, удастся ли мне поговорить с ним. Я в жизни ни разу не видел его таким. Даже когда мы были в изгнании и каждый день могли умереть от голода и холода.
Гефестион уже собрался было уйти, но как раз в этот момент в дверь постучал гонец с приказом всем немедленно явиться к Александру.
— Ну и ладно, — сказал Евмен. — Он нас опередил. Они встали и вышли все вместе.
— Как думаешь, что ему от нас нужно? — спросил Гефестион.
— Это же очевидно, — ответил Евмен. — Он спросит, что мы думаем о заговоре, а особенно, как посоветуем решить судьбу Филота.
— И что мы ответим? — мрачно спросил Селевк, словно задавая этот вопрос самому себе.
В это время появился Пердикка верхом. Увидев друзей, он спешился и подошел к ним, взяв коня под уздцы.
— Я бы предпочел выйти на льва с голыми руками, чем говорить с Александром об этом деле. А вы уже придумали, что ему сказать?
В глазах друзей Пердикка прочел неловкость, тревогу и растерянность. Он покачал головой.
— Тоже, как и я, не знаете?
Они уже подошли к дворцу сатрапа, охраняемому отрядом педзетеров и четырьмя Бессмертными царской стражи. С другой стороны подошли Леоннат с перевязанным плечом, Клит Черный и Лисимах.
— Не хватает Кратера, — заметил Птолемей.
— И Филота, — добавил Евмен, не поднимая глаз.
— Да, — ответил Птолемей.
Все молча переглянулись, понимая, что скоро придется дать царю ответ насчет одного из тех, с кем они делили пищу и голод, радости и печали, сон и бодрствование, надежды и разочарования. Решить, жить ему или умереть.
Молчание нарушил Леоннат:
— Филот никогда мне не нравился: в нем всегда было много спеси. Но мысль о том, что его разорвут на куски, не укладывается в голове. А теперь пошли. Я больше не могу выносить этой неопределенности.
Они направились в зал совещаний, где их ждал Александр. Он сидел на троне бледный, с признаками бессонной ночи на лице. У его ног свернулся Перитас — пес то и дело поднимал морду в тщетной надежде, что его приласкают.
Никто даже не ожидал, что им предложат сесть.
— Вы все присутствовали при убийстве моего отца, — начал царь.
— Это так, — тут же подтвердил Евмен, который с тех пор хранил в душе глубокую, все еще кровоточащую рану, — но ты совершишь страшную ошибку, вынося суждение под впечатлением тех кровавых воспоминаний. Это совсем другой случай, совсем другая ситуация, и…
— Другой? — вдруг закричал Александр. — Это я вынул клинок из его бока, я запачкал одежду его кровью, я принял его предсмертный хрип. Я, понимаешь? Я!
Евмен понял, что ничего поделать нельзя: было ясно, что царь обуян мыслью о цареубийстве и ночью его одолевали кошмары о насильственной смерти Филиппа. Тут вошел Кратер, тоже в отвратительном настроении.
— Если ты уже принял решение, — проговорил в это время Птолемей, обращаясь к царю, — то зачем было вызывать нас?
Александр как будто успокоился.
— Я еще не принял никакого решения и не собираюсь принимать его. Пусть по древнему обычаю соберется войско и решит само.
— Стало быть, — вмешался Селевк, — мы не сможем оказать тебе существенной помощи…
Александр прервал его:
— Если хотите, можете идти, я вас не задерживаю. Я позвал вас, чтобы посоветоваться с вами и заручиться вашей поддержкой. Шестеро самых доблестных наших командиров, а среди них — один из самых близких моих друзей, почти брат, устроили заговор с целью убить меня. Вы присутствовали на допросе оруженосца, и все видели и слышали.