Страница:
– Тс... тс... тс...
– Что вы предлагаете?
– А вы где находитесь? Что это за номер?
– Я в дерьме, – нервно прогоготал он. – Ладно, шутки в сторону, я у себя дома. Сквер Сен-Ламбер, Пятнадцатый округ. Хотите адрес?
Я глупо покачал головой, стоя один в кабине, в стекла которой бил косой дождь.
– Нет. У вас есть машина?
– Да.
– Какая?
– "Ситроен". Табачного цвета.
– Скажите мне номерной знак.
Он сказал.
– Хорошо, – продолжал я. – Выезжайте в направлении Версальских ворот со скоростью пятьдесят километров в час, по правой стороне. Я дам вам знак...
– Послушайте, Тарпон, я ничего не понимаю, так не пойдет.
– Пойдет, очень даже пойдет... – Я оборвал связь.
Я вернулся к "аронде", стоявшей в ста метрах от моста с включенным мотором. Я тронулся с места и выехал на кольцевую дорогу следом за Коччиоли. "Аронда" Хеймана – старая, разбитая колымага, но если разогнаться, то на ней можно выжать сто километров в час. Я даже обогнал "ситроен", который еле-еле тащился.
Я подождал Коччиоли у подъезда к воротам Вийетт, пропустил его вперед и дважды посигналил фарами. Он зажег свет в салоне и обернулся. Я обогнал его и включил мигалку. Коччиоли последовал за мной.
Мы остановились на проспекте с дорогими ресторанами. Я вышел из "аронды" и направился к Коччиоли. Он шел мне навстречу. У него были усталый вид, черные круги под глазами.
– Не стоит стоять на холоде, – заметил я.
Мы вошли в кафе. Я заказал себе грог, а Коччиоли – чашку кофе.
– Итак, вы ведете двойную игру, – сказал я.
– Я? – удивился Коччиоли. – Нет! Что вы имеете в виду?
– В то время как вы искали меня у Хеймана, кто-то другой искал меня у Шарлотт Мальракис. Разделение труда.
– Вы спятили.
– Но с другой стороны, – продолжал я, – вы меня в некотором роде предупредили насчет Мадрье, я бы даже сказал, что вы спасли мне жизнь, хотя и неумышленно. Получается не логично, если конечно вы не ведете игру на нескольких досках. Вам не нравился Мадрье, и, возможно, вам не нравятся люди, с которыми он был связан. Но это люди влиятельные. Возможно, вам хотелось бы нейтрализовать их, но вы сомневаетесь, что это удастся. Вы оказываете мне помощь, чтобы я обезвредил их. Но если я попадусь к ним в руки, вы поможете им убрать меня. Вы хотите быть на стороне сильного. Комментарии будут?
– Подождите секунду, все это не так, – пробормотал Коччиоли.
Он смотрел в свою чашку. Я отпил грог и обжег горло.
– Впрочем, думайте, что хотите, – буркнул Коччиоли. – Мне наплевать.
Я смерил его сверлящим взглядом. Мне не удалось рассердить его. Этому могло быть несколько объяснений, все малоприятные.
– Что вам известно о Фанче Танги? – спросил я.
– Пока вы не показали мне снимок, я не знал о его существовании.
– Наведите справки в архиве, почитайте дела о коллаборационистах. Вам это не повредит.
– Все любят брызгать слюной в полицию.
– К сожалению.
Коччиоли скосил глаза, глядя на упавшую на лоб прядь волос.
– Что произошло в Марселе? – спросил я. – Что обнаружила финансовая комиссия? За что Мадрье повысили в звании?
– Это никак не связано... – задумчиво ответил Коччиоли.
– Что не связано?
– Я не знаю, что они откопали, что откопал Мадрье. Об этом знают, быть может, всего два или три человека.
Так как я продолжал пристально смотреть на него, он тряхнул головой, и волосы упали ему на глаза.
– Послушайте, – сказал он. – Я не знаю, что откопал Мадрье, но я знаю, над чем он работал, и это невозможно... потому что, если бы он наткнулся на что-нибудь такое, то это бы не удалось замять...
– Над чем, – терпеливо и спокойно, четко артикулируя каждое слово, спросил я, – черт вас побери, работал Мадрье?
– Он был в комиссии, производившей финансовый контроль денег оппозиции, – сказал Коччиоли.
– Простите?
– Денег или средств различных групп, компаний и фирм, поддерживающих партии, оппозиционные правительству. Поэтому тут одно с другим не вяжется. Если бы Мадрье напал на что-нибудь, правительство не преминуло бы этим воспользоваться.
– Кто вам сказал, что оно не воспользовалось?
– Простите?
Я перевел взгляд на зал бистро. Столпившиеся у стойки бара мужчины раскатисто смеялись. Воздух был пропитан запахом жареного картофеля.
– Хорошо, согласен, – неожиданно сказал Коччиоли.
Я взял из его пачки "Голуаз", лежащей на столе, сигарету и прикурил от его зажигалки.
– Вы знаете, кто такой Каспер? – спросил я.
– Да. Знаю, – ответил он.
– Вы знаете, где он? Вы могли бы это узнать?
– Нет.
Я раздавил сигарету о пепельницу.
– Вы тесно связаны с ними? – поинтересовался я.
– Можно сказать, что я никак не связан с ними.
– Можно, но это будет неверно.
– Послушайте, Тарпон, перестаньте цепляться ко мне. Вы не понимаете, как мы все завязаны. Мы – полицейские, коллеги, товарищи... Послушайте, мы делаем свою работу, и она не всегда бывает чистой. И могут сложиться связи между людьми, у которых в шкафу лежит труп... Вы меня понимаете, черт побери? И об этом трупе известно только нескольким полицейским, а другим незачем совать нос в шкаф.
– Но вы даже не знаете, входите вы в эту группу посвященных или нет. Очень практично.
Коччиоли поднес чашку ко рту, и я услышал скрежет его зубов. Несколько капель кофе пролилось на его подбородок. Он поставил чашку на стол резким движением.
– Я знаю, Тарпон, – сказал он. – Но вам объяснять что-либо бесполезно. Это ничего не даст.
– В настоящий момент, – продолжал я, – во всей Франции нет ни одного полицейского, к которому я мог бы обратиться. Зато пятеро или шестеро легавых, замаранных в этом деле, без колебаний уберут меня, если я выйду на них. Я не могу пойти в полицию. Но мне кажется, что на такого человека, как комиссар Шоффар, можно положиться, потому что его отстранили от этого дела. Но даже если я приду к нему, он все равно может упрятать меня за решетку, так как ему больше ничего не остается. А в тюрьме со мной может случиться все что угодно. Я могу повеситься в камере или что-нибудь в этом роде. Предположим, что я обращусь в Главную инспекцию полицейских служб...
– Нежелательно вмешивать в этом дерьмо ГИПС, – оборвал меня Коччиоли, и я заметил, что углы его рта дрогнули.
– Предположим, я это сделаю. Я все равно окажусь за решеткой. А если у этой кучки окажутся покровители в правительстве, то я должен опасаться и ГИПС. Вам повезло. Я буду скрываться до тех пор, пока меня не схватят. – Я допил грог. – Мне нужны данные на Шарля Прадье... и на Каспера, если они есть в полиции. Вам придется порыться в архиве для меня, Коччиоли. Вы должны узнать как можно больше о Фанче Танги и о прошлом Мадрье. Крутитесь. Я дам вам знак. Оставайтесь на месте, пока я не выйду.
Я встал из-за стола.
– Кстати, – спросил я, – почему вы не пытаетесь арестовать меня?
– Хороший вопрос, – вздохнул Коччиоли.
Он даже улыбнулся мне, собака! Я пересек зал и вышел на улицу. Было по-прежнему мокро. Часы показывали почти десять, и движение заметно спало.
Я пересек мокрое шоссе и, ругаясь сквозь зубы, сел за руль "аронды". Я чувствовал себя усталым, у меня ныло все тело, я был раздражен, и все это мне уже порядком осточертело. Мне захотелось вернуться к Коччиоли и сдаться ему. Я тронулся с места, я развернулся на площади и направился в сторону кольцевой дороги. В тот же момент я заметил сзади "ситроен" с серводвигателем. Я ехал со скоростью восемьдесят километров в час, и "ситроен" сзади ехал с той же скоростью. Я вынул пистолет из кармана куртки-дубленки Ника Мальракиса и положил его на сиденье рядом с собой.
Мы проехали мимо нескольких ворот, ведущих в Париж, но "ситроен" не сворачивал и не приближался ко мне. Я должен был либо как-то удрать от преследователей, либо привести их к Хейману и Шарлотт. Удрать от них на "аронде" было непросто.
Так мы доехали до ворот Брансьон. Я включил мигалку и повернул на длинный уклон, ведущий на железнодорожный мост. И тут же заметил полицейские заграждения на перекрестке, перед въездом на мост. "Ситроен" находился метрах в ста позади меня.
Не знаю, что бы я сделал, если бы у меня было время подумать, но я нажал на газ и поехал прямо на легавых, которые отскочили в сторону. Я пролетел сквозь заграждение на скорости сто километров в час и, вцепившись в руль, проскочил еще два красных светофора. Но "ситроен", тоже не задержался у заграждения и не остановился на красный свет. Он никак не отлипал от меня, а сзади него уже показались двое моторизованных полицейских. От Ванвских ворот я спустился по откосу к кольцевой дороге и, оказавшись внизу, сделал неожиданный резкий поворот против движения. Я был уверен в полной безнадежности своих усилий, поэтому ситуация даже забавляла меня. В этот момент началась стрельба, но я не знал, кто и в кого стрелял. Я ехал навстречу другим машинам, ослеплявшим меня фарами, выделывавшим невероятные зигзаги и дико скрипевшим тормозами. Все это было кромешным адом, и на меня напал неудержимый нервный смех.
Потом я врезался в центральный бампер, запахло горелой резиной, и я выскочил из машины, сунув пистолет в карман. Между тем на шоссе между воротами Брансьон и Ванвскими образовалась пробка. Я слышал выстрелы, но было очевидно, что стреляли не в меня. Прислонившись к центральному барьеру, я уже не смеялся, у меня подкашивались колени. Я стоял и ждал, когда за мной приедут и отвезут меня в тюрьму, либо на бойню. Должно быть, я сильно переутомился.
X
XI
– Что вы предлагаете?
– А вы где находитесь? Что это за номер?
– Я в дерьме, – нервно прогоготал он. – Ладно, шутки в сторону, я у себя дома. Сквер Сен-Ламбер, Пятнадцатый округ. Хотите адрес?
Я глупо покачал головой, стоя один в кабине, в стекла которой бил косой дождь.
– Нет. У вас есть машина?
– Да.
– Какая?
– "Ситроен". Табачного цвета.
– Скажите мне номерной знак.
Он сказал.
– Хорошо, – продолжал я. – Выезжайте в направлении Версальских ворот со скоростью пятьдесят километров в час, по правой стороне. Я дам вам знак...
– Послушайте, Тарпон, я ничего не понимаю, так не пойдет.
– Пойдет, очень даже пойдет... – Я оборвал связь.
* * *
Вечером, в начале десятого, на правой стороне кольцевой дороги в этом месте не так уж много "ситроенов" табачного цвета. Особенно движущихся со скоростью пятьдесят километров в час. Вернее, их вообще нет. Когда машина Коччиоли проехала под мостом у Венсенских ворот, я стоял на мосту под дождем и заметил ее.Я вернулся к "аронде", стоявшей в ста метрах от моста с включенным мотором. Я тронулся с места и выехал на кольцевую дорогу следом за Коччиоли. "Аронда" Хеймана – старая, разбитая колымага, но если разогнаться, то на ней можно выжать сто километров в час. Я даже обогнал "ситроен", который еле-еле тащился.
Я подождал Коччиоли у подъезда к воротам Вийетт, пропустил его вперед и дважды посигналил фарами. Он зажег свет в салоне и обернулся. Я обогнал его и включил мигалку. Коччиоли последовал за мной.
Мы остановились на проспекте с дорогими ресторанами. Я вышел из "аронды" и направился к Коччиоли. Он шел мне навстречу. У него были усталый вид, черные круги под глазами.
– Не стоит стоять на холоде, – заметил я.
Мы вошли в кафе. Я заказал себе грог, а Коччиоли – чашку кофе.
– Итак, вы ведете двойную игру, – сказал я.
– Я? – удивился Коччиоли. – Нет! Что вы имеете в виду?
– В то время как вы искали меня у Хеймана, кто-то другой искал меня у Шарлотт Мальракис. Разделение труда.
– Вы спятили.
– Но с другой стороны, – продолжал я, – вы меня в некотором роде предупредили насчет Мадрье, я бы даже сказал, что вы спасли мне жизнь, хотя и неумышленно. Получается не логично, если конечно вы не ведете игру на нескольких досках. Вам не нравился Мадрье, и, возможно, вам не нравятся люди, с которыми он был связан. Но это люди влиятельные. Возможно, вам хотелось бы нейтрализовать их, но вы сомневаетесь, что это удастся. Вы оказываете мне помощь, чтобы я обезвредил их. Но если я попадусь к ним в руки, вы поможете им убрать меня. Вы хотите быть на стороне сильного. Комментарии будут?
– Подождите секунду, все это не так, – пробормотал Коччиоли.
Он смотрел в свою чашку. Я отпил грог и обжег горло.
– Впрочем, думайте, что хотите, – буркнул Коччиоли. – Мне наплевать.
Я смерил его сверлящим взглядом. Мне не удалось рассердить его. Этому могло быть несколько объяснений, все малоприятные.
– Что вам известно о Фанче Танги? – спросил я.
– Пока вы не показали мне снимок, я не знал о его существовании.
– Наведите справки в архиве, почитайте дела о коллаборационистах. Вам это не повредит.
– Все любят брызгать слюной в полицию.
– К сожалению.
Коччиоли скосил глаза, глядя на упавшую на лоб прядь волос.
– Что произошло в Марселе? – спросил я. – Что обнаружила финансовая комиссия? За что Мадрье повысили в звании?
– Это никак не связано... – задумчиво ответил Коччиоли.
– Что не связано?
– Я не знаю, что они откопали, что откопал Мадрье. Об этом знают, быть может, всего два или три человека.
Так как я продолжал пристально смотреть на него, он тряхнул головой, и волосы упали ему на глаза.
– Послушайте, – сказал он. – Я не знаю, что откопал Мадрье, но я знаю, над чем он работал, и это невозможно... потому что, если бы он наткнулся на что-нибудь такое, то это бы не удалось замять...
– Над чем, – терпеливо и спокойно, четко артикулируя каждое слово, спросил я, – черт вас побери, работал Мадрье?
– Он был в комиссии, производившей финансовый контроль денег оппозиции, – сказал Коччиоли.
– Простите?
– Денег или средств различных групп, компаний и фирм, поддерживающих партии, оппозиционные правительству. Поэтому тут одно с другим не вяжется. Если бы Мадрье напал на что-нибудь, правительство не преминуло бы этим воспользоваться.
– Кто вам сказал, что оно не воспользовалось?
– Простите?
Я перевел взгляд на зал бистро. Столпившиеся у стойки бара мужчины раскатисто смеялись. Воздух был пропитан запахом жареного картофеля.
– Хорошо, согласен, – неожиданно сказал Коччиоли.
Я взял из его пачки "Голуаз", лежащей на столе, сигарету и прикурил от его зажигалки.
– Вы знаете, кто такой Каспер? – спросил я.
– Да. Знаю, – ответил он.
– Вы знаете, где он? Вы могли бы это узнать?
– Нет.
Я раздавил сигарету о пепельницу.
– Вы тесно связаны с ними? – поинтересовался я.
– Можно сказать, что я никак не связан с ними.
– Можно, но это будет неверно.
– Послушайте, Тарпон, перестаньте цепляться ко мне. Вы не понимаете, как мы все завязаны. Мы – полицейские, коллеги, товарищи... Послушайте, мы делаем свою работу, и она не всегда бывает чистой. И могут сложиться связи между людьми, у которых в шкафу лежит труп... Вы меня понимаете, черт побери? И об этом трупе известно только нескольким полицейским, а другим незачем совать нос в шкаф.
– Но вы даже не знаете, входите вы в эту группу посвященных или нет. Очень практично.
Коччиоли поднес чашку ко рту, и я услышал скрежет его зубов. Несколько капель кофе пролилось на его подбородок. Он поставил чашку на стол резким движением.
– Я знаю, Тарпон, – сказал он. – Но вам объяснять что-либо бесполезно. Это ничего не даст.
– В настоящий момент, – продолжал я, – во всей Франции нет ни одного полицейского, к которому я мог бы обратиться. Зато пятеро или шестеро легавых, замаранных в этом деле, без колебаний уберут меня, если я выйду на них. Я не могу пойти в полицию. Но мне кажется, что на такого человека, как комиссар Шоффар, можно положиться, потому что его отстранили от этого дела. Но даже если я приду к нему, он все равно может упрятать меня за решетку, так как ему больше ничего не остается. А в тюрьме со мной может случиться все что угодно. Я могу повеситься в камере или что-нибудь в этом роде. Предположим, что я обращусь в Главную инспекцию полицейских служб...
– Нежелательно вмешивать в этом дерьмо ГИПС, – оборвал меня Коччиоли, и я заметил, что углы его рта дрогнули.
– Предположим, я это сделаю. Я все равно окажусь за решеткой. А если у этой кучки окажутся покровители в правительстве, то я должен опасаться и ГИПС. Вам повезло. Я буду скрываться до тех пор, пока меня не схватят. – Я допил грог. – Мне нужны данные на Шарля Прадье... и на Каспера, если они есть в полиции. Вам придется порыться в архиве для меня, Коччиоли. Вы должны узнать как можно больше о Фанче Танги и о прошлом Мадрье. Крутитесь. Я дам вам знак. Оставайтесь на месте, пока я не выйду.
Я встал из-за стола.
– Кстати, – спросил я, – почему вы не пытаетесь арестовать меня?
– Хороший вопрос, – вздохнул Коччиоли.
Он даже улыбнулся мне, собака! Я пересек зал и вышел на улицу. Было по-прежнему мокро. Часы показывали почти десять, и движение заметно спало.
Я пересек мокрое шоссе и, ругаясь сквозь зубы, сел за руль "аронды". Я чувствовал себя усталым, у меня ныло все тело, я был раздражен, и все это мне уже порядком осточертело. Мне захотелось вернуться к Коччиоли и сдаться ему. Я тронулся с места, я развернулся на площади и направился в сторону кольцевой дороги. В тот же момент я заметил сзади "ситроен" с серводвигателем. Я ехал со скоростью восемьдесят километров в час, и "ситроен" сзади ехал с той же скоростью. Я вынул пистолет из кармана куртки-дубленки Ника Мальракиса и положил его на сиденье рядом с собой.
Мы проехали мимо нескольких ворот, ведущих в Париж, но "ситроен" не сворачивал и не приближался ко мне. Я должен был либо как-то удрать от преследователей, либо привести их к Хейману и Шарлотт. Удрать от них на "аронде" было непросто.
Так мы доехали до ворот Брансьон. Я включил мигалку и повернул на длинный уклон, ведущий на железнодорожный мост. И тут же заметил полицейские заграждения на перекрестке, перед въездом на мост. "Ситроен" находился метрах в ста позади меня.
Не знаю, что бы я сделал, если бы у меня было время подумать, но я нажал на газ и поехал прямо на легавых, которые отскочили в сторону. Я пролетел сквозь заграждение на скорости сто километров в час и, вцепившись в руль, проскочил еще два красных светофора. Но "ситроен", тоже не задержался у заграждения и не остановился на красный свет. Он никак не отлипал от меня, а сзади него уже показались двое моторизованных полицейских. От Ванвских ворот я спустился по откосу к кольцевой дороге и, оказавшись внизу, сделал неожиданный резкий поворот против движения. Я был уверен в полной безнадежности своих усилий, поэтому ситуация даже забавляла меня. В этот момент началась стрельба, но я не знал, кто и в кого стрелял. Я ехал навстречу другим машинам, ослеплявшим меня фарами, выделывавшим невероятные зигзаги и дико скрипевшим тормозами. Все это было кромешным адом, и на меня напал неудержимый нервный смех.
Потом я врезался в центральный бампер, запахло горелой резиной, и я выскочил из машины, сунув пистолет в карман. Между тем на шоссе между воротами Брансьон и Ванвскими образовалась пробка. Я слышал выстрелы, но было очевидно, что стреляли не в меня. Прислонившись к центральному барьеру, я уже не смеялся, у меня подкашивались колени. Я стоял и ждал, когда за мной приедут и отвезут меня в тюрьму, либо на бойню. Должно быть, я сильно переутомился.
X
Прошло несколько секунд или минута, и я заметил, что никто не обращает на меня внимания. Дорога была хорошо освещена. Я посмотрел в сторону Ванвских ворот и увидел врезавшийся в центральный барьер "ситроен", все стекла которого были выбиты. Вокруг было полно полицейских, но стрельба прекратилась. Так как моя профессия заключается в том, чтобы все понимать, то я понял, что "ситроен" попытался повторить такой же вираж, какой удался мне, но не вписался в него. А потом полицейские стали стрелять в "ситроен", потому что его пассажиры начали стрелять в меня, а легавые решили, что стреляют в них, либо я не знаю, что еще.
Я осмотрелся вокруг и увидел, что нахожусь под мостом, вернее, даже под двумя мостами, так как железнодорожный мост нависал над обычным. Полицейское заграждение было, таким образом, где-то над моей головой. Я пересек шоссе и направился на запад, к воротам Брансьон. Никто не преследовал меня.
Перед въездом на кольцевую дорогу столпилось много автомобилей, зевак и полицейских, бегавших взад-вперед.
– Что происходит? – спросил меня ворчливым тоном старикан, прогуливавший на поводке собаку.
– Не знаю, – ответил я. – Это у Ванвских ворот. – Я указал на другую сторону железнодорожного полотна. – Наверное, несчастный случай, авария.
– Но почему стреляли? – с раздражением наседал он. – Я слышал выстрелы!
– Не знаю, – сказал я. – Я только что пришел.
Я обошел его и направился на север. Старик проводил меня подозрительным взглядом. Я сел в метро на станции "Ванвские ворота". В одиннадцать часов я вернулся в квартиру Жюля. Хейман сидел один в гостиной на кожаном канапе и читал Джека Лондона. Перед ним стояла большая бутыль водки. Телевизор был выключен, на стеклянном столике тихо играло радио.
– Я тоже выпью немного, – сказал я.
– Я прикончил водку, – отозвался Хейман, – но в кухне есть скоч[7]. Малышка легла спать, – добавил он, так как я с немым вопросом озирался по сторонам. – Она совершенно обессилена. Вы тоже собираетесь отдать концы, судя по вашему виду...
Я кивнул ему и отправился на кухню плеснуть себе виски с водой. Потом вернулся в гостиную и, довольно ворча, опустился в кресло.
– Я сломал вашу машину.
– Вот как, – произнес Хейман.
Я рассказал ему подробно.
– Как вы объясните, что они ждали вас перед бистро? У Коччиоли просто не было времени, чтобы предупредить их.
– Не знаю. Думаю, они сели на "хвост" Коччиоли...
– Да, – согласился Хейман, – но, с другой стороны, может быть, он с ними заодно, начиная с Марселя или еще раньше. Когда он отправил к вам Марту Пиго, он прямо сказал, чтобы вы ничего не делали.
– При тех обстоятельствах это выглядело вполне естественно.
– Тем не менее...
Я вздохнул.
– Вы знаете, – сказал Хейман, – все это не может долго продолжаться.
– Я знаю.
– Просто чудо, что они еще не схватили вас. Вам и дальше придется рассчитывать только на чудо. Кстати, на что вы рассчитываете?
Я пожал плечами, снова вздохнул и снял трубку телефона. Я достал из кармана клочок бумаги и набрал провинциальный номер.
– Впрочем, – поджал губы Хейман, – поступайте, как знаете.
Телефон долго не соединяли.
– Протестантская община "Скоптсис", – сообщил грудной женский голос. – Что я могу для вас сделать?
Я повесил трубку, встал и подошел к книжным стеллажам. Я порылся в "Ларуссе", "Пти Роберс" и "Чембер'с твентис сэнчери дикшенэри"[8], но ничего там не нашел.
– Что вы ищете? – спросил Хейман.
Я протянул ему мистико-гигиеническую брошюрку.
– Скоптсис.
– Если мне не изменяет память, – сказал Хейман, – то это древняя славянская секта. Секта весельчаков. Считая, что зло является порождением плоти, они направляют сексуальную энергию на пение гимнов. Вы хотите стать членом секты, Тарпон? Мне кажется, этот телефонный номер соответствует департаменту Сены и Марны, но я не поручусь.
Я позвонил в справочное бюро и без всякого труда узнал адрес вышеупомянутого ордена, местопребыванием которого был Виллер-Котре. Я поблагодарил операторшу, повесил трубку и записал адрес.
– Кстати, о воздержании, – заметил Хейман. – Вы много потеряли, не посмотрев фильма. Роль матери исполняла Ава Гарднер. До чего же красивая женщина! Что вы опять ищете?
– Карту автомобильных дорог.
– Вы слишком многого хотите. Карту купим завтра.
– И машину тоже. Если о вас завтра не будет упомянуто в газетах, вы отправитесь к дробильщику машин и купите какую-нибудь доходягу за тысячу франков, больше мы не можем себе позволить. Все, что от нее требуется, это проездить несколько дней.
– Слушаюсь, командир! – крикнул Хейман. – Я чувствую себя сегодня разбитым и подавленным. Хотите, я научу вас играть в китайские шахматы? – Я покачал головой. – В этом доме нет европейских шахмат, – продолжал Хейман, – есть только китайские и японские. Шарлотт умеет играть в китайские шахматы. Она побила меня, плутовка. Впрочем, очень славная девушка.
– Да.
– Немного худовата. Лично я предпочитаю Аву Гарднер. Но очень мила. Мне кажется, ей будет приятно, если вы пожелаете ей спокойной ночи.
– Как это? – пробормотал я. – Как это? Н-нет.
Я подошел к стеллажу и начал читать заголовки книг. Хейман тихонько хихикал за моей спиной, потом я услышал, как он допил свой стакан, поставил его на стол и со вздохом встал.
– Я постелил себе в другой комнате, – сообщил он, – Мне очень жаль, дорогой, но вам остается только канапе. Желаю приятных сновидений и не ищите скоч, я забираю его с собой.
– Спокойной ночи, – пожелал я.
– Спокойной ночи.
Некоторое время я еще продолжал смотреть на книги. Я чувствовал себя совершенно выжатым, но в то же время мне не хотелось спать. Я надел дубленку и вышел на улицу.
Я сел в метро на станции "Насьон" и вышел на станции "Саблон". Рене Музон жила в двухстах метрах от метро в респектабельном доме. В привратницкой я нашел список жильцов и поднялся на лифте на пятый этаж. На одной из двух дверей я прочел имя Рене Музон и нажал на кнопку звонка. Было без четверти двенадцать.
– Кто там?
Женщина приоткрыла дверь и взглянула на меня поверх цепочки. Я достал устаревшее жандармское удостоверение и помахал им перед ее носом.
– Главная инспекция национальной жандармерии, – сказал я строгим тоном, – Рене Музон? Откройте, пожалуйста.
Она устало посмотрела на меня и открыла. Я прошел за ней в гостиную. На ней были светло-коричневый шелковый халат и тапочки с белыми помпонами. Ее волосы цвета сливочного масла были завиты под барашка. В остальном у нее была хорошая, немного тяжеловатая фигура, а лицо круглое, красивое, немного усталое, с большими голубыми глазами. Она говорила, не вынимая изо рта сигарету, приклеившуюся к губе.
– Вы знаете, – сообщил я, когда мы вошли в гостиную, – вы имели право не открывать мне в такое позднее время, но в таком случае мне пришлось бы вернуться завтра.
– Садитесь.
– Спасибо за понимание. – Я осторожно опустился в кресло.
Рене Музон раздавила сигарету в фарфоровой пепельнице, взяла другую из серебряного портсигара и прикурила ее от серебряной зажигалки.
– Вы по поводу Лионеля?
– Какого Лионеля?
– Черт побери! – неожиданно выкрикнула она с поразившей меня яростью. – Не играйте со мной в прятки! – Она сделала шаг в сторону, споткнулась и упала в кресло, я бы сказал, с хореографической легкостью и изяществом. Я знаю, что он бандит, – заявила она. – Мне на это наплевать. Это мужчина моей жизни.
Она посмотрела на меня с вызовом, потом засмеялась нервным смехом и наклонилась вперед, демонстрируя свою грудь, чтобы поднять серебряную рюмку и хрустальный графин, стоявшие на полу на подносе.
– Вы будете? – спросила она, протягивая мне графин. – Это ром, – пояснила она.
Я покачал головой.
– Вы имеете в виду Лионеля Константини?
– Что он еще натворил?
Она налила себе полную рюмку рома, держа рюмку и графин на уровне своих глаз. Приклеенная к губе сигарета дымилась, и она быстро моргала ресницами.
– Он участвовал в перестрелке в лесу Фонтенбло, – сказал я.
Она резким движением поставила графин на пол и с тревогой спросила:
– Он... он не ранен? С ним все в порядке?
Я лицемерно облизнул губы.
– С ним ничего серьезного...
Рене вскочила с кресла, бросилась на меня и вцепилась в ворот моей рубашки. Она приподняла меня в воздухе, так что я тоже оказался на ногах. Она дышала на меня ромовыми парами.
– Где он? Сейчас же скажите, где он! – вопила она.
– Если вы меня выпустите и ответите на несколько вопросов, то я вам скажу, как с ним связаться.
Она выпустила ворот рубашки, но ее всю трясло. Я подождал, пока она успокоится. Она отступила назад и снова села в кресло.
– Поверьте, мне очень жаль, что я побеспокоил вас, – проговорил я. – Но я не мог поступить иначе.
– Дерьмо. – Это было сказано тихим и спокойным тоном.
– Вы знаете некоего Фанча Танги?
Она посмотрела на меня пустым взглядом и покачала головой.
– Шарля Прадье?
– Он умер. – Голос был глухим и мрачным.
– Вы его знали?
– Он был другом Лионеля. Я видела его несколько раз.
– Они всегда работали вместе?
– Не знаю.
– Время от времени?
– Не знаю. Возможно. – Голос был по-прежнему глухим.
– В последние дни они работали вместе?
– Кажется, да.
– Почему вам так кажется?
– Что? Ах да... Лионель был здесь прошлой ночью... а потом раздался телефонный звонок, и Лионель мне сказал, что Шарль умер.
– Чем они занимались в последние дни?
– Не знаю. Лионель не посвящает меня в свои дела.
– Вы могли случайно что-нибудь услышать.
Она хмыкнула, схватила графин рукой и отпила несколько глотков прямо из горлышка. Ром стекал по подбородку на ее грудь. Поставив графин на место, она громко расхохоталась.
– Вы разрушаете себя таким образом, – заметил я.
Она взглянула на меня так, словно я был марсианином.
– Я вам больше ничего не скажу, – заявила она. – Я чувствую, что вы лжете. Лионель умер.
– Лионель находится в госпитале в Фонтенбло. Он ранен из охотничьего ружья. Пуля попала ему в плечо. Он потерял много крови, но быстро встанет на ноги.
– Это правда?
– Клянусь.
– Хорошо. Я вам верю.
– Я задам вам еще несколько вопросов, – сказал я, – а после этого вы позвоните в госпиталь.
– Три вопроса.
– Простите?
Она прыснула, сонно покачивая головой.
– Вы дерьмо, но очень вежливое, – произнесла она. – Вы имеете право на три вопроса, как в сказках. И больше я вам ничего не скажу.
Я с интересом посмотрел на нее, и она снова прыснула. Я вздохнул и спросил:
– Вы знаете некоего Каспера?
– Нет. Один.
– Что представляет собою Протестантская община "Скоптсис"?
– Это нечто вроде монастыря, расположенного в Мо. Там возрождают тело и дух. Йога и медитация. Для всяких шишек и стариков. Там я познакомилась с Лионелем, хотя ни он, ни я в эти глупости не верим. Просто там проходил курс омоложения мой патрон, а я его секретарша, так что вы понимаете... У Лионеля была назначена там встреча с моим патроном. Вот. Два.
Я отчаянно искал в голове третий вопрос, потому что был уверен в том, что она поступит, как сказала, то есть ответит на три вопроса и больше ничего не скажет. Я искал, но в моей голове было пусто, а может быть, наоборот, она была слишком переполнена...
– Чем занимается ваш патрон? – спросил я просто так.
– Он директор Института для слепых, – сказала Рене Музон и добавила: – Три.
Она запрокинула голову назад и захрапела.
Я осмотрелся вокруг и увидел, что нахожусь под мостом, вернее, даже под двумя мостами, так как железнодорожный мост нависал над обычным. Полицейское заграждение было, таким образом, где-то над моей головой. Я пересек шоссе и направился на запад, к воротам Брансьон. Никто не преследовал меня.
Перед въездом на кольцевую дорогу столпилось много автомобилей, зевак и полицейских, бегавших взад-вперед.
– Что происходит? – спросил меня ворчливым тоном старикан, прогуливавший на поводке собаку.
– Не знаю, – ответил я. – Это у Ванвских ворот. – Я указал на другую сторону железнодорожного полотна. – Наверное, несчастный случай, авария.
– Но почему стреляли? – с раздражением наседал он. – Я слышал выстрелы!
– Не знаю, – сказал я. – Я только что пришел.
Я обошел его и направился на север. Старик проводил меня подозрительным взглядом. Я сел в метро на станции "Ванвские ворота". В одиннадцать часов я вернулся в квартиру Жюля. Хейман сидел один в гостиной на кожаном канапе и читал Джека Лондона. Перед ним стояла большая бутыль водки. Телевизор был выключен, на стеклянном столике тихо играло радио.
– Я тоже выпью немного, – сказал я.
– Я прикончил водку, – отозвался Хейман, – но в кухне есть скоч[7]. Малышка легла спать, – добавил он, так как я с немым вопросом озирался по сторонам. – Она совершенно обессилена. Вы тоже собираетесь отдать концы, судя по вашему виду...
Я кивнул ему и отправился на кухню плеснуть себе виски с водой. Потом вернулся в гостиную и, довольно ворча, опустился в кресло.
– Я сломал вашу машину.
– Вот как, – произнес Хейман.
Я рассказал ему подробно.
– Как вы объясните, что они ждали вас перед бистро? У Коччиоли просто не было времени, чтобы предупредить их.
– Не знаю. Думаю, они сели на "хвост" Коччиоли...
– Да, – согласился Хейман, – но, с другой стороны, может быть, он с ними заодно, начиная с Марселя или еще раньше. Когда он отправил к вам Марту Пиго, он прямо сказал, чтобы вы ничего не делали.
– При тех обстоятельствах это выглядело вполне естественно.
– Тем не менее...
Я вздохнул.
– Вы знаете, – сказал Хейман, – все это не может долго продолжаться.
– Я знаю.
– Просто чудо, что они еще не схватили вас. Вам и дальше придется рассчитывать только на чудо. Кстати, на что вы рассчитываете?
Я пожал плечами, снова вздохнул и снял трубку телефона. Я достал из кармана клочок бумаги и набрал провинциальный номер.
– Впрочем, – поджал губы Хейман, – поступайте, как знаете.
Телефон долго не соединяли.
– Протестантская община "Скоптсис", – сообщил грудной женский голос. – Что я могу для вас сделать?
Я повесил трубку, встал и подошел к книжным стеллажам. Я порылся в "Ларуссе", "Пти Роберс" и "Чембер'с твентис сэнчери дикшенэри"[8], но ничего там не нашел.
– Что вы ищете? – спросил Хейман.
Я протянул ему мистико-гигиеническую брошюрку.
– Скоптсис.
– Если мне не изменяет память, – сказал Хейман, – то это древняя славянская секта. Секта весельчаков. Считая, что зло является порождением плоти, они направляют сексуальную энергию на пение гимнов. Вы хотите стать членом секты, Тарпон? Мне кажется, этот телефонный номер соответствует департаменту Сены и Марны, но я не поручусь.
Я позвонил в справочное бюро и без всякого труда узнал адрес вышеупомянутого ордена, местопребыванием которого был Виллер-Котре. Я поблагодарил операторшу, повесил трубку и записал адрес.
– Кстати, о воздержании, – заметил Хейман. – Вы много потеряли, не посмотрев фильма. Роль матери исполняла Ава Гарднер. До чего же красивая женщина! Что вы опять ищете?
– Карту автомобильных дорог.
– Вы слишком многого хотите. Карту купим завтра.
– И машину тоже. Если о вас завтра не будет упомянуто в газетах, вы отправитесь к дробильщику машин и купите какую-нибудь доходягу за тысячу франков, больше мы не можем себе позволить. Все, что от нее требуется, это проездить несколько дней.
– Слушаюсь, командир! – крикнул Хейман. – Я чувствую себя сегодня разбитым и подавленным. Хотите, я научу вас играть в китайские шахматы? – Я покачал головой. – В этом доме нет европейских шахмат, – продолжал Хейман, – есть только китайские и японские. Шарлотт умеет играть в китайские шахматы. Она побила меня, плутовка. Впрочем, очень славная девушка.
– Да.
– Немного худовата. Лично я предпочитаю Аву Гарднер. Но очень мила. Мне кажется, ей будет приятно, если вы пожелаете ей спокойной ночи.
– Как это? – пробормотал я. – Как это? Н-нет.
Я подошел к стеллажу и начал читать заголовки книг. Хейман тихонько хихикал за моей спиной, потом я услышал, как он допил свой стакан, поставил его на стол и со вздохом встал.
– Я постелил себе в другой комнате, – сообщил он, – Мне очень жаль, дорогой, но вам остается только канапе. Желаю приятных сновидений и не ищите скоч, я забираю его с собой.
– Спокойной ночи, – пожелал я.
– Спокойной ночи.
Некоторое время я еще продолжал смотреть на книги. Я чувствовал себя совершенно выжатым, но в то же время мне не хотелось спать. Я надел дубленку и вышел на улицу.
Я сел в метро на станции "Насьон" и вышел на станции "Саблон". Рене Музон жила в двухстах метрах от метро в респектабельном доме. В привратницкой я нашел список жильцов и поднялся на лифте на пятый этаж. На одной из двух дверей я прочел имя Рене Музон и нажал на кнопку звонка. Было без четверти двенадцать.
– Кто там?
Женщина приоткрыла дверь и взглянула на меня поверх цепочки. Я достал устаревшее жандармское удостоверение и помахал им перед ее носом.
– Главная инспекция национальной жандармерии, – сказал я строгим тоном, – Рене Музон? Откройте, пожалуйста.
Она устало посмотрела на меня и открыла. Я прошел за ней в гостиную. На ней были светло-коричневый шелковый халат и тапочки с белыми помпонами. Ее волосы цвета сливочного масла были завиты под барашка. В остальном у нее была хорошая, немного тяжеловатая фигура, а лицо круглое, красивое, немного усталое, с большими голубыми глазами. Она говорила, не вынимая изо рта сигарету, приклеившуюся к губе.
– Вы знаете, – сообщил я, когда мы вошли в гостиную, – вы имели право не открывать мне в такое позднее время, но в таком случае мне пришлось бы вернуться завтра.
– Садитесь.
– Спасибо за понимание. – Я осторожно опустился в кресло.
Рене Музон раздавила сигарету в фарфоровой пепельнице, взяла другую из серебряного портсигара и прикурила ее от серебряной зажигалки.
– Вы по поводу Лионеля?
– Какого Лионеля?
– Черт побери! – неожиданно выкрикнула она с поразившей меня яростью. – Не играйте со мной в прятки! – Она сделала шаг в сторону, споткнулась и упала в кресло, я бы сказал, с хореографической легкостью и изяществом. Я знаю, что он бандит, – заявила она. – Мне на это наплевать. Это мужчина моей жизни.
Она посмотрела на меня с вызовом, потом засмеялась нервным смехом и наклонилась вперед, демонстрируя свою грудь, чтобы поднять серебряную рюмку и хрустальный графин, стоявшие на полу на подносе.
– Вы будете? – спросила она, протягивая мне графин. – Это ром, – пояснила она.
Я покачал головой.
– Вы имеете в виду Лионеля Константини?
– Что он еще натворил?
Она налила себе полную рюмку рома, держа рюмку и графин на уровне своих глаз. Приклеенная к губе сигарета дымилась, и она быстро моргала ресницами.
– Он участвовал в перестрелке в лесу Фонтенбло, – сказал я.
Она резким движением поставила графин на пол и с тревогой спросила:
– Он... он не ранен? С ним все в порядке?
Я лицемерно облизнул губы.
– С ним ничего серьезного...
Рене вскочила с кресла, бросилась на меня и вцепилась в ворот моей рубашки. Она приподняла меня в воздухе, так что я тоже оказался на ногах. Она дышала на меня ромовыми парами.
– Где он? Сейчас же скажите, где он! – вопила она.
– Если вы меня выпустите и ответите на несколько вопросов, то я вам скажу, как с ним связаться.
Она выпустила ворот рубашки, но ее всю трясло. Я подождал, пока она успокоится. Она отступила назад и снова села в кресло.
– Поверьте, мне очень жаль, что я побеспокоил вас, – проговорил я. – Но я не мог поступить иначе.
– Дерьмо. – Это было сказано тихим и спокойным тоном.
– Вы знаете некоего Фанча Танги?
Она посмотрела на меня пустым взглядом и покачала головой.
– Шарля Прадье?
– Он умер. – Голос был глухим и мрачным.
– Вы его знали?
– Он был другом Лионеля. Я видела его несколько раз.
– Они всегда работали вместе?
– Не знаю.
– Время от времени?
– Не знаю. Возможно. – Голос был по-прежнему глухим.
– В последние дни они работали вместе?
– Кажется, да.
– Почему вам так кажется?
– Что? Ах да... Лионель был здесь прошлой ночью... а потом раздался телефонный звонок, и Лионель мне сказал, что Шарль умер.
– Чем они занимались в последние дни?
– Не знаю. Лионель не посвящает меня в свои дела.
– Вы могли случайно что-нибудь услышать.
Она хмыкнула, схватила графин рукой и отпила несколько глотков прямо из горлышка. Ром стекал по подбородку на ее грудь. Поставив графин на место, она громко расхохоталась.
– Вы разрушаете себя таким образом, – заметил я.
Она взглянула на меня так, словно я был марсианином.
– Я вам больше ничего не скажу, – заявила она. – Я чувствую, что вы лжете. Лионель умер.
– Лионель находится в госпитале в Фонтенбло. Он ранен из охотничьего ружья. Пуля попала ему в плечо. Он потерял много крови, но быстро встанет на ноги.
– Это правда?
– Клянусь.
– Хорошо. Я вам верю.
– Я задам вам еще несколько вопросов, – сказал я, – а после этого вы позвоните в госпиталь.
– Три вопроса.
– Простите?
Она прыснула, сонно покачивая головой.
– Вы дерьмо, но очень вежливое, – произнесла она. – Вы имеете право на три вопроса, как в сказках. И больше я вам ничего не скажу.
Я с интересом посмотрел на нее, и она снова прыснула. Я вздохнул и спросил:
– Вы знаете некоего Каспера?
– Нет. Один.
– Что представляет собою Протестантская община "Скоптсис"?
– Это нечто вроде монастыря, расположенного в Мо. Там возрождают тело и дух. Йога и медитация. Для всяких шишек и стариков. Там я познакомилась с Лионелем, хотя ни он, ни я в эти глупости не верим. Просто там проходил курс омоложения мой патрон, а я его секретарша, так что вы понимаете... У Лионеля была назначена там встреча с моим патроном. Вот. Два.
Я отчаянно искал в голове третий вопрос, потому что был уверен в том, что она поступит, как сказала, то есть ответит на три вопроса и больше ничего не скажет. Я искал, но в моей голове было пусто, а может быть, наоборот, она была слишком переполнена...
– Чем занимается ваш патрон? – спросил я просто так.
– Он директор Института для слепых, – сказала Рене Музон и добавила: – Три.
Она запрокинула голову назад и захрапела.
XI
Когда я закрывал дверь квартиры Жюля, Шарлотт вышла ко мне навстречу.
– Где вы были? Ну и напугали же вы меня, идиот!
– Сожалею, – сказал я и прошел в гостиную, снял дубленку и сел на канапе, пытаясь обдумать ситуацию.
Шарлотт последовала за мной и села на табурет из белого пластика на одной ножке, положив под себя диванную подушку ярко-оранжевого цвета. На ней был пуловер Жюля из белой шерсти, доходивший ей до колен. Надо сказать, что у нее красивые колени. Она курила "Житан" и сердито смотрела на меня. Квадратная пепельница на стеклянном столике была полна окурков, а под потолком висело облако голубого дыма.
– Я очень волновалась, – сообщила Шарлотт. – Мне приснился жуткий сон, я проснулась, а вас не было, – добавила она.
– Скажите, пожалуйста, – спросил я без всякой связи, – а где, собственно, Ник? Где ваш муж? Я хочу сказать...
– Он на юге, на съемках. У вас очень любопытная ассоциация мыслей, Тарпон.
– Любопытная что?
– Я вам говорю, что не могу спать, потому что беспокоюсь, а вы меня спрашиваете, где мой муж. Впрочем, он мне уже не муж.
– Не муж?
– Ник порядочное дерьмо. Мне плевать на него. Пусть катится на все четыре стороны со своими шлюхами. Давайте оставим эту тему.
– Пожалуйста, – согласился я. – Я ничего не говорю, это вы.
– Заткнитесь, Тарпон, черт вас побери!
Я вздохнул, опустил глаза и несколько минут сидел неподвижно. Шарлотт ерзала на табурете, пытаясь найти более удобную позу.
– Я был у Рене Музон, – сказал я. – Я нашел ее визитку в бумажнике того типа, которого ранил Хейман.
Я начал рассказывать Шарлотт о визите. Она соскочила со своего насеста и пересела на канапе, свернувшись калачиком в углу и заявив, что так ей будет удобнее. Я встал с канапе и подошел к окну, чтобы открыть его и проветрить комнату, после чего сел в кресло.
– Пуританин, трус, тюфяк, – прошипела Шарлотт.
Я не стал обращать внимания и закончил рассказ, добавив к сказанному некоторые комментарии. Шарлотт встала и закрыла окно, потому что в комнате стало холодно.
– Завтра папаша Хейман попытается купить нам новую старую тачку. Между прочим, мне будет интересно прокатиться в департамент Сены и Марны.
– Мне тоже.
– Это исключено, – отрезал я. – Вы будете сидеть в этой квартире до окончания всей истории.
– Это исключено, Тарпон. Мне страшно одной.
– Я не шучу.
– Я тоже. Либо я поеду с вами, либо отправлюсь в издательства и устрою грандиозный скандал. Тем более что я давно уже собиралась это сделать.
Я подумал и вздохнул.
– Ладно, доживем до завтра, там будет видно. Сейчас два часа ночи, а позади у нас трудный день. Пора спать.
– Да, – согласилась Шарлотт. – Приходите спать.
– Идите спать, – сказал я.
– Приходите спать, – повторила она.
Я взглянул на нее. Она рассмеялась.
– Ладно, хватит, Шарлотт!
– У вас есть возражение? Я хочу знать причину отказа.
Я задумался.
– Я не красив, – проговорил я.
– Это мне судить. Другое дело, если я вам не нравлюсь. Скажите, что я вам не нравлюсь.
– Вы не нравитесь мне, Шарлотт.
– Мерзкий лгун! – воскликнула она.
– Ладно, черт с вами! – Я встал. – Хорошо, черт возьми!
Она пошла в спальню, и я последовал за ней. Я разделся в темноте и лег в кровать Шарлотт. Она обняла меня с неумеренной энергией и нервной страстностью, а потом неожиданно резко оттолкнула меня и высвободилась. Она спрыгнула с кровати, выбежала в комнату и помчалась в ванную. Я слышал, как ее рвало.
Когда она вышла из ванной, я напялил на себя пижаму, которую нашел в шкафу, и сидел на канапе в гостиной.
– Мне очень жаль, – произнесла Шарлотт нежным голосом. – Вы здесь ни при чем. Это все из-за этих типов. Я пережила сильное потрясение. Мне очень хотелось бы спать с вами, и я уверена, что это будет здорово. Через некоторое время, через день или два, хорошо?
– Где вы были? Ну и напугали же вы меня, идиот!
– Сожалею, – сказал я и прошел в гостиную, снял дубленку и сел на канапе, пытаясь обдумать ситуацию.
Шарлотт последовала за мной и села на табурет из белого пластика на одной ножке, положив под себя диванную подушку ярко-оранжевого цвета. На ней был пуловер Жюля из белой шерсти, доходивший ей до колен. Надо сказать, что у нее красивые колени. Она курила "Житан" и сердито смотрела на меня. Квадратная пепельница на стеклянном столике была полна окурков, а под потолком висело облако голубого дыма.
– Я очень волновалась, – сообщила Шарлотт. – Мне приснился жуткий сон, я проснулась, а вас не было, – добавила она.
– Скажите, пожалуйста, – спросил я без всякой связи, – а где, собственно, Ник? Где ваш муж? Я хочу сказать...
– Он на юге, на съемках. У вас очень любопытная ассоциация мыслей, Тарпон.
– Любопытная что?
– Я вам говорю, что не могу спать, потому что беспокоюсь, а вы меня спрашиваете, где мой муж. Впрочем, он мне уже не муж.
– Не муж?
– Ник порядочное дерьмо. Мне плевать на него. Пусть катится на все четыре стороны со своими шлюхами. Давайте оставим эту тему.
– Пожалуйста, – согласился я. – Я ничего не говорю, это вы.
– Заткнитесь, Тарпон, черт вас побери!
Я вздохнул, опустил глаза и несколько минут сидел неподвижно. Шарлотт ерзала на табурете, пытаясь найти более удобную позу.
– Я был у Рене Музон, – сказал я. – Я нашел ее визитку в бумажнике того типа, которого ранил Хейман.
Я начал рассказывать Шарлотт о визите. Она соскочила со своего насеста и пересела на канапе, свернувшись калачиком в углу и заявив, что так ей будет удобнее. Я встал с канапе и подошел к окну, чтобы открыть его и проветрить комнату, после чего сел в кресло.
– Пуританин, трус, тюфяк, – прошипела Шарлотт.
Я не стал обращать внимания и закончил рассказ, добавив к сказанному некоторые комментарии. Шарлотт встала и закрыла окно, потому что в комнате стало холодно.
– Завтра папаша Хейман попытается купить нам новую старую тачку. Между прочим, мне будет интересно прокатиться в департамент Сены и Марны.
– Мне тоже.
– Это исключено, – отрезал я. – Вы будете сидеть в этой квартире до окончания всей истории.
– Это исключено, Тарпон. Мне страшно одной.
– Я не шучу.
– Я тоже. Либо я поеду с вами, либо отправлюсь в издательства и устрою грандиозный скандал. Тем более что я давно уже собиралась это сделать.
Я подумал и вздохнул.
– Ладно, доживем до завтра, там будет видно. Сейчас два часа ночи, а позади у нас трудный день. Пора спать.
– Да, – согласилась Шарлотт. – Приходите спать.
– Идите спать, – сказал я.
– Приходите спать, – повторила она.
Я взглянул на нее. Она рассмеялась.
– Ладно, хватит, Шарлотт!
– У вас есть возражение? Я хочу знать причину отказа.
Я задумался.
– Я не красив, – проговорил я.
– Это мне судить. Другое дело, если я вам не нравлюсь. Скажите, что я вам не нравлюсь.
– Вы не нравитесь мне, Шарлотт.
– Мерзкий лгун! – воскликнула она.
– Ладно, черт с вами! – Я встал. – Хорошо, черт возьми!
Она пошла в спальню, и я последовал за ней. Я разделся в темноте и лег в кровать Шарлотт. Она обняла меня с неумеренной энергией и нервной страстностью, а потом неожиданно резко оттолкнула меня и высвободилась. Она спрыгнула с кровати, выбежала в комнату и помчалась в ванную. Я слышал, как ее рвало.
Когда она вышла из ванной, я напялил на себя пижаму, которую нашел в шкафу, и сидел на канапе в гостиной.
– Мне очень жаль, – произнесла Шарлотт нежным голосом. – Вы здесь ни при чем. Это все из-за этих типов. Я пережила сильное потрясение. Мне очень хотелось бы спать с вами, и я уверена, что это будет здорово. Через некоторое время, через день или два, хорошо?