– Не стоит преувеличивать.
   – Вот увидишь.
   И я увидел. Когда мы наткнулись на Каспера, он узнал нас с тридцати метров!
   Но сначала было посещение общины и очищение.
   Подъехав к зданию, мы осмотрели его в бинокль, но не заметили ничего подозрительного. На стоянке стояло несколько автомобилей, но "пежо" среди них не было. Мы вернулись в центр деревни и оставили там Хеймана и Коччиоли с биноклем. Я сел за руль "альфы" и направился к воротам общины.
   Как только мы подъехали к входу, нас сразу взял под опеку монах лет семнадцати или восемнадцати, с бритой головой и грязными ногами.
   Все строение в общем виде напоминало огромную ферму с крытым двором и боковыми пристройками. Вокруг были лес и луга, где паслось несколько тонконогих лошадей. Ферма была окружена толстой стеной, наверху которой было несколько узких бойниц. Я уже упоминал о том, что это была укрепленная ферма. Поскольку стоянка располагалась с задней стороны дома, нам пришлось возвращаться к центральному входу, следуя вдоль стены.
   – Я боюсь, что моя машина будет мешать другим, – сказал я монаху.
   – Да, поэтому оставьте ваши ключи.
   Я протянул ему ключи.
   – Вы оставите их в конторе, – проговорил он. – Я не занимаюсь машинами.
   – Извините, – произнес я.
   – Не за что.
   Мы шли следом за монахом. На улице было холодно, не выше нуля, а он был босым. Ороговевшие подошвы его ног были абсолютно черными.
   – Не за что, – повторил он. – Вы не могли знать. Только, пожалуйста; не испытывайте неполноценности. Я стою ниже вас, поверьте мне.
   – Как вам будет угодно, – заверил я.
   Во входной двери было окошко для охранника, какие можно увидеть в военных или министерских учреждениях. За окошком сидела хорошенькая брюнетка с завитыми волосами и большими близорукими глазами голубого цвета. На ней был желтый халат, из-под которого высовывался воротничок белой блузки. Мы протянули ей карточки на узурпированные имена Жака и Мириам Блондо. Девушка что-то пометила на листе бумаги и пропустила нас.
   Мы направились вслед за монахом в крытый двор и вошли в здание: Комнаты были расположены на втором этаже центральной части и обеих боковых пристроек. Нам показали нашу комнату. Ее стены были выбелены известью, как и все прочие перегородки здания. Узкое окошко выходило на северо-восток. Из окна открывался вид на лесистый склон холма. Под окном была крыша пристройки. В комнате стоял новый шкаф и лежали две толстые циновки с несколькими подушками из сурового полотна. Больше ничего не было. Монах открыл шкаф и показал нам на лежавшие внутри покрывала. Багажа у нас не было, так как это было одним из условий общины.
   – Очень скромно, – сказал я, чтобы нарушить: молчание.
   – Это унижает человека, – отозвался монах. – Это хорошо.
   Мы вышли из комнаты, оставив дверь открытой. Двери других комнат тоже были открыты, и обстановка везде была одинакова: выбеленные известью стены, две циновки, подушки и ивовые шкафы. Суточное пребывание стоило здесь триста пятьдесят франков на человека, и можно было представить, что еда тоже будет отличаться библейской простотой, способствующей унижению, например, вода и соевая мука.
   Однако мне не довелось проверить мои предположения и отведать здешней трапезы. Когда мы шли вдоль коридора, я заметил в другом его конце, приблизительно в тридцати метрах, сворачивавшего за угол Каспера. Я схватил Шарлотт за локоть и втащил ее внутрь ближайшей комнаты.
   – А что здесь? Здесь что? – спросил я монаха, заметно нервничая. – Что это?
   В комнате находились четыре человека – двое мужчин и две женщины. Они сидели на подушках и смотрели на меня невозмутимо вопросительно. Одной рукой я держал локоть Шарлотт, а другую сунул под сливовый пиджак и нащупал пальцами рукоятку чешского пистолета, но открывать огонь мне казалось преждевременным.
   – Это еще одна комната, – объяснил монах, стоя в дверях.
   – Добро пожаловать, – сказал один из сидевших на подушке мужчин. – Вы новенькие?
   И не дожидаясь моего ответа, он, как и трое других, стал хлопать ладонями по своим коленям, монотонно приговаривая нечто вроде: "Аранаранаранаранарананарана", если, конечно, я правильно понял.
   – О, продолжим, пожалуйста, – попросил монах, – иначе мы можем опоздать на очищение.
   – Нет, приятель, – возразил я, – мы придем раньше времени.
   В тот же момент я снял пистолет с предохранителя и сделал шаг в коридор. Каспера не было. Я не сомневался в том, что видел именно его, и мне оставалось уповать лишь на то, что он нас не заметил. Шарлотт бросала на меня удивленно вопросительные взгляды, так как мое поведение казалось ей абсолютно необъяснимым.
   – О'кей, – произнес я. – Продолжим.
   В присутствии монаха я не мог сказать Шарлотт о Каспере. Мне ничего не оставалось, как следовать за дебильным монахом, ожидая каждую секунду появления убийцы: ощущение довольно необычное. Настоятельно рекомендую вам это испытать.
   Мы проходили мимо комнат, одни из которых были пустыми, а в других находились люди в одеждах из сурового полотна или в городских костюмах. Они либо что-то обсуждали, либо читали молитвы, либо пребывали в прострации. Я насчитал двенадцать человек от тридцати до пятидесяти лет, мужчин и женщин, принадлежавших к привилегированным социальным слоям. Большинство из них очень серьезно относились ко всему происходящему вокруг.
   Позднее выяснилось, что фасадная часть здания была занята монахами и монахинями, а комнаты внизу – охранниками. Но наш провожатый не повел нас на экскурсию в эту часть здания. Осмотрев комнаты постояльцев, мы направились в боковое крыло здания, где располагались мастерские, в которых трудились монахи и монахини в возрасте от семнадцати до двадцати пяти лет, все бритоголовые и в одеждах из сурового полотна. Они ткали пряжу, пекли хлеб, вращали горшки, обтачивали полудрагоценные камни.
   Само собой разумеется, что повсюду стояли курильницы и благовонные палочки, а воздух был пропитан ладаном и миром[11].
   Местом, наиболее насыщенным мистическими запахами, было юго-восточное крыло здания, где располагалась прядильня, где я увидел железную дверь, запертую на замок с перекладиной.
   – А что там? – спросил я у монаха, указывая на дверь пальцем.
   – Подвал. Прошу вас поторопиться, так как еще два человека ждут вас, чтобы вместе пройти церемонию очищения.
   Мы поторопились. На первом этаже главного здания располагались общие комнаты, столовая, зал для заседаний и другие закрытые комнаты. Наконец мы вошли в зал с плиточным полом, где нас ожидала еще одна пара и женщина.
   Пара состояла из облаченной в норковое манто пышнотелой кумушки, с платиновыми волосами и вызывающим бюстом, без сомнения, накачанным силиконом, и фатоватого молодого человека лет на десять моложе кумушки, белобрысого, с загорелым под ультрафиолетовой лампой лицом, который курил американскую сигарету, вставленную в мундштук "Данхилл".
   – Добро пожаловать, Жак и Мириам, – сказала нам другая женщина.
   На ней было шафрановое платье с серебряным колье. Она была бритоголовая и с выщипанными бровями, что придавало ей сходство с птицей. Она вручила нам четыре больших пластиковых мешка.
   – А теперь, – сказала она, – вы должны раздеться, но сначала я вам объясню, почему это необходимо. Нашей целью является не создание для вас приятной и комфортной атмосферы, а совсем наоборот. Наша цель – унизить вас. В миру, в светской жизни, где материя стала преобладающей, человек переполнен информацией. Здесь, у нас, где вы сейчас находитесь, преобладает Дух, а материя – ничто. Вы не будете получать никакой информации. Человек получает радость не от информации, а от унижения и дисциплины.
   – Но, но! – воскликнул молодой фат, с возмущенным видом вынимая изо рта мундштук.
   – Тихо! – приказала бритоголовая женщина с птичьими глазами.
   Фатоватый тип собрался что-то возразить, но кумушка в норковом манто испепелила его взглядом, и молодой человек ограничился пожатием плеч. Бритоголовая жрица прошла тем временем в глубь комнаты и открыла дверь в смежное помещение, из которого до нас донесся шум и накатила волна теплого воздуха.
   В соседнем, очень просторном зале стоял чан длиной десять метров, глубиной пятьдесят сантиметров, наполненный горячей водой. Сквозь поднимавшийся из чана пар я различил около пятнадцати голых людей, которые брызгались, визжали и посылали нам дружеские знаки.
   – Давайте раздевайтесь! – приказала нам бритоголовая жрица с гостеприимной улыбкой. – Вы положите свои вещи в пластиковые мешки, которые получите назад при выходе из чистилища.
   – Арабанабананабанана, – вопили купальщики.
   – Это отвратительно! Я говорил тебе, что это будет омерзительно, – крикнул молодой фат, повернувшись к своей спутнице.
   Но она в возбужденном состоянии уже сбросила с себя норковое пальто и юбку и в настоящий момент освобождалась от бюстгальтера, выставляя напоказ свою огромную безупречной формы грудь.
   – Каспер в бараке, – выдохнул я на ухо Шарлотт. – Я его заметил, но он нас не видел.
   – Ты в этом уверен?
   – Раздевайтесь поживее! – скомандовала еще раз жрица с птичьими глазами.
   Я разделся, тщательно завернув пистолет в пиджак, и сложил одежду и обувь в пластиковый мешок. Бритоголовая жрица собрала наши мешки, после чего униженная кумушка первой бросилась к чану, испуская торжествующий визг и расталкивая поющих купальщиков плечами и огромным бюстом. Молодой фат бросил на меня через плечо взгляд, свидетельствующий о его моральном падении.
   – На войне как на войне, – сказал я ему, чтобы подбодрить, и он подошел к чану, играя всеми мускулами.
   Когда мы все погрузились в воду до середины бедер, мы окропили друг друга и подхватили гимн. В какой-то момент я ясно услышал, что вместо "арабарана", Шарлотт пела "банана" и "гавана", но когда я заглянул в ее красивые глаза, а потом посмотрел на очаровательную небольшую грудь, покрытую каплями воды, я убедился в том, что у нее был самый что ни на есть мистический вид на свете. Один из ревностных апологетов положил руку на ее ягодицу, и она со всей силой лягнула его, не переставая петь.
   Все это продолжалось довольно долго. Наконец все купальщики покинули зал, кроме нас четверых и бритоголовой жрицы, стоявшей у края чана и хлопавшей в ладоши.
   – А теперь, – сообщила она, – вас будут вызывать по очереди. – Люсьенн!
   – Это я, – откликнулась униженная кумушка.
   Она вылезла из чана, запыхавшись, так как отдала много сил церемонии очищения, и направилась к выходу, то есть к двери, противоположной той, в которую мы вошли.
   Фатоватый парень смотрел ей вслед с нескрываемым отвращением. В течение нескольких минут мы оставались втроем, не зная, что делать, затем вызвали Шарлотт, а еще пять минут спустя – меня.
   Мне не терпелось как можно скорее заполучить назад пластиковый мешок с одеждой и пистолетом-автоматом калибра семь – шестьдесят два. Я вышел в дверь и очутился в небольшом кабинете, в конце которого находилась другая дверь. Мой вещмешок и приготовленное для меня полотенце лежали на письменном столе, заваленном брошюрами. Я взял в руки полотенце, и в этот момент дверь напротив меня открылась. В кабинет вошел Каспер. Его правая рука по-прежнему была в гипсе и на повязке. Левой рукой он навел на мой живот "вальтер ППК" с боковинами приклада из белого пластика.
   – Я так и думал, – заметил я. – Я знал, что так случится.

XVII

   – Дайте мне ваше оружие, – продолжал я. – Последнее время я только и делаю, что собираю оружие, и скоро открою оружейную палату.
   Каспер смотрел на меня с задумчивым видом.
   – Одевайтесь.
   – Позвольте мне сначала вытереться.
   – Не будем терять времени, Тарпон, разве вы не видите, что я нервничаю. – Он сказал это спокойным тоном, поразительным образом контрастирующим с его утверждением, как если бы вы начали есть йогурт, а он завопил, чтобы вы скорее его кончали, потому что ему больно.
   Я натянул одежду на мокрое тело и стал глупо искать пистолет, которого не было.
   – Вам крышка, и вы это знаете, – сказал я, застегивая рубашку в цветочек. – Надеюсь, вы понимаете, что я бы не рискнул проникнуть сюда, да еще с женщиной, если бы вы не были окружены.
   Я пристегнул на руке золотые часы, показывавшие без четверти пять. Мы договорились, что Шоффар и Граццеллони прибудут в деревню в восемнадцать тридцать в сопровождении пятнадцати или двадцати легавых, в зависимости от того, сколько им удастся найти. Мы с Шарлотт или кто-нибудь из нас должен в это время покинуть так называемый монастырь и присоединиться к нашим друзьям в кафе Дутремара, чтобы сказать им, стоит ли штурмовать общину и есть ли у них шансы захватить всех бандитов и кучу наркотиков. План был замечательный, но его реализация представляла отныне проблему.
   – Это мои часы, – заметил Каспер.
   – Вы хотите их забрать?
   Он кивнул. Я расстегнул браслет "Ролекса" и протянул часы Касперу. Он сделал шаг назад.
   – Положите их на стол.
   – Я бы предпочел, чтобы они остались у меня, – заметил я. – Если вы читаете газеты, то вам должно быть известно, что большинство французских полицейских нечисты на руку. Через некоторое время, когда они арестуют вас, они стибрят часы. Я же сохраню их до вашего выхода из тюрьмы. В девяносто шесть лет они вам еще могут пригодиться.
   – Вы блефуете.
   – Ни в коем случае. Впрочем, вы это прекрасно знаете. Вам крышка. Единственное, чего я не понимаю, – почему вы еще здесь? На вашем месте, я бы уже давно покинул Францию.
   – Надевайте ботинки.
   – Дело в том, что вы не простой убийца, – продолжал я, натягивая левый ботинок. – Вы имеете здесь личные интересы. Вы ведь производите героин, – как бы между прочим обронил я, завязывая шнурки. – Вы торчите здесь потому, что в данный момент идет реакция трансформации, и вы хотите дождаться ее конца.
   – Мы уже почти закончили, – сказал Каспер.
   – На вашем месте я бы все бросил и спасался бегством.
   – Повернитесь лицом к стене.
   Я повернулся. Каспер подошел к столу и разрешил мне снова повернуться. Он застегнул часы на левом запястье.
   – Идите вперед, – приказал он, указывая мне на дверь дулом "вальтера".
   Я подчинился. Мы двинулись длинным и пустынным коридором, в конце которого была железная дверь, закрытая на замок с железной перекладиной. Перед дверью на складном стуле дремал монах. При нашем приближении он встал и открыл нам дверь, на что у него ушли добрые две минуты.
   – Девушка уже внизу? – спросил я Каспера.
   Он ничего не ответил. Мы вышли на крутую лестницу высотой метра два или три. Зарешеченная лампочка слабо освещала шлаковый пол подвала.
   – Спускайтесь осторожно.
   Я осторожно спустился, Каспер тоже. Наверху монах закрыл за нами тяжелую железную дверь.
   Я осмотрелся по сторонам. Подвал был внушительных размеров с множеством зарешеченных грязных лампочек.
   – Проходите.
   Я шел, и шлак хрустел под подошвами.
   – Вы собираетесь пристрелить меня? – спросил я.
   – Не сразу.
   – Тарпон? – окликнул меня из-за стены знакомый женский голос.
   – Шарлотт, – произнес я.
   Мы обогнули стену. Шарлотт сидела на шлаковом полу. Ее рука была соединена наручниками с канализационной трубой. Я заметил, что ей не было больно. Тут я расслабился, мои коленные чашечки непроизвольно задрожали, и я был вынужден опереться о стену.
   – Что вы делаете? Проходите! – приказал Каспер.
   – Тебе плохо? – спросила Шарлотт.
   Я отлепился от стены.
   – Все в порядке.
   – Повернитесь.
   – Я очень беспокоился за вас, – сказал я Шарлотт.
   – Повернитесь.
   Я повернулся. К моему удивлению, Каспер ударил меня с дьявольской силой дулом "вальтера" в нижнюю часть грудной клетки. У меня остановилось дыхание. От почти невыносимой боли я рухнул наземь и поцарапал щеку о шлак. Каспер сунул оружие в карман длинной куртки из плащевой ткани цвета хаки. Он достал наручники и ключ. Я попытался подобрать ноги под себя, чтобы двинуть его и вывести на некоторое время из строя, но мои конечности онемели, и я только пустил слюну изо рта. Он прикрепил наручниками мою ногу к канализационной трубе в пятидесяти сантиметрах от земли. У меня был совершенно дурацкий вид с подвешенной ногой, не говоря уж о моей полной беспомощности. Вдобавок Шарлотт находилась от меня всего в метре, и мне было неловко перед ней.
   – Скотина, мразь, – прошипела Шарлотт.
   – Это только цветочки, милая дама, – сказал Каспер и, выпрямившись, растворился в темноте.
   – Я бы на вашем месте не доверял мне, – проговорил я, вытягивая шею в сторону Шарлотт.
   – Что ты несешь? Он ударил тебя по голове?
   – Во всяком случае было чертовски рискованно брать вас сюда, но что я мог поделать, если проникнуть в монастырь можно было только в паре. Я хотел быть победителем и вот теперь наказан за гордыню.
   Каспер вынырнул из глубины подвала в сопровождении очередного монаха с широко расставленными глазами и дебильной физиономией. В правой руке он держал молоток с бруском в форме параллелепипеда.
   – Я собирался вас убить и где-нибудь закопать, – заявил Каспер, в то время как я судорожно извивался, пытаясь приподняться. – Но я противник убийства ради убийства. – Он криво усмехнулся. У него был довольный вид, – Когда мы закончим нашу работу и демонтируем лабораторию, я просто оставлю вас гнить в этом погребе. Я не верю ни на грош вашей басне о том, что мы окружены. Но в конечном счете кто-нибудь освободит вас отсюда. – Он снова криво усмехнулся. – По крайней мере будем на это надеяться.
   Мне удалось опереться на локоть. Монах уронил возле меня большой камень, который он держал под мышкой. Каспер без предупреждения пнул меня ногой в грудную клетку. Я снова, обессиленный, уронил лицо в шлак. Каспер взял в руку мое запястье.
   – Хозяин милостив, – забормотал дебильный монах, не обращаясь ни к кому конкретно. – Хозяин великодушен.
   – Но я вам должен еще кое-что, – сказал Каспер.
   Он положил мою руку на камень, взял у дебильного монаха молоток и со всей силой ударил меня по руке.
   Несмотря на то что он пользовался левой рукой, он сломал мою руку с первого удара.
   Некоторое время я пребывал в шоковом состоянии, ничего не чувствуя. Каспер положил на камень другую мою руку. И тогда я завопил с такой силой, на какую только был способен, и отдернул с камня здоровую руку. Монах разразился идиотским хохотом, схватил обеими руками мою руку и водворил ее на камень. Каспер опустил на нее молоток. Рука сломалась одновременно с рукоятью молотка.
   С этого момента я не могу поручиться за точность изложения последовавших событий. Я не испустил дух, он оставался каким-то чудом в моем теле, то и дело пытаясь вырваться наружу и улетучиться. Я знаю, что кричал так, что сорвал себе голосовые связки. Я знаю, что с такой силой прикусил нижнюю губу, что вырвал кусок мяса и чуть не захлебнулся собственной кровью. Все это выглядело отнюдь не эстетично и не по-геройски. Я знаю, что Шарлотт пыталась сорваться с цепи и укусить Каспера, как собака. И в то время как монаха рвало, Каспер смотрел вокруг отсутствующим и разочарованным взглядом.
   Я знаю также, что спустя некоторое время из мрака, в который была погружена остальная часть подвала, появился человек. Вдали, в глубине подвала, виднелась полоска света, проникавшая через приоткрытую дверь, из которой он вышел. На вид ему было лет за шестьдесят, у него был лысый лоб, а с боков и с затылка на шею свисали седые патлы; у него были большие юркие глаза, короткий вздернутый нос и зубы, как у кролика, но покрытые никотином и зубным камнем, желто-коричневого цвета. Лицо его было бледным, а кожа жирной, пористой и потной. На нем был белый комбинезон из грубого толстого полотна, в коричневых и черных пятнах, а на руках – резиновые перчатки, какие надевают домохозяйки для мытья посуды. С его жирной шеи свисал противогаз.
   – Эй вы, осел, остолоп! – крикнул он Касперу. – Что здесь происходит? Что вы сделали с этим человеком?
   Старик говорил с немецким акцентом. До моих ноздрей донесся пикантный аромат, идущий из приоткрытой двери.
   – Этот человек – тот самый ублюдок Тарпон, – ответил Каспер. – Я сломал ему обе руки. Вы бы лучше шли и занимались своим делом.
   Старик раздраженно покачал головой и сказал, что вопли его отвлекают. Он удалился, а потом снова вернулся со шприцем в руке и всадил мне в руку иглу.
   – Убийца! Убийца! – доносился до меня издалека голос Шарлотт, и я подумал, что старик прикончил меня. Мой дух стал протестовать, и я попытался высвободиться.
   – Лежите спокойно, господин полицейский, – сказал старик. – Сейчас вы почувствуете облегчение.
   Он был грязным и от него дурно пахло, но глаза его смотрели приветливо и доброжелательно. Мне показалось, что он улыбнулся мне, делая укол. Я чувствовал почти невыносимое щекотание и покалывание в ладони, в то время как по руке и по телу разливалось приятное тепло. Я подумал, что отдаю концы. Старик выпятил вперед свои мясистые губы и стал насвистывать "Пляску Смерти".
   – Пошевеливайтесь, – бросил ему Каспер.
   – Вам абсолютно незачем оставаться здесь, – заметил старик.
   – Я хочу, чтобы вы вернулись к работе, а не прохлаждались.
   – Это скверно, – пробормотал дебильный монах, – это скверно приказывать хозяину. Хозяин знает. Хозяин добр. А вы прекратите свои глупости, вы и так уже сломали молоток.
   – Господи, с ума можно сойти, – проворчал Каспер, качая головой.
   Он добавил, что уходит, но скоро вернется, и после этого я окончательно вырубился.

XVIII

   В то время как мой дух блуждал в безмятежной заоблачной дали, произошло еще кое-что, заслуживающее внимания.
   Прежде всего мне не удалось повесить Касперу лапшу на уши, на что, впрочем, я не очень рассчитывал, но я вызвал в нем беспокойство. Покинув подвал, где лысый химик сделал мне какую-то инъекцию, Каспер вышел за пределы общины. Оставив в пристройке "пежо", он отправился в деревню пешком. В баре он купил блок "Кэмел" и повернул назад, к ферме, внимательно глядя по сторонам. Он не заметил ничего необычного, но все же вернулся встревоженным.
   Между тем, мирно расположившись под деревом на склоне холма, Коччиоли и Хейман потягивали пиво и наблюдали за ним в бинокль. Они были очень встревожены тем, что Каспер оказался в Дутремаре, хотя, по их мнению, должен был быть в Париже или каком-либо другом месте. Кроме того от них не укрылось, что Каспер вышел на разведку. Позднее Хейман сказал мне, что они хотели тотчас вмешаться, не дожидаясь прибытия Шоффара, Граццеллони и прочих.
   Заслуживает внимания и то, что Шарлотт, в то время, пока я был в отключке, поизголялась над дебильным монахом. Я лежал, распластавшись на полу с поднятой и прикрепленной к канализационной трубе ногой, с пеной у, рта и окровавленным подбородком. Монах сидел на корточках на шлаковом полу и объяснял Шарлотт, какой хозяин добрый и великодушный. Хозяин между тем вернулся в свое логово, и полоска света, просачивавшаяся в дверь, исчезла. Шарлотт тихонько всхлипывала, отчасти от полной беспомощности, а отчасти, чтобы показать, какая она хрупкая. А потом она неожиданно сказала монаху, что тоже хотела бы постичь учение хозяина.
   – Но это очень сложно! – воскликнул дебильный монах.
   – Я хочу постичь его, – настаивала Шарлотт. – Посмотрите, до чего довела меня моя дурная жизнь. Я докатилась до ручки. Ниже уже некуда падать. Я хочу очиститься от скверны и постичь учение Хозяина. Разве вы не видите, что самый короткий путь к зениту лежит через надир?
   – Вы говорите, как хозяин, – заметил дебильный монах, казавшийся растерянным.
   – Посвятите меня в его учение! – умоляюще просила Шарлотт.
   – Я попытаюсь, – ответил монах после некоторого раздумья.
   – Нет! – вскрикнула Шарлотт. – Дайте мне воды! Я не могу слушать вас, будучи оскверненной. Вылейте мне на голову воды!
   – Хорошо, – согласился дебильный монах.
   Он встал и исчез, а затем вернулся с ведром воды. Шарлотт со смиренным видом склонила голову. Монах подошел к ней, чтобы опрокинуть ей на голову ведро воды. Шарлотт, которая была профессиональной каскадершей, подобрала под себя ноги и, когда монах наклонился, приподнялась и ударила его головой в подбородок. Надо сказать, что у нее очень твердая голова. Монах рухнул наземь.
   Шарлотт схватила камень и сломанный молоток. С их помощью ей удалось разорвать цепь наручников и освободиться. Она внимательно осмотрела меня, после чего разорвала робу монаха, связала его, делая морские узлы, и вставила ему в рот кляп. После этого она снова взяла камень и брусок молотка и разбила цепь наручников, соединявшую мою ногу с канализационной трубой.
   Тем временем Каспер неторопливо возвращался назад, в здание общины.
   Я очнулся и разразился хохотом. Мои ощущения были неопределенными, но я не мог посылать приказы своим конечностям, и, когда Шарлотт приказала мне встать, я даже накричал на нее. Я бормотал злобные проклятия в адрес человека, повинного в том, что я не держался на ногах. Короче, картина ясна: я был накачан до одури.
   Шарлотт, лишенная возможности схватить меня за сломанные руки, подталкивала меня в спину к лестнице, ругаясь хуже последнего извозчика. Дойдя до ступенек, я споткнулся, упал и взвыл от боли. Я с трудом поднялся и направился прямо во мрак. Шарлотт тащилась по шлаку следом за мной.