— А почему вы думаете, Мартын, что нам придется с ними познакомиться? — спросила Эмми.
— Потому что они большие любители маиса, а у нас там, за ручьем, посеян теперь маис.
— Ну, если они явятся, то я возьмусь за свое ружье.
— Остерегайтесь стрелять, если вы не можете поручиться, что убьете его наповал: раненый, он становится страшно опасным.
— А вы были когда-нибудь в объятиях медведя? — продолжала Эмми.
— Не то, что был в его объятиях, но у него на голове и чуть было не у него в лапах, да!
— Ах, расскажите нам, пожалуйста! — закричали все в один голос.
— Это было так. Еще мальчиком я обследовал дуплистое дерево, где, как я был уверен, сидел медведь; но он не показывался, и я вскарабкался на дерево, чтобы заглянуть в дупло сверху, но в тот момент, когда я встал коленами на край дупла, край этот обломился, и я полетел прямо в дупло, к счастью, не головой вниз, а ногами, и вместе с целой тучей пыли очутился на голове лежавшего на дне дупла медведя. Мое падение настолько ошеломило медведя, что тот некоторое время оставался неподвижен, так что я успел прийти в себя и сообразить, как бы мне выбраться из дупла. Опершись спиной об одну стенку ствола, а коленями в другую, я, наконец, добрался до верхушки дупла и сел верхом, чтобы перевести дух. В этот момент я увидел голову медведя на расстоянии всего одного фута от меня. Я разом кинулся на землю с высоты двадцати футов. К счастью, я не поломал себе костей, хотя и пролежал несколько минут на земле без движения. Но глухой рев медведя заставил меня очнуться; я поднял голову и увидел, что он спускается к стволу и висит надо мной. Мгновенно вскочив на ноги, схватил я ружье и выстрелил ему прямо в ухо в тот момент, когда он уже коснулся лапой земли.
ГЛАВА XXIV
Наконец пришло известие, что баркас отправляется на другой день утром; когда он зашел в бухту у владений мистера Кемпбеля, то к всеобщей радости оказалось, что на баркасе прибыл капитан Сенклер. Нога его почти совсем поправилась, и после первых расспросов он сообщил, что получил шестинедельный отпуск и уезжает в Квебек.
— В Квебек? Зачем вы туда едете? — спросила Эмми.
— В Квебек я еду только временно, если можно так выразиться, чтобы причислиться к особе губернатора и получить отпуск на несколько месяцев, которым я воспользуюсь для поездки в Англию.
— А зачем вы поедете в Англию? — спросила опять Эмми.
— Мне там предстоит вступить во владение наследством, оставленным моим отцом; осиротев очень рано, я находился до сего времени под опекой опекуна, который просил меня теперь освободить его от дальнейшего заведования моими делами, так как мне уже исполнилось 25 лет, — срок, назначенный моим отцом для окончания опеки. Вот за этим я теперь и еду в Англию.
— О, если вы теперь станете богатым человеком, то и останетесь там, в Англии, и не вернетесь сюда, а забудете и Канаду, и ваших канадских друзей! — печально проговорила Эмми.
— Нет, — возразил Сенклер, — мое состояние в Англии едва ли будет достаточным, чтобы на меня могла обратить внимание даже самая скромная маленькая мещаночка, хотя с девушкой, серьезно расположенной ко мне, я могу прожить на эти средства здесь совершенно безбедно, и потому ничто не удержит меня в Англии долее, чем того потребуют мои дела, тем более, что мое наибольшее желание как можно скорее вернуться в свой полк.
— Во всяком случае, вернетесь вы сюда или останетесь в Англии, наши наилучшие пожелания всегда будут сопутствовать вам! — сказал мистер Кемпбель.
— И я, с своей стороны, никогда не забуду счастливых часов, проведенных мной в вашей милой семье, — отозвался капитан. — Однако нам надо спешить. Генри, торопитесь: комендант желает, чтобы баркас ушел непременно еще сегодня.
Так как у Генри все давно было уложено и готово, то в несколько минут все его приготовления к отъезду были окончены, и все сели за стол. После обеда все простились, затем мужчины пошли на пристань, а дамы остались дома убирать со стола.
— Нет, я положительно не могу выносить расставания! — воскликнула Эмми. — Мне хочется сесть и от всей души поплакать над капитаном Сенклером!
Мэри только вздохнула, но ничего не сказала.
— Я тебя понимаю, дитя мое, — отозвалась г-жа Кемпбель, — расставаться с друзьями всегда тяжело, а тем более здесь, где их так немного! Но я надеюсь, что это только на время.
Вечером, когда все опять собрались у очага, Эмми опять заговорила о капитане Сенклере и его планах и надеждах.
— Никогда нельзя знать, что нас ждет впереди, милая Эмми, — заметил мистер Кемпбель, — не только люди, но и целые народы не могут предвидеть, что их ждет даже в ближайшем будущем. Подумать только, что когда французы в 1758 году вздумали вырвать у нас нашу часть Канады, то в результате после страшной, зверской, можно сказать, войны, так как в ней с той и с другой стороны принимали участие дикие индейцы, Франция, желая захватить всю Канаду, вынуждена была уступить Англии в 1760 году и то, что принадлежало ей. Таким образом, ее расчеты не оправдались.
Затем, когда по окончании этой войны Англия зазналась и, вытеснив французов, возомнила, что вся Северная Америка принадлежит ей, эти самые колонии, избавившись от соседства французов, восстали против Англии и свергли ее владычество. Итак, расчеты Англии тоже не оправдались.
Теперь посмотрим дальше: американские колонии получили свою независимость благодаря деятельному содействию французского короля, дворянства и флота, которые, вероятно, не вмешались бы в эту войну, если бы не были восстановлены против Англии, отобравшей у них Канаду. Вместе с тем участь французов в войне за независимость повлекла за собой осуществление этих самых идей независимости и безначалия в самой Франции, в результате чего сам король и наибольшая часть французского дворянства погибла на эшафоте!
— Теперь остается только узнать, так ли недальновидны окажутся американцы, как французы и англичане, — заметил Альфред, — и оправдает ли их демократический образ правления их надежды?
— Насколько может быть продолжителен и удачен в современном обществе демократический образ правления, я решать не берусь, но в древние времена он обыкновенно бывал очень кратковременным и постоянно вырождался или в олигархию, или в тиранию! Несомненно, однако, что нет другого образа правления, при котором бы так легко и быстро развращался народ и при котором так открыто и бесстыдно процветали бы пороки, и этому две главных причины: именно там, где люди объявляют себя все равными, чего, в сущности, быть никогда не может, ибо в природе нигде нет равенства, единственным различием между ними является степень богатства отдельных лиц, и тогда жажда приобретения богатства вырождается в страсть, а такая погоня за наживой всегда деморализует людей. Затем там, где страною правит народ или, вернее, толпа или шайка людей из народа, эта шайка должна ублаготворять народ лестью и раболепством, чтобы удержаться на пьедестале идолов, а лесть есть ложь и обман, и ложь, в одинаковой мере развращающая как того, кто льстит, так и того, кому льстят. Насколько американцы сумеют доказать противное, это мы увидим, — но скажу только, что они начали свою политическую жизнь с акта самой возмутительной несправедливости, именно охранения права рабовладельчества. Объявив всенародно, что все люди равны и родятся свободными, они своих же братьев называют рабами и эксплуатируют их, как скотину, и это когда-нибудь отзовется на них!
ГЛАВА XXV
Спустя два дня Малачи Бонэ и Джон вернулись С охоты и принесли три медвежьих шкуры, но сами звери в эту пору года были до того худы и тощи, что мясо их никуда не годилось, и его не стоило даже нести домой. Вообще теперь охоты почти не было, и старый, и молодой охотники больше были дома, проводя время на рыбной ловле, то на озере, то на ручье. Между тем, посевы уже взошли, и надо было спешить огородить поля.
Недели через две после отъезда капитана Сенклера приехал сам комендант навестить поселенцев. Он сознался, что очень беспокоился о них зимой, и весьма рад, что зима прошла благополучно. «Индейцы должны опять собраться на совет летом, — говорил он, — но мы ждем громадного транспорта теплых одеял, попон и разных других предметов, которыми они особенно дорожат, и которыми наше правительство намерено оделить их и тем заручиться их благорасположением».
— Это так, — возразил мистер Кемпбель, — но мы все же не будем гарантированы от бродячих шаек индейцев.
— Да, конечно, точно так же, как вы не можете быть гарантированы в глухих местах Англии от воровских и грабительских шаек. Но с ними вам нечего церемониться; вы можете с ними расправиться своими средствами.
— Понятно, да это нас не особенно пугает: ведь отправляясь сюда, мы все это предвидели. Мы не предвидели только, что у нас будут такие милые и заботливые друзья, как вы, полковник, и капитан Сенклер, отсутствие которого мы живо ощущаем, — заметил мистер Кемпбель.
— Но он скоро вернется, — отвечал полковник, — по-видимому, он очень любит свой полк и свою службу, если с таким состоянием, как его, хочет оставаться здесь.
— Он говорил, что на его долю выпало небольшое наследство.
— Небольшое? 2 000 фунтов годового дохода. Это нельзя назвать небольшим, и уж, во всяком случае, он может позволить себе роскошь обзавестись женой, что большинству из нас, солдат, недоступно.
Затем, осмотрев ферму, полковник Форстер предложил мистеру Кемпбелю выстроить мукомольную водяную мельницу на реке, а также и лесопильную, и взять на себя поставку муки, а затем и скота на форт. — Я об этом писал губернатору и жду его ответа. Кроме того, теперь, когда вся прерия, и заливные луга принадлежат вам, вы могли бы снабжать нас и сеном. Это дало бы вам хорошие барыши, а правительству было бы крайне выгодно, так как доставка фуража и провианта обходится крайне дорого и весьма затруднительна. Меня смущает только один вопрос, имеете ли вы в данное время достаточно средств, чтобы поставить мельницу и лесопильню и вообще расширить свое хозяйство?
— Средства на это у меня найдутся. Во всяком случае, благодарю вас за то, что вы подумали обо мне и указали мне путь.
— Что ты думаешь, Альфред, о предложении полковника Форстера? — спросила Мэри после отъезда коменданта.
— Да, ведь это тебя особенно близко касается, — сказала Эмми, — потому что, если дядя поставит мельницу, то тебя сделают Мельником! Из моряка — мельника! Мне уже кажется, что я вижу тебя, как ты приходишь к обеду весь в муке.
— Я уверен, дорогая Эмми, что ты не сознаешь, как больно мне делаешь этими словами! До сих пор я почему-то всегда ласкал себя надеждой, что мы здесь поселились временно, хотя я сознаю, что это неразумно, что у нас нет планов вернуться в Англию; но мне, вопреки всему, хочется верить, что я когда-нибудь вернусь к своей профессии, и потому мысль стать мельником на всю жизнь для меня прямо-таки ужасна!
— Полно, Альфред, я ведь только хотела подразнить тебя. Ты не будешь мельником, если не хочешь. Генри гораздо больше годится для этого дела; что касается того, чтобы уехать отсюда когда-нибудь, на это у меня мало надежды, и я уже примирилась с мыслью жить и умереть в канадских лесах.
— А я думаю, что когда мы здесь обживемся, дела дяди пойдут хорошо, то он, конечно, вспомнит о твоей великодушной самоотверженности, Альфред, и позволит тебе вернуться к тому делу, которое ты так любишь.
— Хорошо сказано, милая моя пророчица, — воскликнул Альфред, целуя кузину, — ты умнее нас обоих!
— Говори за себя, Альфред! — возмутилась Эмми и сердито надула губки. — И знай, что я не забуду этого восклицания. Я пророчу тебе совершенно другое: ты век свой останешься здесь, в канадской глуши, увлекшись какой-нибудь шотландской фермерской дочкой, какой-нибудь Могги, и сам станешь таким же канадским фермером!
— А ты выйдешь замуж за какого-нибудь коренастого шинкаря, здесь по соседству, и будешь сидеть за прилавком!
— Твоя доля как будто хуже! — засмеялась Мэри.
— Да, если бы Альфред не был ложным пророком, которых так много, — сказала Эмми, — но будем надеяться, что оправдается только твое пророчество, Мэри, и тогда мы избавимся от этого несносного Альфреда! — шутливо добавила она.
— Я льщу себя надеждой, что ты первая будешь очень сожалеть, если я уеду. Тебе некого будет дразнить, и это будет очень скучно для тебя! — засмеялся Альфред.
— В этом есть доля правды, — согласилась Эмми. — Но пора нам доить коров, и уж если ты вздумал быть милым, то принеси нам подойники.
Альфред ушел за подойниками, а Мэри пожурила сестру за ее неосторожные шутки по отношению к Альфреду.
— Я и сама это сознаю и злюсь на себя, но у меня такая противная потребность вечно его поддразнивать. Обещаю тебе быть осмотрительнее в этом отношении.
По прошествии нескольких дней после этого разговора с форта приехал капрал и привез посланцам почту. Вся семья сбежалась к столу, за которым хозяин дома вскрывал пакет. Писем было всего три: одно от мисс Патерсон и два от других знакомых из Англии, одно Альфреду от капитана Лемлея, в котором тот справлялся о его семье и говорил, что пока еще его присутствие не является необходимым на судне, его отпуск может быть продлен. Затем все расхватали газеты и жадно Принялись их читать.
— Смотрите, дядя! — воскликнула Эмми. — «Мистер Дуглас Кемпбель из Векстона хотя был обрадован рождением сына, но младенец умер несколько часов спустя после своего рождения! « — прочла она.
— Я глубоко сожалею о горе, постигшем его, — сказала г-жа Кемпбель, — но ведь это горе поправимо: он и жена его еще так молоды, и у них могут быть вскоре другие дети.
— Ах, вот еще письмо, от полковника Форстера, — сказал мистер Кемпбель, — оно попало между газет; он пишет, что получил ответ на свое предложение от губернатора, и тот уполномочивает его войти со мной в переговоры относительно поставок фуража и провианта на форт и заключить со мной условия по своему усмотрению. Затем полковник пишет, что будет у нас на днях и условится со мной относительно необходимого мне количества солдат для работы при постройке мельницы.
ГЛАВА XXVI
Прошло целых пять недель прежде, чем Генри вернулся из своей поездки в Монреаль. За это время полковник Форстер успел побывать еще раз и прислать команду в 20 человек солдат в помощь мистеру Кемпбелю при постройках. Прежде всего начали с постройки овчарни и сооружения изгороди: работа подвигалась теперь чрезвычайно быстро. Было также выбрано место на реке у довольно значительного порога, где течение было очень быстрое и сильное, но так как для мельницы требовались жернова и многое другое, то было заключено условие, согласно которому мельница должна будет готова к будущей весне. Генри вернулся в самом лучшем расположении духа: он был принят губернатором чрезвычайно ласково и радушно, выгодно продал все шкуры, купил по дешевой цене 40 голов овец и двух прекрасных канадских лошадей; кроме того, купил еще свинью с боровом типичной английской породы и не забыл купить кое-чего из нарядов для своих кузин, желая их порадовать. Обо всем он рассказывал с таким увлечением, что его рассказов хватило бы на весь день и на всю ночь, но Мартын пришел с докладом, что прибыл баркас, и надо идти выгружать скот и все остальные предметы, приобретенные в Монреале.
До наступления вечера все было выгружено, прибрано и пристроено к месту, и Генри снова принялся рассказывать, как вошедший Малачи Бонэ, выждав минуту всеобщего молчания, обратился к хозяину дома:
— Мартын просил меня поговорить с вами, сударь.
— Мартын? — переспросил мистер Кемпбель. — Да, в самом деле, его нет: он куда-то ушел. Но почему же он сам не хочет сказать мне то, что поручил вам?
— Он думает, что лучше, если я сообщу вам об этом! Дело в том, что ему полюбилась Цвет Земляники, и что он хочет взять ее себе в жены.
— Ну, что же? Ведь Цвет Земляники, так сказать ваша собственность, Малачи, а не моя.
— Это действительно. Но видите ли, теперь здесь столько солдат, и некоторые из них тоже заглядываются на Цвет Земляники; это его тревожит, и потому ему хотелось бы, чтобы это дело было уже кончено, и чтобы она стала его женой. По индейским законам, я являюсь ее отцом, но я ничего против этого супружества не имею и даже не потребую от Мартына никаких даров, ни денег за нее.
— Как за нее? У нас так жениху дают приданое за невестой! — сказала Эмми.
— Да, у вас! Английская жена обходится дорого мужу: он должен содержать людей, которые бы на нее работали, а индейская женщина — дело другое: она сама работает и на себя, и на мужа; за нее стоит заплатить!
— Это не особенно любезно по отношению к ним, Малачи! — проговорила г-жа Кемпбель.
— Я это знаю, но это так! Итак, я готов отдать Цвет Земляники Мартыну, зная, что он хороший охотник, и жена его не будет иметь недостатка ни в мясе, ни в шкурах; кроме того, и мне самому будет спокойнее, если он назовет ее своей женой. Я буду жить с ними тут же поблизости. Мартын будет продолжать служить вам, как сейчас, и, имея жену, не захочет никуда уйти отсюда.
— Мне думается, что все устраивается как нельзя лучше, — сказала миссис Кемпбель. — Мы построим вам хижину получше.
— Лучше? Зачем? Если у человека есть все, что ему надо, то что еще может быть лучше? Нам там вовсе не тесно будет, но я только думаю, что когда у нас будет овчарня, то недурно было бы иметь подле нее постоянных сторожей, и потому я думаю перенести мою хижину к самой овчарне в ограду, это будет надежнее.
— Превосходно! Что касается меня, то я даю свое полное согласие на брак Мартыну, и пусть он женится, когда ему угодно! — произнес мистер Кемпбель.
— Да, но кто же обвенчает их? В форте нет священника, он еще в прошлом году уехал! — сказала Эмми.
— А на что он? — спросил охотник. — Она индейская девушка; пусть он женится на ней, как это делается у индейцев.
— А как это у них делается? — спросила Мэри.
— Очень просто, мисс! Он придет в нашу хижину и уведет ее с собой в свой дом! Вот и все.
Альфред расхохотался.
— И коротко, и просто! — сказал он.
— Даже слишком просто! — сказала на это миссис Кемпбель. — Правда, Малачи, что Цвет Земляники индейская девушка, но ведь мы-то не индейцы; Мартын не индеец и вы, ее отец, тоже не индеец; такой брак я едва ли могу признать браком!
— Как вам угодно, сударыня, но, по-моему, этого совершенно достаточно. Если вы живете в стране и желаете взять себе в жены девушку этой страны, то и женитесь на ней согласно обычаям этой страны! Мартын хочет взять за себя индейскую сквау, так почему же ему не жениться согласно индейскому обычаю?
— Вы, может быть, и правы, Малачи, но мы все-таки никогда не сумеем заставить себя смотреть на нее как на замужнюю женщину, если при их бракосочетании не будет никаких дальнейших церемоний!
— Как вам будет угодно, но допустим, что вы их обвенчаете по-своему: ведь Цвет Земляники ничего не поймет все равно! Впрочем, мне безразлично, да, думаю, и Мартыну тоже!
— Хотя в форте нет священника, но комендант может повенчать их: такой брак в отсутствие священника считается вполне законным.
— Ну, пусть будет по-вашему, и чем скорее, тем лучше! Солдаты весьма назойливы! — проворчал старик.
— Я никак не думала, что у нас здесь так скоро будет свадьба! — воскликнула Эмми.
В тот же вечер мистер Кемпбель написал полковнику с просьбой обвенчать молодую пару, и тот уведомил, что приедет для венчания ровно через неделю.
В этот день в доме поселенцев был устроен настоящий праздник; все были в праздничных одеждах; обед был праздничный; все были веселы и в прекрасном расположении духа. Маленькая Цвет Земляники была, как всегда, мила и скромна, но нисколько не конфузилась, и когда ее впервые усадили за стол, она села улыбаясь, но без малейшего смущения.
После свадебного обряда мистер Кемпбель откупорил бутылку вина и угостил им всех присутствующих. Все маленькое общество было весело и радостно; перед закатом полковник и приехавшие с ним офицеры отбыли в форт, а семья переселенцев, в том числе и молодые, и старый охотник оставались в доме до 10 ч. вечера. Когда все солдаты улеглись, молодых проводили до самого их дома Альфред, Генри, Малачи, Персиваль, даже Джон, и все пожелали Цвету Земляники спокойной ночи!
ГЛАВА XXVII
— Как все здесь прекрасно, весело и оживленно теперь! — сказала Эмми. — Просто не верится, что через несколько месяцев все это превратится в безотрадную снежную пустыню! Теперь то, что мы видим кругом, совсем не походит на лесную глушь! Не правда ли?
— Да, это не походит теперь на то, что мы застали здесь по приезде, но все же было бы приятно, если бы у нас были соседи! — сказала Мэри.
— Ну, а пока их нет, пойдем в дом и поупражняемся на наших гитарах. Мы обещали Генри разучить тот новый дуэт, что он привез нам из Монреаля. А вот и Альфред идет сюда заражать нас своим бездельем!
— Что ты говоришь, Эмми? Альфред работает с утра до вечера: он всегда занят!
— И есть люди, которые умеют быть заняты бездельем! — возразила Эмми.
— И есть люди, которые говорят то, чего они не думают! — добавила Мэри. — Слышишь, Альфред, вот Эмми называет тебя бездельником!
— Ну, едва ли мне это под стать; вон отец навязывает мне еще новую работу; предлагает осуществить твое пророчество, Эмми, именно, стать мельником.
Эмми засмеялась и захлопала в ладоши.
— По его расчетам, мельница обойдется в 250 фунтов, и он предлагает, так как мое жалование еще не тронуто, употребить его на постройку мельницы, чтобы это имущество осталось за мной и способствовало моей независимости!
— Ну, и что же ты на это сказал? — спросила Мэри.
— Я согласился, так как мне не хотелось отказать отцу.
— Ты прекрасно сделал, Альфред, — сказала Мэри; — во всяком случае, тебе не мешает иметь свою недвижимую собственность, а твой отказ огорчил бы отца. Но это еще не значит, что ты до конца дней своих будешь мельником!
— Надеюсь, — проговорил Альфред, — что, как только Эмми встретит своего суженого, я отдам ей эту мельницу в качестве свадебного подарка!
— Благодарю тебя, кузен, и знай, что я способна тебе напомнить об этом обещании, а теперь нам с Мэри пора идти услаждать солдат нашей музыкой!
Солдаты работали здесь на ферме вот уже целых два месяца и, кроме громадного количества наготовленного строительного материала, успели за это время расчистить весьма порядочный участок земли, бывшей под лесом, так что теперь на ферме было свыше 40 акров пахотной земли, и почти вся эта пашня, а также и луга были уже обнесены изгородью. Сено было скошено и убрано, хлеб снят с полей; обширный амбар был поставлен в ограде, подле новой хижины Малачи и молодых супругов. Теперь уж в услугах солдат не было больше надобности, и, рассчитавшись с ними, мистер Кемпбель отпустил их обратно в форт.
— Слышал ты о предложении полковника относительно скота? — спросил Альфреда Генри.
— Нет, а что он предлагает?
— Он предлагает уступить отцу весь скот, принадлежавший форту, по сходной цене, так как ему там нечем кормить его зимой.
— Да, но что мы-то будем делать со всеми этими волами и телятами?
— Мы их продадим в качестве мяса на продовольствие гарнизона того же форта, и это даст отцу порядочную прибыль, а правительству обойдется несравненно дешевле, чем прокорм скота.
— Без сомнения!.. А вот и матушка зовет нас к обеду! Идем!
— Да, и Цвет Земляники подле нее. Что это за милое созданье! И как она быстро научилась помогать в доме. Она начинает походить на маленькую англичанку! Мартын, по-видимому, очень любит ее, и не мудрено: такая прелестная маленькая женщина, всегда ласковая, покорная и улыбающаяся! Ведь это настоящее сокровище! — сказал Альфред.
После обеда Генри пошел на работу, а отец их с Альфредом и Мартыном пошли в склад, или большой сарай, где хранились все их запасы одеял, пороха, свинца, хозяйственных орудий, словом, все их наличное богатство. Многие ящики и тюки нужно было открыть и осмотреть, чтобы убедиться, что ничто не подверглось порче. Все они были заняты разборкой, сортировкой и осмотром различных предметов, хранившихся в этом складе, когда мистер Кемпбель, случайно подняв голову, увидел высокого, старого индейца, молча рассматривавшего различные тюки и ящики с порохом, дробью, гвоздями и теплыми одеялами, стоящие раскрытыми кругом него.
— Что это?! — воскликнул Кемпбель удивленно. На этот возглас Альфред и Мартын, стоявшие спиной к индейцу, обернулись и увидели его.
Он был сухой мускулистый мужчина, с умным, энергичным лицом и проницательным, острым взглядом блестящих черных глаз: голова его была обрита, за исключением длинного чуба на темени; множество различных монет и медалей висело в качестве ожерелья на шее. За поясом был томагавк и большой охотничий нож, а в руке ружье.
Мартын подошел к нему совсем близко и посмотрел на него в упор; тот не шевельнулся и не моргнул.
— Я знаю, какого он племени, но имени его не знаю, — сказал траппер, — это заслуженный воин и вождь!
— Потому что они большие любители маиса, а у нас там, за ручьем, посеян теперь маис.
— Ну, если они явятся, то я возьмусь за свое ружье.
— Остерегайтесь стрелять, если вы не можете поручиться, что убьете его наповал: раненый, он становится страшно опасным.
— А вы были когда-нибудь в объятиях медведя? — продолжала Эмми.
— Не то, что был в его объятиях, но у него на голове и чуть было не у него в лапах, да!
— Ах, расскажите нам, пожалуйста! — закричали все в один голос.
— Это было так. Еще мальчиком я обследовал дуплистое дерево, где, как я был уверен, сидел медведь; но он не показывался, и я вскарабкался на дерево, чтобы заглянуть в дупло сверху, но в тот момент, когда я встал коленами на край дупла, край этот обломился, и я полетел прямо в дупло, к счастью, не головой вниз, а ногами, и вместе с целой тучей пыли очутился на голове лежавшего на дне дупла медведя. Мое падение настолько ошеломило медведя, что тот некоторое время оставался неподвижен, так что я успел прийти в себя и сообразить, как бы мне выбраться из дупла. Опершись спиной об одну стенку ствола, а коленями в другую, я, наконец, добрался до верхушки дупла и сел верхом, чтобы перевести дух. В этот момент я увидел голову медведя на расстоянии всего одного фута от меня. Я разом кинулся на землю с высоты двадцати футов. К счастью, я не поломал себе костей, хотя и пролежал несколько минут на земле без движения. Но глухой рев медведя заставил меня очнуться; я поднял голову и увидел, что он спускается к стволу и висит надо мной. Мгновенно вскочив на ноги, схватил я ружье и выстрелил ему прямо в ухо в тот момент, когда он уже коснулся лапой земли.
ГЛАВА XXIV
Наконец пришло известие, что баркас отправляется на другой день утром; когда он зашел в бухту у владений мистера Кемпбеля, то к всеобщей радости оказалось, что на баркасе прибыл капитан Сенклер. Нога его почти совсем поправилась, и после первых расспросов он сообщил, что получил шестинедельный отпуск и уезжает в Квебек.
— В Квебек? Зачем вы туда едете? — спросила Эмми.
— В Квебек я еду только временно, если можно так выразиться, чтобы причислиться к особе губернатора и получить отпуск на несколько месяцев, которым я воспользуюсь для поездки в Англию.
— А зачем вы поедете в Англию? — спросила опять Эмми.
— Мне там предстоит вступить во владение наследством, оставленным моим отцом; осиротев очень рано, я находился до сего времени под опекой опекуна, который просил меня теперь освободить его от дальнейшего заведования моими делами, так как мне уже исполнилось 25 лет, — срок, назначенный моим отцом для окончания опеки. Вот за этим я теперь и еду в Англию.
— О, если вы теперь станете богатым человеком, то и останетесь там, в Англии, и не вернетесь сюда, а забудете и Канаду, и ваших канадских друзей! — печально проговорила Эмми.
— Нет, — возразил Сенклер, — мое состояние в Англии едва ли будет достаточным, чтобы на меня могла обратить внимание даже самая скромная маленькая мещаночка, хотя с девушкой, серьезно расположенной ко мне, я могу прожить на эти средства здесь совершенно безбедно, и потому ничто не удержит меня в Англии долее, чем того потребуют мои дела, тем более, что мое наибольшее желание как можно скорее вернуться в свой полк.
— Во всяком случае, вернетесь вы сюда или останетесь в Англии, наши наилучшие пожелания всегда будут сопутствовать вам! — сказал мистер Кемпбель.
— И я, с своей стороны, никогда не забуду счастливых часов, проведенных мной в вашей милой семье, — отозвался капитан. — Однако нам надо спешить. Генри, торопитесь: комендант желает, чтобы баркас ушел непременно еще сегодня.
Так как у Генри все давно было уложено и готово, то в несколько минут все его приготовления к отъезду были окончены, и все сели за стол. После обеда все простились, затем мужчины пошли на пристань, а дамы остались дома убирать со стола.
— Нет, я положительно не могу выносить расставания! — воскликнула Эмми. — Мне хочется сесть и от всей души поплакать над капитаном Сенклером!
Мэри только вздохнула, но ничего не сказала.
— Я тебя понимаю, дитя мое, — отозвалась г-жа Кемпбель, — расставаться с друзьями всегда тяжело, а тем более здесь, где их так немного! Но я надеюсь, что это только на время.
Вечером, когда все опять собрались у очага, Эмми опять заговорила о капитане Сенклере и его планах и надеждах.
— Никогда нельзя знать, что нас ждет впереди, милая Эмми, — заметил мистер Кемпбель, — не только люди, но и целые народы не могут предвидеть, что их ждет даже в ближайшем будущем. Подумать только, что когда французы в 1758 году вздумали вырвать у нас нашу часть Канады, то в результате после страшной, зверской, можно сказать, войны, так как в ней с той и с другой стороны принимали участие дикие индейцы, Франция, желая захватить всю Канаду, вынуждена была уступить Англии в 1760 году и то, что принадлежало ей. Таким образом, ее расчеты не оправдались.
Затем, когда по окончании этой войны Англия зазналась и, вытеснив французов, возомнила, что вся Северная Америка принадлежит ей, эти самые колонии, избавившись от соседства французов, восстали против Англии и свергли ее владычество. Итак, расчеты Англии тоже не оправдались.
Теперь посмотрим дальше: американские колонии получили свою независимость благодаря деятельному содействию французского короля, дворянства и флота, которые, вероятно, не вмешались бы в эту войну, если бы не были восстановлены против Англии, отобравшей у них Канаду. Вместе с тем участь французов в войне за независимость повлекла за собой осуществление этих самых идей независимости и безначалия в самой Франции, в результате чего сам король и наибольшая часть французского дворянства погибла на эшафоте!
— Теперь остается только узнать, так ли недальновидны окажутся американцы, как французы и англичане, — заметил Альфред, — и оправдает ли их демократический образ правления их надежды?
— Насколько может быть продолжителен и удачен в современном обществе демократический образ правления, я решать не берусь, но в древние времена он обыкновенно бывал очень кратковременным и постоянно вырождался или в олигархию, или в тиранию! Несомненно, однако, что нет другого образа правления, при котором бы так легко и быстро развращался народ и при котором так открыто и бесстыдно процветали бы пороки, и этому две главных причины: именно там, где люди объявляют себя все равными, чего, в сущности, быть никогда не может, ибо в природе нигде нет равенства, единственным различием между ними является степень богатства отдельных лиц, и тогда жажда приобретения богатства вырождается в страсть, а такая погоня за наживой всегда деморализует людей. Затем там, где страною правит народ или, вернее, толпа или шайка людей из народа, эта шайка должна ублаготворять народ лестью и раболепством, чтобы удержаться на пьедестале идолов, а лесть есть ложь и обман, и ложь, в одинаковой мере развращающая как того, кто льстит, так и того, кому льстят. Насколько американцы сумеют доказать противное, это мы увидим, — но скажу только, что они начали свою политическую жизнь с акта самой возмутительной несправедливости, именно охранения права рабовладельчества. Объявив всенародно, что все люди равны и родятся свободными, они своих же братьев называют рабами и эксплуатируют их, как скотину, и это когда-нибудь отзовется на них!
ГЛАВА XXV
Спустя два дня Малачи Бонэ и Джон вернулись С охоты и принесли три медвежьих шкуры, но сами звери в эту пору года были до того худы и тощи, что мясо их никуда не годилось, и его не стоило даже нести домой. Вообще теперь охоты почти не было, и старый, и молодой охотники больше были дома, проводя время на рыбной ловле, то на озере, то на ручье. Между тем, посевы уже взошли, и надо было спешить огородить поля.
Недели через две после отъезда капитана Сенклера приехал сам комендант навестить поселенцев. Он сознался, что очень беспокоился о них зимой, и весьма рад, что зима прошла благополучно. «Индейцы должны опять собраться на совет летом, — говорил он, — но мы ждем громадного транспорта теплых одеял, попон и разных других предметов, которыми они особенно дорожат, и которыми наше правительство намерено оделить их и тем заручиться их благорасположением».
— Это так, — возразил мистер Кемпбель, — но мы все же не будем гарантированы от бродячих шаек индейцев.
— Да, конечно, точно так же, как вы не можете быть гарантированы в глухих местах Англии от воровских и грабительских шаек. Но с ними вам нечего церемониться; вы можете с ними расправиться своими средствами.
— Понятно, да это нас не особенно пугает: ведь отправляясь сюда, мы все это предвидели. Мы не предвидели только, что у нас будут такие милые и заботливые друзья, как вы, полковник, и капитан Сенклер, отсутствие которого мы живо ощущаем, — заметил мистер Кемпбель.
— Но он скоро вернется, — отвечал полковник, — по-видимому, он очень любит свой полк и свою службу, если с таким состоянием, как его, хочет оставаться здесь.
— Он говорил, что на его долю выпало небольшое наследство.
— Небольшое? 2 000 фунтов годового дохода. Это нельзя назвать небольшим, и уж, во всяком случае, он может позволить себе роскошь обзавестись женой, что большинству из нас, солдат, недоступно.
Затем, осмотрев ферму, полковник Форстер предложил мистеру Кемпбелю выстроить мукомольную водяную мельницу на реке, а также и лесопильную, и взять на себя поставку муки, а затем и скота на форт. — Я об этом писал губернатору и жду его ответа. Кроме того, теперь, когда вся прерия, и заливные луга принадлежат вам, вы могли бы снабжать нас и сеном. Это дало бы вам хорошие барыши, а правительству было бы крайне выгодно, так как доставка фуража и провианта обходится крайне дорого и весьма затруднительна. Меня смущает только один вопрос, имеете ли вы в данное время достаточно средств, чтобы поставить мельницу и лесопильню и вообще расширить свое хозяйство?
— Средства на это у меня найдутся. Во всяком случае, благодарю вас за то, что вы подумали обо мне и указали мне путь.
— Что ты думаешь, Альфред, о предложении полковника Форстера? — спросила Мэри после отъезда коменданта.
— Да, ведь это тебя особенно близко касается, — сказала Эмми, — потому что, если дядя поставит мельницу, то тебя сделают Мельником! Из моряка — мельника! Мне уже кажется, что я вижу тебя, как ты приходишь к обеду весь в муке.
— Я уверен, дорогая Эмми, что ты не сознаешь, как больно мне делаешь этими словами! До сих пор я почему-то всегда ласкал себя надеждой, что мы здесь поселились временно, хотя я сознаю, что это неразумно, что у нас нет планов вернуться в Англию; но мне, вопреки всему, хочется верить, что я когда-нибудь вернусь к своей профессии, и потому мысль стать мельником на всю жизнь для меня прямо-таки ужасна!
— Полно, Альфред, я ведь только хотела подразнить тебя. Ты не будешь мельником, если не хочешь. Генри гораздо больше годится для этого дела; что касается того, чтобы уехать отсюда когда-нибудь, на это у меня мало надежды, и я уже примирилась с мыслью жить и умереть в канадских лесах.
— А я думаю, что когда мы здесь обживемся, дела дяди пойдут хорошо, то он, конечно, вспомнит о твоей великодушной самоотверженности, Альфред, и позволит тебе вернуться к тому делу, которое ты так любишь.
— Хорошо сказано, милая моя пророчица, — воскликнул Альфред, целуя кузину, — ты умнее нас обоих!
— Говори за себя, Альфред! — возмутилась Эмми и сердито надула губки. — И знай, что я не забуду этого восклицания. Я пророчу тебе совершенно другое: ты век свой останешься здесь, в канадской глуши, увлекшись какой-нибудь шотландской фермерской дочкой, какой-нибудь Могги, и сам станешь таким же канадским фермером!
— А ты выйдешь замуж за какого-нибудь коренастого шинкаря, здесь по соседству, и будешь сидеть за прилавком!
— Твоя доля как будто хуже! — засмеялась Мэри.
— Да, если бы Альфред не был ложным пророком, которых так много, — сказала Эмми, — но будем надеяться, что оправдается только твое пророчество, Мэри, и тогда мы избавимся от этого несносного Альфреда! — шутливо добавила она.
— Я льщу себя надеждой, что ты первая будешь очень сожалеть, если я уеду. Тебе некого будет дразнить, и это будет очень скучно для тебя! — засмеялся Альфред.
— В этом есть доля правды, — согласилась Эмми. — Но пора нам доить коров, и уж если ты вздумал быть милым, то принеси нам подойники.
Альфред ушел за подойниками, а Мэри пожурила сестру за ее неосторожные шутки по отношению к Альфреду.
— Я и сама это сознаю и злюсь на себя, но у меня такая противная потребность вечно его поддразнивать. Обещаю тебе быть осмотрительнее в этом отношении.
По прошествии нескольких дней после этого разговора с форта приехал капрал и привез посланцам почту. Вся семья сбежалась к столу, за которым хозяин дома вскрывал пакет. Писем было всего три: одно от мисс Патерсон и два от других знакомых из Англии, одно Альфреду от капитана Лемлея, в котором тот справлялся о его семье и говорил, что пока еще его присутствие не является необходимым на судне, его отпуск может быть продлен. Затем все расхватали газеты и жадно Принялись их читать.
— Смотрите, дядя! — воскликнула Эмми. — «Мистер Дуглас Кемпбель из Векстона хотя был обрадован рождением сына, но младенец умер несколько часов спустя после своего рождения! « — прочла она.
— Я глубоко сожалею о горе, постигшем его, — сказала г-жа Кемпбель, — но ведь это горе поправимо: он и жена его еще так молоды, и у них могут быть вскоре другие дети.
— Ах, вот еще письмо, от полковника Форстера, — сказал мистер Кемпбель, — оно попало между газет; он пишет, что получил ответ на свое предложение от губернатора, и тот уполномочивает его войти со мной в переговоры относительно поставок фуража и провианта на форт и заключить со мной условия по своему усмотрению. Затем полковник пишет, что будет у нас на днях и условится со мной относительно необходимого мне количества солдат для работы при постройке мельницы.
ГЛАВА XXVI
Прошло целых пять недель прежде, чем Генри вернулся из своей поездки в Монреаль. За это время полковник Форстер успел побывать еще раз и прислать команду в 20 человек солдат в помощь мистеру Кемпбелю при постройках. Прежде всего начали с постройки овчарни и сооружения изгороди: работа подвигалась теперь чрезвычайно быстро. Было также выбрано место на реке у довольно значительного порога, где течение было очень быстрое и сильное, но так как для мельницы требовались жернова и многое другое, то было заключено условие, согласно которому мельница должна будет готова к будущей весне. Генри вернулся в самом лучшем расположении духа: он был принят губернатором чрезвычайно ласково и радушно, выгодно продал все шкуры, купил по дешевой цене 40 голов овец и двух прекрасных канадских лошадей; кроме того, купил еще свинью с боровом типичной английской породы и не забыл купить кое-чего из нарядов для своих кузин, желая их порадовать. Обо всем он рассказывал с таким увлечением, что его рассказов хватило бы на весь день и на всю ночь, но Мартын пришел с докладом, что прибыл баркас, и надо идти выгружать скот и все остальные предметы, приобретенные в Монреале.
До наступления вечера все было выгружено, прибрано и пристроено к месту, и Генри снова принялся рассказывать, как вошедший Малачи Бонэ, выждав минуту всеобщего молчания, обратился к хозяину дома:
— Мартын просил меня поговорить с вами, сударь.
— Мартын? — переспросил мистер Кемпбель. — Да, в самом деле, его нет: он куда-то ушел. Но почему же он сам не хочет сказать мне то, что поручил вам?
— Он думает, что лучше, если я сообщу вам об этом! Дело в том, что ему полюбилась Цвет Земляники, и что он хочет взять ее себе в жены.
— Ну, что же? Ведь Цвет Земляники, так сказать ваша собственность, Малачи, а не моя.
— Это действительно. Но видите ли, теперь здесь столько солдат, и некоторые из них тоже заглядываются на Цвет Земляники; это его тревожит, и потому ему хотелось бы, чтобы это дело было уже кончено, и чтобы она стала его женой. По индейским законам, я являюсь ее отцом, но я ничего против этого супружества не имею и даже не потребую от Мартына никаких даров, ни денег за нее.
— Как за нее? У нас так жениху дают приданое за невестой! — сказала Эмми.
— Да, у вас! Английская жена обходится дорого мужу: он должен содержать людей, которые бы на нее работали, а индейская женщина — дело другое: она сама работает и на себя, и на мужа; за нее стоит заплатить!
— Это не особенно любезно по отношению к ним, Малачи! — проговорила г-жа Кемпбель.
— Я это знаю, но это так! Итак, я готов отдать Цвет Земляники Мартыну, зная, что он хороший охотник, и жена его не будет иметь недостатка ни в мясе, ни в шкурах; кроме того, и мне самому будет спокойнее, если он назовет ее своей женой. Я буду жить с ними тут же поблизости. Мартын будет продолжать служить вам, как сейчас, и, имея жену, не захочет никуда уйти отсюда.
— Мне думается, что все устраивается как нельзя лучше, — сказала миссис Кемпбель. — Мы построим вам хижину получше.
— Лучше? Зачем? Если у человека есть все, что ему надо, то что еще может быть лучше? Нам там вовсе не тесно будет, но я только думаю, что когда у нас будет овчарня, то недурно было бы иметь подле нее постоянных сторожей, и потому я думаю перенести мою хижину к самой овчарне в ограду, это будет надежнее.
— Превосходно! Что касается меня, то я даю свое полное согласие на брак Мартыну, и пусть он женится, когда ему угодно! — произнес мистер Кемпбель.
— Да, но кто же обвенчает их? В форте нет священника, он еще в прошлом году уехал! — сказала Эмми.
— А на что он? — спросил охотник. — Она индейская девушка; пусть он женится на ней, как это делается у индейцев.
— А как это у них делается? — спросила Мэри.
— Очень просто, мисс! Он придет в нашу хижину и уведет ее с собой в свой дом! Вот и все.
Альфред расхохотался.
— И коротко, и просто! — сказал он.
— Даже слишком просто! — сказала на это миссис Кемпбель. — Правда, Малачи, что Цвет Земляники индейская девушка, но ведь мы-то не индейцы; Мартын не индеец и вы, ее отец, тоже не индеец; такой брак я едва ли могу признать браком!
— Как вам угодно, сударыня, но, по-моему, этого совершенно достаточно. Если вы живете в стране и желаете взять себе в жены девушку этой страны, то и женитесь на ней согласно обычаям этой страны! Мартын хочет взять за себя индейскую сквау, так почему же ему не жениться согласно индейскому обычаю?
— Вы, может быть, и правы, Малачи, но мы все-таки никогда не сумеем заставить себя смотреть на нее как на замужнюю женщину, если при их бракосочетании не будет никаких дальнейших церемоний!
— Как вам будет угодно, но допустим, что вы их обвенчаете по-своему: ведь Цвет Земляники ничего не поймет все равно! Впрочем, мне безразлично, да, думаю, и Мартыну тоже!
— Хотя в форте нет священника, но комендант может повенчать их: такой брак в отсутствие священника считается вполне законным.
— Ну, пусть будет по-вашему, и чем скорее, тем лучше! Солдаты весьма назойливы! — проворчал старик.
— Я никак не думала, что у нас здесь так скоро будет свадьба! — воскликнула Эмми.
В тот же вечер мистер Кемпбель написал полковнику с просьбой обвенчать молодую пару, и тот уведомил, что приедет для венчания ровно через неделю.
В этот день в доме поселенцев был устроен настоящий праздник; все были в праздничных одеждах; обед был праздничный; все были веселы и в прекрасном расположении духа. Маленькая Цвет Земляники была, как всегда, мила и скромна, но нисколько не конфузилась, и когда ее впервые усадили за стол, она села улыбаясь, но без малейшего смущения.
После свадебного обряда мистер Кемпбель откупорил бутылку вина и угостил им всех присутствующих. Все маленькое общество было весело и радостно; перед закатом полковник и приехавшие с ним офицеры отбыли в форт, а семья переселенцев, в том числе и молодые, и старый охотник оставались в доме до 10 ч. вечера. Когда все солдаты улеглись, молодых проводили до самого их дома Альфред, Генри, Малачи, Персиваль, даже Джон, и все пожелали Цвету Земляники спокойной ночи!
ГЛАВА XXVII
— Как все здесь прекрасно, весело и оживленно теперь! — сказала Эмми. — Просто не верится, что через несколько месяцев все это превратится в безотрадную снежную пустыню! Теперь то, что мы видим кругом, совсем не походит на лесную глушь! Не правда ли?
— Да, это не походит теперь на то, что мы застали здесь по приезде, но все же было бы приятно, если бы у нас были соседи! — сказала Мэри.
— Ну, а пока их нет, пойдем в дом и поупражняемся на наших гитарах. Мы обещали Генри разучить тот новый дуэт, что он привез нам из Монреаля. А вот и Альфред идет сюда заражать нас своим бездельем!
— Что ты говоришь, Эмми? Альфред работает с утра до вечера: он всегда занят!
— И есть люди, которые умеют быть заняты бездельем! — возразила Эмми.
— И есть люди, которые говорят то, чего они не думают! — добавила Мэри. — Слышишь, Альфред, вот Эмми называет тебя бездельником!
— Ну, едва ли мне это под стать; вон отец навязывает мне еще новую работу; предлагает осуществить твое пророчество, Эмми, именно, стать мельником.
Эмми засмеялась и захлопала в ладоши.
— По его расчетам, мельница обойдется в 250 фунтов, и он предлагает, так как мое жалование еще не тронуто, употребить его на постройку мельницы, чтобы это имущество осталось за мной и способствовало моей независимости!
— Ну, и что же ты на это сказал? — спросила Мэри.
— Я согласился, так как мне не хотелось отказать отцу.
— Ты прекрасно сделал, Альфред, — сказала Мэри; — во всяком случае, тебе не мешает иметь свою недвижимую собственность, а твой отказ огорчил бы отца. Но это еще не значит, что ты до конца дней своих будешь мельником!
— Надеюсь, — проговорил Альфред, — что, как только Эмми встретит своего суженого, я отдам ей эту мельницу в качестве свадебного подарка!
— Благодарю тебя, кузен, и знай, что я способна тебе напомнить об этом обещании, а теперь нам с Мэри пора идти услаждать солдат нашей музыкой!
Солдаты работали здесь на ферме вот уже целых два месяца и, кроме громадного количества наготовленного строительного материала, успели за это время расчистить весьма порядочный участок земли, бывшей под лесом, так что теперь на ферме было свыше 40 акров пахотной земли, и почти вся эта пашня, а также и луга были уже обнесены изгородью. Сено было скошено и убрано, хлеб снят с полей; обширный амбар был поставлен в ограде, подле новой хижины Малачи и молодых супругов. Теперь уж в услугах солдат не было больше надобности, и, рассчитавшись с ними, мистер Кемпбель отпустил их обратно в форт.
— Слышал ты о предложении полковника относительно скота? — спросил Альфреда Генри.
— Нет, а что он предлагает?
— Он предлагает уступить отцу весь скот, принадлежавший форту, по сходной цене, так как ему там нечем кормить его зимой.
— Да, но что мы-то будем делать со всеми этими волами и телятами?
— Мы их продадим в качестве мяса на продовольствие гарнизона того же форта, и это даст отцу порядочную прибыль, а правительству обойдется несравненно дешевле, чем прокорм скота.
— Без сомнения!.. А вот и матушка зовет нас к обеду! Идем!
— Да, и Цвет Земляники подле нее. Что это за милое созданье! И как она быстро научилась помогать в доме. Она начинает походить на маленькую англичанку! Мартын, по-видимому, очень любит ее, и не мудрено: такая прелестная маленькая женщина, всегда ласковая, покорная и улыбающаяся! Ведь это настоящее сокровище! — сказал Альфред.
После обеда Генри пошел на работу, а отец их с Альфредом и Мартыном пошли в склад, или большой сарай, где хранились все их запасы одеял, пороха, свинца, хозяйственных орудий, словом, все их наличное богатство. Многие ящики и тюки нужно было открыть и осмотреть, чтобы убедиться, что ничто не подверглось порче. Все они были заняты разборкой, сортировкой и осмотром различных предметов, хранившихся в этом складе, когда мистер Кемпбель, случайно подняв голову, увидел высокого, старого индейца, молча рассматривавшего различные тюки и ящики с порохом, дробью, гвоздями и теплыми одеялами, стоящие раскрытыми кругом него.
— Что это?! — воскликнул Кемпбель удивленно. На этот возглас Альфред и Мартын, стоявшие спиной к индейцу, обернулись и увидели его.
Он был сухой мускулистый мужчина, с умным, энергичным лицом и проницательным, острым взглядом блестящих черных глаз: голова его была обрита, за исключением длинного чуба на темени; множество различных монет и медалей висело в качестве ожерелья на шее. За поясом был томагавк и большой охотничий нож, а в руке ружье.
Мартын подошел к нему совсем близко и посмотрел на него в упор; тот не шевельнулся и не моргнул.
— Я знаю, какого он племени, но имени его не знаю, — сказал траппер, — это заслуженный воин и вождь!