Марк Эдвина. Юная грешница

   - Я люблю тебя.
   - Я обожаю тебя.
   - Как мы могли жить друг без друга? - спросила я и, поверьте мне, если это был штамп, мне не удалось бы подобрать более подходящих слов. Я чувствовала именно это и хотела, чтобы Джо знал.
   - Не понимаю, - отозвался он задумчиво. - Честно, не понимаю.
   Джо повернулся и обнял меня. Кожа заскрипела под нами, и я оттолкнула его.
   - Прости. Не надо.
   - Джоан...
   - Кроме того, - сказала я, выпрямившись, - нам нужно кое о чем поговорить.
   - Я слушаю.
   - Это до идиотизма просто, - произнесла я, с любопытством прислушиваясь к собственному голосу. Как он должен звучать, когда я выскажу это, когда открою карты? - Слушай, я хочу знать только одно: ты меня любишь?
   - Больше жизни, - Джо издал свой лающий смешок. - Больше своей свободы.
   - Просто ты сказал в первый раз в машине, что на моем месте могла бы быть любая.
   Помнишь?
   - Могла быть тогда. Но не сейчас. Теперь ты, только ты, всегда, всегда ты, Джоан. Мария чувствует, что что-то не так.
   - О?
   - Думаю, не так как мы с тобой. По-своему.
   Она плакала полночи. Я не выспался.
   - Бедный ребенок, - я погладила Джо по волосам. - Ладно. Я люблю тебя и хочу жить с тобой. Здесь нам это не удастся. Но и без денег мы не можем уехать. Но " придумала, как их раздобыть немного.
   Он взглянул на меня и спросил:
   - Это так же просто, как все остальное?
   - А разве нет?
   - Раз, два, три - и ты решила мою судьбу, - Джо прижал мою голову к своей щеке. - Ты пуглива, Джоан. У тебя нет характера... Я промолчала.
   - В общем... Терпеть не могу встречаться на темных улицах, - он улыбнулся в полутьме, и я почувствовала, как дрогнула его щека. - Спасибо за попытку помочь.
   Я поняла, что должна заставить Джо перестать говорить со мной, как с маленькой. Я имею в виду.., ну, это была та его часть, которая любила девочек. Он хотел видеть во мне ребенка. Думаю, эту мою вспышку можно назвать озарением. Я поняла, что должна сейчас убедить Джо, но не знала как.
   Итак, я решила успокоиться, пойти напролом, говорить все, что придет в голову и каким-то образом повернуть беседу к интересующей меня теме. Я опять положила голову на плечо Джо и мягко произнесла:
   - Давай помечтаем.
   - Ты забавная малышка.
   - Я это и имею в виду. Мечтать вообще забавно. Мы можем выбрать, кто начнет мечтать первым.
   - Начинай ты. У тебя лучше получится.
   - Что бы ты сделал с десятью тысячами долларов? - спросила я.
   Джо неловко зашевелился, обнял меня еще крепче, и мы стали шептаться в поскрипывающем салоне старой машины. Свет в будке сторожа мигнул и зажегся еще раньше. Наверное, старина Пит подкрутил свою газовую лампу.
   - Ну? - произнесла я:
   - Давай не будем об этом говорить.
   - Нечестно.
   Я услышала его вздох. Затем Джо собрался с силами и с трудом продолжил:
   - Это решило бы все проблемы. Если ты это имеешь в виду. Я смог бы оплатить все свои долги, смог бы поместить Марию в тот дом, о котором мы с тобой говорили. И еще у меня остались бы четыре тысячи. Я мог бы опять все начать с начала... Возможно, в другой стране. Получил бы работу учителя. Какой смысл говорить об этом?
   - В Мексике нужны учителя.
   - Правда? В Мексике тепло, и мне нравится этот народ.
   - Ты был там?
   - Да, Очень давно. Болтался просто так. Мне понравилось все, включая еду.
   - Мы могли бы поехать туда вместе, - мягко проговорила я. - Жить там. Никому не было бы до нас дела. Мы могли бы пожениться.
   Я все это видела своими глазами: солнце, пища, смуглые мексиканцы, энергичные, вежливые, и наш маленький домик. Я решила, что никогда не сообщу Эллиоту свой адрес.
   Никогда.
   - Я мог бы работать, - сказал Джо. Он закурил, и пламя спички осветило его профиль, темные глаза под разлетом бровей. Голубизна сменилась чернотой в тусклом, затухающем свете.
   - Я всегда мечтала стать женой учителя.
   - Английского языка?
   - ..и музыки. Мы могли бы покупать пластинки и слушать их по субботам. Скрипичные сонаты по вечерам.
   - Когда там выходит луна, - сказал Джо, - становится гораздо светлее, чем здесь - это банально, но, знаешь, очень трогательно. Луна и звезды. Они находятся в трех измерениях.
   - Как в планетарии? Джо рассмеялся.
   - Лучше.
   Он загасил сигарету.
   - Почему мы говорим об этом? Ты это мне хотела сказать?
   Я глубоко вздохнула.
   - Мы можем получить все это, - сказала я. - Мексика, музыка, должность учителя, все. Скоро. Через месяц. Если ты выслушаешь меня. Милый Джо, если ты только пообещаешь выслушать меня.
   - Я слушаю.
   - Это так просто. Эллиот богатый человек. Достаточно богатый. Десять тысяч долларов для него ничего не значат. Хотя конечно, значат что-то, но не настолько, чтобы изменить его жизнь. Просто несколько меньшая цифра в банковской книге. Я тебе расскажу о нем кое-что. Он ненавидит беспорядок. Вот почему наш дом всегда такой вычищенный. Он хочет, чтобы все было аккуратно и обожает собственность. Свой дом, одежду, "кадиллак", маму, меня. Все мы часть созданного им узкого мирка. Эллиот сделает все, чтобы сохранить его. Вокруг не должно происходить ничего неожиданного и непредвиденного.
   Я сделала паузу.
   - К чему ты клонишь?
   - Вот к чему, - я опять глубоко вздохнула и сказала:
   - Помни, ты обещал не перебивать меня.
   Я закрыла глаза, четко увидела слова, написанные мной на листке бумаги и начала читать по памяти как можно более спокойным голосом.
   - "Дорогой папа. Леди, которая увезла меня, хочет, чтобы я написала это письмо. Со мной все в порядке. Меня хорошо кормят, никто не бьет и вообще не причиняет никакого вреда. Как только ты пришлешь десять тысяч долларов в десяти и двадцатидолларовых купюрах (леди говорит, что они должны быть старыми) на указанный внизу номер абонентского ящика, меня вернут. Леди очень мила, чего нельзя сказать о людях, работающих с ней. Эллиот, пожалуйста, поторопись. Они не станут ждать больше двух дней, а я очень боюсь."
   Я замолчала. Наступила долгая пауза. Затем Джо хрипло спросил:
   - Что ты хочешь сказать?
   - Это решает все. Вот что я хочу сказать. Эллиот заплатит. Я очень хорошо его знаю. И он не станет обращаться в полицию, боясь огласки. Деньги не такие большие, чтобы привести его в отчаяние. И тогда мы можем смыться. Потом я напишу ему и обо всем расскажу. Так он все узнает. А мы отправимся в Мексику или куда ты захочешь, Джо. Это единственный выход. Единственная возможность быть вместе, возможность, которая нужна тебе.
   - Ты бредишь, - медленно произнес Джо. - У меня единственного в округе судимость. Я знаю.., я на крючке. Ни одной родной души. Это... Это безумие, я почувствовала, как он развел в темноте руками. - Похищение.
   - Ты боишься самого слова?
   - Нет, не слова. Ты не за того приняла меня, Джоан. Я не преступник, не преступник такого рода.
   - Ты не совершаешь никакого преступления, - осторожно сказала я. - Я прошу тебя сделать это. Ты же не похищаешь меня по-настоящему.
   - Ты знаешь об этом. Ты знаешь. А полиция?
   - Полиция даже не будет задействована.
   - Конечно, конечно. Ты знаешь, какое наказание полагается в этой стране за похищение?
   - Нет... - ответила я. Мне казалось, я знала, но теперь не была уверена.
   - Смерть. Вот какое. Смерть на электрическом стуле, - Джо выговорил это медленно, с необычной страстью. Волна дрожи пробежала по мне и слегка потрясла меня - удар темноты, зла и смерти, что-то, о чем я знала, но никогда не могла понять.
   - Знаешь, - сказала я, - я потратила много времени на этот план. Ты хотя бы выслушаешь меня?
   Джо закурил новую сигарету и промолчал.
   - Мы исчезаем, скажем, после четверга. Едем в Нью-Йорк, останавливаемся в отеле, в одном из маленьких отелей в Вест-сайде, предназначенных для скромных приезжих. Берем две разные комнаты. Ты - мой отец. Мы снимаем в крупном почтовом отделении абонентский ящик и отправляем письмо. Затем... - я сделала паузу, потому что хотела потрясти Джо как можно сильнее, - ты уезжаешь, - я почувствовала, как он напрягся рядом со мной. - Ты идешь на работу, Джо, как всегда. Вечером ты можешь вернуться ко мне. Но на ночь не остаешься. Ты по-прежнему живешь дома. Никто не заподозрит тебя все сорок восемь часов, пока мы не получим деньги. Перед нашим отъездом ты устроишь Марию, поэтому на ее счет можешь успокоиться. Затем ты просто исчезаешь.., вместе со мной.
   Джо сидел в темноте машины, куря и не произнося ни слова. Я безвольно откинулась на спинку сидения и ждала ответа.
   Я должна была убедить Джо. Просто должна. Я видела нас, в темном круге, плоских существ, неспособных выбраться за замкнутые вокруг нас границы. Я видела эти грязные границы, а за ними землю музыки, солнечного света, любви и покоя.
   Я придвинулась к Джо и положила голову ему на плечо.
   - Мы с тобой похожи, милый. Ты говорил, что сидел в ужасной тюрьме. Я тоже. В другой, но все равно в тюрьме. Никто не даст тебе шанса. А какой, по-твоему, шанс у меня? Люди, судившие тебя, судят и меня. Эллиот (держу пари, он один из тех, о которых ты говорил) судит меня все время. Я очень хорошо знаю таких людей. Я их ненавижу, Джо, ненавижу настолько, что иногда даже чувствую недомогание от этого. Я ненавижу Эллиота. Не потому, что он мой отчим, а за его отвратительную подлость, за медленные пытки, которым он подвергает всех, кто ему близок. Мы оба в дерьме, Джо, и можем выбраться вместе. Требуется только немного смелости.., и безрассудства.
   - Безрассудства?
   Его голос звучал глухо. Я сидела очень близко к Джо, и он горячо схватил меня за руку.
   - Безрассудства. Ты знаешь, что делать, и делаешь. Чтобы добиться счастья на всю жизнь, нам нужно совсем чуть-чуть. Ничего особенного, ничего сногсшибательного. Всего-то послать письмо, дождаться ответа, и мы свободны. Мексика, Куба, любая страна, где тепло, где любовь, и где я могу обнимать тебя как сейчас...
   - Ты маленький дьявол, - Джо прижал меня к себе, и я еще крепче вцепилась в него.
   - Джоан?
   - Скажи, что ты увезешь меня в Мексику, - прошептала я. - Скажи, что увезешь.., скажи... И Джо удивительно громким голосом сказал:
   - Нет.
   Я захихикала, потому что он не меньше моего поразился своему взрывному "нет".
   - Почему, дорогой?
   - Потому что это слишком рискованно. Потому что это безумие.
   - Потому что ты не доверяешь мне? Джо засмеялся.
   - Я люблю тебя, хочу тебя, но нет, я не доверяю тебе. Ты права. Я никому не доверяю. Почему я должен кому-то доверять?
   - Ты должен доверять мне, - тихо произнесла я. - Просто должен, и все.
   - Почему? Я глотнула.
   - Потому что если ты не доверяешь мне, - сказала я, - если не сделаешь это, я не смогу больше с тобой видеться. Никогда. Я хочу, чтобы ты знал это.
   Даже не знаю, когда именно Джо дал мне пощечину, но в моей голове зазвенело, а одна щека вспыхнула. Видимо, он сильно ударил, и я захныкала. Джо тут же обнял меня, стал целовать мои глаза, лоб, губы, шепча:
   - Прости, прости, дорогая. О Боже, прости меня.
   - Все хорошо, - сказала я наконец. Джо так расстроился, что я даже испугалась. - Все в порядке, милый.
   Я прижала его к себе и почувствовала, как он дрожит.
   - Ты знаешь, я не могу жить без тебя, - глухо проговорил Джо.
   - Да, знаю.
   - Но я сейчас не могу решить, - сказал он, и я неслышно вздохнула. - Это слишком неожиданно. Я должен подумать.
   - Хорошо.
   Я знала, что должна сделать всю работу целиком. То есть придется еще и ждать.
   На следующий день, возвращаясь из школы домой, я сделала крюк, но отыскать знакомую машину среди такого огромного количества не смогла. Помню, я подумала, что тому, кто ее купит, она понравится.
   Мы шли темным вечером, держась за руки. Там, где кончалась площадка для автомобилей и начиналась улица, нам пришлось отстраниться. Я взглянула на часы. Это казалось невероятным, но прошло всего полтора часа.
   Я посмотрела на Джо, стоящего в тусклом свете уличного фонаря. Его лицо казалось гладким и молодым. Даже в полутьме я видела, какие голубые у него глаза. Зверь, который постоянно грыз его внутренности, боль, жившая в нем все время, сейчас отсутствовали.
   На секунду меня охватила гордость, что именно я сделала это для него. И неважно, что я сделала, неважно, как я перевернула всю его жизнь, по крайней мере, я подарила ему этот вечер. И никто не сможет отнять его у Джо.
   Когда он говорил, его голос словно поскрипывал в темноте, и было странно слышать слова, произносимые до этого только во время объятий. Слова Джо имели странную силу. Думаю, из-за того, что мы не касались друг друга, стояли на расстоянии примерно в фут и были готовы разбежаться в любой момент, если кто-то появился бы на пустынной улице.
   - Ты права, - сказал Джо. - Я очень люблю тебя. Ничто не может изменить этого. Я скажу тебе: я ждал тебя всю жизнь. Ты не незнакомка, не чужая мне. Я мечтал о тебе с тех пор, как помню себя, мой маленький демон-соблазнитель, восторг темноты.
   Он почти не видел меня и говорил тихим, почти умиротворенным голосом в свете уличного фонаря. Казалось, выстроенные рядами машины позади него, тоже прислушивались.
   - Так все и должно было быть. Ты должна была прийти. Как я могу относиться к тому, что ты принесла мне? Я должен умереть - ты понимаешь это, милая Джоан - я должен умереть. Рано или поздно все мы должны умереть. Я не могу жить без тебя. Не сейчас, когда мы наконец нашли друг друга.
   Джо замолчал, смущенный собственными словами, и что-то во мне потянулось к нему, что-то радостное, гордое, полное пламенного восторга.
   - Боже! - произнес он. - Боже! А вдруг это сработает? Безумно, но довольно просто. Джо медленно потер свой лоб.
   - Я должен все обдумать, - его голос был едва слышен.
   - Хорошо, - мы наконец отошли друг от друга на два фута. - Позвони, когда решишь.
   - Позвони мне сама завтра.
   - Ладно, - согласилась я. - После половины шестого.
   Я знала, что пора уходить, но не хотела двигаться с места. В нашем тихом разговоре таилась какая-то магия.
   - Спокойной ночи, дорогая.
   - Спокойной ночи, - отозвалась я. - Я люблю тебя.
   - Доброй ночи, милый дьяволенок, - Джо сказал это с такой любовью, что я едва не расплакалась.
   - Давай больше не будем говорить, - я боялась разрыдаться прямо здесь, на пустынной улице. - Кто-нибудь может шляться неподалеку.
   Джо повернулся и направился к своей машине. Я смотрела ему вслед и не успела остановить себя. Мой голос приглушенно прозвучал в тишине над тротуаром.
   - Я люблю тебя, - крикнула я. Джо обернулся, улыбнулся и помахал мне рукой. Когда он пошел дальше, его спина стала прямее.
   Я повернулась и пошла домой. Оставались еще в моем плане кое-какие свободные концы, которые мне требовалось связать. Я знала, что все лежит на мне, что все приготовления являются моей обязанностью, иначе Джо запаникует.
   Только бы он решился. Я чувствовала, что это произойдет, но должна была ждать до завтра. Завтра все выяснится.
   Обдумывая свои слова, я открыла в себе не очень приятную черту. Я очень любила Джо, но если он отступит, между нами все будет кончено. Я знала, что тогда возненавижу его.
   До солнечного света и радостного смеха оставались две недели.
   Если он скажет "да". Если мы сохраним свои головы. Если нам улыбнется удача, хотя бы чуть-чуть. Если Джо любит меня.
   Я продолжала шагать. Придется попотеть. Больше я ничего не могла сделать.
   Глава 4
   Я пришла домой довольно усталая и сразу направилась в свою комнату. Уснула я мгновенно и так же мгновенно проснулась в четыре часа утра. Мне было совершенно ясно, что уснуть снова не удастся, поэтому я надела халат и спустилась в кухню.
   Там я приготовила себе одно из своих особых кушаний (расплавленный сыр, ветчина и томатный соус) и вернулась к себе с этим сэндвичем и стаканом молока. Приходилось тщательно соблюдать тишину, поскольку ничто так быстро не выводит из себя Эллиота, как ночные походы к холодильнику. По его словам, это был чертовский непорядок. Он не сомневался, что именно от этого заводятся тараканы.
   Я не хотела злить Эллиота в течение нескольких дней. Мне нужно было, чтобы он любил меня перед тем, как я исчезну. Любил на десять тысяч долларов.
   Я прошла в свою комнату и устроилась с брошюркой "Супружеская гигиена".
   Я читала до семи часов, потом спустилась к завтраку. Мне не хотелось встречаться с Эллиотом. Я слышала, как он пришел вчера домой минут через двадцать после меня. Отчим был слегка навеселе и, думаю, голоден. Он никогда не ел много на своих "банкетах".
   Белла еще не спала - она никогда не ложилась, когда хозяин задерживался и ждала его. Они были созданы друг для друга. Белла симпатизировала ему (кроме тех случаев, когда он ругал ее обеды) и в глубине души, я уверена, считала, что гораздо больше подходила на роль жены Эллиота, чем бедная мама. Фактически, она так и сказала маме полгода назад, спокойно и мерзко, после стычки по поводу разбитой чашки. Случилось так, что чашка оказалась последней из сервиза, доставшегося маме по наследству от ее матери. Мама расплакалась.
   Я услышала весь разговор поскольку только вернулась из школы.
   - О, Белла! Последняя чашка, - сказала мама странно взволнованным голосом. - Все уже разбились. Эта последняя, Белла, и я никогда не смогу ее склеить.
   - Почему бы вам не встать с пола, - отозвалась Белла, и что-то жестокое в ее голосе заставило меня приоткрыть кухонную дверь и заглянуть в образовавшуюся щель. Мама ползала по полу и близоруко щурилась. Ее бедный худой зад нелепо торчал вверх. Она собирала осколки чашки и немного порезала левую руку. Белла стояла над ней с раскрасневшимся лицом и с глазами, горящими триумфом.
   - Я уверена, это не моя вина, мадам. Вам не нужно здесь ползать. Мистер Палма может прийти в любой момент. Помните, он обещал вернуться сегодня пораньше.
   - Может, я найду их все, - пробормотала мама, продолжая ползать. - Белла, пожалуйста, помогите мне.
   - У меня много других дел, - ответила горничная. - Встаньте, мадам. Это всего лишь чашка.
   - Всего лишь чашка, - повторила мама тоном, который я от нее никогда не слышала, повернулась и села на полу, посеревшая, изнуренная, но злая, как дьявол. Ее глаза за толстыми линзами очков сверкали яростью. - Вы разбили ее, мисс. До меня она принадлежала моей матери, и я точно помню, как велела вам никогда не прикасаться к ней. Действительно, всего лишь чашка!
   - Вещь как вещь, - сказала Белла. - Я должна приготовить обед мистеру Палма. Если вам это безразлично, мадам, дело ваше.
   Мама поднялась, немного запыхавшись, посмотрела на свои тапочки и мягко произнесла:
   - Вы.., вы уволены, Белла. Та хрипло рассмеялась.
   - Соберите ваши вещи и убирайтесь. Я дам вам рекомендательное письмо.
   - Рекомендательное письмо! - воскликнула Белла. - Меня нанял мистер Палма. Думаю, он меня и должен увольнять. Если захочет. - Ее лицо, обычно бледное, стало кирпичного цвета. - Если хотите знать, мадам, - заявила она высоким голосом, - еще надо выяснить, кто останется здесь, а кто уйдет.
   В этот момент вернулся домой Эллиот. Он услышал громкий голос Беллы на кухне и направился прямо туда. Я бросилась прочь с его дороги, но отчим даже не заметил меня, так он разозлился. Эллиот ненавидел шум, кроме тех случаев, когда сам производил его.
   - Что вы кричите? - спросил он, царственно встав перед двумя женщинами и сложив руки на груди.
   - Просто я уволила Беллу, - ответила мама. Она еще дрожала от ярости, но посмотрела на мужа изучающе.
   - Ты? Могу я спросить, почему? Белла шмыгнула носом в тишине, и мама пояснила:
   - Она была отвратительно груба.
   - Белла? Не может быть.
   - Может, Эллиот.
   Белла презрительно кашлянула, но ничего не сказала.
   - Как именно она нагрубила? Мама указала на чашку.
   - Она разбила последнюю чашку мамы и даже не помогла мне собрать осколки.
   - Я хотела выбросить их, - коротко заявила Белла. - Но я не могу ползать по полу и собирать осколки, как мадам. Некоторые вещи бессмысленны.
   - Понятно, - сказал Эллиот. - В общем, Грейс, это ведь всего лишь вещь. (Если бы вы видели его, когда он сожалел о какой-нибудь потере, вы бы поняли, какой это лицемер.) Если это все, думаю, мы будем великодушны и простим Беллу.
   - Но это не все, - возразила мама.
   - Что еще?
   Но мама не могла ничего сказать. Наблюдая за лицом Беллы через приоткрытую дверь, я увидела на нем подлый триумф. Мама только развела руками в безнадежном жесте, ставшим для нее привычным, и молчала.
   Для меня это был первый пример того, что подлость и вульгарность всегда побеждают робость, воспитанность. Я смотрела, и картина четко запечатлелась передо мной. Я ждала, как зритель греческой пьесы, окончательного финала, который должен был уничтожить Беллу с ее грубым смешком и красным, надменным лицом.
   Эллиот откашлялся.
   - Мадам больше нечего сказать, - медленно произнесла Белла, и я увидела в ее глазах огонек удовлетворения. - Не так ли, миссис Палма?
   Мама промолчала.
   - Все мы иногда выходим из себя, - коротко подвел итог Эллиот своим любезным тоном президента банка. - Давай жить спокойно, Грейс, хорошо? Я знаю, Белла больше не будет тревожить тебя.
   - Я уволила ее, - слабым голосом произнесла мама.
   - Ну же, Грейс, - Эллиот говорил спокойно, но я знала, что если бы рядом не стояла горничная, он мгновенно заорал, заревел бы.
   - Здесь я увольняю. Ты знаешь это, - отчим повернулся. - Идешь, Грейс?
   Это было невероятно жестоко. Воспоминание об этом событии до сих пор невыносимо для меня. Эллиот развернулся на каблуках, и мама поплелась за ним, как побитая сучка, а Белла молча направилась к раковине чистить картошку. Когда хозяин закрыл за собой кухонную дверь, она начала весело напевать.
   Помню, Эллиот повернулся, встретился со мной взглядом и, поскольку не мог кричать, произнес резким, многозначительным тоном:
   - Иди в свою комнату. Терпеть не могу подслушивающих.
   Я пошла к себе, возмущенная, сознающая растущую в себе злобу, которая с того момента больше не ослабевала. Я почувствовала отчуждение к Эллиоту, узнав, что он трус, а теперь начала ненавидеть его, готовить месть, обнаружив в нем еще и подлую жестокость.
   Кстати, мама с тех пор ни разу не вела себя так. Белла раздулась от счастья. Она была слишком умна, чтобы явно показывать свою победу, но мы все знали. Этого оказалось достаточно, чтобы превратить дом в ад.
   Сидя за завтраком, я вспомнила, как Эллиот пришел вчера домой и стал кричать маме, что голоден. Белла, как я уже говорила, еще не ложилась спать. Он прекрасно знал, насколько важен для мамы хороший сон и не выносил этого. И побледневшей, дрожащей маме пришлось спускаться в халате, готовить ему на кухне сэндвич, а Белла спокойно отправилась в постель.
   Как я ненавидела Эллиота! Боже мой, как я его ненавидела!
   Я закончила завтракать, пока никто не проснулся, отнесла поднос на кухню, помыла посуду и решила отправиться в школу. Я прогулялась мимо площадки для автомобилей и пришла в класс раньше всех.
   Занятия начинались в восемь сорок, а я пришла в пять минут девятого. Мне предстояло теперь поглощать мнения мисс Лерингер насчет России (слегка розовые), Рузвельта и Ялтинской конференции (решительно за). Социальное обучение, как она выражалась, но, похоже, это была единственная мыльница, в которой дама могла высказывать свою, на мой взгляд, совершенно не интересную точку зрения на политику.
   Не помню, как прошел тот день. Я слушала учителей, болтала с подружками, избегала Рэя (его влажной страстью воняло за милю, видя меня он делал все, разве только не облизывался, идиот) и сплетничала. Еще утром я вырвала два чистых листа из блокнота Мерилин - разлинованные странички, которыми я никогда еще не пользовалась. Я знала, что ее мать привезла ей этот блокнот из Чикаго такой подарок для дочери она считала вполне скромным. Ждавшая полуобещанный браслет Мерилин расстроилась, но была вынуждена пользоваться блокнотом. Ее родители не разговаривали друг с другом, находились на грани развода, и она отчаянно старалась удержать их от этого шага.
   Если вы хотите знать, где было написано требование выкупа, то это произошло в классе в пятнадцать минут четвертого за укрытием из огромного учебника английской литературы с ободранной коричневой обложкой. Я писала печатными буквами (этим мне не приходилось заниматься с шестого класса).
   Мною была написана и еще одна записка:
   "Я, Джоан Палма, находясь в здравом уме, заявляю, что весь план моего похищения и требование выкупа в десять тысяч долларов ($ 10000) являются полностью моими идеями. Более того, Жозеф Вито не хотел быть замешан в похищении, и я его заставила. Подпись:
   Джоан Фрэнсина Палма."
   Все это выглядело довольно глупо, когда я перечитала записку, но достаточно законно.
   Я заклеила оба письма в конверты (не моронвиллские, а тоже из запасов Мерилин) и спрятала под платье, где весь день чувствовала их, жесткое, причиняющее неудобство, но успокаивающее присутствие.
   Мистер Кранц объявил, что контрольная по химии будет в четверг. Ее я боялась уже несколько недель и теперь очень обрадовалась. Вдруг мне пришло в голову, что в четверг меня здесь может уже не быть - одновременно странное, волнующее и неприятное чувство, как будто держишь ужа. (Они на самом деле безвредны - сухие и теплые - но попробуйте переубедить себя!) Я пришла домой в пять двадцать и в половине шестого уже оказалась у телефона. Джо снял трубку после первого же звонка.
   - Алло, - произнесла я, снова сидя в чуланчике. Здесь пахло точно так же, как и в первый раз.
   - Привет.
   - Как ты?
   Он не стал отвечать. Я глубоко вздохнула. Мои ладони стали влажными.