Маршалл Эдисон. Викинг

   — Слух об этом пройдет далеко, и, возможно, остальные английские короли признают твое превосходство, — сказал один из эрлов.
   — А возможно, навлечет целое нашествие викингов во главе с его сыновьями, — предположил другой.
   — Пусть приходят, если осмелятся, — хмыкнул Аэла. — Никто не сравнится с их отцом, и потом путь от северных земель до нас слишком далек, чтобы перевезти большое войско.
   — А может, Оге, ты сам хочешь покарать его? Это было бы справедливо. Ну что, сжечь его, повесить, колесовать? А может, ты пронзишь его мечом? Или все же живым в воду, на съедение морским тварям?
   — Там глубоко?
   — При таком приливе футов семь.
   — Я отвечу тебе, Аэла, только сперва поговорю с Рагнаром на его языке.
 
   Неожиданно Китти положила свою маленькую желтую руку на мое плечо.
   — Что сказал тебе король? — спросила она.
   — А твое какое дело?
   — Я вскормила тебя и имею право спрашивать.
   — Он хочет, чтобы я выбрал Рагнару казнь.
   — Прошу тебя, предоставь это право королю.
   — Он сам отверг Моргану, так что мне не за что платить ему. А убить Рагнара я могу и должен.
   — Умоляю тебя, Оге, откажись, пусть решает король!
   — Что с тобой, Китти? Ты забыла канаву с помоями?
   — Я прошу тебя на коленях…
   Она рухнула на пол. У меня потемнело в глазах, и я один рывком поставил ее на ноги.
   — Больше никогда не делай так, — прохрипел я.
   — Я только пыталась спасти твою душу от ужасного проклятия.
   — Ты можешь мне объяснить, в чем дело?
   — Если бы я знала. Я только чувствую опасность, но не вижу ее.
   — Что бы это ни было, это моя судьба.
   Китти шагнула назад. Я повернулся и обратился к Рагнару:
   — Ты помнишь свой удар доской с железным шипом?
   — Да, отлично, — улыбнулся Рагнар.
   — Этот долг был уплачен, когда тебя на веревке тащили за лодкой.
   — Все правильно.
   — В самом начале ты купил меня за сломанный моржовый клык, но я думаю, что окупил его, работая в поле.
   — Да, сполна.
   — Тогда осталось уладить только вопрос с канавой, куда ты бросил меня на съедение крабам.
   Говоря это, я словно вновь ощутил ледяное кольцо воды.
   — Я готов. — Рагнар посмотрел мне прямо в глаза.
   — Все, что я могу придумать — это кинуть тебя в развалившуюся башню в реке, куда кидают трупы преступников и где собираются морские змеи, скаты и молодые осьминоги, чтобы пожрать мертвечину.
   — Ты собираешься отправить меня туда живым?
   — Конечно.
   — В цепях или без?
   — Мои руки и ноги были связаны, но если тебя бросить в кандалах, то ты быстро утонешь. Христианские священники назовут это милосердным.
   — Мы с тобой викинги. Что нам до христиан? Спроси, есть ли на башне крыша?
   Я перевел вопрос Аэле, хорошо понимая, зачем Рагнар задал его.
   — Нет, крыша рухнула год назад.
   — Крыши нет, — сказал я, — и крылатые создания могут влетать и вылетать свободно.
   — Так каково ваше решение? — хрипло спросил Рагнар.
   Я старался не обращать внимания на его тон, на капли пота на лице. Я смотрел прямо в его яростные голубые глаза.
   — Я не пощажу тебя. Но так уж заведено, чтобы молодой викинг пожелал старому умереть, сражаясь, как бы он его ни ненавидел.
   — Истинная правда. Ни друг, ни враг не может пожелать норманну большего.
   — Что ж, всякие там скаты и змеи — отвратительные создания, которые питаются падалью, и я не друг им. Так что чем больше их умрет, тем лучше. Я освобожу тебя от оков, бросая туда. Затем я кину тебе какое-нибудь оружие.
   — Многие из этих тварей умрут, уверяю тебя, — ответил Рагнар, глубоко вздохнув.
   Когда я спросил Аэлу, нет ли где под рукой какого-нибудь ржавого или сломанного меча, он задумался, словно не слыша. За него ответила Энит:
   — В моих покоях есть старый меч, принадлежавший деду моей матери. Он наполовину съеден ржавчиной. Зачем он тебе понадобился?
   — Чтобы отдать Рагнару для его последней битвы.
   — Не думала, что он послужит такому. Но ничего не имею против. Одна из моих женщин принесет его.
   Вскоре древнее оружие легло в мою руку. Меч был легок и удобен, а выцветший металл на рукояти вполне мог оказаться золотом. Несмотря на ржавчину, покрывавшую голубоватую испанскую сталь, и деревянную головку эфеса, я подумал, что его нетрудно будет привести в хорошее состояние.
   — Мне он нравится, и я бы купил его, будь у меня требуемая сумма, — сказал я.
   — Я не продам, но подарю его тебе после того, как им воспользуется Рагнар.
   — Мы достанем его, Оге, когда будет отлив, — предложил Аэла. Затем мы вышли на террасу, возвышавшуюся над водой футов на шесть и обнесенную каменной стеной. Одна из башен в самом деле была без крыши, с зияющей дырой внизу. Я подумал, что тут могла бы жить морская ведьма. Забравшись внутрь и посмотрев вверх, мы увидели странное восьмиугольное небо. Прямой солнечный свет редко попадал на воду, но он пробивался сквозь дыру, придавая воде бирюзовый цвет. Поверхность воды была неподвижна, но, вглядевшись, я заметил множество неясных теней у дна. Большинство из них было неподвижно, некоторые плавно скользили, а в углу, то поднималось, то опадало что-то похожее на водоросли.
   — Становись на край, Рагнар, — скомандовал я.
   — Я твой пленник и повинуюсь тебе, — ответил он.
   — Вряд ли твари нападут на тебя сразу, так что ты успеешь подхватить меч.
   — Времени будет немного, — заметил он, вглядываясь вниз, — но вполне достаточно.
   — Аэла, ты прикажешь своему оружейнику сбить цепи?
   — Да, мои воины будут стоять позади него с копьями. Я перевел это Рагнару.
   — В этом нет необходимости, — ответил он. — Мне суждено принять смерть от тебя, и если я стану сопротивляться судьбе, значит, в меня вселился какой-то злой дух и лишил меня разума. Тогда пусть саксонка заколет меня своим кинжалом в спину, чтобы я принял смерть от руки женщины.
   Вскоре Рагнара освободили от оков. Никто из стоявших вокруг, даже король, не проявлял нетерпения. Только на дне ямы наблюдалось заметное оживление.
   Англы стояли группой, мои спутники выстроились полукругом. Так уж вышло, что мы с Рагнаром оказались бок о бок.
   — Прощай, Рагнар Лодброк, — еле слышно сказал я.
   — Прощай, Оге Кречет, — ответил он.
   — Столкни его вниз, Китти! — Ведь и меня сталкивал в канаву не сам Рагнар, а Отто Одноглазый.
   — Один! Один! — воззвал Рагнар, но Китти колебалась, закрыв лицо руками.
   — Нет, ты не возьмешь груз на свою душу, — сказал я, поняв ее состояние. — Это моя судьба!
   Затем с криком:
   — Один! Один! — я столкнул его с края.
   Он упал, подняв фонтан брызг. Я быстро опустился на колени и протянул ему меч, держа за клинок. Он ухватился за рукоять и тут же попытался разрезать мне руку. Но я был наготове и со смехом отдернул ладонь.
   Теперь ему предстояло заняться собственными делами. Конечно, обитатели дна бросились врассыпную при его падении, но, поскольку такое происходило не впервые, вряд ли кто из них уплыл через пролом совсем. Твари собрались в углах и у стен башни. Когда Рагнар бросился на меня, резкое движение его ног напугало какого-то ската, который нанес удар своим шипастым хвостом, и крик ярости сменился рычанием боли.
   Развернувшись, Рагнар принялся наносить удары мечом. Это привлекло остальных, и даже вялые морские угри бросились вперед. Движения Рагнара становились все резче и резче, но после каждого нового удара, убыстрялись и движения его врагов.
   Вода вокруг викинга так и кишела разными тварями, но была еще достаточно прозрачна, чтобы мы видели все происходящее. Постепенно вода начала краснеть, однако по-прежнему то тут, то там показывались жадные рты, рвавшиеся к человеку.
   Рагнар перестал рубить мечом и стал бить им, как копьем. Острие метнулось в самого большого ската и распороло его пополам. Хищников стало столько, что ни один удар меча не пропадал даром. Вода замутилась от холодной рыбьей крови. Теперь уже ничего нельзя было разглядеть, и только кровавые водовороты да волны, вскипавшие вокруг, говорили о яростной схватке. Но, конечно, главным свидетельством битвы была косматая голова Рагнара и его обнаженные плечи, покрытые сплошной сетью ран, да могучие руки, все еще разящие врага.
   Однако самым лучшим доказательством были мертвые и умирающие морские твари, корчащиеся в воде: одни бились в агонии, другие кружили на месте или медленно дрейфовали на спине.
   Вода вскипела красной кровью, затем медленно стала успокаиваться. Тело Рагнара, вытянувшегося во весь рост, всплыло на поверхность. Из его шеи бил маленький алый фонтан. Затем тело медленно повернулось и ушло вниз. Я заметил, что его лицо было мертвенно бледно, глаза открыты, а борода полоскалась, словно морские водоросли. Еще дважды тело всплывало на поверхность. Вода была спокойна. Его противники, должно быть, кружили вокруг, словно голодные волки, опасаясь броситься вновь.
   Он всплыл в третий раз — оказывается, он был еще жив, и даже еще раз ударил мечом. Кровь смыла ржавчину, и лезвие блеснуло, как падающая звезда. Затем меч выпал из его руки. В этот момент я услышал волшебное пение над головой.
   Оно становилось все громче, загадочнее и прекраснее. Я посмотрел вверх и сквозь пелену облаков увидел белых небесных всадниц, выстроившихся в освещенный солнцем клин. Облака сомкнулись, но я все еще слышал их пение. Оно раздавалось все ближе и ближе, так как одна из них понеслась вниз. Я слышал пение в своей душе — дикое, страстное, неземное. И тут я всем сердцем почувствовал певицу: невероятно красивую деву с развевающимися золотыми волосами. Она была в серебряной кольчуге, и длинный меч блестел у нее на боку. Она мчалась на белом, как снег, коне, и его грива и хвост клубились, словно белоснежная пена. Ее глаза были синими, как небо, губы — алыми, как кровь, а кожа напоминала цветом резную кость с замерзших морей.
   Легко, будто пух, она опустилась вниз. Ее песня оборвалась, яркие глаза наполнились слезами. Дева склонилась с седла над водой и протянула свою сияющую руку. Из алой воды она подняла павшего героя, бледного, словно утренняя луна, и усадила с собой на коня.
   Скакун поднимался вверх. Всадница запела.
   Все дальше и дальше слышалась ее песня, и волки в лесах прекращали охоту и выли от непонятной боли в сердце. Валькирия отпустила поводья, и конь понесся в такт с песней, но быстрее ветра. Ее волосы развевались, как золотистое пламя. Кольчуга сияла ярче новорожденной звезды. Я расслышал, как к ее песне присоединилось пение ее подруг, ожидавших ее. Они неслись в бешеной скачке, стремясь увидеть нового героя, каких не бывало со времен Сигурда.
   Пение валькирий звенело теперь высоко, наполняя все небо. Оно будило древних королей прошлого, но они тут же засыпали вновь. От их песни рыдали морские девы в своих подводных пещерах. Даже цари гномов в подгорных залах с трепетом прислушивались к ней. Пение неслось к воротам Вальгаллы, объявляя о приближении всадниц.
   Затем оно медленно растворилось в тиши небес.

Глава десятая
Я ВЕРНУСЬ

   Путешествие закончено, думал я, пора начинать новое.
   Одна прядь моей судьбы смотана, но я не знал, что это означает. А прялка и не думает останавливаться.
   Одна битва закончена, надо омыть и залечить раны, надо пировать и веселиться, и, пожалуй, поразмыслить немного над событиями и тайнами, но не за горами звуки рогов и песни, которые викинги поют над своими щитами.
   Мир изменится, ведь из него ушел Рагнар, и уже никогда он не станет прежним, но моя тропа вела вперед, в неведомое, и ради своей великой цели я должен был идти по ней.
   Я тряхнул головой, отгоняя посторонние мысли, и вспомнил, что нахожусь в зале Аэлы — короля Нортумбрии. Он находился в кругу тех же самых лордов, глаза блестели, а лицо разрумянилось, словно от вина.
   Вокруг короля царило радостное оживление. Только Годвин, одетый в свой неизменный белый балахон, наблюдал за всеми озабоченным взором.
   Энит пыталась смеяться и шутить со своими служанками, но я видел, что она была очень бледна.
   Между нами было пустое пространство, но оно разделяло нас, словно ограда.
   Только один из них решился подойти к нам, но он и сам был случайный человек при дворе, возможно, низкорожденный или странник из далекой страны, который песнями зарабатывал себе на пропитание. Он заговорил с Морганой на незнакомом языке; я решил, что это ее родной уэльский.
   Берта, хоть и стояла рядом, не обратила внимания на разговор. Она смотрела на Аэлу со все возрастающим беспокойством.
   Китти придвинулась ко мне, и я знал, что она видит все своими узкими глазами. Мне было приятно думать, что она совсем не изменилась после смерти Рагнара. И все же ее желтая кожа чуточку побледнела, и она слегка приподнималась на носках, словно встревоженная чем-то.
   Глухонемой калека отошел от нас и уселся на скамью в ожидании дальнейших событий.
   — Мне с принцессой и остальными пора отправляться, — сказал я Аэле, — нас ждет долгое путешествие.
   — Куда лежит твой путь, Оге? — вежливо спросил король.
   — У нас дело на одном острове. И по дороге мы должны зайти еще кое-куда.
   — Зачем так спешить?
   Он разговаривал очень любезно, а почему бы и нет? Я сослужил ему отличную службу. Рагнар был его кошмаром. Аэла ложился и вставал с мыслью о нем. Сила Эгберта, его противника, заключалась в Рагнаре. Кто кроме него мог собрать огромную армию и привезти ее в Англию, чтобы стряхнуть королей с тронов? Теперь, когда кости Рагнара обгладывают в колодце смерти, корона Аэлы крепко сидит на голове.
   — Уже начинается отлив, — сказал я.
   — И все же задержись еще немного. Я хочу предложить тебе чашу вина. Брат Годвин, почему бы мне не выпить с язычником, который так хорошо послужил христианам? К тому же он не простой воин, а знатный эрл.
   — Мне это не нравится, Аэла.
   — Почему, певец псалмов?
   — Мы только что видели ужасную смерть и тебя, радующегося ей. Ты становишься слишком велик для рубахи внука кузнеца.
   — Так я же не собираюсь ее носить. А для короны Осберта я в самую пору. И я еще буду королем всей Англии! — Он махнул рукой эрлам и женщинам. — Сюда! Выпьем с Оге, а если этот святоша не присоединится к нам, пусть отправляется в келью перебирать четки!
   — Лучше бы тебе перебрать свои поступки, за каждый ты будешь держать ответ перед Господом!
   — Поди прочь! Иди к нам, Оге Кречет! Добрая английская выпивка куда лучше датской!
   — Откуда ты знаешь мое прозвище?
   — Рагнар так назвал тебя. Я сам не разобрал, но один из моих людей знает твой язык. Его жена из данов с Оркнейских островов.
   — Я не останусь, король Аэла. Я ухожу с моими спутниками.
   — Это очень невежливо, но я к тебе не в претензии, ведь я твой должник.
   Я заметил, как он подмигнул своему главному эрлу.
   — О каком долге ты говоришь, король? — спросил эрл. — Я думал, что вы заключили соглашение с Оге Кречетом.
   — Так и было сперва, но он был настолько любезен, что расторг его.
   — Как это?
   — Он сказал, что уступит одного из своих пленников в обмен на другого. Я отказался от права на Моргану, и Оге убил Рагнара своей рукой. Оге, я желаю тебе, желтокожей женщине и калеке безопасного путешествия, но Моргана с Бертой останутся у меня.
   — Что это значит? — воскликнул Годвин, опередив меня.
   — Годвин, ты должен стыдиться своей рясы! — насмешливо ответил король. — Как ты можешь отпустить христианку в объятия язычника? Она сама этого хочет? Тем больше ее прегрешение.
   — Аэла, ты послал ему охранительную грамоту с твоей королевской печатью. Ты клялся, что он со своими спутниками…
   — Загляни в нее еще разок, брат Годвин!
   — Что?
   — Достаточно прочитать первую строку.
   — Письмо для Оге, ярла Хорика… — медленно прочел Годвин.
   — Если бы ты изучал законы вместо святого писания, то знал бы, что ошибка в документе делает его недействительным. Но хуже всего, что Оге присвоил себе звание ярла.
   — Я не понимаю.
   — Он не ярл Хорика, а воин Рагнара и бывший раб. Мой человек слышал, как он сам говорил это.
   — Да, я воин, — крикнул я, и кровь бросилась мне в голову, — и я знаю, что делать с предателем!
   Я выхватил меч, но звонкий голос привел меня в себя:
   — Остановись, Оге. Аэла, отзови свою стражу.
   Аэла поднял руку, останавливая воинов, и насмешливо поклонился Моргане.
   — Боюсь, слишком поздно, принцесса. Он оскорбил меня и угрожал мне мечом.
   — Чтобы защитить меня.
   — Что?
   — Чтобы защитить дочь короля Уэльса, которую ты хочешь удержать против ее воли.
   — Осторожно, Аэла, — сказал Годвин громко, — ты не так уж давно стал королем, чтобы заходить столь далеко. Я, Годвин, брат ордена святого Бенедикта, привел сюда этого викинга, обещав ему безопасность. Если ты убьешь его, берегись колокольного звона и свеч!
   Я не знал, о чем задумался король, но думал он долго. Он пошептался со своим главным эрлом, затем надменно сказал:
   — Брат Годвин, ты знаешь, меня нелегко напугать. И я не боюсь признать свою ошибку. Мне следует быть более снисходительным к этому язычнику. Он пришел сюда с добрыми намерениями, хоть и присвоил себе благородное происхождение. Моргане я не позволю уйти. Родри никогда не простит мне, если я поощрю ее греховную страсть. И ты, Годвин, тоже, когда разум вернется к тебе. Саксонка Берта, конечно, останется при своей госпоже. А в награду за поимку и убийство Рагнара я подарю Оге три десятка серебряных крон.
   Он кивнул эконому, и тот отсчитал тридцать больших серебряных монет из тяжелого кошелька.
   — Я не возьму ни пенни, — сказал я, и мой голос предательски дрогнул от нахлынувшей слабости и стыда.
   — Как пожелаешь. И сделай одолжение, возвращайся в свою лодку с желтокожей и калекой, и побыстрее ставь парус. А если захочешь вернуться, захвати с собой дружину побольше, а то встретишь не очень любезный прием.
   Он забрал у Годвина грамоту и разорвал пополам.
   — Теперь можешь идти.
   Он повернулся к нам спиной. Моргана прижалась ко мне и поцеловала в губы.
   — Сколько ни понадобится, я буду ждать тебя, — прошептала она.
   — Я вернусь как можно быстрее, иначе умру.
   — Не слишком быстро. Возвращайся, когда о тебе забудут и снимут часовых со стен. Не вздумай погибнуть, живи и копи силу. Стань сильнее любого короля. Я дождусь тебя.
   — Как ты сможешь дождаться? Ты почти одна.
   — Я — Моргана, дочь Родри и возлюбленная Оге Дана. Не бойся за меня.
   — Я буду верен тебе, Моргана.
   — Да, живи и копи силы. Вот единственная верность, которая мне нужна. О большем я не прошу.
   Ее лицо побледнело, глаза затуманились. Она встала на цыпочки и поцеловала меня.
 
   Словно в тумане я шел через полутемные залы в сопровождении Китти и Кулика. Мы выбрались во двор, и молчаливый слуга довел нас до реки.
   Но в лодке вместо одного Куолы сидел еще кто-то. Темноволосый человек прижимал к груди арфу.
   — Зачем ты пришел сюда, Алан?
   — Я спел много песен, теперь хочу хоть одну прожить.
   — Поздновато. Ты можешь погибнуть.
   — Тогда это будет песня о смерти.
   — Ты говоришь загадками.
   — Я буду рядом с тобой, пока один из нас не умрет. Ясно?
   — Вполне.
   — Мне кажется, что моя предсмертная песнь превзойдет все, что я сочинил прежде.
   — Ты сумасшедший, Алан!
   — Я буду петь для тебя и о тебе, и когда больше не о чем станет петь, я умру вместе с тобой. Это нормально?
   — Не сказал бы, но оставайся.
   Мы оттолкнули лодку и поплыли вниз по реке. Сильные удары весел и течение несли нас очень быстро: дома, поля и стены неслись друг за другом, вставая между мной и Морганой.
   — Убрать весла! — крикнул я, становясь у рулевого весла. Вода стремительно бежала в серые объятия моря, плескалась и рокотала. Солнце клонилось к закату, и все длиннее становились тени. Скоро занавес ночи окончательно разлучит Моргану со мной.
   Впереди, среди рощи деревьев, показалась поляна. Я привязал лодку к корню огромного дуба.
   — Я должен вернуться, — сказал я Китти.
   Она помолчала немного, затем печально улыбнулась:
   — Мы должны вернуться, — сказала она Куоле по-лапландски. Куола усмехнулся, и в его щелочках-глазах блеснул огонек.
   — А я было подумал, что вы забыли кое-что, — ответил он.
   — Мы должны вернуться, — сказал я Алану.
   — Уже? Я не думал, что мой вызов примут так быстро. Это все равно, что вызывать дьявола, который стоит за твоей спиной.
   — Ты можешь вылезти на берег и идти, куда хочешь.
   — Нет. Песня получится лучше, чем я думал, хотя, наверное, гораздо короче.
   — Смогу ли я отыскать Моргану и увести ее?
   — Я знаю, где ее искать. Сегодня Аэла устроит пир в честь смерти Рагнара, и все будут пьяны. Так что твои шансы один к девяти, к семи, к пяти, а то и к трем.
   — Ну а почему не к восьми, к шести, к четырем?
   — Нечетные цифры приносят удачу.
   — Смогу ли я остаться в живых?
   — Выживал же ты как-то до сих пор, — громко рассмеялся темноволосый человек. Затем он повернулся к Кулику и медленно показал ему несколько странных знаков. Кулик смотрел очень внимательно, затем повторил эти знаки, только очень быстро. Когда Алан покачал головой, Кулик повторил их снова, но медленней и с заметным нетерпением.
   — Марри думает, что тебя убьют, — сказал Алан.
   — Ты его знаешь?
   — Оге, я много путешествовал и повидал много лиц. Это Марри с болот.
   — Откуда ты знаешь знаки, которыми говорил с ним?
   — Умеющий читать, выучит их за час, хотя разговаривать ими очень долго. Я научился им, чтобы спеть песню одному глухонемому королю.
   — Если мы оба останемся в живых, я послушаю песню, которую ты споешь про этого Марри, и, думаю, ее стоит послушать. Становится темно. Возвращаемся той же дорогой.
 
   И мы поплыли. На веслах были Кулик, полевой жаворонок и два маленьких желтых ястребка. Белый сокол управлял ей. Отлив мешал нам, из четырех пройденных футов он съедал три. Я подумал, что христианский Бог смотрит вниз и смеется. Тьма быстро сгустилась, и вскоре в воде заблестели отражения звезд.
   Алан подсказал нам высадиться в другом месте. Кулик остался в лодке, и Алан вывел Китти, Куолу и меня на берег небольшого ручья. Похоже, по его руслу в город пробирались нищие в поисках отбросов. Мы прокрались в город сквозь дыру в стене и попали в сад, где высокие деревья отбрасывали зловещие тени на посеребренную землю. Из окон вдалеке доносился шум пира. Смутно виднелись фигуры часовых, шагающих взад и вперед. Прямо перед нами высилась башня, а рядом с ней росло дерево.
   Алан указал на балкон, до которого можно было дотянуться с ветки.
   — А с чего ты решил, что она там?
   — Именно сюда Аэла велел стражнику отвести ее. Он сказал, что северная башня непригодна для жилья, поэтому принцесса будет там в безопасности. Он говорил громче, чем надо, возбужденный смертью Рагнара, и я ясно его слышал.
   Мне показалось, что надо бы повторить это Китти, но тут же я сам удивился — зачем? И промолчал.
   Я легко вскарабкался на дерево и, дотянувшись до балкона, перелез через перила. На балкон выходили дверь и маленькое окно. Посмотрев через стекло, я разглядел высокую кровать под балдахином, но у изголовья занавес был отдернут. Я не мог разглядеть лиц, но на кровати явно лежали двое, погруженные в глубокий сон.
   Дверь подалась, и я проник в комнату. По покрытому соломой полу ноги ступали бесшумно. Я отдернул занавес, ожидая увидеть черные и золотистые волосы, разметавшиеся по подушкам. Но вместо этого в глазах блеснула сталь, в голове вспыхнула острая боль, и я упал. Людям, бежавшим со всех ног ко мне, уже нечего было бояться. Я подумал, что и мне бояться тоже нечего. Все было определено с той поры, когда я натаскивал Стрелу Одина на уток. Великая соколица была во власти колдовства, как и я. Я должен был догадаться об этом по ее полету, которому позавидовали бы и боги — так она парила в вышине, недосягаемая для людей, зверей и птиц. Ее дух продолжал жить во мне, два маленьких пламени слились в одно великое пламя, которое сейчас едва теплилось.
   Связанного по рукам и ногам, меня проволокли в сад, где должны были дожидаться четверо моих спутников. Китти не сопротивлялась, сберегая силы. Куолу вязали трое стражников, а еще трое лежали на земле: двое стонали, а у третьего было перерезано горло. Я думал, что Алан исчез, или станет смеяться надо мной, но он корчился на земле, и стражник пинал его ногами.
   — Дайте мне сказать, — кричал он, — даже короли слушают, когда я говорю!
   — Ну, говори, — разрешил стражник.
   — Оге, клянусь песнями, которые пою, — а это моя единственная клятва, — я слышал приказ Аэлы отвести девушек в эту башню.
   — Я тоже должен был услышать. Но, наверное, дух той, что любит меня, закрыл мне уши. Однако христианский Бог оставил открытыми твои, дабы помешать этому духу спасти меня.
   — Я знаю христианского Бога лучше всех, потому что Он любит мои песни, и не думаю, чтобы Он сотворил такое. Но тебе, похоже, недолго осталось жить. Так что ответь мне, чтобы я смог сложить о тебе песню. Кто так любил тебя?
   — Никто, кроме Китти и Морганы. Китти еще жива, и Моргана была жива, когда уши мои закрылись, но если ее убили…
   — Она жива. Аэла не посмеет тронуть ее.
   — А как ты будешь петь, если тебе придется умереть вместе со мной?
   — Аэла не тронет меня и пальцем. А тот стражник, что бил меня, будет повешен.