Страница:
Весь контингент был на другой стороне вскоре после полудня, после чего инженеры до поздней ночи принимали меры, чтобы вытащить материалы на северный берег реки. Пока солдаты ставили шатры, Оксатр со своими всадниками сделал широкий разведывательный круг, после чего вернулся к Александру и доложил, что нашел множество конских следов, видимо оставленных войском узурпатора Бесса.
Царь тут же собрал на совет товарищей, Клита Черного и некоторых командиров, особенно отличившихся в последних операциях. Пришел и Оксатр с несколькими персидскими командирами конницы, что вызвало ледяную реакцию со стороны Клита и его товарищей.
— Наши друзья персы доказали, что им нет цены, когда прочитали следы нашего врага, — начал царь. — Теперь мы выяснили, куда направился Бесс, и знаем, как действовать. Нужно поскорее поймать его, а не то мы не поймаем его никогда. Птолемей возьмет под свое командование «Острие», один отряд гетайров, два отряда легковооруженных штурмовиков и пустится в погоню со всей возможной и невозможной скоростью. Вместе с вами отправится и Оксатр со своими воинами.
Птолемей сделал легкий нетерпеливый жест, что не ускользнуло от Александра.
— Ты имеешь что-то против, Птолемей?
— Ничего, — поспешно ответил тот.
— Тогда решено. Отправляйтесь сейчас же. Ваши проводники умеют передвигаться в темноте.
Птолемей надел шлем и вышел; за ним последовали другие участники совета. Остался лишь Черный.
— Стоит ли посылать с Птолемеем этих варваров? — спросил он. — Разве мы всегда не справлялись сами? Александр вперил в него твердый взгляд:
— Стоит, и по двум причинам, Черный. Во-первых, им знакомы эти места, как никому другому, а во-вторых, скоро они вольются в наше войско как регулярные части наравне с нашей конницей и пехотой.
Клит дернул головой, словно проглотил что-то горькое.
— Ты совершаешь страшную ошибку, Александр.
— Почему?
— Потому что рано или поздно тебе придется выбирать… Мы или они.
Он расстался с царем, не попрощавшись. Вскоре трубачи Птолемея протрубили сбор.
ГЛАВА 42
ГЛАВА 43
ГЛАВА 44
Царь тут же собрал на совет товарищей, Клита Черного и некоторых командиров, особенно отличившихся в последних операциях. Пришел и Оксатр с несколькими персидскими командирами конницы, что вызвало ледяную реакцию со стороны Клита и его товарищей.
— Наши друзья персы доказали, что им нет цены, когда прочитали следы нашего врага, — начал царь. — Теперь мы выяснили, куда направился Бесс, и знаем, как действовать. Нужно поскорее поймать его, а не то мы не поймаем его никогда. Птолемей возьмет под свое командование «Острие», один отряд гетайров, два отряда легковооруженных штурмовиков и пустится в погоню со всей возможной и невозможной скоростью. Вместе с вами отправится и Оксатр со своими воинами.
Птолемей сделал легкий нетерпеливый жест, что не ускользнуло от Александра.
— Ты имеешь что-то против, Птолемей?
— Ничего, — поспешно ответил тот.
— Тогда решено. Отправляйтесь сейчас же. Ваши проводники умеют передвигаться в темноте.
Птолемей надел шлем и вышел; за ним последовали другие участники совета. Остался лишь Черный.
— Стоит ли посылать с Птолемеем этих варваров? — спросил он. — Разве мы всегда не справлялись сами? Александр вперил в него твердый взгляд:
— Стоит, и по двум причинам, Черный. Во-первых, им знакомы эти места, как никому другому, а во-вторых, скоро они вольются в наше войско как регулярные части наравне с нашей конницей и пехотой.
Клит дернул головой, словно проглотил что-то горькое.
— Ты совершаешь страшную ошибку, Александр.
— Почему?
— Потому что рано или поздно тебе придется выбирать… Мы или они.
Он расстался с царем, не попрощавшись. Вскоре трубачи Птолемея протрубили сбор.
ГЛАВА 42
Оксатр проявил себя незаменимым. В скифских штанах из дубленой кожи и кожаном камзоле, обшитом железными пластинами, с луком через плечо, колчаном на боку и длинной гирканской саблей он ехал на маленькой мохнатой, но невероятно выносливой степной лошадке.
Молодой перс велел всем взять факелы, потом зажег свой и красноречиво посмотрел в лицо Птолемею, словно хотел сказать: «Посмотрим, так ли ты крепок, как кажешься». Он пустился галопом, держа факел высоко над головой, чтобы освещать след и чтобы его видели остальные. По мере того как они продвигались вперед, следы становились все свежее и отчетливее — признак того, что враг все ближе.
Птолемей заметил, что азиаты ни на миг не останавливаются и даже мочатся прямо с коня. Когда же он, наконец, дал приказ сделать остановку, чтобы дать отдых коням и чтобы люди могли поспать, Оксатр покачал головой, выражая свое несогласие, а потом немного вздремнул, прислонившись к шее своего коня. Гирканские и бактрийские всадники последовали его примеру. Другие едва легли на землю, постелив плащи, как перс уже снова выпрямился и ухватился за поводья со словами:
— Уже поздно. Бесс не будет нас дожидаться.
И, запалив второй факел от дымящегося остатка первого, пустился в галоп. За ним поскакали его воины.
Лишь незадолго до рассвета Оксатр остановился. Соскочив на землю, он собрал немного конского навоза и показал Птолемею:
— Свежий. Завтра мы настигнем их.
— Если не сдохнем до того, — ответил один из командиров «Острия».
Птолемей, не желая показывать слабину, крикнул:
— По коням, воины! Покажите, кто вы есть! Гордость и самолюбие пробудили в уставших всадниках остатки сил, но Птолемей заметил у некоторых кровоточащие ссадины в области бедер.
— Поняли, почему они носят штаны? А теперь вперед, поскакали!
Вскоре взошло солнце, и его яркий свет до бесконечности удлинил их тени на пустынной степной равнине; потом расцветил эти с виду безжизненные места и в час тишины и безмолвия придал степи почти приветливый вид. Здесь виднелись маленькие желтые цветочки диких маргариток, клочки пурпурного чертополоха, там и сям появлялся серебристый кустарник, отсвечивавший золотом на охре песчаной почвы. Однажды встретился караван громадных мохнатых верблюдов с двумя горбами, так называемых бактрианов, которые наполнили воздух странным жалобным ревом.
— Они идут в Смирну, — со смехом пояснил Оксатр. — Хотите с ними?
Птолемей покачал головой и приказал взять вправо. Глаза жгло от усталости, по всему телу пузырями вздулись мозоли, но он бы скорее дал себя убить, чем попросил об отдыхе. Однако несколько его воинов попросту рухнули на землю от усталости. Их бросили, предполагая забрать на обратном пути.
Тем временем солнце поднялось на небосклоне, и жара стала почти невыносимой. Откуда ни возьмись, появились тучи мух; привлеченные влагой, они лезли в глаза, сотни слепней жалили коней, которые лягались и ржали от боли. Птолемей заметил, что персидские лошади не так страдают от насекомых благодаря своей плотной мохнатой шерсти и длинным, до земли, хвостам, настигавшим надоедливых паразитов повсюду.
И как раз когда он размышлял об этом, до него донесся голос Оксатра:
— Город!
Перс указывал на стену из грубого кирпича, окружавшую серое поселение с низенькими домами и лишь одним высоким, внушительным зданием, где, по-видимому, располагалась резиденция правителя. По знаку Птолемея конница развернулась широкой дугой, охватывая город кольцом, чтобы не дать никому войти туда или выйти наружу. Оксатр переговорил с командиром вражеского гарнизона и спустя некоторое время вернулся к Птолемею.
— Они сильно удивлены видеть нас и потеряли мужество. Два сатрапа его сдадут, если мы оставим их свободными.
— Кто они?
— Спитамен и Датаферн.
— И где они сейчас?
— В городе. И Бесс вместе с ними.
Птолемей подумал немного. Тем временем с пастбищ вернулись стада и, не в состоянии вернуться в город, скопились по внешнему кругу выстроившихся дугой всадников. Скотина, вся в пыли, подняла оглушительный рев. Наконец Птолемей принял решение:
— Согласен. Пусть скажут, где принять капитуляцию. На всякий случай основное войско оставим здесь, а сами пойдем на встречу.
Оксатр вернулся к городской стене и снова какое-то время говорил с осажденными, а потом подал Птолемею знак, что договорился, и тот пропустил стада. Скотина со своими пастухами устремилась в открытые ворота, и вскоре бастионы заполнились мужчинами и женщинами, стариками и детьми — всем хотелось посмотреть на покрытых металлом дэвов в шлемах с гребнями, сидящих на огромных конях с лоснящейся шкурой. Они показывали друг другу на них, а потом на окрасившиеся закатными лучами горы в отдалении, словно говоря, что дэвы, как хищные птицы, спустились оттуда.
Оксатр доложил об условиях договоренности: сдача состоится с наступлением вечера в трех стадиях от города. Как только стемнеет, несколько согдийских всадников выдадут Бесса, а Спитамен и Датаферн тем временем убегут через восточные ворота, которые должны остаться свободными.
— Скажи, что меня это устраивает, — ответил Птолемей, рассудив, что ему приказано схватить Бесса, а про двух других сатрапов ничего не говорилось.
Он позволил своим солдатам поесть и попить, сидя на земле, а потом отдал приказ с наступлением ночи освободить восточные ворота.
— Откуда мне знать, что они не нарушат уговора? — озабоченно спросил Птолемей, когда они ехали к условленному месту.
— Я оставил у восточных ворот своих людей, которые знают узурпатора. Если он выйдет, они заметят.
Оксатр остановился, увидев на краю дороги старое сухое дерево акации, и обернулся к Птолемею:
— Вот условленное место. Нужно только подождать.
При наступлении сумерек бескрайнюю равнину поглотила тишина, но пение сверчков становилось все громче, а затем к нему присоединился протяжный вой шакала, словно исходивший ниоткуда и уходивший в никуда. Прошло, наверное, около часа. Послышался собачий лай, а вслед за ним — топот копыт. Оксатр вздрогнул.
— Идут, — сказал он и вдруг напрягся, как хищник в засаде.
Из степи показались какие-то тени: десяток согдийских всадников во главе с командиром-персом везли закованного в цепи человека. Оксатр подул на тлеющий факел, что принес с собой, и поднес его к лицу пленника. Узнав его, он со злобной волчьей усмешкой осветил свое. Сопровождавшие Бесса всадники удалились и вскоре скрылись из виду.
Оксатр знаком велел одному из своих воинов взять факел, а двоим другим — крепко держать Бесса.
— Что ты делаешь? — крикнул Птолемей. — Это пленник Александра!
— Сначала мой, — ответил перс и посмотрел в глаза Птолемею с такой лютой злобой, что тот не посмел вмешиваться.
Оксатр достал из-за пояса кинжал с острым, как бритва, клинком и приблизился к Бессу, который сжал челюсти, готовясь перенести все муки, какие может вынести человек, попавший во власть своего злейшего врага.
Оксатр перерезал все шнурки на его одежде и оставил его совершенно голым — страшнейшее унижение для перса. Потом схватил его за волосы и отрезал сначала нос, а потом уши. Бесс перенес эти увечья с героическим мужеством, не издав ни стона, ни крика. С обезображенным и залитым кровью лицом, но все еще внушительный и статный, пленник обрел драматическое и страшное достоинство.
— Хватит! — в ужасе крикнул Птолемей. — Хватит, я сказал!
Он спрыгнул на землю, обхватил сзади Оксатра и позвал хирурга, приказав ему перевязать раны пленника, пока тот не истек кровью.
Врачи не нашли другого способа остановить кровь, кроме как обвязав ему все лицо. После этого Бессу пришлось идти пешком, голому и босому, по дороге, усеянной острыми камнями. Птолемей смотрел, как враги тянут его за надетую на шею веревку, и это жалкое зрелище показалась ему нелепой пародией на сцену из «Царя Эдипа», которую он видел в детстве в бродячем театре у себя на родине. Именно так появлялся на сцене Эдип — с окровавленной повязкой на голове после того, как выколол себе глаза.
Они шли всю ночь и весь день, а на третий день встретили Александра с остальным войском. В окружении своих друзей и нескольких персидских командиров царь вышел вперед и посмотрел на своего противника, называвшего себя Артаксерксом IV. Персы, хранившие верность покойному царю Дарию, встретили бывшего узурпатора плевками и пинками, кулаками и оплеухами по ранам, превратив лицо его в кровавую маску.
Александр ничего не сказал. В этот момент он был мстителем за Дария и чувствовал себя его единственным законным наследником. Царь подождал, пока их злоба иссякнет, после чего позвал Оксатра.
— Довольно, — сказал он. — Вели отвезти его в Бактру и скажи, чтобы там к моему возвращению созвали суд. До тех пор ему не должны причинять никакого вреда. — Потом обратился к Птолемею: — Ты выполнил это чрезвычайное задание. Я знаю, что ты за три дня преодолел десятидневный путь. Сегодня вечером придешь ко мне на ужин?
— Приду, — ответил Птолемей.
Когда настала ночь, Александр вернулся в шатер, где Лептина приготовила ему ванну. Когда царь залезал в воду, явился врач Филипп.
— Входи, — пригласил его царь. — Я собираюсь принять ванну. Или что-то не так?
— Нет, государь. Все более-менее хорошо, но должен сообщить тебе печальное известие: у царевны Статиры случился выкидыш.
Александр повесил голову.
— Это был… мальчик? — спросил он надтреснутым голосом.
— Как мне сказали, да, — ответил врач.
Царь больше ни о чем не спросил. Да и в любом случае Филиппу не удалось бы ответить, потому что у него перехватило горло. Он лишь добавил:
— Мне очень жаль… Очень. — И вышел.
Молодой перс велел всем взять факелы, потом зажег свой и красноречиво посмотрел в лицо Птолемею, словно хотел сказать: «Посмотрим, так ли ты крепок, как кажешься». Он пустился галопом, держа факел высоко над головой, чтобы освещать след и чтобы его видели остальные. По мере того как они продвигались вперед, следы становились все свежее и отчетливее — признак того, что враг все ближе.
Птолемей заметил, что азиаты ни на миг не останавливаются и даже мочатся прямо с коня. Когда же он, наконец, дал приказ сделать остановку, чтобы дать отдых коням и чтобы люди могли поспать, Оксатр покачал головой, выражая свое несогласие, а потом немного вздремнул, прислонившись к шее своего коня. Гирканские и бактрийские всадники последовали его примеру. Другие едва легли на землю, постелив плащи, как перс уже снова выпрямился и ухватился за поводья со словами:
— Уже поздно. Бесс не будет нас дожидаться.
И, запалив второй факел от дымящегося остатка первого, пустился в галоп. За ним поскакали его воины.
Лишь незадолго до рассвета Оксатр остановился. Соскочив на землю, он собрал немного конского навоза и показал Птолемею:
— Свежий. Завтра мы настигнем их.
— Если не сдохнем до того, — ответил один из командиров «Острия».
Птолемей, не желая показывать слабину, крикнул:
— По коням, воины! Покажите, кто вы есть! Гордость и самолюбие пробудили в уставших всадниках остатки сил, но Птолемей заметил у некоторых кровоточащие ссадины в области бедер.
— Поняли, почему они носят штаны? А теперь вперед, поскакали!
Вскоре взошло солнце, и его яркий свет до бесконечности удлинил их тени на пустынной степной равнине; потом расцветил эти с виду безжизненные места и в час тишины и безмолвия придал степи почти приветливый вид. Здесь виднелись маленькие желтые цветочки диких маргариток, клочки пурпурного чертополоха, там и сям появлялся серебристый кустарник, отсвечивавший золотом на охре песчаной почвы. Однажды встретился караван громадных мохнатых верблюдов с двумя горбами, так называемых бактрианов, которые наполнили воздух странным жалобным ревом.
— Они идут в Смирну, — со смехом пояснил Оксатр. — Хотите с ними?
Птолемей покачал головой и приказал взять вправо. Глаза жгло от усталости, по всему телу пузырями вздулись мозоли, но он бы скорее дал себя убить, чем попросил об отдыхе. Однако несколько его воинов попросту рухнули на землю от усталости. Их бросили, предполагая забрать на обратном пути.
Тем временем солнце поднялось на небосклоне, и жара стала почти невыносимой. Откуда ни возьмись, появились тучи мух; привлеченные влагой, они лезли в глаза, сотни слепней жалили коней, которые лягались и ржали от боли. Птолемей заметил, что персидские лошади не так страдают от насекомых благодаря своей плотной мохнатой шерсти и длинным, до земли, хвостам, настигавшим надоедливых паразитов повсюду.
И как раз когда он размышлял об этом, до него донесся голос Оксатра:
— Город!
Перс указывал на стену из грубого кирпича, окружавшую серое поселение с низенькими домами и лишь одним высоким, внушительным зданием, где, по-видимому, располагалась резиденция правителя. По знаку Птолемея конница развернулась широкой дугой, охватывая город кольцом, чтобы не дать никому войти туда или выйти наружу. Оксатр переговорил с командиром вражеского гарнизона и спустя некоторое время вернулся к Птолемею.
— Они сильно удивлены видеть нас и потеряли мужество. Два сатрапа его сдадут, если мы оставим их свободными.
— Кто они?
— Спитамен и Датаферн.
— И где они сейчас?
— В городе. И Бесс вместе с ними.
Птолемей подумал немного. Тем временем с пастбищ вернулись стада и, не в состоянии вернуться в город, скопились по внешнему кругу выстроившихся дугой всадников. Скотина, вся в пыли, подняла оглушительный рев. Наконец Птолемей принял решение:
— Согласен. Пусть скажут, где принять капитуляцию. На всякий случай основное войско оставим здесь, а сами пойдем на встречу.
Оксатр вернулся к городской стене и снова какое-то время говорил с осажденными, а потом подал Птолемею знак, что договорился, и тот пропустил стада. Скотина со своими пастухами устремилась в открытые ворота, и вскоре бастионы заполнились мужчинами и женщинами, стариками и детьми — всем хотелось посмотреть на покрытых металлом дэвов в шлемах с гребнями, сидящих на огромных конях с лоснящейся шкурой. Они показывали друг другу на них, а потом на окрасившиеся закатными лучами горы в отдалении, словно говоря, что дэвы, как хищные птицы, спустились оттуда.
Оксатр доложил об условиях договоренности: сдача состоится с наступлением вечера в трех стадиях от города. Как только стемнеет, несколько согдийских всадников выдадут Бесса, а Спитамен и Датаферн тем временем убегут через восточные ворота, которые должны остаться свободными.
— Скажи, что меня это устраивает, — ответил Птолемей, рассудив, что ему приказано схватить Бесса, а про двух других сатрапов ничего не говорилось.
Он позволил своим солдатам поесть и попить, сидя на земле, а потом отдал приказ с наступлением ночи освободить восточные ворота.
— Откуда мне знать, что они не нарушат уговора? — озабоченно спросил Птолемей, когда они ехали к условленному месту.
— Я оставил у восточных ворот своих людей, которые знают узурпатора. Если он выйдет, они заметят.
Оксатр остановился, увидев на краю дороги старое сухое дерево акации, и обернулся к Птолемею:
— Вот условленное место. Нужно только подождать.
При наступлении сумерек бескрайнюю равнину поглотила тишина, но пение сверчков становилось все громче, а затем к нему присоединился протяжный вой шакала, словно исходивший ниоткуда и уходивший в никуда. Прошло, наверное, около часа. Послышался собачий лай, а вслед за ним — топот копыт. Оксатр вздрогнул.
— Идут, — сказал он и вдруг напрягся, как хищник в засаде.
Из степи показались какие-то тени: десяток согдийских всадников во главе с командиром-персом везли закованного в цепи человека. Оксатр подул на тлеющий факел, что принес с собой, и поднес его к лицу пленника. Узнав его, он со злобной волчьей усмешкой осветил свое. Сопровождавшие Бесса всадники удалились и вскоре скрылись из виду.
Оксатр знаком велел одному из своих воинов взять факел, а двоим другим — крепко держать Бесса.
— Что ты делаешь? — крикнул Птолемей. — Это пленник Александра!
— Сначала мой, — ответил перс и посмотрел в глаза Птолемею с такой лютой злобой, что тот не посмел вмешиваться.
Оксатр достал из-за пояса кинжал с острым, как бритва, клинком и приблизился к Бессу, который сжал челюсти, готовясь перенести все муки, какие может вынести человек, попавший во власть своего злейшего врага.
Оксатр перерезал все шнурки на его одежде и оставил его совершенно голым — страшнейшее унижение для перса. Потом схватил его за волосы и отрезал сначала нос, а потом уши. Бесс перенес эти увечья с героическим мужеством, не издав ни стона, ни крика. С обезображенным и залитым кровью лицом, но все еще внушительный и статный, пленник обрел драматическое и страшное достоинство.
— Хватит! — в ужасе крикнул Птолемей. — Хватит, я сказал!
Он спрыгнул на землю, обхватил сзади Оксатра и позвал хирурга, приказав ему перевязать раны пленника, пока тот не истек кровью.
Врачи не нашли другого способа остановить кровь, кроме как обвязав ему все лицо. После этого Бессу пришлось идти пешком, голому и босому, по дороге, усеянной острыми камнями. Птолемей смотрел, как враги тянут его за надетую на шею веревку, и это жалкое зрелище показалась ему нелепой пародией на сцену из «Царя Эдипа», которую он видел в детстве в бродячем театре у себя на родине. Именно так появлялся на сцене Эдип — с окровавленной повязкой на голове после того, как выколол себе глаза.
Они шли всю ночь и весь день, а на третий день встретили Александра с остальным войском. В окружении своих друзей и нескольких персидских командиров царь вышел вперед и посмотрел на своего противника, называвшего себя Артаксерксом IV. Персы, хранившие верность покойному царю Дарию, встретили бывшего узурпатора плевками и пинками, кулаками и оплеухами по ранам, превратив лицо его в кровавую маску.
Александр ничего не сказал. В этот момент он был мстителем за Дария и чувствовал себя его единственным законным наследником. Царь подождал, пока их злоба иссякнет, после чего позвал Оксатра.
— Довольно, — сказал он. — Вели отвезти его в Бактру и скажи, чтобы там к моему возвращению созвали суд. До тех пор ему не должны причинять никакого вреда. — Потом обратился к Птолемею: — Ты выполнил это чрезвычайное задание. Я знаю, что ты за три дня преодолел десятидневный путь. Сегодня вечером придешь ко мне на ужин?
— Приду, — ответил Птолемей.
Когда настала ночь, Александр вернулся в шатер, где Лептина приготовила ему ванну. Когда царь залезал в воду, явился врач Филипп.
— Входи, — пригласил его царь. — Я собираюсь принять ванну. Или что-то не так?
— Нет, государь. Все более-менее хорошо, но должен сообщить тебе печальное известие: у царевны Статиры случился выкидыш.
Александр повесил голову.
— Это был… мальчик? — спросил он надтреснутым голосом.
— Как мне сказали, да, — ответил врач.
Царь больше ни о чем не спросил. Да и в любом случае Филиппу не удалось бы ответить, потому что у него перехватило горло. Он лишь добавил:
— Мне очень жаль… Очень. — И вышел.
ГЛАВА 43
Караван, двигавшийся вслед за царским войском, иногда на расстоянии, составлявшем несколько дней пути, становился все более многочисленным. Это уже был настоящий кочующий город: здесь заседали суды, бродячие театры ставили популярные местные драмы и греческие трагедии и комедии, а в лавках продавались всевозможные товары.
И все больше становилось союзов между македонскими солдатами и местными девушками, от которых рождалось много детей со смешанной кровью. Для всего этого нового народа молодой царь уже был богом во всех отношениях — как по своему внешнему блеску, так и вследствие своей непобедимости, своей способности преодолевать естественные препятствия, будь то самые высокие горы или самые широкие реки.
Но Александр прекрасно понимал, что этот табор, в конце концов, может парализовать войско, значительно затруднить его маневренность и снизить способность с должной быстротой реагировать на нападение. Поэтому он решил часть войска отослать с Кратером назад, на берег Окса, чтобы основать еще одну Александрию. Там поселились несколько сотен мирных жителей с четырьмя сотнями солдат, создавших семьи с женщинами из следовавшего за войском каравана. В общине был установлен уклад греческих городов, с избираемым городским собранием и судьями.
Затем царь предпринял марш на север через выжженные земли и, наконец, вышел к берегам впадавшей в Оке реки, которую местные жители называли «Многоуважаемой». Греки тоже решили называть ее так — Политимет [18]. На реке стоял прекрасный город Мараканда [19], в котором встречались как согдийцы, так и азиатские скифы, приходившие с бескрайних территорий за рекой со своими товарами — мехами, скотом, полудрагоценными камнями, золотым песком, а иногда — с рабами, захваченными в далеких краях. Через горные перевалы туда также прибывали караваны из Индии.
Оттуда Александр двинулся на восток, до таких отдаленных мест, куда не доходили в этом направлении даже персы. На реке Яксарт [20] стоял город, основанный лично Киром Великим, называвшийся Курушкат или, по-гречески, Кирополь. В настоящее время он был оплотом мятежников, дружественных двум сатрапам-изменникам Спитамену и Датаферну. Эти двое выдали Бесса Птолемею, а сами встали во главе народа, отказавшегося покориться новому монарху.
Город был защищен старой стеной из грубых кирпичей, изборожденной дождями и ветрами, а над ней возвышалась деревянная сторожевая башенка. Вокруг располагались семь городков поменьше. Менее чем за месяц все они, один за другим, были захвачены и вынуждены принять македонские гарнизоны.
Александр захотел отпраздновать победу пиром и послал личное приглашение всем товарищам и высшим командирам.
Царь встретил их у порога, поцеловал в щеку, а потом ввел внутрь и рассадил по местам. Все было приготовлено для пиршества: кратер, кубки, черпаки. Когда все расположились, прибыли и другие гости — Оксатр со знатными персами, все в своих роскошных персидских одеяниях; они тоже прошли к отведенным для них местам. Персы отличились при штурме мятежных городов, и царь захотел воздать им честь, пригласив к себе на застолье.
Прочие приглашенные смотрели на «варваров», остолбенев, а потом начали переглядываться, не вымолвив ни слова. В этом замешательстве тишину нарушил сам Александр:
— Мы схватили Бесса, друзья мои, и заняли мятежные города благодаря чрезвычайной быстроте Птолемея и помощи наших персидских друзей. Теперь я должен сделать важное заявление: завтра я собираюсь отпустить союзную конницу ветеранов-фессалийцев. Оставлю лишь самых молодых, прибывших с последним подкреплением.
— Ты хочешь отпустить фессалийцев? — изумленно переспросил Клит. — Но фессалийцы спасли тебя от поражения при Гавгамелах, ты забыл это?
Командующий фессалийцами, очевидно заранее знавший об этом решении лично от царя, даже не открыл рта.
— Мне самому не хочется отсылать их, но многие из них устали, другие после стольких лет войны хотят вернуться к семьям, третьим не хочется рисковать жизнью в походе на скифов…
— На скифов? — спросил Кратер. — Мы идем на скифов? Но… еще никому не удавалось победить их: Кир Великий погиб, войско Дария было уничтожено. Никто не знает, сколько их, где они, и никому не известно, где начинаются и где кончаются их земли. Это все равно, что ринуться… в пустоту.
— Возможно, — спокойно ответил Александр. — Однако именно это я и собираюсь узнать.
— И я с тобой, — сказал Гефестион.
Промолчав, Кратер неохотно принялся за поданное на стол баранье жаркое.
Некоторое время прошло в молчании, нарушаемом только тихой болтовней персов.
Наконец заговорил Клит:
— И кто же заменит великолепную фессалийскую конницу?
— Прибывают две тысячи персидских всадников, обученных на наш манер, — твердо ответил царь, глядя прямо ему в глаза. — Я назвал их Преемниками.
При этих словах Черный замер, как парализованный, а его глаза загорелись бешенством. Потом он встал и проговорил:
— Значит, мы тебе больше не нужны — так мне кажется, — после чего завернулся в свой плащ и направился к выходу.
— Стой, Черный! Стой! Не дерзи мне, Черный! — крикнул царь.
Но Клит не обернулся. Все встали и покинули пир с уже накрытыми столами: командующий фессалийцами, за ним командиры отрядов Мелеагр и Полисперхон, а за ними — почти все командиры гетайров.
— Что, и вы хотите уйти? — спросил Александр, обернувшись к друзьям.
Заговорил Селевк, как обычно самый хладнокровный и спокойный, а порой и самый циничный:
— Не обращай внимания. Ничего особенного не произошло. Ведь только мы, оставшиеся, все вместе поклялись тебе следовать за тобой на край света. Остальные могут делать, что хотят. Они нам не нужны.
— Верно! — воскликнул Леоннат, только что казавшийся не очень уверенным в себе и происходящем. — И потом, эти скифы тоже из мяса и костей… Я их видел, знаете? В Афинах им платят, чтобы следили за порядком, и они ходят по улицам с деревянными дубинками и луком через плечо. Я в них не заметил ничего особенного.
Птолемей поворошил ему волосы.
— Молодец, Леоннат, ты прав. Но учти, что эти скифы — они из другого теста. Кратер сказал истинную правду: Кира Великого они заставили жрать землю, а Дария Первого поставили на колени. Все войска, углублявшиеся в их бескрайние земли, пропали без следа, и от них не осталось даже воспоминаний.
И все больше становилось союзов между македонскими солдатами и местными девушками, от которых рождалось много детей со смешанной кровью. Для всего этого нового народа молодой царь уже был богом во всех отношениях — как по своему внешнему блеску, так и вследствие своей непобедимости, своей способности преодолевать естественные препятствия, будь то самые высокие горы или самые широкие реки.
Но Александр прекрасно понимал, что этот табор, в конце концов, может парализовать войско, значительно затруднить его маневренность и снизить способность с должной быстротой реагировать на нападение. Поэтому он решил часть войска отослать с Кратером назад, на берег Окса, чтобы основать еще одну Александрию. Там поселились несколько сотен мирных жителей с четырьмя сотнями солдат, создавших семьи с женщинами из следовавшего за войском каравана. В общине был установлен уклад греческих городов, с избираемым городским собранием и судьями.
Затем царь предпринял марш на север через выжженные земли и, наконец, вышел к берегам впадавшей в Оке реки, которую местные жители называли «Многоуважаемой». Греки тоже решили называть ее так — Политимет [18]. На реке стоял прекрасный город Мараканда [19], в котором встречались как согдийцы, так и азиатские скифы, приходившие с бескрайних территорий за рекой со своими товарами — мехами, скотом, полудрагоценными камнями, золотым песком, а иногда — с рабами, захваченными в далеких краях. Через горные перевалы туда также прибывали караваны из Индии.
Оттуда Александр двинулся на восток, до таких отдаленных мест, куда не доходили в этом направлении даже персы. На реке Яксарт [20] стоял город, основанный лично Киром Великим, называвшийся Курушкат или, по-гречески, Кирополь. В настоящее время он был оплотом мятежников, дружественных двум сатрапам-изменникам Спитамену и Датаферну. Эти двое выдали Бесса Птолемею, а сами встали во главе народа, отказавшегося покориться новому монарху.
Город был защищен старой стеной из грубых кирпичей, изборожденной дождями и ветрами, а над ней возвышалась деревянная сторожевая башенка. Вокруг располагались семь городков поменьше. Менее чем за месяц все они, один за другим, были захвачены и вынуждены принять македонские гарнизоны.
Александр захотел отпраздновать победу пиром и послал личное приглашение всем товарищам и высшим командирам.
Царь встретил их у порога, поцеловал в щеку, а потом ввел внутрь и рассадил по местам. Все было приготовлено для пиршества: кратер, кубки, черпаки. Когда все расположились, прибыли и другие гости — Оксатр со знатными персами, все в своих роскошных персидских одеяниях; они тоже прошли к отведенным для них местам. Персы отличились при штурме мятежных городов, и царь захотел воздать им честь, пригласив к себе на застолье.
Прочие приглашенные смотрели на «варваров», остолбенев, а потом начали переглядываться, не вымолвив ни слова. В этом замешательстве тишину нарушил сам Александр:
— Мы схватили Бесса, друзья мои, и заняли мятежные города благодаря чрезвычайной быстроте Птолемея и помощи наших персидских друзей. Теперь я должен сделать важное заявление: завтра я собираюсь отпустить союзную конницу ветеранов-фессалийцев. Оставлю лишь самых молодых, прибывших с последним подкреплением.
— Ты хочешь отпустить фессалийцев? — изумленно переспросил Клит. — Но фессалийцы спасли тебя от поражения при Гавгамелах, ты забыл это?
Командующий фессалийцами, очевидно заранее знавший об этом решении лично от царя, даже не открыл рта.
— Мне самому не хочется отсылать их, но многие из них устали, другие после стольких лет войны хотят вернуться к семьям, третьим не хочется рисковать жизнью в походе на скифов…
— На скифов? — спросил Кратер. — Мы идем на скифов? Но… еще никому не удавалось победить их: Кир Великий погиб, войско Дария было уничтожено. Никто не знает, сколько их, где они, и никому не известно, где начинаются и где кончаются их земли. Это все равно, что ринуться… в пустоту.
— Возможно, — спокойно ответил Александр. — Однако именно это я и собираюсь узнать.
— И я с тобой, — сказал Гефестион.
Промолчав, Кратер неохотно принялся за поданное на стол баранье жаркое.
Некоторое время прошло в молчании, нарушаемом только тихой болтовней персов.
Наконец заговорил Клит:
— И кто же заменит великолепную фессалийскую конницу?
— Прибывают две тысячи персидских всадников, обученных на наш манер, — твердо ответил царь, глядя прямо ему в глаза. — Я назвал их Преемниками.
При этих словах Черный замер, как парализованный, а его глаза загорелись бешенством. Потом он встал и проговорил:
— Значит, мы тебе больше не нужны — так мне кажется, — после чего завернулся в свой плащ и направился к выходу.
— Стой, Черный! Стой! Не дерзи мне, Черный! — крикнул царь.
Но Клит не обернулся. Все встали и покинули пир с уже накрытыми столами: командующий фессалийцами, за ним командиры отрядов Мелеагр и Полисперхон, а за ними — почти все командиры гетайров.
— Что, и вы хотите уйти? — спросил Александр, обернувшись к друзьям.
Заговорил Селевк, как обычно самый хладнокровный и спокойный, а порой и самый циничный:
— Не обращай внимания. Ничего особенного не произошло. Ведь только мы, оставшиеся, все вместе поклялись тебе следовать за тобой на край света. Остальные могут делать, что хотят. Они нам не нужны.
— Верно! — воскликнул Леоннат, только что казавшийся не очень уверенным в себе и происходящем. — И потом, эти скифы тоже из мяса и костей… Я их видел, знаете? В Афинах им платят, чтобы следили за порядком, и они ходят по улицам с деревянными дубинками и луком через плечо. Я в них не заметил ничего особенного.
Птолемей поворошил ему волосы.
— Молодец, Леоннат, ты прав. Но учти, что эти скифы — они из другого теста. Кратер сказал истинную правду: Кира Великого они заставили жрать землю, а Дария Первого поставили на колени. Все войска, углублявшиеся в их бескрайние земли, пропали без следа, и от них не осталось даже воспоминаний.
ГЛАВА 44
К моменту расставания фессалийцев засыпали подарками, как и прочих ветеранов. Им выделили щедрую сумму на дорожные расходы для возвращения на родину, что в немалой степени умерило их обиду на Александра. Многие даже были растроганы прощанием. Один ветеран, прошедший все битвы от Граника до Артакоаны, сказал простодушно:
— Я так и знал, что ты будешь сражаться бок о бок с варварами, включив их в свое войско, и что некоторым из них доверишь высокие посты. Не думаю, что ты сделал хороший выбор, и все же я должен признать: каждый раз, когда мы шептались между собой, ворча и жалуясь на твои решения, казавшиеся нам безумными, в конечном итоге ты всегда оказывался прав. Нам хочется снова обнять наших родных, снова увидеть наши города и деревни. Гоняться за скифами по бесконечной равнине, где не растет ни одной оливы или виноградной лозы и где, говорят, не увидишь ни одного дома, хоть иди сто дней, не кажется привлекательным занятием. И все же, могу сказать от имени большинства моих товарищей, нам жаль расставаться с тобой, государь.
Мы не будем спать ночами, думая о том, каково тебе приходится в этих пустынных краях, в окружении варваров… Но боюсь, ничто не может изменить твоей судьбы. Было здорово сражаться рядом с тобой. Будь здоров, Александрос, и прощай.
Александр верхом на Букефале устроил им смотр и каждому улыбнулся или помахал рукой, а тем, кого знал или помнил по проявленной в боях отваге, пожал руку. По его лицу текли искренние слезы, когда он смотрел, как они проходят колонной по восемь, двигаясь на огненное солнце, заходящее за горизонт.
На следующий день прибыли первые передовые части персидской конницы, выученные македонской боевой тактике и экипированные македонским вооружением. Их особенностью, кроме внешности — пышных усов и причудливых причесок, были штаны. Да еще обычай подходить к царю с теми же церемониями, какие были приняты у Дария: сгибаясь в глубоком поклоне и посылая издали поцелуи. Македоняне и греки называли этот жест проскинезис, «падение ниц» или «низкопоклонство», и презирали его как варварство, достойное рабов, а не воинов. Но Александр принимал такое отношение, демонстрируя этим, что уже считает себя во всех отношениях законным наследником Ахеменидов.
Рядом с Кирополем текла великая река Яксарт, самый дальний предел владений персов на севере, и Александр, прибыв туда через день марша, разбил на берегу лагерь. На другой стороне уже появлялись плотные отряды скифских всадников в роскошных одеждах и доспехах; скифы что-то кричали с вызывающими жестами или даже пускали стрелы на противоположный берег.
Среди них выделялся один, по-видимому, вождь: внушительный мужчина с густой черной бородой и длинными волосами, перетянутыми красной лентой. На нем была рубаха с длинными рукавами и такого же цвета штаны с золотой полоской сбоку. Его грудь защищал чешуйчатый панцирь, а нижнюю часть ног — металлические поножи на греческий манер. На поясе у него был меч, через плечо висел лук, а к конской сбруе был прикреплен колчан. Лошади имели рельефные металлические налобники и великолепные украшения из золотых листов, прикрепленные к кожаным ремням, защищавшим нижнюю часть шеи.
— Что они говорят? — спросил Александр своего толмача.
Но тут вмешался Оксатр, понимавший их язык:
— Они говорят, что ты трус и подлец и должен немедленно убираться отсюда, как только заплатишь им дань. Сто талантов серебром.
Разгневанный Александр подогнал Букефала к самой воде, не обращая внимания на встретивший его град стрел, в то время как Леоннат и Птолемей пытались прикрыть своего царя щитами.
— Я вас не боюсь! — крикнул Александр. — Я перейду реку и настигну вас где угодно, хоть на берегу северного Океана!
— Думаешь, они поняли? — спросил Селевк со своей обычной иронией.
— Может быть, и нет, — ответил Александр, — но скоро поймут. Скажи Лисимаху, пусть выдвинет на берег все катапульты и держит этот сброд под постоянным обстрелом. Завтра перейдем реку и заложим новый город — Александрию Дальнюю.
Лисимах выстроил двадцать катапульт в два ряда почти у самой кромки воды и начал стрелять. Пока один ряд давал залп, другой заряжался, так что обстрел велся непрерывно и был поистине смертоносен. Десятки человек погибли, множество получили ранения, а остальные в страхе убежали подальше от этих невиданных орудий. Тем временем Александр послал вплавь через реку агриан, а за ними штурмовиков, которые захватили плацдарм на другом берегу. Диад из Ларисы тотчас начал устанавливать настилы на набитые соломой и мякиной кожаные мешки, как делал при переправе через Оке.
К заходу солнца «Острие» уже перебралось на скифский берег, и Александр велел поставить там шатер, несмотря на дурные предзнаменования, полученные Аристандром при жертвоприношении.
Ясновидец пришел глубокой ночью в подавленном состоянии духа и даже не пожелал присоединиться к ужину в царском шатре. Тем временем при свете факелов продолжало подтягиваться остальное войско — через реку переправились гетайры и один отряд персидской конницы, составленный в основном из мидийцев, гирканцев и бактрийцев. Несколько местных жителей на берегу наблюдали это впечатляющее зрелище — бесконечную вереницу коней и всадников, растянувшуюся на равнине. Факелы озаряли пшеничные и просяные поля и искрящуюся поверхность реки.
На следующий день инженеры уже начали очерчивать границы Александрии Дальней. И тут на горизонте появились тысячи всадников; они двигались шагом, построившись невероятно широким фронтом.
— Скифы! — крикнул Леоннат. — Тревога! Тревога! Прозвучали трубы, и, пока тяжелая пехота строилась квадратом по периметру уже обозначенного нового города, конница собралась на пространстве перед ним.
— Что будем делать? — спросил Кратер.
Вперед вышел вождь фракийцев, когда-то воевавший вместе с Филиппом.
— Можно сказать? — спросил он, обращаясь к Александру.
— Разумеется, — ответил царь, ни на мгновение не отрывая глаз от грозного фронта, наступавшего по пустынной равнине.
— Послушай, я сражался против скифов на Истре вместе с твоим отцом и еще помню это. Горе тому, кто слишком углубится на их территорию и удалится от собственной базы. Посмотри на эту степь: она расстилается непрерывно, если не считать больших рек, до самого Истра, до границ Македонии, а они, — он указал на воинов в блестящих металлических чешуйчатых панцирях, — передвигаются по этой бескрайней равнине, как рыбы в море. Они умеют ориентироваться без деревьев. На тысячи стадиев здесь не встретишь ни одного дома. Сейчас, видишь, они выстроились широким фронтом, но не для атаки. Как только мы двинемся, они рассеются вокруг нас, однако не будут подходить ближе, чем на выстрел из лука и с этого расстояния начнут пускать стрелы. В результате сотни будут ранены, в основном легко, и не смогут продолжать бой. Атака вызовет ответную реакцию; скифы не примут боя, а отступят, притворятся, что убегают, чтобы заманить тебя подальше, а потом вдруг налетят снова, подобно призракам, и снова окружат, выпуская тучи стрел, и многих перестреляют. А под конец уже нападут, чтобы добить оставшихся. И когда убьют всех, то разденут трупы, отрежут у них головы, чтобы похвастать трофеями, или снимут скальп, чтобы украсить вражескими волосами копье или боевой топор.
— Я так и знал, что ты будешь сражаться бок о бок с варварами, включив их в свое войско, и что некоторым из них доверишь высокие посты. Не думаю, что ты сделал хороший выбор, и все же я должен признать: каждый раз, когда мы шептались между собой, ворча и жалуясь на твои решения, казавшиеся нам безумными, в конечном итоге ты всегда оказывался прав. Нам хочется снова обнять наших родных, снова увидеть наши города и деревни. Гоняться за скифами по бесконечной равнине, где не растет ни одной оливы или виноградной лозы и где, говорят, не увидишь ни одного дома, хоть иди сто дней, не кажется привлекательным занятием. И все же, могу сказать от имени большинства моих товарищей, нам жаль расставаться с тобой, государь.
Мы не будем спать ночами, думая о том, каково тебе приходится в этих пустынных краях, в окружении варваров… Но боюсь, ничто не может изменить твоей судьбы. Было здорово сражаться рядом с тобой. Будь здоров, Александрос, и прощай.
Александр верхом на Букефале устроил им смотр и каждому улыбнулся или помахал рукой, а тем, кого знал или помнил по проявленной в боях отваге, пожал руку. По его лицу текли искренние слезы, когда он смотрел, как они проходят колонной по восемь, двигаясь на огненное солнце, заходящее за горизонт.
На следующий день прибыли первые передовые части персидской конницы, выученные македонской боевой тактике и экипированные македонским вооружением. Их особенностью, кроме внешности — пышных усов и причудливых причесок, были штаны. Да еще обычай подходить к царю с теми же церемониями, какие были приняты у Дария: сгибаясь в глубоком поклоне и посылая издали поцелуи. Македоняне и греки называли этот жест проскинезис, «падение ниц» или «низкопоклонство», и презирали его как варварство, достойное рабов, а не воинов. Но Александр принимал такое отношение, демонстрируя этим, что уже считает себя во всех отношениях законным наследником Ахеменидов.
Рядом с Кирополем текла великая река Яксарт, самый дальний предел владений персов на севере, и Александр, прибыв туда через день марша, разбил на берегу лагерь. На другой стороне уже появлялись плотные отряды скифских всадников в роскошных одеждах и доспехах; скифы что-то кричали с вызывающими жестами или даже пускали стрелы на противоположный берег.
Среди них выделялся один, по-видимому, вождь: внушительный мужчина с густой черной бородой и длинными волосами, перетянутыми красной лентой. На нем была рубаха с длинными рукавами и такого же цвета штаны с золотой полоской сбоку. Его грудь защищал чешуйчатый панцирь, а нижнюю часть ног — металлические поножи на греческий манер. На поясе у него был меч, через плечо висел лук, а к конской сбруе был прикреплен колчан. Лошади имели рельефные металлические налобники и великолепные украшения из золотых листов, прикрепленные к кожаным ремням, защищавшим нижнюю часть шеи.
— Что они говорят? — спросил Александр своего толмача.
Но тут вмешался Оксатр, понимавший их язык:
— Они говорят, что ты трус и подлец и должен немедленно убираться отсюда, как только заплатишь им дань. Сто талантов серебром.
Разгневанный Александр подогнал Букефала к самой воде, не обращая внимания на встретивший его град стрел, в то время как Леоннат и Птолемей пытались прикрыть своего царя щитами.
— Я вас не боюсь! — крикнул Александр. — Я перейду реку и настигну вас где угодно, хоть на берегу северного Океана!
— Думаешь, они поняли? — спросил Селевк со своей обычной иронией.
— Может быть, и нет, — ответил Александр, — но скоро поймут. Скажи Лисимаху, пусть выдвинет на берег все катапульты и держит этот сброд под постоянным обстрелом. Завтра перейдем реку и заложим новый город — Александрию Дальнюю.
Лисимах выстроил двадцать катапульт в два ряда почти у самой кромки воды и начал стрелять. Пока один ряд давал залп, другой заряжался, так что обстрел велся непрерывно и был поистине смертоносен. Десятки человек погибли, множество получили ранения, а остальные в страхе убежали подальше от этих невиданных орудий. Тем временем Александр послал вплавь через реку агриан, а за ними штурмовиков, которые захватили плацдарм на другом берегу. Диад из Ларисы тотчас начал устанавливать настилы на набитые соломой и мякиной кожаные мешки, как делал при переправе через Оке.
К заходу солнца «Острие» уже перебралось на скифский берег, и Александр велел поставить там шатер, несмотря на дурные предзнаменования, полученные Аристандром при жертвоприношении.
Ясновидец пришел глубокой ночью в подавленном состоянии духа и даже не пожелал присоединиться к ужину в царском шатре. Тем временем при свете факелов продолжало подтягиваться остальное войско — через реку переправились гетайры и один отряд персидской конницы, составленный в основном из мидийцев, гирканцев и бактрийцев. Несколько местных жителей на берегу наблюдали это впечатляющее зрелище — бесконечную вереницу коней и всадников, растянувшуюся на равнине. Факелы озаряли пшеничные и просяные поля и искрящуюся поверхность реки.
На следующий день инженеры уже начали очерчивать границы Александрии Дальней. И тут на горизонте появились тысячи всадников; они двигались шагом, построившись невероятно широким фронтом.
— Скифы! — крикнул Леоннат. — Тревога! Тревога! Прозвучали трубы, и, пока тяжелая пехота строилась квадратом по периметру уже обозначенного нового города, конница собралась на пространстве перед ним.
— Что будем делать? — спросил Кратер.
Вперед вышел вождь фракийцев, когда-то воевавший вместе с Филиппом.
— Можно сказать? — спросил он, обращаясь к Александру.
— Разумеется, — ответил царь, ни на мгновение не отрывая глаз от грозного фронта, наступавшего по пустынной равнине.
— Послушай, я сражался против скифов на Истре вместе с твоим отцом и еще помню это. Горе тому, кто слишком углубится на их территорию и удалится от собственной базы. Посмотри на эту степь: она расстилается непрерывно, если не считать больших рек, до самого Истра, до границ Македонии, а они, — он указал на воинов в блестящих металлических чешуйчатых панцирях, — передвигаются по этой бескрайней равнине, как рыбы в море. Они умеют ориентироваться без деревьев. На тысячи стадиев здесь не встретишь ни одного дома. Сейчас, видишь, они выстроились широким фронтом, но не для атаки. Как только мы двинемся, они рассеются вокруг нас, однако не будут подходить ближе, чем на выстрел из лука и с этого расстояния начнут пускать стрелы. В результате сотни будут ранены, в основном легко, и не смогут продолжать бой. Атака вызовет ответную реакцию; скифы не примут боя, а отступят, притворятся, что убегают, чтобы заманить тебя подальше, а потом вдруг налетят снова, подобно призракам, и снова окружат, выпуская тучи стрел, и многих перестреляют. А под конец уже нападут, чтобы добить оставшихся. И когда убьют всех, то разденут трупы, отрежут у них головы, чтобы похвастать трофеями, или снимут скальп, чтобы украсить вражескими волосами копье или боевой топор.