— Без сомнения, — согласился Альфред, — но в нынешнем году нам нельзя было успеть поставить скотный двор. В будущем же году отец это непременно сделает, так что надо подождать до будущего года!
— А тем временем быть съеденными волками! — засмеялась Эмми.
— О, да ты, я вижу, уже преодолела свой страх! — воскликнул Альфред. — Молодец, Эмми!
— Да, мне кажется, бояться нечего, и я чувствую себя совершенно смелой.
После того еще дня два или три девушки ходили доить коров в сопровождении Альфреда, но затем, видя, что волки при дневном свете совсем не показываются, настолько осмелели, что опять стали ходить одни.
В субботу поджидали прихода Малачи Бонэ, но он не пришел, и Джон, видимо, начинал терять терпение, хотя ничего не говорил.
Альфред и Мартын тоже ждали его прихода с нетерпением, желая знать, что ему удалось проведать о намерениях индейцев.
Воскресенье, по обыкновению, было посвящено отдыху и молитве, а в понедельник утром Альфред и Мартын занялись убоем скота, предназначенного к столу; Генри и мистер Кемпбель носили мясо в кладовую и помогали женщинам развешивать его там.
К обеду нежданно-негаданно явился капитан Сенклер в сопровождении молодого лейтенанта. Они пришли к ним кругом на лыжах и принесли несколько тетеревов и куропаток, убитых ими по дороге. Никаких особенных новостей они не сообщили, потому что за последнее время не было никаких сношений ни с Квебеком, ни с Монреалем.
На форту все обстояло благополучно, и полковник Форстер просил только передать мистеру Кемпбелю и его семье, что в случае, если он может им быть полезен чем-нибудь, то просит располагать им.
— Кстати, — спросил между прочим Сенклер, — где вы поставили ваши свиные хлева?
— В ограде подле птичников, — отвечал Кемпбель.
— Это хорошо! — одобрил капитан. — А то надо вам сказать, что волки особенно лакомы до свиней и овец.
— Не знаю, беспокоят ли наших свиней волки, но нас они, несомненно, беспокоили и пугали своим воем, так что мы даже уснуть не могли от страха, — сказала
Эмми.
— Вы их не бойтесь: волки никогда не нападают, если на них не нападают: это трусливые животные.
— Не поможете ли вы нам избавиться от них? — спросила шаловливо Эмми.
— Нет, милый Сенклер, ваша помощь, может быть, нам очень полезна, но не в этом деле, а в другом: нам нужно вытащить на берег нашу лодку, пока озеро еще не успело замерзнуть, а силы наши недостаточны, и потому лишняя пара рук нам чрезвычайно пригодилась бы, — проговорил мистер Кемпбель, — надеюсь, вы ночуете у нас?! У нас найдется постель и для вас, и для лейтенанта!
Высказав полную готовность помочь переселенцам вытянуть на берег лодку, оба офицера согласились остаться переночевать.
Улучив удобную минуту, Сенклер отвел Альфреда в сторону, чтобы услышать от него, какие известия принес старый охотник об индейцах. Узнав, что никаких известий нет и сообщив, что в форте точно также ничего не известно, Сенклер спросил, скоро ли можно ожидать прихода Малачи Бонэ.
— Вероятно, скоро, — отвечал Альфред, — он уже давно здесь не был, и Джон не был у него: вероятно, старик успел уже соскучиться по нему и, быть может, завтра утром явится сюда к нам.
— Вот это будет прекрасно! Я, по крайней мере буду иметь возможность что-нибудь донести коменданту, так как отпросился сюда именно под этим предлогом.
ГЛАВА XVII
На другой день поутру капитан Сенклер с величайшей охотой проводил бы барышень в коровник, но его помощь была нужна на берегу озера, и он, скрепя сердце, отправился туда вместе со всеми остальными мужчинами. Дома остался только Джон, и тот, взяв ружье, кликнул собак и пошел пройтись.
Мэри и Эмми взяли свои подойники и направились к коровнику; старый пес Санчо, как всегда, сопровождал их. В тот момент, когда они подошли к бывшему жилищу Бонэ, Санчо вдруг кинулся за коровник с злобным лаем, а минуту спустя скатился со снежного сугроба вместе с большим черным волком, с которым он сцепился. Девушки были до того напуганы, что стояли, не трогаясь с места, в нескольких шагах от грызущихся; впрочем, схватка продолжалась недолго: старый пес не мог одолеть озверевшего сильного волка, который перекусил ему горло, и бедный Санчо остался лежать на снегу, высунув язык и исходя кровью. Одолев врага, освирепевший волк, опершись лапами на бездыханного Санчо, ощетинил шерсть и, уставившись горящими глазами на девушек, готовился теперь наброситься на них. Видя это, Эмми обхватила талию сестры обеими руками и старалась заслонить ее собою. Мэри, в свою очередь, хотела сделать то же самое, как вдруг откуда-то выскочили их собаки, подбодряемые голосом Джона, и все разом накинулись на волка. Общими силами они стали одолевать его, но он продолжал злобно огрызаться; в этот момент к месту схватки подоспел Джон и одним выстрелом уложил зверя на месте.
Девушки, крепившиеся еще, пока им грозила опасность, теперь вдруг не могли больше сдерживаться, и Эмми лишилась чувств, а Мэри, упав на колени, старалась удержать в своих объятиях сестру.
Джон только посмотрел на Мэри, кивнул головой в сторону волка, и сказав: «Он мертв», вскинул ружье за спину и зашагал по направлению к дому.
Придя в дом, он застал всех мужчин в столовой: они только что вернулись с берега и поджидали барышень с молоком, чтобы сесть к столу.
— Это вы стреляли, мастер Джон? — спросил Мартын.
— Я!
— По чему вы стреляли?
— По волку!
— По волку? Где? — спросил мистер Кемпбель.
— У коровника! Он загрыз Санчо!
— Загрыз Санчо? Да ведь Санчо был с твоими сестрами?
— Да!
— А где же они? Где ты их оставил?
— С волком! — равнодушно и безучастно, как всегда, ответил мальчуган.
— Боже милосердный! — воскликнули побледнев мистер и миссис Кемпбель, тогда как Альфред, капитан Сенклер, Генри и Мартын, схватив ружья, побежали бегом к коровнику.
— Боже мой! Мои девочки! — воскликнула миссис Кемпбель.
— Волк убит! — сказал Джон.
— Убит?! Так почему же ты не сказал этого, скверный мальчик?
— Меня не спросили! — ответил Джон.
Между тем мужчины добежали до коровника и нашли обеих девушек в бессознательном состоянии, лежащих на снегу, подле убитого волка и загрызенной собаки. Вскоре девушки очнулись, и их довели до дому. Здесь миссис Кемпбель, чрезвычайно взволнованная, отвела их в комнату, чтобы дать им оправиться немного прежде, чем идти к столу.
— Я никак не думала, что волки могут быть так опасны, — сказала миссис Кемпбель, — после того, что нам говорил о них Мартын.
— На этот раз виноват больше всего я, сударыня! — сказал Мартын. — Мы оставили у коровника все отбросы от прирезанной скотины на снегу, рассчитывая, что волки и шакалы приберут их ночью, пока все спят, и, как видно, этого волка мучил голод, или он запоздал после других и еще доедал эти отбросы, когда его потревожила собака! Это его обозлило!
— Да, это была наша вина, — сказал Альфред, — но, слава Богу, что все обошлось благополучно!
— Теперь кто-нибудь из нас будет пригонять коров во двор, чтобы барышни доили их здесь в ограде, где им ничего грозить не может, — заметил Мартын. — Вы поступили хорошо, мистер Джон! Видите, сударыня, я был прав, когда говорил, что в наших местах каждый должен уметь управляться с ружьем! — добавил он.
— Я тобою доволен, Джон! — сказал отец.
— А мама назвала меня скверным! — проворчал Джон.
— Да, но за то, что ты не сказал, что убил волка, и заставил нас тревожиться, а не за то, что ты застрелил его, за это я тебя теперь поцелую и поблагодарю.
— А я расскажу всем у нас в форте, какой ты маленький герой, Джон, и подарю тебе в память о сегодняшнем дне, превосходную молодую собаку, которая будет твоей личной собственностью, и которая натаскана охотиться за какой хочешь дичью. Это полумастив — полушотландская гончая, ростом тебе по плечо! — сказал капитан Сенклер.
— Я пойду с вами в форт, — сказал Джон, — и приведу собаку.
— И я пойду с вами, — сказал Мартын, — если хозяин позволит!
— Идите с Богом, Мартын, и Джон, я полагаю, может пойти! — проговорил мистер Кемпбель.
— Да, конечно! — отозвалась его жена.
— Как зовут собаку? — спросил Джон.
— Оскар! — сказал капитан Сенклер. — И если вы позволите ему сопровождать ваших кузин, то им нечего будет бояться ни волков, ни пантер: они его не одолеют, как одолел волк старого Санчо.
— Я его буду отпускать с ними иногда!
— Нет, не иногда, а всегда, когда он вам не будет нужен! — возразил Сенклер.
— Всегда, когда он мне не будет нужен! — согласился Джон, направляясь к выходу.
— Куда ты, Джон? — спросила мать.
— Снять шкуру с волка!
— Это будет настоящий охотник! — заметил Мартын. — Как видно, старик научил его и этому. Но я все-таки пойду с ним и помогу: шкура-то эта очень хорошая!
И он вышел вслед за Джоном.
В этот момент в столовую вошли обе барышни; Эмми была опять весела и беспечна, по обыкновению; Мэри же несколько печальна и сосредоточенна.
— Вы, Эмми, скорее оправились, чем ваша сестра! — заметил капитан Сенклер.
— Да, но я перепугалась сильнее ее и сейчас же дала волю своему испугу, а она дольше меня крепилась и сдерживалась; потому ей и труднее оправиться! Нет, Альфред, как вижу, я смела только тогда, когда нет опасности!
— Однако, Эмми, мы здесь болтаем, а надо идти помочь тете собрать все к обеду; все ждут!
— Я не могу сказать, что после встречи с волком у меня появился волчий аппетит, — засмеялась Эмми, — но, надеюсь, Альфред поест и за себя, и за меня!
Спустя несколько минут все сели за стол, за исключением только Мартына и Джона, которые еще не вернулись.
ГЛАВА XVIII
— А вот и Мартын с Джоном возвращаются, — сказал мистер Кемпбель, заслышав шаги в сенях; но это были не они, а старый охотник в сопровождении своей молодой сквау Цвет Земляники.
Все поднялись из-за стола, чтобы приветствовать вошедших. Барышни хотели было усадить свою знакомую подле себя за столом, но та отказалась и села на полу у очага.
— Не привычна она у меня к стульям да креслам, — проговорил Бонэ, — пусть она сидит, где села, там ей гораздо удобнее. Я взял ее с собой потому, что не мог снести всей дичи один; кроме того, хотел, чтобы она узнала ходы и выходы в вашем доме на случай, если ее придется прислать сюда ночью!
— Прислать ее сюда ночью? — спросила миссис Кемпбель. — Да какая же может быть в этом надобность?
Капитан и Альфред, видя, что старик проговорился, не знали, что сказать. Наконец, Альфред заговорил:
— Дело в том, дорогая матушка, что предусмотрительность — мать безопасности, и я ввиду этого просил Мартына сходить к Малачи Бонэ и попросить его, если он узнает, что здесь где-нибудь поблизости показались индейцы, тотчас известить нас об этом.
— Да, сударыня, это самое лучшее средство, когда живешь в этих лесах, — держать всегда свои ружья заряженными! — проговорил Малачи Бонэ.
Заметив, что слова старика не успокоили, а скорее подтвердили подозрения трех дам, капитан Сенклер, в свою очередь, заметил:
— Мы постоянно содержим разведчиков и шпионов, которые во всякое время дают нам знать, где находятся индейцы и что они затевают. Так в прошедшем месяце у них был совет, но никаких враждебных к нам чувств на нем не было проявлено; однако мы никогда не доверяем индейцам, и они, зная, что мы всегда настороже, остерегаются делать англичанам обиды. Уже давно они не предпринимали ничего, и, я думаю, и в будущем не решатся ничего предпринять.
— Ну, да, ну, да! — промолвил старик, поняв наконец в чем дело. — Во всяком случае, не мешает, чтобы Цветы Земляники знала расположение дома, хотя только для того, чтобы знать, где у вас здесь собаки, если она будет послана сюда с вестями!
— Мы рады, что она пришла, и будем рады, если она чаще будет приходить сюда, — сказал мистер Кемпбель. — А теперь, Малачи, сядьте сюда и скушайте чего-нибудь.
— А относительно индейцев, капитан Сенклер, — сказала миссис Кемпбель, — я отлично вижу, что вы сказали нам далеко не все. И это сознание будет очень мучительно и для меня, и для моих барышень. Право, вы должны понять, что раз мы будем разделять с остальными опасность, то должны же знать, где и в чем эта опасность.
— Я не думаю, чтобы была какая-нибудь опасность, миссис Кемпбель, — проговорил капитан, — если только Малачи не принес нам каких-нибудь свежих вестей.
— Как вы сказали, индейцы собирали совет и разошлись теперь все, кто на охоты, кто для торговых дел, но Злая Змея, как его прозывают, участвовавший также на совете и сильно возбуждавший остальных против англичан, расположился теперь на зимовье здесь поблизости.
— Злая Змея, — сказал капитан Сенклер, — этот самый вождь, что служил у французов и носит на груди французскую медаль?
— Он самый, сэр! В сущности, он и не вождь, а только великий и славный воин, которого французы очень любили и уважали, и который им служил верою и правдой, хотя он не был вождем, но считался как бы таковым из-за своего громадного влияния. Теперь он уже совсем старик, и озлобленный старик. Он страшно ненавидит англичан и постоянно возбуждает индейцев против них, убеждая их воевать с англичанами; но время его прошло, и теперь его голос в совете не имеет прежнего значения.
— А если так, то почему его присутствие как будто беспокоит вас? — спросил мистер Кемпбель.
— Потому что он вздумал охотиться эту зиму здесь, поблизости, с 6-ю или 7-ю молодыми воинами, которые все в его руках и верят в него, как в Бога. А он злой и пакостный человек. Если индейский народ не желает войны с англичанами, не хочет идти на них, то он-то при случае, наверное, будет не прочь натворить что-нибудь. Недаром его зовут Злой Змеей!
— Вы думаете, что он нападет на вас? — спросил мистер Кемпбель.
— На меня? Нет! Для этого он слишком умен и слишком учен; ему хорошо знаком мой карабин; у него по сей час есть метка на плече; он, может, и хотел бы, да не решится; я сам наполовину такой же индеец, как и он, и знаю все их обычаи и приемы. Кроме того, эти краснокожие страшно суеверны, и так как за всю войну им ни разу не удалось даже хотя бы царапнуть меня, то у них составилось представление, что я неуязвим, и что мой карабин не знает промаха. В этом они, пожалуй, правы: я не трачу заряда даром и бью всегда наверняка, и они боятся меня, как существа сверхъестественного. Но ведь это я, человек, которого они знают. Но вы — дело другое, а если этой «Змее» удалось заползти в эту ограду, то натворил бы он здесь бед!
— Но ведь все племена отлично знают, что подобное нападение на поселенцев было бы равносильно объявлению войны! — сказал капитан Сенклер.
— Да, но дело в том, что Злая Змея, не принадлежит ни к одному из соседних племен. Его родное племя где-то очень далеко, так далеко, что к нему не дойдешь и в три недели, а здешние племена, хотя и допускают его на совет как старого, доблестного воина, все же не признают его своим и за действия его не считают себя ответственными. Они, конечно, отрекутся от него и, по справедливости, помешать его дурным намерениям не могут.
— Какая же может быть острастка за его поступки? — спросил Генри.
— Угроза или мщение ему и его шайке; везде и всюду, где только они попадутся, вы вправе перебить их всех до последнего, и индейцы не скажут вам ни слова, не заступятся за них. Это я и намерен сделать, т. е. предупредить его, что в случае малейшей его проделки я не оставлю в живых ни его, ни одного из его шайки, а вы держите свои ворота на запоре и собак в ограде. Я во всякое время предупрежу вас. Как только я нападу на их след, Цвет Земляники придет к вам и скажет обо всем. Если вы услышите подряд три равномерных удара в ворота, знайте, что это она, и впустите ее.
— Хорошо, — сказала миссис Кемпбель, — я очень благодарна, что вы сказали нам о всем этом: теперь мы все будем гораздо спокойнее и гораздо осторожнее.
— Ну, а теперь позвольте нам проститься: мне пора в форт. Мартын и Джон отправятся со мной за собакой. Не правда ли?
— Разве мальчик не пойдет со мной? — спросил Малачи Бонэ.
— Пойдет, но только завтра утром; сегодня, вернувшись из форта, будет уже слишком поздно.
— Ну, ладно. Я могу переночевать и здесь, — согласился старик. — А где он?
— Снимает с Мартыном шкуру с волка, которого он убил сегодня утром! — и г-жа Кемпбель в нескольких словах рассказала о происшествии.
— Он еще не одну шкуру принесет вам за зиму! — сказал старик.
В этот момент Джон и Мартын вернулись; капитан стал прощаться. Малачи говорил что-то жене, остальные убирали со стола. Перед тем как уйти, Джон подошел к старику и сказал ему пару слов, затем он и Мартын взяли свои ружья и пошли с Сенклером в форт.
ГЛАВА XIX
На другой день очень рано утром Джон и Мартын вернулись с великолепной собакой, которая, как большинство очень больших собак, казалась добродушной и относилась пренебрежительно к недружелюбно встретившим ее другим собакам.
— Благородное животное, — сказал Малачи, гладя Оскара, — с этим псом волку не справиться; да и медведю хлопот будет немало! Но поди, поди, мальчик, — обратился он к Джону. — Лучше ты собаку здесь оставь, нам она в лесу не нужна; даже мешать зимой будет: на наш след наведет. А здесь-то она может хорошую службу сослужить. Придет лето, тогда ты ее приучить к охоте можешь, а теперь пойдем-ка мы с тобой в лес!
Джон утвердительно кивнул головой и пошел прощаться со своими домашними.
— Собаку я не возьму! — сказал он.
— Не возьмешь? Как мы рады! — воскликнула Мэри. — Нам она будет так полезна!
Джон сделал знак Цвету Земляники; та тотчас же поднялась и, ласково взглянув на хозяев и барышень, с легким наклонением головы в сторону всех присутствующих поспешила вслед за Джоном.
Малачи, по обыкновению, ушел не простясь, Мартын проводил их немного и затем вернулся.
Теперь зима вступила во все свои права; термометр не подымался выше 20° ниже нуля; волки продолжали выть каждую ночь, но к их вою уже привыкли. Оскар сильно привязался к девушкам и ни на шаг не отходил от них. Альфред, Генри и Мартын почти ежедневно отправлялись на охоту, так как дома им делать было нечего. Персиваль также время от времени ходил на охоту со старшими братьями, а в остальное время занимался науками с отцом. Малачи и Джона в доме видели лишь изредка: приблизительно каждые 10 дней. Джон приходил домой, но был всегда так неспокоен и так торопился обратно к старику, что г-жа Кемпбель сама спешила отослать его, не желая его насильно, против воли удерживать дома.
Так прошло время до конца года. Не имея никаких ни зерновых, ни иных хозяйственных запасов, как другие поселенцы, живущие здесь не первый год, наши друзья не имели в зимнее время почти никакого дела.
Обыкновенно канадские фермеры и хозяева зимой молотят, веют и готовят семена, заготовляя все, что нужно к весне; кроме того, где много скота, много за ним и ухода, но у мистера Кемпбеля хозяйство не было еще в полном ходу, и потому зима казалась скучна и длинна. Молодые люди развлекались охотой, но девушки сидели целыми днями за шитьем, и такому живому, подвижному существу, как Эмми, это было особенно невыносимо.
— Хотела бы я знать, совладает ли Оскар с волком! Мне хотелось бы выйти с ним и посмотреть! — сказала она.
— Мне кажется, что ты уже достаточно видела волков, Эмми, — возражала Мэри.
— И старик Малачи не приносит нам никаких вестей об индейцах.
— Едва ли бы эти вести могли быть утешительными, а потому меня удивляет то, что ты можешь желать их!
— Я хочу, чтобы что-нибудь всколыхнуло нас; меня убивает это однообразие, эта томительная скука! Я была бы рада даже индейцу в военном наряде, как чему-то новому, вносящему разнообразие!
— Но, я думаю, ты очень скоро пожалела бы о том, что твое желание исполнилось.
— Вероятно, но сейчас я все-таки желаю хоть этого разнообразия. Ведь я не сделала ста шагов за целый месяц и целые дни только и делаю, что зеваю, зеваю и зеваю!
На другой день после этого разговора Эмми взяла карабин и вышла с Персивалем в ограду.
Устроив цепь, она стала стрелять в нее и вскоре так наметалась, что редко давала промах. Мало-помалу она пристрастилась к этому занятию, и редкий день проходил без того, чтобы она с Персивалем не состязались в стрельбе в цель. Наконец, она вызвала на состязание Альфреда и Генри и вышла победительницей, благодаря ли своему искусству и ловкости, или же благодаря любезности своих кузенов.
Однажды вечером, когда охотники запоздали, и ворота еще не были заперты в обычное время, послали Персиваля запереть их. Эмми, прельстившись ясной морозной ночью, вышла на крыльцо; вдруг она услышала протяжный вой волка; вернувшись в дом, она взяла ружье и подошла к частоколу, надеясь увидать сквозь щель зверя. Маленькая собачонка Трим выскочила за Эмми и, заслышав волка, проскочила в щель и кинулась к волку с громким лаем: опасаясь за собачонку, девушка прицелилась и выстрелила в зверя как раз в тот момент, когда маленький Трим пронзительно взвизгнул. Услыхав выстрел, супруги Кемпбель выбежали на крыльцо и увидели Эмми и Персиваля у частокола позади дома.
— Я убила волка, тетя! Только боюсь, что он все-таки загрыз Трима! Позвольте нам пойти посмотреть!
— Нет, нет! Скоро вернутся братья, и тогда мы узнаем, как обстоит дело, но сейчас я вас не пущу!
— А вот и они, да еще бегом! — сказал Персиваль. Действительно, охотники бежали домой без дичи, и Эмми встретила их, смеясь, что они вернулись с пустыми руками.
— Напрасно, кузиночка! Мы оставили свою добычу в лесу и поспешили сюда, услыхав выстрел и думая, что вам нужна здесь наша помощь. Что у вас здесь случилось? — спросил Альфред.
— Ничего особенного! Я убила волка, и мне не позволяют притащить домой свою добычу! Но теперь, Альфред, с тобой и с Мартыном мне, наверное, можно будет пойти!
Они пошли и нашли волка мертвым так же, как и маленького Трима, которого унесли в ограду, а волка оставили до утра, когда Мартын обещал снять с него шкуру для мисс Эмми.
— Кто бы подумал, что я когда-нибудь убью волка! — сказала Эмми.
— Да, я знавал, кроме вас, только одну женщину, которая имела дело с волком, — проговорил Мартын, — это была жена одного здешнего фермера. Она работала что-то на дворе, когда увидела, что волк забежал в дом, где, кроме грудного ребенка в люльке, не было никого. Мать кинулась в дом и вбежала как раз в тот момент, когда волк выхватил уже из люльки малютку и с ребенком в зубах прокрадывался к выходу. Схватив ружье мужа, женщина выстрелила в волка, но из опасения ранить ребенка, не в голову, а в плечо; животное упало и не могло подняться; обозленное, оно бросило ребенка, чтобы наброситься на мать, которая кинулась, чтобы схватить свое дитя. Она успела это сделать, но и волк успел перекусить ей кость руки у самой кисти. Но ребенок был спасен, а прибежавшие на ее крик соседи прикончили волка,
— Где же это произошло? — спросила г-жа Кемпбель,
— На Белой Горе, сударыня! Малачи Бонэ рассказывал мне об этом! Ведь он оттуда родом!
— Как? Значит, он американец?
— Да, конечно! Он родился здесь, но так как это было еще до войны за независимость, то и считает себя англичанином. Я был еще ребенком, когда он был уже весь сед, как лунь, и считался старым человеком; потому индейцы и зовут его Седым Барсуком. Впрочем, как он говорит, он поседел, когда ему не было еще двадцати лет, а индейцы считают, что он видел 150 зим, а то и больше!
— И он живет хорошо? — спросила г-жа Кемпбель.
— Да, он всем доволен; его сквау знает все, что ему нужно, во всем ему послушна и очень любит старика, на которого она смотрит, как на отца. Мяса у него всегда много, шкур также; спиртных напитков он не употребляет, и если у него есть немного табаку побаловаться, да вволю пороха и свинца, чего ему больше надо!
— Да, счастливы те, кому так мало надо! — заметил мистер Кемпбель. — У них нам следует учиться этому довольству и счастью!
ГЛАВА XX
Альфред и Мартын притащили убитого Эмми волка, но снять с него шкуру оказалось невозможно: он успел замерзнуть, как камень. Собачонку зарыли в снег пока до весны, когда оттает земля. Под утро, когда волк отошел, Мартын с помощью Альфреда снял с него шкуру и предоставил ее в распоряжение Эмми.
На другой день, когда охотники выходили из дома, им наказывали постараться принести непременно дикую индейку: сегодня был канун Рождества. «А в английской семье Рождество без индюшки как будто и не Рождество!» — сказала Эмми.
— Но мы теперь не в Англии, Эмми, — сказал мистер Кемпбель, — и диких индюшек нельзя заказать к празднику, как битую птицу в гастрономическом магазине. И мне кажется, что люди могут быть счастливы и благодарны Богу в этот великий и радостный для всех христиан день, даже не имея индюшки за столом!
— Я, дядя, говорила несерьезно про индюшку; это было просто мимолетное воспоминание об этих днях у нас, в далекой Англии, и, право, немного сожалею о прошлом, но не столько за себя, как за вас! — добавила Эмми, и глаза ее наполнились слезами.
— Ну, я был, может, несколько резок, дитя мое, — успокоил ее мистер Кемпбель, — но мне было неприятно слышать, как воспоминание о таком великом дне связывалось как будто непременно с известной вкусной пищей, точно в этом вся суть праздника!
— А тем временем быть съеденными волками! — засмеялась Эмми.
— О, да ты, я вижу, уже преодолела свой страх! — воскликнул Альфред. — Молодец, Эмми!
— Да, мне кажется, бояться нечего, и я чувствую себя совершенно смелой.
После того еще дня два или три девушки ходили доить коров в сопровождении Альфреда, но затем, видя, что волки при дневном свете совсем не показываются, настолько осмелели, что опять стали ходить одни.
В субботу поджидали прихода Малачи Бонэ, но он не пришел, и Джон, видимо, начинал терять терпение, хотя ничего не говорил.
Альфред и Мартын тоже ждали его прихода с нетерпением, желая знать, что ему удалось проведать о намерениях индейцев.
Воскресенье, по обыкновению, было посвящено отдыху и молитве, а в понедельник утром Альфред и Мартын занялись убоем скота, предназначенного к столу; Генри и мистер Кемпбель носили мясо в кладовую и помогали женщинам развешивать его там.
К обеду нежданно-негаданно явился капитан Сенклер в сопровождении молодого лейтенанта. Они пришли к ним кругом на лыжах и принесли несколько тетеревов и куропаток, убитых ими по дороге. Никаких особенных новостей они не сообщили, потому что за последнее время не было никаких сношений ни с Квебеком, ни с Монреалем.
На форту все обстояло благополучно, и полковник Форстер просил только передать мистеру Кемпбелю и его семье, что в случае, если он может им быть полезен чем-нибудь, то просит располагать им.
— Кстати, — спросил между прочим Сенклер, — где вы поставили ваши свиные хлева?
— В ограде подле птичников, — отвечал Кемпбель.
— Это хорошо! — одобрил капитан. — А то надо вам сказать, что волки особенно лакомы до свиней и овец.
— Не знаю, беспокоят ли наших свиней волки, но нас они, несомненно, беспокоили и пугали своим воем, так что мы даже уснуть не могли от страха, — сказала
Эмми.
— Вы их не бойтесь: волки никогда не нападают, если на них не нападают: это трусливые животные.
— Не поможете ли вы нам избавиться от них? — спросила шаловливо Эмми.
— Нет, милый Сенклер, ваша помощь, может быть, нам очень полезна, но не в этом деле, а в другом: нам нужно вытащить на берег нашу лодку, пока озеро еще не успело замерзнуть, а силы наши недостаточны, и потому лишняя пара рук нам чрезвычайно пригодилась бы, — проговорил мистер Кемпбель, — надеюсь, вы ночуете у нас?! У нас найдется постель и для вас, и для лейтенанта!
Высказав полную готовность помочь переселенцам вытянуть на берег лодку, оба офицера согласились остаться переночевать.
Улучив удобную минуту, Сенклер отвел Альфреда в сторону, чтобы услышать от него, какие известия принес старый охотник об индейцах. Узнав, что никаких известий нет и сообщив, что в форте точно также ничего не известно, Сенклер спросил, скоро ли можно ожидать прихода Малачи Бонэ.
— Вероятно, скоро, — отвечал Альфред, — он уже давно здесь не был, и Джон не был у него: вероятно, старик успел уже соскучиться по нему и, быть может, завтра утром явится сюда к нам.
— Вот это будет прекрасно! Я, по крайней мере буду иметь возможность что-нибудь донести коменданту, так как отпросился сюда именно под этим предлогом.
ГЛАВА XVII
На другой день поутру капитан Сенклер с величайшей охотой проводил бы барышень в коровник, но его помощь была нужна на берегу озера, и он, скрепя сердце, отправился туда вместе со всеми остальными мужчинами. Дома остался только Джон, и тот, взяв ружье, кликнул собак и пошел пройтись.
Мэри и Эмми взяли свои подойники и направились к коровнику; старый пес Санчо, как всегда, сопровождал их. В тот момент, когда они подошли к бывшему жилищу Бонэ, Санчо вдруг кинулся за коровник с злобным лаем, а минуту спустя скатился со снежного сугроба вместе с большим черным волком, с которым он сцепился. Девушки были до того напуганы, что стояли, не трогаясь с места, в нескольких шагах от грызущихся; впрочем, схватка продолжалась недолго: старый пес не мог одолеть озверевшего сильного волка, который перекусил ему горло, и бедный Санчо остался лежать на снегу, высунув язык и исходя кровью. Одолев врага, освирепевший волк, опершись лапами на бездыханного Санчо, ощетинил шерсть и, уставившись горящими глазами на девушек, готовился теперь наброситься на них. Видя это, Эмми обхватила талию сестры обеими руками и старалась заслонить ее собою. Мэри, в свою очередь, хотела сделать то же самое, как вдруг откуда-то выскочили их собаки, подбодряемые голосом Джона, и все разом накинулись на волка. Общими силами они стали одолевать его, но он продолжал злобно огрызаться; в этот момент к месту схватки подоспел Джон и одним выстрелом уложил зверя на месте.
Девушки, крепившиеся еще, пока им грозила опасность, теперь вдруг не могли больше сдерживаться, и Эмми лишилась чувств, а Мэри, упав на колени, старалась удержать в своих объятиях сестру.
Джон только посмотрел на Мэри, кивнул головой в сторону волка, и сказав: «Он мертв», вскинул ружье за спину и зашагал по направлению к дому.
Придя в дом, он застал всех мужчин в столовой: они только что вернулись с берега и поджидали барышень с молоком, чтобы сесть к столу.
— Это вы стреляли, мастер Джон? — спросил Мартын.
— Я!
— По чему вы стреляли?
— По волку!
— По волку? Где? — спросил мистер Кемпбель.
— У коровника! Он загрыз Санчо!
— Загрыз Санчо? Да ведь Санчо был с твоими сестрами?
— Да!
— А где же они? Где ты их оставил?
— С волком! — равнодушно и безучастно, как всегда, ответил мальчуган.
— Боже милосердный! — воскликнули побледнев мистер и миссис Кемпбель, тогда как Альфред, капитан Сенклер, Генри и Мартын, схватив ружья, побежали бегом к коровнику.
— Боже мой! Мои девочки! — воскликнула миссис Кемпбель.
— Волк убит! — сказал Джон.
— Убит?! Так почему же ты не сказал этого, скверный мальчик?
— Меня не спросили! — ответил Джон.
Между тем мужчины добежали до коровника и нашли обеих девушек в бессознательном состоянии, лежащих на снегу, подле убитого волка и загрызенной собаки. Вскоре девушки очнулись, и их довели до дому. Здесь миссис Кемпбель, чрезвычайно взволнованная, отвела их в комнату, чтобы дать им оправиться немного прежде, чем идти к столу.
— Я никак не думала, что волки могут быть так опасны, — сказала миссис Кемпбель, — после того, что нам говорил о них Мартын.
— На этот раз виноват больше всего я, сударыня! — сказал Мартын. — Мы оставили у коровника все отбросы от прирезанной скотины на снегу, рассчитывая, что волки и шакалы приберут их ночью, пока все спят, и, как видно, этого волка мучил голод, или он запоздал после других и еще доедал эти отбросы, когда его потревожила собака! Это его обозлило!
— Да, это была наша вина, — сказал Альфред, — но, слава Богу, что все обошлось благополучно!
— Теперь кто-нибудь из нас будет пригонять коров во двор, чтобы барышни доили их здесь в ограде, где им ничего грозить не может, — заметил Мартын. — Вы поступили хорошо, мистер Джон! Видите, сударыня, я был прав, когда говорил, что в наших местах каждый должен уметь управляться с ружьем! — добавил он.
— А мама назвала меня скверным! — проворчал Джон.
— Да, но за то, что ты не сказал, что убил волка, и заставил нас тревожиться, а не за то, что ты застрелил его, за это я тебя теперь поцелую и поблагодарю.
— А я расскажу всем у нас в форте, какой ты маленький герой, Джон, и подарю тебе в память о сегодняшнем дне, превосходную молодую собаку, которая будет твоей личной собственностью, и которая натаскана охотиться за какой хочешь дичью. Это полумастив — полушотландская гончая, ростом тебе по плечо! — сказал капитан Сенклер.
— Я пойду с вами в форт, — сказал Джон, — и приведу собаку.
— И я пойду с вами, — сказал Мартын, — если хозяин позволит!
— Идите с Богом, Мартын, и Джон, я полагаю, может пойти! — проговорил мистер Кемпбель.
— Да, конечно! — отозвалась его жена.
— Как зовут собаку? — спросил Джон.
— Оскар! — сказал капитан Сенклер. — И если вы позволите ему сопровождать ваших кузин, то им нечего будет бояться ни волков, ни пантер: они его не одолеют, как одолел волк старого Санчо.
— Я его буду отпускать с ними иногда!
— Нет, не иногда, а всегда, когда он вам не будет нужен! — возразил Сенклер.
— Всегда, когда он мне не будет нужен! — согласился Джон, направляясь к выходу.
— Куда ты, Джон? — спросила мать.
— Снять шкуру с волка!
— Это будет настоящий охотник! — заметил Мартын. — Как видно, старик научил его и этому. Но я все-таки пойду с ним и помогу: шкура-то эта очень хорошая!
И он вышел вслед за Джоном.
В этот момент в столовую вошли обе барышни; Эмми была опять весела и беспечна, по обыкновению; Мэри же несколько печальна и сосредоточенна.
— Вы, Эмми, скорее оправились, чем ваша сестра! — заметил капитан Сенклер.
— Да, но я перепугалась сильнее ее и сейчас же дала волю своему испугу, а она дольше меня крепилась и сдерживалась; потому ей и труднее оправиться! Нет, Альфред, как вижу, я смела только тогда, когда нет опасности!
— Однако, Эмми, мы здесь болтаем, а надо идти помочь тете собрать все к обеду; все ждут!
— Я не могу сказать, что после встречи с волком у меня появился волчий аппетит, — засмеялась Эмми, — но, надеюсь, Альфред поест и за себя, и за меня!
Спустя несколько минут все сели за стол, за исключением только Мартына и Джона, которые еще не вернулись.
ГЛАВА XVIII
— А вот и Мартын с Джоном возвращаются, — сказал мистер Кемпбель, заслышав шаги в сенях; но это были не они, а старый охотник в сопровождении своей молодой сквау Цвет Земляники.
Все поднялись из-за стола, чтобы приветствовать вошедших. Барышни хотели было усадить свою знакомую подле себя за столом, но та отказалась и села на полу у очага.
— Не привычна она у меня к стульям да креслам, — проговорил Бонэ, — пусть она сидит, где села, там ей гораздо удобнее. Я взял ее с собой потому, что не мог снести всей дичи один; кроме того, хотел, чтобы она узнала ходы и выходы в вашем доме на случай, если ее придется прислать сюда ночью!
— Прислать ее сюда ночью? — спросила миссис Кемпбель. — Да какая же может быть в этом надобность?
Капитан и Альфред, видя, что старик проговорился, не знали, что сказать. Наконец, Альфред заговорил:
— Дело в том, дорогая матушка, что предусмотрительность — мать безопасности, и я ввиду этого просил Мартына сходить к Малачи Бонэ и попросить его, если он узнает, что здесь где-нибудь поблизости показались индейцы, тотчас известить нас об этом.
— Да, сударыня, это самое лучшее средство, когда живешь в этих лесах, — держать всегда свои ружья заряженными! — проговорил Малачи Бонэ.
Заметив, что слова старика не успокоили, а скорее подтвердили подозрения трех дам, капитан Сенклер, в свою очередь, заметил:
— Мы постоянно содержим разведчиков и шпионов, которые во всякое время дают нам знать, где находятся индейцы и что они затевают. Так в прошедшем месяце у них был совет, но никаких враждебных к нам чувств на нем не было проявлено; однако мы никогда не доверяем индейцам, и они, зная, что мы всегда настороже, остерегаются делать англичанам обиды. Уже давно они не предпринимали ничего, и, я думаю, и в будущем не решатся ничего предпринять.
— Ну, да, ну, да! — промолвил старик, поняв наконец в чем дело. — Во всяком случае, не мешает, чтобы Цветы Земляники знала расположение дома, хотя только для того, чтобы знать, где у вас здесь собаки, если она будет послана сюда с вестями!
— Мы рады, что она пришла, и будем рады, если она чаще будет приходить сюда, — сказал мистер Кемпбель. — А теперь, Малачи, сядьте сюда и скушайте чего-нибудь.
— А относительно индейцев, капитан Сенклер, — сказала миссис Кемпбель, — я отлично вижу, что вы сказали нам далеко не все. И это сознание будет очень мучительно и для меня, и для моих барышень. Право, вы должны понять, что раз мы будем разделять с остальными опасность, то должны же знать, где и в чем эта опасность.
— Я не думаю, чтобы была какая-нибудь опасность, миссис Кемпбель, — проговорил капитан, — если только Малачи не принес нам каких-нибудь свежих вестей.
— Как вы сказали, индейцы собирали совет и разошлись теперь все, кто на охоты, кто для торговых дел, но Злая Змея, как его прозывают, участвовавший также на совете и сильно возбуждавший остальных против англичан, расположился теперь на зимовье здесь поблизости.
— Злая Змея, — сказал капитан Сенклер, — этот самый вождь, что служил у французов и носит на груди французскую медаль?
— Он самый, сэр! В сущности, он и не вождь, а только великий и славный воин, которого французы очень любили и уважали, и который им служил верою и правдой, хотя он не был вождем, но считался как бы таковым из-за своего громадного влияния. Теперь он уже совсем старик, и озлобленный старик. Он страшно ненавидит англичан и постоянно возбуждает индейцев против них, убеждая их воевать с англичанами; но время его прошло, и теперь его голос в совете не имеет прежнего значения.
— А если так, то почему его присутствие как будто беспокоит вас? — спросил мистер Кемпбель.
— Потому что он вздумал охотиться эту зиму здесь, поблизости, с 6-ю или 7-ю молодыми воинами, которые все в его руках и верят в него, как в Бога. А он злой и пакостный человек. Если индейский народ не желает войны с англичанами, не хочет идти на них, то он-то при случае, наверное, будет не прочь натворить что-нибудь. Недаром его зовут Злой Змеей!
— Вы думаете, что он нападет на вас? — спросил мистер Кемпбель.
— На меня? Нет! Для этого он слишком умен и слишком учен; ему хорошо знаком мой карабин; у него по сей час есть метка на плече; он, может, и хотел бы, да не решится; я сам наполовину такой же индеец, как и он, и знаю все их обычаи и приемы. Кроме того, эти краснокожие страшно суеверны, и так как за всю войну им ни разу не удалось даже хотя бы царапнуть меня, то у них составилось представление, что я неуязвим, и что мой карабин не знает промаха. В этом они, пожалуй, правы: я не трачу заряда даром и бью всегда наверняка, и они боятся меня, как существа сверхъестественного. Но ведь это я, человек, которого они знают. Но вы — дело другое, а если этой «Змее» удалось заползти в эту ограду, то натворил бы он здесь бед!
— Но ведь все племена отлично знают, что подобное нападение на поселенцев было бы равносильно объявлению войны! — сказал капитан Сенклер.
— Да, но дело в том, что Злая Змея, не принадлежит ни к одному из соседних племен. Его родное племя где-то очень далеко, так далеко, что к нему не дойдешь и в три недели, а здешние племена, хотя и допускают его на совет как старого, доблестного воина, все же не признают его своим и за действия его не считают себя ответственными. Они, конечно, отрекутся от него и, по справедливости, помешать его дурным намерениям не могут.
— Какая же может быть острастка за его поступки? — спросил Генри.
— Угроза или мщение ему и его шайке; везде и всюду, где только они попадутся, вы вправе перебить их всех до последнего, и индейцы не скажут вам ни слова, не заступятся за них. Это я и намерен сделать, т. е. предупредить его, что в случае малейшей его проделки я не оставлю в живых ни его, ни одного из его шайки, а вы держите свои ворота на запоре и собак в ограде. Я во всякое время предупрежу вас. Как только я нападу на их след, Цвет Земляники придет к вам и скажет обо всем. Если вы услышите подряд три равномерных удара в ворота, знайте, что это она, и впустите ее.
— Хорошо, — сказала миссис Кемпбель, — я очень благодарна, что вы сказали нам о всем этом: теперь мы все будем гораздо спокойнее и гораздо осторожнее.
— Ну, а теперь позвольте нам проститься: мне пора в форт. Мартын и Джон отправятся со мной за собакой. Не правда ли?
— Разве мальчик не пойдет со мной? — спросил Малачи Бонэ.
— Пойдет, но только завтра утром; сегодня, вернувшись из форта, будет уже слишком поздно.
— Ну, ладно. Я могу переночевать и здесь, — согласился старик. — А где он?
— Снимает с Мартыном шкуру с волка, которого он убил сегодня утром! — и г-жа Кемпбель в нескольких словах рассказала о происшествии.
— Он еще не одну шкуру принесет вам за зиму! — сказал старик.
В этот момент Джон и Мартын вернулись; капитан стал прощаться. Малачи говорил что-то жене, остальные убирали со стола. Перед тем как уйти, Джон подошел к старику и сказал ему пару слов, затем он и Мартын взяли свои ружья и пошли с Сенклером в форт.
ГЛАВА XIX
На другой день очень рано утром Джон и Мартын вернулись с великолепной собакой, которая, как большинство очень больших собак, казалась добродушной и относилась пренебрежительно к недружелюбно встретившим ее другим собакам.
— Благородное животное, — сказал Малачи, гладя Оскара, — с этим псом волку не справиться; да и медведю хлопот будет немало! Но поди, поди, мальчик, — обратился он к Джону. — Лучше ты собаку здесь оставь, нам она в лесу не нужна; даже мешать зимой будет: на наш след наведет. А здесь-то она может хорошую службу сослужить. Придет лето, тогда ты ее приучить к охоте можешь, а теперь пойдем-ка мы с тобой в лес!
Джон утвердительно кивнул головой и пошел прощаться со своими домашними.
— Собаку я не возьму! — сказал он.
— Не возьмешь? Как мы рады! — воскликнула Мэри. — Нам она будет так полезна!
Джон сделал знак Цвету Земляники; та тотчас же поднялась и, ласково взглянув на хозяев и барышень, с легким наклонением головы в сторону всех присутствующих поспешила вслед за Джоном.
Малачи, по обыкновению, ушел не простясь, Мартын проводил их немного и затем вернулся.
Теперь зима вступила во все свои права; термометр не подымался выше 20° ниже нуля; волки продолжали выть каждую ночь, но к их вою уже привыкли. Оскар сильно привязался к девушкам и ни на шаг не отходил от них. Альфред, Генри и Мартын почти ежедневно отправлялись на охоту, так как дома им делать было нечего. Персиваль также время от времени ходил на охоту со старшими братьями, а в остальное время занимался науками с отцом. Малачи и Джона в доме видели лишь изредка: приблизительно каждые 10 дней. Джон приходил домой, но был всегда так неспокоен и так торопился обратно к старику, что г-жа Кемпбель сама спешила отослать его, не желая его насильно, против воли удерживать дома.
Так прошло время до конца года. Не имея никаких ни зерновых, ни иных хозяйственных запасов, как другие поселенцы, живущие здесь не первый год, наши друзья не имели в зимнее время почти никакого дела.
Обыкновенно канадские фермеры и хозяева зимой молотят, веют и готовят семена, заготовляя все, что нужно к весне; кроме того, где много скота, много за ним и ухода, но у мистера Кемпбеля хозяйство не было еще в полном ходу, и потому зима казалась скучна и длинна. Молодые люди развлекались охотой, но девушки сидели целыми днями за шитьем, и такому живому, подвижному существу, как Эмми, это было особенно невыносимо.
— Хотела бы я знать, совладает ли Оскар с волком! Мне хотелось бы выйти с ним и посмотреть! — сказала она.
— Мне кажется, что ты уже достаточно видела волков, Эмми, — возражала Мэри.
— И старик Малачи не приносит нам никаких вестей об индейцах.
— Едва ли бы эти вести могли быть утешительными, а потому меня удивляет то, что ты можешь желать их!
— Я хочу, чтобы что-нибудь всколыхнуло нас; меня убивает это однообразие, эта томительная скука! Я была бы рада даже индейцу в военном наряде, как чему-то новому, вносящему разнообразие!
— Но, я думаю, ты очень скоро пожалела бы о том, что твое желание исполнилось.
— Вероятно, но сейчас я все-таки желаю хоть этого разнообразия. Ведь я не сделала ста шагов за целый месяц и целые дни только и делаю, что зеваю, зеваю и зеваю!
На другой день после этого разговора Эмми взяла карабин и вышла с Персивалем в ограду.
Устроив цепь, она стала стрелять в нее и вскоре так наметалась, что редко давала промах. Мало-помалу она пристрастилась к этому занятию, и редкий день проходил без того, чтобы она с Персивалем не состязались в стрельбе в цель. Наконец, она вызвала на состязание Альфреда и Генри и вышла победительницей, благодаря ли своему искусству и ловкости, или же благодаря любезности своих кузенов.
Однажды вечером, когда охотники запоздали, и ворота еще не были заперты в обычное время, послали Персиваля запереть их. Эмми, прельстившись ясной морозной ночью, вышла на крыльцо; вдруг она услышала протяжный вой волка; вернувшись в дом, она взяла ружье и подошла к частоколу, надеясь увидать сквозь щель зверя. Маленькая собачонка Трим выскочила за Эмми и, заслышав волка, проскочила в щель и кинулась к волку с громким лаем: опасаясь за собачонку, девушка прицелилась и выстрелила в зверя как раз в тот момент, когда маленький Трим пронзительно взвизгнул. Услыхав выстрел, супруги Кемпбель выбежали на крыльцо и увидели Эмми и Персиваля у частокола позади дома.
— Я убила волка, тетя! Только боюсь, что он все-таки загрыз Трима! Позвольте нам пойти посмотреть!
— Нет, нет! Скоро вернутся братья, и тогда мы узнаем, как обстоит дело, но сейчас я вас не пущу!
— А вот и они, да еще бегом! — сказал Персиваль. Действительно, охотники бежали домой без дичи, и Эмми встретила их, смеясь, что они вернулись с пустыми руками.
— Напрасно, кузиночка! Мы оставили свою добычу в лесу и поспешили сюда, услыхав выстрел и думая, что вам нужна здесь наша помощь. Что у вас здесь случилось? — спросил Альфред.
— Ничего особенного! Я убила волка, и мне не позволяют притащить домой свою добычу! Но теперь, Альфред, с тобой и с Мартыном мне, наверное, можно будет пойти!
Они пошли и нашли волка мертвым так же, как и маленького Трима, которого унесли в ограду, а волка оставили до утра, когда Мартын обещал снять с него шкуру для мисс Эмми.
— Кто бы подумал, что я когда-нибудь убью волка! — сказала Эмми.
— Да, я знавал, кроме вас, только одну женщину, которая имела дело с волком, — проговорил Мартын, — это была жена одного здешнего фермера. Она работала что-то на дворе, когда увидела, что волк забежал в дом, где, кроме грудного ребенка в люльке, не было никого. Мать кинулась в дом и вбежала как раз в тот момент, когда волк выхватил уже из люльки малютку и с ребенком в зубах прокрадывался к выходу. Схватив ружье мужа, женщина выстрелила в волка, но из опасения ранить ребенка, не в голову, а в плечо; животное упало и не могло подняться; обозленное, оно бросило ребенка, чтобы наброситься на мать, которая кинулась, чтобы схватить свое дитя. Она успела это сделать, но и волк успел перекусить ей кость руки у самой кисти. Но ребенок был спасен, а прибежавшие на ее крик соседи прикончили волка,
— Где же это произошло? — спросила г-жа Кемпбель,
— На Белой Горе, сударыня! Малачи Бонэ рассказывал мне об этом! Ведь он оттуда родом!
— Как? Значит, он американец?
— Да, конечно! Он родился здесь, но так как это было еще до войны за независимость, то и считает себя англичанином. Я был еще ребенком, когда он был уже весь сед, как лунь, и считался старым человеком; потому индейцы и зовут его Седым Барсуком. Впрочем, как он говорит, он поседел, когда ему не было еще двадцати лет, а индейцы считают, что он видел 150 зим, а то и больше!
— И он живет хорошо? — спросила г-жа Кемпбель.
— Да, он всем доволен; его сквау знает все, что ему нужно, во всем ему послушна и очень любит старика, на которого она смотрит, как на отца. Мяса у него всегда много, шкур также; спиртных напитков он не употребляет, и если у него есть немного табаку побаловаться, да вволю пороха и свинца, чего ему больше надо!
— Да, счастливы те, кому так мало надо! — заметил мистер Кемпбель. — У них нам следует учиться этому довольству и счастью!
ГЛАВА XX
Альфред и Мартын притащили убитого Эмми волка, но снять с него шкуру оказалось невозможно: он успел замерзнуть, как камень. Собачонку зарыли в снег пока до весны, когда оттает земля. Под утро, когда волк отошел, Мартын с помощью Альфреда снял с него шкуру и предоставил ее в распоряжение Эмми.
На другой день, когда охотники выходили из дома, им наказывали постараться принести непременно дикую индейку: сегодня был канун Рождества. «А в английской семье Рождество без индюшки как будто и не Рождество!» — сказала Эмми.
— Но мы теперь не в Англии, Эмми, — сказал мистер Кемпбель, — и диких индюшек нельзя заказать к празднику, как битую птицу в гастрономическом магазине. И мне кажется, что люди могут быть счастливы и благодарны Богу в этот великий и радостный для всех христиан день, даже не имея индюшки за столом!
— Я, дядя, говорила несерьезно про индюшку; это было просто мимолетное воспоминание об этих днях у нас, в далекой Англии, и, право, немного сожалею о прошлом, но не столько за себя, как за вас! — добавила Эмми, и глаза ее наполнились слезами.
— Ну, я был, может, несколько резок, дитя мое, — успокоил ее мистер Кемпбель, — но мне было неприятно слышать, как воспоминание о таком великом дне связывалось как будто непременно с известной вкусной пищей, точно в этом вся суть праздника!