Марк Эдвина. Юная грешница

   Эта женщина напоминала Джо маленькую девочку, поэтому он выбрал ее себе в жены. Бедная Мария!
   А сейчас она с пустой и ужасной имитацией того, что когда-то было милым очарованием, скорчила гримаску, покачала головой и повела меня в соседнюю комнату.
   Там Мария начала все сначала, останавливаясь в различных местах, указывая пальцем и не произнося ни слова.
   Только эта комната оказалась совсем пустой.
   Я не знала, как реагировать, повернулась к Джо и взглянула на него. Он пожал плечами и сделал мне головой знак, чтобы я вышла. Я отступила в спальню, чувствуя, что мой лоб покрылся испариной, а через несколько мгновений впервые в жизни заметила дрожь в собственных руках. Я попыталась взять себя в руки, и дрожь вскоре унялась. Глубокий вдох и медленный выдох.
   Помню, я тогда подумала, каковы сейчас мои чувства? Каковы ощущения? Что я собираюсь делать дальше? Я знала, как именно должна была себя чувствовать. Знала, что должна уйти отсюда, выпутаться из ситуации, которая слишком сложна для меня и потенциально слишком взрывоопасна. Я должна была испугаться до смерти, обнаружить в себе то, что Эллиот называет "романтическими взглядами".
   Но все, о чем я могла думать в чужой спальне, стоя с переставшими наконец дрожать руками, это о жалости и о любви к Джо, и еще о жалости к Марии. Но больше всего мне хотелось защитить Джо, защитить от любых дальнейших травм. Это означало увести его отсюда, поскольку, очевидно, сама жизнь здесь была для него сплошной травмой.
   Затем Джо вышел, ведя перед собой Марию и что-то тихо говоря ей. Женщина проследовала мимо меня с видом наказанного ребенка, с опущенными уголками дрожащих губ, не говоря ни слова, и я заметила в ее глазах слезы.
   Джо промолчал, подошел к окну и стал смотреть на улицу. Через мгновение я присоединилась к нему, и мы стали разглядывать лужайку и дорожку к дому вместе.
   Парадная дверь открылась, и из-за нее появилась Мария. Она несла огромную красную сумку. Через закрытое окно до меня едва донеслось ее беззаботное насвистывание. Мария шла по дорожке с грациозностью молоденькой девушки. Со спины, если не видеть часто появлявшейся в ее глазах пустоты, она выглядела веселой и привлекательной. Я взглянула на Джо.
   - Она любит ходить по магазинам, - мрачно произнес он. - Я дал ей четыре доллара и отправил в Вулворт. Там закрыто, но она все равно найдет, где потратить деньги.
   - Но это.., безопасно?
   - О да. Мария очень осторожна. Ее здесь все знают. Я позволяю ей ходить за покупками только по воскресеньям. Все закрыто. Она не может потратить много. Все заботятся о ней, - со злобой в голосе проговорил Джо, - а на следующей неделе пришлют мне счет за ее покупки.
   - Ты можешь прекратить это.
   - Да. Могу. Но не буду. Это моя вина.
   - Ты взвалил себе на плечи целый мир, - сказала я. - Никогда не устаешь?
   - Ты знаешь, что не должна была приходить сюда, - Джо повернулся ко мне, и я словно заглянула в лицо постороннего. - Чего ты хотела? Убедиться, правду ли я тебе сказал? Увидеть мое горе? Ну, теперь ты все видела. Маленькие девочки интересуются обратной стороной жизни; особенно дочери президентов банков. Ты все видела. Теперь уходи. Пожалуйста.
   Наверное, он хотел разозлить меня, но это "пожалуйста" все испортило. Можно было сделать только одну вещь, и я сделала ее.
   После поцелуя лицо Джо разгладилось. Он опустился на край кровати, а я присела ему на колени, и мы оба на мгновение замерли.
   Потом Джо закурил. Я протянула ему одну из бесчисленных вазочек, заполонивших спальню. Он выпустил изо рта серое облачко дыма и закрыл глаза.
   Я слегка толкнула его. Джо прилег на одну из подушечек. Окруженный оранжевыми, голубыми и желтыми думочками, он выглядел нелепо. Глаза оставались закрытыми, губы побелели. Похоже, ему наконец удалось расслабиться.
   А мне этого не удалось. Потому что, толкнув его, я вдруг все поняла. Здесь все должно начаться.
   Я прилегла рядом с Джо и внимательно посмотрела на него. Он почувствовал, что кровать слегка прогнулась под моей тяжестью, и его лицо исказилось. Тогда я приняла это за признак боли (но позже узнала лучше). Я положила свою голову ему на грудь, просунула руку под рубашку, стала гладить волоски на его груди, а при поцелуях слегка дергать их.
   Каким он был милым!
   Вдруг я почувствовала на себе взгляд Джо и спокойно позволила ему это, надеясь без особой надежды, что он смотрит на меня такими же глазами, какими и я на него, надеясь, что он забудет о моем несовершенстве, станет помнить только о моей любви к нему, о моей огромной любви!
   - Теперь мы должны начать думать, - мрачно произнес Джо, отвел от меня взгляд и уставился в потолок. - Сейчас, когда уже слишком поздно. Я думал, что уже избавился от этого.
   - Ты любишь меня?
   - Что же делать? Тебе семнадцать. Господи, они дали мне пять лет за нечто подобное, а я опять вляпываюсь в это. Боже, боже, я безумнее Марии.
   - Она была такой же симпатичной, как я?
   - "Как я". Господи! "Как я". О, давай соблюдать правила грамматики.
   Он закрыл глаза ладонями, словно стараясь защититься от света.
   - Такая же симпатичная? - любопытствовала я. - Сколько ей было?
   - Пятнадцать, - ответ прозвучал глухо.
   - Она тоже любила тебя?
   - Любила меня? - Джо убрал ладони с глаз. - Закон не верит в любовь пятнадцатилетней девушки к тридцатидвухлетнему мужчине. Ты понимаешь, что мы делаем?
   - Да, - ответила я. - Я делаю. Хочешь, напишу расписку.
   - Они присудят мне пожизненное заключение, - сказал он, затем почувствовал, как я напряглась, повернулся, обнял меня и мягко произнес:
   - Я люблю тебя больше жизни, Джоан. Ты должна знать это. Больше, чем кто-либо другой.
   Значит, с этим было все в порядке, со всем было все в порядке. Мы прошли на кухню (где царил ужасный беспорядок, словно здесь играл непослушный ребенок), сварили кофе и взяли свои чашки в гостиную. Поскольку свет не горел, сейчас комната выглядела не так безобразно. Кошмарные цвета потускнели, линии модерна смягчились, частично растворились в тенях. Мы сидели, пили кофе и рассеянно разговаривали.
   - Нам нужно что-то сделать.
   - Знаю, - согласился Джо. - Мы сделаем.
   - Что?
   - Просто забудем об этом, забудем, что это когда-то случилось, забудем, что видели друг друга... - его голос унесся прочь, поскольку он говорил невозможные вещи.
   - Хочу сигарету, - вдруг сказала я, - Ты не куришь, Джоан.
   - Курю. Теперь.
   Джо посмотрел на меня и улыбнулся (впервые я увидела его улыбку; все лицо Джо загорелось, он стал молодым, нежным, и я снова влюбилась в него.., я.., любила его до боли, испытывала боль от этой улыбки, красивой и могучей, словно солнце). Он протянул мне сигарету, дал прикурить, и я даже не закашлялась. Забавно, но табачный дым прояснил мой мозг. Я несколько раз выпустила серые облачка изо рта.
   - Слушай, - осторожно проговорила я. - Не знаю, как сказать, чтобы не поранить тебя, поэтому пойду напролом. Мария больна, не так ли?
   Джо кивнул.
   - А не было бы ей лучше... - я заметила, как начало мрачнеть его лицо, и подняла руку с сигаретой, - не в санатории, Джо, я не об этом. Я имею в виду, с хорошими людьми, с людьми, которые... - я сделала паузу и робко закончила, которые умеют обращаться с детьми, Джо, даже со взрослыми, которые позволят ей играть.
   - Я думал об этом. Такие места есть. О, Джоан, - он взял меня за руку, ты еще ребенок.
   - Но почему...
   - Потому что это стоит денег, моя крошка. В этих местах платят в день столько, сколько я зарабатываю в неделю.
   - Тогда ты должен найти деньги.
   - Конечно, - Джо рассмеялся. - Я никогда раньше об этом не задумывался. Вот почему я помощник бухгалтера за семьдесят пять в неделю в офисе "Стил Индастриз". Нет. Никто не возьмет меня на работу, Джоан. Меня ведь освободили под честное слово всего полгода назад.
   - Откуда они знают?
   - Обо мне? - он улыбнулся, но только лишь губами. - Они все знают... Выясняют. Я нужен им для определенной работы.., и они взяли меня, и я остаюсь там благодаря их великодушию.
   - Кто это "они"?
   - Если бы я знал, если бы я знал наверняка. Иногда я просыпаюсь по ночам и думаю, что это только пара парней.., двое или трое, сидят где-нибудь, судят мою жизнь. А потом мне кажется, если бы я только мог пойти к ним и объяснить, что они делают со мной, с Марией, они поняли бы...
   - Пусти, - мягко произнесла я, не желая испугать Джо.
   - Что?
   - Ты раздавишь мне руку.
   Его хватка стала стальной, и я почувствовала, как хрустнули косточки моей кисти. Джо быстро отпустил меня, словно моя рука была раскаленной.
   - Прости.
   - Продолжай.
   - Конечно, я знаю, это не два и не три человека, - устало сказал он. - Так сходишь с ума, когда за тобой следят. Все - каждый - общество. Ты узнаешь об этом в школе.
   - Я уже знаю, - отозвалась я.
   - Просто одна тюрьма вместо другой. Та, в которой я нахожусь сейчас, просто больше. Но я скажу тебе кое-что, Джоан... Она еще и страшнее. Потому что в Ливенпорте я по крайней мере знал, что меня каждый день будут кормить. Я не залезал в долги, потому что там не существовало денег. Я мог ходить в библиотеку, слушать музыку...
   - Музыку? - переспросила я, а сама подумала, что уже давно все это знаю, все-все знаю. Джо тоже любит музыку. Так и должно быть. Не могу объяснить свои тогдашние ощущения. Они напоминали мне вишенку на вершине рожка мороженого.
   - У них там были прекрасные пластинки. Сейчас у меня нет денег на них. Я не могу себе этого позволить, но зато слушаю радио.
   Джо стал рассказывать о музыке, и я почувствовала, что никогда больше не буду одинокой.
   Он включил радио, затем посмотрел на меня. Огонек приемника загорелся, и я услышала конец чего-то суховатого. Послышались первые скоротечные звуки литавр, и скрипка, огромная, как дом, стала петь для меня. Мне никогда не приходилось слышать ничего подобного.
   Мы сидели в гостиной Марии и слушали, как Яша Хейфиц играл то, что, как я теперь знаю, является величайшим из скрипичных концертов (концерт Бетховена). Именно тогда, в какое-то из мгновений у меня возник план. Сначала это было что-то грубое, даже и не план вовсе, но с его помощью решались все наши проблемы - Джо и мои.
   Мне было семнадцать лет (неужели прошел только год?), и я никогда не задумывалась, что можно сделать свои любовные дела не только своими.
   Я и не осознавала, что тревоги Джо являлись его собственной красной телегой.., которую мне было назначено помогать ему тащить.
   Я понимала: сейчас не время и не место принимать решение. Кроме того, мне требовалось все тщательно обдумать, аккуратно обернуть, обвязать красной ленточкой неотразимо, словно рождественский подарок.., и только потом преподнести это Джо.
   Мы отодвинулись друг от друга. Не резко, а неохотно. Концерт только закончился, когда я услышала мерцающее стаккато каблучков Марии по дорожке и молча встала. Джо подал мне плащ (мы оба двигались быстро, поскольку мне нужно было уйти до возвращения его жены), и я вышла на улицу через кухню, услышав за собой стук двери.
   Перед моими глазами стоял образ Джо, безмолвного, с любовью следящего за моим уходом.
   Наконец я оказалась на улице. Через тонкую кухонную дверь до меня донесся слабый голос Марии и низкий, усталый тон Джо.
   Вероятно, она спрашивала обо мне, а может, она уже забыла о гостье.
   Я решила пойти домой. Возвращение заняло у меня полчаса. Подойдя к дому, я обнаружила, что очень растрепана. Но теперь я знала, как поступить, знала вероятную цену этого поступка, знала о его возможных последствиях.
   Я приблизилась к парадной двери, открыла ее, вошла в гостиную, в которой сидел и по-прежнему читал Эллиот (он читал весь день по субботам и воскресеньям, это была наименее неприятная из его привычек). Взглянув на него, я почувствовала, как подпрыгнуло мое сердце. Он не знал, какой удар ему грозил.., еще не знал. Пока не знал.
   Глава 3
   Понедельник в школе выдался трудным. Все видели меня у Энрико, а те, кто не видел, уже получили цветистые описания от моих маленьких подружек из нашей банды. Каждый хотел знать, что это за мужчина, с которым я уехала. Я только приятно улыбалась и выдавала его за друга Эллиота, одним словом, вела себя как можно более естественно. За три часа сплетни утихли. Я не выглядела ни взволнованной, ни несчастной, ни таинственной, и все в конце концов стали думать то, что мне было нужно: ничего.
   Кроме, конечно господина Раймонда Лессера. Звонок отчима насторожил его, а новость о моем возвращении домой с незнакомцем просто взволновала. Он подошел ко мне перед ланчем, и я, улыбаясь, села в переполненной, шумной столовой напротив него.
   Рэй удивился, что я не возразила, когда он взял меня за руку и попросил сесть рядом с ним. Он считал, что я должна разозлиться на него, как черт. В общем-то правильно считал. Но теперь я смотрела на все случившееся по-другому. Если бы не его поступок, если бы Рэй не бросил меня одну, я никогда не встретила бы Джо. И ничего бы не случилось.
   Я слегка нахмурилась, присаживаясь за стол. Рэй взглянул на меня.
   - С тобой все в порядке?
   - Ага.
   - Боли и страдания?
   Я кивнула. У меня были и боли и страдания, с которыми я не согласилась бы расстаться за весь чай Китая. Они являлись моим секретным внутренним знаком победы. Я устроилась на жестком сиденье, слегка покраснела и ничего не сказала.
   Однако в тот понедельник мне была нужна подружка, любая подружка, чтобы просто поговорить. Я хотела выговориться, но не имела достаточно близких друзей, поскольку избегала заводить их. А теперь внутри меня горела тайна, и мне недоставало девочки, с которой можно было бы пошептаться, которая улыбнулась бы несколько ошеломленно, обняла меня и повела в туалет, где я смогла бы хорошенько выплакаться. Слезы накопились, но распускать нюни я не имела права. Весь день я чувствовала слезы, подступавшие к горлу, слезы не горькие, но настойчивые. Заплакать хотелось невероятно.
   Рэй сидел и прихлебывал суп. Ему потребовалось некоторое время, чтобы перейти к главному. Наконец он, не глядя на меня, пробормотал:
   - Извини.
   - Принимается, - ответила я с ртом, набитым ветчиной и сыром.
   - Кто тот парень, Джоан?
   - Все так, как ты уже слышал, - сказала я. - Друг Эллиота.
   - Тогда почему твой отчим позвонил?
   - А почему нет?
   - Ну, - неловко протянул Рэй, и я почти увидела, как в его голове вращались маленькие шестеренки. - Если он друг твоего отчима, почему он не вошел вместе с тобой? Я имею в виду, твой отчим думал, что я привез тебя домой, поэтому его друг, очевидно, не входил в дом.
   - Он просто высадил меня у двери, - безразлично пояснила я. - И не захотел заходить.
   Рэй сидел, жевал, и что-то в движениях его челюстей подсказало мне, что он не поверил в мою историю ни на секунду.
   Я смотрела на него и почувствовала, что могла бы его убить. На осторожности этого восемнадцатилетнего ублюдка держалось наше с Джо счастье. Как мне хотелось высказать ему все, что я о нем думаю! Даже зубы ныли. Но я не могла. Я проглотила свою ярость вместе с молоком и решила: раз я повзрослела достаточно, чтобы влюбиться, чтобы разработать такой план, значит, нужно уметь сдерживаться. Игра того стоила.
   - Слушай, - сказала я. - Я совсем не злюсь на тебя, дружище. Честно. На самом деле... - я улыбнулась Рэю и показала все свои милые зубки (мне очень хотелось вонзить их в его шею), - Думаю, ты был прав. Я вожу тебя за нос.
   Он раздулся от удовольствия. Я увидела, как к нему вернулась смелость, окрасив его глупые щеки.
   - Ну, - протянул Рэй, - это тоже нечестно. - Он взял меня за руку, и я позволила ему это. - Я вел себя как проклятый дурак, а не как джентльмен. Извини.
   - Давай обо всем забудем, - предложила я, чувствуя его пальцы на своем запястье. - Будем считать, что ничего не случилось.
   - Начнем сначала?
   - Начнем.
   - Больше никаких обид?
   - Никаких, - произнесла я так, что Рэй опять крепко сжал мое запястье. Я сделала последний глоток молока, когда зазвенел звонок.
   - Мне пора в класс.
   - Хорошо, - Рэй наконец отпустил меня. - Скоро увидимся?
   - Позвони мне.
   Я встала и взяла свой поднос с грязной посудой, чтобы отнести его на мойку. Рэй не пошел за мной. Я следила за ним краешком глаза. Он погрузился в кусок шоколадного торта, уже позабыв обо мне, уверенный, что ситуация находится под его контролем.
   Она находилась под контролем, но не под таким, как представлял себе Рэй. Теперь он лишний раз не раскроет рот, поэтому я в безопасности.
   Я вышла и только когда оказалась в классе, открыла учебник химии, поняла впервые в жизни, что солгала. Не так как лжет ребенок, а намеренно. Это чувство мне совсем не понравилось.
   Я пришла домой около пяти. Мама лежала в своей комнате, откуда доносилось бормотание радио. В доме было очень тихо, и у меня было еще полчаса до звонка Джо. Я прошла в свою комнату, закрыла дверь, поставила пластинку, легла на кровать, но расслабиться не смогла.
   Мои мышцы оставались напряжены сами по себе. Подобное ощущение вызывало страх: лежать и вдруг чувствовать мышечный спазм, который, так сказать, не имеет к тебе никакого отношения.
   Странное и неприятное состояние.
   Я перевернула пластинку и наконец сдалась.
   Я соскочила с кровати, подошла к своему столу, достала листок бумаги, нашла в ящике огрызок карандаша и приступила к работе. Писать пришлось довольно долго, но закончив письмо, я аккуратно скопировала его печатными буквами и просмотрела. Было очень странно видеть то, что вертелось в моей голове, выраженным на бумаге. Я перечитала письмо, запоминая слова, переставляя их тут и там, пока не остановилась на наиболее подходящем варианте. Затем, естественно, я разорвала его на миллион мелких кусочков и спустила их в унитаз.
   Я даже осмотрела поверхность стола, чтобы проверить, не оставил ли карандаш какие-либо следы или что-нибудь, по чему можно было бы восстановить текст.
   Ничего не осталось.
   Наконец наступило время звонить Джо - четверть шестого. Я вышла в холл и прислушалась. Эллиот никогда не возвращался домой раньше половины седьмого (поверьте мне, вся болтовня о занятости банкиров - мыльный пузырь), а мама еще отдыхала. Белла грохотала чем-то на кухне. Я спустилась по лестнице, проскользнула в небольшой чуланчик и закрыла дверь, прищемив телефонный шнур.
   Я рассчитывала, что Джо не позволяет Марии брать трубку, и оказалась права, но, услышав его голос, почувствовала дрожь в коленях. У меня так перехватило дыхание, что мне пришлось дважды глубоко вздохнуть, чтобы ответить на послышавшееся с того конца провода "алло".
   - Это я, - произнесла я наконец. - Как твои дела?
   - Хорошо, - голос Джо звучал нейтрально.
   - Я хочу с тобой встретиться, - сказала я. - У меня есть кое-какие идеи. Хочу обсудить их с тобой.
   - Когда?
   Очевидно, кто-то слушал Джо. До меня донесся слабый голос, любопытный и недовольный. Я решила, что это Мария. Видимо, Джо собирался продолжать разговор в форме "да-нет", пока жена не успокоится и не вернется к своим занятиям.
   - Слушай внимательно, - сказала я и вдохнула влажный воздух чуланчика. Казалось, мой голос вибрировал в темноте. - Вечером, в восемь тридцать я буду в аптеке Хансона. Зайди туда, купи пачку сигарет и иди к площадке для старых машин... Знаешь, где это?
   - Да, - ответил он.
   - Я встречу тебя там.
   - Не знаю. Я не уверен, что это хорошая идея.
   - Очень хорошая, - убедительно проговорила я. Видимо, Мария вышла из комнаты, удалилась на безопасное расстояние. - Это чертовски хорошая идея. Кроме того, ты не можешь отказаться от возможности увидеть меня.., не сейчас.
   Наступила долгая пауза, в течение которой я слышала легкое дыхание Джо.
   - Наверное, нет, - мрачно произнес он наконец. - Наверное, нет. Хорошо.
   Джо очень резко прервал наш разговор, и я осталась одна, прижав к уху трубку, ощущая сладкое облегчение, поскольку совсем не была уверена, что он захочет меня увидеть. И если бы я услышала от него "нет", то умерла бы сразу, прямо здесь, в этом проклятом чулане, уткнувшись лицом в старый пиджак Эллиота, пахнущий табаком и шариками от моли.
   В тот вечер я была счастлива. Эллиот не пришел домой к обеду. Он был приглашен на один из его проклятых обедов, где каждый ненавидел его До самых кишок и аплодировал его коротким, сухим спичам.
   Возможно, я выражаюсь слишком грубо, но дела обстояли именно так.., хотя никто никогда не признал бы этого. Все оказалось очень просто. После обеда я чмокнула маму в щеку.
   - Сегодня вечером никакой домашней работы, - заявила я. - Я собираюсь к Хансону попить кока-колы и поболтать.
   Мама улыбнулась мне. Когда Эллиота не было дома, вокруг царила атмосфера небольшого праздника. Мама расслаблялась больше обычного, и сам воздух в комнатах казался спокойнее. Она кивнула и напомнила мне, чтобы я вернулась не позже одиннадцати. Обычно Эллиот освобождался от своих "дел" в половине двенадцатого.
   Я пообещала и выскользнула через заднюю дверь.
   В аптеку я отправилась пешком. В понедельник вечером там не могло быть много школьников. К счастью, из знакомых мне никто не встретился. Теперь я стала осторожной. Нас с Джо не должны видеть вместе. Никто не должен. Одного раза было больше чем достаточно, но тут уж я ничего не могла поделать и чувствовала, что только благодаря моей наглости, моему легкомыслию все забыли обо мне, о Джо, о событии у Энрико. Они действительно забыли. Мне больше не пришлось беспокоиться по этому поводу.
   Ночь выдалась не очень прохладная, но дул легкий ветерок, и после жары последних пяти дней это было приятно. Отойдя подальше от дома, я достала пачку сигарет и закурила, заметив, что мои действия стали теперь более умелыми. Я была так внимательна, что чувствовала и замечала все новое. Даже в походке, в манере переносить свой вес с пятки на всю ступню проглядывалась особая бодрость. Я ощущала, как двигается под одеждой мое тело, как сокращаются мышцы. Я раскрыла ладони навстречу ветерку, начала напевать, не обращая внимания на волнение, стала радоваться прогулке прохладным летним вечером, одним словом, была чрезвычайно довольна.
   В аптеке народу оказалось немного. Я взяла вишневой колы и села в уголке за один из столиков из поддельного мрамора. Старина Хан-сон услышал где-то, будто в Коннектикуте в 1890 году открыли аптеку, и она стала пользоваться огромным успехом. По какой-то причине ему понравилась идея, и он переделал свой магазинчик в аптеку. Только вот прибыли она приносить не стала. Хансон зарабатывал ровно столько, сколько тратил на ее содержание. Но школьники приходили сюда регулярно. Хозяин все равно был доволен собой и в теплые дни стоял перед своим детищем под мигающими фонарями и вывеской, напоминающей вывеску парикмахера, делая мгновенные фотографии.
   Я сидела, отхлебывая колу и покуривая. Было восемь тридцать две, и тут я услышала, как неподалеку на улице остановилась машина Джо. Теперь я могла узнать звук ее мотора за милю. Меня одолевали сомнения, сработает все задуманное мной или нет. Джо открыл дверь и, не глядя на меня, подошел к автомату с сигаретами. Он купил пачку, заплатил двадцать пять центов (я пожалела об этом условии, я забыла, как много значат для него двадцать пять центов, но сейчас Джо совсем не расстроился) и вышел из аптеки, не оглянувшись.
   Самым трудным в моей жизни было сидеть здесь, глядя ему вслед (страстно желая побежать и поскорее обнять его) и допивая, о, так медленно, проклятую колу, которую я совсем не хотела. Казалось, прошло полчаса. Мое горло отказывалось глотать. Я яростно раздавила каблуком сигарету и вышла. Если верить часам, я промучилась всего пять минут. А мое сердце утверждало, будто миновала целая вечность.
   Я повернула налево и вошла на площадку для старых машин. В темноте припаркованные аккуратными рядами автомобили выглядели черными массами. В будке сторожа горел свет. С этим сторожем я была хорошо знакома. Он закрывал глаза и уши на то, что происходило в машинах поздними вечерами. Все знали площадку, знали, что могут пользоваться ей, если не будут портить автомобили и шуметь. По субботам вечерами моронвиллских школьников здесь собиралось не меньше, чем в кино. Как волнительно было забраться в машину, которую ты до сих пор ни разу не видела, и пообниматься! Дверцы хороших автомобилей, конечно, запирались, но старина Пит оставлял нам разбитые, и те нам вполне годились.
   Но я никогда не позволяла себе этого удовольствия. Ходить к Питу часто, значит давать ему повод рассчитывать на немножко петинга.
   Но теперь площадка полностью соответствовала моим целям.
   Я укрылась вместе с Джо в тени разбитого "бьюика" 1936 года и молчала. Я просто обняла его, ощущая под поношенным костюмом его теплое тело. Я поцеловала Джо, вложив в этот поцелуй все - любовь, надежду, мужество, которого, как я боялась, мне недоставало. Наконец он освободился от моих объятий, тяжело дыша. Казалось, я слышала биение его сердца. Мы до сих пор не произнесли ни слова.
   - Давай войдем, - прошептала я. Мы забрались в бьюик и закрыли дверцу. Под протертой кожей сидений чувствовались пружины, но рядом был Джо, и я положила голову ему на плечо. Я молча замерла на секунду, затем спрятала свое лицо у него на груди.