Страница:
– Хорошо. Когда вам будет угодно, – тоже нежным голосом отозвался я и, взяв ее под локоть, проводил в спальню. Я помог ей натянуть пижаму, уложил на кровать и начал нежно гладить ее волосы. Вскоре, она заснула.
Я вышел, оставив дверь приоткрытой на случай, если ей снова привидятся кошмары. Я пошел в ванную, постирал носки и, рубашку и повесил их сохнуть. Рубашка была разорвана на боку, но это ничего не меняло, так как мне нужно было надеть завтра что-нибудь чистое. После этого я принял душ и лег спать на канапе в гостиной, завернувшись в покрывало. Было три часа тридцать минут утра. Я тотчас же заснул и проснулся в полдень.
Из кухни доносились приглушенные голоса. Я направился в кухню, протирая на ходу глаза кулаками и удивляясь, что так долго проспал. В то же время я был доволен этим, так как чувствовал себя отдохнувшим и мои ушибы не причиняли мне неудобства.
На кухне Хейман и Шарлотт сидели за столом с утренними газетами и оживленно беседовали, куря сигареты. Шарлотт поцеловала меня в обе щеки, а Хейман стал варить кофе. Помимо газет Шарлотт принесла еще целую кучу круассанов. Я с волчьим аппетитом пожирал их, проглядывая газеты. Наших снимков нигде не было. Первые страницы газет посвящались боксеру, погибшему в авиакатастрофе, и некоторым политическим событиям. В разделе происшествий новые преступления отвлекли от моей скромной персоны внимание журналистов в интересах читающей публики.
Тем не менее была заметка о перестрелке на кольцевой дороге и загадочных событиях в лесу Фонтенбло. В первом случае полиция задержала "рецидивистов", пытавшихся проскочить через заграждение. Имена трех задержанных не сообщались. Во втором случае речь шла о "рецидивисте", раненном из охотничьего ружья. Никакой связи между этими двумя происшествиями не усматривалось. Ни обо мне, ни об исчезновении Шарлотт Мальракис и Хеймана нигде не говорилось.
– Продажная пресса, – заключила Шарлотт. – Они обходят нас молчанием.
– Это не они, а полицейские, – поправил ее Хейман обиженным тоном. – Журналисты делают свое дело.
– Ой ли?
– Послушайте, я не собираюсь ничего вам доказывать.
– Прекратите, – сказал я, – пожалуйста. Нам предстоит еще провернуть уйму дел.
Немного позднее мы вышли из квартиры. Хейман направился в сторону Орлеанских ворот, а оттуда – на национальную дорогу двадцать, чтобы попытаться купить в близлежащем предместье машину, предназначенную на слом. Мы с Шарлотт поехали на метро в Сент-Огюстен, где находился институт Станислава Бодрийяра, занимавшийся социальной реабилитацией слепых.
Дождь прекратился, но низкое небо было обложено облаками, и дул пронзительный ветер. Убедившись, что приятель Жюль был примерно одного роста со мной, я одолжил у него розовую рубашку. В его гардеробе не оказалось ни одной рубашки белого цвета.
Институт Станислава Бодрийяра находился в двух шагах от церкви Святого Августина и занимал третий этаж солидного дома. На углу улицы располагался бар, из которого был виден вход в здание. Шарлотт играла черными защитными очками.
– Может, лучше надеть их? Я уверяю вас, что легко сойду за слепую. Не забывайте, Тарпон, что я актриса.
– Мы уже это обсуждали. Этих людей не проведешь Они видят слепых ежедневно с утра до ночи. Делайте как договорились.
Шарлотт что-то проворчала и пожала плечами. Она пересекла улицу и направилась к входу в здание. Я вошел в бар и заказал кофе. Я увидел, как Шарлотт вошла в здание. Было четырнадцать часов тридцать девять минут. В пятнадцать часов десять минут я увидел, как подъехало такси и из него вышла Рене Музон. В пятнадцать часов двадцать пять минут Шарлотт вышла из здания.
– Чертовы бюрократы, – проворчала она, подойдя к стойке бара. – Мне пришлось разыграть целую комедию. Я сказала, что хочу говорить только с директором и не уйду пока он не примет меня, что я по личному делу и что не собираюсь ставить в известность весь белый свет, и прочее и прочее. К счастью, там все-таки не совсем забыли о милосердии... Представляете, как я выглядела, когда в конечном итоге заявила, что ищу работу.
– Но вы его видели?
– Не более двух минут. Очень вежливый. Он объяснил что вакантных мест нет и в любом случае оклады очень низкие, так как у них хорошо платят только слепым, таково правило. Из трех женщин, которых встретила, только одна была зрячей. Вы были правы, отправив меня вместо себя. Я столкнулась с вашей блондинкой.
– Рене Музон?
– Да, секретарша, толстуха с крашеными волосами и поросячьими глазками, вся в белом, похожа на белую слониху.
– А директор? Какое впечатление?
– Красивый тип лет сорока, брюнет, высокий, загорелый. Его зовут Жорж Роз. На его дверях висит табличка.
– Вы сможете узнать Жоржа Роза?
– Не сомневаюсь. Но вы и вправду идиот.
– Хорошо, – сказал я. – Теперь остается только ждать.
Мы заказали еще две чашки кофе и сели за столик.
Шарлотт искоса поглядывала на меня.
– Вы знаете, Тарпон, очень глупо, что мы приехали сюда в половине третьего. Ни то ни се. Надо было приехать в половине пятого. А теперь приходится убивать время. У вас бывало мертвое время во время следствия?
Я пожал плечами.
– Бывало.
– Мы могли бы остаться в квартире, – заметила Шарлотт. – Вдвоем. До трех или четырех часов.
– Вы хотите подвергнуть меня психоанализу? – спросил я.
– Вы мне нравитесь, Тарпон, вы очень забавны.
– Знаете, – сказал я, – когда все утрясется, мне было бы очень приятно вступить с вами в связь.
Шарлотт прыснула и развела руками.
– Вступить в связь! Боже мой!
В этот момент в кафе вошел Хейман. Он прибыл на час раньше условленного времени.
– А, вы уже здесь, – отметил он. – Я не помешал? – Он перевел взгляд с одного из нас на другого.
– Все в порядке, – сказал я. – Вы пришли раньше времени.
– Я нашел почти сразу. – Он сел за столик и поднял вверх два пальца, привлекая внимание официантки. – "Альфа-ромео". Шестьсот пятьдесят франков. Очень почтенного возраста – пятнадцать лет. Побывала в различных передрягах. Шасси будет всю дорогу бить нас по ягодицам. – Он повернул голову к официантке. – Кружку пива и порцию коньяка. Ее можно разогнать до ста пятидесяти, но при этом она вся дребезжит.
– Надеюсь, с улицы нас не видно? – спросил я его.
– Нет. – Хейман выхватил коньяк, из рук официантки так, что она даже не успела поставить его на стол. – Я припарковал драндулет на углу и, заметив кафе, зашел сюда смочить горло. Я думал, вы будете ждать меня, прогуливаясь на свежем воздухе. – Он выпил коньяк и левой рукой схватил кружку пива, не дожидаясь пока его правая рука поставит на стол пустую рюмку из-под коньяка.
– В такую погоду не хочется и носа высовывать, – заявила Шарлотт язвительным тоном.
– В такую погоду надо сидеть в тепле. А лучше лежать в кровати.
– Я купил банку черной краски и переводные картинки, – сообщил Хейман, ставя на стол пустую кружку. – Надо заменить номера на всякий случай. Мне пришлось дать свои координаты, разумеется. Через двадцать четыре часа машину начнут разыскивать. Пожалуйста! – крикнул он, подняв два пальца.
– Какого черта вы носите оружие? – прошипел я, заметив, что куртка Хеймана оттопыривается спереди.
– Я взял его еще утром.
– Не носите его так. Уберите в карман куртки. Сколько с нас? – спросил я официантку.
– Подождите, – остановил меня Хейман. – Я еще хочу выпить.
– А вот и директор, – спокойно произнесла Шарлотт, повернув голову в сторону Института для слепых.
XII
XIII
Я вышел, оставив дверь приоткрытой на случай, если ей снова привидятся кошмары. Я пошел в ванную, постирал носки и, рубашку и повесил их сохнуть. Рубашка была разорвана на боку, но это ничего не меняло, так как мне нужно было надеть завтра что-нибудь чистое. После этого я принял душ и лег спать на канапе в гостиной, завернувшись в покрывало. Было три часа тридцать минут утра. Я тотчас же заснул и проснулся в полдень.
Из кухни доносились приглушенные голоса. Я направился в кухню, протирая на ходу глаза кулаками и удивляясь, что так долго проспал. В то же время я был доволен этим, так как чувствовал себя отдохнувшим и мои ушибы не причиняли мне неудобства.
На кухне Хейман и Шарлотт сидели за столом с утренними газетами и оживленно беседовали, куря сигареты. Шарлотт поцеловала меня в обе щеки, а Хейман стал варить кофе. Помимо газет Шарлотт принесла еще целую кучу круассанов. Я с волчьим аппетитом пожирал их, проглядывая газеты. Наших снимков нигде не было. Первые страницы газет посвящались боксеру, погибшему в авиакатастрофе, и некоторым политическим событиям. В разделе происшествий новые преступления отвлекли от моей скромной персоны внимание журналистов в интересах читающей публики.
Тем не менее была заметка о перестрелке на кольцевой дороге и загадочных событиях в лесу Фонтенбло. В первом случае полиция задержала "рецидивистов", пытавшихся проскочить через заграждение. Имена трех задержанных не сообщались. Во втором случае речь шла о "рецидивисте", раненном из охотничьего ружья. Никакой связи между этими двумя происшествиями не усматривалось. Ни обо мне, ни об исчезновении Шарлотт Мальракис и Хеймана нигде не говорилось.
– Продажная пресса, – заключила Шарлотт. – Они обходят нас молчанием.
– Это не они, а полицейские, – поправил ее Хейман обиженным тоном. – Журналисты делают свое дело.
– Ой ли?
– Послушайте, я не собираюсь ничего вам доказывать.
– Прекратите, – сказал я, – пожалуйста. Нам предстоит еще провернуть уйму дел.
Немного позднее мы вышли из квартиры. Хейман направился в сторону Орлеанских ворот, а оттуда – на национальную дорогу двадцать, чтобы попытаться купить в близлежащем предместье машину, предназначенную на слом. Мы с Шарлотт поехали на метро в Сент-Огюстен, где находился институт Станислава Бодрийяра, занимавшийся социальной реабилитацией слепых.
Дождь прекратился, но низкое небо было обложено облаками, и дул пронзительный ветер. Убедившись, что приятель Жюль был примерно одного роста со мной, я одолжил у него розовую рубашку. В его гардеробе не оказалось ни одной рубашки белого цвета.
Институт Станислава Бодрийяра находился в двух шагах от церкви Святого Августина и занимал третий этаж солидного дома. На углу улицы располагался бар, из которого был виден вход в здание. Шарлотт играла черными защитными очками.
– Может, лучше надеть их? Я уверяю вас, что легко сойду за слепую. Не забывайте, Тарпон, что я актриса.
– Мы уже это обсуждали. Этих людей не проведешь Они видят слепых ежедневно с утра до ночи. Делайте как договорились.
Шарлотт что-то проворчала и пожала плечами. Она пересекла улицу и направилась к входу в здание. Я вошел в бар и заказал кофе. Я увидел, как Шарлотт вошла в здание. Было четырнадцать часов тридцать девять минут. В пятнадцать часов десять минут я увидел, как подъехало такси и из него вышла Рене Музон. В пятнадцать часов двадцать пять минут Шарлотт вышла из здания.
– Чертовы бюрократы, – проворчала она, подойдя к стойке бара. – Мне пришлось разыграть целую комедию. Я сказала, что хочу говорить только с директором и не уйду пока он не примет меня, что я по личному делу и что не собираюсь ставить в известность весь белый свет, и прочее и прочее. К счастью, там все-таки не совсем забыли о милосердии... Представляете, как я выглядела, когда в конечном итоге заявила, что ищу работу.
– Но вы его видели?
– Не более двух минут. Очень вежливый. Он объяснил что вакантных мест нет и в любом случае оклады очень низкие, так как у них хорошо платят только слепым, таково правило. Из трех женщин, которых встретила, только одна была зрячей. Вы были правы, отправив меня вместо себя. Я столкнулась с вашей блондинкой.
– Рене Музон?
– Да, секретарша, толстуха с крашеными волосами и поросячьими глазками, вся в белом, похожа на белую слониху.
– А директор? Какое впечатление?
– Красивый тип лет сорока, брюнет, высокий, загорелый. Его зовут Жорж Роз. На его дверях висит табличка.
– Вы сможете узнать Жоржа Роза?
– Не сомневаюсь. Но вы и вправду идиот.
– Хорошо, – сказал я. – Теперь остается только ждать.
Мы заказали еще две чашки кофе и сели за столик.
Шарлотт искоса поглядывала на меня.
– Вы знаете, Тарпон, очень глупо, что мы приехали сюда в половине третьего. Ни то ни се. Надо было приехать в половине пятого. А теперь приходится убивать время. У вас бывало мертвое время во время следствия?
Я пожал плечами.
– Бывало.
– Мы могли бы остаться в квартире, – заметила Шарлотт. – Вдвоем. До трех или четырех часов.
– Вы хотите подвергнуть меня психоанализу? – спросил я.
– Вы мне нравитесь, Тарпон, вы очень забавны.
– Знаете, – сказал я, – когда все утрясется, мне было бы очень приятно вступить с вами в связь.
Шарлотт прыснула и развела руками.
– Вступить в связь! Боже мой!
В этот момент в кафе вошел Хейман. Он прибыл на час раньше условленного времени.
– А, вы уже здесь, – отметил он. – Я не помешал? – Он перевел взгляд с одного из нас на другого.
– Все в порядке, – сказал я. – Вы пришли раньше времени.
– Я нашел почти сразу. – Он сел за столик и поднял вверх два пальца, привлекая внимание официантки. – "Альфа-ромео". Шестьсот пятьдесят франков. Очень почтенного возраста – пятнадцать лет. Побывала в различных передрягах. Шасси будет всю дорогу бить нас по ягодицам. – Он повернул голову к официантке. – Кружку пива и порцию коньяка. Ее можно разогнать до ста пятидесяти, но при этом она вся дребезжит.
– Надеюсь, с улицы нас не видно? – спросил я его.
– Нет. – Хейман выхватил коньяк, из рук официантки так, что она даже не успела поставить его на стол. – Я припарковал драндулет на углу и, заметив кафе, зашел сюда смочить горло. Я думал, вы будете ждать меня, прогуливаясь на свежем воздухе. – Он выпил коньяк и левой рукой схватил кружку пива, не дожидаясь пока его правая рука поставит на стол пустую рюмку из-под коньяка.
– В такую погоду не хочется и носа высовывать, – заявила Шарлотт язвительным тоном.
– В такую погоду надо сидеть в тепле. А лучше лежать в кровати.
– Я купил банку черной краски и переводные картинки, – сообщил Хейман, ставя на стол пустую кружку. – Надо заменить номера на всякий случай. Мне пришлось дать свои координаты, разумеется. Через двадцать четыре часа машину начнут разыскивать. Пожалуйста! – крикнул он, подняв два пальца.
– Какого черта вы носите оружие? – прошипел я, заметив, что куртка Хеймана оттопыривается спереди.
– Я взял его еще утром.
– Не носите его так. Уберите в карман куртки. Сколько с нас? – спросил я официантку.
– Подождите, – остановил меня Хейман. – Я еще хочу выпить.
– А вот и директор, – спокойно произнесла Шарлотт, повернув голову в сторону Института для слепых.
XII
Как и сказала Шарлотт, директор Жорж Роз был высоким, смуглым, загорелым, красивым мужчиной лет сорока. Может быть, ему было чуть больше сорока. У него были очень черные волосы, возможно, подкрашенные на висках, и очень смуглая кожа: вероятно, он проводил много времени в компании ультрафиолетовой лампы. Кроме того, без сомнения, он увлекался йогой, сауной и тому подобным.
Он вышел из здания с озабоченным видом. На нем были пальто и шляпа с мягкими полями цвета морской волны. В руке он держал кейс. За ним семенила Рене Музон в белом плаще с кроличьим воротником и с сумкой в руке. Даже на расстоянии пятидесяти метров сквозь засиженное мухами окно макияж на ее помятом лице казался чрезмерным. Она вынула носовой платочек из-под манжета левой руки и стала кусать его, в то время как директор Жорж Роз бросал по сторонам свирепые взгляды, ища глазами отсутствующий автомобиль.
В этот момент из-за угла выехал "пежо" серого цвета, свернул на маленькую дорожку и остановился перед Жоржем Розом. За рулем сидел тип в фуражке. Его круглое лицо было воскового оттенка. У меня появилось смутное ощущение, что я его уже где-то видел, но я не мог вспомнить, где именно. Рядом с ним сидел Цедрик Каспер.
Шофер, не выходя из машины, открыл заднюю дверцу для директора и его секретарши, которые быстро загрузились, и машина резко тронулась.
Когда Жорж Роз вышел из здания, мы расплатились с официанткой и стояли в дверях бистро, не решаясь высунуться наружу, чтобы не быть узнанными Рене Музон и Каспером.
Как только "пежо" свернул за угол улицы, Хейман пробкой вылетел из бистро и помчался на другую сторону. Мы не отставали от него. Пока Хейман открывал дверцу отвратительной колымаги бутылочного цвета, все четыре крыла и дверцы которой были покрыты ржавчиной, "пежо" уже скрылся из виду.
– Дайте мне ключ, – приказал я. – Вы и Шарлотт вернетесь в квартиру Жюля и будете сидеть там до моего прихода.
– Сейчас не время спорить, – заявил Хейман, усаживаясь за руль и включая мотор. Шарлотт уже запрыгнула на заднее сиденье.
– Жан-Батист! – грозно прикрикнул я.
– Мы уедем без вас, Эжен, – угрожающе заявил Хейман.
Ворча сквозь зубы, я занял место смертника и не успел захлопнуть дверцу, как "альфа" рванула с места. Она свернула за угол с диким скрежетом шин, но было уже слишком поздно: "пежо" словно испарился.
– Очень оригинальное начало слежки, – заметил я.
– Это ваша вина, вы все время спорите.
– Тем хуже, – заметил я. – Едем в сторону моста Нейи.
– Слушаюсь, командир.
Мы выехали на бульвар Малерб и взяли направление на северо-запад.
– Рене Музон пришла в кабинет Роза после вас, не так ли? – спросил я, обращаясь к Шарлотт.
– Нет, она пришла в институт после меня, но, когда я вошла в кабинет Роза, она была уже там и вешала на плечики свой отвратительный плащ.
– Итак, утром ее не было на работе. Она проснулась с головной болью и, возможно, пыталась связаться с госпиталем в Фонтенбло, а может быть, даже ездила в госпиталь и навестила Лионеля.
– Разве это разрешено? – спросила Шарлотт.
– А почему бы и нет? Он ведь не в заключении. На работе она появилась только в три часа пятнадцать минут, и, вероятно, шеф, видя ее подавленное состояние и заплаканные глаза, поинтересовался, в чем дело, и она рассказала ему о моем вчерашнем визите. В результате на горизонте появляется Каспер, а Рене Музон куда-то увозят.
Превышая скорость, мы проехали по бульвару Курсель и проспекту Терн.
– Это всего лишь предположения, – скептически заметил Хейман.
– Да, но... Сейчас шестнадцать часов тридцать минут. Рене Музон находилась в здании не больше получаса. Это как раз время, необходимое, чтобы расспросить ее обо всем и связаться с Каспером.
– Вы думаете, они прикончат ее? – спросила Шарлотт.
– Нет, – сказал Хейман. – Скорее всего они просто упрячут ее куда-нибудь.
Шарлотт недоверчиво перевела взгляд с Хеймана на меня.
– Да, – подтвердил я, – упрячут где-нибудь за городом.
– В таком случае, – медленно проговорила Шарлотт, – не могли бы вы мне объяснить, почему мы едем в Нейи вместо того, чтобы ехать в Мо?
При этих словах Хейман резко затормозил и остановил "альфу" напротив книжного магазина.
– Если вы столь хитроумны, – обратился он к Шарлотт, – то пойдите и купите карту.
Шарлотт рассмеялась нам в лицо и отправилась покупать карту. Несколько секунд мы с Хейманом молчали.
– А, черт! – воскликнул я. – Ведь, когда я их увидел, подумал про себя, что они заедут в Нейи за ее вещами, туалетными принадлежностями и тому подобным. В таком случае мы могли бы их перехватить и сесть им на "хвост". Мысль не совсем идиотская...
– Но никто и не думает вас критиковать, Эжен, – успокоил меня Хейман. Он посмотрел сквозь ветровое стекло. – Однако приходится признать, что бабы часто оказываются умнее нас. Это очень неприятно. Это прискорбно.
Когда Шарлотт вернулась с картой, мы направились к кольцевой дороге, потом свернули на восток, в сторону Мо. Мы ехали на небольшой скорости и внимательно всматривались в обгоняющие нас автомобили. С одной стороны, я почувствовал облегчение, заметив "пежо" и Рене Музон внутри, но с другой – мне не хотелось столкнуться нос к носу с Каспером. У нас вышла небольшая заминка, когда, проехав Мо, мы выехали на главную улицу деревни Дутремар, уже наступил вечер, и стало темно. Насколько можно было судить в темноте, местность была лесистой и равнинной, с пастбищами и выгонами, а также с плодородной почвой, на которой выращивали маис и свеклу. Я опустил стекло и вдохнул в себя ночной воздух.
– Закройте окно, – попросил Хейман, – пахнет навозом.
– Пахнет навозной жижей, – поправил я, поднимая стекло. – Есть разница.
– Плевать мне на разницу, – проворчал Хейман. – Я ненавижу деревню, коров и крестьян.
По сторонам дороги, по которой мы сейчас ехали, стояли не фермы, а загородные домики незатейливой архитектуры для проведения уик-эндов. Неожиданно дома закончились, и Хейман остановил машину на обочине. Дорога дальше шла в гору и поворачивала направо. Слева с трудом можно было различить холм с возвышавшимся на нем большим зданием, напоминавшим очертаниями укрепленную ферму.
– Вот мы и приехали, – сказал я.
– Будем брать штурмом? – спросил Хейман, нервно хихикнув.
– Попробуем сначала взять хитростью. А сейчас вернемся в центр деревни.
Развернувшись, мы поехали назад, и неожиданно нас ослепили фары проскочившего мимо "пежо".
– Дерьмо, – выругался Хейман.
Он остановил "альфу" у тротуара. Обернувшись, я увидел задние огни "пежо", исчезнувшие в направлении укрепленной фермы.
– Вы не заметили, женщина была внутри? – спросил я.
– Могу поклясться, – заверила Шарлотт.
– И помимо всего прочего, у них прекрасное зрение, – отметил Хейман, имея в виду баб.
Метрах в тридцати от нас находилось освещенное кафе. Мы вышли из машины и отправились туда. Внутри было тепло. Стены были украшены яркими четырехцветными репродукциями и фотоснимками футбольных команд. В глубине зала человек десять крестьян разных возрастов – но ни одной женщины – сидели перед экраном черно-белого телевизора.
– Кто это? – спросила Шарлотт, глядя на экран.
– Это Пьер-Ришар Вильм, – ответил Хейман. – Ваше поколение не знает его.
– А, это "Большая игра", – воскликнула Шарлотт, и Хейман бросил на нее косой взгляд.
Между тем владелец заведения, крупный малый с кудрявыми волосами, курносым носом и в переднике на выступающем животе, вынырнул из-под стойки бара и спросил, что мы будем пить. Хейман и Шарлотт заказали грог, а я – кофе. Я спросил, можно ли позвонить, и хозяин указал мне на стоявший на стойке аппарат. Я набрал номер.
– Протестантская община "Скоптсис", – услышал я тот же грудной голос, что и в первый раз.
– Добрый вечер, мадемуазель, – сказал я. – Я хотел бы узнать, как попасть в ваше заведение, о котором я слышал очень много лестного. Я хотел бы провести у вас несколько дней и...
– Вы должны обратиться в парижское отделение, месье. На вас заведут карточку. – Она сообщила мне адрес.
– Видите ли, у меня очень напряженный график работы, – настаивал я. – Я руковожу фирмой и... вы понимаете?
– Да, месье, – отозвалась она безучастным тоном.
– ...И у меня неожиданно выдалось несколько свободных дней. Я хотел бы приехать к вам безотлагательно, завтра утром или даже сегодня вечером, если это возможно.
– Мне очень жаль, месье, – она лгала, ей было абсолютно наплевать, – но вы должны завести карточку. Кроме того, у нас сейчас нет свободных мест. Я очень сожалею. Мир вашей душе, месье.
– И вашей тоже мир, – проворчал я в ответ, но она уже повесила трубку.
Я набрал другой номер, но никто не отвечал: Коччиоли не было дома.
Я сел за столик, за которым Шарлотт и Хейман уминали бутерброды с ветчиной.
– Все в порядке? – спросил Хейман.
Я не ответил. Отломив кусок хлеба, я начал машинально жевать его. Я взял бумажную салфетку, достал карандаш и начертил схему организации, которая выглядела примерно так:
Фанч Танги – > Филиппин Пиго
Высокопоставленные функционеры – > Цедрик Каспер
Рег. л. суд. пол. Марселя – > Протестантская община
Мадрье – > Коччиоли?
Жорж Роз – > Институт Бодрийяра
?
Я мог добавить к этой схеме другие имена: Рене Музон, Марты Пиго, Шарля Прадье и других и нарисовать другие стрелки, но это не упростило бы схему. Самым интересным в ней был огромный вопросительный знак внизу.
"Что могла обнаружить в Марселе комиссия по финансовому контролю Региональной службы судебной полиции?", – написал я под вопросительным знаком и добавил три стрелки, связывающие Танги, Институт Бодрийяра и Протестантскую общину. "Чем могут заниматься эти люди?", – добавил я. На оба вопроса мог быть только один ответ. Я поднял глаза, и мой блуждающий по залу взгляд неожиданно остановился на старом крестьянине с совершенно лысым черепом. И в этот самый момент я вспомнил, где видел раньше шофера "пежо".
– Черт побери, – сказал я.
Я поднял руку, чтобы подозвать официанта. Он неохотно оторвался от экрана телевизора.
– Желаете еще что-нибудь, господа?
– Нет, – ответил я, – но я хотел бы задать вам один вопрос.
– Я знаю, какой, – проговорила Шарлотт...
– Не говорите глупостей, – отрезал я.
– Держу пари на десять тысяч франков.
– Вы шутите? – спросил официант.
– Нет, я действительно хочу задать вам вопрос...
– Да, – спокойно вмешалась Шарлотт. – Помимо навозной жижи, что еще может вонять в вашей очаровательной деревне?
Он вышел из здания с озабоченным видом. На нем были пальто и шляпа с мягкими полями цвета морской волны. В руке он держал кейс. За ним семенила Рене Музон в белом плаще с кроличьим воротником и с сумкой в руке. Даже на расстоянии пятидесяти метров сквозь засиженное мухами окно макияж на ее помятом лице казался чрезмерным. Она вынула носовой платочек из-под манжета левой руки и стала кусать его, в то время как директор Жорж Роз бросал по сторонам свирепые взгляды, ища глазами отсутствующий автомобиль.
В этот момент из-за угла выехал "пежо" серого цвета, свернул на маленькую дорожку и остановился перед Жоржем Розом. За рулем сидел тип в фуражке. Его круглое лицо было воскового оттенка. У меня появилось смутное ощущение, что я его уже где-то видел, но я не мог вспомнить, где именно. Рядом с ним сидел Цедрик Каспер.
Шофер, не выходя из машины, открыл заднюю дверцу для директора и его секретарши, которые быстро загрузились, и машина резко тронулась.
Когда Жорж Роз вышел из здания, мы расплатились с официанткой и стояли в дверях бистро, не решаясь высунуться наружу, чтобы не быть узнанными Рене Музон и Каспером.
Как только "пежо" свернул за угол улицы, Хейман пробкой вылетел из бистро и помчался на другую сторону. Мы не отставали от него. Пока Хейман открывал дверцу отвратительной колымаги бутылочного цвета, все четыре крыла и дверцы которой были покрыты ржавчиной, "пежо" уже скрылся из виду.
– Дайте мне ключ, – приказал я. – Вы и Шарлотт вернетесь в квартиру Жюля и будете сидеть там до моего прихода.
– Сейчас не время спорить, – заявил Хейман, усаживаясь за руль и включая мотор. Шарлотт уже запрыгнула на заднее сиденье.
– Жан-Батист! – грозно прикрикнул я.
– Мы уедем без вас, Эжен, – угрожающе заявил Хейман.
Ворча сквозь зубы, я занял место смертника и не успел захлопнуть дверцу, как "альфа" рванула с места. Она свернула за угол с диким скрежетом шин, но было уже слишком поздно: "пежо" словно испарился.
– Очень оригинальное начало слежки, – заметил я.
– Это ваша вина, вы все время спорите.
– Тем хуже, – заметил я. – Едем в сторону моста Нейи.
– Слушаюсь, командир.
Мы выехали на бульвар Малерб и взяли направление на северо-запад.
– Рене Музон пришла в кабинет Роза после вас, не так ли? – спросил я, обращаясь к Шарлотт.
– Нет, она пришла в институт после меня, но, когда я вошла в кабинет Роза, она была уже там и вешала на плечики свой отвратительный плащ.
– Итак, утром ее не было на работе. Она проснулась с головной болью и, возможно, пыталась связаться с госпиталем в Фонтенбло, а может быть, даже ездила в госпиталь и навестила Лионеля.
– Разве это разрешено? – спросила Шарлотт.
– А почему бы и нет? Он ведь не в заключении. На работе она появилась только в три часа пятнадцать минут, и, вероятно, шеф, видя ее подавленное состояние и заплаканные глаза, поинтересовался, в чем дело, и она рассказала ему о моем вчерашнем визите. В результате на горизонте появляется Каспер, а Рене Музон куда-то увозят.
Превышая скорость, мы проехали по бульвару Курсель и проспекту Терн.
– Это всего лишь предположения, – скептически заметил Хейман.
– Да, но... Сейчас шестнадцать часов тридцать минут. Рене Музон находилась в здании не больше получаса. Это как раз время, необходимое, чтобы расспросить ее обо всем и связаться с Каспером.
– Вы думаете, они прикончат ее? – спросила Шарлотт.
– Нет, – сказал Хейман. – Скорее всего они просто упрячут ее куда-нибудь.
Шарлотт недоверчиво перевела взгляд с Хеймана на меня.
– Да, – подтвердил я, – упрячут где-нибудь за городом.
– В таком случае, – медленно проговорила Шарлотт, – не могли бы вы мне объяснить, почему мы едем в Нейи вместо того, чтобы ехать в Мо?
При этих словах Хейман резко затормозил и остановил "альфу" напротив книжного магазина.
– Если вы столь хитроумны, – обратился он к Шарлотт, – то пойдите и купите карту.
Шарлотт рассмеялась нам в лицо и отправилась покупать карту. Несколько секунд мы с Хейманом молчали.
– А, черт! – воскликнул я. – Ведь, когда я их увидел, подумал про себя, что они заедут в Нейи за ее вещами, туалетными принадлежностями и тому подобным. В таком случае мы могли бы их перехватить и сесть им на "хвост". Мысль не совсем идиотская...
– Но никто и не думает вас критиковать, Эжен, – успокоил меня Хейман. Он посмотрел сквозь ветровое стекло. – Однако приходится признать, что бабы часто оказываются умнее нас. Это очень неприятно. Это прискорбно.
Когда Шарлотт вернулась с картой, мы направились к кольцевой дороге, потом свернули на восток, в сторону Мо. Мы ехали на небольшой скорости и внимательно всматривались в обгоняющие нас автомобили. С одной стороны, я почувствовал облегчение, заметив "пежо" и Рене Музон внутри, но с другой – мне не хотелось столкнуться нос к носу с Каспером. У нас вышла небольшая заминка, когда, проехав Мо, мы выехали на главную улицу деревни Дутремар, уже наступил вечер, и стало темно. Насколько можно было судить в темноте, местность была лесистой и равнинной, с пастбищами и выгонами, а также с плодородной почвой, на которой выращивали маис и свеклу. Я опустил стекло и вдохнул в себя ночной воздух.
– Закройте окно, – попросил Хейман, – пахнет навозом.
– Пахнет навозной жижей, – поправил я, поднимая стекло. – Есть разница.
– Плевать мне на разницу, – проворчал Хейман. – Я ненавижу деревню, коров и крестьян.
По сторонам дороги, по которой мы сейчас ехали, стояли не фермы, а загородные домики незатейливой архитектуры для проведения уик-эндов. Неожиданно дома закончились, и Хейман остановил машину на обочине. Дорога дальше шла в гору и поворачивала направо. Слева с трудом можно было различить холм с возвышавшимся на нем большим зданием, напоминавшим очертаниями укрепленную ферму.
– Вот мы и приехали, – сказал я.
– Будем брать штурмом? – спросил Хейман, нервно хихикнув.
– Попробуем сначала взять хитростью. А сейчас вернемся в центр деревни.
Развернувшись, мы поехали назад, и неожиданно нас ослепили фары проскочившего мимо "пежо".
– Дерьмо, – выругался Хейман.
Он остановил "альфу" у тротуара. Обернувшись, я увидел задние огни "пежо", исчезнувшие в направлении укрепленной фермы.
– Вы не заметили, женщина была внутри? – спросил я.
– Могу поклясться, – заверила Шарлотт.
– И помимо всего прочего, у них прекрасное зрение, – отметил Хейман, имея в виду баб.
Метрах в тридцати от нас находилось освещенное кафе. Мы вышли из машины и отправились туда. Внутри было тепло. Стены были украшены яркими четырехцветными репродукциями и фотоснимками футбольных команд. В глубине зала человек десять крестьян разных возрастов – но ни одной женщины – сидели перед экраном черно-белого телевизора.
– Кто это? – спросила Шарлотт, глядя на экран.
– Это Пьер-Ришар Вильм, – ответил Хейман. – Ваше поколение не знает его.
– А, это "Большая игра", – воскликнула Шарлотт, и Хейман бросил на нее косой взгляд.
Между тем владелец заведения, крупный малый с кудрявыми волосами, курносым носом и в переднике на выступающем животе, вынырнул из-под стойки бара и спросил, что мы будем пить. Хейман и Шарлотт заказали грог, а я – кофе. Я спросил, можно ли позвонить, и хозяин указал мне на стоявший на стойке аппарат. Я набрал номер.
– Протестантская община "Скоптсис", – услышал я тот же грудной голос, что и в первый раз.
– Добрый вечер, мадемуазель, – сказал я. – Я хотел бы узнать, как попасть в ваше заведение, о котором я слышал очень много лестного. Я хотел бы провести у вас несколько дней и...
– Вы должны обратиться в парижское отделение, месье. На вас заведут карточку. – Она сообщила мне адрес.
– Видите ли, у меня очень напряженный график работы, – настаивал я. – Я руковожу фирмой и... вы понимаете?
– Да, месье, – отозвалась она безучастным тоном.
– ...И у меня неожиданно выдалось несколько свободных дней. Я хотел бы приехать к вам безотлагательно, завтра утром или даже сегодня вечером, если это возможно.
– Мне очень жаль, месье, – она лгала, ей было абсолютно наплевать, – но вы должны завести карточку. Кроме того, у нас сейчас нет свободных мест. Я очень сожалею. Мир вашей душе, месье.
– И вашей тоже мир, – проворчал я в ответ, но она уже повесила трубку.
Я набрал другой номер, но никто не отвечал: Коччиоли не было дома.
Я сел за столик, за которым Шарлотт и Хейман уминали бутерброды с ветчиной.
– Все в порядке? – спросил Хейман.
Я не ответил. Отломив кусок хлеба, я начал машинально жевать его. Я взял бумажную салфетку, достал карандаш и начертил схему организации, которая выглядела примерно так:
Фанч Танги – > Филиппин Пиго
Высокопоставленные функционеры – > Цедрик Каспер
Рег. л. суд. пол. Марселя – > Протестантская община
Мадрье – > Коччиоли?
Жорж Роз – > Институт Бодрийяра
?
Я мог добавить к этой схеме другие имена: Рене Музон, Марты Пиго, Шарля Прадье и других и нарисовать другие стрелки, но это не упростило бы схему. Самым интересным в ней был огромный вопросительный знак внизу.
"Что могла обнаружить в Марселе комиссия по финансовому контролю Региональной службы судебной полиции?", – написал я под вопросительным знаком и добавил три стрелки, связывающие Танги, Институт Бодрийяра и Протестантскую общину. "Чем могут заниматься эти люди?", – добавил я. На оба вопроса мог быть только один ответ. Я поднял глаза, и мой блуждающий по залу взгляд неожиданно остановился на старом крестьянине с совершенно лысым черепом. И в этот самый момент я вспомнил, где видел раньше шофера "пежо".
– Черт побери, – сказал я.
Я поднял руку, чтобы подозвать официанта. Он неохотно оторвался от экрана телевизора.
– Желаете еще что-нибудь, господа?
– Нет, – ответил я, – но я хотел бы задать вам один вопрос.
– Я знаю, какой, – проговорила Шарлотт...
– Не говорите глупостей, – отрезал я.
– Держу пари на десять тысяч франков.
– Вы шутите? – спросил официант.
– Нет, я действительно хочу задать вам вопрос...
– Да, – спокойно вмешалась Шарлотт. – Помимо навозной жижи, что еще может вонять в вашей очаровательной деревне?
XIII
– Это хорошо, это прекрасно, – повторял Хейман на заднем сиденье. – Можете ничего мне не объяснять, но пусть эта плутовка перестанет ржать, это невыносимо!
Мы возвращались в Париж в темноте. Я сидел за рулем. Шарлотт рядом со мной давилась от смеха.
– Я ржу, – объяснила Шарлотт, – потому что на Тарпона невозможно смотреть без смеха.
– Можете вообще на меня не смотреть.
– Юпитер, ты сердишься... Дорогой Эжен, не только вы способны догадываться...
– Догадываться! – с яростью повторил я.
– Это было совсем нетрудно. Я даже не потребую с вас десяти тысяч франков.
– Нет уж! – возразил я. – Я вам их отдам.
– Нет, мы не заключили пари.
– Вы перестанете паясничать? – спросил Хейман. – О чем вы говорите?
– Мы говорили о десяти тысячах франков, – ответила Шарлотт. – Чтобы их получить, нужно ответить на вопрос: "Что воняет?"
– Давайте, продолжайте, – сказал я. – Хотите быть интересной...
– Но если вы скажете: "Это козел", то ответ будет неправильным, несмотря на все утверждения крикливых школьников, морочащих голову классным наставникам. Правильный ответ: Община "Скоптсис". Воняют протестанты "Скоптсиса". Или, по выражению официанта: "Все эти понаехавшие из Парижа бонзы, там, на холме".
– С меня довольно, – вмешался Хейман. – Я хочу выйти из машины.
– Ладан, курильница для благовоний, ароматические костры, сауна, серные ванны, – перечислила Шарлотт. – Воистину Протестанская община "Скоптсис" воняет непозволительным образом. Добавим к этому ацетон, уксусный ангидрит, соляную и виннокаменную кислоту, и мы можем констатировать характерный состав загрязнения воздуха. – Она повернула голову назад. – Дорогой Хейман, при помощи перечисленных мной продуктов можно превращать морфий в героин, но это процесс трудоемкий и опасный.
Мы выехали из Мо, и я включил "дворники", так как пошел дождь. Щетки "дворников" были съедены молью и почти ничего не стирали.
– Поразительно! – воскликнул Хейман спустя несколько секунд. – Вы превосходно разбираетесь в химии.
– У меня есть диплом. Заметьте, дорогой Хейман, что великий сыщик Эжен Тарпон и я отталкивались в своей дедукции от одних и тех же элементов: во-первых, это дело уходит корнями в Марсель, где комиссар Мадрье (мир праху его) что-то обнаружил, а во-вторых, что псевдорелигиозная община имеет возможность выделять большое количество ядовитых паров, не вызывая никаких подозрений у невежественных крестьян, уверенных в том, что община воняет ладаном. Почему вы ухмыляетесь, Тарпон? Вы ведь знаете, что мы можем ошибаться только в одном случае из двух.
– Вы действительно основывались только на двух элементах и ни на чем другом? – спросил я.
– Я советую вам сбавить скорость, – заметила Шарлотт. – Я что-нибудь упустила по вашей логике?
– Вы просто не знали всего, – сказал я. – Видите ли, прежде чем я стал заниматься этим чертовым делом, я получил заказ от одного фармацевта, подозревающего своего служащего в похищении денег из кассы.
Я рассказал им о проблемах господина Жюда и о том, как я прокатился в Дьепп, сидя на "хвосте" у Альбера Переса, выигравшего крупную сумму у американца.
– Разумеется, из этого я заключил, что именно Альбер Перес таскал деньги из кассы Жюда. Я не придал значения тому факту, что в тот вечер он выиграл, а предположил априори, что в другие вечера он проигрывал. Я решил, что в тот вечер ему просто повезло. Но я ошибся. За столом сидели двое типов, которые прикарманивали банкноты американца: Альбер Перес и шофер "пежо".
– А, все понятно, – заметил Хейман.
– В таком случае я начала распутывать не с того конца, – признала Шарлотт.
– Они не игроки. Они отмывают деньги.
– Ничего не понимаю, – сказала Шарлотт.
– Происхождение этих денег очень легко объяснить налоговой инспекции или полиции, потому что они были выиграны при свидетелях. Американец умышленно проигрывал Пересу и шоферу. Он не играл с нами, а платил им очень крупную сумму.
Шарлотт переваривала услышанное. И неожиданно она сказала то, что долго мучило меня в глубине подсознания, но что я еще до сих пор окончательно не осмыслил.
– Но это же потрясающе! – воскликнула она.
– Что потрясающе?
– Ну все это, то, что вы вышли на псевдообщину, которая производит наркотики... а за несколько дней до начала всего этого кошмара вы напали на след инкассатора, парня, который передает им деньги... Согласитесь, что это потрясающе!
– Да, потрясающе, – согласился я, – Но в таком случае это не случайно.
Мы вернулись в Париж в двадцать два часа. В двадцать два часа пятнадцать минут мы припарковали машину у дома Жюля и поднялись в квартиру. В двадцать два часа семнадцать минут я позвонил по домашнему телефону месье Жюда. Я не очень надеялся, что получу от него то, что хотел, учитывая, что в его глазах я был теперь затравленным зверем, за которым охотится полиция.
– Куда вы пропали? – воскликнул месье Жюд. – Я звонил вам минимум десять раз, но вас не было дома.
– Вы не читаете газет?
– Ничего, кроме "Энит". А в чем дело?
– Так. Не беспокойтесь, мое следствие продвигается. Я хотел узнать, предприняли ли вы что-нибудь за эти дни? Например, звонили ли вы в полицию или побеседовали с Альбером Пересом?
– Нет, но мне следовало бы позвонить! – крикнул месье Жюд. – Вы в курсе, что этот гнусный мошенник сбежал?
– Да, разумеется, – машинально солгал я, потому что месье Жюд был моим клиентом, которому я собирался предъявить счет на три тысячи франков, и это был мой единственный источник дохода в ближайшей перспективе – Да, разумеется, – повторил я, – но вы можете не волноваться: это не он таскал у вас деньги.
– Не он?
– Нет, у него не было в этом необходимости. Мне некогда сейчас вам все объяснять, но можете мне поверить. Как вы узнали, что он сбежал?
– Как узнал? Но он не вышел на работу в понедельник. Я попытался дозвониться до него, но никто не отвечал, и вчера я сам поехал к нему: жалюзи на окнах опущены, а дверь никто не открывает. Я уверен, что он сбежал.
– Хорошо, не беспокойтесь, – порекомендовал я ему уже в третий или четвертый раз. – Вы получите результаты через несколько дней. Я буду держать вас в курсе.
– Да, но... – начал месье Жюд, но я повесил трубку.
Хейман и Шарлотт были поглощены партией в китайские шахматы. Я взглянул на доску. Все фигуры были идентичными и отличались одна от другой только нарисованными на них идеограммами. Я не разбирался в этих идеограммах и не понимал позиций. Ни Хейман, ни Шарлотт не заметили, как я выскользнул сначала из гостиной, а потом из квартиры.
Остановившись перед дверью его квартиры, я снял чешский автоматический пистолет с предохранителя и постучал. Дверь оказалась приоткрытой на два или три сантиметра. Я толкнул ее носком ботинка.
Перес жил в небольшой комнате с раковиной в углу и электроплитой. В комнате стояли шкаф, два стула, стол и большая, кровать. Повсюду валялись грязные носки и рубашки, а на шпингалете закрытого окна висело два галстука. Царивший в комнате беспорядок ничем не напоминал беспорядка, остающегося после обыска.
Мы возвращались в Париж в темноте. Я сидел за рулем. Шарлотт рядом со мной давилась от смеха.
– Я ржу, – объяснила Шарлотт, – потому что на Тарпона невозможно смотреть без смеха.
– Можете вообще на меня не смотреть.
– Юпитер, ты сердишься... Дорогой Эжен, не только вы способны догадываться...
– Догадываться! – с яростью повторил я.
– Это было совсем нетрудно. Я даже не потребую с вас десяти тысяч франков.
– Нет уж! – возразил я. – Я вам их отдам.
– Нет, мы не заключили пари.
– Вы перестанете паясничать? – спросил Хейман. – О чем вы говорите?
– Мы говорили о десяти тысячах франков, – ответила Шарлотт. – Чтобы их получить, нужно ответить на вопрос: "Что воняет?"
– Давайте, продолжайте, – сказал я. – Хотите быть интересной...
– Но если вы скажете: "Это козел", то ответ будет неправильным, несмотря на все утверждения крикливых школьников, морочащих голову классным наставникам. Правильный ответ: Община "Скоптсис". Воняют протестанты "Скоптсиса". Или, по выражению официанта: "Все эти понаехавшие из Парижа бонзы, там, на холме".
– С меня довольно, – вмешался Хейман. – Я хочу выйти из машины.
– Ладан, курильница для благовоний, ароматические костры, сауна, серные ванны, – перечислила Шарлотт. – Воистину Протестанская община "Скоптсис" воняет непозволительным образом. Добавим к этому ацетон, уксусный ангидрит, соляную и виннокаменную кислоту, и мы можем констатировать характерный состав загрязнения воздуха. – Она повернула голову назад. – Дорогой Хейман, при помощи перечисленных мной продуктов можно превращать морфий в героин, но это процесс трудоемкий и опасный.
Мы выехали из Мо, и я включил "дворники", так как пошел дождь. Щетки "дворников" были съедены молью и почти ничего не стирали.
– Поразительно! – воскликнул Хейман спустя несколько секунд. – Вы превосходно разбираетесь в химии.
– У меня есть диплом. Заметьте, дорогой Хейман, что великий сыщик Эжен Тарпон и я отталкивались в своей дедукции от одних и тех же элементов: во-первых, это дело уходит корнями в Марсель, где комиссар Мадрье (мир праху его) что-то обнаружил, а во-вторых, что псевдорелигиозная община имеет возможность выделять большое количество ядовитых паров, не вызывая никаких подозрений у невежественных крестьян, уверенных в том, что община воняет ладаном. Почему вы ухмыляетесь, Тарпон? Вы ведь знаете, что мы можем ошибаться только в одном случае из двух.
– Вы действительно основывались только на двух элементах и ни на чем другом? – спросил я.
– Я советую вам сбавить скорость, – заметила Шарлотт. – Я что-нибудь упустила по вашей логике?
– Вы просто не знали всего, – сказал я. – Видите ли, прежде чем я стал заниматься этим чертовым делом, я получил заказ от одного фармацевта, подозревающего своего служащего в похищении денег из кассы.
Я рассказал им о проблемах господина Жюда и о том, как я прокатился в Дьепп, сидя на "хвосте" у Альбера Переса, выигравшего крупную сумму у американца.
– Разумеется, из этого я заключил, что именно Альбер Перес таскал деньги из кассы Жюда. Я не придал значения тому факту, что в тот вечер он выиграл, а предположил априори, что в другие вечера он проигрывал. Я решил, что в тот вечер ему просто повезло. Но я ошибся. За столом сидели двое типов, которые прикарманивали банкноты американца: Альбер Перес и шофер "пежо".
– А, все понятно, – заметил Хейман.
– В таком случае я начала распутывать не с того конца, – признала Шарлотт.
– Они не игроки. Они отмывают деньги.
– Ничего не понимаю, – сказала Шарлотт.
– Происхождение этих денег очень легко объяснить налоговой инспекции или полиции, потому что они были выиграны при свидетелях. Американец умышленно проигрывал Пересу и шоферу. Он не играл с нами, а платил им очень крупную сумму.
Шарлотт переваривала услышанное. И неожиданно она сказала то, что долго мучило меня в глубине подсознания, но что я еще до сих пор окончательно не осмыслил.
– Но это же потрясающе! – воскликнула она.
– Что потрясающе?
– Ну все это, то, что вы вышли на псевдообщину, которая производит наркотики... а за несколько дней до начала всего этого кошмара вы напали на след инкассатора, парня, который передает им деньги... Согласитесь, что это потрясающе!
– Да, потрясающе, – согласился я, – Но в таком случае это не случайно.
Мы вернулись в Париж в двадцать два часа. В двадцать два часа пятнадцать минут мы припарковали машину у дома Жюля и поднялись в квартиру. В двадцать два часа семнадцать минут я позвонил по домашнему телефону месье Жюда. Я не очень надеялся, что получу от него то, что хотел, учитывая, что в его глазах я был теперь затравленным зверем, за которым охотится полиция.
– Куда вы пропали? – воскликнул месье Жюд. – Я звонил вам минимум десять раз, но вас не было дома.
– Вы не читаете газет?
– Ничего, кроме "Энит". А в чем дело?
– Так. Не беспокойтесь, мое следствие продвигается. Я хотел узнать, предприняли ли вы что-нибудь за эти дни? Например, звонили ли вы в полицию или побеседовали с Альбером Пересом?
– Нет, но мне следовало бы позвонить! – крикнул месье Жюд. – Вы в курсе, что этот гнусный мошенник сбежал?
– Да, разумеется, – машинально солгал я, потому что месье Жюд был моим клиентом, которому я собирался предъявить счет на три тысячи франков, и это был мой единственный источник дохода в ближайшей перспективе – Да, разумеется, – повторил я, – но вы можете не волноваться: это не он таскал у вас деньги.
– Не он?
– Нет, у него не было в этом необходимости. Мне некогда сейчас вам все объяснять, но можете мне поверить. Как вы узнали, что он сбежал?
– Как узнал? Но он не вышел на работу в понедельник. Я попытался дозвониться до него, но никто не отвечал, и вчера я сам поехал к нему: жалюзи на окнах опущены, а дверь никто не открывает. Я уверен, что он сбежал.
– Хорошо, не беспокойтесь, – порекомендовал я ему уже в третий или четвертый раз. – Вы получите результаты через несколько дней. Я буду держать вас в курсе.
– Да, но... – начал месье Жюд, но я повесил трубку.
Хейман и Шарлотт были поглощены партией в китайские шахматы. Я взглянул на доску. Все фигуры были идентичными и отличались одна от другой только нарисованными на них идеограммами. Я не разбирался в этих идеограммах и не понимал позиций. Ни Хейман, ни Шарлотт не заметили, как я выскользнул сначала из гостиной, а потом из квартиры.
* * *
Я оставил "альфу" у перехода на улице Шампьонне и поднялся к Альберу Пересу, адрес которого у меня был.Остановившись перед дверью его квартиры, я снял чешский автоматический пистолет с предохранителя и постучал. Дверь оказалась приоткрытой на два или три сантиметра. Я толкнул ее носком ботинка.
Перес жил в небольшой комнате с раковиной в углу и электроплитой. В комнате стояли шкаф, два стула, стол и большая, кровать. Повсюду валялись грязные носки и рубашки, а на шпингалете закрытого окна висело два галстука. Царивший в комнате беспорядок ничем не напоминал беспорядка, остающегося после обыска.