Маншетт Жан-Патрик. Прикованный к красному ядру

   Грин с опаской смотрел на Прюитта. Хромой не скрывал злобной радости. Тревога сжала горло Грину.
   Появилась Калли.
   Одетая в платье с оборками, более уместное в кабаке, она была роскошна и соблазнительна. Черные чулки обтягивали ее длинные мускулистые ноги. Лиф, украшенный блестками и кружевами, был глубоко вырезан, обнажая высокую грудь. Полные губы были вызывающе накрашены ярко-красной помадой.
   Калли вышла на террасу фермы. Охранник Кобб, вытаращив глаза, подвинул ей сиденье.
   — Устраивайся поудобнее, моя крошка, — отечески сказал Поттс, — чувствуй себя как дома.
   Калли, еле заметно улыбнувшись, уселась и высоко скрестила ноги. Оцепенение сменилось бурей восторга. Люди кричали, свистели. Вье-Чесн и Русский тщетно пытались их успокоить. Даже красные ядра, подвешенные на своей дыбе, казалось, вернулись к жизни при виде этого восхитительного животного, которое двигалось, меняя позы, совсем рядом…
   — Скажите, — пробормотал Флаш, еле ворочая языком, — это не жена Грина?
   — Мне плевать, кто она! — прохрипел Ля Трим. — Я понял только одно — того, кого стоило бы, я не изнасиловал!
   Поттс отступил на шаг и положил руку на обнаженное плечо Калли.
   — Эта очаровательная крошка приехала, чтобы…
   Возгласы арестантов вновь заставили его прерваться. Даже красные ядра, кроме Флаша и Грина, казалось, начали горланить. К людям вернулась неведомая сила. Старый Ля Трим чудесным образом ощутил во рту остаток слюны и, усердствуя, брызгал ею себе в бороду. Шум царил невообразимый.
   Грин явно нервничал. Прюитт наблюдал за ним с огромным наслаждением.
   — Эта очаровательная малютка, — вновь начал Поттс, когда возгласы немного утихли, — здесь для того, чтобы показать вам, ребята, что вы теряете!
   Чтобы проиллюстрировать сказанное, хозяин ущипнул Калли за плечо. Она подпрыгнула, выпятив бюст, ее полные груди чуть не выскочили наружу, юбка взлетела, показав ляжки.
   Теперь все начали расталкивать друг друга, чтобы лучше видеть представление. Русский и Вье-Чесн, до сих пор сохранявшие хладнокровие, поддались всеобщему настрою и выдвинулись в первый ряд.
   — Ребята, — сказал Поттс, — я — капиталист, и этим все сказано! Меня не интересуют ни принципы, ни месть, ни даже ваше желание показать, кто здесь истинный хозяин. Нет! Для меня важно одно — чтобы хлопок был убран.
   Поттс улыбался, он чувствовал, что выиграл. Арестанты толкались, незаметно двигаясь к бараку, но «винчестер» Длиннорукого охлаждал их пыл.
   — Поэтому, — продолжил Поттс, — я намерен еще раз просить вас отправиться в поля и собирать хлопок. И если вы это сделаете, я попрошу свою знакомую француженку привезти всех своих девушек, включая присутствующую здесь крошку. Тогда вы им и покажете, на что вы способны как мужики…
   На этот раз арестанты уже не горланили, они, не отрываясь, следили за губами Поттса.
   — Наконец, я вам обещаю, что бригада, которая соберет больше хлопка, первой будет общаться с этими дамами. Да, господа! Таково угощение месье Поттса!
   Плантатор обвел каторжников довольным взглядом.
   — Ну что вы на это скажете?
   Он знал, что уже достиг цели. Люди кричали, что согласны работать, и даже красные ядра выкрикивали слова одобрения. Поттс с презрением смотрел на бесновавшуюся толпу. Он всегда был уверен, что люди — скоты.
   Грин в отчаянии отвернулся, чтобы не видеть больше происходящего, и скрылся в конуре. Прюитт присоединился к хозяину. Крики восторга не смолкали.
   — Вы видели Грина? — спросил Колченогий. — Заполз к себе в будку… Болван!
   Калли сидела в кресле, и ее трясло. Поттс успокаивающе положил руку на плечо девушки.
   — Это не он болван, — раздраженно бросил он через плечо Прюитту.
   Калли высвободилась из-под его руки и встала.
   — Если я больше не нужна…
   — Постой, крошка, — сказал Поттс, — я тебе кое-что должен.
   — Вы ничего мне не должны, только обращаться с Грином, как обещали.
   — Ага, секундочку, — пробормотал Поттс.
   Калли повернулась и вошла в контору. Поттс бросил на Прюитта разъяренный взгляд и последовал за ней. Он прикрыл за собой дверь.

13

   Теперь Калли сбросила платье. В нижнем белье она стояла перед Поттсом, сидевшим на краю стола. Хозяин, с сигарой в зубах, пытался справиться со сложной застежкой ее лифчика.
   Калли была спокойна, она привыкла. Облокотившись на плечи мужчины, она ждала, пока он завершит свою работу.
   — Вы сдержите слово? — спросила она.
   — Не беспокойся, — пробормотал плантатор. Лицо его на глазах наливалось кровью.
   — Знаете, — ровным голосом заметила Калли, — у вас со мной ничего не выйдет, пока вы не дадите слова, что отныне с Грином будут хорошо обращаться.
   Выйдя из себя, Поттс выпрямился, дыхание его было прерывистым.
   — Хорошо! Хорошо! Прекрати злиться! Лучше помоги мне расстегнуть эту чертово устройство, я не механик, в конце концов!
   — Вы получите то, что хотите, — сказала Калли, — но постарайтесь не забыть выполнить то, что обещали. Ясно?
   Поттс яростно кивнул. У него был вид мальчишки, стучащего ногами от нетерпения получить конфету. Весь в огне, сгорая от желания, он глядел, как Калли расстегивает лифчик. Груди ее заполняли все поле его зрения, кровь стучала в висках. С ворчанием он вытащил изо рта сигару и погрузился лицом в обнажившуюся грудь. Лицо Калли оставалось суровым.
   — Поттс!
   Мужчина не отвечал, его колючие щеки терлись о белую кожу.
   — Поттс! — крикнула Калли.
   — Ну что! Что там еще, боже мой! — с яростью воскликнул фермер.
   — Твоя сигара жжет мне ляжку!
   С трудом оторвавшись, Поттс отдернул руку, сунул сигару в рот и оглядел девушку, оценивая нанесенный ущерб. На панталонах Калли чуть дымился черный след. Этот инцидент только распалил плантатора. Отбросив сигару в угол, он бросился к ногам девушки, тискал ее бедра, бормоча извинения и обещая новое белье.
   — Это надо включить мне в счет! — заявил он с воодушевлением. — Надо так надо, долг есть долг, я всегда это говорил!
   Поттс был доволен собой. Все складывалось как нельзя лучше. Он получил любовницу Грина. Наконец-то он вознагражден за свое умное поведение.

Часть четвертая

1

   Грин лежал, съежившись, на полу карцера. Глаза его были закрыты, рот крепко сжат, дыхание замедлено. Сквозь прорехи разодранной серой рубахи было видно, как нервная дрожь пробегала порой по его спине. Пот и слезы ярости оставили борозды на грязном лице.
   Внезапно дверь в карцер резко открылась и в проеме замаячила фигура Колченогого. Он выпил, его шатало, лицо подергивал нервный тик, рубашка была мокрой от пота.
   — Не выгорел твой план припереть Поттса к стенке, — засмеялся Прюитт. — И хуже того, это то…
   Он не договорил, продолжая смеяться. Дрожащими руками вытащил из кармана бутылку и запрокинул голову. Виски капало у него с подбородка.
   — Плевал я на все это дерьмо! — вновь начал он. — Раньше мне все это казалось очень важным… Очень! — Прюитт со смехом глотнул еще. — Но теперь… Вся эта ферма и все, кто здесь есть, могут убираться ко всем чертям, мне от этого ни тепло, ни холодно!
   Теперь он буквально сотрясался в конвульсиях от смеха, закрыв глаза и рыча от возбуждения. Грин, не мигая, смотрел на него. Вдруг Прюитт весь напрягся, отбросил подальше пустую бутылку, вытащил из кармана перчатки и принялся их натягивать. Его сильно качало.
   — Мне надо тебя выкинуть, — пробормотал он хриплым голосом, — надо тебя выбросить из головы! Как будто ничего никогда не было! Как будто…
   Он приблизился к Грину, его взгляд блуждал.
   — Это не перестает меня грызть.
   Прюитт потряс головой, будто желая избавиться от мучительной мигрени. Теперь он был совсем рядом с Грином, который никак не отреагировал на его приближение.
   — Теперь ты понимаешь, — сказал Прюитт, — я пришел, чтобы покончить с тобой.
   Пьяница сделал еще шаг и, споткнувшись об угол конуры, свалился. Он растянулся во весь рост в покрывавшем землю мусоре.
   Грин сощурил глаза. Прюитт был без сознания, его рука лежала на поясе. Каторжник выпрямился, но тут показался стражник Кобб, и оба ствола его ружья нацелились на Грина.

2

   Производительность на плантации Аугустуса Поттса была очень высокой. Люди вкалывали так, как если бы это само по себе было наградой. Даже бригада красных ядер, хотя одного среди них — Грина — недоставало, сильно продвинулась, несмотря на затруднявшие их движения оковы. Что до остальных каторжников, подгоняемых вожделением, то ни одна бригада не продвигалась быстрее той, где Русский и Вье-Чесн всячески подбадривали своих приятелей.
   Итак, хлопок собирался, заполнял мешки, нагружался в повозки и сваливался в кучи в амбарах, где паковался в тюки. В полях, на дорогах, между строениями и внутри их — всюду кипела работа. Для полноты картины не хватало только веселой музыки. Она звучала в голове Поттса.
   Стоя на террасе, он радовался всей душой. Прюитт же, напротив, был мрачен. Ему было тяжело сознавать, что хитрость хозяина взяла верх над его грубой силой. Это означало, что Прюитт ничего не понимал в человеческой природе.
   — Посмотри, Колченогий, — прошептал Поттс, — какова власть женщины!
   — Я продолжаю считать, что ваш вариант не из лучших.
   — Ты так думаешь? Честное слово, я готов вывезти для них хоть партию пигмеев из Африки, если только это заставит их вкалывать!
   — Несмотря на это, я им по-прежнему не доверяю.
   — А я? — раздраженно сказал Поттс. — Ты думаешь, я им доверяю? По-твоему, почему я построил эту башню? Не говоря уж о том, что это мне стоило денег! Почему, а? Чтобы принимать солнечные ванны?
   Башня, о которой говорил Поттс, являлась двухэтажной дозорной вышкой. Она была построена из дерева на краю дороги, пересекавшей плантацию. Она была похожа на те вышки, что стояли вдоль железных дорог и поддерживали резервуары с водой для заправки котлов паровозов, но гораздо выше их.
   На самом верху на площадке находился Длиннорукий с биноклем и парой «винчестеров». Тут же стояли несколько бидонов с водой и лежал полный патронташ. Со своего поста Банше мог видеть все, что творилось в любом закоулке владения.
   Сейчас он спокойно покуривал. Вот уже несколько часов ничто не привлекало его внимания. Каторжники были благоразумны, дисциплинированны и работящи. Стрелок, однако, не терял бдительности — это была его работа, и он хорошо с ней справлялся.

3

   Дверца конуры открылась. Молодой человек был весь в грязи и крови. Он зажмурил глаза от солнца. Перед ним стоял Поттс.
   — Ты настоящий нахал, — заметил хозяин, — но слово есть слово.
   Грин сначала не понял, а когда понял, стиснул кулаки.
   — Иди почистись, — приказал Поттс, — а потом вкалывать.
   Грин не двинулся. Поттс пристально смотрел на него. Затем, изобразив на лице простодушие, с невинным видом сказал:
   — Все, что мы вместе сделали, эта девушка и я, — заключили сделку. Ни о чем другом речь не шла.
   — Если вы врете…
   — Осторожнее, Грин. — В голосе хозяина появились жесткие нотки. — Выбирай слова… Итак? Ты возвращаешься к работе, или я снова отправляю тебя в карцер. Поторопись, у меня есть чем заниматься, кроме борьбы с каторжником, кстати, уже наполовину развалившимся от того, что я с ним сделал.
   Поколебавшись мгновение, Грин пошел.

4

   Наступил вечер. Каторжники возвращались с работы, еле волоча ноги. Их обогнали последние за этот день повозки с хлопком, направлявшиеся к амбарам.
   Красные ядра еще продолжали вкалывать в поле. Они сильно отстали от других бригад, их делянка была собрана лишь частично. Люди ворчали и ругались вполголоса. Когда стражник приказывал прекратить работу, они, прихрамывая, тащились к ожидавшей их повозке, опустошали свои мешки и поворачивали обратно. Они шли медленно, подтаскивая тяжелые ядра, под насмешки своих передовых соседей.
   Этой шестерке казалось, что день никогда не кончится, — едва они успеют лечь, как займется новая заря и колокол вновь созовет их на поля.
   Час за часом их отставание все увеличивалось, а силы уже были на исходе.

5

   Наступил вечер. Каторжники столпились возле палаток. Недавно нанятый хозяином учетчик М. Росс водрузил себе на нос пенсне и взмахом руки установил тишину.
   — Нет смысла говорить вам, кто впереди! — заявил он. — Я думаю, ребята, вы и сами это знаете.
   Толпа завистливо загудела, все повернулись к бригаде Русского и Вье-Чесна.
   — На втором месте Келли! — объявил М. Росс.
   Бригада ирландцев заорала от радости и зааплодировала.
   — Третье — Мендес!
   Шепот удовлетворения донесся из рядов мексиканцев.
   — Остальные будут объявлены после сегодняшних подсчетов, — заявил М. Росс. — Но, чтобы придать вам духу, я могу сказать, что красные ядра стойко держатся последними!
   Толпа развеселилась, затем начала просто хохотать, когда увидела, как красные ядра, ковыляя, вышли на дорогу. Навстречу им попался Русский со своей бригадой. Услышав презрительные смешки, Ле Васо и Болт, казалось, готовы были броситься на обидчиков. Однако Флаш встал посередине, и люди, сгорбившись, поплелись к своей палатке.
   Наступила ночь. Красные ядра, измученные и обессилевшие, растянулись на своих соломенных подстилках. Каждое движение приносило им боль.
   — Я подыхаю! — простонал огромный Болт.
   — Ты не подыхаешь, — ответил Ля Трим, — просто ты чувствуешь, что весь в дерьме, вот и все! Черт побери, меня уже тошнит от вас, ничтожества. И что это вам даст? Я уже говорил, мы слишком отстаем от других бригад.
   — От одной-единственной бригады, — сказал Флаш, — Русского. Другие мы могли бы нагнать, работая вечером.
   — И зачем вы хотите это делать? Зачем убиваться, чтоб быть первыми? Что изменится, если мы пойдем потом, в свою очередь?
   — Говори за себя, — с горечью проворчал Болт, — а я уже даже не могу припомнить, когда в последний раз спал с женщиной. И я не хочу упускать случай!
   — А я, — сказал Ля Трим, — я спал с женщинами в Сент-Луисе, в Канзас-Сити, в Новом Орлеане, даже в Чикаго. Какое бы вы место ни назвали, я там побывал!
   Остальным был неинтересен мечтающий старик с глазами, блуждающими в пустоте, и кривящимися губами.
   — Я думаю, — заметил Толливер, — если ребята Русского нас победят, то какая разница, кто придет последним.
   — Да, это верно! — мрачно согласился Болт. — Когда они пройдут через руки Русского и Вье-Чесна, то от этих цыпочек мало что останется остальным.
   — А если нам заняться этими двумя?
   Это сказал Грин. Все взгляды обратились к нему. Молодой человек растянулся на спине с сигаретой во рту и смотрел на поднимавшийся к потолку палатки дым.
   — С каких это пор тебя стало интересовать, будем мы первыми или нет? — враждебно спросил Ле Васо.
   Грин искоса взглянул на него:
   — Ты что-то сказал?
   — Почему ты не играешь по-честному? — сказал Толливер более примирительным тоном. — Идея-то неплохая — свести счеты с Русским… Но, объясни, чем вызван твой интерес к нашей судьбе?
   Грин выпрямился:
   — Потому что я впервые вижу способ выйти отсюда. И шанс избавиться от этих проклятых цепей.
   Предоставив компаньонам переваривать его слова, Грин отвернулся.
   — Смыться! — прошептал Ля Трим. — Это хорошо для мечтателя. Если мы убежим, то будем подыхать от усталости и голода, а все в конце концов сведется к тому, что нас поймают. И тогда уж они начнут по новой. Нам расквасят морды и всучат еще по двадцать пять норм! Нет, месье! Здесь не рай, конечно, но все же лучше, чем спасаться бегством…
   Враждебное ворчание было ответом на речь старика. Каторжники уже засыпали. Болт вытянулся совсем рядом с Флашем.
   — Ты думаешь, Грин знает, что говорит? — прошептал он.
   — Братец, — ответил Флаш, — как я понимаю, все это говорит о невозможности избавиться от этой проклятой красной штуковины. И если у Грина мозги наполовину в яйцах, так ведь не у него одного. Неважно, кто здесь останется в дураках.

6

   Дни шли за днями, приближался конец уборки.
   Там, где прошли каторжники, обнажалась красная земля и торчали сухие хлопковые стебли. Закрома Поттса были нагружены хлопком по самую крышу.
   Красные ядра работали исступленно. Оставалось всего несколько соток хлопка.
   Русский, Вье-Чесн и их бригада по-прежнему были впереди.

7

   Удобно устроившись у стены амбара, Грин обедал. В сумерках синели палатки и постройки плантации. С мрачным видом красные ядра вышли из амбара, где подводил итоги учетчик М. Росс. Толливер и Флаш присели возле Грина. Тот продолжал жевать.
   — Ты-то вот не беспокоишься, — заметил Флаш.
   — Ты так думаешь? Ну, если вы мне расскажете, что же сказал вам наш славный М. Росс…
   — Что нам делать с Русским? — напряженным голосом спросил Толливер.
   — Им надо заняться.
   — Но как? — воскликнул Флаш. — Легко сказать! Займись сам!
   Грин смотрел на него с усмешкой:
   — Ты боишься?
   — Ты, черт возьми, прав, — сказал чернокожий, улыбаясь. — Я боюсь! И ты бы тоже боялся, если бы Колченогий не сковырнул тебе череп набок.
   — А если мы возьмем Русского с собой на волю? — предложил Толливер.
   — Не выйдет.
   — Может, скажем ему…
   — Ты сбрендил! Он думает только об одном… об этих бабах! — сказал Флаш. Чернокожий повернулся к Грину:
   — Если ты хочешь избавиться от этого дебила, сам и играй в эти игры!
   — Ты хочешь, чтобы твои внуки рассказывали друг другу, как ты струсил?
   — Оно все же лучше, чем вообще не заиметь этих внуков.
   — Флаш, — сказал Грин улыбаясь, — ты мне нравишься. Ты мне так нравишься, что я собираюсь предоставить тебе возможность помочь мне свести счеты с Русским.
   — Одному?
   Грин смотрел на Флаша, все шире расплываясь в улыбке.
   — Время одиночества прошло, — сказал он.

8

   Русский и Вье-Чесн сидели на складе среди тюков хлопка.
   Их мускулы наливались. Еще несколько дней, а может быть, даже и часов, и они насладятся победой. Вье-Чесн предвкушал, как будет обладать женщиной Грина. Он был о себе такого высокого мнения, что смотрел на всех свысока. Он облизывался в предвкушении удовольствия. Аппетитная штучка, ничего не скажешь!
   Внезапно вершина пирамиды хлопка качнулась и оттуда прямо на Вье-Чесна и Русского сорвались два огромных тюка. Послышались глухой удар и рычание. Бедра Вье-Чесна были зажаты одним тюком, рука и правая нога Русского — другим. Не успели два гиганта высвободиться, как показался Грин, за ним Ле Васо и оба чернокожих. Четверо приблизились к своим жертвам.
   — Вперед! — рявкнул Флаш.
   Казалось, он распалял себя, чтобы исполнить задуманное.
   — Васо! Болт! — приказывал Грин.
   Те схватили Вье-Чесна, растянули жертву, прижав ей руки к земле. Грин и Флаш склонились над пленником, схватили свои ядра и разбили ему руки. Было слышно, как хрустели кости. Вье-Чесн испустил звериный стон, скрючился и потерял сознание.
   Красные ядра повернулись к Русскому и проделали с ним то же самое.

9

   Красные ядра торопились. Ля Трим устал и ныл:
   — Надо быть психом, чтобы так работать. Черт возьми, с Русским и Вье-Чесном, которые куда-то испарились, мы были бы среди первых, куда ни кинь…
   Все молчали. Мерзкий старик наклонился к Толливеру.
   — Эй, Толли, — прошептал он. — Почему ты не говоришь, что с ними случилось? Ты мне не доверяешь?
   — Ля Трим, я тебе уже сказал, я не в курсе.
   Старик саркастически потряс головой:
   — А где же ты был? На молитве?
   В нескольких сотнях метров от них бригада Русского и Вье-Чесна продолжала работу, но теперь уже гораздо медленнее, без прежнего рвения, лица их были угрюмы.
   Около одной из повозок, наполовину заполненной хлопком, двое раненых с грустью смотрели на поля с хлопком. Руки их были на перевязи, в жестких деревянных шинах. Они походили на двух побитых отвратительных птиц с негнущимися крыльями. Поттс верхом на лошади держался возле них, он был в ярости. Опрокинув на ноги раненым флягу с водой, которую держал в руках, он в бешенстве бросил:
   — Вам остается только собирать хлопок зубами, кретины!
   Плантатор повернул лошадь и направился к красным ядрам. Они продолжали с рвением работать.
   — Ну что, — сказал Поттс, — я полагаю, вы не знаете, как эти двое парней поломали себе руки, а?
   Покачав головами, каторжники что-то проворчали, не прекращая работы.
   — Что ты сказал, вот ты?
   Ля Трим повернулся к хозяину и что-то неразборчиво пробормотал.
   — Я говорю Грину, — сказал Поттс.
   Грин улыбнулся.
   — Я, — произнес он, — конечно, в состоянии напасть на Вье-Чесна и Русского… При условии, что у меня есть «винчестер» Длиннорукого, у которого курок сам собой опускается, и что сейчас я скачу в направлении, противоположном вашей лошади…
   Красные ядра посмеивались.
   — Он чертовски хорош, Длиннорукий, правда? — усмехнулся Поттс.
   — Да, но я видел и получше.
   — Кого же?
   — Меня, — сказал Грин без улыбки.
   Его приятели вновь засмеялись. Поттс только покачал головой перед лицом такого наглого бахвальства.

10

   Склады продолжали наполняться хлопком. Красные ядра работали днем и ночью, почти не спали, прерываясь для питья лишь на несколько минут.
   Настал день, когда хлопка на полях больше не осталось.

11

   Учетчик М. Росс сидел на табурете за высокой конторкой между тюками хлопка, наваленными в амбаре. Его окружала толпа каторжников. Он заканчивал последние подсчеты.
   Грин держался поодаль. Все ожидали результата соревнования между бригадами, но он уже знал, что красные ядра победили. С сигаретой в зубах он предавался мечтам.
   Прюитт проскользнул в его сторону. Лицо Колченогого было отекшим, налитым кровью, от неудовлетворенных желаний под глазами у него образовались желтоватые круги.
   — Похоже, ты не особенно интересуешься, — заметил он.
   — Я бы так не сказал… месье Прюитт.
   — Я и Поттс, между нами все кончено, — заявил Колченогий, — как только закончится эта работенка. Но я нашел себе работу… в исправительной тюрьме.
   Грин кинул на него равнодушный взгляд, бросил сигарету и раздавил ее ногой.
   — Как же так, — вздохнул он, — а говорят, ничего не изменится?
   Пожав плечами, молодой человек присоединился к своим компаньонам. Прюитт проводил его желчным взглядом.
   — Все правильно, подонок, не изменится, — пробормотал Колченогий. — Мы с тобой еще не расстаемся, мы увидимся.

12

   С веселыми криками прикованные к ядрам плескались в бочках с водой, брызгались, намыливались. Импровизированные ванны были установлены на свежем воздухе, между палатками. Посеревшие униформы, развешенные сбоку от палатки, сушились на солнце, в то время как каторжники энергично смывали с себя грязь.
   Обмениваясь шутками, люди терли друг другу спины, смеялись, брызгались, в это мгновение они были почти свободны.
   — Братец! — кричал Флаш Болту, мывшемуся в соседней бочке. — Попробуй догадаться, что нам выгорело?
   Болт изобразил изумление, выкатил глаза и понизил голос:
   — Не знаю. Скажи!
   — Ладно. Нам выгорел поход к шлюхам! — весело заявил Флаш.
   Он перекувырнулся в своей бочке. Болт наклонился, весело схватил его своими огромными ручищами и погрузил с Головой в грязную воду.
   Неподалеку от них неторопливо, с сигаретой в зубах, мылся Грин. Ля Трим присел на корточки в соседней бочке. Мерзкий старикашка с опаской относился к воде, тело его конвульсивно сжималось от соприкосновения со столь необычной средой. Однако и он радовался, улыбался беззубым ртом, празднуя победу.
   — Здорово мы их накололи, они этого не ожидали, правда? — заметил он.
   — Да, — равнодушно отозвался Грин.
   — Ты знаешь, Грин, — заявил старик весьма дружелюбно, — ты в конце концов неплохой парень. Когда мы выберемся из этой дыры, быть может, еще станем приятелями. Что ты об этом думаешь?
   — Да…
   — Надо сказать, что тюрьма чертовски закаляет человека, — удовлетворенно заявил Ля Трим.
   — Да, — повторил Грин с суровым видом.
   Когда наступила ночь, прикованные к ядрам растянулись на своей соломенной постели. Они курили, оживленно болтали, говорили о старых добрых временах, радостях и ошибках, вспоминали разные интрижки.
   — В конце-то концов! — сказал Болт Грину. — Ты все-таки кое-что сделал!
   — Нет. И я никогда ничего не делал в том смысле, что ты называешь работой. Меня мобилизовали, но я не пошел. Потом же я только тем и занимался, что убегал, и меня каждый раз водворяли за решетку. Как же часто я возвращался за решетку!
   — Откуда ты? — спросил Толливер.
   Даже бывший бухгалтер утратил свое хладнокровие. Его нахмуренное, морщинистое лицо разгладилось, глаза смеялись.
   — Из небольшой дыры, в нескольких днях езды отсюда к западу, — ответил Грин. — Я охотился, снабжал дичью один салун.
   Молодой человек зажег сигарету.
   — Это были славные времена, — пробормотал он. — Старик, Малькольм Курле-ту, девочки… Весь мир, как говорится, был у моих ног.