— Иду, иду, дорогая, только пружину нельзя бросить, — продолжая работать и приставив к глазу увеличительное стекло, ответил Никлас.
— Идите! И Рождество идет, а обед уходит, могу это сказать вам.
Никлас, у которого не было недостатка в аппетите, знал, что раз баранина отправится в буфет, будет трудно извлечь ее обратно, а потому отложил часы и вошел в комнату.
— Вот и я, дорогая, мне жаль, что я так долго заставил тебя ждать. Батюшки! Да ведь баранина-то, действительно, совсем холодная, — сказал Никлас, отправляя в рот большой кусок мяса и совсем забыв, что уже он два раза обедал этой же самой лопаткой. — Я чиню отличные часы мистера Тобина, но, кажется, мое приспособление, когда я его закончу…
— Закончишь, нечего сказать! — колко возразила ему жена. — Когда ты оканчивал что-либо, скажи на милость?
— О, дорогая, — ответил муж с рассеянным видом, — я окончу, когда ты умрешь.
— Когда я умру? — взвизгнула его жена. — Когда я умру! — продолжала она, упирая руки в бока и вскочив со стула. — Предупреждаю вас, мистер Форстер, что я еще долго проживу вам назло. Уж не в первый раз вы говорите это; но, поверьте, я еще протанцую по вашей могиле, мистер Форстер!
— Да ты не поняла меня, я совсем не то хотел сказать.
— Дудки! Именно то и хотел сказать. Вот что я получаю в награду за мои заботы о твоем благосостоянии, за то, что я, как раба, тружусь целыми днями! Но ты неисправим, Форстер; посмотри на себя: ты взял табак из табакерки вместо соли из солонки. Ну, какой же здравомыслящий человек станет есть баранину с табаком!
Ах, Боже мой, правда! — сказал Форстер и стал класть табак не в табакеру, всегда лежавшую подле него, а в солонку.
А кто теперь станет есть соль, дурак? Я не дурак, миссис Форстер, — ответил наконец рассерженный Никлас, — я ошибся; я вижу что ошибся.
Ах; да, ты послала Бетти со стеклами к капитану Симкинсу?
— Конечно, — ответила она. — Не смотри я за твоими делами, не знаю, что было бы! И предупреждаю вас, мистер Форстер, если вы не постараетесь найти больше работы, так нам скоро нечего будет есть. За последнюю неделю я получила только семнадцать шиллингов и шесть пенсов; как мы заплатим этим за квартиру и дрова, за мясо и напитки — объясни, я этого не понимаю.
— Что делать, дорогая? Я никогда не отказываюсь от работы.
— Не отказываешься? Нет. Только ты должен находить больше работы.
— Я могу починить часы и сделать телескоп, но создать дела не могу, — ответил Никлас.
— Можете и должны, мистер Форстер, — продолжала она, унося остатки баранины как раз в ту минуту. когда ее муж мысленно наметил следующий кусок, — а если не сделаете этого, вам нечего будет есть.
— По-видимому, так, дорогая, — сказал кроткий Никлас, борясь за табакерку, — но я, право, не знаю…
— Ах, Форстер, если бы ты не принадлежал к числу величайших…
— Нет, нет, нет, дорогая, — в припадке скромности прервал ее Никлас — Я не принадлежу к числу величайших оптических мастеров нашего времени, хотя когда я покажу миру мое усовершенст…
— К числу величайших мастеров! — фыркнула она. — Я хотела сказать: «К числу величайших дураков!»
— Это дело другого рода, моя дорогая, но…
— Без «но», Форстер; выслушай и не прерывай меня. Кто когда-нибудь приносит тебе вторично трубку или часы, поправленные тобой?
— Зачем их приносить ко мне после того, как я все там привел в порядок?
— Так зачем приводить их в порядок?
— Зачем? — с изумлением проговорил Форстер.
— Да, почему бы не оставлять где-нибудь неплотно завинченного винтика, чтобы люди опять приходили к тебе со своими вещами? Вот как надо вести дела.
— Мое дело, дорогая, смотреть, чтобы все винты и прочие части были на месте и держались крепко.
— И умирать с голоду, — добавила она.
— Если будет угодно Богу, — ответил честный Никлас.
Появление сына этой четы прервало супружеский дуэт. Мы познакомим читателя с молодым Форстером, так как ему суждено играть в нашем рассказе выдающуюся роль.
Ньютон Форстер (названный так отцом в честь великого сэра Исаака) был семнадцатилетним юношей с атлетической пропорциональной фигурой, красивым лицом и богато одаренным умом. Его открытый лоб носил отпечаток откровенности и искренности, в улыбке сказывалась честность. Отец потратил все свое свободное время и некоторые денежные средства на воспитание Ньютона, надеясь, что со временем юноша сделается соперником того гения, в честь которого получил имя, но Ньютон не выказывал никакого желания сидеть на скамье мастера. Когда ему удавалось вырваться из дому, его всегда можно было застать на пристани, где суда разгружались или принимали на свои палубы товар. Уже давно он сказал, что намеревается сделаться моряком. Отец очень неохотно согласился на это с тем условием, что Ньютон раньше окончит воспитание. Обе стороны решили честно выполнить условия.
В пятнадцать лет Ньютон уже усвоил все, чему мог его научить педагог, и в ожидании чего-нибудь лучшего поступил на береговое судно и на нем сделал много рейсов в течение двух лет. Каждый рейс продолжался шесть недель, а затем столько же времени Ньютон оставался в порту в ожидании нового груза.
Благодаря образованию, полученному Ньютоном, он, несмотря на свою молодость, занимал место помощника капитана, и его жалование давало ему возможность помогать отцу, еле сводившему концы с концами. Любознательность юноши заставила его как можно лучше вникнуть в профессию отца, и он умел чинить многие вещи, которые присылали в лавку оптика. Хотя Ньютона забавляли странности отца, он глубоко уважал Никласа, и его возмущало обращение с ним матери. Тем не менее, благодаря необычайной тактичности, он умел спокойно противиться ей и приобрести над нею известную власть. И какие бы чувства она не испытывала к сыну во времена его раннего детства, теперь они превратились в положительную ненависть к нему.
Что будет угодно Богу? — входя, спросил Ньютон, услыхавший последние слова отца.
Твоя мать говорит, что нам остается или умереть с голоду, или жить нечестно, — ответил Никлас.
— Значит, мы умрем, отец, с чистой совестью; только мне кажется, дело еще не так плохо, потому что я дьявольски голоден, — продолжал Ньютон, поглядывая на стол, украшенный только солонкой и табакеркой. — Ну, мама, вода стоит совсем низко? Или вы все заперли?
И Ньютон подошел к закрытому буфету. Миссис Форстер была с остальными резка, с Ньютоном же одна обращалась сдержанно-угрюмо.
— Там нет ничего, — проворчала она.
— Зачем же вы запираете ничто? — возразил Ньютон. — Полно, мама, дайте-ка мне ключ, и я уж что-нибудь да откопаю там.
Она не согласилась. Тогда Ньютон прошел в лавку, принес оттуда долото и молоток и начал ломать замок.
— Мне очень жаль, что приходится делать это, мама, — сказал он, — но раз вы не даете мне ключа…
Послышался громкий стук молотка о долото.
— Вот ключ, сэр, — с негодованием крикнула миссис Форстер и, бросив ключ на стол, вылетела из комнаты.
Глава IV
Глава V
Глава VI
— Идите! И Рождество идет, а обед уходит, могу это сказать вам.
Никлас, у которого не было недостатка в аппетите, знал, что раз баранина отправится в буфет, будет трудно извлечь ее обратно, а потому отложил часы и вошел в комнату.
— Вот и я, дорогая, мне жаль, что я так долго заставил тебя ждать. Батюшки! Да ведь баранина-то, действительно, совсем холодная, — сказал Никлас, отправляя в рот большой кусок мяса и совсем забыв, что уже он два раза обедал этой же самой лопаткой. — Я чиню отличные часы мистера Тобина, но, кажется, мое приспособление, когда я его закончу…
— Закончишь, нечего сказать! — колко возразила ему жена. — Когда ты оканчивал что-либо, скажи на милость?
— О, дорогая, — ответил муж с рассеянным видом, — я окончу, когда ты умрешь.
— Когда я умру? — взвизгнула его жена. — Когда я умру! — продолжала она, упирая руки в бока и вскочив со стула. — Предупреждаю вас, мистер Форстер, что я еще долго проживу вам назло. Уж не в первый раз вы говорите это; но, поверьте, я еще протанцую по вашей могиле, мистер Форстер!
— Да ты не поняла меня, я совсем не то хотел сказать.
— Дудки! Именно то и хотел сказать. Вот что я получаю в награду за мои заботы о твоем благосостоянии, за то, что я, как раба, тружусь целыми днями! Но ты неисправим, Форстер; посмотри на себя: ты взял табак из табакерки вместо соли из солонки. Ну, какой же здравомыслящий человек станет есть баранину с табаком!
Ах, Боже мой, правда! — сказал Форстер и стал класть табак не в табакеру, всегда лежавшую подле него, а в солонку.
А кто теперь станет есть соль, дурак? Я не дурак, миссис Форстер, — ответил наконец рассерженный Никлас, — я ошибся; я вижу что ошибся.
Ах; да, ты послала Бетти со стеклами к капитану Симкинсу?
— Конечно, — ответила она. — Не смотри я за твоими делами, не знаю, что было бы! И предупреждаю вас, мистер Форстер, если вы не постараетесь найти больше работы, так нам скоро нечего будет есть. За последнюю неделю я получила только семнадцать шиллингов и шесть пенсов; как мы заплатим этим за квартиру и дрова, за мясо и напитки — объясни, я этого не понимаю.
— Что делать, дорогая? Я никогда не отказываюсь от работы.
— Не отказываешься? Нет. Только ты должен находить больше работы.
— Я могу починить часы и сделать телескоп, но создать дела не могу, — ответил Никлас.
— Можете и должны, мистер Форстер, — продолжала она, унося остатки баранины как раз в ту минуту. когда ее муж мысленно наметил следующий кусок, — а если не сделаете этого, вам нечего будет есть.
— По-видимому, так, дорогая, — сказал кроткий Никлас, борясь за табакерку, — но я, право, не знаю…
— Ах, Форстер, если бы ты не принадлежал к числу величайших…
— Нет, нет, нет, дорогая, — в припадке скромности прервал ее Никлас — Я не принадлежу к числу величайших оптических мастеров нашего времени, хотя когда я покажу миру мое усовершенст…
— К числу величайших мастеров! — фыркнула она. — Я хотела сказать: «К числу величайших дураков!»
— Это дело другого рода, моя дорогая, но…
— Без «но», Форстер; выслушай и не прерывай меня. Кто когда-нибудь приносит тебе вторично трубку или часы, поправленные тобой?
— Зачем их приносить ко мне после того, как я все там привел в порядок?
— Так зачем приводить их в порядок?
— Зачем? — с изумлением проговорил Форстер.
— Да, почему бы не оставлять где-нибудь неплотно завинченного винтика, чтобы люди опять приходили к тебе со своими вещами? Вот как надо вести дела.
— Мое дело, дорогая, смотреть, чтобы все винты и прочие части были на месте и держались крепко.
— И умирать с голоду, — добавила она.
— Если будет угодно Богу, — ответил честный Никлас.
Появление сына этой четы прервало супружеский дуэт. Мы познакомим читателя с молодым Форстером, так как ему суждено играть в нашем рассказе выдающуюся роль.
Ньютон Форстер (названный так отцом в честь великого сэра Исаака) был семнадцатилетним юношей с атлетической пропорциональной фигурой, красивым лицом и богато одаренным умом. Его открытый лоб носил отпечаток откровенности и искренности, в улыбке сказывалась честность. Отец потратил все свое свободное время и некоторые денежные средства на воспитание Ньютона, надеясь, что со временем юноша сделается соперником того гения, в честь которого получил имя, но Ньютон не выказывал никакого желания сидеть на скамье мастера. Когда ему удавалось вырваться из дому, его всегда можно было застать на пристани, где суда разгружались или принимали на свои палубы товар. Уже давно он сказал, что намеревается сделаться моряком. Отец очень неохотно согласился на это с тем условием, что Ньютон раньше окончит воспитание. Обе стороны решили честно выполнить условия.
В пятнадцать лет Ньютон уже усвоил все, чему мог его научить педагог, и в ожидании чего-нибудь лучшего поступил на береговое судно и на нем сделал много рейсов в течение двух лет. Каждый рейс продолжался шесть недель, а затем столько же времени Ньютон оставался в порту в ожидании нового груза.
Благодаря образованию, полученному Ньютоном, он, несмотря на свою молодость, занимал место помощника капитана, и его жалование давало ему возможность помогать отцу, еле сводившему концы с концами. Любознательность юноши заставила его как можно лучше вникнуть в профессию отца, и он умел чинить многие вещи, которые присылали в лавку оптика. Хотя Ньютона забавляли странности отца, он глубоко уважал Никласа, и его возмущало обращение с ним матери. Тем не менее, благодаря необычайной тактичности, он умел спокойно противиться ей и приобрести над нею известную власть. И какие бы чувства она не испытывала к сыну во времена его раннего детства, теперь они превратились в положительную ненависть к нему.
Что будет угодно Богу? — входя, спросил Ньютон, услыхавший последние слова отца.
Твоя мать говорит, что нам остается или умереть с голоду, или жить нечестно, — ответил Никлас.
— Значит, мы умрем, отец, с чистой совестью; только мне кажется, дело еще не так плохо, потому что я дьявольски голоден, — продолжал Ньютон, поглядывая на стол, украшенный только солонкой и табакеркой. — Ну, мама, вода стоит совсем низко? Или вы все заперли?
И Ньютон подошел к закрытому буфету. Миссис Форстер была с остальными резка, с Ньютоном же одна обращалась сдержанно-угрюмо.
— Там нет ничего, — проворчала она.
— Зачем же вы запираете ничто? — возразил Ньютон. — Полно, мама, дайте-ка мне ключ, и я уж что-нибудь да откопаю там.
Она не согласилась. Тогда Ньютон прошел в лавку, принес оттуда долото и молоток и начал ломать замок.
— Мне очень жаль, что приходится делать это, мама, — сказал он, — но раз вы не даете мне ключа…
Послышался громкий стук молотка о долото.
— Вот ключ, сэр, — с негодованием крикнула миссис Форстер и, бросив ключ на стол, вылетела из комнаты.
Глава IV
Через три недели Ньютон Форстер отплыл с грузом в морской порт Уотерфорд. Капитан баржи неумеренно пил спиртные напитки и, пока она стояла в гавани, редко оставался трезвым. Зато во время самого плавания он воздерживался от опьянения, чтобы благополучно доставить до места порученный ему товар. Все это знали и доверяли капитану Томсону, несмотря на его невоздержанность на суше. Однако с тех пор, как Ньютон поступил к нему на службу, он стал не так строго держаться прежних привычек. Он видел, что в руках Форстера судно пользуется такой же безопасностью, как и при его собственном управлении. Итак, познакомив его со всеми тонкостями мореходного искусства, со всеми опасностями берегового плавания и всецело вручив ему управление баржей, капитан стал время от времени разрешать себе выпить один-другой стаканчик. Привычка пить усиливалась. Скоро глиняная бутыль со жгучим напитком сделалась всегдашней спутницей Томсона; едва ставились паруса и определялся курс, он уходил в свою каюту, наслаждался напитком и, пока бутыль не была осушена, не появлялся на палубе, так как никогда не бывал достаточно трезв для этого. Ньютон был настоящим ответственным хозяином судна.
Ветер, бывший благоприятным, когда подняли якорь, переменился и стал дуть им прямо в лоб раньше, чем баржа потеряла из виду Овертон. На третий день Ньютон увидел множество вещей, плывших по волнам. Всякий пустяк — хорошая находка для берегового судна, и Ньютон скоро заметил две бочки, несколько досок, обломков и так далее. Когда баржа очутилась посреди всех этих вещей, Ньютон велел спустить лодку и без ведома капитана, спавшего после обильных возлияний, на палубе очутились бочки и разные другие вещи. Лодку снова подняли усилиями Форстера и его экипажа, который состоял из одного взрослого и одного мальчика, потом судно сделало поворот и пошло дальше.
Ньютон понял, что какой-то большой корабль разбился очень недавно. Он видел это по свежести изломов в брусьях; они не походили на обломки, долго пробывшие в воде, которые всегда бывают покрыты водорослями и слизью.
Ньютон осмотрел концы рей, но они не были помечены названием судна, на котором недавно находились. На обеих бочках виднелись только начальные буквы, и ничто не указывало на имена их владельцев. Внимание Форстера привлек большой сундук, но молодой человек не хотел его открывать, пока Томсон не выйдет на палубу. Пробуравив бочку, Ньютон убедился, что в них настоящий ямайский ром, и пошел в каюту сказать об этом своему начальнику, зная, что тот останется доволен таким известием.
Не скоро удалось Ньютону разбудить начальника.
— Обломки после крушения.
— Какое, к черту, крушение! — проворчал старый Томсон, бесцеремонно повернулся к Ньютону спиной и снова захрапел.
— Выловлен сундук, сэр, очень большой. Я его не открыл, так как вас не было на палубе. Большой сундук, тяжелый.
— Сундук? Ну так что же? Сундук? К черту его, и дайте мне поспать, — пробормотал старик.
— Две бочки, сэр. Я пробуравил их. В них ром! — крикнул настойчивый Ньютон.
— А? Что? Бочки? Что за бочки?
— Полные рома.
— Рома! Вы сказали там ром? — крикнул старый Томсон, поднимая голову с подушки и глядя на Ньютона остановленным взглядом. — Где ром?
— На палубе; мы выловили бочки из моря.
— Выловили? Они на палубе? — крикнул капитан. Он вскочил на ноги, подбежал к лесенке из кают-кампании, и на четвереньках, босой, очутился на палубе.
Когда капитан удостоверился, что заключается в бочонках, Ньютон предложил открыть сундук.
— Да, — ответил Томсон, налив себе целый стакан рому и собираясь унести его с собой вниз, в каюту. — Откройте его, если хотите, мой мальчик. Вы захватили хороший приз сегодня, и вашу часть составляет сундук; возьмите себе его и все вещи, спрятанные в нем. Только привяжите бочки; позже мы спрячем их в трюме.
Матрос и мальчик вполне согласились с этим разделом добычи, надеясь, что время от времени им тоже будут перепадать стаканчики рома.
Они прошли на нос и налили себе рому, а через полчаса Ньютон позвал мальчишку, поставил его на руль, сам же отнес сундук вниз, в каюту, где увидел Томсона; старик допил кружку и теперь неподвижно лежал в полном оцепенении.
Ньютон сломал замок сундука и осмотрел вещи, хранившиеся в нем; большей частью это были принадлежности женского и детского туалета, кроме того в сундуке лежала большая связка писем на имя Луизы де Монморанси; содержание их осталось для Ньютона тайной, так как он не знал французского языка. Там же он нашел красную сафьяновую шкатулку, в которой хранилось несколько бриллиантовых украшений и три или четыре ордена. На всех женских вещах стояли буквы «Л. де М.», а на детских — «Ж. де Ф.».
Ньютон все рассмотрел, разостлал платье на ларях и на столе, драгоценные вещи спрятал в надежное место и вернулся на палубу. Хотя Томсон и подарил ему сундук и все спрятанное в нем, Форстер, не считая вещи своей собственностью, решил, по возвращении домой, посоветоваться с отцом и постараться отыскать законных владельцев своей находки.
Два дня баржа шла под прежним ветром, потом погода изменилась. Правда, ветер все еще дул в том же направлении, но на небе стали собираться облака, и солнце село в темно-красном зареве, а это предвещало бурю с норд-веста. Действительно, еще до утра судно запрыгало по коротким волнам. К полудню буря разыгралась вполне, и Ньютон, видя, что баржа не слушается, пошел к капитану, чтобы спросить его, как поступать.
Судно шло под зарифленным гротом, почти скрываясь под волнами, когда Ньютон начал будить Томсона, который уже проспал ночь, так что теперь его легче было поднять, чем прежде.
— А? Что? Сильный ветер? Да, да… А какой ветер? — спросил он, вставая с койки.
— Норд-вест; при шквалах изменяется в норд-норд; вест. Со вчерашнего вечера мы потеряли добрых десять миль и теперь идем близ песков Дедден, — ответил Ньютон. — Мне думается, нужно поторопиться, так как по всему видно, что ветер не упадет.
— Через мгновение я буду на палубе, мой мальчик, — сказал Томсон, который теперь совсем оправился и старательно надевал башмаки, единственную часть одежды, которую сбросил, чтобы лечь спать. — Идите наверх, при глядите за молодцами… да привяжите бочонки. Скверное место Дедденские мели, только недаром я сорок лет толкался близ этого берега…
Через минуту Томсон уже был на палубе и раздавал деятельные приказания.
Поставленное по ветру судно летело и меньше чем через два часа было невдалеке от суши.
Вот миновали и голову мели, и через несколько минут судно должно было войти в спокойную воду.
— Теперь можно выпить капельку! — крикнул Томсон, считавший, что его воздержание продолжалось до. статочно долго. Он подошел к бочке рома, привязанной
У левого борта. Старый капитан стал на колени, чтобы вынуть втулку, но в эту минуту на повернувшееся судно налетела сильная волна и страшно накренила его; привязь, которая удерживала бочки, лопнула; бочка сбила с ног несчастного Томсона, прокатилась по палубе и перескочила через борт в воду. Старик со стоном повалился на спину; матрос и мальчик подбежали к нему и по указаниям Ньютона, который не мог отойти от руля, от» Несли старика в каюту, где и положили на постель. Через несколько мгновений судно уже было в тихой вода, Ньютон прибежал в каюту. Край бочки пробил голову Гомсона; часа два он тяжело дышал, потом его не стало.
Ветер, бывший благоприятным, когда подняли якорь, переменился и стал дуть им прямо в лоб раньше, чем баржа потеряла из виду Овертон. На третий день Ньютон увидел множество вещей, плывших по волнам. Всякий пустяк — хорошая находка для берегового судна, и Ньютон скоро заметил две бочки, несколько досок, обломков и так далее. Когда баржа очутилась посреди всех этих вещей, Ньютон велел спустить лодку и без ведома капитана, спавшего после обильных возлияний, на палубе очутились бочки и разные другие вещи. Лодку снова подняли усилиями Форстера и его экипажа, который состоял из одного взрослого и одного мальчика, потом судно сделало поворот и пошло дальше.
Ньютон понял, что какой-то большой корабль разбился очень недавно. Он видел это по свежести изломов в брусьях; они не походили на обломки, долго пробывшие в воде, которые всегда бывают покрыты водорослями и слизью.
Ньютон осмотрел концы рей, но они не были помечены названием судна, на котором недавно находились. На обеих бочках виднелись только начальные буквы, и ничто не указывало на имена их владельцев. Внимание Форстера привлек большой сундук, но молодой человек не хотел его открывать, пока Томсон не выйдет на палубу. Пробуравив бочку, Ньютон убедился, что в них настоящий ямайский ром, и пошел в каюту сказать об этом своему начальнику, зная, что тот останется доволен таким известием.
Не скоро удалось Ньютону разбудить начальника.
— Обломки после крушения.
— Какое, к черту, крушение! — проворчал старый Томсон, бесцеремонно повернулся к Ньютону спиной и снова захрапел.
— Выловлен сундук, сэр, очень большой. Я его не открыл, так как вас не было на палубе. Большой сундук, тяжелый.
— Сундук? Ну так что же? Сундук? К черту его, и дайте мне поспать, — пробормотал старик.
— Две бочки, сэр. Я пробуравил их. В них ром! — крикнул настойчивый Ньютон.
— А? Что? Бочки? Что за бочки?
— Полные рома.
— Рома! Вы сказали там ром? — крикнул старый Томсон, поднимая голову с подушки и глядя на Ньютона остановленным взглядом. — Где ром?
— На палубе; мы выловили бочки из моря.
— Выловили? Они на палубе? — крикнул капитан. Он вскочил на ноги, подбежал к лесенке из кают-кампании, и на четвереньках, босой, очутился на палубе.
Когда капитан удостоверился, что заключается в бочонках, Ньютон предложил открыть сундук.
— Да, — ответил Томсон, налив себе целый стакан рому и собираясь унести его с собой вниз, в каюту. — Откройте его, если хотите, мой мальчик. Вы захватили хороший приз сегодня, и вашу часть составляет сундук; возьмите себе его и все вещи, спрятанные в нем. Только привяжите бочки; позже мы спрячем их в трюме.
Матрос и мальчик вполне согласились с этим разделом добычи, надеясь, что время от времени им тоже будут перепадать стаканчики рома.
Они прошли на нос и налили себе рому, а через полчаса Ньютон позвал мальчишку, поставил его на руль, сам же отнес сундук вниз, в каюту, где увидел Томсона; старик допил кружку и теперь неподвижно лежал в полном оцепенении.
Ньютон сломал замок сундука и осмотрел вещи, хранившиеся в нем; большей частью это были принадлежности женского и детского туалета, кроме того в сундуке лежала большая связка писем на имя Луизы де Монморанси; содержание их осталось для Ньютона тайной, так как он не знал французского языка. Там же он нашел красную сафьяновую шкатулку, в которой хранилось несколько бриллиантовых украшений и три или четыре ордена. На всех женских вещах стояли буквы «Л. де М.», а на детских — «Ж. де Ф.».
Ньютон все рассмотрел, разостлал платье на ларях и на столе, драгоценные вещи спрятал в надежное место и вернулся на палубу. Хотя Томсон и подарил ему сундук и все спрятанное в нем, Форстер, не считая вещи своей собственностью, решил, по возвращении домой, посоветоваться с отцом и постараться отыскать законных владельцев своей находки.
Два дня баржа шла под прежним ветром, потом погода изменилась. Правда, ветер все еще дул в том же направлении, но на небе стали собираться облака, и солнце село в темно-красном зареве, а это предвещало бурю с норд-веста. Действительно, еще до утра судно запрыгало по коротким волнам. К полудню буря разыгралась вполне, и Ньютон, видя, что баржа не слушается, пошел к капитану, чтобы спросить его, как поступать.
Судно шло под зарифленным гротом, почти скрываясь под волнами, когда Ньютон начал будить Томсона, который уже проспал ночь, так что теперь его легче было поднять, чем прежде.
— А? Что? Сильный ветер? Да, да… А какой ветер? — спросил он, вставая с койки.
— Норд-вест; при шквалах изменяется в норд-норд; вест. Со вчерашнего вечера мы потеряли добрых десять миль и теперь идем близ песков Дедден, — ответил Ньютон. — Мне думается, нужно поторопиться, так как по всему видно, что ветер не упадет.
— Через мгновение я буду на палубе, мой мальчик, — сказал Томсон, который теперь совсем оправился и старательно надевал башмаки, единственную часть одежды, которую сбросил, чтобы лечь спать. — Идите наверх, при глядите за молодцами… да привяжите бочонки. Скверное место Дедденские мели, только недаром я сорок лет толкался близ этого берега…
Через минуту Томсон уже был на палубе и раздавал деятельные приказания.
Поставленное по ветру судно летело и меньше чем через два часа было невдалеке от суши.
Вот миновали и голову мели, и через несколько минут судно должно было войти в спокойную воду.
— Теперь можно выпить капельку! — крикнул Томсон, считавший, что его воздержание продолжалось до. статочно долго. Он подошел к бочке рома, привязанной
У левого борта. Старый капитан стал на колени, чтобы вынуть втулку, но в эту минуту на повернувшееся судно налетела сильная волна и страшно накренила его; привязь, которая удерживала бочки, лопнула; бочка сбила с ног несчастного Томсона, прокатилась по палубе и перескочила через борт в воду. Старик со стоном повалился на спину; матрос и мальчик подбежали к нему и по указаниям Ньютона, который не мог отойти от руля, от» Несли старика в каюту, где и положили на постель. Через несколько мгновений судно уже было в тихой вода, Ньютон прибежал в каюту. Край бочки пробил голову Гомсона; часа два он тяжело дышал, потом его не стало.
Глава V
На следующий день останки Томсона были перенесены на берег и погребены на кладбище рыбачьего городка, стоявшего в миле от того порта, в котором остановилось судно. Ньютон нанял второго работника, и когда волнение утихло, докончил рейс.
Груза готового не нашлось, поэтому Ньютон решил передать судно его владельцу, жившему в Овертоне, вернулся с балластом и принес весть о смерти Томсона.
Ньютон спросил у отца совета по поводу сундука, но Никлас мало помог ему в этом отношении. После долгих рассуждений, старик решил временно отложить этот вопрос, как и многие другие затруднения.
Во время совещания отца с сыном появились мистер Драгуел и мистер Хильтон.
Драгуел, местный пастор, маленький толстый человечек, вечно сидел на самом кончике стула, откидываясь на его спинку, и при этом крутил одним большим пальцем вокруг другого. Он был добродушен и шутлив: смеялся на шутки, но понимал их значительно позже, чем они были сказаны. Вообще мысли его двигались медленно, точно поток лавы, а потому он, хотя и смеялся над смешными вещами, но никогда не в одно время с остальными, а на четверть или на полминуты позже их. Когда собеседники уже говорили о других вещах, вдруг слышалось его сердечное «Ха-ха-ха!»
Мистер Хильтон, владелец судна, высокий полный человек, много лет командовал береговиком; наконец, путем маленькой контрабанды скопил достаточные деньги и купил на них собственную баржу. Это был веселый, добродушный малый, очень любивший свою трубку, а еще больше — свое береговое судно, доставлявшее ему весь комфорт. Большую часть дня он сидел у дверей дома, обращенного к гавани, перекидывался замечаниями с каждым прохожим, всегда затрагивая одну и ту же тему — свое судно. Если баржа стояла на якоре, он показывал на нее пальцем и говорил: «Вот она». Если судно было в плавании, он объяснял, когда оно ушло, когда может вернуться. Все его мысли сосредоточивались на нем.
Мне следовало упомянуть, что с Драгуелом неизменно появлялся мистер Спинней, приходский конторщик, маленький худощавый человек с седыми редкими волосами, висевшими по обеим сторонам его лысого черепа.
В церкви ли, или вне храма, он всегда вторил своему главе и на громкое «Ха-ха-ха!» священника отвечал тоненьким «Хи-хи-хи! ».
— Мир дому сему, — сказал пастор, переступая через порог. Он знал характер миссис Форстер и потому, радуясь свому остроумию, сопровождал эту шутку смехом.
— Хи-хи-хи, — ответил Спинней.
— Здравствуйте, мистер Форстер. Как поживает ваша добрая леди? — спросил он.
— Она наконец на привязи, — прервав Драгуела, заметил Хильтон.
— Кто? — с изумлением спросил священник.
— Да моя баржа.
— О, я думал, вы говорите о миссис Форстер. Ха-ха-ха!
— Хи-хи-хи!
— Не угодно ли присесть, — предложил Никлас и повел гостей из лавки в комнату.
— Надеюсь, вы здоровы, мистер Драгуел? — резко сказала миссис Форстер, которая не могла быть вежливой даже из уважения к платью священника. — Возьмите стул; он весь в пыли, но Бетси такая ленивая дрянь.
— Ньютон лучше всех управляет ею, — заметил Хильтон.
— Ньютон! — взвизгнула хозяйка дома. — Ньютон управляет Бетси?
— Да нет, моей береговушкой!
Ньютон расхохотался, за ним засмеялись его отец и Хильтон.
— Да, печально, печально, — заметил Хильтон, когда смех затих. — Такая ужасная смерть!
— Ха-ха-ха, — разразился пастор, который только что понял шутку с Бетси.
— Хи-хи-хи!
— Кажется тут нечего смеяться, колко заметила миссис Форстер.
— Чудесная шутка, уверяю вас, — произнес Драгуел. — Но, мистер Форстер, я думаю, нужно перейти к делу. Где бумаги, Спинней? — Клерк вынул инвентарь вещей покойного Томсона и положил его на стол. — Печальное происшествие, — продолжал пастор, — очень печальное, но мы все умрем…
— Да, слава Богу, — рассеянно произнес Никлас.
— Слава Богу? — спросила его жена. — Как? Вы хотите умереть?
— Нет, дорогая, — ответил Никлас, — я думал не о себе…
— Поверьте, уж она-то долго проживет, — заметил Хильтон. — Я ее привязал, она вполне здорова.
Ньютон засмеялся, понимая недоразумение.
— О ком вы говорите? — спросил Никлас.
— Да о моей барже, конечно, — заметил Хильтон.
— Ха-ха-ха! — разразился священник, поняв, почему недавно смеялся Ньютон.
— Хи-хи-хи! — вторил Спинней.
Этот смех возмутил миссис Форстер, и она с криком: «Пивная больше подходит для таких разговоров! » — выскочила из комнаты.
Помолчали; священник покрутил пальцами.
— А ведь она премиленькая, правда? — заметил Хильтон, обращаясь к Ньютону.
Никлас Форстер, мрачно думавший в эту минуту о своей жене, покачал головой, не поднимая глаз; Ньютон сделал утвердительный знак судовладельцу.
— Очень удобная для жизни, — продолжал Хильтон. Новое отрицательное движение Никласа, новый утвердительный кивок головы Ньютона.
— Я думаю, вы могли бы управлять ею, Форстер? — сказал Хильтон. — Скажите, как по-вашему?
— О, это немыслимо! — сказал Никлас.
— Немыслимо, мистер Форстер? — спросил Хильтон. — Ну, а я лучшего мнения о Ньютоне; я думаю, для него это возможно.
— Ну, конечно, больше, чем для меня; но все же пока она не… — начал было Форстер.
— Она красавица!
— Миссис Форстер — красавица? — крикнул Никлас, глядя на Хильтона изумленными глазами.
Ньютон и Хильтон захохотали.
— Нет, нет, — ответил Хильтон, — я говорил о моей барже.
— Но не приступим ли мы к делу? У вас есть трубки, мистер Форстер? Ну, мистер Драгуел, что вы сказали?
— Ха-ха-ха!! — залился священник, только что понявший последнее недоразумение.
Принесли трубки, несколько кружек портера.
Прекрасная, успокоительная вещь трубка!
Прошло около получаса; никто не сказал ни слова, и комната наполнилась грациозными клубами и лентами.. дыма.
Прежде всего докурил Хильтон; он высыпал пепел на стол и, вновь набивая трубку табаком, заметил:
— Очень грустное дело.
Остальные молчаливо кивнули головами. Трубка была зажжена; все снова затихло. Новая трубка опустела.
— Просматривая списки, — сказал Драгуел, — я вижу, что вещи не очень ценны: меховая фуражка, круглая шляпа, плисовые панталоны… Все это не стоит и двух фунтов, — продолжал он, набивая трубку. Пастор закурил и снова умолк. Третьим заговорил Никлас.
— Мне кажется… — начал он; но что ему казалось пропало, потому что в его воображении замелькала новая идея, и он, без дальнейших рассуждений, закурил вторую трубку.
Минут через десять после этого Спинней передал кружку портера Драгуелу, тот передал ее соседу. Пили все поочередно и дымили по-прежнему.
Неизвестно, сколько времени еще продлилось бы это кабинетное совещание, если бы тишина не была нарушена самым худшим ее врагом — языком женщины.
— Ну, мистер Форстер, и вы, джентльмены, не собираетесь ли вы меня отравить? Недостаточно ли для вас этого зловония и грязи? Долго ли еще это будет длиться? — закричала миссис Форстер, врываясь в комнату. — Знаете, мистер Форстер, вы уже лучше прямо вывесьте над дверью вывеску и заведите здесь пивную. На вывеске изображено будет: «Голова дурака». И вам не стыдно себя самого, мистер Драгуел? — прибавила она, обращаясь к пастору. — Ведь вы должны были бы показывать своим прихожанам пример!
Мистера Драгуела совсем не восхищали подобные выговоры, поэтому, вынув изо рта трубку, он ответил:
— Уж если ваш муж повесит вывеску, я посоветую ему прибить вас над дверью, под названием «Добрая женщина», только, конечно, без головы. Ха-ха-ха!
— Хи-хи-хи!
— Хи-хи-хи! Ах ты, жалкая анатомия! — закричала миссис Форстер, в полном бешенстве обрушиваясь Ht клерка, так как она не смела обрушить месть на самого Драгуела. — Вот тебе за твои «Хи-хи-хи»! — И она ударила оловянной кружкой, которую схватила со стола, по лысому черепу Спиннея; тот упал со стула и рухнул на посыпанный песком пол.
Остальные мгновенно очутились на ногах. Ньютон отнял у матери ее оружие и бросил его в угол. Никлас был в ужасе. Он почувствовал, что скоро настанет и его очередь, и не ошибся.
— А вам не стыдно, мистер Форстер, что со мной так обращаются? Вам не стыдно было привести в дом компанию пьяных людей, чтобы оскорблять меня? Прикажете им уйти из дому или нет? А? Будет у нас покой когда-нибудь?
— Да, милочка. — Ответил смущенный Никлас. — Да, будет… со временем. Когда ты…
Миссис Форстер бросилась к мужу с бешенством дикой кошки. Увидев хозяина дома в опасности, Хильтон подставил ей ногу, и она упала ничком на пол, да так стремительно, что ушиб ошеломил ее. Ньютон поднял мать и с помощью своего отца унес ее на верхний этаж и уложил в постель.
Бедного Спиннея подняли; он мало-помалу приходил в себя. Прибежала на помощь Бетси.
— О, дорогой мистер Драгуел, как вы думаете, он умрет? — спросила она.
— Нет, нет; принесите воды, Бетси, и брызните несколько капель ему в лицо.
— Лучше унесите его домой, как он есть, — возразила Бетси, — да скажите, что он убит; когда миссис об этом услышит, она до смерти перепугается и хоть на время присмиреет.
— Отличная мысль, Бетси, мы накажем ее за поведение, — ответил Хильтон. Пастор одобрил этот план. Мистера Спиннея посадили в кресло, закрыли столовой салфеткой, и два человека, которых отыскала Бетси, понесли его к пасторскому дому. Все это случилось раньше, чем Ньютон с отцом вышли из той комнаты, в которой лежала миссис Форстер в очень печальном виде. Ее острый нос получил перелом и загнулся в сторону, бровь была рассечена до кости.
Через полчаса по городу разошлось известие, что миссис Форстер убила Спиннея и что его мозг брызнул на окно лавки.
Груза готового не нашлось, поэтому Ньютон решил передать судно его владельцу, жившему в Овертоне, вернулся с балластом и принес весть о смерти Томсона.
Ньютон спросил у отца совета по поводу сундука, но Никлас мало помог ему в этом отношении. После долгих рассуждений, старик решил временно отложить этот вопрос, как и многие другие затруднения.
Во время совещания отца с сыном появились мистер Драгуел и мистер Хильтон.
Драгуел, местный пастор, маленький толстый человечек, вечно сидел на самом кончике стула, откидываясь на его спинку, и при этом крутил одним большим пальцем вокруг другого. Он был добродушен и шутлив: смеялся на шутки, но понимал их значительно позже, чем они были сказаны. Вообще мысли его двигались медленно, точно поток лавы, а потому он, хотя и смеялся над смешными вещами, но никогда не в одно время с остальными, а на четверть или на полминуты позже их. Когда собеседники уже говорили о других вещах, вдруг слышалось его сердечное «Ха-ха-ха!»
Мистер Хильтон, владелец судна, высокий полный человек, много лет командовал береговиком; наконец, путем маленькой контрабанды скопил достаточные деньги и купил на них собственную баржу. Это был веселый, добродушный малый, очень любивший свою трубку, а еще больше — свое береговое судно, доставлявшее ему весь комфорт. Большую часть дня он сидел у дверей дома, обращенного к гавани, перекидывался замечаниями с каждым прохожим, всегда затрагивая одну и ту же тему — свое судно. Если баржа стояла на якоре, он показывал на нее пальцем и говорил: «Вот она». Если судно было в плавании, он объяснял, когда оно ушло, когда может вернуться. Все его мысли сосредоточивались на нем.
Мне следовало упомянуть, что с Драгуелом неизменно появлялся мистер Спинней, приходский конторщик, маленький худощавый человек с седыми редкими волосами, висевшими по обеим сторонам его лысого черепа.
В церкви ли, или вне храма, он всегда вторил своему главе и на громкое «Ха-ха-ха!» священника отвечал тоненьким «Хи-хи-хи! ».
— Мир дому сему, — сказал пастор, переступая через порог. Он знал характер миссис Форстер и потому, радуясь свому остроумию, сопровождал эту шутку смехом.
— Хи-хи-хи, — ответил Спинней.
— Здравствуйте, мистер Форстер. Как поживает ваша добрая леди? — спросил он.
— Она наконец на привязи, — прервав Драгуела, заметил Хильтон.
— Кто? — с изумлением спросил священник.
— Да моя баржа.
— О, я думал, вы говорите о миссис Форстер. Ха-ха-ха!
— Хи-хи-хи!
— Не угодно ли присесть, — предложил Никлас и повел гостей из лавки в комнату.
— Надеюсь, вы здоровы, мистер Драгуел? — резко сказала миссис Форстер, которая не могла быть вежливой даже из уважения к платью священника. — Возьмите стул; он весь в пыли, но Бетси такая ленивая дрянь.
— Ньютон лучше всех управляет ею, — заметил Хильтон.
— Ньютон! — взвизгнула хозяйка дома. — Ньютон управляет Бетси?
— Да нет, моей береговушкой!
Ньютон расхохотался, за ним засмеялись его отец и Хильтон.
— Да, печально, печально, — заметил Хильтон, когда смех затих. — Такая ужасная смерть!
— Ха-ха-ха, — разразился пастор, который только что понял шутку с Бетси.
— Хи-хи-хи!
— Кажется тут нечего смеяться, колко заметила миссис Форстер.
— Чудесная шутка, уверяю вас, — произнес Драгуел. — Но, мистер Форстер, я думаю, нужно перейти к делу. Где бумаги, Спинней? — Клерк вынул инвентарь вещей покойного Томсона и положил его на стол. — Печальное происшествие, — продолжал пастор, — очень печальное, но мы все умрем…
— Да, слава Богу, — рассеянно произнес Никлас.
— Слава Богу? — спросила его жена. — Как? Вы хотите умереть?
— Нет, дорогая, — ответил Никлас, — я думал не о себе…
— Поверьте, уж она-то долго проживет, — заметил Хильтон. — Я ее привязал, она вполне здорова.
Ньютон засмеялся, понимая недоразумение.
— О ком вы говорите? — спросил Никлас.
— Да о моей барже, конечно, — заметил Хильтон.
— Ха-ха-ха! — разразился священник, поняв, почему недавно смеялся Ньютон.
— Хи-хи-хи! — вторил Спинней.
Этот смех возмутил миссис Форстер, и она с криком: «Пивная больше подходит для таких разговоров! » — выскочила из комнаты.
Помолчали; священник покрутил пальцами.
— А ведь она премиленькая, правда? — заметил Хильтон, обращаясь к Ньютону.
Никлас Форстер, мрачно думавший в эту минуту о своей жене, покачал головой, не поднимая глаз; Ньютон сделал утвердительный знак судовладельцу.
— Очень удобная для жизни, — продолжал Хильтон. Новое отрицательное движение Никласа, новый утвердительный кивок головы Ньютона.
— Я думаю, вы могли бы управлять ею, Форстер? — сказал Хильтон. — Скажите, как по-вашему?
— О, это немыслимо! — сказал Никлас.
— Немыслимо, мистер Форстер? — спросил Хильтон. — Ну, а я лучшего мнения о Ньютоне; я думаю, для него это возможно.
— Ну, конечно, больше, чем для меня; но все же пока она не… — начал было Форстер.
— Она красавица!
— Миссис Форстер — красавица? — крикнул Никлас, глядя на Хильтона изумленными глазами.
Ньютон и Хильтон захохотали.
— Нет, нет, — ответил Хильтон, — я говорил о моей барже.
— Но не приступим ли мы к делу? У вас есть трубки, мистер Форстер? Ну, мистер Драгуел, что вы сказали?
— Ха-ха-ха!! — залился священник, только что понявший последнее недоразумение.
Принесли трубки, несколько кружек портера.
Прекрасная, успокоительная вещь трубка!
Прошло около получаса; никто не сказал ни слова, и комната наполнилась грациозными клубами и лентами.. дыма.
Прежде всего докурил Хильтон; он высыпал пепел на стол и, вновь набивая трубку табаком, заметил:
— Очень грустное дело.
Остальные молчаливо кивнули головами. Трубка была зажжена; все снова затихло. Новая трубка опустела.
— Просматривая списки, — сказал Драгуел, — я вижу, что вещи не очень ценны: меховая фуражка, круглая шляпа, плисовые панталоны… Все это не стоит и двух фунтов, — продолжал он, набивая трубку. Пастор закурил и снова умолк. Третьим заговорил Никлас.
— Мне кажется… — начал он; но что ему казалось пропало, потому что в его воображении замелькала новая идея, и он, без дальнейших рассуждений, закурил вторую трубку.
Минут через десять после этого Спинней передал кружку портера Драгуелу, тот передал ее соседу. Пили все поочередно и дымили по-прежнему.
Неизвестно, сколько времени еще продлилось бы это кабинетное совещание, если бы тишина не была нарушена самым худшим ее врагом — языком женщины.
— Ну, мистер Форстер, и вы, джентльмены, не собираетесь ли вы меня отравить? Недостаточно ли для вас этого зловония и грязи? Долго ли еще это будет длиться? — закричала миссис Форстер, врываясь в комнату. — Знаете, мистер Форстер, вы уже лучше прямо вывесьте над дверью вывеску и заведите здесь пивную. На вывеске изображено будет: «Голова дурака». И вам не стыдно себя самого, мистер Драгуел? — прибавила она, обращаясь к пастору. — Ведь вы должны были бы показывать своим прихожанам пример!
Мистера Драгуела совсем не восхищали подобные выговоры, поэтому, вынув изо рта трубку, он ответил:
— Уж если ваш муж повесит вывеску, я посоветую ему прибить вас над дверью, под названием «Добрая женщина», только, конечно, без головы. Ха-ха-ха!
— Хи-хи-хи!
— Хи-хи-хи! Ах ты, жалкая анатомия! — закричала миссис Форстер, в полном бешенстве обрушиваясь Ht клерка, так как она не смела обрушить месть на самого Драгуела. — Вот тебе за твои «Хи-хи-хи»! — И она ударила оловянной кружкой, которую схватила со стола, по лысому черепу Спиннея; тот упал со стула и рухнул на посыпанный песком пол.
Остальные мгновенно очутились на ногах. Ньютон отнял у матери ее оружие и бросил его в угол. Никлас был в ужасе. Он почувствовал, что скоро настанет и его очередь, и не ошибся.
— А вам не стыдно, мистер Форстер, что со мной так обращаются? Вам не стыдно было привести в дом компанию пьяных людей, чтобы оскорблять меня? Прикажете им уйти из дому или нет? А? Будет у нас покой когда-нибудь?
— Да, милочка. — Ответил смущенный Никлас. — Да, будет… со временем. Когда ты…
Миссис Форстер бросилась к мужу с бешенством дикой кошки. Увидев хозяина дома в опасности, Хильтон подставил ей ногу, и она упала ничком на пол, да так стремительно, что ушиб ошеломил ее. Ньютон поднял мать и с помощью своего отца унес ее на верхний этаж и уложил в постель.
Бедного Спиннея подняли; он мало-помалу приходил в себя. Прибежала на помощь Бетси.
— О, дорогой мистер Драгуел, как вы думаете, он умрет? — спросила она.
— Нет, нет; принесите воды, Бетси, и брызните несколько капель ему в лицо.
— Лучше унесите его домой, как он есть, — возразила Бетси, — да скажите, что он убит; когда миссис об этом услышит, она до смерти перепугается и хоть на время присмиреет.
— Отличная мысль, Бетси, мы накажем ее за поведение, — ответил Хильтон. Пастор одобрил этот план. Мистера Спиннея посадили в кресло, закрыли столовой салфеткой, и два человека, которых отыскала Бетси, понесли его к пасторскому дому. Все это случилось раньше, чем Ньютон с отцом вышли из той комнаты, в которой лежала миссис Форстер в очень печальном виде. Ее острый нос получил перелом и загнулся в сторону, бровь была рассечена до кости.
Через полчаса по городу разошлось известие, что миссис Форстер убила Спиннея и что его мозг брызнул на окно лавки.
Глава VI
Мистер Драгуел уже упомянул о своей жене, поэтому необходимо только прибавить, что у него была и дочь, красивая, живая девушка, помолвленная с мистером Рамсденом, новым местным врачом.
Фанни Драгуел отличалась множеством хороших качеств, но в ней были также черты довольно сомнительного свойства. Одна доставила ей больше врагов, чем она могла бы ожидать в своем возрасте. Она страстно любила устраивать разные шутки и в этом отношении доходила до крайностей. Впрочем, надо сказать, что своими жертвами девушка, по большей части, выбирала таких людей, которые вполне заслуживали наказание за свое обращение с себе подобными.
Поэтому, когда отец рассказал ей обо всем, что случилось, а также о замысле наказать миссис Форстер, Фанни увлеклась этим предприятием. Она давно терпеть не могла миссис Форстер; кроме того, злая женщина недавно оскорбила ее жениха Рамсдена, назвав его «щенком, позолотчиком пилюль». Деятельный и изобретательный ум Фанни немедленно сочинил такой план действий, который мог завести шутку гораздо дальше, чем желали первоначально задумавшие наказание. Рамсден, которого вызвали к бедному Спиннею, сделался ее единственным поверенным и, после долгого сопротивления, согласился помогать ей.
Фанни Драгуел отличалась множеством хороших качеств, но в ней были также черты довольно сомнительного свойства. Одна доставила ей больше врагов, чем она могла бы ожидать в своем возрасте. Она страстно любила устраивать разные шутки и в этом отношении доходила до крайностей. Впрочем, надо сказать, что своими жертвами девушка, по большей части, выбирала таких людей, которые вполне заслуживали наказание за свое обращение с себе подобными.
Поэтому, когда отец рассказал ей обо всем, что случилось, а также о замысле наказать миссис Форстер, Фанни увлеклась этим предприятием. Она давно терпеть не могла миссис Форстер; кроме того, злая женщина недавно оскорбила ее жениха Рамсдена, назвав его «щенком, позолотчиком пилюль». Деятельный и изобретательный ум Фанни немедленно сочинил такой план действий, который мог завести шутку гораздо дальше, чем желали первоначально задумавшие наказание. Рамсден, которого вызвали к бедному Спиннею, сделался ее единственным поверенным и, после долгого сопротивления, согласился помогать ей.