— Уильям, Уильям, — произнесла она умоляющим голосом.
Ответа не было. Она еще несколько раз повторила его имя. Послышался отлет, по-видимому, вырванный у него нетерпеливым чувством:
— Теперь поздно!
— Поздно, дорогой Уильям, очень поздно; скоро три часа. Впустите меня, Уильям, пожалуйста.
— Оставь меня; вероятно, это последняя милость, которой я у тебя прошу.
— Последняя милость! Ох, Уильям, ты меня пугаешь. Дорогой Уильям, впусти, впусти меня! Мне так холодно, я умру. Только па одно мгновение, и я буду тебя благословлять. Пожалуйста, впусти, Уильям.
Не скоро Сюлливан согласился открыть дверь.
— Мэри, я очень занят и открыл дверь только чтобы попросить тебя не мешать мне; я очень занят, пойди, ляг!
Но любовь и слезы делают свое дело. Не прошло и получаса, как он сознался жене в том, что утром будет драться на дуэли.
— Видишь, Мэри, это последствия твоего поведения, — сказал он. — Из-за твоей неосторожности, вероятно, погибнет жизнь твоего мужа. Но теперь не время ссориться. Я прощаю тебя, Мэри, прощаю от всей души, как сам надеюсь заслужить прощение.
Она зарыдала; когда же смогла наконец заговорить, вскрикнула:
— Ты говоришь, что теперь не время для ссор, так не время и для лжи. Слушай же: сегодня утром я сказала правду. Клянусь спасением души! Тебя обманули, жестоко обманули, с какой целью — не знаю, но ты обманут. Итак, не действуй необдуманно, пошли за всеми, кто был на обеде, расспроси их. Если я сказала тебе неправду, прогони меня на стыд и позор.
— Поздно, Мэри. Я его вызвал, и он принял вызов, — был ответ. — Я поверил бы тебе, но он сам сказал мне.
— Значит, он лгун. Позволь мне пойти с тобой. Пусть он ответит мне, что он сказал обо мне! — И бедная миссис Сюлливан залилась слезами.
На следующее утро Сюлливан уже оделся, его жена с отчаянием хваталась за него, когда ему подали письмо. В нем говорилось, что приятели Элиса подшутили над ним, уверив, что в опьянении он слишком вольно держался с миссис Сюлливан. Итак, в силу того, что обида не была нанесена, полковник выражал уверенность, что мистер Сюлливан удовольствуется его объяснением.
Миссис Сюлливан пожирала глазами письмо чепе:) плечо мужа к вдруг упала на колени в порыве благодарности. Муж горячо обнял ее.
Тот же молодой человек, который написал Сюлливану письмо от имени полковника, прислал Элису объяснительную записку, подделав почерк Сюлливана, в которой тот, будто бы узнав от общего друга о своем заблуждении, просил Элиса взять назад свой вызов и принять его извинения.
Все это еще накануне было подстроено Каррингтоном к его друзьями.
Позавтракали рано, и еще до полудня суда отчалили от берега.
Глава XXXI
Глава XXXII
Ответа не было. Она еще несколько раз повторила его имя. Послышался отлет, по-видимому, вырванный у него нетерпеливым чувством:
— Теперь поздно!
— Поздно, дорогой Уильям, очень поздно; скоро три часа. Впустите меня, Уильям, пожалуйста.
— Оставь меня; вероятно, это последняя милость, которой я у тебя прошу.
— Последняя милость! Ох, Уильям, ты меня пугаешь. Дорогой Уильям, впусти, впусти меня! Мне так холодно, я умру. Только па одно мгновение, и я буду тебя благословлять. Пожалуйста, впусти, Уильям.
Не скоро Сюлливан согласился открыть дверь.
— Мэри, я очень занят и открыл дверь только чтобы попросить тебя не мешать мне; я очень занят, пойди, ляг!
Но любовь и слезы делают свое дело. Не прошло и получаса, как он сознался жене в том, что утром будет драться на дуэли.
— Видишь, Мэри, это последствия твоего поведения, — сказал он. — Из-за твоей неосторожности, вероятно, погибнет жизнь твоего мужа. Но теперь не время ссориться. Я прощаю тебя, Мэри, прощаю от всей души, как сам надеюсь заслужить прощение.
Она зарыдала; когда же смогла наконец заговорить, вскрикнула:
— Ты говоришь, что теперь не время для ссор, так не время и для лжи. Слушай же: сегодня утром я сказала правду. Клянусь спасением души! Тебя обманули, жестоко обманули, с какой целью — не знаю, но ты обманут. Итак, не действуй необдуманно, пошли за всеми, кто был на обеде, расспроси их. Если я сказала тебе неправду, прогони меня на стыд и позор.
— Поздно, Мэри. Я его вызвал, и он принял вызов, — был ответ. — Я поверил бы тебе, но он сам сказал мне.
— Значит, он лгун. Позволь мне пойти с тобой. Пусть он ответит мне, что он сказал обо мне! — И бедная миссис Сюлливан залилась слезами.
На следующее утро Сюлливан уже оделся, его жена с отчаянием хваталась за него, когда ему подали письмо. В нем говорилось, что приятели Элиса подшутили над ним, уверив, что в опьянении он слишком вольно держался с миссис Сюлливан. Итак, в силу того, что обида не была нанесена, полковник выражал уверенность, что мистер Сюлливан удовольствуется его объяснением.
Миссис Сюлливан пожирала глазами письмо чепе:) плечо мужа к вдруг упала на колени в порыве благодарности. Муж горячо обнял ее.
Тот же молодой человек, который написал Сюлливану письмо от имени полковника, прислал Элису объяснительную записку, подделав почерк Сюлливана, в которой тот, будто бы узнав от общего друга о своем заблуждении, просил Элиса взять назад свой вызов и принять его извинения.
Все это еще накануне было подстроено Каррингтоном к его друзьями.
Позавтракали рано, и еще до полудня суда отчалили от берега.
Глава XXXI
Плавание шло быстро и хорошо, и капитан Каррингтон пользовался каждым удобным случаем, чтобы приглашать на свой фрегат дам. Дело в том, что он безумно влюбился в Изабеллу Ревель, но она не отвечала ему таким же чувством: ей нравилось бывать в его обществе, но и только.
Через месяц эскадра пришла к острову Святой Елены, куда фрегат должен был довести их; потом ему предстояло крейсировать под определенными градусами широты и, если он не встретит судов, отправиться в Ост-Индию. Итак, Каррингтона ожидала только временная разлука с предметом любви. Но юношески нетерпеливый молодой человек воспользовался тем коротким промежутком времени, в течение которого суда запасались водой, и предложил миссис Ревель руку. Изабелла вежливо отказала ему. Рассерженный, как ребенок, которому не дали желанной игрушки, он велел как можно скорее сделать все приготовления и на следующий же день отплыл.
Может быть, покажется странным, что Изабелла Ревель, посланная в Индию с тем, чтобы найти себе мужа, отказалась от такой хорошей партии. Но дело в том, что она отправилась в Индию, подчиняясь воле родителей, однако совсем не разделяя их взглядов.
Только Ньютону сообщил Каррингтон о своей неудаче, и оба строго сохранили тайну.
Теперь, после удаления фрегата, судам приходилось заботиться о себе самим, и командир Ботлькок издал распоряжение о порядке плавания, об упражнении людей в стрельбе из пушек и маленьких орудий. Тем не менее дамы продолжали появляться на палубе, и миссис Фергюсон величественно заседала посреди молодых девушек. Полковник все болтал о своем приключении на Мадейре, доктор Плаузибль усердно ухаживал за богатой мисс Тевисток. Все познакомились между собой и чувствовали большую усталость. Надо заметить, что к этому времени Ньютон уже успел приобрести всеобщее уважение.
Дул свежий ровный ветер, все поздравляли друг друга с близким окончанием долгого и томительного путешествия.
Обед подали под звуки старой песенки «О, ростбиф старой Англии». Во время долгих путешествий обед — большое облегчение. По обыкновению, старшие Ревель сели с одной стороны от капитана, мисс Тевисток и Мисс Изабелла — с другой. Дальше разместились остальные.
Капитан усердно угощал дам. Полковник тоже.
— Мисс Лаура, — между прочим сказал Элис, — позвольте положить вам кусок баранины.
— Благодарю вас, — ответила она, — я последнее время только и ем баранину, так что боюсь сама превратиться в овцу.
— Ну, это не будет соответствовать вашим наклонностям, мисс Лаура, — немного кисло заметила миссис
Фергюсон.
— Почему вы так думаете? — спросила мисс Лаура.
— Потому что овца меняет имя и начинает называться бараниной только после смерти, а я подозреваю, что вы хотели бы переменить фамилию еще при жизни. (Это был жестокий удар).
— Как и вы, миссис Фергюсон, — спокойно заметила Изабелла, являясь на выручку сестре.
— Очень, очень хорошо сказано с обеих сторон, — заметил Элис, отвешивая поклоны обеим. — Но, пожалуйста, мисс Лаура, не говорите, что вы овца, не то мы все набросимся и съедим вас.
— Неужели? — ответила польщенная Лаура.
— Мисс Тевисток, позвольте послать вам кусочек баранины, — продолжал полковник.
— Только очень маленький кусочек.
— А что это на блюде перед вами, мистер Форстер?
— Цыплята, капитан Драулок.
— Мисс Изабелла Ревель, не угодно ли вам цыпленка?
— Нет, благодарю вас, капитан Драулок.
— Вы сказали «да» или «нет»? — спросил Ньютон, поймав ее взгляд.
— Я меняю намерение; да, — с улыбкой заметила она.
Я знаю наверно, что Изабелле Ревель совсем не хотелось цыпленка, пока она не заметила, что Ньютон готов услужить ей. Если обыкновенно любовь отнимает аппетит, отдадим ей должное — она иногда и вызывает его.
Так среди шуток и разговоров проходил обед.
Второй помощник заглянул в каюту и шепнул, обращаясь к капитану:
— «Азия» выкинула сигнал «иностранный парус, подозрительный».
— Отлично, мистер Джонс; не спускайте с него подзорной трубы.
— Миссис Фергюсон, не угодно ли вам этого торта? — предложил старший помощник.
— Пожалуйста, объясните мне, мистер Матьюс, — ответила пресвитерианка, — почему мистер Джонс сказал: «Подозрительный». Что это значит?
— Что значит? Да то, что ему не нравится покрой этого паруса.
— А это что значит?
— Что значит? Вероятно, что это французский фрегат.
— Французский фрегат? Французский фрегат! — раздалось несколько женских голосов.
— Мистер Матьюс, — заметил Драулок, — меня крайне удивляет ваша несдержанность. Вы напугали дам. Миссис Фергюсон, «подозрительный парус» просто значит, что никто не знает, какое судно идет.
— И это все? — недоверчиво спросила миссис Фергюсон.
— Все, уверяю вас.
— Командор вывесил сигнал, говорящий, что иностранное судно — военный корабль, идущий к нам, — сказал второй помощник, снова вошедший в каюту.
— Прекрасно, мистер Джонс, — притворно равнодушно ответил капитан, в то же время беспокойно двигаясь на своем стуле.
Первый помощник и Ньютон немедленно ушли из каюты.
— Мисс Тевисток, не угодно ли кусочек пудинга?
— Пожалуйста, сэр, только очень немного.
— Военное судно, пойду взглянуть на него, — сказал полковник и, поклонившись дамам, ушел.
— Вероятно, один из наших крейсеров, — заметил
Драулок.
— Командор дал сигнал «приготовиться к действию», — сказал снова заглянувший второй помощник.
— Хорошо, мистер Джонс, — произнес Драулок, который уже не мог больше сдерживаться. — Извините меня, миледи, я должен на несколько мгновений оставить вас; но наш командор слишком осторожный человек, а я под его командой. Надеюсь, вскоре я снова вернусь, чтобы наслаждаться вашим приятным обществом.
После капитана ушли все мужчины, кроме доктора Плаузибля и Фергюсона, хотя им обоим очень хотелось тоже выйти на палубу и посмотреть на положение дел.
— Мистер Фергюсон, куда вы? — резко спросила пастора жена. — Пожалуйста, останьтесь с нами. Насколько я помню, вы занимаетесь мирной профессией.
— О, доктор Плаузибль, мне так нехорошо! — вскрикнула мисс Тевисток.
— Я останусь с вами, дорогая мисс, — ответил врач. Раздался громовой выстрел с командорского судна, оглушая слух; стекла каюты задребезжали, и рюмки на столе запрыгали от сотрясения.
— Ой, ой! — визгливо вскрикнула мисс Тевисток и, откинувшись на спинку стула, взметнула руки с растопыренными пальцами.
Доктор бросился ей на помощь.
— Крайняя чувствительность организма… Воды, пожалуйста, мисс Шарлотта Ревель.
Был налит стакан воды; доктор опустил в него указательный палец и коснулся им лба мисс Тевисток.
— Она скоро оправится.
Но мисс Тевисток считала, что не годится прийти в себя так скоро, и миссис Фергюсон, вырвав стакан из рук Плаузибля, выплеснула нею р. оду в лицо мисс Тевисток; мисс Тевисток не только очнулась от обморока, ко и вскочила со стула, отдуваясь.
— Лучше ли вам теперь, мисс? — успокоительным тоном спросила миссис Фергюсон, поглядывая на остальных дам, которые не могли подавить смеха.
— О, доктор Плаузибль, это потрясение так подействовало мне на нервы. Я чувствую, что мне опять будет дурно… Право, я чувствую это… Мне…
— Прислонитесь ко мне, мисс Тевисток, — сказал доктор. — Крайняя нежность вашего организма, — продолжал он шепотом, когда они вышли из каюты буфета, — не может выносить грубых лечебных средств мистера Фергюсон.
Едва они ушли, появился Ньютон Форстер.
— Не пугайтесь, миледи; по поручению капитана, я скажу вам, что иностранное судно действует подозрительно, и мы полагаем, что это вражеский корабль. Мистер Драулок поручил мне проводить вас на нижнюю палубу, где вы будете в полной безопасности от всяких случайностей, даже в том случае, если нам придется начать перестрелку. Мистер Фергюсон, капитан передает дам на ваше попечение и просит вас ни в коем случае не покидать их. Теперь позвольте мне, миссис Фергюсон, проводить вас в безопасное место.
Услыхав это, Лаура Ревель широко открыла глаза, Шарлотта разразилась слезами, Изабелла побледнела. Миссис Фергюсон молча оперлась на руку Ньютона. Другую руку он предложил Изабелле. Мистер Фергюсон с двумя старшими мисс Ревель составил арьергард. Пришлось пройти через квартердек, и, увидев установленные пушки, приготовленные заряды и остальные принадлежности сражения, женщины встревожились сильнее прежнего. Ньютон проводил их вниз и уже собирался вернуться на палубу, но Шарлотта и Лаура Ревель схватили его за руки, умоляя не уходить.
— Останьтесь с нами, мистер Форстер, пожалуйста, не уходите! — в один голос кричали они.
— Я должен идти, миледи; поверьте, здесь вы в полной безопасности.
— Ради Господа, не уходите, мистер Форстер! — закричала Лаура, упав на колени. — Я умру от страха! Вы не уйдете! — все повторяла она.
И обе сестры цеплялись за отвороты его куртки и действительно не отпускали его.
Ньютон посмотрел умоляющим взглядом на Изабеллу; она немедленно вмешалась в дело.
— Стыдись, Шарлотта, ты мешаешь мистеру Форстеру идти исполнять свою обязанность. Дорогая Лаура, будь благоразумна. Мистер Форстер здесь ничем не может нам помочь, но на палубе он окажет помощь. Отпусти его, Лаура.
Ньютон освободился.
— — Я очень благодарен вам, мисс Изабелла, — сказал он, уже поставив ногу на лестницу. — Но теперь мне некогда как следует выразить вам мою благодарность. Не быть на палубе, все равно, что…
— Я это знаю, мистер Форстер; умоляю вас, идите наверх, не медлите.
И Ньютон побежал по лестнице, но успел обменяться с Изабеллой взглядом.
Мы должны оставить дамское общество с мистером Фергюсоном (которому на долю выпало неприятное дело) и вслед за Ньютоном выйти на верхнюю палубу. Иностранное судно шло к флотилии на всех парусах, но за три мили до судов сделало поворот. Некоторое время оно не подходило ближе, очевидно, рассчитывая силу сопротивления. «Купцы» выстроились в боевом порядке, держась близко друг от друга и обмениваясь сигналами с английскими военными судами.
— Удивительно, что это судно не отвечает на сигналы, которыми между собой обмениваются наши суда, — заметил полковник, обращаясь к первому помощнику.
— Совсем не странно; оно не понимает их.
— Значит, вы убеждены, что это французский фрегат?
— Нет, не вполне; но я готов держать пари, что это так. Хотите держать пари — конечно, если только один из нас не будет убит?
— Благодарю, я никогда не держу пари, — ответил полковник и отвернулся.
— Ну, что вы скажете о судне? — спросил Драулок первого помощника, который смотрел на судно.
— Оно английской постройки и с английской оснасткой, сэр; в этом я готов побожиться. Посмотрите на марс, на покрой брамселей и топселей. Может быть, теперь это французский корабль, но дубы, из которых взяли для него материал, росли в старой Англии.
— Я с вами согласен, — сказал Ньютон. — Посмотрите на корму. Она вполне английская.
— Почему же оно не отвечает на наши сигналы?
— Оно стоит в ветре, сэр, и наши флаги развеваются так, что не видны ему.
— Поднимается флаг, сэр! — крикнул первый помощник.
— Так и есть, английский фрегат! Командор отвечает: «Опустить вымпел! » Скажите дамам, что все благополучно, — проговорил капитан.
— Я пойду и извещу их, — предложил полковник и поспешно сошел на вторую палубу, чтобы сообщить радостное известие.
Фрегат подошел к флотилии. Командор судов вышел на палубу; оказалось, что фрегат крейсировал, ожидая появления больших голландских грузовых шхун, которые, как предполагалось, шли с острова Явы. Через четверть часа он снова распустил паруса и ушел, предоставив флотилии идти дальше своим путем.
О двух людях мы позабыли: говорим о мисс Тевисток и Плаузибле. Доктор проводил больную в ее каюту, усадил и удержал ее руку в одной своей руке, другой же нежно наблюдал за биением ее пульса.
— Не тревожьтесь, моя дорогая мисс Тевисток, вы невероятно чувствительны. Я не отойду от вас. Я не могу придумать, что могло вас заставить решиться на такое опасное, волнующее путешествие.
— О, доктор Плаузибль, когда дело касается моих привязанностей, я, слабое создание, готова сделать все. Я — одна душа. У меня в Индии есть дорогой друг.
— Счастливец он, — со вздохом заметил Плаузибль.
— Он? Доктор Плаузибль, вы конфузите меня. Неужели вы на одно мгновение можете допустить мысль, что я могла бы поехать за джентльменом? Нет, я еду не ради каких-нибудь расчетов, как некоторые девицы. Слава Богу, у меня и своего достаточно. Я держу собственный экипаж, и все остальное соответствует этому. (Именно то, чего желал доктор Плаузибль).
— Да, моя дорогая мисс Тевисток, я понимаю, в Индии у вас живет подруга?
— Да, подруга детства. Я решилась на это утомительное, опасное путешествие, чтобы еще раз обнять ее.
— Бескорыстная привязанность! Покорить такое сердце, как ваше, мисс, все равно, что приобрести сокровище. Каким счастливым будет ваш муж.
— Муж? О, доктор Плаузибль, не говорите об этом. Я уверена, что мое здоровье слишком слабо, и я не могу вынести обузу забот семейной жизни.
Ответ доктора был так многословен, что его невозможно привести здесь. Это была целая диссертация. В нее, между прочим, вошли уверения, что для такой особы удобно всегда иметь под рукой медицинскую помощь, заботливый уход. И все окончилось выражением преданной любви и предложением… разделить с ней карету и ее дом.
Мисс Тевисток нашла нужным снова упасть в обморок: потрясение было так сильно; а доктор опустился перед ней на колени, поцеловал ее руку с хорошо подделанным восторгом. Наконец она шепотом высказала согласие и снова откинулась, точно истощенная усилием.
Договор был заключен.
Через месяц эскадра пришла к острову Святой Елены, куда фрегат должен был довести их; потом ему предстояло крейсировать под определенными градусами широты и, если он не встретит судов, отправиться в Ост-Индию. Итак, Каррингтона ожидала только временная разлука с предметом любви. Но юношески нетерпеливый молодой человек воспользовался тем коротким промежутком времени, в течение которого суда запасались водой, и предложил миссис Ревель руку. Изабелла вежливо отказала ему. Рассерженный, как ребенок, которому не дали желанной игрушки, он велел как можно скорее сделать все приготовления и на следующий же день отплыл.
Может быть, покажется странным, что Изабелла Ревель, посланная в Индию с тем, чтобы найти себе мужа, отказалась от такой хорошей партии. Но дело в том, что она отправилась в Индию, подчиняясь воле родителей, однако совсем не разделяя их взглядов.
Только Ньютону сообщил Каррингтон о своей неудаче, и оба строго сохранили тайну.
Теперь, после удаления фрегата, судам приходилось заботиться о себе самим, и командир Ботлькок издал распоряжение о порядке плавания, об упражнении людей в стрельбе из пушек и маленьких орудий. Тем не менее дамы продолжали появляться на палубе, и миссис Фергюсон величественно заседала посреди молодых девушек. Полковник все болтал о своем приключении на Мадейре, доктор Плаузибль усердно ухаживал за богатой мисс Тевисток. Все познакомились между собой и чувствовали большую усталость. Надо заметить, что к этому времени Ньютон уже успел приобрести всеобщее уважение.
Дул свежий ровный ветер, все поздравляли друг друга с близким окончанием долгого и томительного путешествия.
Обед подали под звуки старой песенки «О, ростбиф старой Англии». Во время долгих путешествий обед — большое облегчение. По обыкновению, старшие Ревель сели с одной стороны от капитана, мисс Тевисток и Мисс Изабелла — с другой. Дальше разместились остальные.
Капитан усердно угощал дам. Полковник тоже.
— Мисс Лаура, — между прочим сказал Элис, — позвольте положить вам кусок баранины.
— Благодарю вас, — ответила она, — я последнее время только и ем баранину, так что боюсь сама превратиться в овцу.
— Ну, это не будет соответствовать вашим наклонностям, мисс Лаура, — немного кисло заметила миссис
Фергюсон.
— Почему вы так думаете? — спросила мисс Лаура.
— Потому что овца меняет имя и начинает называться бараниной только после смерти, а я подозреваю, что вы хотели бы переменить фамилию еще при жизни. (Это был жестокий удар).
— Как и вы, миссис Фергюсон, — спокойно заметила Изабелла, являясь на выручку сестре.
— Очень, очень хорошо сказано с обеих сторон, — заметил Элис, отвешивая поклоны обеим. — Но, пожалуйста, мисс Лаура, не говорите, что вы овца, не то мы все набросимся и съедим вас.
— Неужели? — ответила польщенная Лаура.
— Мисс Тевисток, позвольте послать вам кусочек баранины, — продолжал полковник.
— Только очень маленький кусочек.
— А что это на блюде перед вами, мистер Форстер?
— Цыплята, капитан Драулок.
— Мисс Изабелла Ревель, не угодно ли вам цыпленка?
— Нет, благодарю вас, капитан Драулок.
— Вы сказали «да» или «нет»? — спросил Ньютон, поймав ее взгляд.
— Я меняю намерение; да, — с улыбкой заметила она.
Я знаю наверно, что Изабелле Ревель совсем не хотелось цыпленка, пока она не заметила, что Ньютон готов услужить ей. Если обыкновенно любовь отнимает аппетит, отдадим ей должное — она иногда и вызывает его.
Так среди шуток и разговоров проходил обед.
Второй помощник заглянул в каюту и шепнул, обращаясь к капитану:
— «Азия» выкинула сигнал «иностранный парус, подозрительный».
— Отлично, мистер Джонс; не спускайте с него подзорной трубы.
— Миссис Фергюсон, не угодно ли вам этого торта? — предложил старший помощник.
— Пожалуйста, объясните мне, мистер Матьюс, — ответила пресвитерианка, — почему мистер Джонс сказал: «Подозрительный». Что это значит?
— Что значит? Да то, что ему не нравится покрой этого паруса.
— А это что значит?
— Что значит? Вероятно, что это французский фрегат.
— Французский фрегат? Французский фрегат! — раздалось несколько женских голосов.
— Мистер Матьюс, — заметил Драулок, — меня крайне удивляет ваша несдержанность. Вы напугали дам. Миссис Фергюсон, «подозрительный парус» просто значит, что никто не знает, какое судно идет.
— И это все? — недоверчиво спросила миссис Фергюсон.
— Все, уверяю вас.
— Командор вывесил сигнал, говорящий, что иностранное судно — военный корабль, идущий к нам, — сказал второй помощник, снова вошедший в каюту.
— Прекрасно, мистер Джонс, — притворно равнодушно ответил капитан, в то же время беспокойно двигаясь на своем стуле.
Первый помощник и Ньютон немедленно ушли из каюты.
— Мисс Тевисток, не угодно ли кусочек пудинга?
— Пожалуйста, сэр, только очень немного.
— Военное судно, пойду взглянуть на него, — сказал полковник и, поклонившись дамам, ушел.
— Вероятно, один из наших крейсеров, — заметил
Драулок.
— Командор дал сигнал «приготовиться к действию», — сказал снова заглянувший второй помощник.
— Хорошо, мистер Джонс, — произнес Драулок, который уже не мог больше сдерживаться. — Извините меня, миледи, я должен на несколько мгновений оставить вас; но наш командор слишком осторожный человек, а я под его командой. Надеюсь, вскоре я снова вернусь, чтобы наслаждаться вашим приятным обществом.
После капитана ушли все мужчины, кроме доктора Плаузибля и Фергюсона, хотя им обоим очень хотелось тоже выйти на палубу и посмотреть на положение дел.
— Мистер Фергюсон, куда вы? — резко спросила пастора жена. — Пожалуйста, останьтесь с нами. Насколько я помню, вы занимаетесь мирной профессией.
— О, доктор Плаузибль, мне так нехорошо! — вскрикнула мисс Тевисток.
— Я останусь с вами, дорогая мисс, — ответил врач. Раздался громовой выстрел с командорского судна, оглушая слух; стекла каюты задребезжали, и рюмки на столе запрыгали от сотрясения.
— Ой, ой! — визгливо вскрикнула мисс Тевисток и, откинувшись на спинку стула, взметнула руки с растопыренными пальцами.
Доктор бросился ей на помощь.
— Крайняя чувствительность организма… Воды, пожалуйста, мисс Шарлотта Ревель.
Был налит стакан воды; доктор опустил в него указательный палец и коснулся им лба мисс Тевисток.
— Она скоро оправится.
Но мисс Тевисток считала, что не годится прийти в себя так скоро, и миссис Фергюсон, вырвав стакан из рук Плаузибля, выплеснула нею р. оду в лицо мисс Тевисток; мисс Тевисток не только очнулась от обморока, ко и вскочила со стула, отдуваясь.
— Лучше ли вам теперь, мисс? — успокоительным тоном спросила миссис Фергюсон, поглядывая на остальных дам, которые не могли подавить смеха.
— О, доктор Плаузибль, это потрясение так подействовало мне на нервы. Я чувствую, что мне опять будет дурно… Право, я чувствую это… Мне…
— Прислонитесь ко мне, мисс Тевисток, — сказал доктор. — Крайняя нежность вашего организма, — продолжал он шепотом, когда они вышли из каюты буфета, — не может выносить грубых лечебных средств мистера Фергюсон.
Едва они ушли, появился Ньютон Форстер.
— Не пугайтесь, миледи; по поручению капитана, я скажу вам, что иностранное судно действует подозрительно, и мы полагаем, что это вражеский корабль. Мистер Драулок поручил мне проводить вас на нижнюю палубу, где вы будете в полной безопасности от всяких случайностей, даже в том случае, если нам придется начать перестрелку. Мистер Фергюсон, капитан передает дам на ваше попечение и просит вас ни в коем случае не покидать их. Теперь позвольте мне, миссис Фергюсон, проводить вас в безопасное место.
Услыхав это, Лаура Ревель широко открыла глаза, Шарлотта разразилась слезами, Изабелла побледнела. Миссис Фергюсон молча оперлась на руку Ньютона. Другую руку он предложил Изабелле. Мистер Фергюсон с двумя старшими мисс Ревель составил арьергард. Пришлось пройти через квартердек, и, увидев установленные пушки, приготовленные заряды и остальные принадлежности сражения, женщины встревожились сильнее прежнего. Ньютон проводил их вниз и уже собирался вернуться на палубу, но Шарлотта и Лаура Ревель схватили его за руки, умоляя не уходить.
— Останьтесь с нами, мистер Форстер, пожалуйста, не уходите! — в один голос кричали они.
— Я должен идти, миледи; поверьте, здесь вы в полной безопасности.
— Ради Господа, не уходите, мистер Форстер! — закричала Лаура, упав на колени. — Я умру от страха! Вы не уйдете! — все повторяла она.
И обе сестры цеплялись за отвороты его куртки и действительно не отпускали его.
Ньютон посмотрел умоляющим взглядом на Изабеллу; она немедленно вмешалась в дело.
— Стыдись, Шарлотта, ты мешаешь мистеру Форстеру идти исполнять свою обязанность. Дорогая Лаура, будь благоразумна. Мистер Форстер здесь ничем не может нам помочь, но на палубе он окажет помощь. Отпусти его, Лаура.
Ньютон освободился.
— — Я очень благодарен вам, мисс Изабелла, — сказал он, уже поставив ногу на лестницу. — Но теперь мне некогда как следует выразить вам мою благодарность. Не быть на палубе, все равно, что…
— Я это знаю, мистер Форстер; умоляю вас, идите наверх, не медлите.
И Ньютон побежал по лестнице, но успел обменяться с Изабеллой взглядом.
Мы должны оставить дамское общество с мистером Фергюсоном (которому на долю выпало неприятное дело) и вслед за Ньютоном выйти на верхнюю палубу. Иностранное судно шло к флотилии на всех парусах, но за три мили до судов сделало поворот. Некоторое время оно не подходило ближе, очевидно, рассчитывая силу сопротивления. «Купцы» выстроились в боевом порядке, держась близко друг от друга и обмениваясь сигналами с английскими военными судами.
— Удивительно, что это судно не отвечает на сигналы, которыми между собой обмениваются наши суда, — заметил полковник, обращаясь к первому помощнику.
— Совсем не странно; оно не понимает их.
— Значит, вы убеждены, что это французский фрегат?
— Нет, не вполне; но я готов держать пари, что это так. Хотите держать пари — конечно, если только один из нас не будет убит?
— Благодарю, я никогда не держу пари, — ответил полковник и отвернулся.
— Ну, что вы скажете о судне? — спросил Драулок первого помощника, который смотрел на судно.
— Оно английской постройки и с английской оснасткой, сэр; в этом я готов побожиться. Посмотрите на марс, на покрой брамселей и топселей. Может быть, теперь это французский корабль, но дубы, из которых взяли для него материал, росли в старой Англии.
— Я с вами согласен, — сказал Ньютон. — Посмотрите на корму. Она вполне английская.
— Почему же оно не отвечает на наши сигналы?
— Оно стоит в ветре, сэр, и наши флаги развеваются так, что не видны ему.
— Поднимается флаг, сэр! — крикнул первый помощник.
— Так и есть, английский фрегат! Командор отвечает: «Опустить вымпел! » Скажите дамам, что все благополучно, — проговорил капитан.
— Я пойду и извещу их, — предложил полковник и поспешно сошел на вторую палубу, чтобы сообщить радостное известие.
Фрегат подошел к флотилии. Командор судов вышел на палубу; оказалось, что фрегат крейсировал, ожидая появления больших голландских грузовых шхун, которые, как предполагалось, шли с острова Явы. Через четверть часа он снова распустил паруса и ушел, предоставив флотилии идти дальше своим путем.
О двух людях мы позабыли: говорим о мисс Тевисток и Плаузибле. Доктор проводил больную в ее каюту, усадил и удержал ее руку в одной своей руке, другой же нежно наблюдал за биением ее пульса.
— Не тревожьтесь, моя дорогая мисс Тевисток, вы невероятно чувствительны. Я не отойду от вас. Я не могу придумать, что могло вас заставить решиться на такое опасное, волнующее путешествие.
— О, доктор Плаузибль, когда дело касается моих привязанностей, я, слабое создание, готова сделать все. Я — одна душа. У меня в Индии есть дорогой друг.
— Счастливец он, — со вздохом заметил Плаузибль.
— Он? Доктор Плаузибль, вы конфузите меня. Неужели вы на одно мгновение можете допустить мысль, что я могла бы поехать за джентльменом? Нет, я еду не ради каких-нибудь расчетов, как некоторые девицы. Слава Богу, у меня и своего достаточно. Я держу собственный экипаж, и все остальное соответствует этому. (Именно то, чего желал доктор Плаузибль).
— Да, моя дорогая мисс Тевисток, я понимаю, в Индии у вас живет подруга?
— Да, подруга детства. Я решилась на это утомительное, опасное путешествие, чтобы еще раз обнять ее.
— Бескорыстная привязанность! Покорить такое сердце, как ваше, мисс, все равно, что приобрести сокровище. Каким счастливым будет ваш муж.
— Муж? О, доктор Плаузибль, не говорите об этом. Я уверена, что мое здоровье слишком слабо, и я не могу вынести обузу забот семейной жизни.
Ответ доктора был так многословен, что его невозможно привести здесь. Это была целая диссертация. В нее, между прочим, вошли уверения, что для такой особы удобно всегда иметь под рукой медицинскую помощь, заботливый уход. И все окончилось выражением преданной любви и предложением… разделить с ней карету и ее дом.
Мисс Тевисток нашла нужным снова упасть в обморок: потрясение было так сильно; а доктор опустился перед ней на колени, поцеловал ее руку с хорошо подделанным восторгом. Наконец она шепотом высказала согласие и снова откинулась, точно истощенная усилием.
Договор был заключен.
Глава XXXII
Эдуард Форстер вернулся домой со своей маленькой воспитанницей, не чувствуя больше той тяжести, которая подавляла его дух: он знал, что слово Джона все равно, что расписка, а также, что под грубой оболочкой этого человека скрывалось доброе, отзывчивое сердце. Он вернулся в свой коттедж ранней осенью и, сев в свое старое кресло, мысленно сказал себе:
— Я вернулся и простою на якоре, пока меня не отзовут в иной мир!
Это пророчество оправдалось. Наступила суровая зима, рана Эдуарда открылась, и его подорванный организм не вынес возобновившихся страданий. Не пролежал он в постели и двух недель, как почувствовал приближение конца. Эдуард давно приготовился к концу; ему оставалось только написать письмо к брату. Исполнив это, Форстер отдал его рыбаку Робертсону, поручив после своей смерти немедленно отправить конверт по адресу и наблюдать за Амброй, пока Джон Форстер не пришлет за ней.
Последняя обязанность была исполнена; Робертсон, стоя подле кровати больного с письмом в руке, сказал, что накануне в Голль приехала семья Эвелайна, так как здоровье единственного сына лорда поправилось. Это известие изменило намерения Эдуарда.
Надеясь на прежнюю дружбу лорда, он послал Робертсона в Голль с сообщением о состоянии своего здоровья н с просьбой приехать в коттедж.
Лорд Эвелайн тотчас же поспешил на зов. Он с первого же взгляда на больного понял, что надеяться на его выздоровление невозможно; охотно согласился отправить письмо и предложил взять Амбру к себе в дом, обещая отдать ее только в свое время. Было темно, когда лорд Эвелайн с печальным предчувствием простился с Форстером в последний раз. Действительно, раньше, чем солнце снова встало, дух Эдуарда освободился и воспарил ввысь, оставив, осиротевшую Амбру в слезах и молитве. Эдуард Форстер не скрывал от нее, что его жизнь держится на тонкой нити, и после возвращения из Лондона познакомил ее со всеми подробностями ее собственной истории. Последние недели каждый перерыв между страданиями он посвящал тому, чтобы укрепить в ней добрые принципы и подготовить ее к тому событию, которое теперь совершилось.
Амбра стояла на коленях подле кровати; она так долго пробыла в этом положении, что и не заметила наступления дня. Ее лицо, покоившееся на руках, было совершенно скрыто роскошными волосами, которые вырвались из-под гребенки и рассыпались по плечам, когда дверь коттеджа отворилась, и кто-то наклонился к ней, стараясь поднять ее с колен. Она подняла голову, раздвинула волосы надо лбом, чтобы видеть, кто подошел к ней, и узнала молодого Эвелайна.
— Бедняжка моя, — с состраданием сказал он.
— О, Уильям Эвелайн! — вскрикнула Амбра, заливаясь слезами.
Горе юности вызывает сочувствие, и Уильям Эвелайн, хотя и семнадцатилетний юноша, приближавшийся к взрослому возрасту, не постыдился смешать свои слезы со слезами прежнего своего товарища игр. Не скоро удалось ему немного успокоить Амбру, которая в своем горе приникла к нему.
— Амбра, дорогая, ты должна пойти со мной в Голль. Здесь ты не можешь оставаться теперь.
— Почему бы нет, Уильям? Зачем мне уходить так скоро? Мне не страшно оставаться здесь или быть подле него. Я видела, как умирали другие. Я видела, как умерла миссис Безлей. Видела, как умер бедный Верный. А теперь все они, все умерли, — сказала Амбра, снова заливаясь слезами и прижимаясь к груди Уильяма. — Я знала, что он умрет, — через несколько минут прибавила она, поднимая голову, — он мне это сказал… Но думать, что я никогда больше не услышу, как он говорит; думать, что скоро я никогда не увижу его! Я не могу не плакать,
Уильям.
— Но твой отец счастлив, Амбра.
— Он счастлив, я знаю. Только он не мой отец, Уильям. У меня нет отца, нет друга. Он все рассказал мне перед смертью: Верный принес меня с моря.
Эти слова возбудили любопытство Уильяма; он стал расспрашивать Амбру, и она рассказала ему все подробности своей истории, о которых ей сообщил Эдуард Форстер; отвечая на его вопросы, она стала немного спокойнее.
Едва Амбра окончила свой рассказ, как лорд Эвелайн, вызванный Робертсоном, приехал вместе с женой, которая думала, что ей удастся уговорить Амбру уехать из коттеджа. Действительно, леди убедила бедняжку, что ей следует принять их предложение; она без сопротивления села в экипаж. Амбру отвезли в Голль, и там для смягчения ее печали было сделано все, что могут подсказать доброта и сочувствие. Там мы ее пока и оставим, а сами снова перенесемся в столицу, в контору Джона Форстера.
— Скреттон, — сказал мистер Джон Форстер, обращаясь к своему клерку, который явился на звонок, — помните, сегодня я никого не могу принять.
— Вы назначили несколько приемов, — заметил письмоводитель.
— Пошлите сказать, что свидания откладываются.
— Хорошо, сэр. А если кто-нибудь придет, сказать, что вас нет дома?
— Нет, я дома — зачем лгать? — но я никого не принимаю.
Клерк закрыл двери; Джон Форстер надел очки, чтобы перечитать письмо, которое лежало перед ним. Оно было от Эдуарда; его послал лорд Эвелайн, прибавив от себя несколько слов, в которых говорилось, что его брат умер и что Амбра живет в Голле. где все будут очень рады приютить ее до тех пор, пока он не найдет удобным прислать за девочкой. В своем письме Эдуард снова благодарил брата за его доброе обещание и нежно, с любовью посылал ему последнее прости. Некоторое время Джон Форстер боролся с чувствами, но чем сильнее старался он их подавить, тем с большей силой пробуждались они. Он был один и перестал сдерживаться. Документы, лежавшие перед ним, внезапно увлажнились от дани памяти брата. Однако старый адвокат скоро снова стал самим собой; все следы волнения исчезли с его лица, и при виде его никто не вообразил бы, что Джон Форстер мог так глубоко волноваться.
На следующий день Форстера нельзя было, по обыкновению, застать в его конторе. Немедленно после завтрака он отправился по делу, которое называется «беганьем по квартирам». Его помещение было недостаточно для новых обстоятельств. Когда он дал слово Эдуарду, он отлично знал, что все расходы для приема Амбры лягут на него, и все-таки решил подвергнуть себя этому. Итак, невдалеке от своего помещения он отыскал удобный дом. Джон переговорил относительно его найма на двенадцать лет и наконец вернулся к себе.
— Скреттон, — заметил Джон Форстер, — найдите мне лакея, кухарку, горничную и спокойную женщину, экономку, — людей с хорошей репутацией и с отличными рекомендациями. Домоправительница должна быть до известной степени женщиной образованной, так как ей придется смотреть за одной маленькой мисс, и я не хочу, чтобы ребенка испортили в обществе обыкновенных слуг. Вы понимаете?
Скреттон понял; менее чем через месяц дом был меблирован хорошим обойщиком, и слуги получили каждый и каждая свое место.
Джон Форстер переехал в свой новый дом и в течение недели привыкал к новому положению вещей. Когда он увидел, что мебели достаточно, что служанки держатся хорошо, а домоправительница кроткое и очень умное существо, пригодное к тому, чтобы воспитывать маленькую девочку, он написал лорду Эвелайну с выражением новых благодарностей и с просьбой доверить Амбру его посланному, который и доставит ее. Скреттон отправился с этим письмом в Голль. Амбра плакала при мысли о разлуке с теми, кто так добро обращался с ней, и при мысли, что ей придется жить у человека, чужого ей. С Уильяма Эвелайна она взяла обещание повидаться с нею, когда он будет в Лондоне по дороге в Кембридж, простилась со своими добрыми друзьями и в обществе мистера Скреттона села в дилижанс, который быстро повез ее в Лондон.
Мистер Скреттон говорил только о делах, а так как у него не было дел с двенадцатилетней девочкой, он говорил с ней только в случаях крайней необходимости. Поэтому Амбра оставалась со своими мыслями. Какие это были мысли — не могу сказать, знаю только, что двухдневное путешествие на почтовых с мистером Скреттоном не было очень приятно. Амбра с удовольствием подъехала к дверям нового дома Джона Форстера. Старый джентльмен по письму своего компаньона точно рассчитал час ее приезда и явился в дом, чтобы ее принять.
Эдуард расположил Амбру к брату, сказав ей, что в его лице она встретит покровителя и снисходительного родственника, а потому, войдя в комнату, она подбежала к нему и залилась слезами.
Джон Форстер обнял и поцеловал Амбру.
— Малютка моя, — сказал он, — чем был для тебя мой брат, тем буду и я. Считай меня твоим отцом; в память его, и я надеюсь, вскоре также из-за тебя самой, мне это будет очень приятно.
Через час Амбра успокоилась я сделалась почти веселой; тогда ее передали на попечение миссис Смис, домоправительницы, и Джон отправился в свою контору к своим клиентам, чтобы наверстать потерянное время.
Скоро старик понял, что те заботы и расходы, которые он принял на себя, чтобы угодить брату, будут для него источником удовольствия и радости. Он перестал чувствовать себя одиноким в мире; у него был дом, где его встречал сияющий взгляд, где любящее сердце старалось исполнять все его желания, где его хорошо знакомый стук в дверь вызывал восторг, где разлука с ним служила причиной печали.
— Я вернулся и простою на якоре, пока меня не отзовут в иной мир!
Это пророчество оправдалось. Наступила суровая зима, рана Эдуарда открылась, и его подорванный организм не вынес возобновившихся страданий. Не пролежал он в постели и двух недель, как почувствовал приближение конца. Эдуард давно приготовился к концу; ему оставалось только написать письмо к брату. Исполнив это, Форстер отдал его рыбаку Робертсону, поручив после своей смерти немедленно отправить конверт по адресу и наблюдать за Амброй, пока Джон Форстер не пришлет за ней.
Последняя обязанность была исполнена; Робертсон, стоя подле кровати больного с письмом в руке, сказал, что накануне в Голль приехала семья Эвелайна, так как здоровье единственного сына лорда поправилось. Это известие изменило намерения Эдуарда.
Надеясь на прежнюю дружбу лорда, он послал Робертсона в Голль с сообщением о состоянии своего здоровья н с просьбой приехать в коттедж.
Лорд Эвелайн тотчас же поспешил на зов. Он с первого же взгляда на больного понял, что надеяться на его выздоровление невозможно; охотно согласился отправить письмо и предложил взять Амбру к себе в дом, обещая отдать ее только в свое время. Было темно, когда лорд Эвелайн с печальным предчувствием простился с Форстером в последний раз. Действительно, раньше, чем солнце снова встало, дух Эдуарда освободился и воспарил ввысь, оставив, осиротевшую Амбру в слезах и молитве. Эдуард Форстер не скрывал от нее, что его жизнь держится на тонкой нити, и после возвращения из Лондона познакомил ее со всеми подробностями ее собственной истории. Последние недели каждый перерыв между страданиями он посвящал тому, чтобы укрепить в ней добрые принципы и подготовить ее к тому событию, которое теперь совершилось.
Амбра стояла на коленях подле кровати; она так долго пробыла в этом положении, что и не заметила наступления дня. Ее лицо, покоившееся на руках, было совершенно скрыто роскошными волосами, которые вырвались из-под гребенки и рассыпались по плечам, когда дверь коттеджа отворилась, и кто-то наклонился к ней, стараясь поднять ее с колен. Она подняла голову, раздвинула волосы надо лбом, чтобы видеть, кто подошел к ней, и узнала молодого Эвелайна.
— Бедняжка моя, — с состраданием сказал он.
— О, Уильям Эвелайн! — вскрикнула Амбра, заливаясь слезами.
Горе юности вызывает сочувствие, и Уильям Эвелайн, хотя и семнадцатилетний юноша, приближавшийся к взрослому возрасту, не постыдился смешать свои слезы со слезами прежнего своего товарища игр. Не скоро удалось ему немного успокоить Амбру, которая в своем горе приникла к нему.
— Амбра, дорогая, ты должна пойти со мной в Голль. Здесь ты не можешь оставаться теперь.
— Почему бы нет, Уильям? Зачем мне уходить так скоро? Мне не страшно оставаться здесь или быть подле него. Я видела, как умирали другие. Я видела, как умерла миссис Безлей. Видела, как умер бедный Верный. А теперь все они, все умерли, — сказала Амбра, снова заливаясь слезами и прижимаясь к груди Уильяма. — Я знала, что он умрет, — через несколько минут прибавила она, поднимая голову, — он мне это сказал… Но думать, что я никогда больше не услышу, как он говорит; думать, что скоро я никогда не увижу его! Я не могу не плакать,
Уильям.
— Но твой отец счастлив, Амбра.
— Он счастлив, я знаю. Только он не мой отец, Уильям. У меня нет отца, нет друга. Он все рассказал мне перед смертью: Верный принес меня с моря.
Эти слова возбудили любопытство Уильяма; он стал расспрашивать Амбру, и она рассказала ему все подробности своей истории, о которых ей сообщил Эдуард Форстер; отвечая на его вопросы, она стала немного спокойнее.
Едва Амбра окончила свой рассказ, как лорд Эвелайн, вызванный Робертсоном, приехал вместе с женой, которая думала, что ей удастся уговорить Амбру уехать из коттеджа. Действительно, леди убедила бедняжку, что ей следует принять их предложение; она без сопротивления села в экипаж. Амбру отвезли в Голль, и там для смягчения ее печали было сделано все, что могут подсказать доброта и сочувствие. Там мы ее пока и оставим, а сами снова перенесемся в столицу, в контору Джона Форстера.
— Скреттон, — сказал мистер Джон Форстер, обращаясь к своему клерку, который явился на звонок, — помните, сегодня я никого не могу принять.
— Вы назначили несколько приемов, — заметил письмоводитель.
— Пошлите сказать, что свидания откладываются.
— Хорошо, сэр. А если кто-нибудь придет, сказать, что вас нет дома?
— Нет, я дома — зачем лгать? — но я никого не принимаю.
Клерк закрыл двери; Джон Форстер надел очки, чтобы перечитать письмо, которое лежало перед ним. Оно было от Эдуарда; его послал лорд Эвелайн, прибавив от себя несколько слов, в которых говорилось, что его брат умер и что Амбра живет в Голле. где все будут очень рады приютить ее до тех пор, пока он не найдет удобным прислать за девочкой. В своем письме Эдуард снова благодарил брата за его доброе обещание и нежно, с любовью посылал ему последнее прости. Некоторое время Джон Форстер боролся с чувствами, но чем сильнее старался он их подавить, тем с большей силой пробуждались они. Он был один и перестал сдерживаться. Документы, лежавшие перед ним, внезапно увлажнились от дани памяти брата. Однако старый адвокат скоро снова стал самим собой; все следы волнения исчезли с его лица, и при виде его никто не вообразил бы, что Джон Форстер мог так глубоко волноваться.
На следующий день Форстера нельзя было, по обыкновению, застать в его конторе. Немедленно после завтрака он отправился по делу, которое называется «беганьем по квартирам». Его помещение было недостаточно для новых обстоятельств. Когда он дал слово Эдуарду, он отлично знал, что все расходы для приема Амбры лягут на него, и все-таки решил подвергнуть себя этому. Итак, невдалеке от своего помещения он отыскал удобный дом. Джон переговорил относительно его найма на двенадцать лет и наконец вернулся к себе.
— Скреттон, — заметил Джон Форстер, — найдите мне лакея, кухарку, горничную и спокойную женщину, экономку, — людей с хорошей репутацией и с отличными рекомендациями. Домоправительница должна быть до известной степени женщиной образованной, так как ей придется смотреть за одной маленькой мисс, и я не хочу, чтобы ребенка испортили в обществе обыкновенных слуг. Вы понимаете?
Скреттон понял; менее чем через месяц дом был меблирован хорошим обойщиком, и слуги получили каждый и каждая свое место.
Джон Форстер переехал в свой новый дом и в течение недели привыкал к новому положению вещей. Когда он увидел, что мебели достаточно, что служанки держатся хорошо, а домоправительница кроткое и очень умное существо, пригодное к тому, чтобы воспитывать маленькую девочку, он написал лорду Эвелайну с выражением новых благодарностей и с просьбой доверить Амбру его посланному, который и доставит ее. Скреттон отправился с этим письмом в Голль. Амбра плакала при мысли о разлуке с теми, кто так добро обращался с ней, и при мысли, что ей придется жить у человека, чужого ей. С Уильяма Эвелайна она взяла обещание повидаться с нею, когда он будет в Лондоне по дороге в Кембридж, простилась со своими добрыми друзьями и в обществе мистера Скреттона села в дилижанс, который быстро повез ее в Лондон.
Мистер Скреттон говорил только о делах, а так как у него не было дел с двенадцатилетней девочкой, он говорил с ней только в случаях крайней необходимости. Поэтому Амбра оставалась со своими мыслями. Какие это были мысли — не могу сказать, знаю только, что двухдневное путешествие на почтовых с мистером Скреттоном не было очень приятно. Амбра с удовольствием подъехала к дверям нового дома Джона Форстера. Старый джентльмен по письму своего компаньона точно рассчитал час ее приезда и явился в дом, чтобы ее принять.
Эдуард расположил Амбру к брату, сказав ей, что в его лице она встретит покровителя и снисходительного родственника, а потому, войдя в комнату, она подбежала к нему и залилась слезами.
Джон Форстер обнял и поцеловал Амбру.
— Малютка моя, — сказал он, — чем был для тебя мой брат, тем буду и я. Считай меня твоим отцом; в память его, и я надеюсь, вскоре также из-за тебя самой, мне это будет очень приятно.
Через час Амбра успокоилась я сделалась почти веселой; тогда ее передали на попечение миссис Смис, домоправительницы, и Джон отправился в свою контору к своим клиентам, чтобы наверстать потерянное время.
Скоро старик понял, что те заботы и расходы, которые он принял на себя, чтобы угодить брату, будут для него источником удовольствия и радости. Он перестал чувствовать себя одиноким в мире; у него был дом, где его встречал сияющий взгляд, где любящее сердце старалось исполнять все его желания, где его хорошо знакомый стук в дверь вызывал восторг, где разлука с ним служила причиной печали.