Страница:
— Много крови потерял, но сердце у парня крепкое. Если даже и выкарабкается, то в себя придет не скоро. Так что ты, Виталий, не рассчитывай, что скоро все услышишь. Самому головой работать придется.
— Шерлок Холмс хренов! Куда полез, кабинетный червь! Пистолет-то отродясь в руках не держал, а туда же.
— Скоков, конечно не супермен, но он выполнял свои обязанности, как мог. А вот как ты теперь без него обходиться будешь, не знаю.
— Ладно, старый хрыч, не скрипи. Без тебя тошно.
— Утешить тебя не могу.
— Никто не может. Чудовищная смерть. Телефонным шнуром. Сучьи дети!
— Я сорок лет в органах, но такого не видал. А ты вот о чем подумай, Виталий. Если у убийцы имелся пистолет, то почему он решил ее удушить?
— Шуметь не хотел.
— А Скокова пристрелил. Грохот на весь дом поднял.
— Значит, до его горла дотянуться не удалось. Машка беззащитная баба, а Скоков вооружен.
К ним подошел капитан.
— Виталий Семеныч, выйдите на площадку. Там свидетель нашелся.
Москаленко направился к двери. С замком возились эксперты.
— Ну что, Петя?
— Странно. Нож валялся на площадке, но я убежден, что такой замок не вскроешь снаружи примитивным кухонным ножом. Изнутри можно.
— В квартире два комплекта ключей нашли. Один на телевизоре, второй в кухне у холодильника. Изнутри! Думай, а потом говори.
— Вот я и думаю. Нож из кухонного набора. В столе таких же еще штук пять разного размера, а этот оказался с другой стороны двери.
— Ты только не делай из меня дурака. Такими ножами в Ялте в каждой скобяной лавке все полки завалены.
— Значит, убийца сумасшедший. Идти на такое дело и взять с собой дерьмо вместо стоящего инструмента! Пистолет он себе нашел, а нож раздобыть не сумел. Чего-то мы тут не понимаем.
— Не говори за всех. Отпечатки на ноже есть?
— Полно, но смазаны и ручка ребристая. Не поможет.
— Ищи в доме.
Москаленко вышел на лестничную клетку, где его поджидал свидетель.
— Слушаю тебя, папаша. Говори, что видел?
— Паренька видел. Аккурат после выстрела. В палисаднике я сидел, во дворе. Шарахнуло здорово. Минут через пять, как туда милиционер зашел.
— А, кроме милиционера, в дом заходил кто-нибудь?
— Чего не видал, того не видал. Я в полудреме сидел. То открою глаза, то закрою. Милиционера видел. Потом грохот. Я испугался. Минут через пять из дома выходит парень лет тридцати, высокий, плечистый…
— С бородой?
— Да ты слушай, не перебивай. Обыкновенный, волосы темные, длинные, в сером костюме, скуластый. Посмотрел по сторонам и пошел к воротам.
— Ладно, папаша, ступай. Понадобишься, найдем.
— Тебе видней, ты начальник.
Москаленко сразу понял, как только появился в квартире, что здесь побывал Сергей — опять «ТТ», опять гильза — и что они с Машкой шушукались. То, что он завалил Рому Вяземского в «Бригантине», не вызывало сомнений. Машка его навела. Он расплачивается за то, что она его из психушки выдернула. И все в обход, молчком. Сами с усами, а я для них — ноль без палочки. И этот звонок вчерашний, мол, готовь Виталик, людей, я тебе твоего „убийцу" завтра в два часа на тарелочке с голубой каемочкой предоставлю. Первый причал для глиссеров. Как я от него отойду, так и берите его, а в лодке Коля Тихонов сидеть будет. Он вам подыграет, я уже договорилась. Вот и договорилась! Кого она привести собиралась? Сергея, что ли? Дура! Слишком умной себя считала, баронесса ялтинская! Но как можно себе представить, что Сережа Зотов мог пойти на зверское убийство моей сестры? Может, у парня и впрямь крыша поехала? По делу его в дурдом запрятали. Шесть лет из Чечни не вылезал…
Москаленко мог ломать себе голову сколько угодно, но объяснений не находил. Не мог же Журавлев Машку удушить, он и муху прихлопнуть не решится, а ведь тут хладнокровие нужно и злость. И все же он остановился на мысли о том, что сестру убил Сергей Зотов. Машка стерва первостепенная, а Сергей слишком прямолинеен и не понимает бабских козней. Нет, Машка не стерва, она ею была, а теперь ее нет. У Москаленко на глазах навернулись слезы. Кто-то положил ему руку на плечо.
— Товарищ подполковник, — обратился капитан, — дежурный по управлению звонил. В «Бригантине» новое убийство.
— Кто?
— Официанта пристрелили в упор в сортире. Филипчук. Он сегодня утром в Управление приходил к майору Скокову. Какую-то бумагу ему приносил.
— К Скокову, говоришь? Поехали.
— В «Бригантину»?
— В Управление. У Скокова в кабинете развязка этого убийства, а в кабак найдут кого послать. Официантов до хрена, а из подполковников я один остался, на всех не хватает.
Москаленко торопливо зашагал вниз по лестнице.
16
Глава IV
1
2
— Шерлок Холмс хренов! Куда полез, кабинетный червь! Пистолет-то отродясь в руках не держал, а туда же.
— Скоков, конечно не супермен, но он выполнял свои обязанности, как мог. А вот как ты теперь без него обходиться будешь, не знаю.
— Ладно, старый хрыч, не скрипи. Без тебя тошно.
— Утешить тебя не могу.
— Никто не может. Чудовищная смерть. Телефонным шнуром. Сучьи дети!
— Я сорок лет в органах, но такого не видал. А ты вот о чем подумай, Виталий. Если у убийцы имелся пистолет, то почему он решил ее удушить?
— Шуметь не хотел.
— А Скокова пристрелил. Грохот на весь дом поднял.
— Значит, до его горла дотянуться не удалось. Машка беззащитная баба, а Скоков вооружен.
К ним подошел капитан.
— Виталий Семеныч, выйдите на площадку. Там свидетель нашелся.
Москаленко направился к двери. С замком возились эксперты.
— Ну что, Петя?
— Странно. Нож валялся на площадке, но я убежден, что такой замок не вскроешь снаружи примитивным кухонным ножом. Изнутри можно.
— В квартире два комплекта ключей нашли. Один на телевизоре, второй в кухне у холодильника. Изнутри! Думай, а потом говори.
— Вот я и думаю. Нож из кухонного набора. В столе таких же еще штук пять разного размера, а этот оказался с другой стороны двери.
— Ты только не делай из меня дурака. Такими ножами в Ялте в каждой скобяной лавке все полки завалены.
— Значит, убийца сумасшедший. Идти на такое дело и взять с собой дерьмо вместо стоящего инструмента! Пистолет он себе нашел, а нож раздобыть не сумел. Чего-то мы тут не понимаем.
— Не говори за всех. Отпечатки на ноже есть?
— Полно, но смазаны и ручка ребристая. Не поможет.
— Ищи в доме.
Москаленко вышел на лестничную клетку, где его поджидал свидетель.
— Слушаю тебя, папаша. Говори, что видел?
— Паренька видел. Аккурат после выстрела. В палисаднике я сидел, во дворе. Шарахнуло здорово. Минут через пять, как туда милиционер зашел.
— А, кроме милиционера, в дом заходил кто-нибудь?
— Чего не видал, того не видал. Я в полудреме сидел. То открою глаза, то закрою. Милиционера видел. Потом грохот. Я испугался. Минут через пять из дома выходит парень лет тридцати, высокий, плечистый…
— С бородой?
— Да ты слушай, не перебивай. Обыкновенный, волосы темные, длинные, в сером костюме, скуластый. Посмотрел по сторонам и пошел к воротам.
— Ладно, папаша, ступай. Понадобишься, найдем.
— Тебе видней, ты начальник.
Москаленко сразу понял, как только появился в квартире, что здесь побывал Сергей — опять «ТТ», опять гильза — и что они с Машкой шушукались. То, что он завалил Рому Вяземского в «Бригантине», не вызывало сомнений. Машка его навела. Он расплачивается за то, что она его из психушки выдернула. И все в обход, молчком. Сами с усами, а я для них — ноль без палочки. И этот звонок вчерашний, мол, готовь Виталик, людей, я тебе твоего „убийцу" завтра в два часа на тарелочке с голубой каемочкой предоставлю. Первый причал для глиссеров. Как я от него отойду, так и берите его, а в лодке Коля Тихонов сидеть будет. Он вам подыграет, я уже договорилась. Вот и договорилась! Кого она привести собиралась? Сергея, что ли? Дура! Слишком умной себя считала, баронесса ялтинская! Но как можно себе представить, что Сережа Зотов мог пойти на зверское убийство моей сестры? Может, у парня и впрямь крыша поехала? По делу его в дурдом запрятали. Шесть лет из Чечни не вылезал…
Москаленко мог ломать себе голову сколько угодно, но объяснений не находил. Не мог же Журавлев Машку удушить, он и муху прихлопнуть не решится, а ведь тут хладнокровие нужно и злость. И все же он остановился на мысли о том, что сестру убил Сергей Зотов. Машка стерва первостепенная, а Сергей слишком прямолинеен и не понимает бабских козней. Нет, Машка не стерва, она ею была, а теперь ее нет. У Москаленко на глазах навернулись слезы. Кто-то положил ему руку на плечо.
— Товарищ подполковник, — обратился капитан, — дежурный по управлению звонил. В «Бригантине» новое убийство.
— Кто?
— Официанта пристрелили в упор в сортире. Филипчук. Он сегодня утром в Управление приходил к майору Скокову. Какую-то бумагу ему приносил.
— К Скокову, говоришь? Поехали.
— В «Бригантину»?
— В Управление. У Скокова в кабинете развязка этого убийства, а в кабак найдут кого послать. Официантов до хрена, а из подполковников я один остался, на всех не хватает.
Москаленко торопливо зашагал вниз по лестнице.
16
Он постоянно озирался, но ничего необычного не замечал.
— Мне кажется, я превращаюсь в шизофреника. Меня одолевает навязчивая идея под названием «Мания преследования», — сказал Журавлев и как-то странно хихикнул, словно подтверждая собственный диагноз.
— У меня тоже на душе не спокойно, — согласилась Алиса. — Вчерашний вечер, который так хорошо начался, в итоге обратился в ад.
— Ты понимаешь, Аля, я очень доверяю своему чутью, оно меня никогда не подводило. И вот сейчас иду и думаю — почему я пошел у тебя на поводу и взял с собой? А вдруг это ловушка?
— Ты веришь, что Метелкин мог устроить тебе ловушку?
— Нет, он человек случайный, а потом — я разбираюсь в людях.
— Но это же он нашел парня.
— Ты права, но мне не по себе.
— Дик, я не знаю, как это объяснить. Девушкам не принято такое говорить, но ты мне не безразличен и когда я с тобой рядом, то мне спокойней на душе. Может быть, я приношу удачу. Хотя вряд ли. Не успели познакомиться, как вляпались в неприятности.
— Но мы же убежали, а это уже удача.
Алиса рассмеялась. Они подошли к нижней посадке на фуникулер. Кабины шли безостановочно, описывая внизу круг, и вновь устремлялись ввысь. Запрыгивать приходилось на ходу. Во время прыжка кабина прогибалась. Журавлев захлопнул дверцы, и они поехали вверх.
— Похоже на люльку, но только железную, — сказала Алиса.
— Обычное корыто на двоих.
— А мы не свалимся? Страшно.
— Нет, смотри, какой мощный трос. Рогатина, которая держит люльку, закреплена шарнирным кронштейном к тросу, так что лучше кабину не раскачивать. С виду не надежно, но до сих пор никто не падал.
— А далеко до Дарсена?
— Понятия не имею, но с горы вся Ялты видна, как на ладони. Фуникулер проходит низко над землей, иногда кажется, что кабина зацепит крышу дома. Вся жизнь Ялты под твоими ногами. Дворики, улицы, церкви, стадионы. Когда поднимемся на саму вершину, я покажу тебе дом, где ты живешь. Жаль бинокля нет. Теплоходы со спичечный коробок, все вокруг словно игрушечное. В каких-то местах мы летим над склоном метрах в тридцати, гора неровная.
Они проехали над дорогой, по которой шел троллейбус и можно было спрыгнуть ему на крышу. Иногда кабина значительно отрывалась от земли, и мальчишки, игравшие в футбол, напоминали разноцветных букашек.
Кабины располагались метрах в десяти одна от другой, а встречные проходили метрах в пяти, и люди приветствовали друг друга, каждый по-своему. Дети показывали языки, молодежь поднимала банки с пивом и кричали «Салют!», взрослые улыбались. А как же иначе, люди отдыхали и у всех было хорошее настроение. Ну а нашим героям его опять испортили.
— Вон смотри, уже видна верхняя площадка! — крикнул Вадим и указал пальцем вперед.
Но Алиса увидела совсем другое. Ее лицо нахмурилось, а потом она вдруг вскрикнула:
— Это он!
Вадим ничего не понял, но, когда девушка указала рукой направление, он его увидел. Киллер из «Бригантины» спускался им навстречу. Он ехал в кабине один. Их разделяло метров тридцать, но с каждой секундой расстояние сокращалось.
— Он нас видит. Дик. Посмотри на его ухмылку.
— Не бойся, он ничего не сможет сделать. Опустись вниз к полу.
Это не спасло бы, и Журавлев понимал, что пуля прошьет жестянку, даже не изменив траекторию и убойную силу. Он судорожно думал, что предпринять. Кабина висела очень высоко над землей. Склон был покатым, и если прыгнуть вниз, то ноги переломаешь наверняка, а кувыркаясь под гору, успеешь доломать себе позвоночник и шею. На принятие решения ушло слишком много времени. Киллер поднял какую-то трубу и положил ее на плечо.
— Гранатомет! — вскрикнула Алиса и прижалась к Вадиму.
— Бузука! «Муха», — обреченно произнес Журавлев. — С такого расстояния он не попадет.
Надежды в его голосе явно не хватало.
— Что он делает? — спросила Алиса, зажмурив глаза.
— Целится, чтоб ему ни дна ни покрышки.
— Боюсь, и мы не увидим дна. Зато крышку точно заработаем.
Раздался громкий хлопок, сверкнуло пламя, и наружу выплыло черное облако. Журавлев вцепился в поручни кабины, а Алиса обняла его за талию смертельной хваткой.
Снаряд точно лег в цель, тютелька в тютельку. Шарнирный кронштейн разлетелся в клочья, но трос остался неповрежденным. Люлька, потеряв крепление, камнем полетела вниз. Горе-пассажиры почувствовали состояние невесомости. Их не интересовали ялтинские красоты. Алиса ничего не видела, а Журавлев смотрел на землю и считал секунды. Он точно знал — если во время удара подпрыгнуть, то ноги уцелеют.
— Прыгай вверх! — крикнул он.
Как это ни странно, но девушка выполнила приказ. Им повезло. Кабина в воздухе откинулась градусов на тридцать назад, а учитывая крутой склон, вся мощь удара пришлась на задний стык днища и корпуса. Метал согнуло в гармошку, после того как люлька приземлилась на копчик. Пассажиры свалились на пол. Тяжесть дна раз в пять превышала вес корпуса, и кабина не перевернулась, а поскользила вниз по траве, как карета, лишенная колес и лошадей. Со стороны — невообразимое зрелище. Бесколесная телега набирала скорость. Алиса потеряла сознание, а Вадим прижимал девушку к себе и смотрел вверх. Он молил Бога, чтобы эта железка не врезалась в дерево или дом. Тогда от них останется мокрое место. Но рассчитывать на то, что их сани беспрепятственно долетят до моря и поплывут по волнам, не мог даже такой фантазер, как Журавлев.
Впереди их ждала глубокая впадина. Как хорошо, что они ничего не видели, лежа на дне консервной банки. Кабина взлетела вверх, как лыжник с трамплина. Полет мог бы кончиться плачевно, если бы они приземлились на крутую каменную лестницу, но падение началось раньше и люлька грохнулась на склон покатой черепичной крыши. Крыша сыграла роль нового трамплина. Они скакали по склону, как мячик — взлет, падение, отскок, новый взлет — но до земли так и не доходили. Сколько длился этот кошмар, сказать невозможно. Последний прыжок выбросил кабину к кипарисовой аллее перед дорогой. Деревья своей стеной и густыми метлами веток затормозили полет. Кабина все же прострелила два ряда кипарисов и рухнула, чиркнув по проводам, вниз. Падение смягчила крыша проезжавшей «Газели». Алису выбросило вперед, и она улетела в сад близлежащего дома, не задев полутораметрового забора с острыми стальными наконечниками. Журавлеву повезло меньше. Кабина упала в центре улицы и свалилась на бок, высекая искры из асфальта. Журавлева выбросило, и он очутился в центре проезжей части. Теперь ему повезло больше, чем кабине. Шофер успел затормозить и не допустить наезда, а люлька с лету врезалась в борт троллейбуса и треснула пополам.
Теперь все приобрело статичность и неподвижность. Тут же набежала толпа. Вадим лежал без сознания с раскинутыми в сторону руками. Алиса, после того как ее исцарапали ветки шелковицы, принявшие ее в объятия, смягчив падение, пришла в себя. Первое произнесенное слово «Вадик», звучало хрипло и невнятно, но спустя минуту она уже все понимала и соображала. Встать на ноги ей не хватало сил.
Она с трудом подползла к забору, непреодолимому препятствию и, вцепившись в прутья, выискивала взглядом Вадима. Столпившиеся на дороге люди не позволяли ей видеть того, что видели сами. Кто-то говорил, что парень мертв, кто-то возражал, что, мол, еще дышит, но никто не верил, что он жилец на белом свете.
Алиса видела, как подъехала «скорая помощь» и милицейская машина. А потом, когда толпа рассосалась, на дороге ничего, кроме искореженной люльки, не осталось.
— Ну ты и везунок, черт подери. С Дарсена по воздуху прилетел и ни одного перелома. Врачи обалдели.
— Где я?
— В надежном месте, и не надейся, что попал в камеру. Тут покруче будет. Ты в моем доме. В моем подвале. Холодновато, сыровато, но так вино лучше сохраняется. Из этой дыры тебе уже не выбраться, парень. Много ты мне седых волос прибавил. Много пота из меня вышиб, погонял меня, как мальчишку, но и совесть иметь надо. Теперь отдохни. Хватит бегать. Последняя дистанция у тебя будет самая короткая в жизни. Шагов пять, и пуля тебя догонит. Знаешь, как это бывает, когда бандиты оказывают сопротивление при аресте и пытаются бежать? Ну а где я буду тебя арестовывать, мы решим чуть позже. Дня три-четыре, еще поживешь.
— Дурак ты, мент!
В ответ он получил зуботычину и почувствовал соленый привкус крови на губах. Москаленко поднялся по крутой лестнице вверх, откинул крышку люка и глянул вниз с высоты трех метров.
— Сейчас я уйду, а ты думай о вечном и молись. Видишь эту крышку? Она захлопнется над тобой, и вокруг опустится темнота. Скоро над тобой захлопнется такая же крышка, но только ты уже не услышишь, как ее будут забивать гвоздями. Думай о вечном и трепещи!
Москаленко вылез из погреба, и люк захлопнулся. Щелкнул засов, вокруг повисла непроглядная чернота.
— Лучше пуля, чем тюрьма. Спасибо за заботу, мент!
— Мне кажется, я превращаюсь в шизофреника. Меня одолевает навязчивая идея под названием «Мания преследования», — сказал Журавлев и как-то странно хихикнул, словно подтверждая собственный диагноз.
— У меня тоже на душе не спокойно, — согласилась Алиса. — Вчерашний вечер, который так хорошо начался, в итоге обратился в ад.
— Ты понимаешь, Аля, я очень доверяю своему чутью, оно меня никогда не подводило. И вот сейчас иду и думаю — почему я пошел у тебя на поводу и взял с собой? А вдруг это ловушка?
— Ты веришь, что Метелкин мог устроить тебе ловушку?
— Нет, он человек случайный, а потом — я разбираюсь в людях.
— Но это же он нашел парня.
— Ты права, но мне не по себе.
— Дик, я не знаю, как это объяснить. Девушкам не принято такое говорить, но ты мне не безразличен и когда я с тобой рядом, то мне спокойней на душе. Может быть, я приношу удачу. Хотя вряд ли. Не успели познакомиться, как вляпались в неприятности.
— Но мы же убежали, а это уже удача.
Алиса рассмеялась. Они подошли к нижней посадке на фуникулер. Кабины шли безостановочно, описывая внизу круг, и вновь устремлялись ввысь. Запрыгивать приходилось на ходу. Во время прыжка кабина прогибалась. Журавлев захлопнул дверцы, и они поехали вверх.
— Похоже на люльку, но только железную, — сказала Алиса.
— Обычное корыто на двоих.
— А мы не свалимся? Страшно.
— Нет, смотри, какой мощный трос. Рогатина, которая держит люльку, закреплена шарнирным кронштейном к тросу, так что лучше кабину не раскачивать. С виду не надежно, но до сих пор никто не падал.
— А далеко до Дарсена?
— Понятия не имею, но с горы вся Ялты видна, как на ладони. Фуникулер проходит низко над землей, иногда кажется, что кабина зацепит крышу дома. Вся жизнь Ялты под твоими ногами. Дворики, улицы, церкви, стадионы. Когда поднимемся на саму вершину, я покажу тебе дом, где ты живешь. Жаль бинокля нет. Теплоходы со спичечный коробок, все вокруг словно игрушечное. В каких-то местах мы летим над склоном метрах в тридцати, гора неровная.
Они проехали над дорогой, по которой шел троллейбус и можно было спрыгнуть ему на крышу. Иногда кабина значительно отрывалась от земли, и мальчишки, игравшие в футбол, напоминали разноцветных букашек.
Кабины располагались метрах в десяти одна от другой, а встречные проходили метрах в пяти, и люди приветствовали друг друга, каждый по-своему. Дети показывали языки, молодежь поднимала банки с пивом и кричали «Салют!», взрослые улыбались. А как же иначе, люди отдыхали и у всех было хорошее настроение. Ну а нашим героям его опять испортили.
— Вон смотри, уже видна верхняя площадка! — крикнул Вадим и указал пальцем вперед.
Но Алиса увидела совсем другое. Ее лицо нахмурилось, а потом она вдруг вскрикнула:
— Это он!
Вадим ничего не понял, но, когда девушка указала рукой направление, он его увидел. Киллер из «Бригантины» спускался им навстречу. Он ехал в кабине один. Их разделяло метров тридцать, но с каждой секундой расстояние сокращалось.
— Он нас видит. Дик. Посмотри на его ухмылку.
— Не бойся, он ничего не сможет сделать. Опустись вниз к полу.
Это не спасло бы, и Журавлев понимал, что пуля прошьет жестянку, даже не изменив траекторию и убойную силу. Он судорожно думал, что предпринять. Кабина висела очень высоко над землей. Склон был покатым, и если прыгнуть вниз, то ноги переломаешь наверняка, а кувыркаясь под гору, успеешь доломать себе позвоночник и шею. На принятие решения ушло слишком много времени. Киллер поднял какую-то трубу и положил ее на плечо.
— Гранатомет! — вскрикнула Алиса и прижалась к Вадиму.
— Бузука! «Муха», — обреченно произнес Журавлев. — С такого расстояния он не попадет.
Надежды в его голосе явно не хватало.
— Что он делает? — спросила Алиса, зажмурив глаза.
— Целится, чтоб ему ни дна ни покрышки.
— Боюсь, и мы не увидим дна. Зато крышку точно заработаем.
Раздался громкий хлопок, сверкнуло пламя, и наружу выплыло черное облако. Журавлев вцепился в поручни кабины, а Алиса обняла его за талию смертельной хваткой.
Снаряд точно лег в цель, тютелька в тютельку. Шарнирный кронштейн разлетелся в клочья, но трос остался неповрежденным. Люлька, потеряв крепление, камнем полетела вниз. Горе-пассажиры почувствовали состояние невесомости. Их не интересовали ялтинские красоты. Алиса ничего не видела, а Журавлев смотрел на землю и считал секунды. Он точно знал — если во время удара подпрыгнуть, то ноги уцелеют.
— Прыгай вверх! — крикнул он.
Как это ни странно, но девушка выполнила приказ. Им повезло. Кабина в воздухе откинулась градусов на тридцать назад, а учитывая крутой склон, вся мощь удара пришлась на задний стык днища и корпуса. Метал согнуло в гармошку, после того как люлька приземлилась на копчик. Пассажиры свалились на пол. Тяжесть дна раз в пять превышала вес корпуса, и кабина не перевернулась, а поскользила вниз по траве, как карета, лишенная колес и лошадей. Со стороны — невообразимое зрелище. Бесколесная телега набирала скорость. Алиса потеряла сознание, а Вадим прижимал девушку к себе и смотрел вверх. Он молил Бога, чтобы эта железка не врезалась в дерево или дом. Тогда от них останется мокрое место. Но рассчитывать на то, что их сани беспрепятственно долетят до моря и поплывут по волнам, не мог даже такой фантазер, как Журавлев.
Впереди их ждала глубокая впадина. Как хорошо, что они ничего не видели, лежа на дне консервной банки. Кабина взлетела вверх, как лыжник с трамплина. Полет мог бы кончиться плачевно, если бы они приземлились на крутую каменную лестницу, но падение началось раньше и люлька грохнулась на склон покатой черепичной крыши. Крыша сыграла роль нового трамплина. Они скакали по склону, как мячик — взлет, падение, отскок, новый взлет — но до земли так и не доходили. Сколько длился этот кошмар, сказать невозможно. Последний прыжок выбросил кабину к кипарисовой аллее перед дорогой. Деревья своей стеной и густыми метлами веток затормозили полет. Кабина все же прострелила два ряда кипарисов и рухнула, чиркнув по проводам, вниз. Падение смягчила крыша проезжавшей «Газели». Алису выбросило вперед, и она улетела в сад близлежащего дома, не задев полутораметрового забора с острыми стальными наконечниками. Журавлеву повезло меньше. Кабина упала в центре улицы и свалилась на бок, высекая искры из асфальта. Журавлева выбросило, и он очутился в центре проезжей части. Теперь ему повезло больше, чем кабине. Шофер успел затормозить и не допустить наезда, а люлька с лету врезалась в борт троллейбуса и треснула пополам.
Теперь все приобрело статичность и неподвижность. Тут же набежала толпа. Вадим лежал без сознания с раскинутыми в сторону руками. Алиса, после того как ее исцарапали ветки шелковицы, принявшие ее в объятия, смягчив падение, пришла в себя. Первое произнесенное слово «Вадик», звучало хрипло и невнятно, но спустя минуту она уже все понимала и соображала. Встать на ноги ей не хватало сил.
Она с трудом подползла к забору, непреодолимому препятствию и, вцепившись в прутья, выискивала взглядом Вадима. Столпившиеся на дороге люди не позволяли ей видеть того, что видели сами. Кто-то говорил, что парень мертв, кто-то возражал, что, мол, еще дышит, но никто не верил, что он жилец на белом свете.
Алиса видела, как подъехала «скорая помощь» и милицейская машина. А потом, когда толпа рассосалась, на дороге ничего, кроме искореженной люльки, не осталось.
***
Лучше не приходить в сознание, чтобы увидеть, что он увидел. То, что жив, это хорошо, но на какую жизнь можно рассчитывать, если видишь перед собой такую рожу. Москаленко нагнулся над лежавшим на полу Журавлевым и злорадно усмехнулся.— Ну ты и везунок, черт подери. С Дарсена по воздуху прилетел и ни одного перелома. Врачи обалдели.
— Где я?
— В надежном месте, и не надейся, что попал в камеру. Тут покруче будет. Ты в моем доме. В моем подвале. Холодновато, сыровато, но так вино лучше сохраняется. Из этой дыры тебе уже не выбраться, парень. Много ты мне седых волос прибавил. Много пота из меня вышиб, погонял меня, как мальчишку, но и совесть иметь надо. Теперь отдохни. Хватит бегать. Последняя дистанция у тебя будет самая короткая в жизни. Шагов пять, и пуля тебя догонит. Знаешь, как это бывает, когда бандиты оказывают сопротивление при аресте и пытаются бежать? Ну а где я буду тебя арестовывать, мы решим чуть позже. Дня три-четыре, еще поживешь.
— Дурак ты, мент!
В ответ он получил зуботычину и почувствовал соленый привкус крови на губах. Москаленко поднялся по крутой лестнице вверх, откинул крышку люка и глянул вниз с высоты трех метров.
— Сейчас я уйду, а ты думай о вечном и молись. Видишь эту крышку? Она захлопнется над тобой, и вокруг опустится темнота. Скоро над тобой захлопнется такая же крышка, но только ты уже не услышишь, как ее будут забивать гвоздями. Думай о вечном и трепещи!
Москаленко вылез из погреба, и люк захлопнулся. Щелкнул засов, вокруг повисла непроглядная чернота.
— Лучше пуля, чем тюрьма. Спасибо за заботу, мент!
Глава IV
Москва в те же дни
1
Лязгнул засов, и дверь одиночной камеры открылась. Конвоир пропустил в душную семиметровую каморку человека в штатском, и дверь вновь захлопнулась.
Рамзес смотрел на вошедшего с некоторым испугом и нескрываемым волнением. За долгую преступную жизнь он побывал в местах лишения свободы не один раз, но каждый от следующего не отличался. Общие, забитые до отказа камеры, вызовы к следователю, стандартные вопросы и ответы, суд, а потом зона. И везде он чувствовал себя королем, но теперь все изменилось. Его из Бутырки перевели в Лефортово и посадили в одиночку. Одно такое перемещение выбивало из привычной колеи. Ему никто ничего не объяснял, на допросы не вызывали, а дни шли. Когда ты знаешь все, что должно произойти и чем все кончится, не о чем волноваться. Вопросы решаются сами собой, и от тебя ничего не зависит. Ты просто должен принимать все как есть, зная, на что шел. На этот раз ситуация в корне изменилась, к тому же его мариновали и держали в клетке без обвинений и разговоров.
Вошедший мужчина выглядел очень солидно. Волевое красивое лицо, сильный подбородок, черные глаза, густые темные волосы и седые виски. На вид ему было чуть больше пятидесяти. Высокий, сильный, с прекрасной осанкой. Он вовсе не походил на тех плюгавых следователей, к которым привык опытный вор в законе Рамзес. Мужчина уселся на единственную табуретку и взглянул в глаза опытного уголовника. Не каждый выдержит такой пронизывающий взгляд.
— Давайте знакомиться, Отар Георгиевич. Я полковник ФСБ Медведев Владимир Сергеевич. Вы догадываетесь, почему вы оказались в нашем изоляторе?
— Нет, полковник. По закону, я должен сидеть в уголовке. Я знаю законы. Все, что мне положено, я возьму, а чужого мне шить не надо. Бесполезно.
— Такой большой, а глупый. У нас свои законы, Буба. Вся Россия на них держится, а не на тех, которые ты выучил наизусть. Для меня ты кусок дерьма и твое место у параши. Но ты попал не в свою тарелку и пойдешь по другому делу. Из этой тюрьмы уходят под суд или не уходят никуда. Ты из тех, кто вряд ли уже увидит свободу. И не пой мне песен об адвокатах, законе и суде. Для тебя лучший вариант, если мы договоримся, разумеется, — вернуться на нары в Бутырку. Худший вариант — это крематорий. Пепел мы не захораниваем, а выбрасываем на помойку. Был Рамзес, и нет Рамзеса. Никто по тебе плакать не будет, и о тебе не вспомнят. Мы тебя спишем, как бэушный товар, не пригодный к применению. И законы тут ни при чем. Мы занимаемся государственными масштабными проблемами, а не уголовной шантрапой, вроде тебя. Будешь приносить пользу, — будешь жить. Начнешь кочевряжиться, — пойдешь на свалку. У меня нет на тебя времени. Я пришел сюда в первый и последний раз. Теперь выбирай сам свою дорогу — в Бутырку или в печь.
— Пугаешь, полковник?
— Ты того не стоишь. Это ты на зоне король, авторитет и личность, а здесь ты номер 30021. Твоего имени даже нет в тюремном реестре. И тебя нет. Есть номер камеры, где ты сидишь.
— А зачем я вам нужен? Что я могу знать такого, чего вам не известно?
— Многого ты не знаешь, но есть детали, которые нас интересуют. Это не касается налета на больницу. Речь идет о твоих хозяевах. Ты работал на Басова и Грачева. Оба они государственные преступники, и ты член их команды.
— Я просто охранник. У меня официальная лицензия. Меня нанимают, я охраняю, а кого, не мое дело, хоть столб на дороге, лишь бы деньги платили.
— Платили. И лицензию тебе купили, и счета в банке открыли. Но теперь ни лицензии, ни счетов, ни банка уже не существует. Трест лопнул. Но нами доказано, что несколько ювелирных фирм записаны на твое имя, а там найдены алмазы, выкраденные на приисках в особо крупных размерах, которые контрабандным путем вывозились за рубеж. Государство понесло миллиардные убытки, и кому-то за это придется отвечать.
— На меня лично ничего не записано. Я владелец школы охранников.
— Те, на кого записано, пойдут под суд, а ты, как теневой директор, попал в тень. В тенистую камеру. Здесь тебя искать не будут.
— Но я ничего не знаю о делах Грачева, а к Басову меня вовсе не допускали. Они ворочали, они и отвечать будут.
— Уже отвечают, а о твоих алмазах и слыхом не слыхивали. У тебя нашли, ты и отвечай.
— Я сказал вам, что у меня нет никаких ювелирных фирм.
— Однако их подставные директора ходили у тебя в холуях, и это давно доказано. На свободе никого не осталось. Ты вожак без племени.
— Хватит, полковник, мне лапшу на уши вешать. Говори толком, чего надо?
— Грачев вам приказал похитить Ухова, а Ухов работал на петербургский синдикат. Меня интересует один вопрос — Ухов отдал документы Грачеву или нет? Ты знаешь, о чем идет речь.
— Знаю, провались они пропадом. Ухов ничего не сказал. Он умер от сердечного приступа. Без всякого насилия! Ребята схоронили его во внуковском лесу.
— Где же документы?
— Никто не знает. Дочь Ухова, Алиса, держала документы у себя. Мы предложили ей обмен — она нам документы, мы ей отца. Договорились о встрече, а она документов не принесла.
— Но вы и отца не привели.
— Дело не в отце. У нее украли портфель с документами. Обычный шнырь.
— Выяснили, кто такой? Только не виляй, Буба. Я тебя предупредил, что пришел к тебе в первый и последний раз. От того, сколько ты скажешь, настолько и будем оценивать твои шансы.
— Зовут его Журавлев Вадим Сергеевич. Данные мы получили от дочери Ухова. Это она его вычислила, но мы его не нашли.
— Искали в больнице?
— Искали, но нам подложили муляж и устроили облаву. Менты показали по «ящику» машину Журавлева, будто он попал в аварию. Но Журавлев исчез. Мы дали дочери Ухова месячный срок, чтобы она нашла его и вернула документы.
— Естественно, девушка не знает, что ее отец умер?
— Нет.
— Грачев давал заказ на добычу документов?
— Да.
— Но дело не кончилось Уховым. Вам предстояло достать еще какой-то пакет документов, так?
— Да, но Грачев еще не знает, у кого они находятся.
— Схема та же? Похищение хранителя документов и выбивание из мешка пыли до тех пор, пока не отдаст?
— Последний раз, когда я видел Грачева, он мне сказал, что придется взламывать сейф в каком-то военном учреждении, но не уточнял деталей, пока мы не раздобудем документов Ухова.
— И наверняка очень торопился.
— Да, он сказал, что у него времени в обрез, дал нам две недели на всю работу.
— Ладно, Буба, мы подумаем, как с тобой поступить, а пока нам надо проверить твои сегодняшние показания. Ничего не хочешь добавить?
— Я примерно знаю, о каком военном учреждении идет речь. Грачев не раз посылал меня к разным генералам с посылками или за посылками. Я был в штабе Московского округа ПВО у генерала Прибыткова. У него есть сейф в кабинете. Ездил в военную комендатуру к генералу Трояновскому. У него тоже в кабинете есть сейф. Слышал о генерале Ступке, но с ним не встречался.
— У тебя хорошая память, Буба. Если еще что вспомнишь, передай конвою, что у тебя появились новости. Я сделаю исключение и приеду еще раз.
На этом первый допрос закончился. Рамзес облегченно вздохнул. Он ненавидел Грачева, который шантажировал его последние три года. Если чекисты и до него добрались, то Грачев и Басов уже на плаву не останутся, а это обстоятельство Рамзеса устраивало.
Рамзес смотрел на вошедшего с некоторым испугом и нескрываемым волнением. За долгую преступную жизнь он побывал в местах лишения свободы не один раз, но каждый от следующего не отличался. Общие, забитые до отказа камеры, вызовы к следователю, стандартные вопросы и ответы, суд, а потом зона. И везде он чувствовал себя королем, но теперь все изменилось. Его из Бутырки перевели в Лефортово и посадили в одиночку. Одно такое перемещение выбивало из привычной колеи. Ему никто ничего не объяснял, на допросы не вызывали, а дни шли. Когда ты знаешь все, что должно произойти и чем все кончится, не о чем волноваться. Вопросы решаются сами собой, и от тебя ничего не зависит. Ты просто должен принимать все как есть, зная, на что шел. На этот раз ситуация в корне изменилась, к тому же его мариновали и держали в клетке без обвинений и разговоров.
Вошедший мужчина выглядел очень солидно. Волевое красивое лицо, сильный подбородок, черные глаза, густые темные волосы и седые виски. На вид ему было чуть больше пятидесяти. Высокий, сильный, с прекрасной осанкой. Он вовсе не походил на тех плюгавых следователей, к которым привык опытный вор в законе Рамзес. Мужчина уселся на единственную табуретку и взглянул в глаза опытного уголовника. Не каждый выдержит такой пронизывающий взгляд.
— Давайте знакомиться, Отар Георгиевич. Я полковник ФСБ Медведев Владимир Сергеевич. Вы догадываетесь, почему вы оказались в нашем изоляторе?
— Нет, полковник. По закону, я должен сидеть в уголовке. Я знаю законы. Все, что мне положено, я возьму, а чужого мне шить не надо. Бесполезно.
— Такой большой, а глупый. У нас свои законы, Буба. Вся Россия на них держится, а не на тех, которые ты выучил наизусть. Для меня ты кусок дерьма и твое место у параши. Но ты попал не в свою тарелку и пойдешь по другому делу. Из этой тюрьмы уходят под суд или не уходят никуда. Ты из тех, кто вряд ли уже увидит свободу. И не пой мне песен об адвокатах, законе и суде. Для тебя лучший вариант, если мы договоримся, разумеется, — вернуться на нары в Бутырку. Худший вариант — это крематорий. Пепел мы не захораниваем, а выбрасываем на помойку. Был Рамзес, и нет Рамзеса. Никто по тебе плакать не будет, и о тебе не вспомнят. Мы тебя спишем, как бэушный товар, не пригодный к применению. И законы тут ни при чем. Мы занимаемся государственными масштабными проблемами, а не уголовной шантрапой, вроде тебя. Будешь приносить пользу, — будешь жить. Начнешь кочевряжиться, — пойдешь на свалку. У меня нет на тебя времени. Я пришел сюда в первый и последний раз. Теперь выбирай сам свою дорогу — в Бутырку или в печь.
— Пугаешь, полковник?
— Ты того не стоишь. Это ты на зоне король, авторитет и личность, а здесь ты номер 30021. Твоего имени даже нет в тюремном реестре. И тебя нет. Есть номер камеры, где ты сидишь.
— А зачем я вам нужен? Что я могу знать такого, чего вам не известно?
— Многого ты не знаешь, но есть детали, которые нас интересуют. Это не касается налета на больницу. Речь идет о твоих хозяевах. Ты работал на Басова и Грачева. Оба они государственные преступники, и ты член их команды.
— Я просто охранник. У меня официальная лицензия. Меня нанимают, я охраняю, а кого, не мое дело, хоть столб на дороге, лишь бы деньги платили.
— Платили. И лицензию тебе купили, и счета в банке открыли. Но теперь ни лицензии, ни счетов, ни банка уже не существует. Трест лопнул. Но нами доказано, что несколько ювелирных фирм записаны на твое имя, а там найдены алмазы, выкраденные на приисках в особо крупных размерах, которые контрабандным путем вывозились за рубеж. Государство понесло миллиардные убытки, и кому-то за это придется отвечать.
— На меня лично ничего не записано. Я владелец школы охранников.
— Те, на кого записано, пойдут под суд, а ты, как теневой директор, попал в тень. В тенистую камеру. Здесь тебя искать не будут.
— Но я ничего не знаю о делах Грачева, а к Басову меня вовсе не допускали. Они ворочали, они и отвечать будут.
— Уже отвечают, а о твоих алмазах и слыхом не слыхивали. У тебя нашли, ты и отвечай.
— Я сказал вам, что у меня нет никаких ювелирных фирм.
— Однако их подставные директора ходили у тебя в холуях, и это давно доказано. На свободе никого не осталось. Ты вожак без племени.
— Хватит, полковник, мне лапшу на уши вешать. Говори толком, чего надо?
— Грачев вам приказал похитить Ухова, а Ухов работал на петербургский синдикат. Меня интересует один вопрос — Ухов отдал документы Грачеву или нет? Ты знаешь, о чем идет речь.
— Знаю, провались они пропадом. Ухов ничего не сказал. Он умер от сердечного приступа. Без всякого насилия! Ребята схоронили его во внуковском лесу.
— Где же документы?
— Никто не знает. Дочь Ухова, Алиса, держала документы у себя. Мы предложили ей обмен — она нам документы, мы ей отца. Договорились о встрече, а она документов не принесла.
— Но вы и отца не привели.
— Дело не в отце. У нее украли портфель с документами. Обычный шнырь.
— Выяснили, кто такой? Только не виляй, Буба. Я тебя предупредил, что пришел к тебе в первый и последний раз. От того, сколько ты скажешь, настолько и будем оценивать твои шансы.
— Зовут его Журавлев Вадим Сергеевич. Данные мы получили от дочери Ухова. Это она его вычислила, но мы его не нашли.
— Искали в больнице?
— Искали, но нам подложили муляж и устроили облаву. Менты показали по «ящику» машину Журавлева, будто он попал в аварию. Но Журавлев исчез. Мы дали дочери Ухова месячный срок, чтобы она нашла его и вернула документы.
— Естественно, девушка не знает, что ее отец умер?
— Нет.
— Грачев давал заказ на добычу документов?
— Да.
— Но дело не кончилось Уховым. Вам предстояло достать еще какой-то пакет документов, так?
— Да, но Грачев еще не знает, у кого они находятся.
— Схема та же? Похищение хранителя документов и выбивание из мешка пыли до тех пор, пока не отдаст?
— Последний раз, когда я видел Грачева, он мне сказал, что придется взламывать сейф в каком-то военном учреждении, но не уточнял деталей, пока мы не раздобудем документов Ухова.
— И наверняка очень торопился.
— Да, он сказал, что у него времени в обрез, дал нам две недели на всю работу.
— Ладно, Буба, мы подумаем, как с тобой поступить, а пока нам надо проверить твои сегодняшние показания. Ничего не хочешь добавить?
— Я примерно знаю, о каком военном учреждении идет речь. Грачев не раз посылал меня к разным генералам с посылками или за посылками. Я был в штабе Московского округа ПВО у генерала Прибыткова. У него есть сейф в кабинете. Ездил в военную комендатуру к генералу Трояновскому. У него тоже в кабинете есть сейф. Слышал о генерале Ступке, но с ним не встречался.
— У тебя хорошая память, Буба. Если еще что вспомнишь, передай конвою, что у тебя появились новости. Я сделаю исключение и приеду еще раз.
На этом первый допрос закончился. Рамзес облегченно вздохнул. Он ненавидел Грачева, который шантажировал его последние три года. Если чекисты и до него добрались, то Грачев и Басов уже на плаву не останутся, а это обстоятельство Рамзеса устраивало.
2
Они сидели в кабинете директора сберкассы и наблюдали, как хозяйка учреждения листает отчетный журнал. Профессор не мог сидеть молча, он слишком волновался.
— Вы понимаете, Степан Яковлевич, — пылко рассуждал пожилой ученый, — когда у меня украли книги, я даже не подумал заглянуть в стол и посмотреть, целы ли сберкнижки. У меня и мысли такой не появилось. Я не верил в то, что в дом залез вор. Ну кому нужно воровать книги? Человек должен понимать, что берет, и знать им цену. К тому же, на той же полке стояли книги в два-три раза дороже украденных. Честно говоря, я грешил на кого-то из своих учеников. Думал, кто-то из студентов соблазнился по молодости. Вот почему и не стал заявлять в милицию, сохраняя в душе уверенность, что они одумаются и вернут книги, поставят на место. Я даже специально выходил из кабинета, когда ко мне приходил кто-то из учеников, давая им возможность незаметно поставить книги на место, но этого не происходило. А тут моя дочь решила купить новую машину. Я полез в стол, а сберкнижек нет. Тут уже не подумаешь на студентов. Стол заперт. Его открыли, украли сберкнижки и опять заперли. Замочек у меня с секретом, его несложно сломать, но так, чтобы открыть, а потом закрыть, тут нужен очень хороший мастер своего дела. И вот только после этого я обратился в милицию.
Капитан пожал плечами.
— Но, Вениамин Карлович, вы даже не знаете, когда у вас украли книги. Сколько воды утекло с тех пор, тем более что вы сами понимаете, что работал опытный вор. Следов мы не найдем, а если работал гастролер, то это вовсе гиблое дело.
Профессор не унимался.
— Объясните мне простую вещь. Пришел, как вы говорите, гастролер, нашел и забрал деньги. Понимаю. Но зачем ему понадобился Фаргон в четырех томах сытинского издания конца прошлого века?
— Согласен. Я скажу вам так. Даже при самом благополучном стечении обстоятельств мы сумеем отыскать вора. Но не книги. Скорее всего, вор выполнял чей-то заказ. Может быть, даже очень солидного и уважаемого человека, а деньги прихватил на мелкие расходы.
— Сто семьдесят тысяч на мелкие расходы?
— Сами виноваты, вы же храните деньги в сберкассе, а книжки выписываете на предъявителя, будто украли их, а не заработали. Проще было хранить деньги в столе.
— На предъявителя, правильно. А вы знаете, сколько мне лет? Семьдесят четыре года. Я стою одной ногой в могиле. Меня не станет, так дети успеют состариться, пока оформят наследство и получат деньги, а с них еще и налоги возьмут с моих денег, как будто я их мало платил.
— Подумайте лучше, Вениамин Карлович, кто из ваших состоятельных друзей мог позариться на эти книги, нанять вора и рассказать ему, где они стоят?
— У меня нет таких друзей. Все люди высокопорядочные.
— Но вы не знаете коллекционеров, это же болезнь. Даже самый достойный человек может пойти на что угодно, если захочет заполучить в свою коллекцию определенную вещь. Мне уже встречались такие люди. При виде какой-то паршивой марки у них начинали трястись руки и течь слюна.
— Я этого не понимаю.
— Кажется, нашла, — встрепенулась женщина, про которую успели забыть. — Деньги по двум сберкнижкам, о которых идет речь, были выданы двадцать седьмого июня.
— Да, — вздохнул капитан, — надежда умирает последней. Скоро месяц будет. Ваши денежки давно потрачены, а книжки покрылись свежей пылью чужой квартиры.
— И как же быть? — растерянно спросил профессор. — Идти домой с пустыми руками, как побитому псу?
Капитан повернулся к женщине.
— Нелли Васильевна, а вы можете сказать, кто из кассиров выдавал деньги?
— Конечно, тут стоит подпись кассира-контролера — Серебрякова Елена. Очень внимательная девушка, заканчивает финансовый институт. Я прочу ее в свои заместители.
— А можно попросить ее сюда?
Директор сняла трубку и вызвала сотрудницу. Девушка вошла, поздоровалась, будто всех давно хорошо знала и вопросительно посмотрела на начальницу.
— Леночка, у нас неприятности. По сберкнижкам профессора Полетаева получены деньги, крупная сумма. Капитан Марецкий занимается этим делом. Я листала отчетный журнал и по записям получается, что ты эти деньги выдавала.
— Исключено. Я не могла выдать деньги по чужой сберкнижке.
— Вы понимаете, Степан Яковлевич, — пылко рассуждал пожилой ученый, — когда у меня украли книги, я даже не подумал заглянуть в стол и посмотреть, целы ли сберкнижки. У меня и мысли такой не появилось. Я не верил в то, что в дом залез вор. Ну кому нужно воровать книги? Человек должен понимать, что берет, и знать им цену. К тому же, на той же полке стояли книги в два-три раза дороже украденных. Честно говоря, я грешил на кого-то из своих учеников. Думал, кто-то из студентов соблазнился по молодости. Вот почему и не стал заявлять в милицию, сохраняя в душе уверенность, что они одумаются и вернут книги, поставят на место. Я даже специально выходил из кабинета, когда ко мне приходил кто-то из учеников, давая им возможность незаметно поставить книги на место, но этого не происходило. А тут моя дочь решила купить новую машину. Я полез в стол, а сберкнижек нет. Тут уже не подумаешь на студентов. Стол заперт. Его открыли, украли сберкнижки и опять заперли. Замочек у меня с секретом, его несложно сломать, но так, чтобы открыть, а потом закрыть, тут нужен очень хороший мастер своего дела. И вот только после этого я обратился в милицию.
Капитан пожал плечами.
— Но, Вениамин Карлович, вы даже не знаете, когда у вас украли книги. Сколько воды утекло с тех пор, тем более что вы сами понимаете, что работал опытный вор. Следов мы не найдем, а если работал гастролер, то это вовсе гиблое дело.
Профессор не унимался.
— Объясните мне простую вещь. Пришел, как вы говорите, гастролер, нашел и забрал деньги. Понимаю. Но зачем ему понадобился Фаргон в четырех томах сытинского издания конца прошлого века?
— Согласен. Я скажу вам так. Даже при самом благополучном стечении обстоятельств мы сумеем отыскать вора. Но не книги. Скорее всего, вор выполнял чей-то заказ. Может быть, даже очень солидного и уважаемого человека, а деньги прихватил на мелкие расходы.
— Сто семьдесят тысяч на мелкие расходы?
— Сами виноваты, вы же храните деньги в сберкассе, а книжки выписываете на предъявителя, будто украли их, а не заработали. Проще было хранить деньги в столе.
— На предъявителя, правильно. А вы знаете, сколько мне лет? Семьдесят четыре года. Я стою одной ногой в могиле. Меня не станет, так дети успеют состариться, пока оформят наследство и получат деньги, а с них еще и налоги возьмут с моих денег, как будто я их мало платил.
— Подумайте лучше, Вениамин Карлович, кто из ваших состоятельных друзей мог позариться на эти книги, нанять вора и рассказать ему, где они стоят?
— У меня нет таких друзей. Все люди высокопорядочные.
— Но вы не знаете коллекционеров, это же болезнь. Даже самый достойный человек может пойти на что угодно, если захочет заполучить в свою коллекцию определенную вещь. Мне уже встречались такие люди. При виде какой-то паршивой марки у них начинали трястись руки и течь слюна.
— Я этого не понимаю.
— Кажется, нашла, — встрепенулась женщина, про которую успели забыть. — Деньги по двум сберкнижкам, о которых идет речь, были выданы двадцать седьмого июня.
— Да, — вздохнул капитан, — надежда умирает последней. Скоро месяц будет. Ваши денежки давно потрачены, а книжки покрылись свежей пылью чужой квартиры.
— И как же быть? — растерянно спросил профессор. — Идти домой с пустыми руками, как побитому псу?
Капитан повернулся к женщине.
— Нелли Васильевна, а вы можете сказать, кто из кассиров выдавал деньги?
— Конечно, тут стоит подпись кассира-контролера — Серебрякова Елена. Очень внимательная девушка, заканчивает финансовый институт. Я прочу ее в свои заместители.
— А можно попросить ее сюда?
Директор сняла трубку и вызвала сотрудницу. Девушка вошла, поздоровалась, будто всех давно хорошо знала и вопросительно посмотрела на начальницу.
— Леночка, у нас неприятности. По сберкнижкам профессора Полетаева получены деньги, крупная сумма. Капитан Марецкий занимается этим делом. Я листала отчетный журнал и по записям получается, что ты эти деньги выдавала.
— Исключено. Я не могла выдать деньги по чужой сберкнижке.