— Мне крайне лестно, что он меня помнил, — заметил Ньютон. — Но вы в трауре, мисс Ревель? Если со стороны человека, который интересуется всем касающимся вас, не будет нескромно спросить, не скажете ли вы мне, по ком вы носите траур?
— Мой отец умер, — с волнением ответила Изабелла и провела рукой по глазам.
— Я не знал, что он скончался, и потому прошу извинить меня, что своей неосторожностью я оживил ваш* горе. Давно ли это случилось? И чем он был болен?
— Он не был болен. О, если бы так! Его застрелили на дуэли, — ответила Изабелла, и слезы потекли по ее щекам. — О, мистер Форстер, надеюсь, я подчиняюсь воле Провидения, но мысль, что он расстался с землей в ту минуту, когда покушался отнять жизнь себе подобного, в порыве раздражения, что он умер неподготовленный к смерти — его убили на месте, — эта мысль превращает смерть отца в источник вечных сожалений, которые прервутся только вместе с моей жизнью.
— А ваша матушка жива? — спросил Ньютон, чтобы переменить тему разговора.
— Да, но она очень больна; последние известия были тревожны, и, говорят, ее болезнь неизлечима.
Ньютон пожалел, что он заговорил о таких печальных вещах. Молодой человек сказал несколько сочувственных, теплых слов, и они разошлись, чтобы приготовиться к обеду.
Ньютон прожил в доме полковника четыре дня и в течение этого времени постоянно пользовался обществом Изабеллы.
Когда же наступило утро его отъезда, он имел достаточно оснований предполагать, что если вес остальные препятствия устранятся, Изабелла Ревель не откажется от его предложения. Однако зависимое положение обоих молодых людей в данную минуту уничтожало всякую мысль об этом, и хотя они расстались, не скрывая своего волнения, ни Ньютон, ни Изабелла не обмолвились ни одним словом, которое можно было бы принять за любовное признание.
«Виндзорский замок» пошел в Калькутту и через несколько дней бросил якорь в Кеджери, чтобы дождаться лоцмана и двинуться по реке. Во время короткого пребывания на этой стоянке первый помощник, мистер Уильяме, часто бывавший в Индии, каждый вечер отправлялся на берег, чтобы стрелять шакалов, которых немало в этой части света. Охота на шакалов составляла его любимое развлечение. Ему часто говорили, что он поступает неосторожно, подвергаясь ночной сырости и росе, но он и слушать ничего не хотел.
Уильяме соглашался, что его брат умер от лихорадки после таких же охот; более того: он стрелял из ружья, завещанного ему братом; но так как Уильяме никогда не слыхивал, чтобы двое братьев умерли от лихорадки, стреляя шакалов, он считал, что ему нечего бояться. Этот, хотя и очень обстоятельный, довод оказался ошибочным. На третье утро Уильяме вернулся на палубу в ознобе и с головной болью. Ему пустили кровь и уложили в постель, с которой он никогда больше не поднимался.
Раньше чем «Виндзорский замок» приготовился к отплытию, было решено похоронить останки Уильямса на кладбище в Алмазной гавани, а Ньютон Форстер получил звание первого помощника. Как впоследствии оказалось, эго было очень хорошо для Ньютона.
«Виндзорский замок» отплыл с позволением зайти в Мадрас за письмами и пассажирами и через несколько дней уже снова стоял на рейде. Прежде всего узнали, что холера очень распространилась и что в числе других жертв этой болезни был старый полковник Ревель, Ньютон снова получил позволение отправиться на берег и поехал к Изабелле. Он застал ее в отчаянии в доме миссис Эндербай, дамы, потерявшей мужа от той же эпидемии, и давнишней приятельницы старика-полковника и самой мисс Ревель.
Миссис Эндербай собиралась вернуться в Англию на первом же судне и советовала Изабелле отплыть вместе с ней. Изабелла, которая по многим причинам желал вернуться на родину, особенно из-за нездоровья своей матери, согласилась.
С большим удовольствием услыхала она от Ньютона, что лучшие каюты «Виндзорского замка» еще были свободны.
Завещание полковника вскрыли. Все свое состояние, то есть деньги в английских бумагах и имение в Индии, он оставил Изабелле Ревель. Богатство его равнялось семидесяти тысячам фунтов.
Трудно сказать, обрадовался или опечалился Ньютон при этом известии. Ради Изабеллы он, несомненно, был доволен, но он не мог не чувствовать, что новое положение вещей еще увеличило расстояние между ними. Поэтому, только поэтому, его мысли были печальны.
— Получи она, — думалось ему, — пять или десять тысяч фунтов, дело было бы иначе. Через несколько лет я мог бы собрать приблизительно такую же сумму, но ее состояние делает ее недоступной. Даже если бы у нее была склонность ко мне, я поступил бы нечестно, пользуясь этим.
Изабелла Ревель чувствовала не то; она сделалась своей собственной госпожой и стала обращаться с Ньютоном сердечнее, доверчивее. Она не забыла, что он выказывал к ней такие же добрые чувства, такое же уважение, когда она направлялась в Индию, а позже, а минуту отчаяния, среди бедности и несчастья, был ее другом и почитателем. Она знала, какие чувства он испытывает к ней, и ценила его деликатность и терпение. Недавно молодая девушка серьезно разобралась в собственных чувствах и поняла, что все ее богатство не будет иметь для нее никакой цены без Ньютона Форстера.
По просьбе миссис Эндербай на корме заняли две каюты, для нее самой и для Изабеллы. Времени на приготовления было мало, но, благодаря влиянию Форстера, капитан Оутон согласился отложить отплытие на один день; наконец миссис Эндербай с Изабеллой поднялись на палубу, и «Виндзорский замок» распустил паруса и двинулся от зараженного берега.
Глава XLI
Глава XLII
— Мой отец умер, — с волнением ответила Изабелла и провела рукой по глазам.
— Я не знал, что он скончался, и потому прошу извинить меня, что своей неосторожностью я оживил ваш* горе. Давно ли это случилось? И чем он был болен?
— Он не был болен. О, если бы так! Его застрелили на дуэли, — ответила Изабелла, и слезы потекли по ее щекам. — О, мистер Форстер, надеюсь, я подчиняюсь воле Провидения, но мысль, что он расстался с землей в ту минуту, когда покушался отнять жизнь себе подобного, в порыве раздражения, что он умер неподготовленный к смерти — его убили на месте, — эта мысль превращает смерть отца в источник вечных сожалений, которые прервутся только вместе с моей жизнью.
— А ваша матушка жива? — спросил Ньютон, чтобы переменить тему разговора.
— Да, но она очень больна; последние известия были тревожны, и, говорят, ее болезнь неизлечима.
Ньютон пожалел, что он заговорил о таких печальных вещах. Молодой человек сказал несколько сочувственных, теплых слов, и они разошлись, чтобы приготовиться к обеду.
Ньютон прожил в доме полковника четыре дня и в течение этого времени постоянно пользовался обществом Изабеллы.
Когда же наступило утро его отъезда, он имел достаточно оснований предполагать, что если вес остальные препятствия устранятся, Изабелла Ревель не откажется от его предложения. Однако зависимое положение обоих молодых людей в данную минуту уничтожало всякую мысль об этом, и хотя они расстались, не скрывая своего волнения, ни Ньютон, ни Изабелла не обмолвились ни одним словом, которое можно было бы принять за любовное признание.
«Виндзорский замок» пошел в Калькутту и через несколько дней бросил якорь в Кеджери, чтобы дождаться лоцмана и двинуться по реке. Во время короткого пребывания на этой стоянке первый помощник, мистер Уильяме, часто бывавший в Индии, каждый вечер отправлялся на берег, чтобы стрелять шакалов, которых немало в этой части света. Охота на шакалов составляла его любимое развлечение. Ему часто говорили, что он поступает неосторожно, подвергаясь ночной сырости и росе, но он и слушать ничего не хотел.
Уильяме соглашался, что его брат умер от лихорадки после таких же охот; более того: он стрелял из ружья, завещанного ему братом; но так как Уильяме никогда не слыхивал, чтобы двое братьев умерли от лихорадки, стреляя шакалов, он считал, что ему нечего бояться. Этот, хотя и очень обстоятельный, довод оказался ошибочным. На третье утро Уильяме вернулся на палубу в ознобе и с головной болью. Ему пустили кровь и уложили в постель, с которой он никогда больше не поднимался.
Раньше чем «Виндзорский замок» приготовился к отплытию, было решено похоронить останки Уильямса на кладбище в Алмазной гавани, а Ньютон Форстер получил звание первого помощника. Как впоследствии оказалось, эго было очень хорошо для Ньютона.
«Виндзорский замок» отплыл с позволением зайти в Мадрас за письмами и пассажирами и через несколько дней уже снова стоял на рейде. Прежде всего узнали, что холера очень распространилась и что в числе других жертв этой болезни был старый полковник Ревель, Ньютон снова получил позволение отправиться на берег и поехал к Изабелле. Он застал ее в отчаянии в доме миссис Эндербай, дамы, потерявшей мужа от той же эпидемии, и давнишней приятельницы старика-полковника и самой мисс Ревель.
Миссис Эндербай собиралась вернуться в Англию на первом же судне и советовала Изабелле отплыть вместе с ней. Изабелла, которая по многим причинам желал вернуться на родину, особенно из-за нездоровья своей матери, согласилась.
С большим удовольствием услыхала она от Ньютона, что лучшие каюты «Виндзорского замка» еще были свободны.
Завещание полковника вскрыли. Все свое состояние, то есть деньги в английских бумагах и имение в Индии, он оставил Изабелле Ревель. Богатство его равнялось семидесяти тысячам фунтов.
Трудно сказать, обрадовался или опечалился Ньютон при этом известии. Ради Изабеллы он, несомненно, был доволен, но он не мог не чувствовать, что новое положение вещей еще увеличило расстояние между ними. Поэтому, только поэтому, его мысли были печальны.
— Получи она, — думалось ему, — пять или десять тысяч фунтов, дело было бы иначе. Через несколько лет я мог бы собрать приблизительно такую же сумму, но ее состояние делает ее недоступной. Даже если бы у нее была склонность ко мне, я поступил бы нечестно, пользуясь этим.
Изабелла Ревель чувствовала не то; она сделалась своей собственной госпожой и стала обращаться с Ньютоном сердечнее, доверчивее. Она не забыла, что он выказывал к ней такие же добрые чувства, такое же уважение, когда она направлялась в Индию, а позже, а минуту отчаяния, среди бедности и несчастья, был ее другом и почитателем. Она знала, какие чувства он испытывает к ней, и ценила его деликатность и терпение. Недавно молодая девушка серьезно разобралась в собственных чувствах и поняла, что все ее богатство не будет иметь для нее никакой цены без Ньютона Форстера.
По просьбе миссис Эндербай на корме заняли две каюты, для нее самой и для Изабеллы. Времени на приготовления было мало, но, благодаря влиянию Форстера, капитан Оутон согласился отложить отплытие на один день; наконец миссис Эндербай с Изабеллой поднялись на палубу, и «Виндзорский замок» распустил паруса и двинулся от зараженного берега.
Глава XLI
«Виндзорский замок-» бороздил поверхность океана; он шел под благоприятным ветром и нес сокровища, благополучное прибытие которых в Англию занимало многих Но что значили, по мнению Ньютона, все драгоценные вещи, хранившиеся на судне, в сравнении с прелестным существом, которое оно должно было доставить ла родину? Крайние предосторожности, принимавшиеся по совету Ньютона в ночное время, его тревога днем, зазывали насмешки со стороны Оутона.
— Ньютон, — как-то раз сказал ему капитан, — я вижу, где суша, но, поверьте, наш старик не наскочит на препятствие, поэтому достаточно взять всего по одному рифу на верхних парусах, брамселях и топселях.
Действительно, хотя Изабелла и Ньютон никогда не говорили о чувствах, они не могли скрывать их. Попытки скрыть то, что они переживают, делали их любовь еще заметнее для всех. Капитан Оутон, очень любивший Форстера, радовался его счастью. Он ничего не имел против того, чтобы молодые люди на его судне влюблялись или были влюблены, хотя не допустил бы бракосочетания, пока молодая девушка оставалась под его покровительством.
«Виндзорский замок» был милях в двухстах от острова Святого Маврикия, когда показалось чужое судно. Оно шло к «Замку» на всех парусах и имело воинственный вид. Узнать, какими силами располагало судно, было невозможно на таком большом расстоянии и в том положении, которое оно занимало: оно было обращено носом к «Замку».
— Вы можете рассмотреть его корпус, мистер Форстер? — крикнул капитан Ньютону, который был на мачте с трубой в руках.
— Нет, сэр, над водой виднеется только его грот-марс, но поднимается быстро.
— Что вы скажете об оснастке, Форстер? — спросил Оутон, когда Ньютон спустился вниз.
— По-видимому, его паруса иностранные.
— Готов держать какое угодно пари, что этим судном командует Сюркуф. Он всегда крейсирует тут, судя по рапорту нейтрального судна.
— Через час узнаем это, сэр, — ответил Ньютон. — Но я думаю, что ваше предположение правильно. Нам нужно приготовиться. Это, во всяком случае, крейсер.
— Чем скорее приготовимся, тем лучше; я вижу, что судно — быстрый боец. Очистите палубы, и все по местам.
Чужое судно подходило с такой быстротой, что, когда приказания капитана были исполнены, оно оказалось всего в двух милях от «Виндзорского замка».
— У него чертовски хорошие паруса, — заметил капитан Оутон. — Ну, увидим, из чего оно!
Судно сделало поворот, уменьшив паруса, стало боком и при этом выставило на вид, как говорят французы, целую «щетину» пушек.
— Это корвет, сэр, — сказал Ньютон, глядя в трубу. — Двадцать два орудия на одной палубе, французская оснастка, вырез кормы — французский, вообще — французское судно.
— Готов поставить всю Ломбардскую улицу против одного апельсина, что это Сюркуф, — сказал Оутон, который так же, как и его остальные офицеры, стоял со зрительной трубой, наблюдая за судном. — Вот поднимается трехцветный флаг и доказывает, что я выиграл. Ответьте ему. Бросьте вверх мою шляпу. Фу! Я хочу сказать, выкиньте наши цвета. Томас, — продолжал Оутон, обращаясь к боцману, — пошлите всех на задние шканцы. Форстер, зайдите к дамам вниз.
По приказанию боцмана матросы наполнили палубу, сняв шляпы и с нетерпением на лице.
— Ну, мои молодцы, — сказал Оутон, — если я не ошибаюсь, этим судном командует лучший моряк, когда-либо выходивший из французского порта, и надо ему отдать справедливость, он чертовски ловкий малый, отличный боец и может получить славный удар боксерской перчаткой и ответить на него.
— Да, сэр, и мы тоже, — послышалось несколько голосов.
— Знаю, молодцы; вы будете и получать, и раздавать удары честно. Будем стоять на обеих ногах, и пусть выиграет лучший боксер. Итак, молодцы, если вы готовы схватиться, чем скорее двинемся мы, тем лучше.
— Ура! — крикнули матросы, расходясь по местам, и по совету капитана сбросили свои куртки, готовясь к бою, некоторые даже скинули рубашки.
Корвет, обменявшись сигналами, уменьшил паруса, как и «Виндзорский замок», потом стал за его кормой.
— Ну, он, во всяком случае, идет по нашим следам, — заметил капитан Оутон. — Однако, Форстер, дамы все еще не внизу. Миссис Эндербай, мне очень грустно на короткое время поместить вас в заточение. Мисс Ревель, сделайте мне милость, позвольте мистеру Форстеру проводить вас ниже ватерлинии.
Ньютон предложил Изабелле руку и пошел за капитаном Оутоном и миссис Эндербай. Его сердце переполняло такое множество разнообразных чувств, что он не мог сразу решиться заговорить. Спускаясь по лесенке, он, наконец, сказал:
— Уже не в первый раз мне поручают проводить вас в безопасное место. Надеюсь, что я опять буду иметь удовольствие освободить вас.
Губы Изабеллы дрожали, когда она ответила:
— Надеюсь, Бог поможет вам, мистер Форстер. Но… теперь я тревожусь сильнее, чем в тот раз… я…
— Я предчувствую, — прервал ее Ньютон, — что сегодняшнее дело или создаст для меня будущность, или вычеркнет из числа живых. Сам не знаю почему, но я чувствую это. Однако прощайте, Изабелла. Благослови вас Бог, — и Ньютон, пожав ее руку, бросился вверх на квартердек.
Я уже раньше замечал, что человеческое мужество в значительной степени зависит от его положения и надежд на будущее. Человек, который может потерять многое, в чем бы ни заключалась ого собственность, менее склонен сражаться, чем тот, весь капитал которого — легкое сердце да худое платье. По той же причине человек влюбленный менее охотно идет на бой, чем другие. Смерть в таком случае готова оборвать самые сладкие надежды.
Когда Ньютон вернулся на палубу, он увидел, что корвет повернулся и пошел так, что очутился совершенно против носа «Замка». Когда француз достаточно приблизился к английскому «купцу»», который незадолго перед тем поднял топсель, то собрал свой передний парус; показались его нижние снасти, полные матросами. Они громко крикнули и скрылись.
Один петушиный крик вызывает другой, если противник хороший боец. Английские матросы поднялись, чтобы ответить на приветствие, но капитан Оутон, прогремел:
— К пушкам, безумцы! Повернуть руль. Глядеть!
Корвет уже шел иным курсом, намереваясь пройти под кормой «Виндзорского замка». Но быстрота капитана Оутона помешала французскому судну сделать этот маневр. Оутон тоже сделал поворот, и оба судна очутились друг к другу бортами; как всегда бывает в таких случаях, выстрелы обоих снесли известное количество рей, снастей. Потом «Виндзорский замок» под управлением Ньютона сделал поворот, корвет тоже изменил направление, и на время оба судна отдалились друг от друга.
— Недурной выход, не правда ли, Ньютон? — спросил капитан Оутон, показывая свои белые зубы. — Смотрите, опять идет.
Капитан Оутон, следивший за каждым движением противника, так маневрировал, чтобы суда могли спора обменяться боковыми залпами. Эта вторая перестрелка была действеннее первой.
После второй схватки суда отошли еще дальше друг от друга. Это было удобно для обоих судов, потому что последний залп нанес обоим много повреждении. Корпус сидевшего низко на воде французского корвета пострадал меньше, но его реи, паруса были повреждены сильнее. Передняя фок-мачта была почти перерезана пополам залпами противника, грот-брам-стеньга сильно повреждена, колесо разбито в щепы, и это принудило французов управлять рулем с нижней палубы. Корпус «Виндзорского замка» получил три ядра; трое матросов были убиты, шестеро ранены. Бизань-мачта жестоко пострадала, и паруса разорвались пополам…
Только через четверть часа корвет снова повел атаку. Капитан Оутон забрал ветра, точно не желая согласиться на бой, чему, действительно, мешала лучшая парусность его противника. Корвет, по-видимому, перестал маневрировать или благодаря испорченному состоянию своего такелажа, или заметив, что его попытки ни к чему не приводят. Он опять стал в недалеком расстоянии от «Виндзорского замка» и открыл боковой огонь.
От сотрясения воздуха ветер упал; около часа оба судна сохраняли одно и то же положение и стояли все на том же расстоянии друг от друга, обмениваясь выстрелами, из которых каждый был действительным.
— Вот это настоящая боксерская схватка. Стреляйте, ребята! — крикнул Оутон, потирая руки. — Будь он проклят, но это молодец!
Поврежденная бизань-мачта «Виндзорского замка» получила еще ядро, которое свалило ее. Каждая часть корпуса этого судна испытала меткие жестокие ядра своего противника. Паруса «Замка» превратились в лохмотья; его уцелевшие мачты были изрешечены; бульверки сорваны во многих местах; висевшие шлюпки обратились в щепки; снасти на носу и корме были оборваны, и их концы и обрывки качались, следуя движению судна. Его палуба была в беспорядке; некоторые пушки остались без орудийной прислуги.
Капитан Оутон, Ньютон и остальные офицеры продолжали ободрять и поддерживать своих людей, собственноручно помогая им стрелять из орудий; матросы, казалось, пропитались духом бульдога, который жил в их командире.
Огонь «Виндзорского замка»» тоже произвел опустошения. Во время затишья ветра суда мало-помалу приблизились друг к другу, и благодаря тому, что «Виндзорский замок» сидел на воде выше корвета, он мог с лучшим успехом сметать людей с его палубы. В таком положении были суда, когда из-за поднявшихся густых клубов дыма им обоим на время пришлось прекратить стрельбу; оба не знали, куда направлять выстрелы; оба ждали, чтобы тяжелые пары рассеялись.
Мало-помалу легкий ветер отнес дым, и когда он рассеялся, оказалось, что суда в полукабельтове друг от друга.
Капитан Оутон и Ньютон были на высокой корме. Командир французского корвета стоял на сети гамака своего судна. Француз снял шляпу и вежливо поклонился своему противнику. Капитан Оутон ответил на его приветствие, потом, помахивая шляпой, указал на английский флаг, развевавшийся на грот-мачте, точно говоря? «Он не опустится».
Француз — это был Сюркуф — сделал то же движение, показывая на свой трехцветный значок. И военные действия возобновились.
— Хорошо, молодцы! — крикнул Оутон. — Славный был выстрел. Кулаком прямо в ребра. Урр-а-а, мои дубовые сердца! С ним стоит потягаться. Цель в переднюю мачту; второй выстрел ее снесет. Она качается. Ньютон, вперед и…
Но залп картечи прервал это приказание; пуля попала капитану в грудь. Он пошатнулся и упал с высокой кормы на квартердек. Ньютон, соскочив вниз, подбежал к нему. Потоки крови, лившейся из груди Оутона, сказали ему все; Ньютон подозвал нескольких матросов, поручив им перенести капитана вниз.
— Погодите, дорогой мальчик, — слабым голосом и с прерывающимся дыханием сказал капитан. — Кончено! Я умираю бойцом. — Его голова упала па грудь, и кровь хлынула изо рта.
Ньютон приказал положить тело капитана на его койку, не желая, чтобы матросы упали духом при виде печального зрелища, потом быстро прошел на корму с целью наблюдать за действиями неприятеля и заметил, что корвет собирается сделать поворот.
— Уходит, сэр! — крикнул один из квартирмейстеров.
— Не думаю, — ответил Ньютон, глядя через трубу на палубу французского судна. — Они собираются идти па абордаж, и через пять минут судно придет сюда. Готовь пики и кортики ребята. Мы должны отбить их приступ.
— И отобьем! — закричали моряки.
Повинуясь приказаниям, они собрались на баке. Но их ряды были жидки; половина отряда или лежала мертвая, пли находилась на руках врача. И, обозревая свое маленькое войско, усталое от работы, почерневшее от порохового дыма, запятнанное кровью, пахнувшее потом, Ньютон невольно сознавал, как мало надежды было у его людей отбить нападение судна, владевшего такими прекрасными силами, какими, казалось, располагал французский корвет. Ньютон сказал своим воинам всего несколько слов, но очень уместных, и с удовольствием заметил, что, хотя его моряков было мало, что они жестоко утомились телесно, в каждом из них по-прежнему горел не смирившийся дух.
Между тем корвет прошел около мили по ветру, потом сделал поворот, направился к «Виндзорскому замку» и был уже невдалеке от него. Он снова свернул паруса; на передних вантах и на баке виднелись люди, готовые кинуться на абордаж, едва два судна коснутся одно другого. Ньютон стоял на одной из своих баковых пушек, окруженный моряками. Глядя на приближение врага, никто на «Виндзорском замке» не обмолвился ни словом. Вот между двумя противниками осталось всего несколько сажен, Ньютон ясно различил черты храброго Сюркуфа. Вдруг налетел порыв ветра; в обыкновенное время от него не дрогнул бы даже грот, но теперь он сорвал изорванные паруса корвета. И раненая фок-мачта судна, отягченная весом людей на левых вантах, не вынесли напора и упала через борт, увлекая за собой грот-стеньгу и большую часть экипажа, цеплявшегося за снасти. Корвет превратился в несчастный обломок. Громкий крик с бака «Виндзорского замка» доказал, что английские моряки слишком хорошо понимали свое отчаянное положение и несчастие врага встретили, как свое избавление.
— Теперь, дети, живо! — крикнул Ньютон, бросаясь к рулевому колесу. — Готовься! Выправить реи. Так, хорошо. На орудия. С полдюжины боковых выстрелов, и корвет наш.
Солнце ушло за горизонт; черные тени потянулись раньше, чем был окончен маневр. Много выстрелов осыпало корвет, производя желанное действие, то есть сделав его еще более калекой.
Наконец ночь скрыла оба судна. И благодаря тому, что ветер стал быстро крепчать, пришлось позаботиться о том, чтобы лучше укрепить мачты «Виндзорского замка». Моряки оставили пушки, и пока они связывали снасти и собирали лишние паруса, Ньютон совещался со своими собратьями-офицерами; они в один голос говорили, что было сделано все возможное, что не следовало ждать следующего дня, так как за ночь корвет мог починиться, что промедление могло подвергнуть «Виндзорский замок» возможности попасть в плен и потерять драгоценный груз, вверенный этому судну. Только после полуночи «Виндзорский замок» привели в такой вид, что он мог поднять паруса. Но еще задолго до этого времени Ньютон улучил несколько минут, чтобы уйти с палубы и повидаться с Изабеллой. О многих подробностях событий и о смерти капитана Оутона мисс Ревель уже знала.
И если Ньютон мог получить какую-нибудь награду за свою храбрость и осторожность, он встретил ее в ласковом приеме и поздравлениях Изабеллы, во взгляде ее глаз, светившихся от слез восторгом.
Любовь и убийство составляют прекрасное целое, хотя спи так же противоположны, как сладкое и кислое i пунше. Однако предоставляю читателю воображать что угодно, и закончу главу, сказав ему, что, когда снова взошло солнце, корвет исчез, и его нельзя было разглядеть нигде. Поэтому пушки прикрепили как следует; палубы вымыли; поставили запасную бизань; капитана я храбрецов, павших в сражении, с обычными церемониями опустили в море; раненых поместили в гамаки по возможности удобнее; плотники усердно делали ремонт, л «Виндзорский замок» пошел по ветру со скоростью восьми узлов в час.
— Ньютон, — как-то раз сказал ему капитан, — я вижу, где суша, но, поверьте, наш старик не наскочит на препятствие, поэтому достаточно взять всего по одному рифу на верхних парусах, брамселях и топселях.
Действительно, хотя Изабелла и Ньютон никогда не говорили о чувствах, они не могли скрывать их. Попытки скрыть то, что они переживают, делали их любовь еще заметнее для всех. Капитан Оутон, очень любивший Форстера, радовался его счастью. Он ничего не имел против того, чтобы молодые люди на его судне влюблялись или были влюблены, хотя не допустил бы бракосочетания, пока молодая девушка оставалась под его покровительством.
«Виндзорский замок» был милях в двухстах от острова Святого Маврикия, когда показалось чужое судно. Оно шло к «Замку» на всех парусах и имело воинственный вид. Узнать, какими силами располагало судно, было невозможно на таком большом расстоянии и в том положении, которое оно занимало: оно было обращено носом к «Замку».
— Вы можете рассмотреть его корпус, мистер Форстер? — крикнул капитан Ньютону, который был на мачте с трубой в руках.
— Нет, сэр, над водой виднеется только его грот-марс, но поднимается быстро.
— Что вы скажете об оснастке, Форстер? — спросил Оутон, когда Ньютон спустился вниз.
— По-видимому, его паруса иностранные.
— Готов держать какое угодно пари, что этим судном командует Сюркуф. Он всегда крейсирует тут, судя по рапорту нейтрального судна.
— Через час узнаем это, сэр, — ответил Ньютон. — Но я думаю, что ваше предположение правильно. Нам нужно приготовиться. Это, во всяком случае, крейсер.
— Чем скорее приготовимся, тем лучше; я вижу, что судно — быстрый боец. Очистите палубы, и все по местам.
Чужое судно подходило с такой быстротой, что, когда приказания капитана были исполнены, оно оказалось всего в двух милях от «Виндзорского замка».
— У него чертовски хорошие паруса, — заметил капитан Оутон. — Ну, увидим, из чего оно!
Судно сделало поворот, уменьшив паруса, стало боком и при этом выставило на вид, как говорят французы, целую «щетину» пушек.
— Это корвет, сэр, — сказал Ньютон, глядя в трубу. — Двадцать два орудия на одной палубе, французская оснастка, вырез кормы — французский, вообще — французское судно.
— Готов поставить всю Ломбардскую улицу против одного апельсина, что это Сюркуф, — сказал Оутон, который так же, как и его остальные офицеры, стоял со зрительной трубой, наблюдая за судном. — Вот поднимается трехцветный флаг и доказывает, что я выиграл. Ответьте ему. Бросьте вверх мою шляпу. Фу! Я хочу сказать, выкиньте наши цвета. Томас, — продолжал Оутон, обращаясь к боцману, — пошлите всех на задние шканцы. Форстер, зайдите к дамам вниз.
По приказанию боцмана матросы наполнили палубу, сняв шляпы и с нетерпением на лице.
— Ну, мои молодцы, — сказал Оутон, — если я не ошибаюсь, этим судном командует лучший моряк, когда-либо выходивший из французского порта, и надо ему отдать справедливость, он чертовски ловкий малый, отличный боец и может получить славный удар боксерской перчаткой и ответить на него.
— Да, сэр, и мы тоже, — послышалось несколько голосов.
— Знаю, молодцы; вы будете и получать, и раздавать удары честно. Будем стоять на обеих ногах, и пусть выиграет лучший боксер. Итак, молодцы, если вы готовы схватиться, чем скорее двинемся мы, тем лучше.
— Ура! — крикнули матросы, расходясь по местам, и по совету капитана сбросили свои куртки, готовясь к бою, некоторые даже скинули рубашки.
Корвет, обменявшись сигналами, уменьшил паруса, как и «Виндзорский замок», потом стал за его кормой.
— Ну, он, во всяком случае, идет по нашим следам, — заметил капитан Оутон. — Однако, Форстер, дамы все еще не внизу. Миссис Эндербай, мне очень грустно на короткое время поместить вас в заточение. Мисс Ревель, сделайте мне милость, позвольте мистеру Форстеру проводить вас ниже ватерлинии.
Ньютон предложил Изабелле руку и пошел за капитаном Оутоном и миссис Эндербай. Его сердце переполняло такое множество разнообразных чувств, что он не мог сразу решиться заговорить. Спускаясь по лесенке, он, наконец, сказал:
— Уже не в первый раз мне поручают проводить вас в безопасное место. Надеюсь, что я опять буду иметь удовольствие освободить вас.
Губы Изабеллы дрожали, когда она ответила:
— Надеюсь, Бог поможет вам, мистер Форстер. Но… теперь я тревожусь сильнее, чем в тот раз… я…
— Я предчувствую, — прервал ее Ньютон, — что сегодняшнее дело или создаст для меня будущность, или вычеркнет из числа живых. Сам не знаю почему, но я чувствую это. Однако прощайте, Изабелла. Благослови вас Бог, — и Ньютон, пожав ее руку, бросился вверх на квартердек.
Я уже раньше замечал, что человеческое мужество в значительной степени зависит от его положения и надежд на будущее. Человек, который может потерять многое, в чем бы ни заключалась ого собственность, менее склонен сражаться, чем тот, весь капитал которого — легкое сердце да худое платье. По той же причине человек влюбленный менее охотно идет на бой, чем другие. Смерть в таком случае готова оборвать самые сладкие надежды.
Когда Ньютон вернулся на палубу, он увидел, что корвет повернулся и пошел так, что очутился совершенно против носа «Замка». Когда француз достаточно приблизился к английскому «купцу»», который незадолго перед тем поднял топсель, то собрал свой передний парус; показались его нижние снасти, полные матросами. Они громко крикнули и скрылись.
Один петушиный крик вызывает другой, если противник хороший боец. Английские матросы поднялись, чтобы ответить на приветствие, но капитан Оутон, прогремел:
— К пушкам, безумцы! Повернуть руль. Глядеть!
Корвет уже шел иным курсом, намереваясь пройти под кормой «Виндзорского замка». Но быстрота капитана Оутона помешала французскому судну сделать этот маневр. Оутон тоже сделал поворот, и оба судна очутились друг к другу бортами; как всегда бывает в таких случаях, выстрелы обоих снесли известное количество рей, снастей. Потом «Виндзорский замок» под управлением Ньютона сделал поворот, корвет тоже изменил направление, и на время оба судна отдалились друг от друга.
— Недурной выход, не правда ли, Ньютон? — спросил капитан Оутон, показывая свои белые зубы. — Смотрите, опять идет.
Капитан Оутон, следивший за каждым движением противника, так маневрировал, чтобы суда могли спора обменяться боковыми залпами. Эта вторая перестрелка была действеннее первой.
После второй схватки суда отошли еще дальше друг от друга. Это было удобно для обоих судов, потому что последний залп нанес обоим много повреждении. Корпус сидевшего низко на воде французского корвета пострадал меньше, но его реи, паруса были повреждены сильнее. Передняя фок-мачта была почти перерезана пополам залпами противника, грот-брам-стеньга сильно повреждена, колесо разбито в щепы, и это принудило французов управлять рулем с нижней палубы. Корпус «Виндзорского замка» получил три ядра; трое матросов были убиты, шестеро ранены. Бизань-мачта жестоко пострадала, и паруса разорвались пополам…
Только через четверть часа корвет снова повел атаку. Капитан Оутон забрал ветра, точно не желая согласиться на бой, чему, действительно, мешала лучшая парусность его противника. Корвет, по-видимому, перестал маневрировать или благодаря испорченному состоянию своего такелажа, или заметив, что его попытки ни к чему не приводят. Он опять стал в недалеком расстоянии от «Виндзорского замка» и открыл боковой огонь.
От сотрясения воздуха ветер упал; около часа оба судна сохраняли одно и то же положение и стояли все на том же расстоянии друг от друга, обмениваясь выстрелами, из которых каждый был действительным.
— Вот это настоящая боксерская схватка. Стреляйте, ребята! — крикнул Оутон, потирая руки. — Будь он проклят, но это молодец!
Поврежденная бизань-мачта «Виндзорского замка» получила еще ядро, которое свалило ее. Каждая часть корпуса этого судна испытала меткие жестокие ядра своего противника. Паруса «Замка» превратились в лохмотья; его уцелевшие мачты были изрешечены; бульверки сорваны во многих местах; висевшие шлюпки обратились в щепки; снасти на носу и корме были оборваны, и их концы и обрывки качались, следуя движению судна. Его палуба была в беспорядке; некоторые пушки остались без орудийной прислуги.
Капитан Оутон, Ньютон и остальные офицеры продолжали ободрять и поддерживать своих людей, собственноручно помогая им стрелять из орудий; матросы, казалось, пропитались духом бульдога, который жил в их командире.
Огонь «Виндзорского замка»» тоже произвел опустошения. Во время затишья ветра суда мало-помалу приблизились друг к другу, и благодаря тому, что «Виндзорский замок» сидел на воде выше корвета, он мог с лучшим успехом сметать людей с его палубы. В таком положении были суда, когда из-за поднявшихся густых клубов дыма им обоим на время пришлось прекратить стрельбу; оба не знали, куда направлять выстрелы; оба ждали, чтобы тяжелые пары рассеялись.
Мало-помалу легкий ветер отнес дым, и когда он рассеялся, оказалось, что суда в полукабельтове друг от друга.
Капитан Оутон и Ньютон были на высокой корме. Командир французского корвета стоял на сети гамака своего судна. Француз снял шляпу и вежливо поклонился своему противнику. Капитан Оутон ответил на его приветствие, потом, помахивая шляпой, указал на английский флаг, развевавшийся на грот-мачте, точно говоря? «Он не опустится».
Француз — это был Сюркуф — сделал то же движение, показывая на свой трехцветный значок. И военные действия возобновились.
— Хорошо, молодцы! — крикнул Оутон. — Славный был выстрел. Кулаком прямо в ребра. Урр-а-а, мои дубовые сердца! С ним стоит потягаться. Цель в переднюю мачту; второй выстрел ее снесет. Она качается. Ньютон, вперед и…
Но залп картечи прервал это приказание; пуля попала капитану в грудь. Он пошатнулся и упал с высокой кормы на квартердек. Ньютон, соскочив вниз, подбежал к нему. Потоки крови, лившейся из груди Оутона, сказали ему все; Ньютон подозвал нескольких матросов, поручив им перенести капитана вниз.
— Погодите, дорогой мальчик, — слабым голосом и с прерывающимся дыханием сказал капитан. — Кончено! Я умираю бойцом. — Его голова упала па грудь, и кровь хлынула изо рта.
Ньютон приказал положить тело капитана на его койку, не желая, чтобы матросы упали духом при виде печального зрелища, потом быстро прошел на корму с целью наблюдать за действиями неприятеля и заметил, что корвет собирается сделать поворот.
— Уходит, сэр! — крикнул один из квартирмейстеров.
— Не думаю, — ответил Ньютон, глядя через трубу на палубу французского судна. — Они собираются идти па абордаж, и через пять минут судно придет сюда. Готовь пики и кортики ребята. Мы должны отбить их приступ.
— И отобьем! — закричали моряки.
Повинуясь приказаниям, они собрались на баке. Но их ряды были жидки; половина отряда или лежала мертвая, пли находилась на руках врача. И, обозревая свое маленькое войско, усталое от работы, почерневшее от порохового дыма, запятнанное кровью, пахнувшее потом, Ньютон невольно сознавал, как мало надежды было у его людей отбить нападение судна, владевшего такими прекрасными силами, какими, казалось, располагал французский корвет. Ньютон сказал своим воинам всего несколько слов, но очень уместных, и с удовольствием заметил, что, хотя его моряков было мало, что они жестоко утомились телесно, в каждом из них по-прежнему горел не смирившийся дух.
Между тем корвет прошел около мили по ветру, потом сделал поворот, направился к «Виндзорскому замку» и был уже невдалеке от него. Он снова свернул паруса; на передних вантах и на баке виднелись люди, готовые кинуться на абордаж, едва два судна коснутся одно другого. Ньютон стоял на одной из своих баковых пушек, окруженный моряками. Глядя на приближение врага, никто на «Виндзорском замке» не обмолвился ни словом. Вот между двумя противниками осталось всего несколько сажен, Ньютон ясно различил черты храброго Сюркуфа. Вдруг налетел порыв ветра; в обыкновенное время от него не дрогнул бы даже грот, но теперь он сорвал изорванные паруса корвета. И раненая фок-мачта судна, отягченная весом людей на левых вантах, не вынесли напора и упала через борт, увлекая за собой грот-стеньгу и большую часть экипажа, цеплявшегося за снасти. Корвет превратился в несчастный обломок. Громкий крик с бака «Виндзорского замка» доказал, что английские моряки слишком хорошо понимали свое отчаянное положение и несчастие врага встретили, как свое избавление.
— Теперь, дети, живо! — крикнул Ньютон, бросаясь к рулевому колесу. — Готовься! Выправить реи. Так, хорошо. На орудия. С полдюжины боковых выстрелов, и корвет наш.
Солнце ушло за горизонт; черные тени потянулись раньше, чем был окончен маневр. Много выстрелов осыпало корвет, производя желанное действие, то есть сделав его еще более калекой.
Наконец ночь скрыла оба судна. И благодаря тому, что ветер стал быстро крепчать, пришлось позаботиться о том, чтобы лучше укрепить мачты «Виндзорского замка». Моряки оставили пушки, и пока они связывали снасти и собирали лишние паруса, Ньютон совещался со своими собратьями-офицерами; они в один голос говорили, что было сделано все возможное, что не следовало ждать следующего дня, так как за ночь корвет мог починиться, что промедление могло подвергнуть «Виндзорский замок» возможности попасть в плен и потерять драгоценный груз, вверенный этому судну. Только после полуночи «Виндзорский замок» привели в такой вид, что он мог поднять паруса. Но еще задолго до этого времени Ньютон улучил несколько минут, чтобы уйти с палубы и повидаться с Изабеллой. О многих подробностях событий и о смерти капитана Оутона мисс Ревель уже знала.
И если Ньютон мог получить какую-нибудь награду за свою храбрость и осторожность, он встретил ее в ласковом приеме и поздравлениях Изабеллы, во взгляде ее глаз, светившихся от слез восторгом.
Любовь и убийство составляют прекрасное целое, хотя спи так же противоположны, как сладкое и кислое i пунше. Однако предоставляю читателю воображать что угодно, и закончу главу, сказав ему, что, когда снова взошло солнце, корвет исчез, и его нельзя было разглядеть нигде. Поэтому пушки прикрепили как следует; палубы вымыли; поставили запасную бизань; капитана я храбрецов, павших в сражении, с обычными церемониями опустили в море; раненых поместили в гамаки по возможности удобнее; плотники усердно делали ремонт, л «Виндзорский замок» пошел по ветру со скоростью восьми узлов в час.
Глава XLII
Замечание Ньютона, высказанное им Изабелле перед началом военных действий, о том, что ему кажется, будто этот день упрочит его положение или уничтожит его жизнь, оказалось пророческим. Смерть капитана Оутона и храбрая защита «Виндзорского замка» привели к возвышению Ньютона Форстера. В качестве подчиненного офицера ему пришлось бы много лет работать, прежде чем подняться по служебной лестнице. А в течение этого времени, оставаясь в подчиненном положении, имел ли он какую-либо возможность добиться независимости и предложить руку Изабелле Ревель? Теперь же, благо даря связи крайне случайных событий, он очутился командиром ост-индского судна и возвращался на родину, победив корвет с силами равными, если не превосходившими его собственные, и сохранив груз громадной ценности. Все это давало ему уверенность, что за ним не только утвердят чин, который ему пришлось самовольно принять, но и что есть надежда получить место. И он знал, что его, капитана судна, будут принимать в обществе, что его ждет богатство и всеобщее уважение. И его сердце переполнялось чувством благодарности и ликования при сознании, что он скоро получит возможность попробовать добиться руки девушки, к которой уже давно испытывал горячую привязанность.
Когда «Виндзорский замок»! несся по ревущему и стонущему морю со всей порывистостью большой тяжести, пришедшей в движение, глаза Ньютона горели надеждой; однако, благодаря необыкновенным обстоятельствам, обращение Форстера с Изабеллой было еще более прежнего полно деликатной сдержанности.
«Виндзорский замок» пристал к острову Святой Елены; Ньютону посчастливилось добыть там отряд способных моряков в количестве более чем достаточном для пополнения своего экипажа. Их прислали на остров Святой Елены на пустом бриге французского капера, которого стесняло большое количество его пленников. Получив нужные ему запасы, Ньютон не стал терять времени и продолжал плавание в Англию.
Приблизительно через две недели после отплытия от острова Святой Елены объявили, что с правой стороны видно иностранное судно; когда «Замок» подошел к нему ближе, оказалось, что оно потеряло фок-мачту и вообще находилось в самом жалком положении. Наконец оно подняло нейтральные цвета и флаг до половины мачты в знак своего отчаянного положения.
Ньютон, подойдя к судну, велел спустить шлюпку и послал третьего помощника узнать, какую помощь можно оказать пострадавшим. Слава Богу, для моряков достаточно видеть несчастие, чтобы пожелать явиться на выручку несчастному.
Шлюпка вернулась; Ньютон узнал, что это судно шло с острова Бурбон в Гамбург; что оно потеряло мачту и жестоко пострадало во время бури за мысом Доброй Надежды; что в ту минуту, когда его фок-мачта упала через борт, половина экипажа была сброшена в воду и утонула; что из-за недостатка материалов и людей нельзя было сделать ремонт, а потому судно шло очень медленно и истощило почти все свои запасы и воду. В заключение офицер прибавил, что на судне француженка и два француза со слугами. Ньютон немедленно отправился на корабль. На палубе его встретил капитан-фламандец, который принялся перечислять ему все свои несчастия, когда француженка, не замеченная Ньютоном, поднялась из каюты, громко закричала и бросилась ему на шею.
— А, Боже мой, мосье Ньютон! — крикнула она по-французски и залилась слезами.
Он тотчас же узнал добрую и милую госпожу де Фонтанж; за нею стоял, протягивая ему руку, ее великодушный муж. Встреча была радостная; Ньютон чувствовал себя в восторге при мысли, что обстоятельства дали ему возможность оказать помощь людям, которые так добро поступали с ним.
— О, господин Ньютон, мы так страдали. О, Боже мой, без воды, без пищи! — кричала де Фонтанж, потом, улыбаясь сквозь слезы, прибавила, обращаясь к мужу: — Но это прелестная встреча, не правда ли, мой друг?
— Вы помните маркиза? — спросил Ньютона де Фонтанж.
Ньютон оглянулся и узнал губернатора Гваделупы, который так сочувствовал ему и не оставил его в плену.
Действительно, их судно было в плачевном состоянии и, если бы ему не оказали помощи, скоро превратилось бы в арену ужасов. Воды на нем осталось только на три дня и на столько же дней провизии. Ньютон поспешил отправить обратно шлюпку за всем необходимым на случай дурной погоды, которая могла помешать сообщению между «Замком» и пострадавшим судном. Видя, что на время у страдальцев нет недостатка ни в чем, он вернулся на «Замок» и послал плотников и часть экипажа с целью сделать ремонт на нейтральном судне, чтобы дать ему возможность идти дальше. Послал он также из запасных вещей все, что могло послужить удобствам пассажиров.
Английские моряки водворили мачту к вечеру. Голландцы, бывшие на палубе, охотно помогали бы им, но они получили приказание наверстать потерянное время, поесть вволю и утолить жажду. Это они исполнили с полной готовностью. Ньютон, вернувшийся на палубу нейтрального судна с тем, чтобы наблюдать за починками и наслаждаться обществом своих друзей, вечером простился с ними, дав обещание идти под уменьшенными парусами и не покидать их, пока они не удостоверятся, что все в порядке, и смогут обходиться без его помощи.
Когда «Виндзорский замок»! несся по ревущему и стонущему морю со всей порывистостью большой тяжести, пришедшей в движение, глаза Ньютона горели надеждой; однако, благодаря необыкновенным обстоятельствам, обращение Форстера с Изабеллой было еще более прежнего полно деликатной сдержанности.
«Виндзорский замок» пристал к острову Святой Елены; Ньютону посчастливилось добыть там отряд способных моряков в количестве более чем достаточном для пополнения своего экипажа. Их прислали на остров Святой Елены на пустом бриге французского капера, которого стесняло большое количество его пленников. Получив нужные ему запасы, Ньютон не стал терять времени и продолжал плавание в Англию.
Приблизительно через две недели после отплытия от острова Святой Елены объявили, что с правой стороны видно иностранное судно; когда «Замок» подошел к нему ближе, оказалось, что оно потеряло фок-мачту и вообще находилось в самом жалком положении. Наконец оно подняло нейтральные цвета и флаг до половины мачты в знак своего отчаянного положения.
Ньютон, подойдя к судну, велел спустить шлюпку и послал третьего помощника узнать, какую помощь можно оказать пострадавшим. Слава Богу, для моряков достаточно видеть несчастие, чтобы пожелать явиться на выручку несчастному.
Шлюпка вернулась; Ньютон узнал, что это судно шло с острова Бурбон в Гамбург; что оно потеряло мачту и жестоко пострадало во время бури за мысом Доброй Надежды; что в ту минуту, когда его фок-мачта упала через борт, половина экипажа была сброшена в воду и утонула; что из-за недостатка материалов и людей нельзя было сделать ремонт, а потому судно шло очень медленно и истощило почти все свои запасы и воду. В заключение офицер прибавил, что на судне француженка и два француза со слугами. Ньютон немедленно отправился на корабль. На палубе его встретил капитан-фламандец, который принялся перечислять ему все свои несчастия, когда француженка, не замеченная Ньютоном, поднялась из каюты, громко закричала и бросилась ему на шею.
— А, Боже мой, мосье Ньютон! — крикнула она по-французски и залилась слезами.
Он тотчас же узнал добрую и милую госпожу де Фонтанж; за нею стоял, протягивая ему руку, ее великодушный муж. Встреча была радостная; Ньютон чувствовал себя в восторге при мысли, что обстоятельства дали ему возможность оказать помощь людям, которые так добро поступали с ним.
— О, господин Ньютон, мы так страдали. О, Боже мой, без воды, без пищи! — кричала де Фонтанж, потом, улыбаясь сквозь слезы, прибавила, обращаясь к мужу: — Но это прелестная встреча, не правда ли, мой друг?
— Вы помните маркиза? — спросил Ньютона де Фонтанж.
Ньютон оглянулся и узнал губернатора Гваделупы, который так сочувствовал ему и не оставил его в плену.
Действительно, их судно было в плачевном состоянии и, если бы ему не оказали помощи, скоро превратилось бы в арену ужасов. Воды на нем осталось только на три дня и на столько же дней провизии. Ньютон поспешил отправить обратно шлюпку за всем необходимым на случай дурной погоды, которая могла помешать сообщению между «Замком» и пострадавшим судном. Видя, что на время у страдальцев нет недостатка ни в чем, он вернулся на «Замок» и послал плотников и часть экипажа с целью сделать ремонт на нейтральном судне, чтобы дать ему возможность идти дальше. Послал он также из запасных вещей все, что могло послужить удобствам пассажиров.
Английские моряки водворили мачту к вечеру. Голландцы, бывшие на палубе, охотно помогали бы им, но они получили приказание наверстать потерянное время, поесть вволю и утолить жажду. Это они исполнили с полной готовностью. Ньютон, вернувшийся на палубу нейтрального судна с тем, чтобы наблюдать за починками и наслаждаться обществом своих друзей, вечером простился с ними, дав обещание идти под уменьшенными парусами и не покидать их, пока они не удостоверятся, что все в порядке, и смогут обходиться без его помощи.