Своей сестре, бывшей замужем в Девоншире, он писал:
"Ты изрядно удивишься, услышав о такой перемене. Не ожидай ничего сверхъестественного - это просто тихая заводь, где хорошо живется чудакам вроде меня. 1 0Тут меня ничто не беспокоит - никаких хеппенингов, никакого насилия, никаких демонстраций. Это мне подходит. 1 0В моем возрасте человек предпочитает жизнь без потрясений, и я полагаю, что обрету её на 1 0Каприкорн Уол, один."
Даром предвидения мистер Уиплстоун никогда не отличался.
III
- Все прекрасно, - кивнул суперинтендант Аллен, - но как себе это представляют люди из Особого отдела? Полагают, что будут сидеть и размахивать нгомбванскими флажками?
- Что конкретно он сказал? - спросил Фокс, имея в виду заместителя комиссара.
- Ах, да вы прекрасно знаете, - отмахнулся Аллен. - Он щедро умащал меня медом своих слов.
- Не похоже, мистер Аллен.
- Это цитата. Только я не знаю откуда.
- А я уже хотел удивиться, - позволил себе пошутить Фокс. - Но вернемся к шефу.
- Придется, хотим мы этого или нет. Ну, разумеется, речь шла об этом визите.
- Президента Нгомбваны?
- Да. Вся суть в том, Фокс, что я его знаю. И шеф знает, что я его знаю. Мы учились в одном колледже, у Дэвидсона. Год даже сидели вместе в аудитории. Он был хорошим парнем. Не всем по вкусу, но мне нравился. Мы дружили.
- Надо же, - протянул Фокс. - И теперь шеф хочет, чтобы вы вспомнили былые времена?
- Да. Хочет, чтобы я с ним встретился. Все равно, официально или по-дружески. Чтобы я объяснил президенту, что тот должен слушаться советов Особого отдела. Иначе его вполне могут убрать и тогда начнутся проблемы на всех уровнях. Вот что, можете себе представить, я ему должен объяснить. Тонко и тактично, чтобы не задеть.
- Он не хочет подчиняться обычным мерам безопасности?
- Бумер всегда был упрям, как осел. Если мы хотели, чтобы Бумер что-то сделал, достаточно было сказать, что этого делать не следует. Он из тех людей, которые ничего не боятся. И к тому же чертовски самолюбив. Как это, он под охраной? И слышать об этом не хочет. Он желает разыгрывать Гаруна Аль Рашида, гулять по Лондону и осматривать его сам по себе. Незаметный, как угольный ящик в райском саду.
- Ну, - протянул Фокс, - это просто замечательно. Парень выбрал лучший способ пасть жертвой какого-нибудь дурацкого покушения.
- Вы не ошибаетесь, это весьма неприятно. С той поры, как введены новые законы, он стал бельмом на глазу крайне правых. Черт возьми, Фокс, ведь только недавно он выступал на Мартинике и кто-то выстрелил в него в упор. Не попал, и сам застрелился. Никого не арестовали. А Бумеру хоть бы что, словно ничего не случилось, он весело шагает дальше, шесть футов пять дюймов роста, сплошные глаза и зубы, а у его охраны волосы стоят дыбом на каждом метре пути.
- Да, тот ещё фрукт.
- Вот именно.
- У меня голова идет кругом, - признался инспектор. - Не разбираюсь я в этих новорожденных государствах.
- Не вы одни.
- Вы только посмотрите на Нгомбвану. Что это? Республика, но одновременно член Британского Содружества Наций. Но если она входит в Коммонуэлс, то почему имеет здесь посла, а не Верховного комиссара?
- Меня не спрашивайте. Все это результаты маневров моего старого друга Бумера. Официально они все ещё состоят в Содружестве. И имеют и того, и другого. Сумели и независимость приобрести, и приличия соблюсти - короче, все удобства. Потому они и настояли, чтобы их человек в Лондоне именовался послом и получил резиденцию, достойную и великой державы. Все Бумера работа.
- А что его люди в здешнем посольстве? Посол и все остальные?
- Пытаются вразумить его, но кажется, президент стоит на своем. Ему невозможно выбить из головы мысль, которую вбили в Лондоне во время учебы и адвокатской практики: Британия в своей истории политических убийств не знает, из чего следует, что и никогда в будущем их не произойдет. Не будь это столь безумно, могло бы показаться любопытным.
- Ведь он не может запретить Особому отделу делать свое дело. Разумеется, вне стен посольства.
- Но может чертовски усложнить им жизнь.
- Так что собираетесь делать вы? Дождетесь, когда он прибудет, и попытаетесь уговорить в аэропорту?
- Ну нет. Я завтра на рассвете лечу к нему. Дело Дагинхема придется вам закончить самому.
- Премного благодарен. Какая радость! - воскликнул Фокс.
- Лучше мне сейчас пойти домой и начать собираться.
- Не забудьте повязать старый школьный галстук!
- Столь извращенные идеи я отказываюсь даже комментировать, - фыркнул Аллен.
Он подошел к дверям, потом остановился.
- Хочу ещё кое о чем спросить. Не приходилось вам когда-нибудь случайно сталкиваться с человеком по имени Сэмюэль Уиплстоун? Из Министерства иностранных дел?
- В таких кругах я не вращаюсь. А в чем дело?
- Он был экспертом по Нгомбване. Полагаю, что недавно ушел на пенсию. Симпатичный мужик. Когда вернусь, приглашу его пообедать.
- Он может как-то вам помочь?
- Тяжело ожидать, что он станет на коленях просить старика Бумера взяться за ум, если у того нет на это охоты. Но все же я надеюсь. До свидания, Фокс.
Через сорок восемь часов Аллен в легком тропическом костюме уже выходил из президентского "роллса", встретившего его в нгомбванском аэропорту. Под палящим солнцем он поднялся по величественной лестнице, уставленной стражей в парадных мундирах, и вскоре очутился в приемном зале президентского дворца. Там, к счастью, работал кондиционер.
Встреча началась на высшем уровне. С Алленом с самого начала обращались как с исключительно важной персоной.
- Мистер Аллен? - встретил его молодой нгомбванец - президентский адьютант - в мундире с золотыми шнурами и аксельбантом на груди. Президент счастлив, что сможет с вами встретиться. Через минуту он вас примет. Хорошо долетели?
Аллен шел за небесно-голубым мундиром адьютанта по великолепному коридору с видом на экзотический сад.
- Подскажите мне, - спросил он по дороге, - как правильно титуловать вашего президента?
- Его превосходительство господин президент предпочитает такое обращение, - ответил адьютант.
- Благодарю, - кивнул Аллен, входя за своим провожатым в приемную внушительных размеров. Исключительно представительный, широко улыбающийся секретарь что-то сказал на местном языке. Адьютант перевел:
- Если не возражаете, можем войти.
Два стражника в сверкающих мундирах распахнули двустворчатые двери и Аллена ввели в гигантский зал. В дальнем его конце, за огромным столом, сидел его старый школьный товарищ Бартоломью Опала.
- Суперинтендант Аллен, ваше превосходительство господин президент, сэр, - торжественно сообщил адьютант и удалися.
Гигантская фигура была уже на ногах и легким шагом боксера приближалась к Аллену. Могучий голос прогремел:
- Господи! Рори Аллен!
Рука Аллена очутилась в могучем захвате и плечо содрогнулось. Он с трудом сохранял почтительную позу со склоненной головой, что, как он полагал, предписывалось этикетом.
- Господин президент... - начал он.
- Что? Глупости, глупости, глупости! Наплюй на это, мой дорогой мальчик, как мы говаривали у Дэвидсона. - Аллен заметил, что президент повязал старый школьный галстук и что на стене за ним висит фотография их выпуска, на которой они с Бумером стояли в заднем ряду. Это его странно и чуть болезненно тронуло.
- Прохожи, садись, - гремел Бумер. - Куда ты? Сюда, сюда! Да садись же! Ты не мог мне доставить большую радость!
Голову его покрывали волосы, схожие со стальной проволокой; они уже поседели и стояли высоко, словно женская шляпка. Могучая фигура - одни мышцы. Глаза немного подналились кровью. Аллен словно двойной экспозицией видел за этой фигурой эбенового юношу, который ел одну гренку с яйцами за другой, приговаривая:
- Ты мой лучший друг, до сих пор у меня тут никого не было.
- Хорошо выглядишь, - польстил ему президент. - Совсем не изменился. Куришь? Нет? А сигары? А трубку? Да? Так закуривай! Ты обедаешь со мной, тебе сказали?
- Это великолепно, - заметил Аллен, когда наконец сумел вставить слово. - Еще минута, и я забуду про протокол.
- Забудь сразу. Мы тут одни. К чему протокол?
- Мой дорогой...
- Бумер - называй меня так. Сколько лет я этого не слышал!
- Боюсь, это уже вертелось у меня на языке с самого начала. Дорогой мой Бумер!
Черный гигант раскатисто расхохотался. Аллен почувствовал себя как в доброе старое время.
- Как это прекрасно, - заметил президент. Потом помолчал и чуть погодя добавил: - Я должен спросить, преследует ли твой визит какую-то цель. В подробности меня не посвятили. Лишь сообщили, что ты приедешь и рад будешь со мной увидеться. Разумеется, я был в восторге.
"- Это будет нелегко, - подумал Аллен. - Одно неверное слово, и я не только провалю свою миссию, но в два счета угроблю и нашу дружбу. Да ещё и посею политические трения".
Тем не менее скрепя сердце он начал:
- Я прибыл просить кое о чем, хотя предпочел бы тебя не обременять. Не хочу делать вид, что мой шеф не знает о нашем давнем приятельстве; о дружбе, которую я ценю превыше всего. И скажу совершенно откровенно, он рассчитывает, что я смогу на тебя по-дружески повлиять. Полагаю, его позиция вполне разумна. А поскольку я и сам весьма заинтересован в твоей безопасности, то не стал отказываться.
Ответа пришлось ждать долго. Было такое впечатление, словно опустили штору. В первый раз, глядя на отвисшую челюсть и затуманенные, мутные глаза, Аллен осознал, что говорит с чернокожим.
- Ах да, - заговорил наконец президент, - я совсем забыл. Ты ведь полицейский.
- Говорят "если хочешь сохранить друга, никогда не одалживай ему денег." Этой поговорке я не верю, но если вторую часть несколько изменить, чтобы она звучала "никогда не используй дружбы в своих интересах", тогда другое дело. Хочешь верь, хочешь нет, но моя конечная цель - спасение твоей жизни.
Новая напряженная пауза. Аллен подумал:
"- Так он обычно смотрел, если считал, что кто-то его оскорбил. Стеклянным взглядом."
Но стеклянный взгляд растаял и сменила его привычная мина Бумера, который тихонько хихикнул.
- Понятно. За всем этим стоят ваши сторожевые псы, Особый отдел. "Господи, лишь бы этот черный парень взялся за ум. Пожалуйста, добейтесь нам разрешения переодеться официантами, журналистами, прохожими, да просто гостями; потом мы уже проще простого сольемся с толпой." Я прав? Вот такова твоя большая просьба?
- Полагаю, они все равно будут действовать по-своему. И сделают все, что в их силах, хотя это будет гораздо труднее.
- К чему тогда столько лишних разговоров?
- Они будут гораздо счастливее, если ты не станешь поступать, как на Мартинике.
- А что я сделал на МАртинике?
- При всем моем уважении должен напомнить, что ты настаивал на ограничении мер безопасности, и едва не погиб.
- Я фаталист, - провозгласил Бумер, и поскольку Аллен не ответил, добавил: - Дорогой мой Рори, вижу, придется тебе многое объяснить. Кто я такой, какая у меня философия, в чем мое чувство чести. Нужно мне тебе об этом рассказывать?
"- Вот мы опять все начали сначала, - подумал Аллен. - Он ещё меньше изменился, чем я ожидал". Но, подавив свои сомнения, ответил:
- Разумеется. Я весь внимание.
Бумер начал рассказ. Оказалось, что это его старые школьные взгляды, дополненные идеей торжества правды и пониманием своего народа. Он все рассказывал, то и дело прерывая речь приступами гомерического хохота; говорил о махинациях нгомбванской оппозиции, которая уже несколько раз пыталась от него избавиться, и не удалось им это только потому, что Бумер имел обыкновение делать из себя самую яркую мишень.
- Они видят, - продолжал он, - что мне на них, как мы говаривали у Дэвидсона, дерьма жалко.
- Мы так говаривали у Дэвидсона?
- Ей-Богу! Ты должен это помнить. Безусловно.
- Ну значит так и есть.
- Это было твое любимое выражение. Да, - воскликнул Бумер, заметив, что Аллен собрался возразить, - ты так говаривал. Мы остальные это переняли от тебя.
- Если не возражаешь, вернемся к делу.
Но Бумер гнул свое.
- Ты у Дэвидсона задавал тон, - сказал он, и заметив на лице Аллена сердитое выражение, наклонился вперед и погладил его по колену. - Я отклоняюсь от темы. Вернемся к нашим делам?
- Да, - облегченно кивнул Аллен. - Вернемся.
- Как скажешь, - великодушно согласился Бумер. - О чем мы говорили?
- Ты уже думал, что случилось бы, не промахнись тот парень?
- Да, думал. Чтобы напомнить тебе твоего любимого драматурга - видишь, я все помню - "гласы ужасны нам вещают пожары страшные, волнения и смуты." Нечто подобное последовало бы после моей смерти, - со вкусом протянул Бумер. - И это по меньшей мере.
- Вот именно. Теперь послушай: случай на Мартинике должен был убедить тебя в том, что опасность не грозит тебе лишь дома, в Нгомбване. В Особом отделе знают, причем достоверно, что в Лондоне есть несколько безумцев, готовых зайти как угодно далеко. Некоторые группируются вокруг дискредитировавших себя приверженцев колониализма, другие просто безумно ненавидят твой цвет кожи. Есть там и люди, которые действительно пострадали, и ненависть которых обрела чудовищную силу. Ты сам об этом вспоминал. Они есть, и их немало; сейчас они организовались и готовы действовать.
- А я их не боюсь, - заявил Бумер со спокойствием, которое могло довести до белого каления. - Не боюсь, я говорю совершенно серьезно. Никогда не испытывал ни малейших следов страха.
- Я не разделяю твоих представлений о собственной неуязвимости, фыркнул Аллен. - На твоем месте я бы изрядно перетрусил. - Ему пришло в голову, что они уж слишком отклонились от протокола. - Ладно. Положим, ты не боишься; но сам же говорил, какие тяжкие последствия постигли бы вашу страну после твоей гибели. Эти "пожары страшные, волнения и смуты" не заставят себя ждать. Тебе следует думать о своем народе и быть настороже.
- Дорогой друг, ты меня не понимаешь! Меня не убьют! Я это знаю, просто нутром чую. Мне просто не суждено умереть насильственной смертью.
Аллен раскрыл было рот, но тут же снова сжал губы.
- Это так просто, - повторил Бумер, триумфально выпячивая грудь, понимаешь?
- Ты полагаешь, - осторожно спросил Аллен, - что пуля на Мартинике, копье где-то в нгомбванской глубинке и ещё два-три давних выстрела, направленных в тебя, были обречены миновать цель?
- В этом уверен не только я, в этом убежден весь мой народ. Это одна из причин, почему меня опять единогласно выбрали главой государства.
Бумер вытянул крупную, прекрасной формы руку, и положил её Аллену на колено.
- Ты был и остаешься моим добрым другом, - сказал он. - У Дэвидсона мы были весьма близки. Остались мы близки и когда я выбрал право и стал обедать в Темпле. Мы близки до сих пор. Но вещи, о которых мы говорим, касаются моего цвета кожи и моей расы. Я черный. Прошу тебя, не пытайся меня понять; старайся принимать меня таким, как есть, мой дорогой Рори.
Единственное, что мог ответить на эту просьбу Аллен:
- Это не так просто.
- Почему?
- Если я скажу, что боюсь за тебя, это будет значить, что я тебя не понимаю, то есть именно то, чего ты не хочешь слышать. Тогда мне придется вернуться к роли твердолобого полицейского, которому выпала нелегкая миссия. Я не состою в Особом отделе, но мои коллеги попросили сделать все, что смогу. Подумай, их работа высокоспециализирована и очень нелегка, но будет ещё вдвое тяжелее, если ты откажешься с ними сотрудничать. Если, например, по пути на какой-нибудь прием сменишь маршрут, или ни кому не говоря ни слова отправишься на прогулку по Кенсингтон Гарденс. Говорю тебе это откровенно и прямо, как есть: если тебя убьют, кое-кому в Особом отделе это выйдет боком, весь отдел получит плохую репутацию в самых высоких кругах, а вековая репутация Англии как страны, где не бывает политических убийств, рухнет. Как видишь, я говорю не только про полицию.
- Полиция должна служить людям, - начал Бумер и вдруг запнулся.
- Ты хочешь сказать, что мы должны знать известные границы? - вежливо спросил Аллен.
Бумер заходил по комнате. Аллен встал.
- У тебя удивительный талант подсунуть человеку слова, которые тот вовсе не хотел говорить, - возмущался Бумер. - Я это заметил ещё в добрые старые времена у Дэвидсона.
- Должно быть, я был невыносимым типом, - заметил Аллен. Школа Дэвидсона уже начинала действовать ему на нервы, и вдруг оказалось, что больше говорить не о чем. - Я отнял у вашего превосходительства слишком много времени. Простите меня. - Умолкнув, он стал ждать, когда с ним распрощаются.
Бумер грустно взглянул на него.
- Но мы же обедаем вместе, - сказал он. - Мы договорились. Все уже устроено.
- Благодарю вас за любезность, ваше превосходительство, но сейчас только одиннадцать часов. Мне пока где-то подождать?
Он запнулся. В налитых кровью глазах сверкнули слезы. Бумер с неимоверным достоинством заявил:
- Ты меня огорчаешь.
- Сожалею.
- Я был так рад, что ты приехал. А теперь все пошло к черту и ты мне говоришь "ваше превосходительство".
У Аллена дрогнули уголки губ, но одновременно он ощутил нечто совершенно иное - сочувствие. Он понимал, что совершенно не прав. Президент Нгомбваны отнюдь не был невинным ребенком. Это жестокий, могучий, а когда нужно - и безжалостный диктатор: правда, нужно добавить, что не забывший друзей. К тому же исключительно восприимчивый." - И смешной, подумал Аллен, силясь погасить улыбку. - Просто с ума сойти, при всем при этом ещё и смешной!"
- А! - тут же воскликнул президент. - Ты смеешься! Мой дорогой Рори, ты смеешься, - и сам бурно расхохотался во весь голос. - Это уже чересчур! Понимаю, очень смешно! О чем собственно речь? Ни о чем! Послушай: я буду хорошим мальчиком. Буду хорошо себя вести. Скажи своим приятелям из Особого отдела, что я не убегу, пока они не попрячутся за олеандрами и не переоденутся модистками. Ну что, ты доволен?
- Я просто очарован, - сказал Аллен. - Если ты серьезно.
- Ну разумеется. Увидишь. Я буду воплощением приличий. Повсюду, добавил он, - где ответственность будет лежать на них. То есть на территории Соединенного Королевства. Идет?
- Идет.
- И больше мне не говори "превосходительство". Ладно? По крайней мере не тогда, когда мы будем tete-a-tete, - добавил Бумер, не моргнув глазом. Как сейчас.
- Как сейчас - идет, - согласился Аллен и они энергично ударили по рукам.
Час, оставшийся до обеда с президентом, Аллен решил провести в поездке по городу. Потом в зале вновь появился элегантный адьютант. На обратном пути Аллен разглядывал сквозь французские окна сад, ослеплявший огненно-красными цветами, среди которых живописно били несколько фонтанов. За струями воды, переливавшейся всеми цветами радуги, на равных расстояниях маячили неподвижные фигуры в мундирах.
Аллен остановился.
- Прекрасный сад, - заметил он.
- Да? - улыбнулся адьютант. Цветные отблески из сада отражались на его сверкающих черных щеках и скулах. - Вам нравится? Президент очень его любит.
И тут же дал понять, что пора идти.
- Пойдемте?
Аллен молча зашагал по коридору.
За фонтанами маршировал по саду отряд вооруженных гвардейцев в роскошных мундирах. За россыпью водяных брызг он их отчетливо разглядеть не мог, но видел как строились солдаты, которых они пришли сменять.
- Смена караула? - спросил Аллен.
- Да, это чисто церемониальные подразделения.
- В самом деле?
- Как перед Букингемским дворцом, - пояснил адьютант.
- Угу, - кивнул Аллен.
Пройдя через обширную приемную, они спустились по лестнице между рядами возбуждавшей невольное уважение стражи.
- И это тоже чисто церемониальное подразделение? - рискнул спросить Аллен.
- Разумеется, - заверил адьютант.
Стражники были вооружены если не до зубов, то по крайней мере по пояс современным и исключительно эффективным оружием.
- Весьма разумная предусмотрительность, - вежливо заметил Аллен.
- Президент будет рад узнать ваше мнение, - заверил адьютант, и они вышли в удушающую жару.
Перед воротами уже ожидал президентский "роллс", украшенный нгомбванскими гербами и президентским штандартом (что было, между прочим, неверно, поскольку в нем не собирался ехать президент). Аллена поместили на заднее сиденье, адьютант сел впереди. В машине работал кондиционер, окна были закрыты. Аллен подумал:
"- Если я ехал когда-нибудь в абсолютно непробиваемом автомобиле, так это сейчас."
Ему пришло в голову, что в нгомбванских службах безопасности явно существуют силы, имеющие на президента большее влияние, чем смог - и то благодаря воспоминаниям про времена у Дэвидсона - добиться он.
Сопровождали их два непроницаемых элегантных мотоциклиста на сверкающих ухоженных машинах.
"- Почему таких типов, где бы ты их не встретил, отличает столь бросающаяся в глаза тупость?" - думал Аллен.
Автомобиль мчался по немилосердно раскаленным улицам, полным людей. Аллен хвалил большие белые здания: Дворец культуры, Дворец справедливости, ратушу, публичную библиотеку. Адьютант принимал его комплименты с заметной благосклонностью.
- Да, - согласился он. - Очень красивые здания. Все совершенно новые. Построены за время правления нашего президента.
На улицах кишела толпа, но перед их эскортом расступалась, как Красное море перед Моисеем. Люди глазели на них издалека. Когда они сворачивали вправо и на миг их задержала проезжавшая автомашина, шофер, не поворачивая головы, прокричал её водителю нечто такое, что того явно перепугало.
Благодаря жене-художнице Аллен любую сцену видел словно двояким взглядом. Как хорошо обученный полицейский автоматически искал в ней нечто необычное. Как человек чувствительный, привыкший к манере восприятия своей жены, искал гармонии. Теперь, когда его окружало море круглых черных голов, которые покачивались, сновали взад-вперед, рассеивались и снова собирались в ослепительном солнечном свете, он видел эту сцену, как бы её нарисовала жена. В городе было немало старых, но свежевыкрашенных зданий. Его внимание привлекло одно их них, где ещё шли работы. Через свежую побелку просвечивали буквы старой надписи:
САН РИТ ИМПО Т НГ ТР ДИ Г КО
На ступенях перед зданием колыхалась пестрая толпа, и Аллен стал прикидывать, как бы Трой расставила этих чернокожих, чтобы картина зазвучала. Ей бы пришлось найти центральную фигуру, какое-то яркое пятно, и подчинить ему все остальное.
И едва это пришло ему в голову, как сцена вдруг переменилась в точном соответствии с его представлениями. Фигурки людей вдруг переместились, как стеклышки в калейдоскопе, и сразу среди них нашлась центральная фигура, человек, которого нельзя было не заметить: гротескно тучный длинноволосый блондин в белом костюме.
Блондин смотрел на автомобиль в упор. Он был не меньше чем в пятидесяти ярдах, но Аллену казалось, что в пятидесяти футах. Они заглянули друг другу в глаза и полицейский сказал себе: "- Этого парня стоит взять на заметку. Он негодяй."
В калейдоскопе щелкнуло. Фрагменты картинки оторвались друг от друга и сложились заново. Из здания вырвался поток людей, стек вниз по лестнице и рассеялся. Когда лестница снова опустела, блондина уже не было.
IY
- Тут вот в чем дело, - пояснил Чабб. - Когда оказалось, что у вас в квартире для нас обоих работы не хватает, мы стали помогать и по соседству. Например, жена работает каждый день по часу в полуподвале на мистера Шеридана, а я каждую пятницу вечером хожу на два часа к полковнику Монфору и его жене - на Плейс. Через воскресенье по вечерам мы присматриваем за ребенком в доме 17. А...
- Да, понимаю, - прервал его мистер Уиплстоун.
- С нами вы можете быть спокойны, сэр, мы за всем присмотрим и ничего не упустим, - добавила миссис Чабб. - Нами всюду были довольны. Мы свои обязанности знаем.
- Разумеется, сэр, жалование у нас было твердо установленное. Думаю, тут ничего менять не стоит.
Они стояли рядышком, с круглыми озабоченными лицами, ожидая его ответа. Мистер Уиплстоун слушал с вежливым вниманием и непроницаемым лицом. Наконец он решил, что Чаббы будут работать на него шесть дней в неделю. Станут готовить ему завтрак, обед и ужин. Если они будут безупречно выполнять свои обязанности, могут подрабатывать хоть у мистера Шеридана, хоть у кого угодно. В пятницу мистер Уиплстоун станет обедать и ужинать в своем клубе или где-нибудь еще. Оплату он считал приемлемой.
- Большинство обитателей КАприкорн, - пояснял Чабб, когда они разобрались по основным пунктам и перешли к деталям, - имеют счета в "Наполи", сэр. Конечно, если вы предпочитаете другого поставщика...
- А если речь идет о мяснике... - вмешалась миссис Чабб, тут есть...
Они наперебой посвятили его в маленькие секреты Каприкорн.
- Звучит весьма привлекательно, - заметил в итоге мистер Уиплстоун. Пожалуй, я немного прогуляюсь и осмотрюсь как следует.
И он так и сделал.
"Наполи" оказался одним из четырех небольших магазинчиков на Каприкорн Мьюс. В миниатюрном помещении могли поместиться человек восемь, и то если вплотную. Принадлежал магазинчик итальянской супружеской паре: смуглому любезному мужчине и столь же смуглой, пухлой, веселой жене. Помогал им довольно бодрый кокни.
Магазинчик ему понравился. Ветчина и копчености там были свои. Мистер Пирелли делал ещё и паштеты, и прочие деликатесы. Сыры у них были всегда только свежайшие. Над головой висели фляги с сухим "орвьето", а за дверьми на полках теснились бутылки с прочими итальянскими винами. Обитатели Каприкорн с гордостью говорили, что "Наполи" - их маленький "Фортнэм". Собак внутрь не пускали, но из стены у входа торчал ряд металлических крюков. И каждое утро оттуда доносился лай собак всевозможных пород, привязанных в рядочек.
"Ты изрядно удивишься, услышав о такой перемене. Не ожидай ничего сверхъестественного - это просто тихая заводь, где хорошо живется чудакам вроде меня. 1 0Тут меня ничто не беспокоит - никаких хеппенингов, никакого насилия, никаких демонстраций. Это мне подходит. 1 0В моем возрасте человек предпочитает жизнь без потрясений, и я полагаю, что обрету её на 1 0Каприкорн Уол, один."
Даром предвидения мистер Уиплстоун никогда не отличался.
III
- Все прекрасно, - кивнул суперинтендант Аллен, - но как себе это представляют люди из Особого отдела? Полагают, что будут сидеть и размахивать нгомбванскими флажками?
- Что конкретно он сказал? - спросил Фокс, имея в виду заместителя комиссара.
- Ах, да вы прекрасно знаете, - отмахнулся Аллен. - Он щедро умащал меня медом своих слов.
- Не похоже, мистер Аллен.
- Это цитата. Только я не знаю откуда.
- А я уже хотел удивиться, - позволил себе пошутить Фокс. - Но вернемся к шефу.
- Придется, хотим мы этого или нет. Ну, разумеется, речь шла об этом визите.
- Президента Нгомбваны?
- Да. Вся суть в том, Фокс, что я его знаю. И шеф знает, что я его знаю. Мы учились в одном колледже, у Дэвидсона. Год даже сидели вместе в аудитории. Он был хорошим парнем. Не всем по вкусу, но мне нравился. Мы дружили.
- Надо же, - протянул Фокс. - И теперь шеф хочет, чтобы вы вспомнили былые времена?
- Да. Хочет, чтобы я с ним встретился. Все равно, официально или по-дружески. Чтобы я объяснил президенту, что тот должен слушаться советов Особого отдела. Иначе его вполне могут убрать и тогда начнутся проблемы на всех уровнях. Вот что, можете себе представить, я ему должен объяснить. Тонко и тактично, чтобы не задеть.
- Он не хочет подчиняться обычным мерам безопасности?
- Бумер всегда был упрям, как осел. Если мы хотели, чтобы Бумер что-то сделал, достаточно было сказать, что этого делать не следует. Он из тех людей, которые ничего не боятся. И к тому же чертовски самолюбив. Как это, он под охраной? И слышать об этом не хочет. Он желает разыгрывать Гаруна Аль Рашида, гулять по Лондону и осматривать его сам по себе. Незаметный, как угольный ящик в райском саду.
- Ну, - протянул Фокс, - это просто замечательно. Парень выбрал лучший способ пасть жертвой какого-нибудь дурацкого покушения.
- Вы не ошибаетесь, это весьма неприятно. С той поры, как введены новые законы, он стал бельмом на глазу крайне правых. Черт возьми, Фокс, ведь только недавно он выступал на Мартинике и кто-то выстрелил в него в упор. Не попал, и сам застрелился. Никого не арестовали. А Бумеру хоть бы что, словно ничего не случилось, он весело шагает дальше, шесть футов пять дюймов роста, сплошные глаза и зубы, а у его охраны волосы стоят дыбом на каждом метре пути.
- Да, тот ещё фрукт.
- Вот именно.
- У меня голова идет кругом, - признался инспектор. - Не разбираюсь я в этих новорожденных государствах.
- Не вы одни.
- Вы только посмотрите на Нгомбвану. Что это? Республика, но одновременно член Британского Содружества Наций. Но если она входит в Коммонуэлс, то почему имеет здесь посла, а не Верховного комиссара?
- Меня не спрашивайте. Все это результаты маневров моего старого друга Бумера. Официально они все ещё состоят в Содружестве. И имеют и того, и другого. Сумели и независимость приобрести, и приличия соблюсти - короче, все удобства. Потому они и настояли, чтобы их человек в Лондоне именовался послом и получил резиденцию, достойную и великой державы. Все Бумера работа.
- А что его люди в здешнем посольстве? Посол и все остальные?
- Пытаются вразумить его, но кажется, президент стоит на своем. Ему невозможно выбить из головы мысль, которую вбили в Лондоне во время учебы и адвокатской практики: Британия в своей истории политических убийств не знает, из чего следует, что и никогда в будущем их не произойдет. Не будь это столь безумно, могло бы показаться любопытным.
- Ведь он не может запретить Особому отделу делать свое дело. Разумеется, вне стен посольства.
- Но может чертовски усложнить им жизнь.
- Так что собираетесь делать вы? Дождетесь, когда он прибудет, и попытаетесь уговорить в аэропорту?
- Ну нет. Я завтра на рассвете лечу к нему. Дело Дагинхема придется вам закончить самому.
- Премного благодарен. Какая радость! - воскликнул Фокс.
- Лучше мне сейчас пойти домой и начать собираться.
- Не забудьте повязать старый школьный галстук!
- Столь извращенные идеи я отказываюсь даже комментировать, - фыркнул Аллен.
Он подошел к дверям, потом остановился.
- Хочу ещё кое о чем спросить. Не приходилось вам когда-нибудь случайно сталкиваться с человеком по имени Сэмюэль Уиплстоун? Из Министерства иностранных дел?
- В таких кругах я не вращаюсь. А в чем дело?
- Он был экспертом по Нгомбване. Полагаю, что недавно ушел на пенсию. Симпатичный мужик. Когда вернусь, приглашу его пообедать.
- Он может как-то вам помочь?
- Тяжело ожидать, что он станет на коленях просить старика Бумера взяться за ум, если у того нет на это охоты. Но все же я надеюсь. До свидания, Фокс.
Через сорок восемь часов Аллен в легком тропическом костюме уже выходил из президентского "роллса", встретившего его в нгомбванском аэропорту. Под палящим солнцем он поднялся по величественной лестнице, уставленной стражей в парадных мундирах, и вскоре очутился в приемном зале президентского дворца. Там, к счастью, работал кондиционер.
Встреча началась на высшем уровне. С Алленом с самого начала обращались как с исключительно важной персоной.
- Мистер Аллен? - встретил его молодой нгомбванец - президентский адьютант - в мундире с золотыми шнурами и аксельбантом на груди. Президент счастлив, что сможет с вами встретиться. Через минуту он вас примет. Хорошо долетели?
Аллен шел за небесно-голубым мундиром адьютанта по великолепному коридору с видом на экзотический сад.
- Подскажите мне, - спросил он по дороге, - как правильно титуловать вашего президента?
- Его превосходительство господин президент предпочитает такое обращение, - ответил адьютант.
- Благодарю, - кивнул Аллен, входя за своим провожатым в приемную внушительных размеров. Исключительно представительный, широко улыбающийся секретарь что-то сказал на местном языке. Адьютант перевел:
- Если не возражаете, можем войти.
Два стражника в сверкающих мундирах распахнули двустворчатые двери и Аллена ввели в гигантский зал. В дальнем его конце, за огромным столом, сидел его старый школьный товарищ Бартоломью Опала.
- Суперинтендант Аллен, ваше превосходительство господин президент, сэр, - торжественно сообщил адьютант и удалися.
Гигантская фигура была уже на ногах и легким шагом боксера приближалась к Аллену. Могучий голос прогремел:
- Господи! Рори Аллен!
Рука Аллена очутилась в могучем захвате и плечо содрогнулось. Он с трудом сохранял почтительную позу со склоненной головой, что, как он полагал, предписывалось этикетом.
- Господин президент... - начал он.
- Что? Глупости, глупости, глупости! Наплюй на это, мой дорогой мальчик, как мы говаривали у Дэвидсона. - Аллен заметил, что президент повязал старый школьный галстук и что на стене за ним висит фотография их выпуска, на которой они с Бумером стояли в заднем ряду. Это его странно и чуть болезненно тронуло.
- Прохожи, садись, - гремел Бумер. - Куда ты? Сюда, сюда! Да садись же! Ты не мог мне доставить большую радость!
Голову его покрывали волосы, схожие со стальной проволокой; они уже поседели и стояли высоко, словно женская шляпка. Могучая фигура - одни мышцы. Глаза немного подналились кровью. Аллен словно двойной экспозицией видел за этой фигурой эбенового юношу, который ел одну гренку с яйцами за другой, приговаривая:
- Ты мой лучший друг, до сих пор у меня тут никого не было.
- Хорошо выглядишь, - польстил ему президент. - Совсем не изменился. Куришь? Нет? А сигары? А трубку? Да? Так закуривай! Ты обедаешь со мной, тебе сказали?
- Это великолепно, - заметил Аллен, когда наконец сумел вставить слово. - Еще минута, и я забуду про протокол.
- Забудь сразу. Мы тут одни. К чему протокол?
- Мой дорогой...
- Бумер - называй меня так. Сколько лет я этого не слышал!
- Боюсь, это уже вертелось у меня на языке с самого начала. Дорогой мой Бумер!
Черный гигант раскатисто расхохотался. Аллен почувствовал себя как в доброе старое время.
- Как это прекрасно, - заметил президент. Потом помолчал и чуть погодя добавил: - Я должен спросить, преследует ли твой визит какую-то цель. В подробности меня не посвятили. Лишь сообщили, что ты приедешь и рад будешь со мной увидеться. Разумеется, я был в восторге.
"- Это будет нелегко, - подумал Аллен. - Одно неверное слово, и я не только провалю свою миссию, но в два счета угроблю и нашу дружбу. Да ещё и посею политические трения".
Тем не менее скрепя сердце он начал:
- Я прибыл просить кое о чем, хотя предпочел бы тебя не обременять. Не хочу делать вид, что мой шеф не знает о нашем давнем приятельстве; о дружбе, которую я ценю превыше всего. И скажу совершенно откровенно, он рассчитывает, что я смогу на тебя по-дружески повлиять. Полагаю, его позиция вполне разумна. А поскольку я и сам весьма заинтересован в твоей безопасности, то не стал отказываться.
Ответа пришлось ждать долго. Было такое впечатление, словно опустили штору. В первый раз, глядя на отвисшую челюсть и затуманенные, мутные глаза, Аллен осознал, что говорит с чернокожим.
- Ах да, - заговорил наконец президент, - я совсем забыл. Ты ведь полицейский.
- Говорят "если хочешь сохранить друга, никогда не одалживай ему денег." Этой поговорке я не верю, но если вторую часть несколько изменить, чтобы она звучала "никогда не используй дружбы в своих интересах", тогда другое дело. Хочешь верь, хочешь нет, но моя конечная цель - спасение твоей жизни.
Новая напряженная пауза. Аллен подумал:
"- Так он обычно смотрел, если считал, что кто-то его оскорбил. Стеклянным взглядом."
Но стеклянный взгляд растаял и сменила его привычная мина Бумера, который тихонько хихикнул.
- Понятно. За всем этим стоят ваши сторожевые псы, Особый отдел. "Господи, лишь бы этот черный парень взялся за ум. Пожалуйста, добейтесь нам разрешения переодеться официантами, журналистами, прохожими, да просто гостями; потом мы уже проще простого сольемся с толпой." Я прав? Вот такова твоя большая просьба?
- Полагаю, они все равно будут действовать по-своему. И сделают все, что в их силах, хотя это будет гораздо труднее.
- К чему тогда столько лишних разговоров?
- Они будут гораздо счастливее, если ты не станешь поступать, как на Мартинике.
- А что я сделал на МАртинике?
- При всем моем уважении должен напомнить, что ты настаивал на ограничении мер безопасности, и едва не погиб.
- Я фаталист, - провозгласил Бумер, и поскольку Аллен не ответил, добавил: - Дорогой мой Рори, вижу, придется тебе многое объяснить. Кто я такой, какая у меня философия, в чем мое чувство чести. Нужно мне тебе об этом рассказывать?
"- Вот мы опять все начали сначала, - подумал Аллен. - Он ещё меньше изменился, чем я ожидал". Но, подавив свои сомнения, ответил:
- Разумеется. Я весь внимание.
Бумер начал рассказ. Оказалось, что это его старые школьные взгляды, дополненные идеей торжества правды и пониманием своего народа. Он все рассказывал, то и дело прерывая речь приступами гомерического хохота; говорил о махинациях нгомбванской оппозиции, которая уже несколько раз пыталась от него избавиться, и не удалось им это только потому, что Бумер имел обыкновение делать из себя самую яркую мишень.
- Они видят, - продолжал он, - что мне на них, как мы говаривали у Дэвидсона, дерьма жалко.
- Мы так говаривали у Дэвидсона?
- Ей-Богу! Ты должен это помнить. Безусловно.
- Ну значит так и есть.
- Это было твое любимое выражение. Да, - воскликнул Бумер, заметив, что Аллен собрался возразить, - ты так говаривал. Мы остальные это переняли от тебя.
- Если не возражаешь, вернемся к делу.
Но Бумер гнул свое.
- Ты у Дэвидсона задавал тон, - сказал он, и заметив на лице Аллена сердитое выражение, наклонился вперед и погладил его по колену. - Я отклоняюсь от темы. Вернемся к нашим делам?
- Да, - облегченно кивнул Аллен. - Вернемся.
- Как скажешь, - великодушно согласился Бумер. - О чем мы говорили?
- Ты уже думал, что случилось бы, не промахнись тот парень?
- Да, думал. Чтобы напомнить тебе твоего любимого драматурга - видишь, я все помню - "гласы ужасны нам вещают пожары страшные, волнения и смуты." Нечто подобное последовало бы после моей смерти, - со вкусом протянул Бумер. - И это по меньшей мере.
- Вот именно. Теперь послушай: случай на Мартинике должен был убедить тебя в том, что опасность не грозит тебе лишь дома, в Нгомбване. В Особом отделе знают, причем достоверно, что в Лондоне есть несколько безумцев, готовых зайти как угодно далеко. Некоторые группируются вокруг дискредитировавших себя приверженцев колониализма, другие просто безумно ненавидят твой цвет кожи. Есть там и люди, которые действительно пострадали, и ненависть которых обрела чудовищную силу. Ты сам об этом вспоминал. Они есть, и их немало; сейчас они организовались и готовы действовать.
- А я их не боюсь, - заявил Бумер со спокойствием, которое могло довести до белого каления. - Не боюсь, я говорю совершенно серьезно. Никогда не испытывал ни малейших следов страха.
- Я не разделяю твоих представлений о собственной неуязвимости, фыркнул Аллен. - На твоем месте я бы изрядно перетрусил. - Ему пришло в голову, что они уж слишком отклонились от протокола. - Ладно. Положим, ты не боишься; но сам же говорил, какие тяжкие последствия постигли бы вашу страну после твоей гибели. Эти "пожары страшные, волнения и смуты" не заставят себя ждать. Тебе следует думать о своем народе и быть настороже.
- Дорогой друг, ты меня не понимаешь! Меня не убьют! Я это знаю, просто нутром чую. Мне просто не суждено умереть насильственной смертью.
Аллен раскрыл было рот, но тут же снова сжал губы.
- Это так просто, - повторил Бумер, триумфально выпячивая грудь, понимаешь?
- Ты полагаешь, - осторожно спросил Аллен, - что пуля на Мартинике, копье где-то в нгомбванской глубинке и ещё два-три давних выстрела, направленных в тебя, были обречены миновать цель?
- В этом уверен не только я, в этом убежден весь мой народ. Это одна из причин, почему меня опять единогласно выбрали главой государства.
Бумер вытянул крупную, прекрасной формы руку, и положил её Аллену на колено.
- Ты был и остаешься моим добрым другом, - сказал он. - У Дэвидсона мы были весьма близки. Остались мы близки и когда я выбрал право и стал обедать в Темпле. Мы близки до сих пор. Но вещи, о которых мы говорим, касаются моего цвета кожи и моей расы. Я черный. Прошу тебя, не пытайся меня понять; старайся принимать меня таким, как есть, мой дорогой Рори.
Единственное, что мог ответить на эту просьбу Аллен:
- Это не так просто.
- Почему?
- Если я скажу, что боюсь за тебя, это будет значить, что я тебя не понимаю, то есть именно то, чего ты не хочешь слышать. Тогда мне придется вернуться к роли твердолобого полицейского, которому выпала нелегкая миссия. Я не состою в Особом отделе, но мои коллеги попросили сделать все, что смогу. Подумай, их работа высокоспециализирована и очень нелегка, но будет ещё вдвое тяжелее, если ты откажешься с ними сотрудничать. Если, например, по пути на какой-нибудь прием сменишь маршрут, или ни кому не говоря ни слова отправишься на прогулку по Кенсингтон Гарденс. Говорю тебе это откровенно и прямо, как есть: если тебя убьют, кое-кому в Особом отделе это выйдет боком, весь отдел получит плохую репутацию в самых высоких кругах, а вековая репутация Англии как страны, где не бывает политических убийств, рухнет. Как видишь, я говорю не только про полицию.
- Полиция должна служить людям, - начал Бумер и вдруг запнулся.
- Ты хочешь сказать, что мы должны знать известные границы? - вежливо спросил Аллен.
Бумер заходил по комнате. Аллен встал.
- У тебя удивительный талант подсунуть человеку слова, которые тот вовсе не хотел говорить, - возмущался Бумер. - Я это заметил ещё в добрые старые времена у Дэвидсона.
- Должно быть, я был невыносимым типом, - заметил Аллен. Школа Дэвидсона уже начинала действовать ему на нервы, и вдруг оказалось, что больше говорить не о чем. - Я отнял у вашего превосходительства слишком много времени. Простите меня. - Умолкнув, он стал ждать, когда с ним распрощаются.
Бумер грустно взглянул на него.
- Но мы же обедаем вместе, - сказал он. - Мы договорились. Все уже устроено.
- Благодарю вас за любезность, ваше превосходительство, но сейчас только одиннадцать часов. Мне пока где-то подождать?
Он запнулся. В налитых кровью глазах сверкнули слезы. Бумер с неимоверным достоинством заявил:
- Ты меня огорчаешь.
- Сожалею.
- Я был так рад, что ты приехал. А теперь все пошло к черту и ты мне говоришь "ваше превосходительство".
У Аллена дрогнули уголки губ, но одновременно он ощутил нечто совершенно иное - сочувствие. Он понимал, что совершенно не прав. Президент Нгомбваны отнюдь не был невинным ребенком. Это жестокий, могучий, а когда нужно - и безжалостный диктатор: правда, нужно добавить, что не забывший друзей. К тому же исключительно восприимчивый." - И смешной, подумал Аллен, силясь погасить улыбку. - Просто с ума сойти, при всем при этом ещё и смешной!"
- А! - тут же воскликнул президент. - Ты смеешься! Мой дорогой Рори, ты смеешься, - и сам бурно расхохотался во весь голос. - Это уже чересчур! Понимаю, очень смешно! О чем собственно речь? Ни о чем! Послушай: я буду хорошим мальчиком. Буду хорошо себя вести. Скажи своим приятелям из Особого отдела, что я не убегу, пока они не попрячутся за олеандрами и не переоденутся модистками. Ну что, ты доволен?
- Я просто очарован, - сказал Аллен. - Если ты серьезно.
- Ну разумеется. Увидишь. Я буду воплощением приличий. Повсюду, добавил он, - где ответственность будет лежать на них. То есть на территории Соединенного Королевства. Идет?
- Идет.
- И больше мне не говори "превосходительство". Ладно? По крайней мере не тогда, когда мы будем tete-a-tete, - добавил Бумер, не моргнув глазом. Как сейчас.
- Как сейчас - идет, - согласился Аллен и они энергично ударили по рукам.
Час, оставшийся до обеда с президентом, Аллен решил провести в поездке по городу. Потом в зале вновь появился элегантный адьютант. На обратном пути Аллен разглядывал сквозь французские окна сад, ослеплявший огненно-красными цветами, среди которых живописно били несколько фонтанов. За струями воды, переливавшейся всеми цветами радуги, на равных расстояниях маячили неподвижные фигуры в мундирах.
Аллен остановился.
- Прекрасный сад, - заметил он.
- Да? - улыбнулся адьютант. Цветные отблески из сада отражались на его сверкающих черных щеках и скулах. - Вам нравится? Президент очень его любит.
И тут же дал понять, что пора идти.
- Пойдемте?
Аллен молча зашагал по коридору.
За фонтанами маршировал по саду отряд вооруженных гвардейцев в роскошных мундирах. За россыпью водяных брызг он их отчетливо разглядеть не мог, но видел как строились солдаты, которых они пришли сменять.
- Смена караула? - спросил Аллен.
- Да, это чисто церемониальные подразделения.
- В самом деле?
- Как перед Букингемским дворцом, - пояснил адьютант.
- Угу, - кивнул Аллен.
Пройдя через обширную приемную, они спустились по лестнице между рядами возбуждавшей невольное уважение стражи.
- И это тоже чисто церемониальное подразделение? - рискнул спросить Аллен.
- Разумеется, - заверил адьютант.
Стражники были вооружены если не до зубов, то по крайней мере по пояс современным и исключительно эффективным оружием.
- Весьма разумная предусмотрительность, - вежливо заметил Аллен.
- Президент будет рад узнать ваше мнение, - заверил адьютант, и они вышли в удушающую жару.
Перед воротами уже ожидал президентский "роллс", украшенный нгомбванскими гербами и президентским штандартом (что было, между прочим, неверно, поскольку в нем не собирался ехать президент). Аллена поместили на заднее сиденье, адьютант сел впереди. В машине работал кондиционер, окна были закрыты. Аллен подумал:
"- Если я ехал когда-нибудь в абсолютно непробиваемом автомобиле, так это сейчас."
Ему пришло в голову, что в нгомбванских службах безопасности явно существуют силы, имеющие на президента большее влияние, чем смог - и то благодаря воспоминаниям про времена у Дэвидсона - добиться он.
Сопровождали их два непроницаемых элегантных мотоциклиста на сверкающих ухоженных машинах.
"- Почему таких типов, где бы ты их не встретил, отличает столь бросающаяся в глаза тупость?" - думал Аллен.
Автомобиль мчался по немилосердно раскаленным улицам, полным людей. Аллен хвалил большие белые здания: Дворец культуры, Дворец справедливости, ратушу, публичную библиотеку. Адьютант принимал его комплименты с заметной благосклонностью.
- Да, - согласился он. - Очень красивые здания. Все совершенно новые. Построены за время правления нашего президента.
На улицах кишела толпа, но перед их эскортом расступалась, как Красное море перед Моисеем. Люди глазели на них издалека. Когда они сворачивали вправо и на миг их задержала проезжавшая автомашина, шофер, не поворачивая головы, прокричал её водителю нечто такое, что того явно перепугало.
Благодаря жене-художнице Аллен любую сцену видел словно двояким взглядом. Как хорошо обученный полицейский автоматически искал в ней нечто необычное. Как человек чувствительный, привыкший к манере восприятия своей жены, искал гармонии. Теперь, когда его окружало море круглых черных голов, которые покачивались, сновали взад-вперед, рассеивались и снова собирались в ослепительном солнечном свете, он видел эту сцену, как бы её нарисовала жена. В городе было немало старых, но свежевыкрашенных зданий. Его внимание привлекло одно их них, где ещё шли работы. Через свежую побелку просвечивали буквы старой надписи:
САН РИТ ИМПО Т НГ ТР ДИ Г КО
На ступенях перед зданием колыхалась пестрая толпа, и Аллен стал прикидывать, как бы Трой расставила этих чернокожих, чтобы картина зазвучала. Ей бы пришлось найти центральную фигуру, какое-то яркое пятно, и подчинить ему все остальное.
И едва это пришло ему в голову, как сцена вдруг переменилась в точном соответствии с его представлениями. Фигурки людей вдруг переместились, как стеклышки в калейдоскопе, и сразу среди них нашлась центральная фигура, человек, которого нельзя было не заметить: гротескно тучный длинноволосый блондин в белом костюме.
Блондин смотрел на автомобиль в упор. Он был не меньше чем в пятидесяти ярдах, но Аллену казалось, что в пятидесяти футах. Они заглянули друг другу в глаза и полицейский сказал себе: "- Этого парня стоит взять на заметку. Он негодяй."
В калейдоскопе щелкнуло. Фрагменты картинки оторвались друг от друга и сложились заново. Из здания вырвался поток людей, стек вниз по лестнице и рассеялся. Когда лестница снова опустела, блондина уже не было.
IY
- Тут вот в чем дело, - пояснил Чабб. - Когда оказалось, что у вас в квартире для нас обоих работы не хватает, мы стали помогать и по соседству. Например, жена работает каждый день по часу в полуподвале на мистера Шеридана, а я каждую пятницу вечером хожу на два часа к полковнику Монфору и его жене - на Плейс. Через воскресенье по вечерам мы присматриваем за ребенком в доме 17. А...
- Да, понимаю, - прервал его мистер Уиплстоун.
- С нами вы можете быть спокойны, сэр, мы за всем присмотрим и ничего не упустим, - добавила миссис Чабб. - Нами всюду были довольны. Мы свои обязанности знаем.
- Разумеется, сэр, жалование у нас было твердо установленное. Думаю, тут ничего менять не стоит.
Они стояли рядышком, с круглыми озабоченными лицами, ожидая его ответа. Мистер Уиплстоун слушал с вежливым вниманием и непроницаемым лицом. Наконец он решил, что Чаббы будут работать на него шесть дней в неделю. Станут готовить ему завтрак, обед и ужин. Если они будут безупречно выполнять свои обязанности, могут подрабатывать хоть у мистера Шеридана, хоть у кого угодно. В пятницу мистер Уиплстоун станет обедать и ужинать в своем клубе или где-нибудь еще. Оплату он считал приемлемой.
- Большинство обитателей КАприкорн, - пояснял Чабб, когда они разобрались по основным пунктам и перешли к деталям, - имеют счета в "Наполи", сэр. Конечно, если вы предпочитаете другого поставщика...
- А если речь идет о мяснике... - вмешалась миссис Чабб, тут есть...
Они наперебой посвятили его в маленькие секреты Каприкорн.
- Звучит весьма привлекательно, - заметил в итоге мистер Уиплстоун. Пожалуй, я немного прогуляюсь и осмотрюсь как следует.
И он так и сделал.
"Наполи" оказался одним из четырех небольших магазинчиков на Каприкорн Мьюс. В миниатюрном помещении могли поместиться человек восемь, и то если вплотную. Принадлежал магазинчик итальянской супружеской паре: смуглому любезному мужчине и столь же смуглой, пухлой, веселой жене. Помогал им довольно бодрый кокни.
Магазинчик ему понравился. Ветчина и копчености там были свои. Мистер Пирелли делал ещё и паштеты, и прочие деликатесы. Сыры у них были всегда только свежайшие. Над головой висели фляги с сухим "орвьето", а за дверьми на полках теснились бутылки с прочими итальянскими винами. Обитатели Каприкорн с гордостью говорили, что "Наполи" - их маленький "Фортнэм". Собак внутрь не пускали, но из стены у входа торчал ряд металлических крюков. И каждое утро оттуда доносился лай собак всевозможных пород, привязанных в рядочек.