Мануил Семенов. Магнит

это наказали выговорами, в культтоварах купили новое полотнище и
успокоились.
Через месяц в пионерской комнате обнаружилось еще одно черное
знамя. Это была уже не просто провокация, а диверсия. Но в милицию
или куда-либо еще обращаться не спешили, боясь вынести сор из
избы. И вообще, о случившимся знало всего несколько человек,
отчего тайна с каждым днем становилась все взрывоопаснее.
Черные знамена, по словам Марфы Семеновны, директор, сорвав с
древка, запер в своем сейфе, но прежде внимательно разглядел.
Вместо ленинского профиля на первом из них была, если присмотреть
ся, изображена треугольная звезда.
Олег позднее вычитал в справочнике, что такая звезда обо
значает. Оказывается, это библейский знак "всевидящее око", символ
Промысла, судьбы.
На втором знамени едва можно было разглядеть семиконечную
звезду /символ древних цивилизаций? знак, подобный тому, что есть
на английских орденах Сент-Джорджа и Сент-Майкла? Или, быть может,
австралийская o звезда?/
Тем временем в культтоварах купили еще одно красное знамя.
Пионервожатая уехала на лечение в Алупку. Директор /им тогда был
ныне покойный заслуженный учитель и одновременно почетный чекист
Климов/ самостоятельно пытался разобраться в происходящем.
Подозревал всех подряд, включая Марфу Семеновну. Но страх того,
что о случившимся узнают все, мешал директору проводить полноцен
ное расследование.
Те немногие, кто знал о происшествии, поклялись молчать. Для
этой цели директор использовал полное собрание сочинений Ленина
/четвертое издание/, сложив тома один на другой почти до потолка.
На них и поклялись.
А на следующий день третье по счету пионерское знамя исчезло,
причем прямо из кабинета директора. А на месте его было оставлено
зловещее черное, с едва заметной тринадцатиконечной звездой.
Как сказано в справочниках - тринадцатилучевой звезды не
существует. Олег проверил и потом сообщил об этом Марфе Семеновне,
но та по-прежнему настаивала на тринадцатиконечной звезде. То, что
ее будто бы не существовало, произвело на Олега нехорошее
впечатление. Он поинтересовался - чем вся эта история закончилась?
- Да ни чем, - ответила Марфа Семеновна. - Купили четвертое
знамя. Оно, наверно, и до сих пор где-нибудь в кладовке хранится.
- Значит, черных знамен больше не появлялось?
- Нет. И без того было страшно. Куда еще...
- А что с ними стало?
- Вот этого не знаю.
- У кого бы спросить?
- Да у кого же спросишь? Пионервожатая теперь банкирша и живет
в Америке. Прежний директор давно помер, но кем он на том свете -
этого не знаю... Если только у нынешнего директора спросить?
- А он-то откуда знает, кем прежний директор на том свете
работает?.. Кстати, Мирослав Афанасьевич в этой школе уже был?
- А как же. Историю вел. Помнится, помогал Климову ленинские
тома в стопку складывать, когда мы клятву приносили.
Олег поблагодарил Марфу Семеновну за все, поднял с пола сумку,
набросил куртку и пошел домой, то есть туда, где не было никаких
знамен, ни красных, ни черных. А о подземном ходе решил
переспросить завтра.

Некоторые же из них - nomina sunt
odiosa /не будем называть имен/ -
остаются слепыми еще и теперь просто
потому, что не хотят видеть. С этим,
конечно, бороться не приходится,
из книги(20)

Второй день после каникул прошел бестолково. Гимназия попала
под веерное отключение света, что несколько затруднило учебный
процесс. По крайней мере на сутки. Одного фонарика, который принес
из столярки Шуйский, на всю гимназию не хватило. В конце концов
пришлось гимназистов распускать по домам, вызвав у детей
неумеренный восторг. Как известно, восторг - дело тонкое. Кто-то
пребывает на седьмом небе, а кто-то, по той же причине, места себе
не находит.
Оскар Александрович, например, безделья не терпел. Темнота, по
его мнению, предназначена исключительно для сна, а если спать не
хочется, темнота теряет смысл. Такое количество бессмысленной
темноты его бесило.
Впрочем, не всех учителей отсутствие света слишком расстроило.
В сущности, учитель от ученика мало чем отличается. Он тоже
готовит уроки, опаздывает на них, стоит у доски, тайком погляды
вает во время занятий в окно и с нетерпением ждет каникул.
Заработная плата учителей, в общем-то, символична, как
символичны те отметки, что получают ученики.
Вернувшись с курсов повышения квалификации, учитель информа
тики Мстислав Валерьевич Лугин, не дожидаясь, когда дадут свет,
едва ли не на ощупь отыскал в учительской филолога Полину
Андреевну Прыгунову. Дурное предчувствие Полину Андреевну не
обмануло. Лугин снова принялся дразниться, беззастенчиво цитируя
любимого ею Веллера. По пути к Прыгуновой наткнувшись на острый
угол стола, Лугин произнес:
- Ушибившись о бесполезные крайности, решил попытать счастья в
золотой середине.
Собственно, Прыгунова Веллера, в отличии от Лугина, наизусть
не знала и под этой маркой ей можно было подсунуть любую
косноязычную фразу. Но Мстислав Валерьевич всегда был честен и
отсебятины не позволял.
На этот раз Полина Андреевна, вопреки традиции, огрызаться не
стала, а, выражаясь словами ее любимого автора "заплакала над
трудностью жизни и неперспективностью мужа".
Тут же в учительскую ворвалась завуч по воспитательной работе.
Алла Евгеньевна торжественно сообщила, что в кабинете истории
состоится внеочередной педсовет при свечах. Как это было
романтично.

Изредка доносились короткие вскрики
- мертвые добивали раненых.
из книги(21)

Мы внезапно ощущаем неудовлетворен
ность историей. Нам хотелось бы прор
ваться сквозь нее к той точке, которая
предшествует ей и возвышается над ней.
из книги(22)

Марфа Семеновна дежурила через день, поэтому Олегу пришлось
ждать целых двое суток, чтобы вторично задать ей вопрос о
подземном ходе./Жаль что нельзя было слушать при свечах, потому
что свет уже дали/.
Старушка оживилась, залила из ковшика чайник и, не глядя,
натренированным движением поставила его на электроплитку.
Олег приготовился слушать рассказ про подземный ход, и
совершенно напрасно. Марфа Семеновна, конечно, молчать не умела,
но говорить на заданную тему, видимо, тоже была не в состоянии. Ее
все время заносило куда-то в сторону. Рассказы были по своему
познавательны и не лишены некоторой интриги, как в прошлый раз,
когда речь зашла о знаменах. Но толку, похоже, от них было
немного.
В этот раз Олегу пришлось выслушать кое-что из истории второй
мировой войны. Оказывается, Марфа Семеновна имела педагогическое
образование и в мирное время учительствовала, причем сперва в
начальных классах /физику Леониду Игоревичу стоило бы насторо
житься/...Когда же в городе явились фашисты, то в здании нынешней
гуманитарной гимназии был устроен госпиталь для солдат и офицеров
вермахта.
Все шло как положено. Война не разбирала и уносила всех
подряд, и лучших, и худших. И тех кто ни то, ни се. Но кое-кого
придерживала и, прежде чем попасть на тот свет, люди оказывались в
госпитале. Это было что-то вроде КПП, где не всякого пропускали
дальше, и приходилось поворачивать обратно и продолжать жить.
Марфа потому об этом знала, что работала в госпитале сани
таркой, особо ценной из-за знания немецкого языка. Тут Олег
прервал рассказ вахтерши, спросив:
- Так вы и немецкий знаете?
- Знала, - ответила Марфа Семеновна скромно. - Как ушла на
пенсию в пятьдесят пять лет, так на следующий день и забыла.
- А-а, понятно...
Так вот, лежал тогда в госпитале офицер по фамилии Рифф,
Генрих Рифф. Ранение у него было средней тяжести - его в лесу рысь
покусала.
До войны Рифф работал искусствоведом, о чем его начальство
неожиданно вспомнило. Выяснилось, что искусствоведы во время войны
ценятся не меньше, чем, например, саперы. Особенно, когда началась
распродажа древних икон, фарфора и прочих предметов искусства,
стоимость которых была не слишком ясна.
Многие офицеры норовили скупить все это по дешевке, что кое-
кого из начальства настораживало. Третий Рейх многое терял от
такой неопределенности. Но тут подвернулся лейтенант Рифф,
укушенный рысью. Ему предстояло упорядочить распродажу.
И Генрих Рифф впервые за долгие месяцы почувствовал себя
нужным обществу и со слезами поведал об этом первому попавшемуся
человеку, то есть Марфе Семеновне. Вдохновленный вниманием
начальства, лейтенант быстро встал на ноги и, счастливый, покинул
госпиталь. Но не надолго.
Спустя несколько дней его вновь доставили туда на носилках.
Бледное остроносое лицо искусствоведа было искажено страшной
гримасой, которая в действительности могла быть и улыбкой. Ни
одной раны, впрочем, на теле лейтенанта не обнаружилось.
На следующий день Риффа посетил начальник полиции безопасности
гауптштурмфюрер СС Марш / Марфа Семеновна выразила уверенность что
его звали именно так/. Марш общался с Риффом примерно полчаса.
Разговор велся, видимо, важный. Марфа Семеновна сделала такой
вывод не только потому, что никого и близко не подпускали. Просто
накануне в город привезли очередную партию картин, старинной посу
ды и прочего, по слухам - из самого Петергофа.

В ту ночь Марфа Семеновна дежурила и дальнейшие события прои
сходили у нее на глазах.
Ровно в полночь до того неподвижный Рифф неожиданно вскочил.
Происходило это, несмотря на то, что госпиталь был переполнен, в
одноместной палате, примерно там, где сейчас находится кабинет
английского языка.
Марфа Семеновна как раз проходила мимо с ночным горшком в
руках и краем глаза увидела все это, успела отскочить, присела за
накрытый наволочкой бачок с питьевой водой и замерла.
Рифф, облаченный в халат, вышел в коридор. Глаза его сверкали,
и безумия в них хватило бы на целый взвод. Уверенной походкой
лейтенант направился к лестнице и быстро стал по ней спускаться.
Марфа Семеновна вслед за ним, не выпуская горшок из рук.
Так они оказались в подвале, который лейтенант открыл в два
счета. Там, в полной темноте, лейтенант кое-какое время еще
двигался, пока не ударился о выступ стены. И тут же вспыхнул
фонарик, и голос, весьма похожий на голос гауптштурмфюрера Марша
спросил: "Это вы, лейтенант?" Рифф признался.
Марфа Семеновна, прижавшись к горшку, растворилась в
подвальной темноте неподалеку, не понимая, зачем это ей все нужно.

Олег внимательно слушал рассказ, и когда речь зашла о подвале,
подумал, что Марш попал туда не иначе как через подземный ход.
Впрочем, Марфа Семеновна этого не утверждала. Зато утверждала
другое - фонарик осветил не очень больших размеров ящик. Открыв
его, человек, с которым вел беседу лейтенант Рифф, извлек какой-то
широкий рулон и размотал его. "Оно", - сказал Рифф.
Они еще некоторое время что-то рассматривали, гремели посудой,
разворачивали тряпки, похожие на полотнища знамен /не те ли это
знамена, что позднее, при таинственных обстоятельствах будут
появляться в пионерской комнате?/. Рифф давал кое-какие советы,
откладывая некоторые вещи в сторону.
Потом вдруг человек, говоривший голосом гауптштурмфюрера
Lарша, замолк, нагнулся, схватил и высоко приподнял ящик и
аккуратно опустил его на голову лейтенанту Риффу, /сыграл в ящик/.
Лейтенант издал глухой стон, сделал несколько шагов в сторону и
рухнул на каменные плиты, совсем рядом с тем местом, где стояла
Марфа Семеновна.
Человек, ударивший Риффа, подошел к упавшему и, воспользо
вавшись ножом, сделал невозможным дальнейшие искусствоведческие
исследования.
Затем, так и не заметив Марфу Семеновну, убийца вернулся к
картинам, сложил их в убийственный ящик и поволок его в глубь
подвала.
По законам жанра лейтенант Генрих Рифф должен бы умереть у
Марфы Семеновны на руках, прежде открыв ей какую-нибудь зловещую
тайну. Но закон этот опять не сработал, Марфа Семеновна не стала
проверять - жив ли еще лейтенант, а в страхе бежала из подвала. И
не только из подвала, но и из города, даже ночной горшок из рук не
выпуская / пальцы сжались так, что разжать их никто был не в
силах/. Каким-то чудом, а точнее благодаря своему не совсем
нормальному виду, она беспрепятственно миновала немецкий
патруль... Какое-то время скрывалась у одной бабки на хуторе, куда
случайно набрела. Бабка помогла разжать пальцы, напоив слабым
раствором мухомора. Затем Марфа Семеновна оказалась в партизанском
отряде.
Уже после войны ее наградили медалью "За отвагу". Имелось в
виду, конечно же, отважное убийство лейтенанта Риффа, потому что
по официальной версии, фашистов - убила его она... И за голову
Марфы Семеновны обещана была даже награда - тысяча марок.
Олег, взглянув на голову Марфы Семеновны, прикинул - сколько
это будет в долларах и рублях.

Прекрасен и сам принцип простоты,
называемый по имени его родоначальника
средневекового философа Вильяма Оккама
/1285-1349/ "бритвой Оккама". Его суть
выражают "крылатой" фразой В. Оккама:
"Не множить сущностей без
необходимости".
из книги(23)

Все языки пламени были для Шуйского иностранными. Все, кроме
одного. Он знал это, но никак не мог этот один единственный
отыскать. Устав высматривать, пытался даже определить наощупь, но
не хватило терпения. Он был обречен на неудачу потому, что пламя
играло, а он все делал всерьез. Правда, в таких случаях есть
верный способ избежать неудачи - не рассчитывая на победу, просто
постараться не проиграть. А для этого унять огонь. Но прежде
прокипятить на нем воду, заварить чай, и не дав ему остыть,
попытаться почувствовать огонь изнутри. Пусть он второй раз там и
потухнет. Это будет маленькое торжество.
Огонь старше воды, но, тем не менее, быстрее ее. Однако, огня
в мире меньше и он не умеет замерзать. Даже человек умеет, а огонь
- нет. За миллиарды лет он научился разве что исчезать или тлеть,
но это не совсем одно и тоже. Зато он лучше остальных хранит
тайны. Однако, искусственно выведен целый вид предательских огней.
Они умеют нарушать темноту тогда, когда этого делать не следует.
Человек- самое распространенное существо, в котором огонь и
вода объединяются. Он почти целиком состоит из воды. Но если
бросить настоящего человека в настоящий огонь, то пламя, даже если
оно будет состоять из понятных этому человеку языков, вряд ли
можно потушить. Что ж, вода умеет превращаться в пар и в лед, и в
человека...

Итак, не найдя в пламени своего языка, Шуйский отвернулся,
уставившись в стену, минуту смотрел на свою безобразно неподвижную
тень и наконец понял - в чем дело.
Вновь повернувшись к огню, он, глядя на пляшущие языки
пламени, начал понимать огонь, читая его с помощью всеобщего языка
жестов. При желании он мог переговариваться с огнем. Но не делал
этого.
Он бы с удовольствием поменял свою комнату с печным отоплением
на что-нибудь поприличнее. И тогда прощай - печной огонь и
здравствуй - горячая вода. Но деньги не любили его и лишь в
исключительных случаях его находили.
Шуйский иногда задумывался над тем - почему это так? Ответ был
всегда один - он не умел их тратить. И деньги мстили ему, обходя
стороной. Давно уже было можно обменяться комнатами с каким-нибудь
пьяницей, разумеется с доплатой. Но как только Шуйский с
превеликим трудом добывал более-менее значительную сумму -
находилась тысяча причин потратить их иначе. В результате потом и
верные деньги шли мимо. Зарплату либо задерживали, либо, уже
полученную, могли вытащить в переполненном автобусе.
Написание текстов и музыки Шуйский понимал как компенсацию за
отсутствующие удобства и, вероятно, был в этом не прав. Никакая
это была не компенсация. Просто деньги бывают разные. Те, что он
пытался зарабатывать, предназначались не для него. Но это лишь
означало, что где-то на белом свете есть другие деньги, его. И
заработав их, он потратит их не по пустякам. И не исключено, что
когда-нибудь зарабатывать он будет как раз песнями. Надо лишь
научиться писать то, что ценилось бы не дешевле чем резной буфет.
Иначе игра не стоит затраченных нот. Пока этого не будет - все
языки пламени по-прежнему будут казаться для него иностранными.

18/VI 1919 г.
Дали депеши по Чека? Массовые
обыски по Москве подготовляются? Надо
непременно, после Питера, ввести их
повсюду и неоднократно.
Что вышло на деле с магнитом для
поиска оружия?

/Ленин Дзержинскому на заседании
Совета обороны/

... Работают усердно. Магнито -
слабое средство для поисков.
Испытывали. Собираемся использовать его
для того, чтобы добровольно сдавали
оружие под опасением, что магнит все
найдет.
/ответ Ф.Э. Дзержинского/
из книги(24)

Прошли еще одни сутки, а это означало, что Олега Мохова ожидал
очередной рассказ Марфы Семеновны. Олег уже подозревал, что
рассказ будет не совсем про подземный ход. Однако это все равно
приблизит его к нужному ответу.
Марфа Семеновна разлила по чашкам чай, предварительно отключив
телефон. А то некоторым может придти в голову дурная мысль
позвонить в гимназию.
В этот раз речь зашла о том времени, когда в здании, где они
сейчас безмятежно пили чай "Кент", располагалась губернская
Чрезвычайная Комиссия
Марфа Семеновна имела к ЧК прямое отношение. Ее дедушка служил
там истопником, и маленькая внучка приходила сюда едва ли не
ежедневно, топила печки, помогала согревать чекистов. Занятие это
ей нравилось, тем более что дяди в кожанках и шинелях, бывало,
подкармливали Марфушку, выделяя то сахар, то хлеб. И она была
благодарна этим злым людям, которые, в перерывах между допросами и
обысками находили время и для нее.
О том, что это злые люди, Марфушка впервые узнала от своего
дедушки. Это он объяснил, чем они здесь занимаются и что означают
глухие звуки, доносящиеся из подвала.
/При этих словах Олег вздрогнул. Значит, в подвале еще и
расстреливали/.
Но Марфушка быстро привыкла к зловеще-деловой обстановке, в
которой так часто оказывалась. Только однажды ее напугал один
усатый латыш, заявив, что она обязательно будет жить при комму
низме. Никогда до этого ей не было так страшно, но к счастью,
латыш соврал, при настоящем коммунизме ей жить так и не довелось.
И вряд ли уже доведется. /Марфа Семеновна многократно пере
крестилась, закатив глаза/.
В феврале, когда страшные морозы сменились оттепелью, среди
чекистов появился некто Янис Грубиньш / в отличии от того, первого
латыша, Марфа Семеновна его называла поляком/. Был он человек
веселый и влюбленный в свое дело. Вместе с ним в ГубЧК прибыл
большой фанерный чемодан с ручкой, обмотанной старым сиреневым
полотенцем. По утверждению Грубиньша, это был Магнит, способный
находить все, что попрятали буржуи, уходя из города или зата
ившись. /Причем не только металлическое оружие, но и драгоценные
камни, и даже, ради интереса, бумажные ассигнации./
Целыми днями Грубиньш таскался со своим Магнитом по городу и к
вечеру возвращался измотанный, но счастливый, нежно поглаживая
чемодан.
Однажды Грубиньш угостил Марфушку экспроприированным леденцом
и спросил - согласиться ли она выйти за него замуж, когда
вырастет? Марфушка подумала и отказалась, вызвав у Грубинь ша
настолько громкий смех, что из своего кабинета выскочил испуганный
чекист Котлов /ну и память у Марфы Семеновны/ с раскаленной
кочергой. Котлов как раз тогда допрашивал известного в городе
профессора Борисоглебского.
Так вот, как-то раз Грубиньш вернулся раньше обычного и
потащил свой чемодан в подвал /Марфушка с ужасом подумала, что
Магнит не оправдал доверия и его несут на расстрел/. Однако
дедушка объяснил, что чекист заинтересовался сокровищами купца
Бессмертнова, бывшего владельца этого дома. Судьба купца в то
время была неизвестна, его дом передали ГУбЧК, но по городу ходили
упорные слухи о спрятанных где-то здесь сокровищах. Чекисты,
конечно, прежде чем въехать в дом - проверили все что можно,
простучали все стены, пол и потолки, залезли в каждую печную
трубу, обшарили, разумеется, и подвал, но безрезультатно. И вот
прибыл Грубиньш со своим Магнитом...
Марфушке страшно хотелось посмотреть на этот самый Магнит.
Какой он? Ей казалось, что пушистый и с большими глазами. Он,
непременно, с хорошим нюхом, однако кусается / иначе бы его не
держали взаперти/, но это все из-за того, что он очень насчастный.
Сама Марфушка, наверно, и дня бы, скрюченная в три погибели, в
чемодане не выдержала. А Магнит ничего, держался, причем вел себя
смирно и не лаял /мяукал? хрюкал?/
Целую неделю Грубиньш спускался в подвал со своим чемоданом.
Целую неделю следила Марфушка за тем, как несут ее любимый Магнит
вниз. Следить было небезопасно, но она выбрала удобное место -
каморку, где свалены были поленья, готовые к растопке /там сейчас
находится вход в гимназическую столовую/.
На восьмой день Грубиньш исчез. Точнее сказать - накануне днем
спустился в подвал, а вот поднялся ли обратно? Марфушка этого не
видела, дедушка увел ее домой. На тот день пришлась Власьевская
оттепель /"Прольет Власий маслица на дороги, зиме пора убирать
ноги"/. Власий считается покровителем скота, а Магнит, несомненно,
был скотиной умной и терпеливой, и Марфушка в день трижды молилась
за его благополучие. Но, наверно, трех раз было мало, потому что,
притаившись в каморке, она дождалась лишь чекиста Котлова, который
вынес из подвала куртку Яниса Грубиньша и его же фанерный чемодан.
Куртку Котлов нацепил тут же, в коридоре, а чемодан оставил возле
своего кабинета.
Марфушка выскользнула из каморки, подбежала к заветному
чемодану и открыла его. То, что она увидела - поразило ее. Чемодан
был пуст. А это означало, что Магнит тоже расстреляли.
Она долго водила рукой по пожелтевшей газете, лежавшей в
чемодане - пыталась почувствовать еще не исчезнувшее тепло
Магнита, как будто даже нащупала его шерстинку... Но воскрешать
расстрелянных она тогда еще не умела. Да и сейчас еще не умеет.
Больше Марфушка в здание ГубЧК не ходила, до тех самых пор,
пока туда не переехала школа-интернат, в которой она вначале
училась, а потом работала.

Олег выслушал Марфу Семеновну внимательно, но подумал о том,
что в этой истории ему чего-то не достает. Да, конечно же. Знамен.
И это существенно.

Когда падает манна с неба,
насыщайся и не задавай вопросов.
из книги(25)

Юле Гуляевой в Кафе "Скиф" почти понравилось. Она никогда
здесь не бывала, тем более с парнем, который на несколько лет ее
старше.
Лев Мохов привел сюда Юлю не случайно. Место было проверенное,
он сюда всех своих подружек водил. Одна экзотическая скифская
кухня чего стоила. Кроме того, по праздникам кавээновская команда
выступала в "Скифе" с представлениями. Причем публика,
разгоряченная спиртным, принимала всякую шутку или пантомиму
лучше, чем на играх. Так что было здесь Льву приятно, только
репертуар местных музыкантов не вписывался в его представления о
том, что надо слушать нормальному человеку. Однако, это означало,
что подружкам предлагаемые песни не могли не прийтись по душе.
Верная примета. У женщин, по мнению Льва, слуховая система
подключена несколько иначе. Хорошую музыку им предложишь -
скривятся, не побоявшись выглядеть некрасивыми. А вот то, отчего у
него уши вянут, приводит их в восторг.
Лев заметил, что такое случается даже в тех случаях, когда
девушка разделяет с ним литературные вкусы. Или им обоим могут
нравиться одни и те же фильмы, но звуковая дорожка все равно будет
казаться или ему, или ей ужасной. Лев давно с этим смирился и даже
стал пользоваться таким положением вещей. Когда хотел избавиться
от надоевшей подружки - бесконечно водил ее на концерты любимой
группы, заставлял слушать любимую музыку. Иногда это срабатывало.
Прежде чем пригласить Юлю в "Скиф", Лев еще раз спросил себя -
вправе ли он это делать? Олег из-за нее из кожи вон лезет.
Поразмыслив решил, что вправе. Вот если бы Юля ему не нравилась -
другое дело. Тем более что Олегу она была не пара.
Впечатлительному брату только такой капризной красотки не хватало.
Чем быстрее она его отвергнет, тем Олегу же лучше. Что же касается
его, Льва, то с капризами Юли он совладает.
Опыт есть. Ну а Юлина наивность, переходящая в глупость, была
даже заманчива. В последнее время с девушками ему не везло. Одни
норовили учить его жить, другие пока этого не делали, но едва ли
не каждую встречу приходилось убеждать себя, что избранница
красива. Так было, например, с Олей Баритончик. Его уже не
устраивало, что красота подруги не ослепительна. /Чем успешнее
выступала его команда, тем больше не устраивало/. В то же время
слишком искушенные красавицы с какого-то момента отпугивали его.
Таким образом, Юля Гуляева отвечала всем его сегодняшним
требованиям. Поэтому он не мог не пригласить ее в "Скиф" и, угощая
легким коктейлем, шептал ей первое, что приходило в голову, не
притворяясь высоколобым интеллектуалом. И завсегдатаем