Мануил Семенов. Магнит

Поэтому и погиб.

Найти Олю оказалось несложно. Естественно, она была в
общежитии у однокурсниц. Когда Лев вошел в комнату, подруги
немедленно поднялись и молча вышли. Оля сидела в верхней одежде на
кровати, откинувшись на измятую подушку. Глаза были полузакрыты.
- Я пришел, - произнес Лев, и это было самое глупое, что он
мог сказать.
- Гаденыш, - ответила Оля, поворачивая голову. Лев счастливо
улыбнулся.

Пусть с актрисами дружат актеры, а
с монахинями - монахи,
из газеты(33)

Когда Лев заявил, что собирается на Оле Баритончик жениться,
Олег почувствовал, что больше злиться на брата не в состоянии. И
рад бы, но сил нет. Тогда-то и состоялся разговор, в который
братья уместили все на свете.
Вначале речь шла о пустяках. Затем о главном. Или наоборот,
потому что никто не мог бы им внятно объяснить - где что.
Олег неуклюже поздравил Льва с правильным выбором. Лев, тяжело
вздохнув, в ответ попросил прощения.
Но так как тема была по-прежнему скользкая, а там где скользко
- посыпают солью, - правильнее было бы, чтобы не бередить рану,
обойти эту тему стороной... В общем, сам собой разговор зашел о
гимназии, которую Лев тоже когда-то заканчивал. Поиронизировали
над Оскаром Александровичем. Упомянута была и Марфа Семеновна.
- Занятная старушка, - вспомнил Лев. - Знает кучу историй. По-
моему, сама их придумывает.
- Ты уверен?
- Про знамена она тебе тоже рассказывала?
- Да. И совсем недавно.
- И ты поверил?
- Не знаю...
Олег неожиданно почувствовал, что если беседа продолжится -они
вновь поссорятся. Несмотря на то, что он ответил "не знаю", Марфе
Семеновне Олег верил. Точнее сказать, узнав, что другие не
принимают ее всерьез, поверил окончательно. Раз другим не понять -
значит остается он. Олег всегда хотел понимать всех. И тех, кто
его обижал, и тех, кого он сам с удовольствием мог обидеть. Всех.
А особенно таких как Марфа Семеновна - безобидных и красноречивых
одновременно. Возможно потому, что сам многих довел до слез и в
довершении всего был несколько косноязычен. Наверно оттого и
сочинял всякие небылицы про Бессмертных. На бумаге любая глупость
может быть оправдана художественностью.
Но сейчас Олег не склонен был думать о том, во что многие
просто не верят. Улегшись на диван и закрыв глаза, он немедленно
вернулся ко вчерашней встрече с Юлей Гуляевой; к встрече, которой
могло не быть. С некоторых пор Юлиными родителями он воспринимался
исключительно как брат "того самого Льва". Тем самым, Юлин отец
как бы приобретал неотъемлемое право спускать его с лестницы в
любое время дня и ночи. И правом своим намеревался
воспользоваться, для убедительности вооружившись электрический
мухобойкой. Направляясь к Гуляевым, Олег предполагал что-то по
добное.
Но тут случилось непредвиденное - в прихожей появилась Юля и
установила худой мир. Более того, позволила Олегу пройти в ее
комнату. От неожиданности он чуть было не отказался.
Лицо Юли не слишком-то и изменилось, а значит - пo-прежнему
было прекрасным. Те две полоски пластыря - над левой бровью и на
правой щеке - ничуть не портили картины.
В комнате Юля, ничего не говоря, протянула Олегу коробку. Ту
самую, в которой лежал знаменитый утюг. И Олег немедленно
почувствовал тупую боль как раз в том самом месте, где у всех
нормальных людей имеется сердце.
Дальше события разворачивались так: Юля протягивала ему утюг,
а он его с возмущением отталкивал. Все это сопровождалось
возгласами, причем после каждого на пороге комнаты появлялся Юлин
отец. Дочь тут же вытесняла его в прихожую, и все начиналось
заново. Потом утюг, конечно, упал и что-то в нем хрустнуло. И тут
же конфликт был улажен. Олег согласился взять утюг, но не
насовсем, а лишь для того чтобы исправить. Юля вынуждена была
согласиться на такой компромисс, тем самым позволив Олегу считать
себя победителем. Он и спустя сутки так считал. Его неоправданный
оптимизм внушал уважение.

Каждое честное слово... Нет, каждое четное число Олег видел в
гимназии Марфу Семеновну, издалека с ней здоровался, но проходил
мимо, не решаясь заговорить. И был прав, потому что очередная
беседа должна была оказаться решающей. Убежденный в том, что во
всем есть смысл, он обязан был для себя решить -какой смысл скрыт
в рассказах Марфы Семеновны. В чем мораль этор басни? Потому что
если нет морали, то и басни нет. Ничего нет. А этого быть не
может. В мире слишком много всего, чтобы в этом сомневаться.
Значит должна быть и мораль, уяснив которую cлeдyeт перейти к
следующему этапу. К действию. С прискорбием можно отметить, что
Олег был человек действия. Именно среди таких людей, как правило,
заводятся отрицательные персонажи, которым на месте не сидится.
Они ищут. Им, собственно, все равно что искать / но не все равно,
кого любить/. Важнее всего - убедить себя в том, что искать
необходимо / находить не обязательно/. На этом основана жизнь
доброй половины революционеров, панков и святых отцов. Самых
искренних из них.
Олег был как раз человек невыносимо искренний. Такие своими
действиями мешают общему движению, выходят на встречную полосу...
Хорошо если навстречу одновременно летит подобный же. Тогда он
тоже может выскочить на встречную полосу и столкновения не
произойдет.
Без труда убедив себя в том, что все рассказанное Марфой
Семеновной - чистая правда, Олег наконец пришел к заключению:
прежнего директора 99-ой школы, а ныне - гуманитарной гимназии
попросту убрали. Появление черных знамен взамен красных обыкно
венным хулиганством быть не могло / в хулиганстве нет особого
смысла/ . Значит, это была попытка снять или довести до инфаркта
директора. Не пионерскую же вожатую? Вроде бы убедительно.
Теперь о том, кому это было выгодно. Прежде всего тому, кто
пришел старому директору на смену. Значит, Мирославу Афанасьевичу
Ходунову. Что о нем известно? Что он был один из немногих, кто был
посвящен в строго засекреченную историю со знаменами.
Совпадение?.. Кроме того, он историк. Интересуется эмблематикой, о
чем сам неоднократно на уроках проговаривался, можно вообразить,
как он решает сделаться директором престижной школы и придумывает
беспроигрышную комбинацию. Бьет в самое больное место, прекрасно
понимая, что администрация школы сделает все возможное, чтобы
высокое начальство об этом не узнало. Болезнь загоняется внутрь. И
чем абсурднее произошедшее, тем лучше. Это вам не на портретах
пионеров-героев рожки и усики подрисовывать. Красные знамена
подмениваются черными, причем с таинственными звездами. Число
лучей растет... Идеологическая диверсия.
Фантазия Олега Мохова работала в полную силу, но несколько
звеньев во всей цепочке были еще непонятны.
То что с назначением Ходунова на пост директора подмены знамен
прекратились - работает на его версию. Но откуда взялись черные
знамена? Он что - их сам сшил? Или обнаружил в подвале? Куда они
делись потом?
Но было еще кое-что, что вдохновляло Олега. Мирослав
Афанасьевич упорно не признавал существование подземного хода. Не
он ли способствовал нагромождению парт в подвале? Чтобы затруднить
туда доступ. А теперь сваливает все на завхоза. Прикидывается. Ему
легче ежегодно платить пожарникам штраф, чем раз и навсегда
расчистить завал. О чем это говорит? Значит, в подвале до сих пор
есть то, что составляет тайну. Причем, это невозможно перепрятать
или ликвидировать. Иначе бы за двадцать лет Ходунов это сделал.
Где же кроется тайна? Допустим, за железной дверью, которую
никому не открыть. Вряд ли и он, Олег, ее откроет. Но он и без
того уже решил - как действовать дальше. Проникнуть в подземный
ход с другой стороны. Именно для этого он и обязан в пятый раз
поговорить с Марфой Семеновной. Четыре раза она умело уклонялась
от прямого ответа. Но настал срок... Олег это чувствовал.

Снова были слегка протекающий ковшик с водой, старомодный
чайник, электроплитка с проводом, обмотанным потрепанной
изолентой. Заполненные чаем граненые стаканы, сжатые ладонями,
издали напоминали фальшивые драгоценности.
Марфа Семеновна покопалась в небольшом сейфе, прикрученном к
полу, и извлекла из него главное богатство - пол-литровую банку
сахарного песка. Прежде чем засыпать в стакан ложек пять-шесть -
таинственно подмигнула Олегу. Что она имела в виду - он не понял,
но подумал о том, как должно быть противно пить такой приторный
напиток. Один из бывших одноклассников Олега, некто Родион, имел
дурную привычку постоянно шутить. То есть, практически все, что он
произносил, он преподносил как шутку. С ним невозможно было
серьезно общаться. К шутке он сводил все, начиная с теоремы
Пифагора и заканчивая Освенцимом.
Вначале это еще можно было переносить. Но потом даже Олег, не
самый серьезный человек в классе, - пресытился таким количеством
бессмысленного юмора.
Слова и вещи, побывавшие в распоряжении Родиона, моментально
теряли свою ценность. Он словно бы подчеркивал, что единственную
ценность имеет он сам, судья всему. Собственно, любая его фраза
могла быть расценена как приговор. И когда Родион переехал в
другой город, в классе вздохнули спокойно... Как должно быть
противно пить приторный налиток.
Сделав глоток, Марфа Семеновна счастливо прикрыла глаза и
произнесла:
- Я вижу - тебе на земле места мало. Что же ты забыл под
землей?
Не отвечать же, что он с радостью бы полез под воду, но
плавать не умеет. Он бы и на стенку полез - да только боль не
слишком острая. С такой на стенку не лезут, а вот под землей с ней
- самое место. Причем, с душой все в порядке, душа, можно сказать,
не болит. Болит голеностоп / повреждение получено по случаю, в
давке у гимназического гардероба/, ну и немного ноет сердце. И
будет по-прежнему ныть, пока Юля не возьмет обратно утюг, который,
кстати, добрый сосед дядя Шура обещал к завтрашнему дню исправить.
Таким образом, Олегу оставалось одно - отвечать, что он увле
кается изучением прошлого и подземелье его интересует с истори
ческой точки зрения/. Эта точка самая болевая. Не сравнить с
солнечным сплетением/.
- Никак ты хочешь пойти по стопам Мирослава Афанасьевича? -
всплеснула руками Марфа Семеновна, при этом едва не ошпарив Олега
кипятком.
- В общем-то да... - немного смутился Олег, имея в виду свои
скандальные подозрения.
Действительно, он был бы непрочь пойти по стопам Мирослава
Афанасьевича и узнать тайну подземелья.
- Ах вон оно что... - покачала головой Марфа Семеновна.
- Тогда тебе лучше с директором и поговорить. А меня - старую
дуру наслушаешься, пойдешь, чего доброго, по моим стопам и
вахтером станешь. /Но ведь не козленком же.../
Такого ответа Олег никак не ожидал. Он уже привык к разго
ворчивости Марфы Семеновны и приготовился к длительному рассказу,
поудобнее уселся на неудобную скамейку, вообразил спинку и под
локотники... А старушка уперлась и ничего вспоминать не хочет.
Какой из этого вывод? Марфа Семеновна тоже что-то скрывает. Не
случайно она всегда уклонялась от интересующей его темы и углу
блялась в историю. Хорошо что до сотворения мира не дошла / Это
еще раньше сделал за нее сам Олег. Прежде всех был Всевидящий...
Затем Всевидящий создал Семерых Бессмертных. / Стоп...
Бессмертнов. Купец Бессмертнов?! А вдруг он один из тех
Бессмертных, кто не умер. Только какой он по счету? Четвертый?
Шестой?
Тут до Олега дошло, что ничего глупее быть не может. Про
Семерых Бессмертных он сам и придумал. Причем, когда придумывал,
про купца ничего не знал. Не стоит все-таки слишком часто путать
свой вымысел с чужой явью. Последствия слишком предсказуемы. И все-
таки любопытное совпадение. Правда, еще любопытнее могло быть -
если бы на земле совпадений не было. На что был бы похож наш мир
без однофамильцев, двойников, без плагиата, в конце концов?
Позднее Олег напишет фантастический рассказ, действие которого
будет происходить на планете, где нет ни этих самых двойников, ни
однофамильцев... Все в одном экземпляре и ни на что вокруг не
похоже. Все настолько своеобразно, что никому непонятно. Каждый
понимает только себя. Деревья настолько разные, что нельзя
догадаться - деревья ли это вообще? Может быть это камни? Или
птицы? И каждый лист на том, что, быть может, является деревом -
сам по себе и ничего не напоминает. И каждый звук - новый. Не
успеешь привыкнуть к одному - сразу в ушах звучит что-то другое.
То есть невозможно существование языка. Короче - Ад. И только в
небе одни и те же звезды, планеты, в том числе и Земля. Каждую
секунду одни и те же и чем-то одинаковы.
В общем, рассказ получится настолько чудовищным, что Олег
сожгет его. Причем прямо в духовке газовой плиты, едва не устроив
пожар. Это лишний раз докажет, что рассказ был и в правду
чудовищен.

- Может быть еще чайку? - прервала размышления Олега Марфа
Семеновна. - Что значит - "расскажите еще что-нибудь"? Рассказать-
то можно, только тебе-то обязательно давай про подземелье. А про
это я ничего не знаю.
После последних слов Марфа Семеновна опять выразительно
подмигнула.

Храня убогое молчанье
Над сумраком гниющих вод,
Он жег костры в ночи печальной
И полз бессмысленно вперед.
Его встречали горделиво
Арбитры брошенных дорог.
Преображались груши в сливы,
И ветер выл свой монолог.
из песни(34)

На следующий день в жизни Олега Мохова произошла крупная
неприятность. Если не сказать - небольшая трагедия. Добрый сосед
дядя Шура, в десятом поколении электрик / со времен Лжедмитриев,
наверно/ вместо того чтобы починить Юлин утюг - пропил его.
Точнее, вначале, исполнив долг, честно починил, а потом не
сдержался и предательски пропил. /Наверно, пропил его час/.
Причем, скрывать он этого не собирался, с вызовом заявив, что "так
было надо" и "иначе он не мог поступить". Мол, "требовала Душа".
Олег впервые пожалел, что душа вообще существует. Не будь ее - все
было бы на месте.
Если бы только дядя Шура знал - какое значение имел этот утюг
для Олега... Так вот, если бы знал - все равно пропил.
Когда Олег услышал об утрате, он не мог и слова произнести.
Будто сосед неведомым образом и словами его завладел и тоже про
пил.
Олег с отвращением представил, как кто-то, - непременно жирный
и скользкий, - гладит сейчас Юлиным утюгом, - не сгущая краски
допустим, что пододеяльники, - и руки у этого мерзкого существа
даже не отсохнут.
Он думал о злосчастном утюге так, как будто это было по
крайней мере сердце Юли Гуляевой, доверенное ему на время. И он не
сберег. Силы Поднебесные! Олег почувствовал себя злым, расте
рянным, лживым, бесцеремонным и непочтительным одновременно. / Не
об этих ли качествах собирался, но к досаде своей не успел сказать
Цзы-Чжан самому Кун-Цзы?/
Добрый сосед дядя Шура был уверен в своей правоте настолько,
что спросил - не хочет ли Олег починить что-нибудь еще? Но Олег,
ни на секунду не забывая, что он теперь злой и бесцеремонный,
ответил со всей возможной грубостью, тем самым дядю Шуру огорчив.
- Не ожидал... - покачал дядя Шура головой. - Я ведь тебя вот
таким помню...
И показал свой обмотанный грязным бинтом кривой мизинец. Олег
себя таким, хоть убейте, не помнил. И очень сомневался, что это
вообще могло быть.
- Вы меня с кем-то путаете, - сказал он как можно резче. - С
мизинцем, наверное.
- Возможно, - неожиданно быстро согласился дядя Шура. Похоже
что он надеялся получить взаймы до десяти рублей включительно, но
просчитался.
Однако этот просчет не мог вернуть утюг. Не удалось даже
узнать в чью именно собственность утюг перешел. То, что новый
хозяин -существо жирное и скользкое, было несомненно. Но как по
таким распространенным приметам отыскать то что надо? Легче купить
новый утюг. Правда, копия всегда хуже оригинала. /Утюг,
завоеванный в Москве, несомненно был оригинален/. Кроме того, Олег
не хотел занимать деньги у родителей, а своих в нужном количестве
просто не имелось. Нет, ничто не держало его на земле.
Вот если бы раскрыть тайну подземелья, найти какой-нибудь клад
или что-то в этом роде... Тогда бы Олег знал, как поступить. Во
всяком случае, ни тайну, ни клад он бы дяде Шуре не доверил.
Успокоенный своей прозорливостью, Олег перешел к
заключительному этапу подготовки, в который включил покупку банки
тушенки и буханки хлеба. В термосе заварил чай... Спуск был
назначен на воскресное утро.
Главное, надо было определиться с местом спуска. Их было два.
Все изучив, Олег установил, что особое внимание следует обратить
на люк в непосредственной близости от полуразрушенной крепости,
которая находилась в метрах трехстах от здания гимназии. Олег
помнил, что, по слухам, подземный ход начинался под крепостью. В
младших классах сам с друзьями несколько раз залезал в этот люк.
Но не в поисках чего-либо, а просто потому, что там одно время
находился их детский штаб. Глубоко они не забирались, но, судя по
всему, труба внизу была направлена как раз в сторону гимназии.
Люк был лишь слегка прикрыт деревянным щитом. /Крышку,
естественно, умные люди давно сдали на металлолом/.
Был и другой вариант. Недалеко от реки в стародавние времена
когда-то стояла каменоломня, про которую тоже в свое время
рассказывали много историй. Позднее на этом месте построили завод
"Красный подпольщик" / слово "подпольщик" Олега заинтриговало/. В
последние годы "Красный подпольщик" подвергся ускоренному
разворовыванию. В заводоуправлении теперь был зал игровых
автоматов, в одном из цехов устроили гаражи, а часть территории
осталась просто заброшенной. Причем как раз та часть, где когда-то
была каменоломня. Олег проверил. Его внимание привлекло место,
облюбованное бомжами. Это был довольно вместительный подвал под
зданием полуразвалившегося склада. В подвале, будто бы, имелся
какой-то лаз, с которого Олег и собирался начать обследование
подземелья. Но один из бомжей накануне рискнул туда залезть
первым. И ему слегка придавило ногу. По его словам - передвигаться
там невозможно. Олег поверил. Ему почему-то казалось, что
бездомные лгут гораздо реже тех, у кого есть дом. Не то чтобы он
хорошо знал бездомных. Просто он отлично знал всех остальных, в
том числе и себя. Теперь он все время помнил, что с некоторых пор
является злым, растерянным, лживым, бесцеремонным и непочтительным
одновременно. Из чего следует, что все, кто на него не похож,
должны быть по меньшей мере честны.
Таким образом Олег решил спуститься в люк у крепости, тем
более что это было ближе к гимназии.
Надолго пропадать он не собирался и первый спуск решил сделать
пробным. Но предчувствие было такое, что повезет уже в этот раз.
Вдохновляло, что это был, в сущности, не его выбор. Могло ли быть
совпадением то, что еще недавно многие решили искать его, Олега
Мохова, под землей? По мнению Олега - это был если не перст
судьбы, то хотя бы легкий кивок в нужном направлении. Главное -
воспользоваться подсказкой, написать родителям записку и - вперед.
В смысле, вниз.

Внизу было нехорошо. Мало того что его встретили ненасытная
темнота и пресытившаяся вонь, эти две драконьи головы... Так была
еще и ужасная теснота, которую не победить ни электрическим
светом, ни респиратором.
Вообще-то теснота - это такая богиня любви, но если при
задуматься - и ненависти тоже. Причем, ненависти в значительно
большей степени. По-настоящему ненавидеть издали невозможно.
Особенно самого себя.
Олег боялся, что будет к тому же жарко. Но вонь перебивала
жару. Резиновые сапоги были тесны /дополнительный сюрприз богини
ненависти/. Гниющие воды слабо плескались.

Lucke f = 1/ пустое место; 2/
отверстие; 3/ пробел/ в знаниях/; 4/
пропуск /в тексте/; 5/ воен. прорыв,
брешь.
из книги(35)

Через минуту он забыл, зачем он здесь. Вероятно потому, что
никогда этого не знал. Дальнейший путь он проделал, бездумно
передвигая ноги. Ему не было ни страшно, ни противно. Казалось,
его вообще не было. И так до тех пор, пока не раздался какой-то
металлический шум справа. Повращав фонариком, Олег обнаружил, что
справа имеется дверь. Не та ли самая?!
Он дотронулся до двери рукой и, как ожидалось, она не под
далась. Но ему и не имело смысла ее открывать. Следовало осмот
реться. Но глядеть было, в сущности, не на что. Тем более что
дальше проход суживался настолько, что едва хватало места трубе.
Немного закружилась голова, и Олег прислонился спиной к двери,
которая неожиданно поддалась. Раздался скрежет, и Олег оказался в
слабоосвещенном коридоре, ничем не напоминающем подвал гумани
тарной гимназии. Пройдя по коридору, он наткнулся еще на одну
дверь, на этот раз полуприкрытую.
Фонарик был уже не нужен. Помещение освещал дневной свет,
проникавший из узкого длинного окошка под потолком. Всюду лежали
какие-то ящики. При виде них Олег почему-то подумал о сокровищах,
которые награбили, но не успели вывезти фашисты. Не хватало только
скелета искусствоведа Генриха Риффа.
Или это были ценности купца Бессмертнова, реквизированные
чекистами? Тогда где-то поблизости обязан лежать череп следопыта
Яниса Грубиньша с пулевым отверстием в затылке.
Но пока Олег искал скелеты и черепа, в комнате появился вполне
живой человек / по крайней мере, на первый взгляд/. Одет он был в
красно-синий спортивный костюм , с плечами в два раза шире плеч
Олега.
- А это еще что такое? - спросил вошедший, скрестив руки на
груди.
- Ящики, - растерянно пролепетал Олег.
- Я про тебя спрашиваю...
- Я тут мимо проходил...
- Эй, мужики! - крикнул человек в спортивном костюме, и на зов
явились еще двое - такие же огромные и спортивные. Они быстро
объяснили Олегу, что он попал в тяжелоатлетический клуб "Лира".
Они, конечно, умели объяснять быстро, но до них никак не доходило,
что Олег не вор и его нисколько не интересуют дорогостоящие
тренажеры, завезенные в клуб накануне и пока что не распакованные.
Им по неведомой причине хотелось думать об Олеге плохо. И не
только думать, но и применять при этом свою нерастраченную силу.
Когда стало окончательно понятно, что тяжелоатлеты не отступа
ют от однажды принятого решения, Олег, воспользовавшись своей
относительной миниатюрностью, шмыгнул в коридор и бегом достиг той
двери, к которой он так неосмотрительно прислонился.
Обратный путь он проделал в два раза быстрее, то и дело
ударяясь о выступы, обрызгивая себя грязью и совсем не замечая ни
вони, ни прочих прелестей подземного мира. Олег сам на время стал
его частью - такой же отталкивающей, но все-таки имеющей право
быть.

Тепло, как в слове "смех".
из газеты(36)

Известие о том, что кавээновская команда Льва Мохова все-таки
будет выступать в финале городского первенства - нисколько Льва не
удивило. Он знал, что подана апелляция, а в таких случаях все
зависит от правильно составленного текста. В прошлом году команда
сельхозучилища, проиграв четыре игры подряд, на одних только
апелляциях дошла до финала. Им всегда было за что зацепиться. Чаще
всего цеплялись за плагиат, которого в каждой игре хватало с
избытком. Раньше этого стеснялись, но те времена давно прошли. Как
доблесть, правда, плагиат еще не воспринимался, но все шло к тому.
Зрителям было все равно или нет... Кое-кому из зрителей было даже
приятно слышать проверенные временем шутки, с которыми они
чувствовали как-то увереннее, во всяком случае смеялись в
привычных, хорошо изученных местах... За плагиат уже не
наказывали, но пока что не поощряли, а обнаружив что-то до боли
знакомое в выступлениях соперников - не возмущались, а
аплодировали, чтобы потом без задержки подать апелляцию. После
ожесточенных пятичасовых споров апелляция непременно
удовлетворялась.
То есть, Лев понял, что черная полоса в жизни закончилась. В
моде снова светлые тона. В честь этого, подзаняв денег, он
пригласил свою невесту в ночной клуб "Дэнс Сяопин", тот самый, где
они познакомились. Оле было странно принимать такое приглашение.
Но она еще не успела разлюбить Льва / теперь было поздно/ и сердце
подсказывало ей соглашаться, хотя бы на правах невесты. Опять-
таки, китайская кухня, слегка разбавленная русской водкой. Нет,
предложение принимать надо было обязательно.
Они не пожалели, что пришли в "Дэнс Сяопин". То, что не было
вкусно - было смешно. И наоборот. Правда, когда раскрасневшаяся
Оля скинула длинный жакет и осталась в короткой юбке и синей
маечке, он с удивлением обнаружил на плече у своей невесты
специфическую наколку, которую ей успели сделать в КПЗ. Всего
четыре слова: "На воле мне больно". Больно?.. Что ж, так оно и
есть.

Два часа... Именно столько понадобилось Оскару Александровичу
Бургу, чтобы отодрать подковки со своих ботинок и написать
заявление об уходе из гимназии. В своем заявлении он коротко /
всего на трех листах/ описал свою жизнь в прозе, начиная с того
момента, когда был изгнан из ПТУ No22, закончил вечернюю школу и
случайно забрел в приемную комиссию пединститута. Документ
получился сильнее "Силезских ткачей" Гейне. Особенно впечатляла
сквозная испанская тема. Оскар Александрович не стал скрывать, что
всю жизнь мечтал представлять родную страну в Латинской Америке /
но все время опасался румынских пограничников ?/ Дожил до сорока с