Томсон смолк; наступила тишина, полная тревоги; через несколько мгновений часовой опять с кем-то заговорил. Голоса удалялись, замирали.
— Пора, брат, — послышалось под окном.
Через минуту все пленные были вне стен тюрьмы. Молчаливо прошли они вслед за своим проводником до пристани.
— Вот лодка и достаточное количество съестных припасов, — шепотом сказал масон. — Вам придется миновать часовых на скалах, но больше мы ничего не можем для вас сделать. Прощайте, брат; желаю счастья вам и вашим товарищам.
И, сказав это, масон исчез.
Стояла такая темная ночь, что, несмотря на близость к лодке, они еле различали ее абрис. Ньютон, советуя остальным быть осторожнее, вошел в ладью, остальные за ним. Роберте, зрение которого немного пострадало от ран, споткнулся об весло.
— Кто идет? — крикнул часовой со скалы.
Ответа не было. Все замерли. Солдат подошел к краю скалы и глянул вниз, но ничего не различив и не услыхав ни звука, вернулся на свой пост.
Некоторое время Ньютон не позволял своим товарищам шевелиться. Потом весла осторожно подняли, в уключины положили платье, чтобы заглушить стук; наконец лодку оттолкнули от пристани. Был отлив; беглецы позволили баркасу плыть по одному из узких рукавов, составлявших вход в гавань.
Теперь шел частый дождь, и, желая уйти от берега до света, Ньютон решил, что можно начать грести. Он и Коллинс взялись за весла, но едва сделали они три удара, как один из часовых услышал шум и выстрелил в их направлении.
— Грести как можно скорее, — крикнул Ньютон, — это наше единственное спасение!
Еще и еще выстрел. Началась тревога, замелькали огни; французы размещались по гребным шлюпкам. Беглецы с удвоенной силой налегли на весла и с помощью отлива и темноты скоро очутились вне досягаемости ружейных выстрелов. Тогда они сложили весла, поставили мачту и на парусах пошли в море.
Отплыли они в девять часов вечера, а на рассвете французский берег уже исчез. Радостно напали бежавшие на провизию, открыли бочонок вина, и, может быть, никто из них никогда не завтракал так весело.
Солнце встало в тумане, небо грозило бурей, но они были свободны и счастливы. Ветер свежел, баркас летел по ветру, волны захлестывали его корму, но освобожденные ничего не боялись, даже опасность превращалась для них в восторг. Они прошли мимо многих судов, не заметивших их, до заката увидели английский берег, а утром ступили на сушу.
Тут они поделили провизию и простились.
— Прощайте, джентльмены, — сказал Коллинс — Позвольте мне заметить, что на этот раз вам посчастливилось, благодаря моему почтенному сообществу.
Глава XII
Глава XIII
Глава XIV
— Пора, брат, — послышалось под окном.
Через минуту все пленные были вне стен тюрьмы. Молчаливо прошли они вслед за своим проводником до пристани.
— Вот лодка и достаточное количество съестных припасов, — шепотом сказал масон. — Вам придется миновать часовых на скалах, но больше мы ничего не можем для вас сделать. Прощайте, брат; желаю счастья вам и вашим товарищам.
И, сказав это, масон исчез.
Стояла такая темная ночь, что, несмотря на близость к лодке, они еле различали ее абрис. Ньютон, советуя остальным быть осторожнее, вошел в ладью, остальные за ним. Роберте, зрение которого немного пострадало от ран, споткнулся об весло.
— Кто идет? — крикнул часовой со скалы.
Ответа не было. Все замерли. Солдат подошел к краю скалы и глянул вниз, но ничего не различив и не услыхав ни звука, вернулся на свой пост.
Некоторое время Ньютон не позволял своим товарищам шевелиться. Потом весла осторожно подняли, в уключины положили платье, чтобы заглушить стук; наконец лодку оттолкнули от пристани. Был отлив; беглецы позволили баркасу плыть по одному из узких рукавов, составлявших вход в гавань.
Теперь шел частый дождь, и, желая уйти от берега до света, Ньютон решил, что можно начать грести. Он и Коллинс взялись за весла, но едва сделали они три удара, как один из часовых услышал шум и выстрелил в их направлении.
— Грести как можно скорее, — крикнул Ньютон, — это наше единственное спасение!
Еще и еще выстрел. Началась тревога, замелькали огни; французы размещались по гребным шлюпкам. Беглецы с удвоенной силой налегли на весла и с помощью отлива и темноты скоро очутились вне досягаемости ружейных выстрелов. Тогда они сложили весла, поставили мачту и на парусах пошли в море.
Отплыли они в девять часов вечера, а на рассвете французский берег уже исчез. Радостно напали бежавшие на провизию, открыли бочонок вина, и, может быть, никто из них никогда не завтракал так весело.
Солнце встало в тумане, небо грозило бурей, но они были свободны и счастливы. Ветер свежел, баркас летел по ветру, волны захлестывали его корму, но освобожденные ничего не боялись, даже опасность превращалась для них в восторг. Они прошли мимо многих судов, не заметивших их, до заката увидели английский берег, а утром ступили на сушу.
Тут они поделили провизию и простились.
— Прощайте, джентльмены, — сказал Коллинс — Позвольте мне заметить, что на этот раз вам посчастливилось, благодаря моему почтенному сообществу.
Глава XII
У Ньютона были верительные письма от капитана Норсфлита, и потому он не нашел нужным явиться к адмиралу в Плимуте; напротив, он, как можно поспешнее, направился в Ливерпуль, желая узнать о положении своего отца. Пропустим все трудности, которые он испытал во время пути.
В свое время Ньютон писал отцу о том, что его завербовали, но сомневался, чтобы письмо дошло, так как его поручили отправить одной из женщин, которая оставила фрегат накануне отплытия судна.
Подойдя к дому отца, Ньютон увидел Никласа; он, по обыкновению, сидел на своей скамейке, но ничего не делал; окна лавки были пусты.
Ньютон вошел в дом; отец поднял глаза. — Ньютон, мой дорогой мальчик, это ты? — крикнул Форстер. — Как долго ты не приходил! Как поживает Хильтон? Как здоровье твоей бедной матери?
— Милый отец, — ответил Ньютон и взял его за руку. — Разве вы не получили моего письма?
— Нет, я не получал никаких писем. Сколько времени тебя не было? Пожалуй, два или три месяца.
— Почти двенадцать, отец. Меня насильно завербовали в Бристоле, я служил на военном фрегате и только что бежал из французского плена.
И Ньютон рассказал отцу о своих приключениях. Никлас слушал его, открыв рот от изумления.
— Боже мой! Ты был на военном судне, был во Франции! Значит, ты не знаешь, что с твоей бедной матерью? — сказал он.
— А вы не справлялись о ней, милый отец?
— Нет; я все думал, что ты вернешься домой и расскажешь мне о ней, — со вздохом сказал Никлас.
— Ну, а как вам живется здесь? — спросил Ньютон чтобы переменить разговор.
— Плохо, Ньютон, очень плохо. С тех пор, как мы не видались, я получил не больше шести заказов.
— Мне грустно слышать это, отец. А скажите, у вас найдется что-нибудь съестное? Я очень голоден.
— Боюсь, мало, — ответил Никлас, подходя к буфету. Достав оттуда хлеба и сыра, он спросил: — Ты станешь есть хлеб с сыром?
— Я готов есть конину, мой дорогой отец, — ответил Ньютон, не евший двенадцать часов.
Ньютон быстро уничтожал провизию.
— Мне пришлось продать большую часть вещей из лавки, — сказал Никлас, заметив, что Ньютон посматривает на пустое окно. — Что делать? Мне кажется, в Ливерпуле никто не носит очков.
— Что же, отец, будем надеяться на лучшие времена.
— Да, да, положимся на Господа, Ньютон. Вчера я продал мои часы, и на эти деньги мы прокормимся некоторое время. В лавку зашел матрос, спросил, нет ли у меня часов на продажу. Я сказал, что в настоящее время я только чиню их, но что, когда мне удастся сделать усовершенствование в двойной пружине…
Тут Никлас потерял нить рассказа и весь ушел в вычисления, но сын прервал его.
— Что же вам ответил моряк?
— Ах, извини; я ему сказал, что у меня есть только собственные часы, однако хорошие и которые обойдутся ему дешевле новых; что они стоят пятнадцать фунтов, но что, нуждаясь в деньгах, я спрашиваю за них всего пять. Он увидел, как мне жаль расстаться с ними…
И Никлас задумался о часах, забыв свой рассказ.
— Что же он вам за ни заплатил? — спросил Ньютон.
— О, это был добрый, славный человек; он сказал, что не хочет пользоваться положением бедняка и что я получу за них сполна. Действительно, он отсчитал мне пятнадцать фунтов. Я хотел было вернуть ему часть денег, но он ушел из лавки раньше, чем я успел выбраться из-за прилавка.
— Бог послал его, — сказал Ньютон, — потому что у меня нет ни полпенни. Скажите, знаете ли вы, что сталось с тем ящиком, который я оставил на барже Хильтона?
— Ах, да; его привезли, и я снес его наверх, и все удивлялся, зачем ты его прислал.
Утолив голод, Ньютон прошел во второй этаж и там нашел все свое платье, которое Хильтон прислал Никласу, думая, что сын его умер.
Молодой человек переоделся и принял гораздо более приличный вид.
На следующий день Ньютон написал в приют душевнобольных, спрашивая известий о матери; ему ответили, что миссис Форстер поправилась и несколько месяцев работала в больнице как сиделка, но что за десять дней до получения его письма она ушла из лечебницы, не оставив адреса.
Наводить дальнейших справок Ньютон не мог, на это у него не было средств. Он сказал обо всем отцу.
— Бедняжка! Но поверь, Ньютон, она ищет нас и скоро явится сюда, — ответил мистер Форстер.
И всякий раз, вспоминая о жене, Никлас повторял то же самое.
Прошло несколько месяцев, полных бессильной борьбы с нуждой. Ньютон изо всех сил старался получить место помощника капитана; правда, простым матросом он мог поступить куда угодно, но он решил взять только такую должность, которая защищала бы его от возможности новой насильственной вербовки. До поры до времени он работал в доках, но, к несчастью, получил ушиб, пролежал много недель. Деньги утекали, и у отца и сына остался последний шиллинг в тот день, когда Ньютон мог встать с постели и снова отправиться искать себе занятий.
Стоял ветреный день. Ньютон, безуспешно перебывавший на палубах всех многочисленных судов, печально шел по берегу реки. Время от времени налетали ливни. Вдруг Ньютон увидел, что от стоявшего на якоре большого брига оторвался вельбот, а в нем был всего один человек. Течение, которому помогал ветер, несло его вниз по реке. Человек, схватив одно весло, греб то справа, то слева, стараясь направить вельбот к берегу. Но быстрое течение уносило его, и через час он мог очутиться в море.
Ньютон с тревогой смотрел на него; вот новый порыв, и вельбот исчез из поля зрения Ньютона. Он бросился бегом по берегу в надежде увидеть вельбот, когда шквал уляжется.
Через десять минут Ньютон снова увидел вельбот; бывший там человек, бросив весло, по-видимому, молился. Вельбот был теперь приблизительно в миле от Форстера и милях в трех от города. Ньютон сбросил куртку, кинулся в воду и в первую минуту чуть не задохнулся от холода; тем не менее он поплыл так, чтобы очутиться в подветренной стороне вельбота. Течение помогало ему плыть быстро. Вот он громко закричал, чтобы дать несчастному знать о своем приближении. Погибавший услышал голос, заметил Ньютона и помог ему «взобраться в лодку. При этом вельбот сильно накренился и зачерпнул воды. Ньютон так устал, что несколько секунд не мог ни двигаться, ни говорить. Наконец он немного оправился.
— Нельзя терять ни минуты, — сказал он. — Берите весло, и будем грести к берегу.
Ничего не говоря, тот, ради которого Ньютон подверг опасности свою жизнь, взялся за весло, и через несколько минут усиленных стараний вельбот благополучно подошел к тому берегу, на котором стоит Ливерпуль.
— Слава Господу! — вскрикнул спутник Ньютона. — Я не напрасно молился ему. Несчастный случай с вами спас меня.
— Что вы хотите сказать? — спросил Ньютон.
— Разве вы не упали через борт? — ответил тот вопросом на вопрос.
Тогда Ньютон рассказал все уже известное читателю.
— Бог вас наградит, молодой человек, — произнес спутник Форстера. — А теперь я расскажу, почему меня унесла вода, и я очутился, как медведь в ванне. Мой первый помощник был внизу. Я только что отпустил вахтенных обедать, а сам сменил их; в такую ветреную погоду мы должны стоять на часах. Вдруг я услышал, что вельбот колотится о судно; я вошел в него, чтобы удлинить его привязь на сажень, но оказалось, что мальчик-юнга, новичок на море, который привязал его, сделал плохую петлю; вельбот отвязался, и течение унесло меня. Я звал матросов, они не слышали, хотя до старшего помощника мог дойти мой крик: он находился в рубке, где кормовое окно было открыто. А теперь расскажите мне о себе, мой мальчик; посмотрим, не могу ли я чем-нибудь отблагодарить вас.
В коротких словах Ньютон рассказал свою историю и, к удовольствию, получил то, чего искал.
— У меня нет второго помощника, — заметил капитан брига. — Были в виду два, но так как оба представили одинаково хорошие рекомендации, я не знал, которого из них взять, и ни одному ничего не обещал. А вы сами рекомендовали себя лучше их. Жалею только, что вы не займете место первого помощника. Я уверен, что вы годились бы для этой должности. И я не могу сказать, чтобы мой помощник очень нравился мне, но он родственник владельца брига!
Сговорились скоро. Мистер Беркрофт, капитан, дал Ньютону некоторую сумму вперед. А во время плавания судовладелец обещал выдавать половину жалованья Ньютона его отцу.
На следующее утро (на бриге был уже лоцман, и волнение утихло) Ньютон простился с Никласом, и рано утром капитан и молодой Форстер отправились к бригу в наемном ялике.
Как оказалось, в эту минуту первый помощник сидел в каюте и брился, собираясь отплыть к берегу, чтобы известить судовладельца о предполагаемой гибели Беркрофта. Матросы или работали, или же были внизу, поэтому никто не видел, как подошел ялик. В то самое время, когда Беркрофт и Ньютон вошли на палубу, первый помощник только что поднялся из кают-кампании, собираясь велеть спустить шлюпку. Увидев капитана, он чуть не упал от изумления и побледнел.
— Я думал, вы погибли, — сказал он Беркрофту. — Как могли вы спастись? Разве вельбот не унесло в море?
— Значит, мистер Джексон, вы знали, что река меня уносит? — серьезно спросил капитан, пристально глядя
— в лицо помощнику.
— То есть, — заговорил смутившийся Джексон, — не видя вельбота, я и подумал, что течение вас унесло… Понятно, я не знал, как это случилось.
— Ради покоя вашей совести, надеюсь, мистер Джексон, что вы ничего не знали. Но я спасся по милости провидения и вот этого молодого человека, которого пред. ставлю вам как моего второго помощника.
Джексон злобно посмотрел на Ньютона.
Джексон, действительно, видел несчастье с капитаном, но он был лишен всякого чувства и заботился только о собственных выгодах, а ему было выгодно, чтобы его начальник погиб. Тогда он взялся бы за управление судном.
Вечером ветер успокоился, и бриг отошел от берега. На следующее утро он уже миновал мели; лоцманское судно сняло лоцмана с палубы брига, и он пошел в Фальмут за товаром для Вест-Индии.
Мистер Беркрофт был тонкий худощавый человек лет около шестидесяти, но еще бойкий. Этот опытный моряк бороздил океан в течение сорока пяти лет, и те эпизоды, которые он иногда рассказывал, сидя за стаканчиком грога, доказывали, что его жизнь была полна самых необыкновенных приключений. Он был серьезен, благоразумно набожен, не позволял браниться. А старший помощник никогда почти не выходил на палубу без грубого бранного слова. У Беркрофта была привычка созывать каждый вечер всех матросов в свою каюту и читать им короткую молитву. Этот странный для судна обычай вызывал улыбку некоторых новых матросов, а Джексон не только не приходил на молитву, но и жестоко смеялся над такими благочестивыми собраниями; тем не менее все поведение Беркрофта до такой степени соответствовало заведенному им правилу, что даже самые ленивые и необдуманные находили его хорошим человеком и с сожалением расставались с бригом.
Джексон, человек с бычьей головой и рыжими волосами, был груб, никогда не забывал и не прощал обид, благодарности он не знал, а желая отомстить кому-нибудь, не останавливался ни перед чем.
На третий день бриг, называвшийся «Элиза и Джейн» в честь двух дочерей судовладельца, пришел в Фальмут и бросил якорь на внешнем рейде, где уже было около тридцати-сорока других судов. На второй день их стоянки в гавани показался фрегат, вооруженный пятьюдесятью пушками, а с ним два корвета; после этого купеческие суда двинулись навстречу своим покровителям. Те прежде всего сняли с каждого купца около трех четвертей его экипажа, сделав суда беззащитными, лишив их возможности надеяться на свои силы и заставив всецело полагаться на военных конвоиров.
Наконец, после дальнейших приготовлений и пушечных выстрелов, вся вереница вышла из гавани; всего было семьдесят пять судов, но через несколько дней в виду осталось только серок. Отставшие купцы поплыли дальше, полагаясь на себя; некоторые были захвачены каперами, которые шли вслед за флотилией. Немногие суда отвели во французские порты, некоторые были отбиты обратно.
Остальные счастливо дошли до Барбадоса, где командор горько пожаловался на купеческие суда, которые, несмотря на все его уговоры, отделились от остальной флотилии.
Во время рейса, который продолжался семь недель, Ньютон успел вполне освоиться в своем положении. Капитан обращался с ним хорошо, а Джексон не пропускал случая досадить ему или обидеть, чем только мог. По прибытии в Барбадос мистер Беркрофт отправился на берег в дом господина, которому принадлежал привезенный бригом товар, и тогда-то злобность Джексона выразилась со всей силой.
Бриг разгрузился и стоял в бухте Карлейля, ожидая сахар, который он должен был отвезти в Ливерпуль.
Однажды, когда Ньютон стоял на палубе подле люка, наблюдая за тем, как матросы складывали тюки в трюм, старший помощник подошел к нему с канатом в руке и точно случайно толкнул его с такой силой, что молодой человек непременно упал бы в люк, если бы не схватился за Джексона. Правда, он не мог удержаться на ногах, но увлек за собой и первого помощника капитана. Джексон же, желая удержаться и спасти себя, схватился за одну из веревок главной гротовой мачты и, не упав сам, помимо воли удержал и Ньютона. Однако, благодаря весу их тел, веревка скользнула по рукам Джексона и разрезала их.
Беркрофт узнал об этом случае и, желая спасти Форстера от дальнейших злобных нападок своего первого помощника, пригласил Ньютона в дом владельца груза, мистера Кингстона.
Молодой Форстер очень понравился мистеру Кингстону, и, видя, как сильно вопрос о неграх интересует его, грузовладелец предложил Ньютону навестить плантацию одного своего знакомого.
В свое время Ньютон писал отцу о том, что его завербовали, но сомневался, чтобы письмо дошло, так как его поручили отправить одной из женщин, которая оставила фрегат накануне отплытия судна.
Подойдя к дому отца, Ньютон увидел Никласа; он, по обыкновению, сидел на своей скамейке, но ничего не делал; окна лавки были пусты.
Ньютон вошел в дом; отец поднял глаза. — Ньютон, мой дорогой мальчик, это ты? — крикнул Форстер. — Как долго ты не приходил! Как поживает Хильтон? Как здоровье твоей бедной матери?
— Милый отец, — ответил Ньютон и взял его за руку. — Разве вы не получили моего письма?
— Нет, я не получал никаких писем. Сколько времени тебя не было? Пожалуй, два или три месяца.
— Почти двенадцать, отец. Меня насильно завербовали в Бристоле, я служил на военном фрегате и только что бежал из французского плена.
И Ньютон рассказал отцу о своих приключениях. Никлас слушал его, открыв рот от изумления.
— Боже мой! Ты был на военном судне, был во Франции! Значит, ты не знаешь, что с твоей бедной матерью? — сказал он.
— А вы не справлялись о ней, милый отец?
— Нет; я все думал, что ты вернешься домой и расскажешь мне о ней, — со вздохом сказал Никлас.
— Ну, а как вам живется здесь? — спросил Ньютон чтобы переменить разговор.
— Плохо, Ньютон, очень плохо. С тех пор, как мы не видались, я получил не больше шести заказов.
— Мне грустно слышать это, отец. А скажите, у вас найдется что-нибудь съестное? Я очень голоден.
— Боюсь, мало, — ответил Никлас, подходя к буфету. Достав оттуда хлеба и сыра, он спросил: — Ты станешь есть хлеб с сыром?
— Я готов есть конину, мой дорогой отец, — ответил Ньютон, не евший двенадцать часов.
Ньютон быстро уничтожал провизию.
— Мне пришлось продать большую часть вещей из лавки, — сказал Никлас, заметив, что Ньютон посматривает на пустое окно. — Что делать? Мне кажется, в Ливерпуле никто не носит очков.
— Что же, отец, будем надеяться на лучшие времена.
— Да, да, положимся на Господа, Ньютон. Вчера я продал мои часы, и на эти деньги мы прокормимся некоторое время. В лавку зашел матрос, спросил, нет ли у меня часов на продажу. Я сказал, что в настоящее время я только чиню их, но что, когда мне удастся сделать усовершенствование в двойной пружине…
Тут Никлас потерял нить рассказа и весь ушел в вычисления, но сын прервал его.
— Что же вам ответил моряк?
— Ах, извини; я ему сказал, что у меня есть только собственные часы, однако хорошие и которые обойдутся ему дешевле новых; что они стоят пятнадцать фунтов, но что, нуждаясь в деньгах, я спрашиваю за них всего пять. Он увидел, как мне жаль расстаться с ними…
И Никлас задумался о часах, забыв свой рассказ.
— Что же он вам за ни заплатил? — спросил Ньютон.
— О, это был добрый, славный человек; он сказал, что не хочет пользоваться положением бедняка и что я получу за них сполна. Действительно, он отсчитал мне пятнадцать фунтов. Я хотел было вернуть ему часть денег, но он ушел из лавки раньше, чем я успел выбраться из-за прилавка.
— Бог послал его, — сказал Ньютон, — потому что у меня нет ни полпенни. Скажите, знаете ли вы, что сталось с тем ящиком, который я оставил на барже Хильтона?
— Ах, да; его привезли, и я снес его наверх, и все удивлялся, зачем ты его прислал.
Утолив голод, Ньютон прошел во второй этаж и там нашел все свое платье, которое Хильтон прислал Никласу, думая, что сын его умер.
Молодой человек переоделся и принял гораздо более приличный вид.
На следующий день Ньютон написал в приют душевнобольных, спрашивая известий о матери; ему ответили, что миссис Форстер поправилась и несколько месяцев работала в больнице как сиделка, но что за десять дней до получения его письма она ушла из лечебницы, не оставив адреса.
Наводить дальнейших справок Ньютон не мог, на это у него не было средств. Он сказал обо всем отцу.
— Бедняжка! Но поверь, Ньютон, она ищет нас и скоро явится сюда, — ответил мистер Форстер.
И всякий раз, вспоминая о жене, Никлас повторял то же самое.
Прошло несколько месяцев, полных бессильной борьбы с нуждой. Ньютон изо всех сил старался получить место помощника капитана; правда, простым матросом он мог поступить куда угодно, но он решил взять только такую должность, которая защищала бы его от возможности новой насильственной вербовки. До поры до времени он работал в доках, но, к несчастью, получил ушиб, пролежал много недель. Деньги утекали, и у отца и сына остался последний шиллинг в тот день, когда Ньютон мог встать с постели и снова отправиться искать себе занятий.
Стоял ветреный день. Ньютон, безуспешно перебывавший на палубах всех многочисленных судов, печально шел по берегу реки. Время от времени налетали ливни. Вдруг Ньютон увидел, что от стоявшего на якоре большого брига оторвался вельбот, а в нем был всего один человек. Течение, которому помогал ветер, несло его вниз по реке. Человек, схватив одно весло, греб то справа, то слева, стараясь направить вельбот к берегу. Но быстрое течение уносило его, и через час он мог очутиться в море.
Ньютон с тревогой смотрел на него; вот новый порыв, и вельбот исчез из поля зрения Ньютона. Он бросился бегом по берегу в надежде увидеть вельбот, когда шквал уляжется.
Через десять минут Ньютон снова увидел вельбот; бывший там человек, бросив весло, по-видимому, молился. Вельбот был теперь приблизительно в миле от Форстера и милях в трех от города. Ньютон сбросил куртку, кинулся в воду и в первую минуту чуть не задохнулся от холода; тем не менее он поплыл так, чтобы очутиться в подветренной стороне вельбота. Течение помогало ему плыть быстро. Вот он громко закричал, чтобы дать несчастному знать о своем приближении. Погибавший услышал голос, заметил Ньютона и помог ему «взобраться в лодку. При этом вельбот сильно накренился и зачерпнул воды. Ньютон так устал, что несколько секунд не мог ни двигаться, ни говорить. Наконец он немного оправился.
— Нельзя терять ни минуты, — сказал он. — Берите весло, и будем грести к берегу.
Ничего не говоря, тот, ради которого Ньютон подверг опасности свою жизнь, взялся за весло, и через несколько минут усиленных стараний вельбот благополучно подошел к тому берегу, на котором стоит Ливерпуль.
— Слава Господу! — вскрикнул спутник Ньютона. — Я не напрасно молился ему. Несчастный случай с вами спас меня.
— Что вы хотите сказать? — спросил Ньютон.
— Разве вы не упали через борт? — ответил тот вопросом на вопрос.
Тогда Ньютон рассказал все уже известное читателю.
— Бог вас наградит, молодой человек, — произнес спутник Форстера. — А теперь я расскажу, почему меня унесла вода, и я очутился, как медведь в ванне. Мой первый помощник был внизу. Я только что отпустил вахтенных обедать, а сам сменил их; в такую ветреную погоду мы должны стоять на часах. Вдруг я услышал, что вельбот колотится о судно; я вошел в него, чтобы удлинить его привязь на сажень, но оказалось, что мальчик-юнга, новичок на море, который привязал его, сделал плохую петлю; вельбот отвязался, и течение унесло меня. Я звал матросов, они не слышали, хотя до старшего помощника мог дойти мой крик: он находился в рубке, где кормовое окно было открыто. А теперь расскажите мне о себе, мой мальчик; посмотрим, не могу ли я чем-нибудь отблагодарить вас.
В коротких словах Ньютон рассказал свою историю и, к удовольствию, получил то, чего искал.
— У меня нет второго помощника, — заметил капитан брига. — Были в виду два, но так как оба представили одинаково хорошие рекомендации, я не знал, которого из них взять, и ни одному ничего не обещал. А вы сами рекомендовали себя лучше их. Жалею только, что вы не займете место первого помощника. Я уверен, что вы годились бы для этой должности. И я не могу сказать, чтобы мой помощник очень нравился мне, но он родственник владельца брига!
Сговорились скоро. Мистер Беркрофт, капитан, дал Ньютону некоторую сумму вперед. А во время плавания судовладелец обещал выдавать половину жалованья Ньютона его отцу.
На следующее утро (на бриге был уже лоцман, и волнение утихло) Ньютон простился с Никласом, и рано утром капитан и молодой Форстер отправились к бригу в наемном ялике.
Как оказалось, в эту минуту первый помощник сидел в каюте и брился, собираясь отплыть к берегу, чтобы известить судовладельца о предполагаемой гибели Беркрофта. Матросы или работали, или же были внизу, поэтому никто не видел, как подошел ялик. В то самое время, когда Беркрофт и Ньютон вошли на палубу, первый помощник только что поднялся из кают-кампании, собираясь велеть спустить шлюпку. Увидев капитана, он чуть не упал от изумления и побледнел.
— Я думал, вы погибли, — сказал он Беркрофту. — Как могли вы спастись? Разве вельбот не унесло в море?
— Значит, мистер Джексон, вы знали, что река меня уносит? — серьезно спросил капитан, пристально глядя
— в лицо помощнику.
— То есть, — заговорил смутившийся Джексон, — не видя вельбота, я и подумал, что течение вас унесло… Понятно, я не знал, как это случилось.
— Ради покоя вашей совести, надеюсь, мистер Джексон, что вы ничего не знали. Но я спасся по милости провидения и вот этого молодого человека, которого пред. ставлю вам как моего второго помощника.
Джексон злобно посмотрел на Ньютона.
Джексон, действительно, видел несчастье с капитаном, но он был лишен всякого чувства и заботился только о собственных выгодах, а ему было выгодно, чтобы его начальник погиб. Тогда он взялся бы за управление судном.
Вечером ветер успокоился, и бриг отошел от берега. На следующее утро он уже миновал мели; лоцманское судно сняло лоцмана с палубы брига, и он пошел в Фальмут за товаром для Вест-Индии.
Мистер Беркрофт был тонкий худощавый человек лет около шестидесяти, но еще бойкий. Этот опытный моряк бороздил океан в течение сорока пяти лет, и те эпизоды, которые он иногда рассказывал, сидя за стаканчиком грога, доказывали, что его жизнь была полна самых необыкновенных приключений. Он был серьезен, благоразумно набожен, не позволял браниться. А старший помощник никогда почти не выходил на палубу без грубого бранного слова. У Беркрофта была привычка созывать каждый вечер всех матросов в свою каюту и читать им короткую молитву. Этот странный для судна обычай вызывал улыбку некоторых новых матросов, а Джексон не только не приходил на молитву, но и жестоко смеялся над такими благочестивыми собраниями; тем не менее все поведение Беркрофта до такой степени соответствовало заведенному им правилу, что даже самые ленивые и необдуманные находили его хорошим человеком и с сожалением расставались с бригом.
Джексон, человек с бычьей головой и рыжими волосами, был груб, никогда не забывал и не прощал обид, благодарности он не знал, а желая отомстить кому-нибудь, не останавливался ни перед чем.
На третий день бриг, называвшийся «Элиза и Джейн» в честь двух дочерей судовладельца, пришел в Фальмут и бросил якорь на внешнем рейде, где уже было около тридцати-сорока других судов. На второй день их стоянки в гавани показался фрегат, вооруженный пятьюдесятью пушками, а с ним два корвета; после этого купеческие суда двинулись навстречу своим покровителям. Те прежде всего сняли с каждого купца около трех четвертей его экипажа, сделав суда беззащитными, лишив их возможности надеяться на свои силы и заставив всецело полагаться на военных конвоиров.
Наконец, после дальнейших приготовлений и пушечных выстрелов, вся вереница вышла из гавани; всего было семьдесят пять судов, но через несколько дней в виду осталось только серок. Отставшие купцы поплыли дальше, полагаясь на себя; некоторые были захвачены каперами, которые шли вслед за флотилией. Немногие суда отвели во французские порты, некоторые были отбиты обратно.
Остальные счастливо дошли до Барбадоса, где командор горько пожаловался на купеческие суда, которые, несмотря на все его уговоры, отделились от остальной флотилии.
Во время рейса, который продолжался семь недель, Ньютон успел вполне освоиться в своем положении. Капитан обращался с ним хорошо, а Джексон не пропускал случая досадить ему или обидеть, чем только мог. По прибытии в Барбадос мистер Беркрофт отправился на берег в дом господина, которому принадлежал привезенный бригом товар, и тогда-то злобность Джексона выразилась со всей силой.
Бриг разгрузился и стоял в бухте Карлейля, ожидая сахар, который он должен был отвезти в Ливерпуль.
Однажды, когда Ньютон стоял на палубе подле люка, наблюдая за тем, как матросы складывали тюки в трюм, старший помощник подошел к нему с канатом в руке и точно случайно толкнул его с такой силой, что молодой человек непременно упал бы в люк, если бы не схватился за Джексона. Правда, он не мог удержаться на ногах, но увлек за собой и первого помощника капитана. Джексон же, желая удержаться и спасти себя, схватился за одну из веревок главной гротовой мачты и, не упав сам, помимо воли удержал и Ньютона. Однако, благодаря весу их тел, веревка скользнула по рукам Джексона и разрезала их.
Беркрофт узнал об этом случае и, желая спасти Форстера от дальнейших злобных нападок своего первого помощника, пригласил Ньютона в дом владельца груза, мистера Кингстона.
Молодой Форстер очень понравился мистеру Кингстону, и, видя, как сильно вопрос о неграх интересует его, грузовладелец предложил Ньютону навестить плантацию одного своего знакомого.
Глава XIII
Рано утром мистер Кингстон, Беркрофт и Ньютон сели на мулов и поехали к усадьбе плантатора. Солнце уже освещало небо, но еще не показывалось, только золотило края облаков. На каждом листике блестели капли росы, туман скрывал часть вида, грохот водопадов смешивался с щебетанием птиц, которые перепархивали с одной ветки на другую. В воздухе чувствовалась свежесть, даже холодок; трудно было вообразить, что это место лежит под тропиками.
— Совсем другое представление о климате Вест-Индии бытует в Англии, — заметил Ньютон. — Там мысль о нем соединяется у нас с мыслью о нестерпимой жаре и желтой лихорадке.
— Все это основано на рассказах людей, редко бывающих вне городов или гаваней, — ответил Кингстон. — В Карибском море нет ни одного острова, на котором, встав пораньше, нельзя было бы наслаждаться такой восхитительной атмосферой. Особенно на Ямайке; там с гор можно собрать сколько угодно снега.
Через полчаса путники остановились подле длинного ряда строений, тянувшихся в начале долины, которая спускалась к морю. Их встретил плантатор, высокий худощавый человек в парусиновом костюме и широкополой шляпе.
— Милости прошу, джентльмены; добро пожаловать, Кингстон, — встретил он их. — Сойдите с седел, мои молодцы возьмут мулов. Эй, Джек, где ты? Куда девался Бэби и Булки? Идите сюда, вы, ленивые мошенники! Пожалуйте, джентльмены, закусим. Завтрак на столе.
И старый плантатор провел своих гостей в большую прохладную комнату в наземном этаже. Там стоял стол, полный самых отборных тропических кушаний.
— Пожалуйста, джентльмены; советую надеть белые куртки; здесь не церемонятся. Эй, ты, мальчишка Джек, где «сангори»? Отличный здесь климат, капитан Беркрофт. Нужна только умеренность.
«Мальчишка Джек» — красивый негр лет сорока — принес «сангори», питье, сделанное из полбутылки виски, двух бутылок мадеры с сахаром, с лимонным соком и с тертыми орехами. Все разбавлялось водой. Напиток был влит в громадный кувшин. Джек принес его обеими руками и поставил перед своим хозяином.
— Не угодно ли выпить? — предложил плантатор Беркрофту.
Тот отказался, зато хозяин дома выпил за его здоровье.
В эту минуту Ньютон внезапно вздрогнул и, заглянув под стол, заметил:
— Я думал, подле меня собака, но это черный ребенок.
— Ах, один выскочил? — сказал плантатор. — Ведь я же велел тебе, Джек, всех их запереть.
— Да, сэр, я запер, — ответил чернокожий, тоже глядя под стол. — Это противный негритенок, двухлетний Самбо. Его никак не удержишь, сэр. Ну, выходи, Самбо!
Ребенок подполз к своему господину и взобрался к нему на колени. Старик погладил его по голове с курчавыми волосами, похожими на шерсть, и дал ему кусок жареной индейки. Схватив его, маленький Самбо тотчас же снова нырнул под стол.
— Видите ли, капитан, они привыкли приходить сюда во время завтрака; я их запер только потому, что у меня гости. Вот эта дверь ведет на детский двор.
— Детский двор?
— Да, я вам покажу его. Там их много.
— О, пожалуйста, впустите сюда детей. Я хочу их видеть, и мне будет жаль, если из-за меня они не получат того, чего ждут.
— Открой дверь, Джек.
Едва это было исполнено, как в комнату ворвалось около двадцати детей от трех до семи лет, черных, как полированное черное дерево, по большей части без платья, и очень сытых. За старшими вползли маленькие, еще не умевшие ходить.
Общество кормило детей; старшие бесцеремонно теснились к плантатору и его друзьям, маленькие сидели на полу и со смехом ели свои порции.
— Конечно, это все невольники? — спросил Беркрофт.
— Да, и почти все родились в этом имении. Может быть, теперь вы заглянете в детскую?
Говоря это, плантатор повел гостей во двор, из которого прибежали дети. Это была квадратная площадка; с трех сторон ее окаймляли маленькие дома, каждый состоял из двух комнат; в большинстве комнат помещались невольницы, почти все с грудными малютками.
— Это мои женщины-наседки; они не работают, а только смотрят за детьми, которые остаются здесь лет до восьми, до девяти. В имении есть врач, и если заболевает кто-нибудь из детей или взрослых невольников, он лечит их. Теперь, если угодно, осмотрим работы.
Плантатор провел гостей к длинному ряду отдельных домов; каждый стоял в центре сада, засаженного бананами, сладким картофелем, ямсом и другими тропическими растениями. Повсюду бродило множество домашних птиц всякого рода, виднелось также много свиней.
— Видите, капитан, это дома негров-работников; участки земли отданы им, и все, что они собирают с них, весь доход, который они получают от свиней и птиц, — их собственность.
— Но чем они питаются? — спросил Беркрофт.
— Они также регулярно получают порции, как ваши матросы на корабле; им дают пищи вволю.
— Они все холостые?
— Нет, большая часть из них обвенчались с невольницами. Их жены живут с ними, если только у них нет детей. Матерей переводят в детские.
— А какой работы вы требуете от них?
— Они работают по восемь часов в день, за исключением хлопотливого времени жатвы.
— Они откладывают деньги?
— Довольно часто негры накапливают столько денег, что могли бы купить себе свободу, если бы того желали.
— Если бы желали? — с глубоким изумлением спросил капитан.
— Да; может быть, вам будет странно услышать, что люди часто отказывались от свободы. Человек — опытный столяр или другой мастер — может без труда откупиться, потому что у нас ремесленники получают большую плату, но невольник, так сказать, обыкновенный землепашец, с трудом прокормится и ничего не отложит себе на старость. Все негры знают это. Я предлагал свободу нескольким старикам, но они отказались и теперь живут у меня в имении, имеют все и не работают или работают очень мало. Вы видели старика, который мел подъезд. Это его ежедневное занятие в течение последних пяти лет. Теперь, если угодно, мы пройдем через плантацию и посмотрим на наши сахарные мельницы.
Гости посмотрели на негров, которые весело работали в сахарном тростнике, и заметили, что они не возбуждают сострадания.
— Только, сознаюсь, бич в руках надсмотрщика мне не нравится, — проговорил Ньютон.
— Конечно, но обычай трудно изменить, — ответил плантатор. — Этот бич — знак власти, и его щелканье побуждает негров работать. У меня его почти никогда не употребляют.
Общество осмотрело все: жернова, конюшни для мулов, котлы, холодильники и наконец вернулось в дом.
— Что скажете вы теперь о рабовладельчестве, капитан? — спросил плантатор. — Правы ли ваши филантропы, осыпая нас упреками?
— Прежде уверьте меня, что на других плантациях все устроено так же хорошо, — ответил мистер Беркрофт.
— Если этого еще нет, то скоро будет; в интересах самих плантаторов поставить дело лучше.
— Но все же совершались большие жестокости, — возразил капитан.
— Конечно, — согласился плантатор, — и необходимо, чтобы люди уничтожили ужасы рабовладения,
— Совсем другое представление о климате Вест-Индии бытует в Англии, — заметил Ньютон. — Там мысль о нем соединяется у нас с мыслью о нестерпимой жаре и желтой лихорадке.
— Все это основано на рассказах людей, редко бывающих вне городов или гаваней, — ответил Кингстон. — В Карибском море нет ни одного острова, на котором, встав пораньше, нельзя было бы наслаждаться такой восхитительной атмосферой. Особенно на Ямайке; там с гор можно собрать сколько угодно снега.
Через полчаса путники остановились подле длинного ряда строений, тянувшихся в начале долины, которая спускалась к морю. Их встретил плантатор, высокий худощавый человек в парусиновом костюме и широкополой шляпе.
— Милости прошу, джентльмены; добро пожаловать, Кингстон, — встретил он их. — Сойдите с седел, мои молодцы возьмут мулов. Эй, Джек, где ты? Куда девался Бэби и Булки? Идите сюда, вы, ленивые мошенники! Пожалуйте, джентльмены, закусим. Завтрак на столе.
И старый плантатор провел своих гостей в большую прохладную комнату в наземном этаже. Там стоял стол, полный самых отборных тропических кушаний.
— Пожалуйста, джентльмены; советую надеть белые куртки; здесь не церемонятся. Эй, ты, мальчишка Джек, где «сангори»? Отличный здесь климат, капитан Беркрофт. Нужна только умеренность.
«Мальчишка Джек» — красивый негр лет сорока — принес «сангори», питье, сделанное из полбутылки виски, двух бутылок мадеры с сахаром, с лимонным соком и с тертыми орехами. Все разбавлялось водой. Напиток был влит в громадный кувшин. Джек принес его обеими руками и поставил перед своим хозяином.
— Не угодно ли выпить? — предложил плантатор Беркрофту.
Тот отказался, зато хозяин дома выпил за его здоровье.
В эту минуту Ньютон внезапно вздрогнул и, заглянув под стол, заметил:
— Я думал, подле меня собака, но это черный ребенок.
— Ах, один выскочил? — сказал плантатор. — Ведь я же велел тебе, Джек, всех их запереть.
— Да, сэр, я запер, — ответил чернокожий, тоже глядя под стол. — Это противный негритенок, двухлетний Самбо. Его никак не удержишь, сэр. Ну, выходи, Самбо!
Ребенок подполз к своему господину и взобрался к нему на колени. Старик погладил его по голове с курчавыми волосами, похожими на шерсть, и дал ему кусок жареной индейки. Схватив его, маленький Самбо тотчас же снова нырнул под стол.
— Видите ли, капитан, они привыкли приходить сюда во время завтрака; я их запер только потому, что у меня гости. Вот эта дверь ведет на детский двор.
— Детский двор?
— Да, я вам покажу его. Там их много.
— О, пожалуйста, впустите сюда детей. Я хочу их видеть, и мне будет жаль, если из-за меня они не получат того, чего ждут.
— Открой дверь, Джек.
Едва это было исполнено, как в комнату ворвалось около двадцати детей от трех до семи лет, черных, как полированное черное дерево, по большей части без платья, и очень сытых. За старшими вползли маленькие, еще не умевшие ходить.
Общество кормило детей; старшие бесцеремонно теснились к плантатору и его друзьям, маленькие сидели на полу и со смехом ели свои порции.
— Конечно, это все невольники? — спросил Беркрофт.
— Да, и почти все родились в этом имении. Может быть, теперь вы заглянете в детскую?
Говоря это, плантатор повел гостей во двор, из которого прибежали дети. Это была квадратная площадка; с трех сторон ее окаймляли маленькие дома, каждый состоял из двух комнат; в большинстве комнат помещались невольницы, почти все с грудными малютками.
— Это мои женщины-наседки; они не работают, а только смотрят за детьми, которые остаются здесь лет до восьми, до девяти. В имении есть врач, и если заболевает кто-нибудь из детей или взрослых невольников, он лечит их. Теперь, если угодно, осмотрим работы.
Плантатор провел гостей к длинному ряду отдельных домов; каждый стоял в центре сада, засаженного бананами, сладким картофелем, ямсом и другими тропическими растениями. Повсюду бродило множество домашних птиц всякого рода, виднелось также много свиней.
— Видите, капитан, это дома негров-работников; участки земли отданы им, и все, что они собирают с них, весь доход, который они получают от свиней и птиц, — их собственность.
— Но чем они питаются? — спросил Беркрофт.
— Они также регулярно получают порции, как ваши матросы на корабле; им дают пищи вволю.
— Они все холостые?
— Нет, большая часть из них обвенчались с невольницами. Их жены живут с ними, если только у них нет детей. Матерей переводят в детские.
— А какой работы вы требуете от них?
— Они работают по восемь часов в день, за исключением хлопотливого времени жатвы.
— Они откладывают деньги?
— Довольно часто негры накапливают столько денег, что могли бы купить себе свободу, если бы того желали.
— Если бы желали? — с глубоким изумлением спросил капитан.
— Да; может быть, вам будет странно услышать, что люди часто отказывались от свободы. Человек — опытный столяр или другой мастер — может без труда откупиться, потому что у нас ремесленники получают большую плату, но невольник, так сказать, обыкновенный землепашец, с трудом прокормится и ничего не отложит себе на старость. Все негры знают это. Я предлагал свободу нескольким старикам, но они отказались и теперь живут у меня в имении, имеют все и не работают или работают очень мало. Вы видели старика, который мел подъезд. Это его ежедневное занятие в течение последних пяти лет. Теперь, если угодно, мы пройдем через плантацию и посмотрим на наши сахарные мельницы.
Гости посмотрели на негров, которые весело работали в сахарном тростнике, и заметили, что они не возбуждают сострадания.
— Только, сознаюсь, бич в руках надсмотрщика мне не нравится, — проговорил Ньютон.
— Конечно, но обычай трудно изменить, — ответил плантатор. — Этот бич — знак власти, и его щелканье побуждает негров работать. У меня его почти никогда не употребляют.
Общество осмотрело все: жернова, конюшни для мулов, котлы, холодильники и наконец вернулось в дом.
— Что скажете вы теперь о рабовладельчестве, капитан? — спросил плантатор. — Правы ли ваши филантропы, осыпая нас упреками?
— Прежде уверьте меня, что на других плантациях все устроено так же хорошо, — ответил мистер Беркрофт.
— Если этого еще нет, то скоро будет; в интересах самих плантаторов поставить дело лучше.
— Но все же совершались большие жестокости, — возразил капитан.
— Конечно, — согласился плантатор, — и необходимо, чтобы люди уничтожили ужасы рабовладения,
Глава XIV
На следующий день общество поднялось рано, чтобы насладиться прелестной свежестью утра, которая скоро испаряется от знойных лучей тропического солнца. К завтраку пришел доктор и объявил о рождении двух новых невольников. Гости навестили молодых матерей, и для новорожденных были выбраны длинные замысловатые имена.
После этого Ньютон прошел во двор, где сидело несколько женщин, занимаясь разной работой, а еще через несколько минут мистер Кингстон и его спутники простились с любезным старым плантатором и двинулись в обратный путь.
Не проехали они и четверти мили, как Ньютон, выезжая на небольшое взгорье, увидел, что за хвост его мула держится негр, помогая себе таким образом подниматься в гору.
— Как ваше здоровье, cap? — сказал чернокожий, усмехаясь широкой улыбкой.
— Отлично, сэр, — ответил Ньютон, — только я боюсь, что мне придется отстать от моих спутников, если мой мул будет тащить вас.
— О, cap, мул идти скорее. Масса не понимает! Мул упрямый, cap. Хотите, cap, ехать в одну сторону, мул идти в другую; если потянуть за хвост, он бежать вперед.
— Ну, если так, держитесь за хвост. Вы принадлежите к плантации?
— Нет, масса. Я свободный. Я работать тут; я плотник, cap.
— Плотник? Как вы научились вашему ремеслу, чтобы получить свободу?
— Научиться ремеслу на военный корабль. Военный корабль сделать мне свободу.
Мистер Беркрофт, слышавший этот разговор, вмешался в него и спросил:
— Вы родились здесь?
— Нет, масса, я ашантий.
— Как же вы попали сюда?
— Прийти очень великолепный корабль, взять меня, продать. Попасть на французскую шхуну, английский фрегат взять шхуну, послать Сарра Леон.
— А что вы там делали?
— Был учеником у масса Каулей, невольником; плохо там, много лихорадки, тут лучше.
— А как же вы выбрались из Сьерра-Леоне?
— Раз я спать в кустах; прийти воры, украсть меня, увести на берег, продать опять.
После этого Ньютон прошел во двор, где сидело несколько женщин, занимаясь разной работой, а еще через несколько минут мистер Кингстон и его спутники простились с любезным старым плантатором и двинулись в обратный путь.
Не проехали они и четверти мили, как Ньютон, выезжая на небольшое взгорье, увидел, что за хвост его мула держится негр, помогая себе таким образом подниматься в гору.
— Как ваше здоровье, cap? — сказал чернокожий, усмехаясь широкой улыбкой.
— Отлично, сэр, — ответил Ньютон, — только я боюсь, что мне придется отстать от моих спутников, если мой мул будет тащить вас.
— О, cap, мул идти скорее. Масса не понимает! Мул упрямый, cap. Хотите, cap, ехать в одну сторону, мул идти в другую; если потянуть за хвост, он бежать вперед.
— Ну, если так, держитесь за хвост. Вы принадлежите к плантации?
— Нет, масса. Я свободный. Я работать тут; я плотник, cap.
— Плотник? Как вы научились вашему ремеслу, чтобы получить свободу?
— Научиться ремеслу на военный корабль. Военный корабль сделать мне свободу.
Мистер Беркрофт, слышавший этот разговор, вмешался в него и спросил:
— Вы родились здесь?
— Нет, масса, я ашантий.
— Как же вы попали сюда?
— Прийти очень великолепный корабль, взять меня, продать. Попасть на французскую шхуну, английский фрегат взять шхуну, послать Сарра Леон.
— А что вы там делали?
— Был учеником у масса Каулей, невольником; плохо там, много лихорадки, тут лучше.
— А как же вы выбрались из Сьерра-Леоне?
— Раз я спать в кустах; прийти воры, украсть меня, увести на берег, продать опять.