Мануил Семенов. Магнит

классном журнале, выписал на бумажку имена-отчества родителей
Мохова и потом им позвонил, поинтересовавшись - не объявлялся ли
сынок? Ответил, впрочем, не отец и тем более не мать, а брат,
чьего имени, понятно, в классном журнале не значилось.
- А, засуетились? - зло сказал брат. - А раньше о чем думали?
Оскар Александрович хотел объяснить, о чем он думал раньше, но
не сделал этого, потому что получилось бы слишком грубо. Грубить
же человеку до того, как узнал его имя - дурной тон, черт возьми.
Выяснив главное, а именно то, что Олег Мохов домой не
возвращался, Бург изобразил помехи на линии и под этим предлогом
не попрощавшись, прекратил разговор.

Мимо вахты шныряли гимназисты, болтая на отвлеченные темы.
Вахтерша Марфа Семеновна кипятила воду на электрической плитке.
/Такое ощущение, что кипятила ее всегда/Шуйский, наморщив лоб,
стучал киянкой по оконной раме. В общем, жизнь кипела, и не только
благодаря электроплитке.
Оскар Александрович взглянул на часы. Пять минут пятого. И тут
же возле гардероба мелькнула зловещая тень Аллы Евгеньевны, отчего
Бург вздрогнул и поспешно скрылся за большим щитом с расписанием
занятий, чтобы оттуда рвануться на второй этаж. По дороге не забыл
заглянуть за огнетушитель - вдруг там и засел злодей Мохов?.. Даже
ладонь просунул, но всего лишь вляпался в заботливо прилепленную
кем-то жвачку. Кем именно? Ясное дело - Моховым.
Брезгливо одернув ладонь, Оскар Александрович с растопыренными
пальцами направился к себе в кабинет - мыть руки. Одновременно
смыл грязь чердака и подвала, уселся верхом на первую парту и,
покачивая ногами, стал думать о том, что занимается ерундой. Все
то, что не имеет непосредственного отношения к Латинской Америке -
только так и называется. В сердцах захотелось выругаться, но каким-
нибудь особенным образом, не затасканными словами.
Несколько лет назад Оскару Александровичу на глаза попался
рассказ с характерным названием "Поганый латинянин". Каждое новое
упоминание имени главного героя отмечалось тем, что оно на одну
букву становилось короче. Первоначально героя звали Иероним Вест,
затем Ероним Вест и так далее, пока не осталась похожая на
игрушечную виселицу для близнецов буква "Т". Потом и ее не стало.
И герой немедленно умер. Но по мере уменьшения количества букв все
красочнее становились прилагаемые к имени эпитеты,
позаимствованные автором из воинских повестей Древней Руси. Такими
награждали в старину в повестях иноземцев. А Иероним Вест как раз
им и являлся. Первоначально он был всего лишь "окаянный", далее -
уже "душегубец", а заканчивалось все заковыристым "иноязычником
диким, змеем мерзким, аспидом свирепым, омраченным тьмой
греховную". И тут же радостно добавлялось "тебя нет".
В голове Оскара Александровича все это запечатлелось и теперь
вот проявилось. Можно было воспользоваться и воскликнуть, благо
аудитория пуста, что-то вроде: "Ехидна, брызжущая ядом!" Он тут же
и воскликнул, после чего немедленно появилась Алла Евгеньевна со
словами: "Вы меня звали?"

Вокруг города большие леса, их ведь
вообще очень много в стране.
из книги(6)

Шуйский продолжал стучать киянкой. Старая рама поддавалась
плохо. Наконец, он установил ее в нужном положении и зафиксировал
гвоздем. Теперь до следующего лета продержится. Продержаться до
очередного лета - вот достойная цель. Для автора и исполнителя,
правда, не слишком впечатляющая. Но Шуйский был скромен. В понятии
"скромность", конечно, есть что-то пресное, что немедленно хочется
подсластить или пересолить. Все равно. Про то, каково быть
знаменитым - сказано достаточно. Но следует заметить - быть
неизвестным не то что некрасиво - просто ужасно. Когда-нибудь где-
нибудь установят обелиск Неизвестному Художнику. И будет там
могила, в которой окажется гроб с двойным дном. Разумеется, в
обоих отделениях пустой. Так сказать, дважды пустой. Потому что
подлинная неизвестность имеет свои строгие правила и она
бессрочна. Срок давности для нее - чудовищная нелепость. Чтобы
быть неизвестным - одной скромности мало. Мало сочинять плохие
песни. Мало издавать их призрачным тиражом. Здесь требуется
вмешательство высших сил, чтобы случай не выбросил тебя на
поверхность. И где гарантия, что песни твои - плохие? Еще не
написана та песня, в которой все, включая возлюбленную автора,
безоговорочно признают абсолютно плохую. Но если такая все-таки
отыщется, то ее точно никто не забудет. Поэтому лучше сочинить что-
нибудь стоящее. Затрат ничуть не больше, а итог приятнее.


Шуйский вспомнил, как на днях ездил с одним знакомым в лес.
Ему, столяру, полезно было появляться изредка в лесу, хотя бы и
поздней осенью. Деревья - даром что из дерева -напоминают деревян
ную мебель. Примерно также, как деревянная мебель напоминает своих
хозяев, приобретая их привычки, то есть скрипит, хлопает, ломается
или, наоборот, твердо стоит на своем.
Знакомый, работавший лесником, повел Шуйского каким-то
оврагом. Где-то вверху пронеслась гусиная стая, поминая на всю
округу индийскую реку Ганг.
Они вышли на песчаный берег ручья, и что-то темное мелькнуло
справа. Шуйский подумал чуть ли не о медведе, но лесник, усмех
нувшись, успокоил. Это был всего лишь глухарь, вовсю клевавший
здесь камешки. "Время собирать..." Кто ж не знает, что птицы их
клюют, куры например... Шуйский, кажется, и о глухарях с рябчиками
читал что-то в детстве. Лесник напомнил ему подробности. Когда
глухари переходят на грубую древесную пищу, они, в качестве
необходимой приправы, клюют гальку, причем обязательно определен
ного размера и твердую, с острыми краями. Понятно, что ими они
перетирают хвою и все остальное.
Шуйский спросил:" А что если подходящих камешков не найдется?"
И лесник, улыбаясь, ответил: "Тогда, несмотря на то, что пищи
кругом полным-полно, они могут умереть от голода".
Шуйский представил - каково это, сдохнуть от голода таким
образом. Напрашивалось еще одно сравнение... Про людей, у которых
есть все, кроме, казалось бы, самой малости, причем несъедобной.
Но он не стал продолжать сравнение, боясь нарваться на
банальность.
Лучше уж бездумно вдыхать запах слежалой листвы, щуриться от
неожиданно блестящей опавшей хвои, ступать по сырой земле,
медленно приближаясь к своей цели.
А цель у них была тогда одна - добраться до избы в глухом
лесу. Там жил девяностолетний старик /чем не жених для вахтерши
Марфы Семеновны?/, который обещал показать - куда упала прямо с
неба "огромная железяка", судя по всему ступень от ракеты или что-
то подобное. Цели они достигли, но деда живым застать не пришлось.
Он умер. У изголовья его кровати лежала блестящая, с заклепками,
трубка /наверняка часть "огромной железяки"/, в этом глухом месте
настолько чужеродная, что могла свалиться только с неба...
Любопытство не позволило деду дожить хотя бы до ста лет.

Последняя поездка в лес запомнилась Шуйскому не только этим. В
ближайшей деревне они договорились с местными, что умершего
заберет завтра с утра тракторист.
И тут Шуйский понял, как глупо он поступил. Надо было сидеть в
подвале и не высовываться. Снимать стружку, вкручивать шурупы,
сверлить и приколачивать. Да мало ли в жизни развлечений? Его же
понесло в лес.
Дело было не в том, что дед не дожил до своего столетия. Хотя
его и было жалко. Шуйского взволновало другое. Деревня, в которой
они оказались, вплоть до мелочей вроде деревянной часовни,
вплотную примыкавшей в пузатому зданию заколоченного промторга,
напомнила ему поселок на Белом озере. Пять лет назад он это место
выбрал сознательно, искренне считая, что именно там его жизнь,
наконец, приобретет смысл. Потому что туда каждое лето приезжала
Алиса - хрупкое и невероятно подвижное создание, ставшее ему
родным как только он впервые на нее взглянул, случайно оказавшись
в тех краях.
Алиса Медникова перешла на пятый курс иняза и мечтала стать
переводчицей. Бабушка, к которой она каждое лето приезжала в
поселок, очень ею гордилась. Шуйский тоже стал гордиться. Бывает,
что в любовь перерастает дружба, а в его случае это была именно
гордость - за то, что ходит по земле и плескается в Белом озере
большеглазая длинноногая Алиса.
Они встречались дважды в сутки - днем и ночью, и все никак не
могли надоесть друг другу. Весь день и вся ночь - это безнадежно
мало...
Как можно забыть холодное высокое небо, теплый мох, прохладную
озерную воду, переполненную лунным светом?.. Этого света в воде
было так много, что озеро выходило из берегов. Счастье их не
оставляло никаких пустот, заполняя все. Они купались в нем как
могли. Уже видно было дно, но достигнуть его они не умели. Берега
тоже были недосягаемы.
На их стороне был переполненный земляникой лес, костер,
печеная картошка. Затейливая тень от деревянной часовни спасала их
от солнца. Солнце освещало им путь. Путь приводил их к бабушке
Алисы, и та долго возилась возле печи, а они, вытащив из чулана
коромысло, смеясь и брызгаясь носили воду, таскали за вихры
сорняки...
Ближе к осени Алиса уехала в Москву. Он отправился к ней через
месяц и там, в Москве, все продолжилось. Только тени там были
проще и длиннее, а вместо земляничной поляны имелась Красная
площадь.
Вообще-то Москва была не так хороша, как выглядела издалека,
но то что именно в ней училась Алиса - делало этот город
столичным.
Потом они на некоторое время расстались, чтобы встретиться в
зимние каникулы...
Так прошел год, за который многое решилось. Алиса закончила
университет с одной четверкой, ей подвернулась возможность
поработать в Голландии.
Еще зимой, когда Шуйский вновь, скопив деньги, приехал в
Москву, - выяснилось, что счастье не может быть беспрерывным.
Оказалось, что одинаково любя ночное купание в Белом озере, они по-
разному относятся к ночным клубам и прочему в этом же духе.
Алиса была вся в работе и, боясь потерять найденное недавно
место в хорошей фирме, пользуясь каникулами большую часть времени
проводила в офисе. Это слегка задевало Шуйского, который, приехав
на неделю, рассчитывал быть с Алисой день и ночь, как летом.
Впервые ему пришла мысль, что они, в общем-то, разные люди. Он
сочинял песни, искал вдохновения, причем чаще всего в тех местах,
где, по ее же словам, делать было нечего. Раза два они поругались
Внешне это было почти незаметно, но появилась внутренняя насторо
женность. И самое главное - впереди их ждала неопределенность. У
каждого в отдельности все шло как надо, но совместная жизнь
переводчицы, уезжающей в Голландию и столяра-самоучки, мечтающего
стать профессиональным артистом в России, оказалась под угрозой.
Оба прилагали усилия, чтобы вернуть утраченное настроение, но
для этого Алисе надо было, по крайней мере, вернуть полученный
диплом и отправиться на Белое озеро. Да и то вряд ли бы это
помогло.
То есть, кроме любви, у них, в сущности, не было ничего
общего. Вроде бы не так мало. Но Шуйскому стало казаться, что если
так будет продолжаться - вместе им не быть. Однажды закравшись,
мысль уже не отпускала. Проклятый здравый смысл... И не только
свой, но и друзей.
Так ничего и не решив окончательно, они дотянули до прощания в
аэропорту, где все напоминало кадры из мелодраматического фильма.
Они говорили те слова, которые принято произносить в таких
случаях. А сами думали, что могут больше и не увидеться.
Потом произошла какая-то неувязка с адресом. Едва завязавшаяся
переписка - прервалась.
Прошло пять лет, за которые Шуйский из жаждущего новых
впечатлений молодца превратился в субъекта, которому лучше бы
сидеть в подвале и не высовываться.

В настоящее время геральдически
правильный лев сохранился на гербах
следующих государств:
Бельгии, Нидерландов, Норвегии,
Швеции, Финляндии /золотой/, Испании,
Люксембурга /красный/, Дании /синие
львята/, Великобритании /золотые
львята/...
Среди государств Азии два - Индия и
Шри-Ланка... имеют своей главной
эмблемой львов... У Индии - это
историко-религиозный памятник, капитель
колонны эпохи Ашоки в местечке Сарнап
... являющемся одним из древнейших
памятников буддизма.
из книги(7)

Оля Баритончик влюбилась в Льва Мохова раз и навсегда.
Завистливые подруги утверждали, что так не бывает. Она тоже
думала, что не бывает, но от Льва отказываться не собиралась. На
сцене он выглядел замечательно, в кавээновских разминках часто
выходил к микрофону и его в меру остроумные ответы вызывали в зале
такой же умеренный смех. Оля изо всех сил старалась смеяться
громче остальных. Ничем другим она не могла показать свою любовь.
Чем менее остроумны были ответы Льва, тем шумнее вела себя Оля.
Однажды, когда ее избранник уже стал капитаном, она даже крикнула:
"Браво!", что Львом Моховым ошибочно было принято за
издевательство. Было видно, как он нахмурился, глядя в ее сторону,
после чего Оля целую ночь проплакала, а наутро не явилась в
институт на первую пару. Ко второй паре слезы высохли.
Мечты ее были также как и ее Лева - красивы. То она предста
вляла, как ее избранник прямо на КВН-е, во время музыкального
конкурса спускается в зал и приглашает ее на сцену, и у Оли
открываются широкие перспективы - то ли быть на подтанцовках, то
ли на подпевках. Но она все никак не может выбрать. То и другое
так привлекательно, что с ума можно сойти. Но сходить с ума на
виду умеют, наверно, только настоящие кавээнщики. Оля же, к
сожалению, к их числу пока не принадлежала. Впрочем, она и себе -
как выражались раньше в романах - уже не принадлежала, что делало
ее беззащитной и восприимчивой к любой боли. Лев Мохов, сам не
подозревая, нес полную ответственность за это безобразие /все
слова с окончанием на "е" Лев любил произносить так, что
получалось "безобразие", "растение", "длинношее" и даже "ее". Но в
дальнейшем об этом ни слова/.
Но однажды на дискотеке в клубе "Дэнс Сяопин"/где накануне
каких-то выборов один из кандидатов выкупил все столики специально
для студенческого актива, Мохов больно наступил Оле на ногу. Вышло
это почти случайно. Оля лишь слегка подставила ногу. Да и сама
поклонница Льва Мохова оказалась в ночном клубе случайно, ни к
какому активу не принадлежавшая. Одна из тех самых завистливых
подруг мыла тарелки в домашних условиях и сломала мизинец на левой
руке, и вынуждена была уступить свой пригласительный билет Оле
Баритончик. Ну а дальше все пошло как надо. В нужном месте
подвернулся Лев Мохов, который был настолько неловок, что наступил
Оле на ногу и чуть было не сломал и ей палец, но уже на левой
ноге. Если бы Оля вдруг влюбилась не в высокого красавца Льва
Мохова, а, например, в лысого неприметного Оскара Александровича
Бурга, и его бы случайно занесло в ту удивительную ночь в клуб
"Дэнс Сяопин", то Оскар Александрович непременно бы сломал палец
бедной Оле Баритончик своим подкованным каблуком. А так все
закончилось относительно благополучно. Мохов извинялся, Оля
краснела. Потом это им надоело и они стали пить пиво и оно быстро
сгладило острые углы.
Оля не верила своему счастью, а Лев тоже не верил, - в то, что
Оля интересна и тем более красива. Ему надо было некоторое время,
чтобы придти к этой неожиданной мысли. Он долго плутал, но все же
пришел. Правда случилось это не в ту ночь, а через три или четыре
дня, когда стало ясно, что кандидат, выкупивший столики в "Дэнс
Сяопине", с треском выборы проиграл.
И Лев с горя поцеловал Олю в липкие / от конфеты "Люкс"/ губы.
Время шло, а Олег Мохов все не находился. И первоначальная
досада, некоторая обеспокоенность и другие не слишком внятные
чувства тех, кто Олега знал, стали сменяться самой настоящей
тревогой. Родители, конечно, тревогу забили сразу, но, как
глубокомысленно изрек участковый инспектор Хромов, "родители - в
таких делах лица заинтересованные", и потому обращать на них
внимания не стоит. В любом хорошем деле нужна выдержка. Неужели им
еще трех дней не потерпеть? А потом уж заявлять, что пропал
человек... К заинтересованным лицам Хромов относился холодно.
Три дня - это действительно не так много, но участковый не
принимал в расчет шестнадцати лет и восьми месяцев, прожитых
Олегом Моховым до дня исчезновения. За три дня родителям
предстояло прожить эти самые шестнадцать с лишним лет заново. А
это было почти невыносимо. Ждать они не собирались. Отец,
Александр Кириллович, забросив свои инженерные дела, обзванивал
всех, кто имел хоть какое-нибудь отношение к младшему сыну, затем
садился в специально одолженные соседские "Жигули" и объезжал те
места, куда дозвониться не мог. Потом возвращался домой, пил
теплый чай, и все начиналось заново.
Мама, Александра Николаевна, в это время смотрела видео. Не из-
за бессердечия, конечно. Просто на кассетах был ее сын, снятый еще
тогда, когда он и не думал исчезать. Но вряд ли Александре
Николаевне было от этого легче. Точнее сказать, ей было тяжелее,
но комментарии здесь неуместны, иначе психоаналитиков придется
отгонять поганой метлой, а поганые метлы нынче в цене.

Пока Александра Николаевна смотрела на сына, Лев перебирал
гимназические тетради брата, зная по собственному опыту, что
обложки тетрадей - лучшее место для беглых записей.
Записной книжки нет никогда, а тетрадей - сколько угодно.
Поэтому он бы не удивился, обнаружив там какой-нибудь неизвестный
пока номер телефона или еще что-то в этом роде.
Олег, действительно, к тетрадям относился без старомодной
аккуратности, и некоторые обложки скорее напоминали Розеттский
камень. Но вряд ли это означало что-то важное. Просто, Олег таким
образом заполнял паузы между учительскими объяснениями. Младший
брат с раннего детства отличался умиляющей некоторых странностью,
и фантазии его иногда приобретали форму неведомых знаков.
Года полтора назад Олег познакомился с неким лохматым челове
ком, которого все знали как Финалгон / по-аруански "фин" означает
"швед"; "ал" - "из"; "гон" - "долина"/. Финалгон закончил среднюю
школу милиции, но запланированная карьера ему не удалась. У
Финалгона обнаружилась патологическая нелюбовь к написанию
всяческих документов. Все свидетельские показания умещались в одну-
две строчки, что вызывало закономерный ропот у начальства, в конце
концов материализовавшийся в приказ об увольнении. Финалгон
перешел на работу в магазин "Посуда", продавцом. Досуг же / в
магазине еще не додумались до сверхурочных, до ночных дежурств и
командировок на Северный Кавказ/ Финалгон решил занять играми.
Начинал с компьютерных, но затем перешел на живых людей. Футбол
его, по каким-то причинам, не устраивал, и Финалгон стал
обыгрывать сюжеты книг, по преимуществу принадлежащих жанру
фэнтези. Это напоминало ему среднюю школу милиции.
Из спинки скамейки, взятой в детском саду напротив, Финалгон
выстругал деревянный меч. Из своей коллекции пивных пробок
соорудил подобие кольчуги. Пивные же банки безжалостной рукой были
превращены в шлем. Возможно поэтому Финалгон смахивал на
"приблизительного воина с подсознанием в руке".
Вокруг постепенно собралась группа единомышленников обоего
пола - от четырнадцати до шестидесяти лет включительно. В едино
мышленники не мог не попасть и Олег Мохов. В нем быстро
обнаружился талант сочинителя, что было очень кстати, помня
взаимоотношения Финалгона с письменной речью.
Пожалуй, это была самая безобидная забава Олега. Уже раза три
он собирал рюкзак и уезжал с Финалгоном и другими на день-два в
какой-нибудь лес, где жил чуждой большинству людей жизнью, бегал
между деревьев, изображая волков, леших, королевских шутов. Его
убивали, ранили, женили, приносили в жертву, после чего он
возвращался к обычной жизни, и о ролевых играх напоминали
ненадолго приклеивавшиеся к нему прозвища вроде последнего -
"Шорох".
Нельзя сказать, что новое увлечение слишком повлияло на Олега.
Его некоторая странность была при нем и до того, да и надолго
погружаться в придуманный мир он не собирался, хорошо понимая -
где настоящий вымысел, а где всего лишь реальная жизнь.

Когда Лев всерьез стал беспокоиться об Олеге, то первым делом
съездил к Финалгону. Выпускник средней школы милиции, кажется, был
сильно огорчен исчезновением. Похоже что не притворялся и,
используя старые связи, не дожидаясь специальной просьбы, начал
собственные поиски, при этом подняв на ноги почти всех своих
подопечных - от Черного Короля до Рыжего Шута.
Теперь вот Лев перебирал тетради, пытаясь прочитать
остроконечный почерк брата, очень похожий на его собственный.
Иногда попадались занятные тексты. Например, набросок реферата про
слонов или стихотворное поздравление одноклассницам на 8-ое марта,
или легенда, сочиненная по просьбе Финалгона для одной из
прошлогодних игр. Вот этот текст / можно было бы, конечно,
привести поздравление одноклассницам, тем более что оно короче, но
там проскользнуло несколько нецензурных словечек/.
Прежде всех был Всевидящий, но не было вокруг никого и ничего.
И мог Он смотреть лишь внутрь Себя.
Однажды узрел Он свет. И вспыхнули звезды, с тех пор послушные
Его воле. Тем завершился первый день творения.
На второй день Всевидящий погасил все звезды. С того времени
не проходит и дня, чтобы звезды не рождались и не умирали, отчего
первые люди прозвали Всевидящего Укротителем звезд.
Но слишком долго не было на Земле первых людей. Возможно
оттого не было, что Земли еще не существовало. А появилась Земля,
когда Всевидящий единственный раз на мгновение закрыл глаза, устав
от себя самого.
Затем Всевидящий создал Семерых Бессмертных, волею
Первосоздателя по очереди посланных на Землю.

Первым умер первый Бессмертный. Так появился воздух. Вторым
умер третий Бессмертный. Так появилась вода. Третьим умер седьмой
Бессмертный. Так появилось Новое Ничто, еще ничтожнее старого.
Вслед за этим возникли бабочки и от них - люди, а затем
антилопы и иные твари Всевидящего.

... И жили на Земле первые люди - Они. Ходили Они едва слышно,
подобно тому, как летали бабочки. Но рассказы об Их доблести
звучали повсюду. Рыба сама приходила Им в руки. Олени искали
встречи с охотниками. Лес внимал Их песням. Они в ответ тоже
слушали песни леса...
За тысячу лет устал Всевидящий от всего земного. Густой туман
окутал Землю. Так исчез прежний мир.
Пришла в движение Земля. Загорелся воздух. Так умер второй
бессмертный. И исторгла Земля то, что вначале казалось водой. Но
ее было так много и она была так солона, что это могли быть только
слезы пятого Бессмертного, оплакивающего участь первого, третьего,
седьмого и второго.
И мир стал меньше в четыре раза. Однако гладкое Серебряное
море, напоминающее зеркало без рукояти, возникшее там, где привыч
но было видеть Золотые поля, многократно отразило его.
Рассказывают, что рыбаки из Их числа вознамерились отправиться
на озеро, что со дня основания Земли сверкало на Западе. Они
попрощались со своими женами, вытащили на берег лодки, спустили
их, развернув весла, но остались на месте.
Так обнаружилось, что там, где было озеро - вырос мертвый лес,
и рыба в нем была тоже мертвая.
А на Севере громко дышала Неведомая вода, перебивая дыхание
всего живого.

На Юге воздух тем временем еще горел. Дым подымался все выше,
но не рассеивался, а превращался в то, что вначале казалось
горами.
Позднее, когда Они попытались подняться еще выше, это подтвер
дилось. Люди увидели настоящие горы, устрашающе неприступные. И Им
казалось, что Бледный хребет с каждой ночью становится ближе
звездам.
И тогда задумались бабочки, люди и антилопы - зачем посланы на
Землю четвертый и шестой Бессмертные ? Задумались и первоначально
устрашились.
В новом мире было сумрачно и одиноко, словно неведомый Великан
вдохнул в себя залпом весь воздух и его огромная рука вырвала с
корнем все окрестные сосны. Так и Они, чьи взгляды с тех пор
устремлены назад, туда, где все было на своих местах. Прошлое
окрасилось яркими цветами. Мир и покой навечно поселились в нем.
Настоящее было меньше, бледнее и больнее. К нему трудно было
привыкнуть, подобно тому, как трудно привыкнуть к своей
собственной смерти.
И приходилось только надеяться на оставшихся в живых
Бессмертных. Бояться их и все же надеяться вернуться. Потому что
Они еще не ко всему привыкли в прежнем мире. По-настоящему умирать
можно только тогда, когда привык ко всему на свете.

Прочитав текст, Лев подумал, что лет через десять из Олега
получится неплохой литератор. Вот почувствует жизнь, забудет
Всевидящего и Бессмертных, и станет писать о любви, маньяках,
природе. В общем, об окружа ющем мире. Непременно напишет и о том,
как однажды потерялся.

Пробираясь среди домишек из досок
и рифленого железа, похоже, в любой
момент готовых рухнуть и рассыпаться на
куски...
из книги(8)

Прежде чем попасть в мастерскую Шуйского, надо было пройти
темным коридором, обязательно натыкаясь при этом на всевозможные
полезные в хозяйстве вещи: на широкие лопаты для чистки снега,
достоинство которых прежде всего в том, что при падении они издают